Интервью с учителем Александром Морозовым о школе, советском педагогическом наследии и спорах на уроках

Шко­ла остав­ля­ет след на судь­бах уче­ни­ков. Иметь дело с про­фес­си­о­наль­ны­ми и пони­ма­ю­щи­ми пре­по­да­ва­те­ля­ми, доб­ры­ми и отзыв­чи­вы­ми одно­класс­ни­ка­ми — боль­шое сча­стье, кото­рое не всем доступ­но. Учи­те­ля запо­ми­на­ют­ся нам по-раз­но­му, будь то злая мате­ма­тич­ка или весе­лая англи­чан­ка, но в боль­шин­стве сво­ём мы ниче­го о них не зна­ем. У любо­го пре­по­да­ва­те­ля есть жизнь вне шко­лы и исто­рия при­хо­да в тот самый «вто­рой дом».

Мы взя­ли интер­вью у учи­те­ля исто­рии лицея НИУ ВШЭ Алек­сандра Юрье­ви­ча Моро­зо­ва. Пред­ла­га­ем вам узнать боль­ше о рабо­те пре­по­да­ва­те­ля: рас­по­ряд­ке дня, обще­нии с уче­ни­ка­ми, прак­ти­ке в 1990‑е годы, бла­го­дар­но­сти, автор­ской дея­тель­но­сти и вли­я­нии совет­ской педагогики.

---

— Когда вы поня­ли, что к нерав­но­душ­ны к истории?

— В дошколь­ном воз­расте. Наша семья жила в Гат­чине, это место само по себе очень исто­ри­че­ское. Роди­те­ли были моло­дые, оста­вить ребён­ка не с кем, тас­ка­ли меня повсю­ду: во вся­кие двор­цы в Ленин­гра­де, по окрест­но­стям горо­да, по экс­кур­си­ям. Подроб­но­сти убий­ства Пав­ла I я знал рань­ше, чем научил­ся читать и писать.

Посколь­ку атмо­сфе­ра была очень исто­ри­че­ская, то для меня вооб­ще вопрос выбо­ра в жиз­ни не сто­ял. Я пони­мал, что буду зани­мать­ся чем-то, свя­зан­ным с исто­ри­ей. Чем кон­крет­но, может быть, и не очень пони­мал, но то, что это будет свя­за­но с исто­ри­ей, знал сколь­ко себя помню.

— Каким был ваш учи­тель исто­рии? Исполь­зу­е­те ли вы его тех­ни­ки в сво­ей работе?

— Прак­ти­че­ски нет, пото­му что с учи­те­ля­ми исто­рии мне не вез­ло. В основ­ном это были какие-то уны­лые дуры, кото­рые зача­стую даже ино­гда зна­ли мень­ше, чем я, и пере­до­ве­ря­ли вести урок мне, как более зна­ю­ще­му. Такое слу­ча­лось даже в чет­вёр­том клас­се: я за учи­тель­ни­цу вёл урок, мы тогда жили в ста­ни­це Меш­ков­ской Ростов­ской обла­сти, на юге. Там с гра­мот­ны­ми учи­те­ля­ми вооб­ще было пло­хо, в том чис­ле с исто­ри­ка­ми. Поэто­му насчёт школь­ных учи­те­лей я ниче­го хоро­ше­го ска­зать не могу. Была, прав­да, одна непло­хая учи­тель­ни­ца. Она была ста­ра­тель­ная, но совер­шен­но не уме­ла дер­жать дис­ци­пли­ну в классе.

Если на меня кто и повли­ял, то это пре­по­да­ва­те­ли вузов­ские. В том вузе, где я зани­мал­ся, в МОПИ (нынеш­ний МГОУ. — Ред.), были инте­рес­ные пре­по­да­ва­те­ли, кото­рые вли­я­ли на меня, и один даже, мож­но ска­зать, жиз­нен­ный выбор опре­де­лил. Это был Васи­лий Вла­ди­ми­ро­вич Сухов, очень силь­ный мето­дист. Он заин­те­ре­со­вал меня, как мож­но исто­рию пре­по­да­вать, как мож­но по-раз­но­му на неё посмот­реть. Это повли­я­ло, а школь­ные учи­те­ля — нет.

— Кро­ме пре­по­да­ва­ния у вас были ещё какие-то идеи?

— Я вооб­ще-то хотел зани­мать­ся не пре­по­да­ва­ни­ем. Когда я закон­чил вуз в 1990 году, то доволь­но лег­ко посту­пил в аспи­ран­ту­ру Инсти­ту­та рос­сий­ской исто­рии ака­де­мии наук, тогда ещё ака­де­мии наук СССР. Думал, что буду зани­мать­ся науч­ной дея­тель­но­стью, защи­щу дис­сер­та­цию, кан­ди­дат­скую, док­тор­скую, буду профессором.

Но мне жут­ко не понра­ви­лась атмо­сфе­ра, в кото­рой я ока­зал­ся. Это был какой-то питом­ник ста­рых, совер­шен­но ото­рван­ных от жиз­ни людей, сред­ний воз­раст кото­рых под­пол­зал если не к вось­ми­де­ся­ти, то к семи­де­ся­ти точ­но. Как мне тогда каза­лось, они зани­ма­лись веща­ми мало­зна­чи­мы­ми и малоинтересными.

Дис­сер­та­цию мне пер­во­на­чаль­но пред­ла­га­ли напи­сать о про­цес­сах моно­по­ли­за­ции в муко­моль­ной про­мыш­лен­но­сти. Гово­рят, мол, вот этой темой ещё никто не зани­мал­ся, отлич­ная дис­сер­та­бель­ная тема. Я потом выбрал кое-что получ­ше, про жиз­нен­ный уро­вень кре­стьян, но всё рав­но меня как-то это не осо­бен­но при­вле­ка­ло. Пом­ню, с каки­ми мука­ми писал эту дис­сер­та­цию, так и не состоявшуюся.

