Взаимоотношения властей с представителями науки и культуры в России всегда были натянутыми. Подавляющее большинство классиков литературы критиковали существовавшие в стране порядки, за что неоднократно бывали в тюрьмах, ссылках, вынужденно уезжали в эмиграцию и даже отлучались от церкви. Стоит назвать хотя бы самые известные имена: Радищев, Пушкин, Герцен, Лермонтов, Достоевский, Чернышевский, Лев Толстой, Мандельштам, Солженицын, Бродский. Все они высказывались против действий современных им правящих режимов и в ответ подвергались за это репрессиям.
Похожей была ситуация и в науке, в особенности в истории, которая гораздо больше естественных и точных наук связана с политикой. Со стороны царского режима гонениям подвергался историк Николай Костомаров, со стороны советского — такие учёные, как Сергей Платонов, Лев Гумилёв, Николай Вавилов. Изобретатель телевидения Владимир Зворыкин вынужден был эмигрировать, так как его дважды чуть не расстреляли. Но был также историк, на долю которого выпали гонения и репрессии со стороны как царского, так и сталинского режима. Его звали Евгений Викторович Тарле.
Тарле и царский режим
Будущий академик и классик исторической науки Евгений Тарле родился в 1874 году в Киеве, детство и юность провёл в Херсоне, где окончил гимназию. Получать высшее образование он отправился сначала в Одессу, а через год перевёлся в Киевский университет святого Владимира (ныне Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко). В студенческие годы Тарле увлёкся марксизмом. Даже дипломную работу он писал на необычную по тем временам тему: «Крестьяне в Венгрии до реформы Иосифа II». Он посещал марксистские кружки, предпринимал попытки «хождения в народ», то есть агитировал рабочих и крестьян.
Реакция со стороны властей не заставила себя долго ждать: 1 мая 1900 года Евгений Викторович был в первый раз арестован. Интересно, что случилось это на квартире Луначарского, где Тарле слушал лекцию о литературе. Молодой учёный полтора месяца провёл в тюрьме, а затем его выслали к родителям в Херсон под надзор полиции и запретили преподавать в университетах и гимназиях.
Однако это не заставило Тарле отказаться ни от научной деятельности, ни от политических взглядов. В 1901 году он защитил магистерскую диссертацию об анализе взглядов английского мыслителя Томаса Мора, после чего попытался начать преподавать в Петербургском университете. Получилось не сразу. Ректор Петербургского университета Адольф Гольмстен в 1902 году писал:
«Если допустить господина Тарле к чтению лекций в Петербургском университете, то университет рискует приобрести в его лице преподавателя, имеющего весьма смутное представление о своём служебном долге».
Спустя год, после многочисленных прошений и поддержки профессоров, Тарле всё же стал приват-доцентом в Петербургском университете. В том же 1903 году Евгений Викторович поучаствовал в воззвании «К русскому обществу» против смертной казни. Обращение подписали Вернадский, Бердяев и многие другие деятели науки и культуры.
С началом Первой русской революции Тарле посещал студенческие сходки, и в феврале 1905 года его арестовали во второй раз. Вскоре учёного отпустили, но как «политически неблагонадёжному» вновь запретили преподавать.
Заслуживает внимания и тот факт, что на лекции Тарле, по оценкам современников, приходило от 700 до тысячи студентов — такое скопление людей больше походило на митинги. Это беспокоило начальство вуза, хорошо знавшее о взглядах популярного лектора. Несомненно, это стало одной из причин запрета преподавать.
В октябре того же года при разгоне митинга Тарле ранил жандарм. Вероятно, ему грозил бы новый арест за поддержку антиправительственных протестов. Но в это же время выходит Манифест 17 октября 1905 года, одним из пунктов которого была как раз амнистия политически неблагонадёжных. Таким образом, Манифест позволил Евгению Викторовичу вернуться к преподаванию в Петербургском университете.
Революция 1905–1907 годов серьёзно отразилась и на научных интересах Тарле. Теперь он активно пишет о роли рабочего класса в европейских революциях. Крупнейшей из этих работ стала докторская диссертация «Рабочий класс во Франции в эпоху Революции», опубликованная в 1911 году. Также до 1917 года вышли ещё несколько примечательных работ Тарле, среди них — «Континентальная блокада» и «Экономическая жизнь королевства Италии в царствование Наполеона I». Уже в это время основной темой его научных работ стала революционная и наполеоновская Франция.
При новой власти
В феврале 1917 года Тарле восторженно принял революцию и падение самодержавия. Ему, как и многим, казалось, что теперь страна пойдёт по демократическому пути. Историк поучаствовал в работе Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства по преступлениям царского режима. Увы, работа комиссии окончилась ничем, так как она не смогла доказать факты преступлений царя и его министров.
