Полина Жемчужина по праву считается одной из самых элегантных «кремлёвских жён» — одетая просто, но изысканно, она благоухала дорогими духами и подавала ухоженные руки с аккуратным маникюром первым людям страны. Она подарила советским женщинам знаменитые духи «Красная Москва» и алую помаду «Красный мак».
Карьера Жемчужиной была недолгой — в конце 40‑х она попала в тёмные подвалы Лубянки. Даже её супруг, Вячеслав Молотов, второй человек в СССР после Сталина, не смог уберечь жену от ареста. Почему Полина Семёновна оказалась в опале и как сложилась её жизнь после выхода из тюрьмы — в материале VATNIKSTAN.
От пудры к рыбным потрохам
Перл Соломоновна Карповская — таково настоящее имя Жемчужиной — родилась в 1897 году в Запорожье. Красивой жизни будущая «кремлёвская жена» не знала: родом она была из небогатой еврейской семьи, отец её был портным, а сама Перл в юности работала на табачной фабрике папиросницей. В годы Гражданской войны вступила в ВКП(б) и Красную армию, где служила политработницей. В 1919 году девушку направили на подпольную работу в Киев. Именно тогда она взяла себе новое имя. В переводе со множества языков, в том числе и с идиша, «перл» означает «жемчужина». Перл Соломоновна стала Полиной Семёновной и обзавелась «драгоценной» фамилией.
К моменту встречи с Вячеславом Молотовым («ударная» фамилия — тоже псевдоним, настоящая — Скрябин) у Жемчужиной уже был изрядный стаж партийной работы. Они познакомились в 1921 году во время международного женского совещания и в том же году поженились. Полина Семёновна стала москвичкой, получила образование и принялась строить карьеру.
Именно благодаря Полине Жемчужиной советские женщины получили возможность побаловать себя изысканным парфюмом, ароматным мылом и невесомой пудрой. В 1930 году супруга Молотова возглавила знаменитую фабрику «Новая заря», в 1934‑м заняла руководящий пост в парфюмерно-косметическом тресте «Жиркость» (ТэЖэ). Она постоянно привозила духи из зарубежных поездок — не для того, чтобы пользоваться, а чтобы создавать похожие утончённые парфюмерные композиции для отечественного рынка. Жемчужина относилась к работе очень серьёзно: благодаря ей в СССР появился целый Научно-исследовательский институт синтетических и натуральных душистых веществ, достижения которого до сих пор используются в современной парфюмерии.
В 1939 году Жемчужину неожиданно назначили наркомом рыбной промышленности. Ничего необычного в таких перестановках не было: считалось, что преданный партиец, если он идейный и умеет руководить, справится с любой работой. Её супруг был не рад такому назначению. В книге Феликса Чуева «140 бесед с Молотовым» Вячеслав Михайлович вспоминал:
«Сталин сам назначил Полину Семёновну наркомом рыбной промышленности — я был против! Она была единственным наркомом-женщиной по хозяйственным вопросам. На здравоохранении были, Крупская по народному образованию была замом, а по хозяйственным — не было».
Вероятно, Молотов чувствовал, что неожиданное повышение по службе вызовет у органов госбезопасности повышенный интерес к супруге. Он не ошибся. В 1938 году наркомом внутренних дел (НКВД) назначили Лаврентия Берию. Он начал собирать компрометирующий материал на Жемчужину. Берия выяснил, что её младшая сестра живёт в Палестине и они переписываются. Была у Полины Семёновны переписка и со старшим братом, который жил в США. Связи с заграницей всегда находились под подозрением, и Берия направил собранные материалы Сталину. К досье были приложены показания арестованных в 1937–1938 годах бывших сотрудников Жемчужиной, которые обвиняли её в производственном шпионаже.
Берия обеспечил Сталина нужными сведениями из досье Жемчужиной в НКВД, и вопрос о жене Молотова вошёл в повестку одного из заседаний Политбюро. Стенографической записи заседаний Политбюро обычно не велось, и в архивах сохранились лишь краткие протоколы с текстами постановлений. Постановление от 10 августа 1939 года было предварительным. Оно гласило:
«1. Признать, что товарищ Жемчужина проявила неосмотрительность и неразборчивость в отношении своих связей, в силу чего в окружении товарища Жемчужиной оказалось немало враждебных шпионских элементов, чем невольно облегчалась их шпионская работа.