Как это ни уди­ви­тель­но, про­изо­шёл смеш­ной слу­чай бук­валь­но год назад. У одной жен­щи­ны, док­то­ра, про­фес­со­ра, с кото­рой общал­ся актив­но в ныне запре­щён­ной сети, я обна­ру­жил, что она пишет раз­дел для сей­час гото­вя­щей­ся, по-мое­му, два­дца­ти­том­ной пуб­ли­ка­ции. В этом году вый­дут пер­вые тома супер­ме­га­ги­гант­ско­го тру­да «Исто­рия Рос­сии с древ­ней­ших вре­мён до наших дней», над кото­рым рабо­та­ли мно­го лет. И она гово­ри­ла, что для это­го мно­го­том­ни­ка пишет раз­дел, посвя­щён­ный в том чис­ле жили­щу кре­стьян в нача­ле ХХ века. Тут я вспом­нил, что у меня валя­ет­ся со вре­мён моей дис­сер­та­ции ста­рая ста­тья, напе­ча­тан­ная ещё не на ком­пью­те­ре, а на машин­ке. Гово­рю: «Давай­те я вам отдам её, там вро­де какие-то мате­ри­а­лы есть, мне не нуж­ные, это неопуб­ли­ко­ван­ная ста­тья». И я пере­дал ей эту статью.

Она мне потом напи­са­ла, что это заме­ча­тель­ная, пре­крас­ная ста­тья и в этот раз­дел я буду вклю­чён как соав­тор. Я отве­тил, что мне это, в общем-то, не нуж­но, я уже 30 лет зани­ма­юсь дру­ги­ми дела­ми. Но она ска­за­ла, что я нарыл очень хоро­ший мате­ри­ал, и мы в ито­ге в этом раз­де­ле будем фигу­ри­ро­вать как соав­то­ры, что немнож­ко смеш­но для меня. Так что, воз­мож­но, я и не такой фиг­нёй зани­мал­ся. Но тогда мне каза­лось, что я зани­ма­юсь имен­но фиг­нёй, кото­рая нико­му не нуж­на, да и мне само­му это не осо­бен­но интересно.

И тут как раз Васи­лий Вла­ди­ми­ро­вич, кото­рый при кафед­ре мето­ди­ки пре­по­да­вал у меня, гово­рит: «Есть такая идея — напи­сать учеб­ник ново­го типа. Вооб­ще как-то по-дру­го­му подой­ти к мето­ди­ке пре­по­да­ва­ния». У нас обра­зо­вал­ся кру­жок, вре­мен­ный твор­че­ский кол­лек­тив «МЕТАР». Вре­мен­ность эта 17 лет про­дол­жа­лась, ну и в шко­ле тоже рабо­тал парал­лель­но. Потом я понял, что моё люби­мое дело — писать учеб­ни­ки и пре­по­да­вать в шко­ле. Пре­по­да­вать там мне нра­ви­лось даже боль­ше, чем в инсти­ту­те. Этим я, соб­ствен­но, и занимаюсь.

— Какие учеб­ни­ки вы писали?

— За всё вре­мя мно­го раз­ных учеб­ни­ков. Начи­ная с какой-нибудь экзо­ти­ки. Напри­мер, «Исто­рия Тал­дом­ско­го рай­о­на», что было очень кру­то напи­сать. Тал­дом — это город к севе­ру от Моск­вы, сра­зу за Дмит­ро­вым. Исто­рию Дмит­ро­ва я тоже писал, исто­рию Дмит­ров­ско­го района.

Сей­час в нынеш­нем феде­раль­ном ком­плек­те три с поло­ви­ной моих учеб­ни­ка, где я глав­ный автор. Это учеб­ни­ки по все­об­щей исто­рии для седь­мо­го, вось­мо­го, девя­то­го клас­сов. Как мето­дист я высту­пал в учеб­ни­ках для 10-го и 11-го классов.

Учеб­ни­ки, на мой взгляд, хоро­шие. Они, прав­да, под общей редак­ци­ей Медин­ско­го, но никто не вме­ши­вал­ся в про­цесс, и я писал, что хотел. Я ска­зал, что по Рос­сии писать не буду, пото­му что там слиш­ком вели­ка веро­ят­ность пой­ти на сдел­ку с сове­стью. А по все­об­щей исто­рии меня никто не трогал.

Един­ствен­ная была реко­мен­да­ция, вполне поло­жи­тель­ная, — поболь­ше напи­сать про трид­ца­ти­лет­нюю вой­ну. Я решил, что да, как-то она у меня корот­ко про­хо­дит, напи­шу побольше.

— Исто­рия Рос­сии не вхо­дит в ваши науч­ные инте­ре­сы, что­бы от гре­ха подальше?

— Я не могу ска­зать «науч­ные инте­ре­сы». Конеч­но, потом, когда мне пона­до­би­лось, я защи­тил дис­сер­та­цию в 2008 году, поду­мал: «Для ста­ту­са нуж­но». Напи­сал дис­сер­та­цию по рос­сий­ской исто­рии нача­ла ХХ века. Сде­лал это очень быст­ро, бук­валь­но за два-три месяца.

Я не могу ска­зать, что это науч­ные инте­ре­сы. Мне инте­рес­на вооб­ще вся исто­рия. С огром­ным инте­ре­сом могу читать исто­рию како­го-нибудь Таи­лан­да в XVII веке. Сей­час я свои учеб­ни­ки по все­об­щей исто­рии дора­ба­ты­ваю так, для себя, чисто для души, какие-нибудь добав­ле­ния, что-то новое узнаю. Мне про­сто нра­вит­ся исто­рия как широ­кое кра­соч­ное полотно.

— Каким был ваш пер­вый урок?

