21 января 2022 года исполнилось 140 лет со дня рождения выдающегося учёного и философа. VATNIKSTAN перечитал дневники и письма Павла Александровича, а также взял интервью у племянницы мыслителя, Наталии Флоренской — петербургской художницы и научного иллюстратора. Наталия Андреевна рассказала о том, что её дядя любил есть, что рисовать, почему не уехал из России, а ещё об исторической памяти и чувстве родины.
Павел Флоренский (1882–1937) — один из самых разносторонних мыслителей XX века, которого часто называют русским Леонардо да Винчи или новым Ломоносовым. Священник и автор множества религиозных трудов, он также преподавал во ВХУТЕМАСе, участвовал в разработке плана ГОЭЛРО и занимался естественными науками. О своей жизни Павел Александрович подробно рассказывает в дневниках и письмах, отправленных родственникам из лагерей.
«Не забывайте своего папу, живите бодро»
Павел Флоренский родился 21 января 1882 года возле местечка Евлах Елизаветпольской губернии (сейчас это территория нынешнего Азербайджана). Отец — русский, инженер путей сообщения, мать — из древнего армянского рода, поселившегося в Грузии. Так как родители принадлежали к разным вероисповеданиям, религиозного воспитания в семье не было.
Из книги воспоминаний Павла Флоренского «Детям моим. Воспоминания прошлых лет»:
«Меня никогда не водили в церковь, ни с кем я не говорил на темы религиозные, я не знал даже, как креститься. Втайне я этим всем очень интересовался. Я чувствовал, что есть целая область жизни, интересная, таинственная, охраняющая от страха. Но я не знал её и не смел спросить о ней. Я не смел спросить о ней приблизительно так же, как не смеет девушка спросить родителей о брачных отношениях».
Павел получил светское образование, окончив в 1899 году вторую Тифлисскую гимназию с золотой медалью. Несмотря на то что особого интереса к школьным дисциплинам он не испытывал, учёба давалась ему легко:
«…Я от гимназии ничего не ждал и ничего не предполагал, относился и к ней, и к учителям снисходительно-высокомерно и был глубоко убеждён, что всё это не такие предметы, на обсуждение которых стоит тратить время и внимание… В гимназии я занимался между прочим, уроки готовил на переменах, к гимназическим неприятностям относился вполне равнодушно»*.
* из книги воспоминаний Павла Флоренского «Детям моим. Воспоминания прошлых лет»
В 17 лет Павел пережил два ярких видения, которые определили его жизненный путь. В своей книге воспоминаний он рассказывает, что Бог явился ему во сне:
«Я ощущал себя на каторге, может быть, в рудниках… Мною овладело безвыходное отчаяние, и я сознал окончательную невозможность выйти отсюда, окончательную отрезанность от мира видимого. В это мгновение тончайший луч, который был не то незримым светом, не то неслышанным звуком, принёс имя — Бог… в этой вести давалась надежда и вместе с тем бурное и внезапное сознание, что или гибель, или спасение этим именем и никаким другим… Мне это было откровением, открытием, потрясением, ударом. От внезапности этого удара я вдруг проснулся, как разбуженный внешней силой, и, сам не зная для чего, но подводя итог всему пережитому, выкрикнул на всю комнату: „Нет, нельзя жить без Бога!“»
«Я стоял во дворе, залитом лунным светом… В воздухе раздался совершенно отчётливый и громкий голос, назвавший дважды моё имя: „Павел! Павел!“ — и больше ничего. Это не было — ни укоризна, ни просьба, ни гнев, ни даже нежность, а именно зов, — в мажорном ладе, без каких-либо косвенных оттенков. Он выражал прямо и точно именно и только то, что хотел выразить, — призыв»*.
* из книги воспоминаний Павла Флоренского «Детям моим. Воспоминания прошлых лет»
На выбор дальнейшего места учёбы эти события не повлияли: в 1900 году Флоренский поступил на физико-математический факультет Московского университета. Однако сразу же после его окончания, в 1904 году, он познакомился с епископом Антонием (Флоренсовым) и попросил у него благословения на принятие монашества. Старец посоветовал не торопиться и для начала испытать себя. Так, с благословения Флоренсова Павел Александрович переезжает в Сергиев Посад и поступает в Московскую Духовную Академию, связав свою жизнь с Троице-Сергиевой Лаврой на долгие годы.