2. Признать необходимым произвести тщательную проверку всех материалов, касающихся товарища Жемчужиной.
3. Предрешить освобождение товарища Жемчужиной от поста наркома рыбной промышленности. Провести эту меру в порядке постепенности».
Вопрос о Жемчужиной снова поставили на повестку заседания Политбюро 24 октября 1939 года. Начало постановления было примирительным:
«1. Считать показания некоторых арестованных о причастности товарища Жемчужиной ко вредительской и шпионской работе, равно как их заявления о необъективности ведения следствия, клеветническими».
Решение Политбюро было, однако, компромиссным:
«2. Признать, что товарищ Жемчужина проявила неосмотрительность и неразборчивость в отношении своих связей, в силу чего в окружении товарища Жемчужиной оказалось немало враждебных шпионских элементов, чем невольно облегчалась их шпионская работа.
3. Освободить товарища Жемчужину от поста наркома рыбной промышленности, поручив секретарям ЦК товарищам Андрееву, Маленкову и Жданову подыскать работу для товарища Жемчужиной».
Через месяц, 21 ноября 1939 года, новым постановлением Политбюро Полина Семёновна была назначена начальником главного управления текстильно-галантерейной промышленности Наркомлегпрома РСФСР. Можно сказать, что она отделалась лёгким испугом, ведь жену Михаила Калинина, Председателя Президиума Верховного Совета СССР, мать пяти детей, Екатерину Калинину, в те же самые годы приговорили к исправительно-трудовым лагерям сроком на 15 лет.
«Она из-за меня пострадала…»
С 1942 года Жемчужина активно работала в Еврейском антифашистском комитете. В 1948 году на официальном приёме в честь 31‑й годовщины Октября в доме Молотовых присутствовала посол Израиля Голда Меир, на которую большое впечатление произвёл разговор с Полиной Семёновной. В книге «Моя жизнь» Голда вспоминала:
«„Я так рада, что вижу вас наконец!“, — сказала она [Жемчужина] с неподдельной теплотой, даже с волнением. И прибавила: „Я ведь говорю на идиш, знаете?“ — „Вы еврейка?“ — спросила я с некоторым удивлением. — „Да!“ — ответила она на идиш. — Их бин а идише тохтер» (я — дочь еврейского народа). Мы беседовали довольно долго. <…> Прежде чем вернуться к другим гостям, она… сказала со слезами на глазах: „Всего вам хорошего. Если у вас всё будет хорошо, всё будет хорошо у всех евреев в мире“».
В 1948 году в Советском Союзе началась массовая пропагандистская кампания против «космополитов», явно нацеленная против евреев. Тогда же было возбуждено дело против Еврейского антифашистского комитета, с которым был связан арест Полины Жемчужиной.
В ЕАК входили видные представители советской еврейской интеллигенции: Илья Эренбург, Самуил Маршак, Сергей Эйзенштейн, Пётр Капица и другие. Председателем комитета был главный режиссёр Московского еврейского театра Соломон Михоэлс. Организация была сформирована в 1942 году. Её главной задачей во время войны был поиск финансовой и политической поддержки СССР среди еврейских общин Запада и США. В послевоенные годы комитет переориентировался на помощь еврейским беженцам, фронтовикам, на борьбу с растущим антисемитизмом.
20 ноября 1948 года ЕАК был распущен. В том же году произошло убийство Михоэлса, замаскированное под несчастный случай. Многих членов комитета арестовали. Их обвинили в нелояльности советскому строю, буржуазном национализме, космополитизме, желании создать еврейскую республику в Крыму, службе американским интересам.
В конце 1948 года Полину Семёновну начали вызывать на допросы, устраивали ей очные ставки с другими членами комитета: поэтом Ициком Фефером и артистом еврейского театра Вениамином Зускиным.