— Я не осо­бен­но его пом­ню. Это было на прак­ти­ке как раз у Сухо­ва. Мы про­хо­ди­ли у него прак­ти­ку в шко­ле в Лыт­ка­ри­но, это Под­мос­ко­вье. В прин­ци­пе, на вто­ром кур­се мы не долж­ны были уро­ки давать, но он ска­зал, что, если хоти­те, може­те попробовать.

Пер­вый урок мало чего гово­рит. Дети видят, что новый чело­век, ещё не зна­ют, как себя с ним вести. Я думал, что Сухов оста­нет­ся и будет сле­дить за поряд­ком, а он ушёл. Конеч­но, тут мной овла­де­ло жела­ние схва­тить его и ска­зать: «Куда вы?!» Васи­лий Вла­ди­ми­ро­вич счи­тал, что луч­ший спо­соб научить чело­ве­ка пла­вать — это выве­сти его на сере­ди­ну реки и бро­сить туда.

Я спра­вил­ся, но это не моя заслу­га, пото­му что обыч­но дети на пер­вом уро­ке ведут себя при­лич­но. Тут про­бле­мы воз­ни­ка­ют не на пер­вом уро­ке, а где-то на третьем-четвёртом-пятом.

Поче­му это не очень пом­нит­ся? У меня уже педа­го­ги­че­ский стаж сум­мар­но 32 года, но у меня был пере­рыв в рабо­чей шко­ле 10 лет. Хотя я рабо­тал мно­го на под­го­то­ви­тель­ных кур­сах как репе­ти­тор, в инсти­ту­те рабо­тал, с пер­во­курс­ни­ка­ми в основ­ном. Полу­ча­ет­ся, я лет 20 в шко­ле отра­бо­тал, даже больше.

В шко­ле очень мно­го пер­вых уро­ков. Это такая про­фес­сия. Рабо­та­ешь где-нибудь в каком-то дру­гом кол­лек­ти­ве, зара­ба­ты­ва­ешь себе авто­ри­тет и ста­но­вишь­ся авто­ри­те­тен, все зна­ют, что ты из себя пред­став­ля­ешь. Для детей, когда ты захо­дишь в новый класс, ты никто. Ты для детей про­сто новый чело­век. Весь твой преды­ду­щий опыт обну­ля­ет­ся. Ты детям зано­во дол­жен вну­шить ува­же­ние к себе, зано­во дол­жен стать для них авто­ри­те­том. Поэто­му на самом деле пер­вых уро­ков много.

— Как вы гото­ви­тесь к уро­кам? Може­те ска­зать на при­ме­ре кон­крет­ной темы занятия?

— Я осо­бо к уро­кам не готов­люсь. За всю жизнь не напи­сал ни одно­го кон­спек­та уро­ка. В своё вре­мя я ушёл из шко­лы, когда почув­ство­вал какое-то дав­ле­ние дурац­кое, адми­ни­стра­тив­ный кон­троль и «какие у вас там кон­спек­ты уро­ков, пише­те ли вы обра­зо­ва­тель­ные, раз­ви­ва­ю­щие, вос­пи­та­тель­ные цели». Гово­рю: «Гос­по­ди, я такой хре­нью нико­гда не зани­мал­ся и зани­мать­ся не буду».

Я тогда ушёл и где-то 10 лет у меня был пере­рыв. Потом меня уго­во­ри­ли в лицей пой­ти, и с такой фиг­нёй они не замо­ра­чи­ва­ют­ся, чему я необык­но­вен­но рад и счаст­лив. Поэто­му к уро­кам я осо­бо не готов­люсь. Как учил Сухов: «Насто­я­щий учи­тель, идя на урок, дума­ет не о том, что сей­час детям ска­жет, а о том, что они будут делать на уро­ке». Поэто­му обыч­но про­ду­мы­ва­ешь, какое им дать зада­ние, какую про­бле­му сформулировать.

Если что-то из недав­не­го — сей­час мы про­хо­дим 1990‑е и 2000‑е годы. Темы, так ска­зать, несколь­ко опас­ные, уже до совре­мен­но­сти дошли. Но хотя бы вот: поче­му раз­ва­лил­ся Совет­ский Союз? Был и раз­ва­лил­ся вдруг. Это, навер­но, Гор­ба­чёв про­из­нёс маги­че­ское сло­во-закли­на­ние «пере­строй­ка», взмах­нул рука­ми и всё рух­ну­ло. Или, допу­стим, масо­ны, жидо­ма­со­ны. Или ЦРУ, понят­ное дело. Или что-то всё-таки более серьёз­ное. Может быть, в кон­струк­ции что-то не так было. Вот давай­те раз­би­рать­ся на уро­ке: какие есть вер­сии, пред­по­ло­же­ния, источ­ни­ки, давай­те над этим поду­ма­ет, кто что гово­рит, что дома гово­рят, кто виноват.

Вот это инте­рес­но обсу­дить со стар­ше­класс­ни­ка­ми. Или дать какое-нибудь зада­ние, какой-нибудь доку­мент, под­бор­ку доку­мен­тов, что­бы в рабо­те с ними мог­ли что-то в этом плане увидеть.

— Был ли у вас пло­хой урок? Может быть, из-за выхо­док уче­ни­ка или когда что-то пошло не так?

— У меня нико­гда осо­бых кон­флик­тов с уче­ни­ка­ми не было. За исклю­че­ни­ем само­го нача­ла рабо­ты в шко­ле, когда я после рас­пре­де­ле­ния в инсти­ту­те попал в шко­лу при лиф­то­вом заво­де, и там были дети такие.

