Шовинизм проповедует национальную и расовую исключительность, разжигает вражду и ненависть. Шовинисты уверены, что их национальность превосходит другие, и даже готовы идти на крайние меры из-за своих убеждений. Идеология превосходства одних над другими может быть поводом и причиной войн, из-за неё люди становятся ожесточённее и перестают видеть в противнике человека, различать военных и мирных жителей. Число убитых и пострадавших растёт, а недоверие и презрение к «чужакам» не исчезает, даже когда стороны складывают оружие.
Большинство международных конфликтов ХХ века усугублялись шовинизмом. Зачастую печать поддерживала идеи ненависти и находила для врагов самые оскорбительные определения — от «придворных интриганов» до «ожидовевшей Америки». Отечественная периодика начала столетия не была исключением: во время Русско-японской и Первой мировой войны многие газеты не стеснялись в выражениях, чтобы описать читателям причины и виновников происходящего. Впрочем, исключения из этой печальной практики тоже были — некоторым изданиям удавалось быть патриотичными и не скатываться в оголтелый шовинизм.
VATNIKSTAN рассказывает, какими представали враги России на страницах либеральных и консерваторских газет начала XX века.
Гуманизм либеральной печати
Газета «Русское слово» была одной из самых популярных в стране: в 1916 году её тираж превышал 700 тысяч экземпляров, а в 1917‑м — 1,2 миллиона. Направленность издания была либеральной, владел им Иван Сытин. «Русское слово» читали все: дворяне и купцы, рабочие и крестьяне, интеллигенция и духовенство. Газету продавали всего за шесть копеек, а студентам и вовсе уступали за половину цены.
Военный корреспондент «Русского слова» Василий Немирович-Данченко, брат знаменитого режиссёра, прошёл всю Русско-японскую войну. Его публикации наполнены гуманизмом и сочувствием не только к своим, но и чужим. Автор напоминал читателям, что японцы — не звери, не исчадие ада, а такие же люди:
«Жалко погибшего героя. Как бы хотелось спасти его, взять к себе, отогреть и обсушить, объяснить, заставить полюбить нас, почувствовать, что все люди — братья, что русский и японец — дети одной и той же матери-земли».
Немирович-Данченко желал победы России, но не хотел подогревать слепую ненависть к японскому народу. Автор отдавал должное храбрости и самоотверженности не только русских, но и японских воинов:
«Потом на Золотой батарее нам рассказали, что японцы на этом брандере показали себя достойными потомками даймосов и самураев, презиравших смерть и умиравших с улыбкой на бледных устах».
Если корреспонденты «Русского слова» писали о победах, то избегали патриотического пафоса и подробно рассказывали, какой ценой, кровью и страданиями они достались. Авторы всегда напоминали читателям, что за военными сводками, за каждым успехом армии и флота стоят живые люди.
Другой журналист «Русского слова», Владимир Краевский, под именем англичанина Пери Палмерса путешествовал по Японии во время войны. В его описании японцы представали умной, трудолюбивой и дисциплинированной нацией. Корреспондент признавал, что Япония начала готовиться к войне намного раньше России — быстро и основательно. Потому неудивительно, что японские армия и флот во многом превосходили русские.
По словам Краевского, соглашение с Англией 1902 года развязало японцам руки. В страну приехали немецкие, английские и американские инженеры, чтобы учить японцев возводить укрепления. Те оказались на редкость способными учениками и самостоятельно построили множество оборонительных сооружений — ловушек для русского флота. Ни один иностранный инженер не догадался бы, где именно применена его система. Никто из иностранцев, живущих в Японии, не знал о военных приготовлениях. Вот как рассказывал Краевский о японской крепости Иокосука, одной из самых мощных в стране:
«Её стали укреплять около 20 лет тому назад. Она превратилась в солидную морскую крепость к китайской войне. Но окончательно „приготовлена“ для русских».
Иокосука должна была расстрелять русскую эскадру, шедшую в Токийский залив. Русское командование не знало о крепости, только в последний момент командующий эскадрой Николай Скрыдлов догадался о грозящей опасности и изменил курс.
