Жемчужина Лубянки: как оказалась за решёткой вторая леди СССР

Поли­на Жем­чу­жи­на по пра­ву счи­та­ет­ся одной из самых эле­гант­ных «крем­лёв­ских жён» — оде­тая про­сто, но изыс­кан­но, она бла­го­уха­ла доро­ги­ми духа­ми и пода­ва­ла ухо­жен­ные руки с акку­рат­ным мани­кю­ром пер­вым людям стра­ны. Она пода­ри­ла совет­ским жен­щи­нам зна­ме­ни­тые духи «Крас­ная Москва» и алую пома­ду «Крас­ный мак».

Карье­ра Жем­чу­жи­ной была недол­гой — в кон­це 40‑х она попа­ла в тём­ные под­ва­лы Лубян­ки. Даже её супруг, Вяче­слав Моло­тов, вто­рой чело­век в СССР после Ста­ли­на, не смог убе­речь жену от аре­ста. Поче­му Поли­на Семё­нов­на ока­за­лась в опа­ле и как сло­жи­лась её жизнь после выхо­да из тюрь­мы — в мате­ри­а­ле VATNIKSTAN.


От пудры к рыбным потрохам

Перл Соло­мо­нов­на Кар­по­в­ская — тако­во насто­я­щее имя Жем­чу­жи­ной — роди­лась в 1897 году в Запо­ро­жье. Кра­си­вой жиз­ни буду­щая «крем­лёв­ская жена» не зна­ла: родом она была из небо­га­той еврей­ской семьи, отец её был порт­ным, а сама Перл в юно­сти рабо­та­ла на табач­ной фаб­ри­ке папи­рос­ни­цей. В годы Граж­дан­ской вой­ны всту­пи­ла в ВКП(б) и Крас­ную армию, где слу­жи­ла полит­ра­бот­ни­цей. В 1919 году девуш­ку напра­ви­ли на под­поль­ную рабо­ту в Киев. Имен­но тогда она взя­ла себе новое имя. В пере­во­де со мно­же­ства язы­ков, в том чис­ле и с иди­ша, «перл» озна­ча­ет «жем­чу­жи­на». Перл Соло­мо­нов­на ста­ла Поли­ной Семё­нов­ной и обза­ве­лась «дра­го­цен­ной» фамилией.

К момен­ту встре­чи с Вяче­сла­вом Моло­то­вым («удар­ная» фами­лия — тоже псев­до­ним, насто­я­щая — Скря­бин) у Жем­чу­жи­ной уже был изряд­ный стаж пар­тий­ной рабо­ты. Они позна­ко­ми­лись в 1921 году во вре­мя меж­ду­на­род­но­го жен­ско­го сове­ща­ния и в том же году поже­ни­лись. Поли­на Семё­нов­на ста­ла моск­вич­кой, полу­чи­ла обра­зо­ва­ние и при­ня­лась стро­ить карьеру.

Имен­но бла­го­да­ря Полине Жем­чу­жи­ной совет­ские жен­щи­ны полу­чи­ли воз­мож­ность поба­ло­вать себя изыс­кан­ным пар­фю­мом, аро­мат­ным мылом и неве­со­мой пуд­рой. В 1930 году супру­га Моло­то­ва воз­гла­ви­ла зна­ме­ни­тую фаб­ри­ку «Новая заря», в 1934‑м заня­ла руко­во­дя­щий пост в пар­фю­мер­но-кос­ме­ти­че­ском тресте «Жир­кость» (ТэЖэ). Она посто­ян­но при­во­зи­ла духи из зару­беж­ных поез­док — не для того, что­бы поль­зо­вать­ся, а что­бы созда­вать похо­жие утон­чён­ные пар­фю­мер­ные ком­по­зи­ции для оте­че­ствен­но­го рын­ка. Жем­чу­жи­на отно­си­лась к рабо­те очень серьёз­но: бла­го­да­ря ей в СССР появил­ся целый Науч­но-иссле­до­ва­тель­ский инсти­тут син­те­ти­че­ских и нату­раль­ных души­стых веществ, дости­же­ния кото­ро­го до сих пор исполь­зу­ют­ся в совре­мен­ной парфюмерии.

В 1939 году Жем­чу­жи­ну неожи­дан­но назна­чи­ли нар­ко­мом рыб­ной про­мыш­лен­но­сти. Ниче­го необыч­но­го в таких пере­ста­нов­ках не было: счи­та­лось, что пре­дан­ный пар­ти­ец, если он идей­ный и уме­ет руко­во­дить, спра­вит­ся с любой рабо­той. Её супруг был не рад тако­му назна­че­нию. В кни­ге Фелик­са Чуе­ва «140 бесед с Моло­то­вым» Вяче­слав Михай­ло­вич вспоминал:

«Ста­лин сам назна­чил Поли­ну Семё­нов­ну нар­ко­мом рыб­ной про­мыш­лен­но­сти — я был про­тив! Она была един­ствен­ным нар­ко­мом-жен­щи­ной по хозяй­ствен­ным вопро­сам. На здра­во­охра­не­нии были, Круп­ская по народ­но­му обра­зо­ва­нию была замом, а по хозяй­ствен­ным — не было».

Веро­ят­но, Моло­тов чув­ство­вал, что неожи­дан­ное повы­ше­ние по служ­бе вызо­вет у орга­нов гос­бе­зо­пас­но­сти повы­шен­ный инте­рес к супру­ге. Он не ошиб­ся. В 1938 году нар­ко­мом внут­рен­них дел (НКВД) назна­чи­ли Лав­рен­тия Берию. Он начал соби­рать ком­про­ме­ти­ру­ю­щий мате­ри­ал на Жем­чу­жи­ну. Берия выяс­нил, что её млад­шая сест­ра живёт в Пале­стине и они пере­пи­сы­ва­ют­ся. Была у Поли­ны Семё­нов­ны пере­пис­ка и со стар­шим бра­том, кото­рый жил в США. Свя­зи с загра­ни­цей все­гда нахо­ди­лись под подо­зре­ни­ем, и Берия напра­вил собран­ные мате­ри­а­лы Ста­ли­ну. К досье были при­ло­же­ны пока­за­ния аре­сто­ван­ных в 1937–1938 годах быв­ших сотруд­ни­ков Жем­чу­жи­ной, кото­рые обви­ня­ли её в про­из­вод­ствен­ном шпионаже.