Мне дали сра­зу пять девя­тых клас­сов. Из них один был при­лич­ный («А», есте­ствен­но): там были ото­бра­ны дети, так ска­зать, нор­маль­ные, но четы­ре дру­гих были совер­шен­но чудо­вищ­ны­ми. Был девя­но­стый год, уже всё руши­лось. Пио­нер­ские, ком­со­моль­ские и про­чие орга­ни­за­ции, кото­рые обес­пе­чи­ва­ли более-менее поря­док, раз­ва­ли­лись. Поэто­му было тяжело.

Пом­ню, как на урок яви­лись какие-то бан­ди­ты, с кото­ры­ми я чуть не подрал­ся. Их выгна­ли из шко­лы, то есть были отмо­роз­ки, кото­рые даже в этих клас­сах учить­ся не смог­ли. Потом меня вызва­ла дирек­три­са и ска­за­ла: «Вы веди­те себя поти­ше, не кон­флик­туй­те с ними, это ж бан­ди­ты. Они вас заре­жут, а нам отве­чать». Я тогда ушёл из этой шко­лы, посту­пил в аспирантуру.

А так в каж­дом клас­се нахо­дят­ся дети, с кото­ры­ми слож­но, ино­гда даже тяже­ло быва­ет. Но с ними инте­рес­но, тоже какая-то «самость» из них прёт. Зна­е­те, есть такие аль­фа-сам­цы и аль­фа-сам­ки. С ними инте­рес­но: это все­гда любо­пыт­но, это вызов, сво­е­го рода сорев­но­ва­ние. Но я все­гда как-то спо­кой­но с детьми был.

— Бан­ди­ты — это про­сто с ули­цы или ученики?

— Это были быв­шие уче­ни­ки, кото­рых выгна­ли даже из этой шко­лы. Узна­ли, что там исто­рик какой-то моло­дой, яви­лись. Один из них спро­сил: «Мож­но ли у вас поси­деть на уро­ке?» Я гово­рю: «Ну, пожа­луй­ста, поси­ди­те». Они сна­ча­ла спо­кой­но сиде­ли, а потом один встал и начал играть на пиа­ни­но во вре­мя уро­ка. Я ему чуть крыш­кой при­ще­мил паль­цы, он едва успел их отдёр­нуть. Гово­рят: «Ну всё, мы тебя убьём». Нача­ли рука­ми махать, я начал отби­вать­ся. Они гово­рят, в шко­ле не будем, потом под­сте­ре­жём. Лихие 90‑е, мы раз­вле­ка­лись как мог­ли. Но потом это как-то затих­ло и послед­ствий не име­ло никаких.

— Може­те ли вы поде­лить­ся самым при­ят­ны­ми момен­та­ми. Из вашей дея­тель­но­сти? Бла­го­дар­но­сти уче­ни­ков, под­держ­ка коллег?

— Бла­го­дар­но­сти — это все­гда при­ят­но. Когда тебе пишут, бла­го­да­рят, при­чём зача­стую спу­стя дол­гое время.

Мне недав­но напи­сал уче­ник, при­чём я его так и не вспом­нил. Нашёл меня каким-то боком в Теле­гра­ме. Гово­рит: «Вы Алек­сандр Юрье­вич Моро­зов?» Я гово­рю «Ну да, я». Он: «Я ваш уче­ник, в 2003 году закан­чи­вал, вы повли­я­ли, я вас вспо­ми­наю. Вот на выпуск­ном вы ска­за­ли, что жить надо сво­им умом». Ещё я там что-то ска­зал умное. Я совер­шен­но ниче­го не пом­ню, что говорил.

Нам не дано преду­га­дать, как сло­во наше отзо­вёт­ся. Но дай бог, что­бы хоро­шо отзы­ва­лось, что­бы кто-то был бла­го­да­рен, вспо­ми­нал. Это все­гда при­ят­но. Такие при­ят­ные вещи немнож­ко под­дер­жи­ва­ют на плаву.

— Какие вы може­те вспом­нить инте­рес­ные, необыч­ные вопро­сы, кото­рые зада­ва­ли вам уче­ни­ки? Может, что-то въелось в память?

— Послед­ний вопрос был из таких: «Когда вы почув­ство­ва­ли, что стра­на идёт в каком-то не том направ­ле­нии, что всё дви­жет­ся к како­му-то кра­ху и ката­стро­фе? Чув­ство, что мы зале­за­ем в какой-то тупик?»

Я ска­зал, что у меня такой момент был, когда Путин и Мед­ве­дев вышли на съез­де «Еди­ной Рос­сии» и ска­за­ли, что мы тут реши­ли роки­ров­ку устро­ить: Мед­ве­дев будет пре­мьер-министр, а Путин — опять пре­зи­ден­том. Но я ска­зал, что это сугу­бо моё мне­ние, кото­рое нико­му не навязываю.

— Какие сове­ты вы може­те дать начи­на­ю­щим учи­те­лям исто­рии? Я, воз­мож­но, хоте­ла бы пре­по­да­вать, и мне инте­рес­но, как пытать­ся быть авто­ри­те­том, нуж­но ли это вообще?

— Это, конеч­но, нуж­но. Тут такая вещь: есть где-то 10–15% учи­те­лей, кото­рые учи­те­ля по при­зва­нию. Кото­рые хариз­ма­ти­ки, кото­рые уме­ют за счёт какой-то невер­ба­ли­ки, жестов, взгля­дов дер­жать абсо­лют­ную дис­ци­пли­ну, быть авто­ри­те­том, и они даже ниче­го для это­го спе­ци­аль­но не дела­ют. Талан­ты. Мне попа­да­лись такие учи­те­ля, кото­рым ника­кая мето­ди­ка не нуж­на по сути, они уме­ют справляться.

Есть 10–15% людей, кото­рым в шко­ле рабо­тать нель­зя про­сто. Как бы про­ти­во­по­лож­ность. Им, наобо­рот, ника­кая мето­ди­ка не помо­жет. Это люди, кото­рые не уме­ют общать­ся с детьми, не расположены.