В конце Краевский подводит неутешительный итог:
«Так мало мы с вами знаем врага. Сомневаюсь, чтобы в Японии нашёлся хоть один человек, который бы не знал, что перед Петербургом имеется Кронштадт».
Священник Григорий Петров, выступавший на страницах «Русского слова» с проповедями-рассуждениями, осуждал войну как зло и дело, угодное дьяволу, а не богу. Петров удивлялся, как в век цивилизации возможны «семидневные бои с тысячей трупов». Ответственность за войну священник не только на русских или японцев:
«Как человечество, всё культурное человечество, не приложило всех усилий, всех стараний, чтобы предотвратить буйный разгул смерти на полях Дальнего Востока?»
Он отказывал русским в праве быть богоизбранным народом, утверждая, что все нации равны перед Всевышним:
«Бог, безусловно, с нами, равно как и со всеми другими народами. Но мы-то с Богом ли?»
Важно отметить, что Петров не призывал сдаться на милость врага и преклонялся перед героизмом русских солдат и офицеров:
«Как бы мы ни судили о войне, а на полях её, в стенах страдальца Порт-Артура проявлено столько истинного героизма, величия, труда и поразительной самоотверженной любви, что всем этим нельзя не любоваться, нельзя не восторгаться».
Итак, в шовинизме во время Русско-японской войны авторов главной либеральной газеты обвинить нельзя. Но изменилась ли риторика «Русского слова» в Первую мировую?
Советский историк, исследователь русской журналистики Ефим Динерштейн говорил, что «в годы Первой мировой войны „Русское слово“, прочно заняв оборонческие позиции и отказавшись от какого-либо намёка на либерализм, всё более и более скатывалось к шовинизму». Но ещё до начала боевых действий, когда военная угроза только витала в воздухе, в газете писали:
«…ни к каким нациям в мире мы не питаем и не можем питать злобы и ненависти. <…> В частности, русские люди привыкли глубоко преклоняться пред гением немецкой нации, давшей миру великие сокровища науки и дивные образцы одухотворённого искусства».
В издании подчёркивали, что «если нам придётся воевать, то мы знаем, что воюем не с немецким народом, а с его правительством, попавшим во власть придворных интриганов, юнкерства и бретёров в военных мундирах».
Историк Динерштейн обвинял в шовинизме Власа Дорошевича — главного редактора «Русского слова» на момент начала войны, лично отправившегося на места сражений. Однако в его материалах, как и в текстах других журналистов газеты присутствуют не шовинизм, а, скорее, патриотизм, тревога за свободу и независимость родной страны и жизнь сограждан. Они справедливо указывали, что в случае поражения русскому народу не приходится рассчитывать на милость победителя.
Например, в репортаже об австрийских пленных Дорошевич писал, что на вражеского солдата нужно смотреть не как на невинную жертву войны, а как на сильного, храброго и упорного врага:
«Хорошего противника нельзя не уважать. Честь ему и смерть».
Репортёр сравнивал пленных с каторжанами, которые никогда не признаются, что осуждены за убийство. Так и австрийские пленные в один голос утверждали, что стреляли «до горы», то есть в воздух. При этом у многих из них были медали за бои с русскими и даже нашивки, указывающие на количество убитых русских солдат. Дорошевич напоминал, что австро-венгерские солдаты «не до горы стреляли», когда в 1915 году заставили русских отступать из Галиции. Автор указал, что «по малодушию своему мы к пленным относимся как каторжанам… Это неправда. Это несправедливо по отношению к русскому солдату».