После революции монастырь закрыли. Флоренский пытался препятствовать этому, однако его усилия оказались тщетны. До начала 30‑х он ведёт весьма разностороннюю деятельность: преподаёт во ВХУТЕМАСе, занимается наукой, работает на производстве, участвует в ГОЭЛРО и пишет множество трудов. Один из самых важных текстов того времени — «Столп и утверждение истины», работа, поставившая Флоренского в один ряд с крупнейшими русскими религиозными мыслителями.
«Сердце, изъязвленное Другом, не залечится ничем — кроме Времени, да Смерти. Но Время стирает язвы его, удаляя и больную часть сердца — частично умерщвляет, — а Смерть изничтоживает всего человека. Поскольку жив, стало быть, человек, постольку неисцельны и болезненны раны его от дружбы. И будет он ходить с ними, чтобы явить их Вечному Судие»*.
* «Столп и утверждение истины», Письмо двенадцатое: Ревность
В 1928 году Флоренского с семьёй выслали в Нижний Новгород. Ссылка продлилась несколько месяцев. За его возвращение в Москву ходатайствовала бывшая жена писателя Максима Горького — Екатерина Пешкова, руководительница организации «Помощь политическим заключённым» (ранее — «Политический Красный Крест»).
Благодаря её стараниям Флоренский вернулся из ссылки, но от предложения эмигрировать в Прагу, чтобы спастись от дальнейших преследований, отказался. Причина отказа неизвестна до сих пор. В интервью проекту «Север.Реалии»* внук Флоренского, Павел Васильевич, высказывает следующую версию:
«Я боюсь, что этими хлопотами [связанными с возвращением из ссылки и возможностью эмигрировать] мы — семья — его добили. Пешкова — великий человек, я копался в архиве её комитета, она за многих хлопотала и кое-кого спасла. Это один из праведников, на которых страна держалась. Она за него хлопотала, и бабушка хлопотала, а в результате его перевели на Соловки и расстреляли».
В 1933 году Павел Александрович был арестован по сфабрикованному делу «национал-фашистского центра» «Партии России», осуждён на десять лет и этапирован в восточно-сибирский лагерь «Свободный», куда прибыл 1 декабря 1933 года.
«Дорогая Тика, пишу тебе, только что отъехал от г. Тулуна… В районе Красноярска местность очень красивая, сильно волнистая сперва, а затем гористая, очень неровная. Красивые леса и перелески — из берёз, пихт, лиственниц, кедров, изредка красных уже осинок… Пихты очень красивы— острые, как кипарисы… Скоро мы подъедем к городу, который называется Зима, а недавно была станция Койтун, что по-бурятски значит Мороз. Крепко целую тебя, дорогая Тика, поцелуй мамочку и Олю, кланяйся бабушке и Ане. Скажи маме, чтобы та не скучала и была весела»*.
* из письма М. П. Флоренской, 9 сентября 1933 года. Сочинения: в 4 т. Т. 4: «Письма с Дальнего Востока и Соловков». Источник
В «Свободном» Флоренский работал в научно-исследовательском отделе управления БАМЛАГа. В феврале 1934 года был направлен в Сковородино на местную мерзлотную станцию. На основе проведённых им исследований его коллегами Николаем Ивановичем Быковым и Павлом Николаевичем Каптеревым в 1940 году была издана книга «Вечная мерзлота и строительство на ней».
«Мерзлотная станция — уютное тихое учреждение, вполне соответствующее сосредоточенной научной работе. Людей здесь мало — всего-навсего, с рабочими, 25 человек. Начальство культурное, добропорядочное и благожелательное, так что с ним можно будет хорошо работать. Станция на отлёте, за нею поле, так что чувствуешь себя как в деревне или на даче… Когда вам можно будет приехать ко мне, то тут будет где походить по окрестностям. Книг здесь немного, но есть хорошие и трудно доставаемые… Солнца тут ещё больше, чем в Свободном, — местность выше и воздух чище. Небо безоблачное, и солнце, попадая на лицо, греет. Вот сейчас сижу в комнате, и лицу от солнечных лучей даже жарко… Не забывайте своего папу, живите бодро»*.
* из письма А. М. Флоренской. 18 февраля 1934 года. Сочинения: в 4 т. Т. 4: «Письма с Дальнего Востока и Соловков»
1 сентября 1934 года Павел Флоренский был отправлен на Соловки, в одно из лагерных отделений БелБалтЛага, где работал на Соловецком лагерном заводе йодной промышленности, занимался проблемой добычи йода и агар-агара из морских водорослей. Именно Флоренскому обязан своим появлением «умный йод», продающийся сейчас в аптеках.