Есть где-то про­цен­тов 70 обыч­ных, нор­маль­ных людей, к кото­рым я и сам при­над­ле­жу. То есть я совер­шен­но не педа­го­ги­че­ский талант. Обыч­ные люди, кото­рые, в прин­ци­пе, могут рабо­тать в шко­ле. Глав­ное, что­бы это не пре­вра­ти­лось в катор­гу, что­бы это было интересно.

Не надо утра­чи­вать инте­рес к этой рабо­те. Это на самом деле очень цен­ный совет. Дети долж­ны сами думать.

У нас ещё очень мно­го людей, кото­рые идут в шко­лу с ком­плек­сом мес­си­ан­ства: они что-то зна­ют, что-то уме­ют, у них есть какие-то идеи, мыс­ли. Они идут вос­пи­ты­вать пат­ри­о­тизм, либе­ра­лизм. Это на самом деле лиш­нее. Здесь надо учить детей мыс­лить. Пусть они рабо­та­ют, пусть они реша­ют какие-то зада­чи, про­бле­мы, кото­рые перед ними ставят.

Вот есть вопрос: поче­му в Граж­дан­ской войне побе­ди­ли крас­ные? У белых тоже шан­сы были, вон какие их люди воз­глав­ля­ли инте­рес­ные. Давай­те поду­ма­ем: что они тако­го сде­ла­ли, что при­ве­ло крас­ных к побе­де? Детям это зада­ёшь, спра­ши­ва­ешь их. У них не полу­ча­ешь отве­ты, они что-то сами при­ду­мы­ва­ют, ино­гда инте­рес­но даже.

Я тоже учусь у детей, мне инте­рес­но от них узна­вать какие-то вещи новые. Я нико­гда не теря­юсь, когда они зада­ют вопрос, а я не знаю на него отве­та. Такое тоже быва­ет. Исто­рия настоль­ко огром­ная, что я гово­рю: «Инте­рес­ный какой ты вопрос задал, надо посмот­реть, любо­пыт­но, я не знаю на него отве­та, в голо­ву что-то не при­хо­ди­ло». Это тоже хоро­шо, это тоже, может быть, одна из целей обу­че­ния — научить детей зада­вать умные вопро­сы. Это тоже вещь, кото­рая долж­на быть на выходе.

— Какую кни­гу вы посо­ве­ту­е­те про­чи­тать каждому?

— На этот вопрос «каж­до­му» не суще­ству­ет. Это как в филь­ме «Убить дра­ко­на» Мар­ка Заха­ро­ва. Недав­но пере­смат­ри­вал: «Это вам каж­дый ска­жет». Вот каж­дый. А где каж­дый? Каж­до­му своя кни­га. Тем более в раз­ные пери­о­ды жизни.

Я пом­ню, был пери­од у меня, когда каж­дые два года читал «Вой­ну и мир». Сей­час мне совер­шен­но не хочет­ся к этой кни­ге воз­вра­щать­ся. На раз­ных эта­пах жиз­ни раз­ные вещи бывают.

Это очень инди­ви­ду­аль­но, я бы здесь ниче­го не посо­ве­то­вал. Когда я вижу кон­крет­ных людей, уче­ни­ков, инте­ре­сы, я могу посо­ве­то­вать кон­крет­ную кни­гу. Допу­стим: «Тебе будет инте­рес­но „Сто лет оди­но­че­ства“ Мар­ке­са, почи­тай, попро­буй». Дети потом ино­гда бла­го­да­рят. Даже через мно­го лет гово­рят: «Вот, Алек­сандр Юрье­вич, помни­те, вы посо­ве­то­ва­ли кни­гу». Я обыч­но гово­рю: «Не пом­ню». «А вот у меня сей­час руки дошли, и я вспом­нил этот совет, как-то вре­мя обра­зо­ва­лось, я про­чи­тал роман «Исто­ки Алда­но­ва». Поэто­му здесь бы я не стал каж­до­му одно советовать.

— А если уче­ник инте­ре­су­ет­ся пери­о­дом пере­строй­ки, что бы вы посо­ве­то­ва­ли ему прочесть?

— Надо поду­мать. Я на такой вопрос с ходу отве­тить не могу, пото­му что есть исто­ри­че­ские какие-то вещи, иссле­до­ва­ния… Опять же, уро­вень уче­ни­ка: если начи­на­ю­щий, то здесь луч­ше все­гда с пери­о­дом через био­гра­фии позна­ко­мить­ся, напри­мер Ель­ци­на или Горбачёва.

Когда дети ко мне с таки­ми вопро­са­ми обра­ща­ют­ся, я думаю, зная уче­ни­ка, ста­ра­юсь что-нибудь для него подо­брать и потом сбра­сы­ваю обыч­но в рай­оне трёх наиме­но­ва­ний. «Вот посмот­ри кни­жеч­ки на выбор. Может, тебя что-нибудь заин­те­ре­су­ет». Это серьёз­ные вопро­сы, здесь с пол-обо­ро­та обыч­но не отве­ча­ешь и уни­вер­саль­ных нет. Здесь всё кон­крет­но, как учи­ли нас клас­си­ки: «Исти­на все­гда конкретна».

— Какой, по ваше­му мне­нию, иде­аль­ный учи­тель? Каки­ми каче­ства­ми он обла­да­ет и вооб­ще чело­век ли это — может быть, кни­га, учебник?

— Когда гово­рят «учи­тель», всё-таки име­ют в виду чело­ве­ка. Для каж­до­го свой учи­тель. Здесь абстракт­ные обра­зы. «Иде­аль­ный» один для одно­го кажет­ся, дру­гой для дру­го­го, тре­тий для тре­тье­го. Дети все разные.