Активно в революционные годы Тарле пишет публицистику, например для правоменьшевистской газеты «День» (июль 1917 года):
«Если что в самом деле гибнет — это надежды на демократическое обновление России. Наступает действительно двенадцатый час, последние минуты, когда ещё, может быть, можно спасти самую идею русской революции от её окончательной гибели. Справится ли правительство? Великая французская революция справилась… Не рубить головы тысячами, не покрыть Россию виселицами и гильотинами мы рекомендуем: и без того слишком многие начинают об этом мечтать… Возможна суровая и действенная судебная репрессия и без повсеместной гильотины».
К захвату власти большевиками Тарле отнёсся более настороженно. Особое неприятие у него вызвал начавшийся в 1918 году Красный террор, от которого он предостерегал ещё годом ранее. Однако эмигрировать Евгений Викторович не стал. Более того, в том же 1918 году Тарле опубликовал в либеральном издательстве «Былое» работу «Революционный трибунал в эпоху Великой французской революции (воспоминания современников и документы)». В материале видны явные исторические параллели между Францией конца XVIII века и революционной Россией.
Первые несколько лет после Гражданской войны учёный спокойно уживался с новой властью. Но уже в 1927 году его работы начинают остро критиковать в печати, что в те годы часто оканчивалось тюремным сроком, лагерями или расстрелом. Главной причиной этой критики было противостояние Тарле «главе исторической марксистской школе СССР» Михаилу Покровскому.
Противостояние с Покровским и Академическое дело
Важно несколько слов сказать о том, кто такой Михаил Покровский и почему противостояние его исторической школе, по сути, было противостоянием курсу большевистской партии. Покровский, в молодости ученик Василия Ключевского, руководил советской исторической школой в 1920‑е — начале 1930‑х годов. Он был не только историком, со взглядами которого соглашались, мягко говоря, далеко не все коллеги, но и активным политиком. Михаил Николаевич участвовал в революциях 1905–1907 и 1917 годов, был лично знаком с Лениным с 1905 года. После прихода к власти большевиков он стал заместителем наркома просвещения и на этом посту попытался полностью переписать историческую науку в угоду политической конъюнктуре. Однажды он прямо заявил, что «история — это политика, опрокинутая в прошлое». Его действия лишь подтверждают эту ставшую крылатой фразу.
Покровский радикально пересмотрел всю российскую историю. Он утверждал, что русские цари, чиновники и военачальники — «агенты торгового капитала». Полководцы и государственные деятели, прежде считавшиеся героями — Пётр I, Суворов, Кутузов, Ушаков, — всячески очернялись. Из всех российских исторических деятелей героями объявлялись только революционеры и бунтари. Но и здесь у Михаила Николаевича было не всё однозначно. Однажды он объявил «буржуазным» даже восстание Емельяна Пугачёва.
Исторические «открытия» Покровского доходили до немыслимого прежде абсурда. Так, рассказывая о войне 1812 года, он однозначно становился на сторону наполеоновской Франции как более прогрессивной стороны. По мнению историка, если бы Наполеон победил, то в России сразу установился бы буржуазный строй, как во Франции — а это в свою очередь приблизило бы Октябрьскую революцию.
Взгляды Покровского в то время были объявлены официальной советской трактовкой исторических событий, они господствовали как в академической науке, так и в образовании по всей стране. Историков, несогласных с такими оценками, репрессировали. В том числе и Евгения Тарле.
В 1929 году ОГПУ сфабриковало против учёных дело. Начались масштабные чистки в Академии наук. Несколько сотен человек уволили, а 115 работников Академии арестовали, в том числе и Тарле в январе 1930 года. Всем арестованным выдвинули обвинение в планах свергнуть советскую власть. Якобы академики планировали государственный переворот: главой нового правительства должен был стать историк Сергей Платонов, министром иностранных дел — Евгений Тарле. На допросах Платонов, очевидно не без сильного давления, признался в монархических взглядах и в том, что перед революцией сочувствовал правящей династии. Этого было достаточно, чтобы записать Платонова и его коллег во «враги народа».
В итоге 29 учёных получили приговоры от судов-троек. Платонова после 19 месяцев тюрьмы сослали в Самару, там он и умер в январе 1933 года. Тарле после полутора лет заключения отправили в Алма-Ату.
Отсидевший по Академическому делу историк Сергей Сигрист, который позже выбрался за границу и опубликовал несколько статей на эту тему, вспоминал, как в ссылке сложилась судьба многих его коллег:
«Большинство поставило крест на научной работе, не писало бесстыдных статей, жило скромно по ссылкам. Мы добывали хлеб уроками языков и случайными заработками. В этом заключался наш подвиг. <…> Мирно и скромно закончили они своё печальное житие».
Многие из отправленных в ссылки никогда не вернулись: Матвей Любавский, Сергей Рождественский, Дмитрий Егоров. Филолога Александра Петрова и историка Владимира Бенешевича в 1938 году расстреляли. Так был физически уничтожен цвет российской исторической науки, а сама история окончательно на долгие годы превратилась в служанку правящей партии.
Ссылка, возвращение и новая реальность
Отправившись в Алма-Ату, Тарле тоже думал, что его научная карьера закончилась. Однако спустя некоторое время ему разрешили преподавать, а вскоре ситуация в науке изменилась.