Главный редактор «Русского слова» справедливо замечал, что вражеские солдаты не останавливаются перед большой кровью на пути к целям и русским не следует рассчитывать на милость победителя:
«На одном из перевязочных пунктов врачи показали мне в палате:
— Весь взвод. И вместе со взводным. Все были ранены в этом бою. Они лежали здесь, одни мучались, другие умирали. Весь взвод перелез через баррикаду. И тут по ним хватили из пулемёта. „Полили“ их. Расстреляли, как у стены. А пленные жалостными голосами уверяли:„До горы мы! До горы стреляли!“»
После Февральской революции газета призывала к самоотверженной и упорной борьбе с врагом:
«И если не остановится армия, если не удастся сейчас, без малейшего промедления, восстановить в ней железный порядок и дисциплину, история станет свидетельницей небывалого: как огромный народ, его цвет и сила, собранные в армии, отдал сам себя на погибель».
Либеральное «Русское слово» сумело освещать войну без шовинизма. После революции издание выходило под названиями «Новое слово» и «Наше слово», но это не помогло: в июле 1918 года Московский военно-революционный комитет окончательно закрыл газету.
Умеренность консервативной прессы
Самой авторитетной газетой в консервативном лагере были «Московские ведомости». До 1909 года она принадлежала Московскому университету, её сдавали в аренду разным издателям. После выходила в частной типографии. Тираж газеты составлял около девяти тысяч экземпляров, годовая подписка стоила шесть рублей. Газету читали люди разных сословий: дворяне, купцы, духовенство и интеллигенция.
Во время Русско-японской войны редакцию возглавлял Владимир Грингмут. В 1914 году главным редактором стал Борис Назаревский, а в 1915‑м его сменил брат Владимир. Грингмут был председателем, а Борис Назаревский — одним из учредителей Русского монархического собрания. Из этой политической и общественной организации впоследствии вышли крайние правые партии «Союз русского народа» и «Союз Михаила Архангела». В работе собрания участвовал и Владимир Назаревский, а Борис позднее возглавил московскую палату «Союза Михаила Архангела». Издание получало субсидии от государства, что вполне объяснимо: Русское монархическое собрание жило под патронажем императора. При этом руководство имело право самостоятельно определять редакционную политику.
Иногда «Московские ведомости» называют официальным органом «Союза русского народа». Однако анализ публикаций показывает, что в целом «Московские ведомости» занимали более умеренные позиции. Газета поддерживала экономические и социальные преобразования, но выступала за ограничение прав Государственной думы и привилегированное положение русского народа и православной церкви. Иногда на страницах «Московских ведомостей» звучала антисемитская риторика.
В самом начале Русско-японской войны газета сообщала, что причиной конфликта стала агрессия восточного соседа. По мнению «Московских ведомостей», к действию Японию подтолкнули западные державы, прежде всего Британия, а у России нет иного выхода, кроме борьбы:
«Сквозь завесу японского коварства русский народ, как провидец, чует, что вероломной рукой японца руководят другие, невидимые, более спокойные и коварные враги».
В доказательство того, что даже простые люди понимают причины войны, корреспонденты газеты проводили опросы на московских улицах. Извозчики и уличные торговцы говорили, что это «англичанка строит козни России» и что русский народ способен дать японцу сдачи.
Журналисты «Московских ведомостей» не стеснялись в выражениях, обвиняя Японию в вероломном нападении на Россию:
«Япония показала, что она не только не „цивилизованная держава“, но сознательно руководствуется принципами шайки разбойников, для которых не существует ни святости международного права, ни даже простой честности».
Газета убеждала читателей, что необходимо воевать до победы и не может быть никаких переговоров с коварным и хитрым врагом. Японцев сравнивали со змеёй, которой «нужно вырвать ядовитые зубы». Авторы прямо говорили, что настал момент, когда «искусство политики отходит в сторону, и говорит за всех только голос пушки».
Для «Московских ведомостей» шовинистические высказывания были нормой: журналисты издания называли японцев варварами и не признавали их цивилизованным народом. В то же время авторы газеты писали, что Россия столкнулась с опасным и сильным врагом. То есть они считали японцев дикарями в нравственном отношении, но никак не в военном или экономическом. Газета призывала отразить «японский задор от России», но не настаивала на полном уничтожении всего японского народа.