Как Мая­ков­ский шутил: «Я не чер­во­нец, что­бы всем нра­вить­ся». Поэто­му здесь про­сто ста­ра­ешь­ся. Дети видят, когда учи­тель ста­ра­ет­ся, пере­жи­ва­ет за них, нерв­ни­ча­ет. В этом слу­чае они ему даже какие-то поступ­ки про­ща­ют, кото­рые дру­гим бы не простили.

Недав­но пере­смат­ри­вал «Педа­го­ги­че­скую поэ­му», экра­ни­за­ция Мака­рен­ко. Там же есть эпи­зод, с чего начи­на­ет­ся: его там доста­ли бан­ди­ты, кото­рых напри­сы­ла­ли в его коло­нию. Он про­сто одно­го избил. С совре­мен­ной точ­ки зре­ния посту­пок дикий чуть более чем пол­но­стью. Но они же поня­ли, как он за них пере­жи­ва­ет, нерв­ни­ча­ет, стра­да­ет, оце­ни­ли искрен­ность поступ­ка. И они ему всё про­сти­ли. Хотя сей­час избил бы кто, ска­за­ли бы: «Вы что вообще?»

Так что тут тоже инте­рес­но, и иде­аль­но­го учи­те­ля, конеч­но, нет. У меня тоже быва­ло, когда не нахо­дишь общий язык с каки­ми-то уче­ни­ка­ми, и явно я для них кажусь неиде­аль­ным, мяг­ко гово­ря. Были слу­чаи, когда пере­хо­ди­ли в дру­гие клас­сы. Поэто­му здесь надо исхо­дить из конкретики.

— Вас как-то это рас­стра­и­ва­ло? Как вы справ­ля­лись с тем, что не уда­лось най­ти общий язык или опре­де­лён­ный подход?

— Я в таких слу­ча­ях пере­жи­вал, но не ска­жу, что силь­но рас­стра­и­ва­ло. Ско­рее, это был повод заду­мать­ся, что что-то, может быть, я делаю не так или непра­виль­но себя повёл.

Я все­гда пыта­юсь такие ситу­а­ции осмыс­лить и понять, где про­ко­лол­ся, в чём допу­стил про­мах. Но не ска­жу, что силь­но рас­стра­и­ва­ет. Это неизбежно.

У Мака­рен­ко тоже были уче­ни­ки, с кото­ры­ми он ниче­го поде­лать не мог. Пото­му что дети все раз­ные, при­хо­дит­ся с чем-то мирить­ся. Но так боль­шин­ство оце­ни­ва­ет положительно.

У нас в лицее есть оцен­ка учи­те­ля, как и в Выш­ке, впро­чем. И я вот рабо­таю с 2017 года, и каж­дый год я ока­зы­ва­юсь в чис­ле луч­ших учи­те­лей по вер­сии уче­ни­ков. Но быва­ют и кри­ти­че­ские отзы­вы, тогда ста­ра­юсь кор­рек­ти­ро­вать дей­ствия. Одно вре­мя гово­ри­ли, что я слиш­ком ору, чем-то сту­чу и пугаю. У меня быва­ет, разыг­ры­ваю лёг­кие мизан­сце­ны. Так что я стал ста­рать­ся помень­ше орать.

— Рас­ска­жи­те о вашем рас­по­ряд­ке дня. Урок: с чего вы начи­на­е­те, что вы дела­е­те, если види­те, что уче­ник начи­на­ет ску­чать или отвле­ка­ет­ся? Как вы его воз­вра­ща­е­те в класс? Как закан­чи­ва­е­те день?

— День учи­те­ля не уни­вер­са­лен. Пото­му что есть нагруз­ка, она рас­пре­де­ле­на по рас­пи­са­нию. Напри­мер, сего­дня у меня тот день, когда я при­ез­жаю в лицей толь­ко к 14:45. То есть первую поло­ви­ну дня дома про­во­жу, а потом у меня две пары в лицее. Сна­ча­ла дома сидишь, чем-то зани­ма­ешь­ся: учеб­ни­ка­ми, рабо­чи­ми тет­ра­дя­ми. А потом две пары. Ну и на уро­ке обыч­но домаш­нее зада­ние надо по-быст­ро­му про­ве­рить, а потом ста­вишь перед детьми какой-то вопрос, про­бле­му. Либо сам рас­ска­зы­ва­ешь, либо они рабо­та­ют с раз­да­точ­ным мате­ри­а­лом, либо ещё что-то. И они эту про­бле­му решают.

У нас любят наси­лие — отнять теле­фо­ны. Ну отни­мешь теле­фо­ны — дру­гое что-нибудь най­дут. Кому-то это инте­рес­но, кто-то отвлекается.

Учи­те­ля счи­та­ют, что то, чем они зани­ма­ют­ся, — это самое важ­ное, это всем нуж­но и всем необ­хо­ди­мо. Так каж­дый учи­тель счи­та­ет про свой пред­мет. Но у детей ведь соб­ствен­ные инте­ре­сы. Мы по-преж­не­му не видим в детях субъ­ек­тов. Это вот как в ста­рой совет­ской педа­го­ги­ке: они объ­ек­ты наше­го педа­го­ги­че­ско­го воз­дей­ствия. А у них своя жизнь и интересы.

У меня оба сына вооб­ще исто­ри­ей не инте­ре­су­ют­ся ни в малей­шей сте­пе­ни. Один про­грам­мист, дру­гой — увле­чён­ный мате­ма­тик. В своё вре­мя это для меня был опре­де­лён­ный урок: ещё в шко­ле он увлёк­ся мате­ма­ти­кой, там вся­кие олим­пи­а­ды, сорев­но­ва­ния. Какая исто­рия? Про­сто сил не хва­та­ет, что­бы исто­ри­ей зани­мать­ся. Как он ска­зал как-то раз: «Все эти люди дав­но умер­ли, какое мне дело до покой­ни­ков?» И это тоже надо пони­мать и ува­жать, поэто­му есть те, кто рабо­та­ют, есть те, кто слу­ша­ют. Но слу­ша­ют — уже хоро­шо, если что-то дела­ют — вооб­ще замечательно.