Берия обес­пе­чил Ста­ли­на нуж­ны­ми све­де­ни­я­ми из досье Жем­чу­жи­ной в НКВД, и вопрос о жене Моло­то­ва вошёл в повест­ку одно­го из засе­да­ний Полит­бю­ро. Сте­но­гра­фи­че­ской запи­си засе­да­ний Полит­бю­ро обыч­но не велось, и в архи­вах сохра­ни­лись лишь крат­кие про­то­ко­лы с тек­ста­ми поста­нов­ле­ний. Поста­нов­ле­ние от 10 авгу­ста 1939 года было пред­ва­ри­тель­ным. Оно гласило:

«1. При­знать, что това­рищ Жем­чу­жи­на про­яви­ла неосмот­ри­тель­ность и нераз­бор­чи­вость в отно­ше­нии сво­их свя­зей, в силу чего в окру­же­нии това­ри­ща Жем­чу­жи­ной ока­за­лось нема­ло враж­деб­ных шпи­он­ских эле­мен­тов, чем неволь­но облег­ча­лась их шпи­он­ская работа.
2. При­знать необ­хо­ди­мым про­из­ве­сти тща­тель­ную про­вер­ку всех мате­ри­а­лов, каса­ю­щих­ся това­ри­ща Жемчужиной.
3. Пред­ре­шить осво­бож­де­ние това­ри­ща Жем­чу­жи­ной от поста нар­ко­ма рыб­ной про­мыш­лен­но­сти. Про­ве­сти эту меру в поряд­ке постепенности».

Вопрос о Жем­чу­жи­ной сно­ва поста­ви­ли на повест­ку засе­да­ния Полит­бю­ро 24 октяб­ря 1939 года. Нача­ло поста­нов­ле­ния было примирительным:

«1. Счи­тать пока­за­ния неко­то­рых аре­сто­ван­ных о при­част­но­сти това­ри­ща Жем­чу­жи­ной ко вре­ди­тель­ской и шпи­он­ской рабо­те, рав­но как их заяв­ле­ния о необъ­ек­тив­но­сти веде­ния след­ствия, клеветническими».

Реше­ние Полит­бю­ро было, одна­ко, компромиссным:

«2. При­знать, что това­рищ Жем­чу­жи­на про­яви­ла неосмот­ри­тель­ность и нераз­бор­чи­вость в отно­ше­нии сво­их свя­зей, в силу чего в окру­же­нии това­ри­ща Жем­чу­жи­ной ока­за­лось нема­ло враж­деб­ных шпи­он­ских эле­мен­тов, чем неволь­но облег­ча­лась их шпи­он­ская работа.
3. Осво­бо­дить това­ри­ща Жем­чу­жи­ну от поста нар­ко­ма рыб­ной про­мыш­лен­но­сти, пору­чив сек­ре­та­рям ЦК това­ри­щам Андре­еву, Мален­ко­ву и Жда­но­ву подыс­кать рабо­ту для това­ри­ща Жемчужиной».

Через месяц, 21 нояб­ря 1939 года, новым поста­нов­ле­ни­ем Полит­бю­ро Поли­на Семё­нов­на была назна­че­на началь­ни­ком глав­но­го управ­ле­ния тек­стиль­но-галан­те­рей­ной про­мыш­лен­но­сти Нар­ком­лег­про­ма РСФСР. Мож­но ска­зать, что она отде­ла­лась лёг­ким испу­гом, ведь жену Миха­и­ла Кали­ни­на, Пред­се­да­те­ля Пре­зи­ди­у­ма Вер­хов­но­го Сове­та СССР, мать пяти детей, Ека­те­ри­ну Кали­ни­ну, в те же самые годы при­го­во­ри­ли к испра­ви­тель­но-тру­до­вым лаге­рям сро­ком на 15 лет.


«Она из-за меня пострадала…»

С 1942 года Жем­чу­жи­на актив­но рабо­та­ла в Еврей­ском анти­фа­шист­ском коми­те­те. В 1948 году на офи­ци­аль­ном при­ё­ме в честь 31‑й годов­щи­ны Октяб­ря в доме Моло­то­вых при­сут­ство­ва­ла посол Изра­и­ля Гол­да Меир, на кото­рую боль­шое впе­чат­ле­ние про­из­вёл раз­го­вор с Поли­ной Семё­нов­ной. В кни­ге «Моя жизнь» Гол­да вспоминала:

«„Я так рада, что вижу вас нако­нец!“, — ска­за­ла она [Жем­чу­жи­на] с непод­дель­ной теп­ло­той, даже с вол­не­ни­ем. И при­ба­ви­ла: „Я ведь гово­рю на идиш, зна­е­те?“ — „Вы еврей­ка?“ — спро­си­ла я с неко­то­рым удив­ле­ни­ем. — „Да!“ — отве­ти­ла она на идиш. — Их бин а иди­ше тох­тер» (я — дочь еврей­ско­го наро­да). Мы бесе­до­ва­ли доволь­но дол­го. <…> Преж­де чем вер­нуть­ся к дру­гим гостям, она… ска­за­ла со сле­за­ми на гла­зах: „Все­го вам хоро­ше­го. Если у вас всё будет хоро­шо, всё будет хоро­шо у всех евре­ев в мире“».

Гол­да Меир

В 1948 году в Совет­ском Сою­зе нача­лась мас­со­вая про­па­ган­дист­ская кам­па­ния про­тив «кос­мо­по­ли­тов», явно наце­лен­ная про­тив евре­ев. Тогда же было воз­буж­де­но дело про­тив Еврей­ско­го анти­фа­шист­ско­го коми­те­та, с кото­рым был свя­зан арест Поли­ны Жемчужиной.