Фефер и Зускин на допросах сообщали, что Жемчужина активно участвовала в жизни ЕАК и Еврейского национального театра, дружила с Михоэлсом, после смерти которого обещала его соратникам сделать всё возможное, чтобы увековечить память о нём. Присутствовала Полина Семёновна и на его похоронах, где поделилась с Зускиным собственными соображениями о причине смерти Михоэлса: «Дело обстоит не так гладко, как это пытаются представить. Это убийство…»
Также, согласно материалам допроса, «игнорируя элементарные нормы поведения члена партии», Жемчужина 14 марта 1945 года присутствовала в синагоге на траурном богослужении, посвящённом жертвам Холокоста, «и этот порочащий её факт стал широким достоянием в еврейских религиозных кругах».
В документах следствия можно найти такие утверждения:
«В течение продолжительного времени вокруг неё группировались еврейские националисты и она, пользуясь своим положением, покровительственно относилась к ним, являлась, по их заявлениям, советником и заступником их. <…> При выяснении всех этих фактов и на очных ставках Жемчужина вела себя не по партийному, крайне не искренно… всячески старалась отказываться от правдивых объяснений».
В конце 1949 года Полину Семёновну исключили из партии. Ей выдвинули ещё одно, более серьёзное обвинение: она якобы поделилась с Голдой Меир некой секретной информацией, обсуждаемой в ЦК за закрытыми дверями. 29 января 1949 года Жемчужину арестовали и обвинили в том, что в течение ряда лет она была связана с еврейскими националистами.
«Ей надо было быть более разборчивой в знакомствах», — цитировал супруга Жемчужиной в книге «140 бесед с Молотовым» поэт Феликс Чуев. Вячеслав Михайлович вспоминал об аресте жены:
«Когда на заседании Политбюро он [Сталин] прочитал материал, который ему чекисты принесли на Полину Семёновну, у меня коленки задрожали. Но дело было сделано на неё — не подкопаешься. Чекисты постарались. В чем её обвиняли? В связях с сионистской организацией, с послом Израиля Голдой Меир. Хотели сделать Крым Еврейской автономной областью… Были у неё хорошие отношения с Михоэлсом… Находили, что он чуждый».
Незадолго до ареста Сталин потребовал от Молотова развестись с женой. Полина Семёновна отреагировала сдержанно: «Если это нужно для партии, значит, мы разойдёмся». Внук бывшего совнаркома, политолог Вячеслав Никонов, вспоминал:
«Развод давал единственную возможность выжить… Дед оказался тогда в очевидной опале, на него уже даже документы не расписывались, хотя он по-прежнему числился вице-премьером. Когда на бабушку было заведено дело, им пришлось оформить развод. Она переехала к своей сестре, о чём вскоре горько пожалела. И её сестру, и брата, и племянника тоже арестовали. До освобождения дожила только Полина Семёновна и её племянник. Что случилось с остальными, я не знаю — никаких документов об их судьбе нет».
Вскоре Молотова сняли с должности министра иностранных дел, Вячеслав Михайлович потерял большую часть своего влияния. Он тяжело переживал арест жены, но не решался просить о её освобождении. У Никонова сохранились записи деда, который в то время находился перед тяжёлым выбором:
«Передо мною встал вопрос — восстать против грубой несправедливости К. (Коба — псевдоним Сталина. — Прим.), пойти на разрыв с ЦК, протестовать, защищая честь жены, или покориться, покориться ради того, чтобы по крайней мере в дальнейшем продолжать борьбу в партии и в ЦК за правильную политику партии, за устранение многих явных и многим не видных ошибок, неправильностей, главное — за такую линию партии, которая опасно, во вред интересам дела коммунизма искоренялась со стороны зазнавшегося К. и поддакивающих ему, прости господи, соратников».
Многие обвиняют Молотова в трусости — не смог заступиться за супругу. Очевидно, он знал, что, если бы поднял голос, его уничтожили бы вместе с ней.
