В начале 30‑х годов, в разгар индустриализации, ускоренной коллективизации и наложившихся на них нескольких неурожайных лет с тотальным изъятием зерна у крестьян, в регионах СССР начинается массовый голод. Без еды остаются сельские жители Украины, части Казахстана, районов Центрального Черноземья, Северного Кавказа, Южного Урала, Поволжья, Западной Сибири. Эти печально известные события, повлёкшие за собой миллионы жертв, позже назовут голодомором. В промышленных регионах страны, которые не пострадали от голода, разразившегося в сельскохозяйственных областях, значительно снижают нормы выдачи продуктов населению, дабы компенсировать общую нехватку продовольствия.
1 апреля 1932 года в небольшом городке Вичуга, близ Иваново-Вознесенска (сейчас — Иваново), местные жители внезапно узнали, что многим из них продовольственных карточек теперь не положены, а для их детей и так небольшая норма потребления хлеба уменьшена почти в два раза со 100 грамм до 60 грамм в день. На такой шаг в условиях дефицита хлеба местные власти по всей стране пошли по прямому указанию центрального руководства. Однако везде неприятную новость сообщили прямо и открыто, только руководство Вичугского района побоялось заявить жителям, что теперь те будут меньше есть.
VATNIKSTAN рассказывает, кто из высших чинов приехал договариваться с рабочими и к каким последствиям привела вичугская стачка.
В Вичуге начались волнения, 6 апреля на Шаговской объединённой мануфактуре рабочие объявили о стачке. Протестующие требовали вернуть отменённые продовольственные нормы, власть никак не реагировала. Забастовка набирала обороты, участники стачки полностью остановили работу другого крупного предприятия города, фабрики имени Красина. Беспрецедентное событие! Наконец, руководство решило действовать и неожиданно для всех в панике покинуло город. Вот цитата из секретного доклада секретаря обкома ВКП(б) Ивановской промышленной области Ивана Носова:
«Секретарь Вичугского райкома Воркуев в момент забастовки, переросшей в восстание, взяв бюллетень, объявил себя больным; председатель Вичугского РИКа Арефьев в день начала забастовки с разрешения секретаря райкома уехал в Рыбинск за семьёй. Председатель горсовета, получив с 5 апреля отпуск, уехал из Вичуги на второй день после начала забастовки».
Восставшие продолжили наступление на предприятия, которые не поддержали стачку. Под предводительством самопровозглашённого вождя — некого Юркина — толпа начала шествие по улицам Вичуги. Протестующие давали отпор конной милиции и сметали по пути блокпосты, расставленные по городу комсомольцами и коммунистами, которые пытались хоть как-то остановить мятежников. Восставшие прорвали последнюю линию обороны перед проходной Ногинской фабрики, большая часть коллектива которой отказалась поддержать стачку, и ворвались в машинный зал. Находившиеся в помещении рабочие бросили включённые станки и в страхе разбежались. Сломав оборудование фабрики и остановив производство, протестующие с примкнувшими к ним сторонниками направились на предприятие «Красный профинтерн», работу которого тоже заблокировали.
Если у них нет хлеба, пусть едят своих детей!
Бунт спровоцировал неожиданную реакцию. В 900 километрах, в городе Борисов Минской области, проходили срочную службу призывники, среди которых было 30 выходцев из Вичуги. Забастовка на малой родине, о причинах которой рассказывали родственники в письмах, отозвалась в Борисове разгромами хлебных складов. Если подумать, не такой уж большой ущерб, учитывая тот факт, что эти люди имели непосредственный доступ к огнестрельному оружию и получали письма следующего содержания:
«Все кричат: „Давайте нам есть“, а нам отвечали: „Это, товарищи, ещё не голод, а тогда будет голод, когда будем есть своих детей…“ Выехала милиция конная, как напёрли, так и лошадей с ног долой, троих чуть живых в больницу увезли, одному милиционеру как дадут кирпичом прямо в глаз, так и с лошади слетел… 10 апреля началась забастовка и в Родниках, и в Старой Вичуге, везде фабрики стоят, рабочие не идут на работу, просят, давайте нам есть… Вот, Вася, за что мы боролись, заставляет советская власть есть своих детей».