В ЕАК вхо­ди­ли вид­ные пред­ста­ви­те­ли совет­ской еврей­ской интел­ли­ген­ции: Илья Эрен­бург, Саму­ил Мар­шак, Сер­гей Эйзен­штейн, Пётр Капи­ца и дру­гие. Пред­се­да­те­лем коми­те­та был глав­ный режис­сёр Мос­ков­ско­го еврей­ско­го теат­ра Соло­мон Михо­элс. Орга­ни­за­ция была сфор­ми­ро­ва­на в 1942 году. Её глав­ной зада­чей во вре­мя вой­ны был поиск финан­со­вой и поли­ти­че­ской под­держ­ки СССР сре­ди еврей­ских общин Запа­да и США. В после­во­ен­ные годы коми­тет пере­ори­ен­ти­ро­вал­ся на помощь еврей­ским бежен­цам, фрон­то­ви­кам, на борь­бу с рас­ту­щим антисемитизмом.

Руко­во­ди­те­ли Еврей­ско­го анти­фа­шист­ско­го коми­те­та на встре­че с аме­ри­кан­ским писа­те­лем Беном Цио­ном Гольд­бер­гом в Москве. Сидят (сле­ва напра­во): поэт Иса­ак Фефер, проф­со­юз­ный дея­тель Иосиф Юзе­фо­вич, поэт Перец Мар­киш, Бен Цион Гольд­берг, актёр Соло­мон Михо­элс, изда­тель Лев Строн­гин, поэт Арон Куш­ни­ров, поэт Саму­ил Гал­кин. Сто­ят (сле­ва напра­во): поэт Лев Квит­ко, писа­тель Давид Бер­гель­сон. 1946 год. Источ­ник: kommersant.ru

20 нояб­ря 1948 года ЕАК был рас­пу­щен. В том же году про­изо­шло убий­ство Михо­эл­са, замас­ки­ро­ван­ное под несчаст­ный слу­чай. Мно­гих чле­нов коми­те­та аре­сто­ва­ли. Их обви­ни­ли в нело­яль­но­сти совет­ско­му строю, бур­жу­аз­ном наци­о­на­лиз­ме, кос­мо­по­ли­тиз­ме, жела­нии создать еврей­скую рес­пуб­ли­ку в Кры­му, служ­бе аме­ри­кан­ским интересам.

В кон­це 1948 года Поли­ну Семё­нов­ну нача­ли вызы­вать на допро­сы, устра­и­ва­ли ей очные став­ки с дру­ги­ми чле­на­ми коми­те­та: поэтом Ици­ком Фефе­ром и арти­стом еврей­ско­го теат­ра Вени­а­ми­ном Зускиным.

Фефер и Зус­кин на допро­сах сооб­ща­ли, что Жем­чу­жи­на актив­но участ­во­ва­ла в жиз­ни ЕАК и Еврей­ско­го наци­о­наль­но­го теат­ра, дру­жи­ла с Михо­эл­сом, после смер­ти кото­ро­го обе­ща­ла его сорат­ни­кам сде­лать всё воз­мож­ное, что­бы уве­ко­ве­чить память о нём. При­сут­ство­ва­ла Поли­на Семё­нов­на и на его похо­ро­нах, где поде­ли­лась с Зус­ки­ным соб­ствен­ны­ми сооб­ра­же­ни­я­ми о при­чине смер­ти Михо­эл­са: «Дело обсто­ит не так глад­ко, как это пыта­ют­ся пред­ста­вить. Это убийство…»

Так­же, соглас­но мате­ри­а­лам допро­са, «игно­ри­руя эле­мен­тар­ные нор­мы пове­де­ния чле­на пар­тии», Жем­чу­жи­на 14 мар­та 1945 года при­сут­ство­ва­ла в сина­го­ге на тра­ур­ном бого­слу­же­нии, посвя­щён­ном жерт­вам Холо­ко­ста, «и этот поро­ча­щий её факт стал широ­ким досто­я­ни­ем в еврей­ских рели­ги­оз­ных кругах».

В доку­мен­тах след­ствия мож­но най­ти такие утверждения:

«В тече­ние про­дол­жи­тель­но­го вре­ме­ни вокруг неё груп­пи­ро­ва­лись еврей­ские наци­о­на­ли­сты и она, поль­зу­ясь сво­им поло­же­ни­ем, покро­ви­тель­ствен­но отно­си­лась к ним, явля­лась, по их заяв­ле­ни­ям, совет­ни­ком и заступ­ни­ком их. <…> При выяс­не­нии всех этих фак­тов и на очных став­ках Жем­чу­жи­на вела себя не по пар­тий­но­му, крайне не искрен­но… вся­че­ски ста­ра­лась отка­зы­вать­ся от прав­ди­вых объяснений».

В кон­це 1949 года Поли­ну Семё­нов­ну исклю­чи­ли из пар­тии. Ей выдви­ну­ли ещё одно, более серьёз­ное обви­не­ние: она яко­бы поде­ли­лась с Гол­дой Меир некой сек­рет­ной инфор­ма­ци­ей, обсуж­да­е­мой в ЦК за закры­ты­ми две­ря­ми. 29 янва­ря 1949 года Жем­чу­жи­ну аре­сто­ва­ли и обви­ни­ли в том, что в тече­ние ряда лет она была свя­за­на с еврей­ски­ми националистами.

«Ей надо было быть более раз­бор­чи­вой в зна­ком­ствах», — цити­ро­вал супру­га Жем­чу­жи­ной в кни­ге «140 бесед с Моло­то­вым» поэт Феликс Чуев. Вяче­слав Михай­ло­вич вспо­ми­нал об аре­сте жены:

«Когда на засе­да­нии Полит­бю­ро он [Ста­лин] про­чи­тал мате­ри­ал, кото­рый ему чеки­сты при­нес­ли на Поли­ну Семё­нов­ну, у меня колен­ки задро­жа­ли. Но дело было сде­ла­но на неё — не под­ко­па­ешь­ся. Чеки­сты поста­ра­лись. В чем её обви­ня­ли? В свя­зях с сио­нист­ской орга­ни­за­ци­ей, с послом Изра­и­ля Гол­дой Меир. Хоте­ли сде­лать Крым Еврей­ской авто­ном­ной обла­стью… Были у неё хоро­шие отно­ше­ния с Михо­эл­сом… Нахо­ди­ли, что он чуждый».