В начале Первой мировой войны «Московские ведомости» трактовали национализм не как презрение к другим нациям, а как любовь к своей стране, языку и культуре. По сути, они ставили знак равенства между национализмом, патриотизмом и национальной гордостью:
«Национализм — это могучее чувство, это непобедимый инстинкт, который живёт в сердце каждого человека. Но время пришло, и русский национализм сам по себе проявил своё несомненное существование. Он встал, как всегда, на защиту слабого и угнетённого пред грубым и наглым притеснителем».
Шовинизм же авторы издания понимали как умаление сил противника и выступали категорически против:
«Все прекрасно понимают, каких гигантских жертв требует надвигающаяся война и какими жуткими нежданными потрясениями грозит она нашей родине, но малодушных голосов, призывающих к миру, что-то почти не слышно, как не слыхать и воплей разнузданного шовинизма: шапками, мол, закидаем».
Публикации в начале войны больше говорили о долге и сплочённости нации перед внешней угрозой, чем о ненависти к врагу:
«Хорошее это сознание, что после кошмарных революционных лет мы в одно утро проснулись только простыми русскими людьми, болеющими общей скорбью за нашу святую мать Россию, которой грозил, которую оскорблял внешний враг, исполненный надменной гордыни».
Большинство материалов «Московских ведомостей» времён Первой мировой составляли сухие военные сводки без патриотического пафоса и выпадов в сторону врага. Газета старалась не сеять в обществе германофобию — не призывала ненавидеть всех немецев и всё, что с ними связано.
После 1917 года «Московские ведомости» перестали существовать.
Радикализм ультраправой печати
Самый уютный приют шовинизм нашёл на страницах ультраправых изданий «Русское дело» и «Русское знамя». Первая газета была независимой, но полностью поддерживала линию националистических партий. Её редакцию возглавлял Фёдоров Шарапов. «Русское знамя» было печатным органом «Союза русского народа» и работало под началом лидера партии Александра Дубровина. Тираж «Русского знамени» в разные годы составлял от трёх до 14,5 тысяч экземпляров, а стоила газета шесть копеек. Правую печать чаще всего читали члены соответствующих партий и их избиратели: дворяне, купцы, жители городов, а также зажиточные крестьяне. Были среди читателей и интеллигенты, а сам Дубровин трудился врачом.
Самый мощный удар реакционной печати пришёлся не по японцам и немцам, а по евреям — именно их черносотенцы считали главной угрозой для русских.
Когда мирные переговоры с Японией уже начались, «Русское дело» призывало читателей участвовать в плебисците и ответить, хотят ли они мира или продолжения войны. Газета напоминала, что на Дальнем Востоке «идёт кровавая и тяжкая война за Тихий океан и наши там владения, то есть за выход в вольную воду нашей Сибирской дороги и за свободные земли для будущих там переселений».
Главной причиной конфликта «Русское дело» считало прегрешения русского народа:
«Божий гнев явно карает Россию за её грехи, вольные и невольные, ведомые и неведомые».
Газета объясняла, «что вмешательство Рузвельта, направленное будто бы для спасения нас от окончательного разгрома, есть, в сущности, помощь со стороны ожидовевшей Америки жёлтым, закрепление японских побед, остановка России в ту самую минуту, когда она только начинает развёртывать свои силы против японских, уже совершенно истощённых».
«Русское дело» было категорически против мира и призывало продолжать войну «с противником, хотя, может быть, более искусным и энергичным, но слабейшим численно и в средствах материальных». Автор сожалел, что переговоры о мире идут в момент, когда революция затихает, а «евреи присмирели».
В начале Первой мировой войны другая газета черносотенцев, «Русское знамя», объявила немцев, наряду с евреями, главным мировым злом. Если в «Русском слове» шла речь о войне именно с немецким правительством и кайзером, о борьбе «за светлое будущее всего человечества, за уничтожение чудовищного милитаризма и за освобождение великого немецкого народа от тупого юнкерства», то правые питали ненависть ко всем немцам без исключения. В заметке «Их стало двое» говорилось:
«…до сих пор у нас были только жиды, считавшие себя „избранным народом“. Теперь их стало двое на земле: к жидам присоединились немцы».