В том же русле на демонстрациях говорил Юркин:
«Товарищи! Мы умрём от голода на 16‑м году революции, наши дети умрут, и что мы будем делать — молчать? Если Сталина поставить на 11 килограммов, то он, вероятно, покинет партию».
Обстановка обостряется
На следующее утро восставшие не нашли главного оратора и идейного вдохновителя Юркина. Обыскав все места, где тот мог бы находиться, участники стачки выдвинули логичное предположение, что виновниками его исчезновения являются работники ОГПУ, которые остались в городе. Толпа отправилась к местному отделу милиции, уверенная, что там содержат их лидера. Однако встретившие их милиционеры объяснили, что Юркина у них нет, и тогда восставшие бросились к райкому, в котором также было пусто. Посчитав, что их жестоко обманули, рабочие вновь вернулись к участку с требованиями впустить их в здание, чтобы они могли убедиться в отсутствии там Юркина. Но милиционеры на это требование ответили выстрелами из винтовок. Между оборонявшимися представителями органов и своеобразным народным ополчением, вооружённым камнями и палками, завязались бои. Один из рабочих, некто Полунин, получил серьёзное ранение в результате рикошета. Это происшествие поубавило пыл сторон конфликта, однако от полученной травмы Полунин умер. В крайне нервной и накалённой обстановке ночью милиционеры увезли тело несчастного за город и тайно похоронили.
Силы правопорядка контролировали центр города, но на предприятиях забастовки продолжались. Мятежники образовали небольшие группы, рассредоточились по окраинам города и занимались диверсиями. Протестующие нападали на штрейкбрехеров, старались захватить новые промышленные объекты и остановить работу котельных. Также до глубокой ночи они пытались подключиться к телеграфной линии, чтоб наладить сообщение со сторонниками из других городов, поскольку тогда власти изолировали Вичугу от внешней сети.
Расширение географии
Неизвестно, удалось ли мятежникам взломать телеграф и сообщить через него важную информацию в соседние населённые пункты или сведения о восстании распространялась иными путями, однако в то же время в близлежащих от Вичуги городах тоже начались выступления рабочих. Бунты разразились на предприятиях Лежнёва, Южа и других городов региона. В Тейково мятежники собрали колонну из нескольких сотен человек и направились голодным маршем на областной центр пешком, поскольку власти заблокировали железнодорожную станцию, мимо которой пассажирские поезда следовали без остановок. Колонну демонстрантов в пригороде Иваново-Вознесенска встретили сотрудники спецслужб. Чекисты без труда посадили не оказавших сопротивления людей на поезд, следовавший обратно до Тейково.
В то время как в Вичуге рабочие пытались отыскать Юркина, лидер бунтовщиков находился за решёткой в участке соседнего Иваново-Вознесенска. Сотрудники ОГПУ вывезли Юркина, чтобы успокоить протестующих.
К нам едет ревизор
С рассветом в Вичугу прибыл спецпоезд с 500 спецслужбистами, в чьи обязанности входило не только возвратить в здешние места изгнанную советскую власть, но и зачистить населённый пункт перед приездом гостя очень высокого уровня. В тот день на мирном митинге рабочие писали письма с просьбой подарить им старые продовольственные нормы формальному правителю СССР Михаилу Калинину. Но в город приехал Лазарь Каганович, находившийся тогда на пике партийной карьеры и являвшийся фигурой всесоюзного масштаба. До этого он несколько лет проработал в должности Генерального секретаря ЦК КП(б) Украины, откуда за слишком активную борьбу с украинским национализмом был возвращён в Москву. В столице высоко ценимый лично Сталиным Каганович курировал реализацию крупных, особо важных для вождя проектов, таких как воплощение в жизнь плана реконструкции столицы и организацию сложнейшего строительства первой очереди метрополитена. Поэтому сам факт приезда Лазаря Моисеевича в Вичугу говорил о многом. В руководстве страны не только знали о происходящем в городе, но и считали эти события весьма значительными, требующими незамедлительного личного вмешательства столь крупного деятеля.