После смерти Покровского в 1932 году государственный подход к истории меняется: взгляды историка объявляют ошибочными, учебники переписывают с новой трактовкой событий. Вернейшие ученики и соратники Михаила Николаевича были репрессированы и вскоре забыты, другие же без особых проблем приняли новый подход к истории. В итоге Покровский запомнился не трудами, а большим вредом, который его подход нанёс науке.
Уже в 1939 году в книге статей «Против исторической концепции М. Н. Покровского» его деятельность оценивалась так:
«Так называемая „школа Покровского“ неслучайно оказалась базой для вредительства со стороны врагов народа, разоблачённых органами НКВД, троцкистско-бухаринских наймитов фашизма, вредителей, шпионов и террористов, ловко маскировавшихся при помощи вредных, антиленинских исторических концепций М. Н. Покровского».
В 1933 году Тарле разрешили вернуться в Ленинград, но судимость с него пока не снимали. Ещё около трёх лет историк жил в ситуации, когда за любое неаккуратно сказанное слово мог последовать новый арест. Лишь в начале 1937 года судимость сняли, и Евгений Викторович вернулся в Академию наук. Также ему вернули и звание профессора.
Но полного возвращения к прежнему статусу всё же не произошло. С одной стороны Тарле вынужденно следовал линии партии, с другой — продолжал писать качественные исследования, примером которых служит «Наполеон» 1936 года. Это наиболее переиздаваемая его работа, сохраняющая научную ценность и в наше время.
Начиная с этого времени Тарле всё чаще пишет пропагандистские статьи, в основном на темы внешней политики. По своему стилю они ничем не отличались от типичной публицистики того времени: уничижительные характеристики «классовых врагов», непомерные восхваления советских властей и, конечно, никаких полутонов — то же представление картины мира лишь в чёрно-белых цветах. Конечно, время отделило зёрна от плевел: достойные работы Тарле переиздаются и сейчас, а его пропагандистские статьи давно забыты.
В 1930‑е годы Тарле продолжали критиковать. Так, в 1937 году его «Наполеона» назвали в «Правде» «ярким образцом вражеской вылазки». Прекрасно зная, что с подобной критики начинаются репрессии, Тарле написал Сталину. Тот его заверил, что книга ему понравилась и лишь отдельные моменты из неё надо исправить в следующих изданиях. В целом Сталин оценил книгу так:
«Это, конечно, немарксистская книга, но лучшая книга по истории, какую я когда-либо читал».
В середине 1940‑х годов в печати критикуют другую книгу — «Крымскую войну». Разгромная рецензия партийного функционера Николая Яковлева сводилась к тому, что труд Тарле «недостаточно марксистский», выводы в нём неверные и оценка исхода войны тоже неверная. Эта публикация не на шутку встревожила 70-летнего историка, и в сентябре 1945 года он просит защиты у Георгия Маленкова. В письме ему Тарле пишет:
«Мне для спокойной работы нужно знать: доверяют ли мне или нет? Правильно ли или ошибочно неприглашение меня в редакцию журнала (хотя редакция этой работы от меня хочет), — того журнала, о создании которого я так давно хлопотал и мечтал. Я состою членом Британской Академии наук (с сентября 1944 года), почётным доктором французских университетов, дважды Сталинским лауреатом и мне представляется абсолютно незаслуженным оскорблением и статья Н. Яковлева, и те, особенно, „оргвыводы“, которые из этой статьи делаются.
Моей научной и общественной деятельности, очевидно, отныне будут чиниться препятствия, которые пользы ни с какой стороны не принесут. Выходит так: потрачено несколько лет упорнейшего архивного труда, написано два больших тома, где совсем по новому и по новым, мной найденным материалам, освещён узловой момент истории XIX века, — всё это заслуживает только вот того, что автор получил от Н. Яковлева, и, следовательно, спокойнее было бы ровно ничего не делать или повторять старые шаблоны?»
Но травля не закончилась. Завершённую в 1949 году «Северную войну» из-за многочисленных придирок издательства историк вообще не смог опубликовать при жизни. Он даже отправлял рукопись Сталину, но тот, очевидно, не нашёл времени прочесть её. Вышла книга лишь в 1958 году, когда Тарле уже не было в живых. Остаётся лишь удивляться, как в подобных условиях историк вообще мог продолжить научную деятельность.
В противостоянии с властью Тарле фактически проиграл. Даже попытки найти компромисс, а также деятельность учёного на пропагандистском фронте в интересах властей не освободили его от травли в печати, оскорбительных выпадов в адрес его работ, что в любой момент могло закончиться новыми репрессиями. Очевидно, что в подобном статусе академик не мог чувствовать себя комфортно и постоянно ожидал худшего.
Тем не менее судьба Тарле сложилась всё же немного лучше, чем у его коллег. Евгения Викторовича пытались репрессировать два противоположных режима, но он продолжал работать, не сдавался и потому стал учёным мирового масштаба, которого переиздают в XXI веке.
Читайте также «Визиты иностранных писателей в СССР 1920–1940‑х».