«Весна тут задерживается, каждую ночь подмораживает, несмотря на тёплый, сравнительно, день. Снег только начинает таять, образовались проталинки, в общем же всё под белым покровом. Море вскрылось лишь местами. Никаких признаков зелени, понятно, нет. Зато белые ночи уже проявили себя. Ты спрашиваешь об агар-агаре. Это вещество вырабатывается из водорослей тёплых морей, но, несомненно, можно получить какой-то родственный продукт и из водорослей соловецких. Как раз вот последние дни я сижу над этой задачей. Тут выступают тонкие вопросы органической и коллоидной химии, так что надо работать головой. Но кроме обсуждаемого продукта из водорослей можно извлечь и ещё много ценных материалов, над ними мы работаем, чтобы всё вещество водорослей использовать по возможности полностью»*.
* из письма О. П. Флоренской. 16 мая 1935 года. Сочинения: в 4 т. Т. 4: «Письма с Дальнего Востока и Соловков»
25 ноября 1937 года особой тройкой НКВД Ленинградской области Павел Александрович Флоренский был приговорён к высшей мере наказания и расстрелян.
«Как-то на днях видел во сне, что приехал в Сковородино, но что там нашёл разорение и беспорядок, что меня огорчило. Боюсь перемен… Сейчас я вошёл в Соловецкую природу и потому начинает казаться, что обстановка должна измениться, но не в ту сторону, которая была бы желательна… Сейчас сижу на веранде перед окном и время от времени смотрю на расстилающуюся даль с её заливами, полуостровами и островами. Море голубое — стальное. На ближайшем заливе искрятся бесчисленные всплески света, и я понял, почему мёртвыми выходят они на фотоснимках и картинах: каждый всплеск есть не точка, а световая стрела, вылетающая из моря. Эти световые линии, мгновенно возникающие и исчезающие перекрещиваются между собою во всевозможных направлениях и образуют живую сетку»*.
* из последнего сохранившегося письма, отправленного А. М. Флоренской. 18 мая 1937 года. Сочинения: в 4 т. Т. 4: «Письма с Дальнего Востока и Соловков»
«Приезжал почти всегда весной, потому что очень любил корюшку…». Художница Наталия Андреевна Флоренская о Павле Флоренском
— Наталия Андреевна, вы помните, когда осознали себя племянницей Павла Флоренского?
— Это очень сложный вопрос. Папа (Андрей Александрович Флоренский, младший брат Павла Флоренского — Прим.) рассказывал мне о нем ещё в детстве, но очень неопределенно, без подробностей. Я знала только, что Павел Александрович был репрессирован, арестован, но не знала почему, из-за чего. Очевидно, мне даже не пытались это объяснить — тогда для этого было неподходящее время.
Классе в 9‑м или 10‑м — это были 50‑е — я первый раз поехала в Москву, в гости к родственникам. Там мой племянник (Павел Васильевич Флоренский, внук Павла Флоренского — Прим.) как-то сказал: «А тебя никогда не спрашивают, не родственница ли ты Флоренского?» Я удивилась: «А почему должны спрашивать?»
От племянника я много узнала о Павле Александровиче. А потом — не помню, когда точно, но тоже в 50‑е — папа привёз из Москвы фотографии, кое-какие документы семейные. Помню, что уже на первом курсе художественного училища я рассказывала о нём однокурсникам.
— Как они реагировали?
— Интерес был, но неглубокий. Всё-таки мы были ещё очень молодыми.
— Что вы почувствовали, когда наконец узнали об этой части истории вашей семьи?
— Подумала, что теперь в моей жизни есть нечто особенное, необыкновенное. Можно сказать, это была гордость, но такая детская, несерьёзная. Я ещё практически ничего не читала из его работ.
— Когда вы начали читать Павла Флоренского и почему? С чего начинали?
— Начала читать, когда его начали издавать — но это было много позже. В СССР публикаций было очень мало, и появлялись они чаще всего в маленьких журналах. Это были даже не отрывки из его произведений, а просто статьи о нём. «Имена», «Иконостас», «Столп и утверждение истины» и другие его работы были опубликованы только в 90‑е.