Забегая вперёд, стоит упомянуть, что через пару месяцев после Вичуги, в условиях усиливающегося голода, Каганович получил назначение на должность председателя чрезвычайной комиссии по увеличению хлебозаготовок на Северном Кавказе. Там он ввёл в практику заносить станицы, не выполняющие нормы отгрузки хлеба на, в так называемые «чёрные доски». Жителей населённого пункта, оказавшегося в подобном списке, ждала незавидная судьба: там прекращалось всякое снабжение и любая продовольственная торговля ставилась под запрет.
Но то были крестьяне. К пролетариату советская власть относилась более чутко, поэтому в соседнем вагоне с Кагановичем в Вичугу прибыло продовольствие, различные товары, утварь и прочие вещи, призванные усилить положительный эффект от речей, которыми чиновник намеревался задобрить негодующих рабочих. Чтобы в Вичугу на подкрепление бастующим не приехали рабочие из соседних городов, Каганович приказал войскам взять город в окружение. Таким образом Лазарь Моисеевич отсёк возможность внезапных эксцессов и приступил к решению проблемы. Утром он выступил перед рабочими Ногинского завода. После встречи Каганович доложил Сталину:
«Мы внимательно слушали, и выступавшие рабочие жаловались на безобразия в отношении продовольствия. Часть работниц истерически плакала. <…> Недовольство разделялось по ряду наболевших вопросов, и главным образом по недостаткам, происходящим из-за головотяпства местных органов».
Лидеры забастовки отнеслись к этому мероприятию весьма прохладно. Мятежники были недовольны тем, что вместо представителя «народной» советской власти, в город прислали человека от «их» партии большевиков, да ещё и вывели выступать перед штрейкбрехерами, которыми для них являлись ногинцы, не участвовавшие в стачке. Поэтому, когда ничего не подозревающий Каганович завершил выступление, у проходной Ногинского завода он встретил огромную недовольную толпу настоящих протестующих.
Неизбежно намечались жёсткие переговоры. В соседнем здании рабочего клуба Каганович без любезностей обрисовал мрачную картину будущего, которая ждёт рабочих, если те не прекратят забастовку. Главным аргументом к прекращению протестов был факт полного окружения Вичуги армией, в случае чего способной начать наступление на мирный безоружный город в любой момент. Ключевыми заявлениями являлись призывы отнестись с пониманием к сложившейся проблеме нехватки продовольствия и требования разойтись и возобновить работу.
Время перемен
Большая часть рабочих, взвесив все за и против, вернулась в цеха. Протестующие осознавали, что их требования так и не были выполнены, тем не менее признали маленькую, но чувствительную победу: высшее руководство уделило внимание их проблеме. Небольшой оптимизм вселяли критические замечания, которые озвучил Кагановичем в адрес местных властей. Глядишь, и царьков-руководителей приструнят, и условия работы, быть может, сделают поприличнее.
Сразу после посещения Вичуги Каганович с одобрения Сталина начал устранять последствий бунта и предотвращать возможность его повторения. Пусть Лазарь Моисеевич толком не дал рабочим никаких конкретных обещаний, однако благодаря его усилиям в городе были увеличены поставки продовольствия и частично возвращены хлебные нормы. Всё было обставлено так, чтобы никто не смог заподозрить советскую власть в удовлетворении требований восставших, но при этом руководство ликвидировало причину недовольства.
Это страшное слово «Кронштадт»
Несмотря на то что власти постарались всячески замять историю с Вичугским восстанием и принижали его значение, в Кремле серьёзно отнеслись к этому рабочему выступлению. Пусть внешне власть и партия выглядели непоколебимыми, внутри обсуждали факт локального протеста. Спустя несколько месяцев Емельян Ярославский, тогда главный идеолог антирелигиозной политики, опубликовал в «Правде» статью под названием «Перестроиться надо немедленно». В материале Ярославский, предусмотрительно не упомянув о волнениях, жёстко критиковал бывшее руководство Ивановской области, уже благополучно отправленное в отставку за допущение бунта. Однако реакция со стороны Сталина, прочитавшего статью, оказалась крайне негативной. Генеральный секретарь тут же направил членам политбюро гневную телеграмму следующего содержания:
«Протестую против опубликования в „Правде“ статьи Ярославского о рабочих волнениях в Иванове-Вознесенске и смене там партруководства. Статья — явно неправильная с фактической стороны и вредная политически. Своей статьёй Ярославский дал иностранным корреспондентам возможность писать о „новом Кронштадте“, якобы „продиктовавшем последние решения ЦК и СНК о колхозной торговле“. Кто дал Ярославскому право выступать с такой статьёй, наносящей вред партии и явно выгодной нашим врагам? Почему редакция „Правды“ допускает такие безответственные выступления?»