Надо с ува­же­ни­ем отно­сить­ся к детям и к их инте­ре­сам. Я все­гда гово­рю, что если хоти­те резуль­тат высо­кий иметь по исто­рии, если это важ­но для поступ­ле­ния — это одно, если для обще­го раз­ви­тия — это другое.

— То есть вам кажет­ся, что совре­мен­ная педа­го­ги­ка очень мно­го берёт из совет­ской, и берёт самое пло­хое? Напри­мер, отно­ше­ние к уче­ни­ку как объекту.

— Это у нас до сих пор не изжи­то. Я не могу ска­зать, что прям берёт самое пло­хое. Мы очень кос­пле­им позд­не­со­вет­ский строй: давай­те еди­ные учеб­ни­ки, еди­ную про­грам­му, еди­ную систе­му вос­пи­та­ния, что-то вро­де пио­не­рии и ком­со­мо­ла вос­со­зда­дим и будем в этих гадё­ны­шей зака­чи­вать нуж­ное нам. Но это так не рабо­та­ет, осо­бен­но в нынеш­них усло­ви­ях, когда огром­ное коли­че­ство инфор­ма­ции со всех сто­рон, когда нет тако­го авто­ри­тар­но­го или даже тота­ли­тар­но­го подав­ле­ния личности.

Это всё-таки бес­пер­спек­тив­но. Даже на уровне учи­тель­ско­го сооб­ще­ства это оста­ёт­ся. Я же ещё как репе­ти­тор рабо­таю. Смот­рю, напри­мер, дети — 11‑й класс. Ребён­ку нуж­но гото­вить­ся к поступ­ле­нию. Я в своё вре­мя ещё при ста­рых мини­страх пытал­ся про­бить­ся, что­бы 11‑й класс отда­ли для под­го­тов­ки к поступ­ле­нию в вузы. И для мно­гих детей это ока­зы­ва­ет­ся важ­ным — сдать ЕГЭ на высо­кий уро­вень. Сдать исто­рию на 80+ — это надо серьёз­но зани­мать­ся, гото­вить­ся, если ребё­нок не увле­кал­ся исто­ри­ей, как я, с дошколь­но­го воз­рас­та. Он хочет, ста­ра­ет­ся. И тут к нему лезут учи­те­ля с какой-нибудь био­ло­ги­ей, хими­ей, кото­рые гово­рят, что ты дол­жен какие-нибудь ваку­о­ли выучить, ина­че мы тебя не атте­сту­ем, не допу­стим до ЕГЭ. Какая чушь! Я не знаю ни одно­го слу­чая, что­бы не допу­сти­ли, пото­му что это же счи­та­ет­ся позор шко­ле. Но вот любят пугать, давить, приказывать.

У нас учи­тель­ский кор­пус очень нехо­ро­ший сфор­ми­ро­вал­ся в мас­со­вой шко­ле бла­го­да­ря двой­но­му нега­тив­но­му отбо­ру. В вузы педа­го­ги­че­ские шли не луч­шие, потом в шко­лу из этих не луч­ших шли ещё зача­стую не лучшие.

У учи­те­лей, кото­рые рабо­та­ют в шко­ле по 30–40 лет, про­ис­хо­дит проф­де­фор­ма­ция: я учи­те­лей узнаю с пол-обо­ро­та, когда чело­век начи­на­ет дирек­тив­ным тоном что-то гово­рить. Была пара слу­ча­ев в жиз­ни. Я гово­рю: «Вы, навер­но, учи­тель­ни­ца?» — «Да, а как вы дога­да­лись?» Я гово­рю, мол, нетруд­но дога­дать­ся: тон учи­тель­ский, приказной.

Когда спо­ришь с учи­те­ля­ми по каким-нибудь вопро­сам, гово­рят с таким аплом­бом: «Я 30 лет про­ра­бо­та­ла в шко­ле!» Я гово­рю: «Лечить­ся надо!» Это уже болезнь, диа­гноз. И вот это жела­ние при­ка­зы­вать, подав­лять, вос­при­ни­мать уче­ни­ков как объ­ект. «Не спорь со мной!» — а я все­гда раду­юсь, когда со мной спо­рят уче­ни­ки, это же класс­но: давай, дока­жи свою точ­ку зре­ния. Ино­гда согла­ша­юсь, если инте­рес­но. А мно­гие же это­го не любят, не выно­сят даже, видят в этом какое-то паде­ние сво­е­го авто­ри­те­та, но это мне непонятно.

— Вы ещё репе­ти­тор­ству­е­те параллельно?

— Да, конеч­но, день­ги-то нуж­ны. Я репе­ти­тор, и при­чём стаж уже 30 лет.

— А кон­крет­но по день­гам: вы не удо­вле­тво­ре­ны зар­пла­той учителя?

— Да. Навер­но, мож­но и в шко­ле зара­ба­ты­вать мно­го, если набрать боль­шую нагруз­ку. У меня сей­час 18 часов став­ка, но если набрать часов поболь­ше и класс­ное руко­вод­ство (у нас в лицее оно назы­ва­ет­ся кураторством).

В лицее пла­тят даже помень­ше, чем в обыч­ной мос­ков­ской шко­ле. У нас народ на эту тему жалу­ет­ся немно­го, но дети зато ото­бран­ные. Одна­ко зар­пла­ты срав­ни­тель­но неболь­шие. Если набрать мно­го все­го в совре­мен­ной шко­ле, то будет боль­шая зар­пла­та. Но мно­го все­го набрать — это ужас­но тяже­ло пси­хо­ло­ги­че­ски. Это изма­ты­ва­ет, это нагруз­ка на пси­хи­ку, и на каче­стве соб­ствен­но рабо­ты ска­зы­ва­ет­ся. Тут уже начи­на­ешь хал­ту­рить, уже ниче­го осо­бо не нуж­но. Поэто­му я нико­гда не хотел мно­го, с боль­шой нагруз­кой рабо­тать в школе.