Существуют разные мнения относительно реальной причины ареста Жемчужиной. Некоторые историки считают, что инициатором её преследования был Берия, которого раздражало влияние Молотова. Атаковать врага Лаврентий Павлович решил через его «вторую половинку», но Полина Семёновна, несмотря на пытки, не дала показаний против мужа. Вячеслав Михайлович рассказывал:
«Она из-за меня пострадала. <…> Ко мне искали подход, и её допытывали, что вот, дескать, она тоже какая-то участница заговора, её принизить нужно было, чтобы меня, так сказать, подмочить. Её вызывали и вызывали, допытывались, что я, дескать, не настоящий сторонник общепартийной линии».
Также Молотов отмечал, что годами Сталин становился всё более подозрительным и часто «перегибал палку»:
«В последний период у него [Сталина] была мания преследования, настолько он издёргался, настолько его подтачивали, раздражали, настраивали против того или иного — это факт. Никакой человек бы не выдержал. И он, по-моему, не выдержал. И принимал меры, и очень крайние. К сожалению, это было. Тут он перегнул».
Есть и другая версия: Сталина беспокоила слишком близкая дружба Жемчужиной с его женой, он винил Полину Семёновну в её смерти. Дочь Сталина и Надежды Аллилуевой, Светлана, в книге «20 писем другу» рассказывала:
«Он [Сталин] искал… виноватых [в смерти жены]. Ему хотелось найти причину и виновника, на кого бы переложить всю эту тяжесть… По-видимому, с возрастом, мысль его всё чаще возвращалась к маме. То вдруг он вспоминал, что мама дружила с Полиной Семёновной Жемчужиной и она „плохо влияла на неё“; то ругал последнюю книгу, прочитанную мамой незадолго до смерти, модную тогда „Зелёную шляпу“. Он не хотел думать об иных, серьёзных причинах, делавших их совместную жизнь столь трудной для неё…»
Светлана вспоминала о публичной ссоре родителей на банкете в доме Ворошилова. Пустяковая размолвка стала роковой:
«„Всего-навсего“ отец сказал ей: „Эй, ты, пей!“ А она „всего-навсего“ вскрикнула вдруг: „Я тебе не — ЭЙ!“ — и встала, и при всех ушла вон из-за стола…»
Присутствующие, кажется, не обратили внимания на произошедшее. Только Жемчужина вышла за ней вслед и, пытаясь успокоить подругу, долго гуляла с Надеждой Сергеевной вокруг Кремлёвского дворца. Светлана рассказывала:
«Она успокоилась и говорила уже о своих делах в Академии (Московская промышленная академия, где училась Аллилуева. — Прим.), о перспективах работы, которые её очень радовали и занимали. Отец был груб, ей было с ним трудно — это все знали; но ведь они прожили уже немало лет вместе, были дети, дом, семья. <…> Конечно, это не был идеальный брак, но бывает ли он вообще?»
«Когда она совсем успокоилась, — говорила Светлане Полина Семёновна, — мы разошлись по домам, спать. Я была в полной уверенности, что всё в порядке, всё улеглось. А утром нам позвонили с ужасным известием…» К слову, именно Жемчужину первой позвала прислуга Сталиных, когда увидела Аллилуеву мёртвой.
Объект-12
Осуждённой Полине Семёновне пришлось около года провести в тюрьме на Лубянке. 29 декабря 1949 года её приговорили к пяти годам ссылки в Урицкий район Кустанайской области в Казахстане. Жемчужина отделалась «малой кровью» — за такие обвинения могли дать куда больший срок, а то и вовсе расстрелять. Вячеслав Михайлович практически ничего не знал о ней в те годы. Он рассказывал, как Берия на заседаниях Политбюро, проходя мимо него, шептал: «Полина жива!»
О годах ссылки в Урицком Жемчужина вспоминала редко, говорила об этом скупо и без желания развивать тему. В довольно спорной, но местами интересной книге Ларисы Васильевой «Кремлёвские жёны» автор рассказала о беседе с внучкой Полины Семёновны, Ларисой Алексеевной, которая вспоминала:
«Она [Жемчужина] ушла „туда“ в беличьей шубке и вернулась в ней, потёртой и залатанной. Она говорила о том времени: „Мне «там» было нужно только три вещи: мыло, чтобы быть чистой, хлеб, чтобы быть сытой, и лук, чтобы не заболеть“».