Неза­дол­го до аре­ста Ста­лин потре­бо­вал от Моло­то­ва раз­ве­стись с женой. Поли­на Семё­нов­на отре­а­ги­ро­ва­ла сдер­жан­но: «Если это нуж­но для пар­тии, зна­чит, мы разой­дём­ся». Внук быв­ше­го сов­нар­ко­ма, поли­то­лог Вяче­слав Нико­нов, вспо­ми­нал:

«Раз­вод давал един­ствен­ную воз­мож­ность выжить… Дед ока­зал­ся тогда в оче­вид­ной опа­ле, на него уже даже доку­мен­ты не рас­пи­сы­ва­лись, хотя он по-преж­не­му чис­лил­ся вице-пре­мье­ром. Когда на бабуш­ку было заве­де­но дело, им при­шлось офор­мить раз­вод. Она пере­еха­ла к сво­ей сест­ре, о чём вско­ре горь­ко пожа­ле­ла. И её сест­ру, и бра­та, и пле­мян­ни­ка тоже аре­сто­ва­ли. До осво­бож­де­ния дожи­ла толь­ко Поли­на Семё­нов­на и её пле­мян­ник. Что слу­чи­лось с осталь­ны­ми, я не знаю — ника­ких доку­мен­тов об их судь­бе нет».

Вско­ре Моло­то­ва сня­ли с долж­но­сти мини­стра ино­стран­ных дел, Вяче­слав Михай­ло­вич поте­рял боль­шую часть сво­е­го вли­я­ния. Он тяже­ло пере­жи­вал арест жены, но не решал­ся про­сить о её осво­бож­де­нии. У Нико­но­ва сохра­ни­лись запи­си деда, кото­рый в то вре­мя нахо­дил­ся перед тяжё­лым выбором:

«Пере­до мною встал вопрос — вос­стать про­тив гру­бой неспра­вед­ли­во­сти К. (Коба — псев­до­ним Ста­ли­на. — Прим.), пой­ти на раз­рыв с ЦК, про­те­сто­вать, защи­щая честь жены, или поко­рить­ся, поко­рить­ся ради того, что­бы по край­ней мере в даль­ней­шем про­дол­жать борь­бу в пар­тии и в ЦК за пра­виль­ную поли­ти­ку пар­тии, за устра­не­ние мно­гих явных и мно­гим не вид­ных оши­бок, непра­виль­но­стей, глав­ное — за такую линию пар­тии, кото­рая опас­но, во вред инте­ре­сам дела ком­му­низ­ма иско­ре­ня­лась со сто­ро­ны зазнав­ше­го­ся К. и под­да­ки­ва­ю­щих ему, про­сти гос­по­ди, соратников».

Мно­гие обви­ня­ют Моло­то­ва в тру­со­сти — не смог засту­пить­ся за супру­гу. Оче­вид­но, он знал, что, если бы под­нял голос, его уни­что­жи­ли бы вме­сте с ней.

Суще­ству­ют раз­ные мне­ния отно­си­тель­но реаль­ной при­чи­ны аре­ста Жем­чу­жи­ной. Неко­то­рые исто­ри­ки счи­та­ют, что ини­ци­а­то­ром её пре­сле­до­ва­ния был Берия, кото­ро­го раз­дра­жа­ло вли­я­ние Моло­то­ва. Ата­ко­вать вра­га Лав­рен­тий Пав­ло­вич решил через его «вто­рую поло­вин­ку», но Поли­на Семё­нов­на, несмот­ря на пыт­ки, не дала пока­за­ний про­тив мужа. Вяче­слав Михай­ло­вич рассказывал:

«Она из-за меня постра­да­ла. <…> Ко мне иска­ли под­ход, и её допы­ты­ва­ли, что вот, дескать, она тоже какая-то участ­ни­ца заго­во­ра, её при­ни­зить нуж­но было, что­бы меня, так ска­зать, под­мо­чить. Её вызы­ва­ли и вызы­ва­ли, допы­ты­ва­лись, что я, дескать, не насто­я­щий сто­рон­ник обще­пар­тий­ной линии».

Так­же Моло­тов отме­чал, что года­ми Ста­лин ста­но­вил­ся всё более подо­зри­тель­ным и часто «пере­ги­бал палку»:

«В послед­ний пери­од у него [Ста­ли­на] была мания пре­сле­до­ва­ния, настоль­ко он издёр­гал­ся, настоль­ко его под­та­чи­ва­ли, раз­дра­жа­ли, настра­и­ва­ли про­тив того или ино­го — это факт. Ника­кой чело­век бы не выдер­жал. И он, по-мое­му, не выдер­жал. И при­ни­мал меры, и очень край­ние. К сожа­ле­нию, это было. Тут он перегнул».

Есть и дру­гая вер­сия: Ста­ли­на бес­по­ко­и­ла слиш­ком близ­кая друж­ба Жем­чу­жи­ной с его женой, он винил Поли­ну Семё­нов­ну в её смер­ти. Дочь Ста­ли­на и Надеж­ды Алли­лу­е­вой, Свет­ла­на, в кни­ге «20 писем дру­гу» рассказывала:

«Он [Ста­лин] искал… вино­ва­тых [в смер­ти жены]. Ему хоте­лось най­ти при­чи­ну и винов­ни­ка, на кого бы пере­ло­жить всю эту тяжесть… По-види­мо­му, с воз­рас­том, мысль его всё чаще воз­вра­ща­лась к маме. То вдруг он вспо­ми­нал, что мама дру­жи­ла с Поли­ной Семё­нов­ной Жем­чу­жи­ной и она „пло­хо вли­я­ла на неё“; то ругал послед­нюю кни­гу, про­чи­тан­ную мамой неза­дол­го до смер­ти, мод­ную тогда „Зелё­ную шля­пу“. Он не хотел думать об иных, серьёз­ных при­чи­нах, делав­ших их сов­мест­ную жизнь столь труд­ной для неё…»