Кронштадтское восстание было «детской травмой» для советской власти. В 1921 году, в год завершения основных боевых действия Гражданской войны, когда победа красных уже казалась в общем-то свершившимся фактом, бунт кронштадтских матросов стал абсолютной неожиданностью. Советское руководство особенно беспокоило, что те, кто считался главным источником власти большевиков, выступили против партии под лозунгом «Советы без большевиков». Событие подтолкнуло к радикальному пересмотру внутреннего курса Советской России, к отказу от жёсткой политики военного коммунизма и переходу к новой экономической политике (НЭПу), предусматривающей ослабление контроля государства.
Неонэп
Сталин не мог не заметить схожесть Вичугского бунта и Кронштадтского восстания. Вождь решает отказаться от заявленных ещё в начале 1932 года планов углубить политику так называемого «Большого скачка», которая, по первоначальному замыслу, состояла в ускоренной индустриализации. Чрезвычайное положение в экономике, введённое в начале года для реализации планов, было отменено. Вместо этого партия провозгласила противоположную политику, прозванную позже неонэпом и сформированную следующими постановлениями:
• 6 мая 1932 года — «О плане хлебозаготовок из урожая 1932 года и развёртывании колхозной торговли хлебом»;
• 10 мая 1932 года — «О плане скотозаготовок и о мясной торговле колхозников и единоличных трудящихся крестьян»;
• 20 мая 1932 года — «О порядке производства торговли колхозов, колхозников, и трудящихся единоличных крестьян и уменьшении налога на торговлю сельскохозяйственными продуктами»;
• 7 июня 1932 года — «О снижении обязательств колхозов, колхозников и единоличных трудящихся крестьян по контрактации плодоовощей урожая 1932 года»;
• 14 июня 1932 года — «О снижении обязательств по контрактации картофеля урожая 1932 года».
Изнемогающее от государственного террора крестьянство, зажатое с одной стороны смертельным голодом, с другой — неподъёмными нормами хлебозаготовок, а с третьей — всевозможными налогами и сборами, смогло хоть немного вздохнуть с облегчением. Некоторые выдержки из новых законов показывают степень вольницы, которую даровало государство сельским жителям, и то, чего они были лишены:
«Советская власть получила возможность, наряду с методом государственных хлебозаготовок, практиковать как средство снабжения городского населения другой метод, метод торговли хлебом самими колхозами и колхозниками».
«Предоставить колхозам и колхозникам полную возможность беспрепятственной продажи излишков своего хлеба по своему усмотрению как на базарах и рынках, так и в своих колхозных лавках».
«Отменить все существующие как республиканские, так и местные налоги и сборы с торговли колхозов, колхозников и единоличных трудящихся крестьян продуктами своего сельскохозяйственного производства на базарах, площадях, станциях железных дорог, пристанях (хлеб, мясо, птица, яйца, молочные продукты, овощи, фрукты и тому подобное)».
Пару лет спустя
Однако некоторые факты продолжали указывать, что в той же Ивановской области жизнь рабочих так и не стала легче. Чуть меньше чем через год после апрельских событий, в январе 1933 года, в редакцию «Известий» пришло письмо от ивановских рабочих:
«Мы, старые рабочие, при капиталистическом строе так не жили, как сейчас. Текстильщики получают 100 рублей в месяц, по твёрдой цене только хлеб, остальное на рынке. Дети наши увядают от недоедания, не видят молока и сахара, картофель на рынке продаётся по штуке, в столовых мороженый картофель и вода. Жить так нельзя, в массах ропот и недовольство. Говорят о выступлениях по типу Вичуги и Тейково».