Вот что рассказывал о жизни бабушки в ссылке Вячеслав Никонов:
«Бабушка находилась в одиночном заключении в казахстанской степи. Вокруг ни души. На 100 километров — единственное строение, в котором она и жила. Изредка ей подвозили продукты».
В книге Виталия Могильницкого «Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага» можно найти несколько интересных воспоминаний о жизни Жемчужиной в ссылке, которыми поделился старожил Урицкого, учитель истории Сакауов:
«Вначале её считали Каплан, убийцей Ленина. Но вот женщины, которые помогали ей лепить пельмени, отвергли эту версию. Да, она видела Ленина, как сама призналась, но очень его уважала за ум, публицистику, верность марксизму-ленинизму. Нет, она не Каплан… Вскоре почтовики проговорились, что настоящая фамилия незнакомки Карповская, во всяком случае, под такой фамилией она отправляла письма в Москву своей дочери Светлане».
О том, как жила в ссылке супруга Молотова, ходят разные толки: что перед её прибытием из Урицкого якобы выселили всех евреев, что по улицам она всегда ходила в сопровождении четырёх военных, неизменно наряженная в белую шубку с муфтой и шляпку с вуалью, раздавала местным жителям одежду и консервы. Одна из расхожих историй гласит, что оголодавшая Жемчужина часто ходила на местный рынок и, делая вид, что выбирает продукты, «пробовала» у торговок квашеную капусту и сметану. Вскоре её запомнили и начали гнать от прилавков. О тяжёлом положении Полины Семёновны в ссылке свидетельствует письмо, которое, согласно Ларисе Васильевой, было подшито к её делу. Адресат указан не был, но, судя по всему, послание предназначалось мужу:
«Четыре года разлуки, четыре вечности пролетели над моей бедной, жуткой, страшной жизнью. Только мысль о тебе, о том, что тебе ещё, может быть, нужны остатки моего истерзанного сердца и вся моя огромная любовь, заставляют меня жить».
В январе 1953 года оперативная группа МГБ выехала в Урицкий район. «Объект-12» — так в органах называли Жемчужину — перевезли в Москву, на Лубянку. Берия предпринял вторую попытку выбить из неё показания против Молотова. Он готовил новый процесс: Полина Семёновна должна была стать главой сионистского заговора, а Вячеслав Михайлович — её пособником. Начался новый виток допросов, но, как и в прошлый раз, женщина молчала. В документальном фильме «Кремлёвские жёны» друг семьи Молотовых Александр Ушаков вспоминал, что рассказывала Жемчужина о пытках, которые ей пришлось перенести в тюрьме:
«[Жемчужина] говорит — начали сильно и много допрашивать. Не били. Но очень часто не давали спать. Допросы шли… Когда не дают спать, это хуже, чем если бы били… меня переламывало всю из-за этого. Вот только я засыпать начну — подъём, ведут к следователю, не дают спать ни на секунду. Я уже была доведена до какого-то невероятного чувства, что всё, сейчас умру, жить невозможно».
Молотов и Жемчужина уцелели только благодаря внезапной смерти Сталина. По иронии судьбы, день похорон вождя — 9 марта — пришёлся на день рождения Молотова. На похоронах Берия спросил Вячеслава Михайловича, какой подарок сделать ему на день рождения. «Верните Полину», — ответил тот.
10 марта 1953 года Жемчужину, как и остальных, проходивших по её делу, освободили и реабилитировали по приказу Берии. Молотов вспоминал о первой встрече с женой после долгой разлуки:
«На свободу она вышла на второй день после похорон Сталина. Она даже не знала, что Сталин умер, и первым её вопросом было: „Как Сталин?“ — дошли слухи о его болезни. Я встретился с ней в кабинете Берии, куда он пригласил меня. Не успел подойти к ней, как Берия, опередив меня, бросился к ней: „Героиня!“»
Двое в Жуковке
Несмотря на перенесённые тяготы, Жемчужина до самой смерти оставалось ярой сталинисткой. Это подтверждают воспоминания близких. Так, Молотов рассказывал, как однажды один из её родственников за столом стал осуждать Сталина. Полина Семёновна быстро поставила его на место:
«Молодой человек, вы ничего не понимаете ни в Сталине, ни в его времени. Если б вы знали, как ему было трудно сидеть в его кресле!»