Ста­лин и Моло­тов с жёнами

Свет­ла­на вспо­ми­на­ла о пуб­лич­ной ссо­ре роди­те­лей на бан­ке­те в доме Воро­ши­ло­ва. Пустя­ко­вая раз­молв­ка ста­ла роковой:

«„Все­го-навсе­го“ отец ска­зал ей: „Эй, ты, пей!“ А она „все­го-навсе­го“ вскрик­ну­ла вдруг: „Я тебе не — ЭЙ!“ — и вста­ла, и при всех ушла вон из-за стола…»

При­сут­ству­ю­щие, кажет­ся, не обра­ти­ли вни­ма­ния на про­изо­шед­шее. Толь­ко Жем­чу­жи­на вышла за ней вслед и, пыта­ясь успо­ко­ить подру­гу, дол­го гуля­ла с Надеж­дой Сер­ге­ев­ной вокруг Крем­лёв­ско­го двор­ца. Свет­ла­на рассказывала:

«Она успо­ко­и­лась и гово­ри­ла уже о сво­их делах в Ака­де­мии (Мос­ков­ская про­мыш­лен­ная ака­де­мия, где учи­лась Алли­лу­е­ва. — Прим.), о пер­спек­ти­вах рабо­ты, кото­рые её очень радо­ва­ли и зани­ма­ли. Отец был груб, ей было с ним труд­но — это все зна­ли; но ведь они про­жи­ли уже нема­ло лет вме­сте, были дети, дом, семья. <…> Конеч­но, это не был иде­аль­ный брак, но быва­ет ли он вообще?»

Похо­ро­ны Надеж­ды Алли­лу­е­вой 11 нояб­ря 1932 года. Похо­рон­ная про­цес­сия на Зубов­ской ули­це, Москва. Источ­ник: pastvu.com

«Когда она совсем успо­ко­и­лась, — гово­ри­ла Свет­лане Поли­на Семё­нов­на, — мы разо­шлись по домам, спать. Я была в пол­ной уве­рен­но­сти, что всё в поряд­ке, всё улег­лось. А утром нам позво­ни­ли с ужас­ным изве­сти­ем…» К сло­ву, имен­но Жем­чу­жи­ну пер­вой позва­ла при­слу­га Ста­ли­ных, когда уви­де­ла Алли­лу­е­ву мёртвой.


Объект-12

Осуж­дён­ной Полине Семё­новне при­шлось око­ло года про­ве­сти в тюрь­ме на Лубян­ке. 29 декаб­ря 1949 года её при­го­во­ри­ли к пяти годам ссыл­ки в Уриц­кий рай­он Куста­най­ской обла­сти в Казах­стане. Жем­чу­жи­на отде­ла­лась «малой кро­вью» — за такие обви­не­ния мог­ли дать куда боль­ший срок, а то и вовсе рас­стре­лять. Вяче­слав Михай­ло­вич прак­ти­че­ски ниче­го не знал о ней в те годы. Он рас­ска­зы­вал, как Берия на засе­да­ни­ях Полит­бю­ро, про­хо­дя мимо него, шеп­тал: «Поли­на жива!»

О годах ссыл­ки в Уриц­ком Жем­чу­жи­на вспо­ми­на­ла ред­ко, гово­ри­ла об этом ску­по и без жела­ния раз­ви­вать тему. В доволь­но спор­ной, но места­ми инте­рес­ной кни­ге Лари­сы Васи­лье­вой «Крем­лёв­ские жёны» автор рас­ска­за­ла о бесе­де с внуч­кой Поли­ны Семё­нов­ны, Лари­сой Алек­се­ев­ной, кото­рая вспоминала:

«Она [Жем­чу­жи­на] ушла „туда“ в бели­чьей шуб­ке и вер­ну­лась в ней, потёр­той и зала­тан­ной. Она гово­ри­ла о том вре­ме­ни: „Мне «там» было нуж­но толь­ко три вещи: мыло, что­бы быть чистой, хлеб, что­бы быть сытой, и лук, что­бы не заболеть“».

Вот что рас­ска­зы­вал о жиз­ни бабуш­ки в ссыл­ке Вяче­слав Никонов:

«Бабуш­ка нахо­ди­лась в оди­ноч­ном заклю­че­нии в казах­стан­ской сте­пи. Вокруг ни души. На 100 кило­мет­ров — един­ствен­ное стро­е­ние, в кото­ром она и жила. Изред­ка ей под­во­зи­ли продукты».

В кни­ге Вита­лия Могиль­ниц­ко­го «Безы­мян­ные тюль­па­ны. О вели­ких узни­ках Кар­ла­га» мож­но най­ти несколь­ко инте­рес­ных вос­по­ми­на­ний о жиз­ни Жем­чу­жи­ной в ссыл­ке, кото­ры­ми поде­лил­ся ста­ро­жил Уриц­ко­го, учи­тель исто­рии Сакауов:

«Вна­ча­ле её счи­та­ли Кап­лан, убий­цей Лени­на. Но вот жен­щи­ны, кото­рые помо­га­ли ей лепить пель­ме­ни, отверг­ли эту вер­сию. Да, она виде­ла Лени­на, как сама при­зна­лась, но очень его ува­жа­ла за ум, пуб­ли­ци­сти­ку, вер­ность марк­сиз­му-лени­низ­му. Нет, она не Кап­лан… Вско­ре поч­то­ви­ки про­го­во­ри­лись, что насто­я­щая фами­лия незна­ком­ки Кар­по­в­ская, во вся­ком слу­чае, под такой фами­ли­ей она отправ­ля­ла пись­ма в Моск­ву сво­ей доче­ри Светлане».