В Ивановской области прошли масштабные чистки, затронувшие многих руководителей. По мнению вышестоящих властей, действия местной администрации привели к неслыханным народным выступлениям. Вичугское руководство не справилось с протестом самостоятельно: позорное бегство чиновников из города в рассматривалось как диверсия. После бунта было заменено почти всё руководство Ивановской области на разных уровнях и представляющих различные сферы: от областного правительства до руководства заводов, газет и других учреждений. При этом непосредственные зачинщики и участники стачек из рабочей среды отделались весьма лёгкими наказаниями по меркам того времени или вовсе остались без него. Самопровозглашённый лидер, рабочий Юркин, отбыл три года колоний общего режима, вернулся в Вичугу, прожил в ней всю жизнь до глубокой старости. Дело о восстании было закрыто и убрано в архив, но только для того, чтобы уже через пару лет стать одним из ключевых инструментов внутрипартийной борьбы высшего уровня.
В 1937 году, когда страшные годы голодомора прошли, началась катастрофа иного характера. Большой террор набирал обороты и требовал топлива в виде всё новых и новых сфабрикованных дел о врагах советской власти, заговорах и подпольных организациях. Нарком внутренних дел Николай Ежов лично занялся изучением вичугского инцидента, «нашёл» его организаторов. 23 февраля 1937 года Ежов выступил по этому поводу на пленуме ЦК ВКП(б) с речью:
«Мы сейчас находимся в стадии расследования чрезвычайно важных вичугских событий… Они были по существу организованы правыми… Об этом дают показания активнейшие участники правых, Башенков и другие… Как сейчас выяснилось, начались искусственные забастовки… Волынки на текстильных предприятиях. Оказывается, как сейчас установлено, к этому прямую руку приложили правые, организовали вичугские волынки».
А вот что добавил нарком на этом пленуме 1 марта 1937 года:
«И что важно, важно то, что вичугские события были организованы, по показанию арестованных, правыми, которые использовали меньшевиков в этом деле, но руководили этим делом непосредственно правые. Последние продовольственные и всякие „затруднения“, искусственная организация всяких очередей, тоже были организованы правыми. Таким образом, по Наркомлегпрому мы имеем громадную уйму фактов, показывающих, что в Наркомлегпроме не все благополучно».
Внезапно вичугские события, причиной которых была буквально нехватка хлеба, стали трактоваться с чисто политической позиции. Козлы отпущения были найдены: это Наркомлегпром и бухаринцы («правые»).
Вичугское дело было приобщено к другим, идущим в стране политическим процессам. В частности, нарком Исидор Любимов, занимавшийся ещё до 1917 года на вичугских заводах и фабриках подпольной партийной и революционной работой, вызвал данным совпадением некие подозрения, за которыми последовал его арест и расстрел в октябре 1937 года. В марте 1938 года апофеозом «ежовщины» стал процесс над так называемым «Правотроцкистским антисоветским блоком». По версии НКВД, подпольная организация действовала во всех уголках Советского Союза и, наряду с другими проявлениями, показала себя в Вичуге. Представители органов внутренних дел якобы раскрыли заговор и спасли страну от нависшей угрозы.
К вопросу об источниках
Большая часть приведённых здесь цитат о событиях в Вичуге, включая выдержки из секретных постановлений, докладов и описаний очевидцев, были записаны на английском языке. По сути, единственным доступным источником сведений о том восстании является собрание статей американского исследователя Джеффри Россмана, которое не издавалось в России. В 1994 году учёный посетил нашу страну, изучил секретные архивы, к которым в те времена был свободный доступ у иностранцев и написал на их основе труд об истории забастовок при Сталине, целую главу посвятив Вичугскому восстанию.
Имеется только два русскоязычных первоисточника — это секретный доклад Носова и политдонесение о событиях в городе Борисове с выдержками из писем вичугским красноармейцам и записи одного московского этнографа, посетившего Вичугу в 1937 году.
У последнего есть рассказ одной ткачихи. Начинается он так:
«Я из вождей видала ещё Кагановича, это давно очень. У нас было тут событие. У нас тут рабочим не выдавали ничего, кроме хлеба…»
Однако далее ничего нет, фрагмент аккуратно вырезан из тетради ножницами. С чем это связано — неизвестно, что было там написано, мы никогда не узнаем.
Читайте также «Кронштадтский мятеж: несостоявшаяся революция».