Последних журналист назвал «выродками человечества», которые «кричат на весь мир устами своего кайзера, что они — „избранный народ“, посланный самим на землю, чтобы „просветить человечество своей высокой культурой“… Она [культура] заключается в отрицании Бога, в обожествлении самих себя, в том сатанинском варварстве, которое они создали и распространили на весь мир».
Газета усердно разжигала в обществе ненависть ко всему немецкому. Ассимилированных немцев и русских с немецкими фамилиями издание считало потенциальными предателями:
«Каждый немец, даже проживший сто лет в России, в минуту смертельной опасности для Германии явится её верным слугой».
По мнению авторов издания, немецкое засилье в России «идёт по строго продуманному плану» уже более 100 лет — и хитрый кайзер знал об этом. С одной стороны, немцы пытались, пользуясь расположением к ним русских людей, захватить высшие посты в государственных учреждениях, с другой — с помощью своих капиталов прибрать к рукам производство. Русскую школу автор называет «космополитической» — там, по его мнению, освещались неприглядные стороны русской действительности, зато тщательно изучалась всё иностранное. Поэтому в сфере образования немцы добились наибольшего влияния. Журналист забыл или намеренно скрыл факт, что русские правители сами приглашали в Россию иностранных, в том числе немецких мастеров, торговцев, учёных, многие из которых внесли значительный вклад в развитие страны.
Подобные умозаключения привели только к большему расколу в обществе, когда даже императрицу, немку по происхождению, подозревали в шпионаже. Агитировавших против войны социал-демократов «Русское знамя» клеймило «жидами» и «агентами кайзера», а также призывало рабочих не слушать их.
Можно сделать вывод, что шовинизмом в современном смысле этого слова в во время Русско-японской и Первой мировой войн была наполнена лишь правая печать. При отсутствии внешних врагов консерваторы-радикалы всегда находили внутренних, обвиняя во всех бедах России евреев и «жидовствующую интеллигенцию». На страницах газет других направлений военные действия освещались в нейтральном, гуманистическом или патриотическом ключе. Если умеренные, консерваторы, в частности журналисты «Московских ведомостей», и допускали нелицеприятные эпитеты в адрес противника, называя японцев варварами и дикарями, то здесь скорее имели место эмоции, нежели настоящее чувство превосходства над другими нациями и расами.
Рекомендуемая литература
- Великий подвиг. Газета «Русское слово». № 166. 1914.
- Военный дневник. Газета «Московские ведомости». № 29. 1904.
- Война. Газета «Русское слово». № 50. 1904.
- Ефим Динерштейн. И. Д. Сытин. Жизнь для книги. М., 1985.
- Влас Дорошевич. Пленные. Газета «Русское слово». № 251. 1916.
- Единомыслие. Газета «Московские ведомости». № 166. 18 июля 1914.
- И. Золотухин. Война с немцами ─ милость Божия. Газета «Русское знамя». № 284. 1914.
- Их стало двое. Газета «Русское знамя». № 284. 1914.
- К русским рабочим. Газета «Русское знамя». № 284. 1914.
- В. Краевский. Ничего кроме правды. Газета «Русское слово». 6 января 1905.
- В. Михайловский Исторический момент. Газета «Русское слово». № 163. 1914.
- Нашим читателям. Газета «Русское дело». № 27. 1905.
- Владимир Немирович-Данченко. Дневник корреспондента. Газета «Русское слово». № 157. 7 июня 1905.
- Владимир Немирович-Данченко. Дневник корреспондента. Газета «Русское слово». № 159. 9 июня 1905.
- Клавдий Пасхалов Грозящий позор. Газета «Русское дело». № 32. 1905.
- Предательский удар. Газета «Московские ведомости». № 28. 1904.
- Разложение Газета «Русское слово». 12 июля 1917.
- Священник Григорий Петров. Мене, текел, перес. Газета «Русское слово». 1 января 1905.
- Объявление войны. Газета «Московские ведомости». 16 июля 1914
Читайте также «Революционное безумие Татьяны Леонтьевой».