Похожий случай описала и Светлана Аллилуева, посетившая семью Молотовых в середине 60‑х:
«Полина говорила мне: „Твой отец гений. Он уничтожил в нашей стране пятую колонну, и, когда началась война, партия и народ были едины. Теперь больше нет революционного духа, везде оппортунизм“. Их дочь и зять молчали, опустив глаза в тарелки. Это было другое поколение, и им было стыдно…»
После смерти Сталина Молотов вновь занял руководящие позиции в стране, но ненадолго. На состоявшемся в октябре 1961 года XXII съезде КПСС Хрущёв и его союзники впервые заявили о прямой персональной ответственности Молотова, Кагановича и Маленкова за беззакония, совершавшиеся при Сталине. В 1961 году Молотова исключили из партии, а в 1963‑м отправили на пенсию.
По воспоминаниям главного редактора газеты «Известия» Алексея Аджубея, после XXII съезда Жемчужина добилась приёма у Хрущёва и попросила восстановить мужа в партии:
«В ответ на её просьбу… Никита Сергеевич показал ей документ с резолюцией Молотова о расстреле жён Косиора, Постышева и других ответственных работников Украины, затем спросил, можно ли, по её мнению, говорить о восстановлении Молотова в партии или надо привлекать его к суду».
Остаток жизни супруги провели на маленькой даче в Жуковке, которую Жемчужина выхлопотала у Совмина. Жили очень скромно. Бывший управляющий Совмина СССР Михаил Смиртюков вспоминал:
«Для себя в материальном плане он [Молотов] не просил ничего. Как-то мой товарищ, живший на даче рядом с Молотовым, рассказал мне, что Вячеслав Михайлович с женой бедствуют. Пенсия у него была 300 рублей в месяц, но из неё они полностью платили за дачу, уголь, оплачивали истопника и женщину, которая помогала им по хозяйству, и в результате у них не оставалось практически ничего. Мы приняли решение об увеличении им с Кагановичем пенсии на 50 рублей, освободили от платы за дачу и уголь. Истопнику и сестре-хозяйке дали зарплату».
Полина Семёновна ушла из жизни 1 мая 1970 года. Последний год жизни она провела в больнице. Молотов ежедневно приезжал к жене на электричке и весь день проводил с ней. Её смерть от рака стала для него настоящей катастрофой. Из книги Феликса Чуева:
«Мне выпало большое счастье, — сказал Молотов за столом перед гостями (в день открытия надгробного памятника на могиле Полины Жемчужиной. — Авт.), — что она была моей женой. И красивая, и умная, а главное — настоящий большевик, настоящий советский человек. Для неё жизнь сложилась нескладно из-за того, что она была моей женой. Она пострадала в трудные времена, но всё понимала и не только не ругала Сталина, а слушать не хотела, когда его ругают, ибо тот, кто очерняет Сталина, будет со временем отброшен как чуждый нашей партии и нашему народу элемент».
Жену Вячеслав Михайлович пережил на 16 лет и скончался в ноябре 1986 года.
В рассказах историков и журналистов Жемчужина предстаёт властной женщиной, которая строго относилась не только к окружающим, но и к самой себе. «Необыкновенная. Внешне — настоящая леди. Очень добрая и заботливая», — говорила о ней в интервью Ларисе Васильевой младшая внучка Молотовых, Лариса Алексеевна. «Бабушка была женщиной высокого класса. Сильная, властная, целеустремлённая, справедливая», — подтверждала её сестра, Любовь Алексеевна. Обе признавали, что Полина Семёновна «была сильнее деда характером».