О том, как жила в ссыл­ке супру­га Моло­то­ва, ходят раз­ные тол­ки: что перед её при­бы­ти­ем из Уриц­ко­го яко­бы высе­ли­ли всех евре­ев, что по ули­цам она все­гда ходи­ла в сопро­вож­де­нии четы­рёх воен­ных, неиз­мен­но наря­жен­ная в белую шуб­ку с муф­той и шляп­ку с вуа­лью, раз­да­ва­ла мест­ным жите­лям одеж­ду и кон­сер­вы. Одна из рас­хо­жих исто­рий гла­сит, что ого­ло­дав­шая Жем­чу­жи­на часто ходи­ла на мест­ный рынок и, делая вид, что выби­ра­ет про­дук­ты, «про­бо­ва­ла» у тор­го­вок ква­ше­ную капу­сту и сме­та­ну. Вско­ре её запом­ни­ли и нача­ли гнать от при­лав­ков. О тяжё­лом поло­же­нии Поли­ны Семё­нов­ны в ссыл­ке сви­де­тель­ству­ет пись­мо, кото­рое, соглас­но Лари­се Васи­лье­вой, было под­ши­то к её делу. Адре­сат ука­зан не был, но, судя по все­му, посла­ние пред­на­зна­ча­лось мужу:

«Четы­ре года раз­лу­ки, четы­ре веч­но­сти про­ле­те­ли над моей бед­ной, жут­кой, страш­ной жиз­нью. Толь­ко мысль о тебе, о том, что тебе ещё, может быть, нуж­ны остат­ки мое­го истер­зан­но­го серд­ца и вся моя огром­ная любовь, застав­ля­ют меня жить».

В янва­ре 1953 года опе­ра­тив­ная груп­па МГБ выеха­ла в Уриц­кий рай­он. «Объ­ект-12» — так в орга­нах назы­ва­ли Жем­чу­жи­ну — пере­вез­ли в Моск­ву, на Лубян­ку. Берия пред­при­нял вто­рую попыт­ку выбить из неё пока­за­ния про­тив Моло­то­ва. Он гото­вил новый про­цесс: Поли­на Семё­нов­на долж­на была стать гла­вой сио­нист­ско­го заго­во­ра, а Вяче­слав Михай­ло­вич — её пособ­ни­ком. Начал­ся новый виток допро­сов, но, как и в про­шлый раз, жен­щи­на мол­ча­ла. В доку­мен­таль­ном филь­ме «Крем­лёв­ские жёны» друг семьи Моло­то­вых Алек­сандр Уша­ков вспо­ми­нал, что рас­ска­зы­ва­ла Жем­чу­жи­на о пыт­ках, кото­рые ей при­шлось пере­не­сти в тюрьме:

«[Жем­чу­жи­на] гово­рит — нача­ли силь­но и мно­го допра­ши­вать. Не били. Но очень часто не дава­ли спать. Допро­сы шли… Когда не дают спать, это хуже, чем если бы били… меня пере­ла­мы­ва­ло всю из-за это­го. Вот толь­ко я засы­пать нач­ну — подъ­ём, ведут к сле­до­ва­те­лю, не дают спать ни на секун­ду. Я уже была дове­де­на до како­го-то неве­ро­ят­но­го чув­ства, что всё, сей­час умру, жить невозможно».

Моло­тов и Жем­чу­жи­на уце­ле­ли толь­ко бла­го­да­ря вне­зап­ной смер­ти Ста­ли­на. По иро­нии судь­бы, день похо­рон вождя — 9 мар­та — при­шёл­ся на день рож­де­ния Моло­то­ва. На похо­ро­нах Берия спро­сил Вяче­сла­ва Михай­ло­ви­ча, какой пода­рок сде­лать ему на день рож­де­ния. «Вер­ни­те Поли­ну», — отве­тил тот.

10 мар­та 1953 года Жем­чу­жи­ну, как и осталь­ных, про­хо­див­ших по её делу, осво­бо­ди­ли и реа­би­ли­ти­ро­ва­ли по при­ка­зу Берии. Моло­тов вспо­ми­нал о пер­вой встре­че с женой после дол­гой разлуки:

«На сво­бо­ду она вышла на вто­рой день после похо­рон Ста­ли­на. Она даже не зна­ла, что Ста­лин умер, и пер­вым её вопро­сом было: „Как Ста­лин?“ — дошли слу­хи о его болез­ни. Я встре­тил­ся с ней в каби­не­те Берии, куда он при­гла­сил меня. Не успел подой­ти к ней, как Берия, опе­ре­див меня, бро­сил­ся к ней: „Геро­и­ня!“»


Двое в Жуковке

Несмот­ря на пере­не­сён­ные тяго­ты, Жем­чу­жи­на до самой смер­ти оста­ва­лось ярой ста­ли­нист­кой. Это под­твер­жда­ют вос­по­ми­на­ния близ­ких. Так, Моло­тов рас­ска­зы­вал, как одна­жды один из её род­ствен­ни­ков за сто­лом стал осуж­дать Ста­ли­на. Поли­на Семё­нов­на быст­ро поста­ви­ла его на место:

«Моло­дой чело­век, вы ниче­го не пони­ма­е­те ни в Ста­лине, ни в его вре­ме­ни. Если б вы зна­ли, как ему было труд­но сидеть в его кресле!»

Похо­жий слу­чай опи­са­ла и Свет­ла­на Алли­лу­е­ва, посе­тив­шая семью Моло­то­вых в сере­дине 60‑х:

«Поли­на гово­ри­ла мне: „Твой отец гений. Он уни­что­жил в нашей стране пятую колон­ну, и, когда нача­лась вой­на, пар­тия и народ были еди­ны. Теперь боль­ше нет рево­лю­ци­он­но­го духа, вез­де оппор­ту­низм“. Их дочь и зять мол­ча­ли, опу­стив гла­за в тарел­ки. Это было дру­гое поко­ле­ние, и им было стыдно…»

После смер­ти Ста­ли­на Моло­тов вновь занял руко­во­дя­щие пози­ции в стране, но нена­дол­го. На состо­яв­шем­ся в октяб­ре 1961 года XXII съез­де КПСС Хру­щёв и его союз­ни­ки впер­вые заяви­ли о пря­мой пер­со­наль­ной ответ­ствен­но­сти Моло­то­ва, Кага­но­ви­ча и Мален­ко­ва за без­за­ко­ния, совер­шав­ши­е­ся при Ста­лине. В 1961 году Моло­то­ва исклю­чи­ли из пар­тии, а в 1963‑м отпра­ви­ли на пенсию.