Репе­ти­тор­ство в этом плане все­гда выру­ча­ло, помо­га­ло, тем более у меня обыч­но сара­фан­ное радио сра­ба­ты­ва­ет. Посту­па­ют, и, соот­вет­ствен­но, с это­го и живёшь.

— У вас появи­лась воз­мож­ность пере­не­стись в любую эпо­ху, в любую стра­ну любо­го вре­ме­ни. Куда бы вы пере­нес­лись, поче­му и что бы вы ска­за­ли пер­во­му попав­ше­му­ся человеку?

— Когда мы с детьми про­хо­дим опре­де­лён­ную эпо­ху, я гово­рю: «Зачем вооб­ще нуж­но знать исто­рию? Мало ли как жизнь сло­жит­ся. Мно­го ведь неожи­дан­но­стей вся­ких может быть. Вдруг в ваших руках ока­жет­ся маши­на вре­ме­ни. И куда?» Вот для это­го исто­рия как раз и нужна.

В буду­щее? Страш­но как-то, а вдруг там радио­ак­тив­ный пепел? Зна­чит, надо в про­шлое, для это­го мы исто­рию и изу­ча­ем. Поэто­му реко­мен­дую, зна­чит, поме­щи­ком, душ 300–400, осо­бо не надо выде­лять­ся. Вот как Чац­кий, в эпо­ху Ека­те­ри­ны II. Но важ­но не про­мах­нуть­ся, чтоб имен­но поме­щи­ком, а то попа­дё­те кре­пост­ным кре­стья­ни­ном или кре­стьян­кой, ниче­го хоро­ше­го. Есть у меня такая шутка.

Что каса­ет­ся себя, то ни в какие эпо­хи я пере­ме­щать­ся не хочу. Мне все эпо­хи нра­вят­ся, все инте­рес­ные, по-сво­е­му привлекательны.

Да и теку­щая тоже любо­пыт­но про­ис­хо­дя­щее собы­тие. Я все­гда в этом плане вспо­ми­наю роман Гюго «Девя­но­сто тре­тий год», посвя­щён­ный тер­ро­ру во Фран­ции. Там есть такая гла­ва, в кото­рой он при­во­дит, что люди гово­ри­ли перед тем как их каз­ни­ли на гильо­тине. Фран­ция, рево­лю­ция, каж­дый норо­вил ска­зать что-нибудь умное, кра­си­вую фра­зу, что­бы хоть таким обра­зом остать­ся в исто­рии перед тем, как ему голо­ву отру­бят. Мне боль­ше все­го понра­ви­лось, как один чело­век ска­зал: «Как жал­ко, что не уви­жу продолжения».

Поэто­му если я и жалею о чём-то, о чём я думаю ино­гда перед сном и вооб­ра­жаю мыс­лен­но, то не о том, что­бы само­му там попасть куда-то в про­шлые эпо­хи, а о том, как люди про­шло­го посмот­ре­ли бы на наш нынеш­ний мир. Как они бы уди­ви­лись, что бы их пора­зи­ло. Ленин, напри­мер. Ско­ро будет сто­ле­тие со дня смер­ти Лени­на. И вот он ожи­ва­ет у себя в мав­зо­лее. Может, кто-нибудь даже фильм такой сни­мет к сто­ле­тию Вла­ди­ми­ра Ильи­ча. Вот в Гер­ма­нии сня­ли фильм про Гит­ле­ра «Он вер­нул­ся», где он ожи­ва­ет. Может, и у нас такой фильм сни­мут «Он вер­нул­ся» про Лени­на. Вот это инте­рес­но! Я как-то жалею тех людей, кото­рые «не уви­де­ли продолжения».

— Вот такой фильм сни­ма­ют и выби­ра­ют вас в каче­стве исто­ри­ка-кон­суль­тан­та. Вы изу­ча­ли, зна­е­те его роль в исто­ри­че­ских собы­ти­ях. Как бы вы помог­ли создать его пер­вые слова?

— Пер­вые сло­ва были бы: «Надю­ша! Где она!? Где жена!?» Есте­ствен­но, когда он уми­рал, рядом жена была, уха­жи­ва­ла за ним. А потом Вла­ди­мир Ильич изу­чил бы, что про­изо­шло. Я думаю, как лич­ность, с одной сто­ро­ны, силь­ная, целе­устрем­лён­ная, с дру­гой сто­ро­ны — уме­ю­щая при­спо­саб­ли­вать­ся, я имею в виду силь­ный стра­тег, силь­ный так­тик, это его все­гда выру­ча­ло. Думаю, он бы какую-то нишу нашёл себе. Ско­рее все­го, поли­ти­че­скую. При­спо­со­бил­ся бы. Ста­тья «Что делать?» у него есть, попы­тал­ся бы создать орга­ни­за­цию про­фес­си­о­наль­ных рево­лю­ци­о­не­ров, что­бы попы­тать­ся пере­вер­нуть Рос­сию. Думаю, ничем дру­гим он бы зани­мать­ся не смог.

---

Читай­те также: 

— Быть учи­те­лем. Лич­ный опыт. 

— «Жизнь слож­на и неспра­вед­ли­ва — искус­ство помо­га­ет с этим мирить­ся». Интер­вью со смот­ри­те­лем Эрми­та­жа.

— «Мы живём на инер­ции Совет­ско­го Сою­за». Интер­вью с дека­ном факуль­те­та сво­бод­ных искусств СПб­ГУ Андре­ем Аст­ва­ца­ту­ро­вым.