В книге Феликса Чуева можно встретить воспоминание приёмной дочери Молотова, Сони, которая рассказывала, как Жемчужина встретила новость о начале войны. 22 июня 1941 года, когда Полина Семёновна находилась в Крыму, ей позвонил супруг с требованием срочно выехать в Москву. Она собиралась спокойно, без спешки. «Вызвала парикмахершу, в 12 часов ей делали маникюр, и она слушала выступление Вячеслава Михайловича по радио», — рассказывала Соня. Кажется, этот небольшой эпизод характеризует Жемчужину как равнодушную и эгоистичную женщину. Однако, если учитывать воспоминания её родственников, ситуация с маникюром, скорее, свидетельствует о невероятном самообладании. Железный характер Жемчужиной не сломили ни допросы, ни арест, ни ссылка. Никонов вспоминал о бабушке:
«Она действительно была властной, сильной, с дореволюционной тюремной закалкой. К тому же пережила четыре года сталинской ссылки. <…> Она никогда не срывалась, обеспечивая в доме железный режим и порядок. Пыталась воспитывать мою маму, что делом было очень сложным — воспитанию дочь не поддавалась».
В доме Молотовых все жили, подчиняясь строгому режиму, установленному Полиной Сергеевной. После возвращения из тюрьмы ей потребовалось несколько месяцев, чтобы снова научиться ходить. Однако она продолжала зорко следить за жизнью в доме, раздавала указания прислуге и домочадцам, не вставая с постели. Внуков Жемчужина воспитывала строго. Лариса Алексеевна вспоминала:
«Бабушка была словно сильная птица, закрывающая гнездо своими крыльями. Они с дедушкой активно занимались моим воспитанием и образованием. Всё, что я знаю и умею, всё во мне хорошее — это бабушкина заслуга. <…> Она учила всему, считая, что „жизнь может измениться в любую минуту. Нужно быть готовой“».
Похожие вещи о бабушке рассказывала Любовь Алексеевна, называя её «стержнем семьи, душой дома»:
«Внуков учила всему: готовить, шить, вязать; если сами делать не будем, сможем домработницу научить. Свою домработницу, деревенскую, ничего не умеющую девчонку, превратила в первоклассную повариху. В доме вела борьбу за чистоту и порядок. Дед жил по установленному ею режиму. Вся еда по часам. В определённые дни было определённое меню. Если она что решила, изменить ничего нельзя. В среду всегда готовилась молочная лапша. И хоть тресни, лапша была».
Все внуки Молотовых сходятся во мнении, что Вячеслав Михайлович и Полина Семёновна очень любили друг друга и сохранили это чувство на всю жизнь. Из воспоминаний Вячеслава Никонова:
«Они очень любили, даже обожали друг друга. Недавно в архиве я обнаружил их переписку времен Второй мировой войны, а также письма, которые Вячеслав Михайлович писал из Сан-Франциско, где в 45‑м проходила конференция министров иностранных дел. Это нежнейшая переписка! Они были людьми разными: он простецкий такой, в ней — внутренний аристократизм, всегда аккуратно причёсана, одета по последней моде. Дед на эти детали внимания не обращал».
Из интервью Ларисы Алексеевны:
«Такая любовь — одна на миллион. Скрывали друг от друга свои боли. Она ему создала режим и прекрасную домашнюю атмосферу: никто ни на кого не кричал — голоса не повышали. Он лишь иногда говорил: „Поленька, мы с тобой спорили — я был неправ“. Их поступки никогда не расходились со словами. Она умирала и звала его. Спустя много лет умирал он, я сидела у его кровати, он принимал меня за неё и звал: „Поля, Поля“».
Можно сказать, что в любви у Вячеслава Михайловича был сильный соперник — партия. По воспоминаниям внуков, Жемчужина была безгранично предана ей и в старости из последних сил ходила на партийные собрания. Искренне верила в коммунистическую идею. Впрочем, идейность жены разделял и сам Молотов. По воспоминаниям Вячеслава Никонова, дед до конца своих дней оставался верен дружбе со Сталиным и, уже будучи вдовцом, провозглашал неизменные три тоста: «За товарища Сталина! За Полину! За коммунизм!»
Читайте также «От „Дворца счастья“ до абортария: частная жизнь советского человека».