Вяче­слав Моло­тов и Поли­на Жем­чу­жи­на. 1960‑е годы

По вос­по­ми­на­ни­ям глав­но­го редак­то­ра газе­ты «Изве­стия» Алек­сея Аджу­бея, после XXII съез­да Жем­чу­жи­на доби­лась при­ё­ма у Хру­щё­ва и попро­си­ла вос­ста­но­вить мужа в партии:

«В ответ на её прось­бу… Ники­та Сер­ге­е­вич пока­зал ей доку­мент с резо­лю­ци­ей Моло­то­ва о рас­стре­ле жён Коси­о­ра, Посты­ше­ва и дру­гих ответ­ствен­ных работ­ни­ков Укра­и­ны, затем спро­сил, мож­но ли, по её мне­нию, гово­рить о вос­ста­нов­ле­нии Моло­то­ва в пар­тии или надо при­вле­кать его к суду».

Оста­ток жиз­ни супру­ги про­ве­ли на малень­кой даче в Жуков­ке, кото­рую Жем­чу­жи­на выхло­по­та­ла у Сов­ми­на. Жили очень скром­но. Быв­ший управ­ля­ю­щий Сов­ми­на СССР Миха­ил Смир­тю­ков вспо­ми­нал:

«Для себя в мате­ри­аль­ном плане он [Моло­тов] не про­сил ниче­го. Как-то мой това­рищ, жив­ший на даче рядом с Моло­то­вым, рас­ска­зал мне, что Вяче­слав Михай­ло­вич с женой бед­ству­ют. Пен­сия у него была 300 руб­лей в месяц, но из неё они пол­но­стью пла­ти­ли за дачу, уголь, опла­чи­ва­ли истоп­ни­ка и жен­щи­ну, кото­рая помо­га­ла им по хозяй­ству, и в резуль­та­те у них не оста­ва­лось прак­ти­че­ски ниче­го. Мы при­ня­ли реше­ние об уве­ли­че­нии им с Кага­но­ви­чем пен­сии на 50 руб­лей, осво­бо­ди­ли от пла­ты за дачу и уголь. Истоп­ни­ку и сест­ре-хозяй­ке дали зарплату».

Поли­на Семё­нов­на ушла из жиз­ни 1 мая 1970 года. Послед­ний год жиз­ни она про­ве­ла в боль­ни­це. Моло­тов еже­днев­но при­ез­жал к жене на элек­трич­ке и весь день про­во­дил с ней. Её смерть от рака ста­ла для него насто­я­щей ката­стро­фой. Из кни­ги Фелик­са Чуева:

«Мне выпа­ло боль­шое сча­стье, — ска­зал Моло­тов за сто­лом перед гостя­ми (в день откры­тия над­гроб­но­го памят­ни­ка на моги­ле Поли­ны Жем­чу­жи­ной. — Авт.), — что она была моей женой. И кра­си­вая, и умная, а глав­ное — насто­я­щий боль­ше­вик, насто­я­щий совет­ский чело­век. Для неё жизнь сло­жи­лась несклад­но из-за того, что она была моей женой. Она постра­да­ла в труд­ные вре­ме­на, но всё пони­ма­ла и не толь­ко не руга­ла Ста­ли­на, а слу­шать не хоте­ла, когда его руга­ют, ибо тот, кто очер­ня­ет Ста­ли­на, будет со вре­ме­нем отбро­шен как чуж­дый нашей пар­тии и наше­му наро­ду эле­мент».

Жену Вяче­слав Михай­ло­вич пере­жил на 16 лет и скон­чал­ся в нояб­ре 1986 года.

Семей­ная моги­ла Моло­то­вых на Ново­де­ви­чьем клад­би­ще «Пти­ца, закры­ва­ю­щая гнез­до сво­и­ми крыльями»

В рас­ска­зах исто­ри­ков и жур­на­ли­стов Жем­чу­жи­на пред­ста­ёт власт­ной жен­щи­ной, кото­рая стро­го отно­си­лась не толь­ко к окру­жа­ю­щим, но и к самой себе. «Необык­но­вен­ная. Внешне — насто­я­щая леди. Очень доб­рая и забот­ли­вая», — гово­ри­ла о ней в интер­вью Лари­се Васи­лье­вой млад­шая внуч­ка Моло­то­вых, Лари­са Алек­се­ев­на. «Бабуш­ка была жен­щи­ной высо­ко­го клас­са. Силь­ная, власт­ная, целе­устрем­лён­ная, спра­вед­ли­вая», — под­твер­жда­ла её сест­ра, Любовь Алек­се­ев­на. Обе при­зна­ва­ли, что Поли­на Семё­нов­на «была силь­нее деда характером».

В кни­ге Фелик­са Чуе­ва мож­но встре­тить вос­по­ми­на­ние при­ём­ной доче­ри Моло­то­ва, Сони, кото­рая рас­ска­зы­ва­ла, как Жем­чу­жи­на встре­ти­ла новость о нача­ле вой­ны. 22 июня 1941 года, когда Поли­на Семё­нов­на нахо­ди­лась в Кры­му, ей позво­нил супруг с тре­бо­ва­ни­ем сроч­но выехать в Моск­ву. Она соби­ра­лась спо­кой­но, без спеш­ки. «Вызва­ла парик­ма­хер­шу, в 12 часов ей дела­ли мани­кюр, и она слу­ша­ла выступ­ле­ние Вяче­сла­ва Михай­ло­ви­ча по радио», — рас­ска­зы­ва­ла Соня. Кажет­ся, этот неболь­шой эпи­зод харак­те­ри­зу­ет Жем­чу­жи­ну как рав­но­душ­ную и эго­и­стич­ную жен­щи­ну. Одна­ко, если учи­ты­вать вос­по­ми­на­ния её род­ствен­ни­ков, ситу­а­ция с мани­кю­ром, ско­рее, сви­де­тель­ству­ет о неве­ро­ят­ном само­об­ла­да­нии. Желез­ный харак­тер Жем­чу­жи­ной не сло­ми­ли ни допро­сы, ни арест, ни ссыл­ка. Нико­нов вспо­ми­нал о бабушке:

«Она дей­стви­тель­но была власт­ной, силь­ной, с доре­во­лю­ци­он­ной тюрем­ной закал­кой. К тому же пере­жи­ла четы­ре года ста­лин­ской ссыл­ки. <…> Она нико­гда не сры­ва­лась, обес­пе­чи­вая в доме желез­ный режим и поря­док. Пыта­лась вос­пи­ты­вать мою маму, что делом было очень слож­ным — вос­пи­та­нию дочь не поддавалась».

Поли­на Жем­чу­жи­на и Вяче­слав Моло­тов в кру­гу семьи

В доме Моло­то­вых все жили, под­чи­ня­ясь стро­го­му режи­му, уста­нов­лен­но­му Поли­ной Сер­ге­ев­ной. После воз­вра­ще­ния из тюрь­мы ей потре­бо­ва­лось несколь­ко меся­цев, что­бы сно­ва научить­ся ходить. Одна­ко она про­дол­жа­ла зор­ко сле­дить за жиз­нью в доме, раз­да­ва­ла ука­за­ния при­слу­ге и домо­чад­цам, не вста­вая с посте­ли. Вну­ков Жем­чу­жи­на вос­пи­ты­ва­ла стро­го. Лари­са Алек­се­ев­на вспоминала:

«Бабуш­ка была слов­но силь­ная пти­ца, закры­ва­ю­щая гнез­до сво­и­ми кры­лья­ми. Они с дедуш­кой актив­но зани­ма­лись моим вос­пи­та­ни­ем и обра­зо­ва­ни­ем. Всё, что я знаю и умею, всё во мне хоро­шее — это бабуш­ки­на заслу­га. <…> Она учи­ла все­му, счи­тая, что „жизнь может изме­нить­ся в любую мину­ту. Нуж­но быть готовой“».

Похо­жие вещи о бабуш­ке рас­ска­зы­ва­ла Любовь Алек­се­ев­на, назы­вая её «стерж­нем семьи, душой дома»:

«Вну­ков учи­ла все­му: гото­вить, шить, вязать; если сами делать не будем, смо­жем дом­ра­бот­ни­цу научить. Свою дом­ра­бот­ни­цу, дере­вен­скую, ниче­го не уме­ю­щую дев­чон­ку, пре­вра­ти­ла в пер­во­класс­ную пова­ри­ху. В доме вела борь­бу за чисто­ту и поря­док. Дед жил по уста­нов­лен­но­му ею режи­му. Вся еда по часам. В опре­де­лён­ные дни было опре­де­лён­ное меню. Если она что реши­ла, изме­нить ниче­го нель­зя. В сре­ду все­гда гото­ви­лась молоч­ная лап­ша. И хоть трес­ни, лап­ша была».

Все вну­ки Моло­то­вых схо­дят­ся во мне­нии, что Вяче­слав Михай­ло­вич и Поли­на Семё­нов­на очень люби­ли друг дру­га и сохра­ни­ли это чув­ство на всю жизнь. Из вос­по­ми­на­ний Вяче­сла­ва Никонова:

«Они очень люби­ли, даже обо­жа­ли друг дру­га. Недав­но в архи­ве я обна­ру­жил их пере­пис­ку вре­мен Вто­рой миро­вой вой­ны, а так­же пись­ма, кото­рые Вяче­слав Михай­ло­вич писал из Сан-Фран­цис­ко, где в 45‑м про­хо­ди­ла кон­фе­рен­ция мини­стров ино­стран­ных дел. Это неж­ней­шая пере­пис­ка! Они были людь­ми раз­ны­ми: он про­стец­кий такой, в ней — внут­рен­ний ари­сто­кра­тизм, все­гда акку­рат­но при­чё­са­на, оде­та по послед­ней моде. Дед на эти дета­ли вни­ма­ния не обращал».

Из интер­вью Лари­сы Алексеевны:

«Такая любовь — одна на мил­ли­он. Скры­ва­ли друг от дру­га свои боли. Она ему созда­ла режим и пре­крас­ную домаш­нюю атмо­сфе­ру: никто ни на кого не кри­чал — голо­са не повы­ша­ли. Он лишь ино­гда гово­рил: „Полень­ка, мы с тобой спо­ри­ли — я был неправ“. Их поступ­ки нико­гда не рас­хо­ди­лись со сло­ва­ми. Она уми­ра­ла и зва­ла его. Спу­стя мно­го лет уми­рал он, я сиде­ла у его кро­ва­ти, он при­ни­мал меня за неё и звал: „Поля, Поля“».

Источ­ник: klimbim2020.wordpress.com

Мож­но ска­зать, что в люб­ви у Вяче­сла­ва Михай­ло­ви­ча был силь­ный сопер­ник — пар­тия. По вос­по­ми­на­ни­ям вну­ков, Жем­чу­жи­на была без­гра­нич­но пре­да­на ей и в ста­ро­сти из послед­них сил ходи­ла на пар­тий­ные собра­ния. Искренне вери­ла в ком­му­ни­сти­че­скую идею. Впро­чем, идей­ность жены раз­де­лял и сам Моло­тов. По вос­по­ми­на­ни­ям Вяче­сла­ва Нико­но­ва, дед до кон­ца сво­их дней оста­вал­ся верен друж­бе со Ста­ли­ным и, уже будучи вдов­цом, про­воз­гла­шал неиз­мен­ные три тоста: «За това­ри­ща Ста­ли­на! За Поли­ну! За коммунизм!»


Читай­те так­же «От „Двор­ца сча­стья“ до абор­та­рия: част­ная жизнь совет­ско­го чело­ве­ка».

Поделиться