Надо сказать, что для меня это было непростое чтение. Некоторые вещи сразу дались, были понятны, а некоторые оказались совершенно недосягаемы. Я думаю, эта недоступность происходила из необразованности — мы не знаем каких-то вещей, которые были в старом образовании, до революции. Потом, со временем, конечно, стало легче. Что-то я перечитывала, а что-то — нет.
— Что перечитывали?
— Часто перечитываю его воспоминания о прожитых годах, которые посвящены его детям, и генеалогические исследования — то, что в Соловках было написано. Оттуда я много узнала о нашей семье, даже о моём папе. Я папу очень рано потеряла — он умер в 1961 году, ему был всего 61 год, а мне 21. Мне очень не хватило с ним взрослого общения — до 20 лет я ещё была вроде как ребёнок.
— Если бы вы успели поговорить с отцом о Павле Александровиче, о чём бы спросили?
— О том, какой он был. Но об этом потом много мама рассказывала. Она говорила, что Павел Александрович часто отправлялся повидаться с папой в Петербург. Приезжал почти всегда весной, потому что очень любил корюшку — такой трогательный момент. Они много гуляли по вечерам, разговаривали. Меня тогда ещё не было, родилась через два года после смерти Павла Александровича. Правда, когда я родилась, дату его смерти ещё никто не знал. Нам сообщили, что он умер якобы в 1941 году. Как было на самом деле, узнали очень поздно.
Я как раз сегодня вспоминала, как в 1982 году мы ездили в Москву с сыном, дочерью и племянницей, когда Павлу Александровичу исполнялось 100 лет — это очень широко отмечалось. Его имя — одно из первых, которое в 80‑е вынули из небытия. Тогда же вышла крупная публикация о Павле Александровиче.
На юбилее пытались собрать всю нашу семью. Я не помню, к сожалению, где было это торжественное заседание, в каком-то очень большом зале. Знаете, что меня поразило? Нас привели в комнату, где собрались все Флоренские. Столько родственников, невообразимо просто! Многих я знала, но далеко не всех.
Знаете, я иногда сталкиваюсь с тем, что мной интересуются только потому, что я родственница Флоренского. А не мной лично. Дело не в том, что я хочу к себе какого-то особенного отношения. Просто часто люди, когда начинают мной интересоваться, спрашивают: «А вы не родственница?» Приходится всем отвечать: «Да, родственница…»
— Какими ещё воспоминаниями о Павле Флоренском от знавших его членов семьи вы могли бы поделиться?
— Много чего рассказывали. Но есть такие вещи, которые всё-таки не для публичного освещения. Иногда речь о каких-то внутрисемейных трудностях — ведь нас всех так много! Много ветвей, разных по духу людей.
Но должна сказать, что в семье Павла Александровича — у моих бабушки и дедушки — были очень трогательные отношения, братья и сёстры друг друга очень любили. Это я помню и по папе — он очень трепетно относился к семье, к брату, очень страдал из-за того, что так сложилась его судьба. И ведь ещё один их брат (Александр Александрович Флоренский — Прим.) тоже погиб в лагере.
А папа был самым младшим ребёнком, поэтому его все любили, как любят самых маленьких. У меня есть письмо 1917 года, в котором Павел Александрович пишет Николаю Францевичу Эрну, генерал-майору Генштаба Русской императорской армии, с просьбой помочь устроить папу в Кавказскую конную дивизию. Ему тогда было всего 17.
— Ваш папа действительно так хотел в армию? Почему?
— Кавказские корни… В конную армию хотел. Я думаю, тогда ещё папа не представлял, чем он будет заниматься в жизни. Только кончил школу, а тут такое сумасшедшее время началось. Это была катастрофа — и семейная катастрофа тоже. В 1915 году наша семья покинула Тифлис и переехала в Москву. Когда жили в Тифлисе, всё было замечательно, жизнь была совершенно другая. И вдруг всё обрушилось.
В Гражданскую войну, в 1919 году, папа служил санитаром в поезде. В Кавказскую кавалерийскую дивизию он так и не попал — в 1918 году она прекратила существование. Потом выучился в военной академии (военные курсы комсостава РККА — Прим.) и стал инженером. Это было уже в 1920‑е.
— Давайте вернёмся к трудам Павла Александровича. Какие его взгляды вам близки, а какие не очень?
— Мне бы не хотелось об этом говорить. Конечно, какие-то взгляды мне кажутся неприемлемыми сейчас. Поэтому не хотелось бы на них останавливаться.
— Для вас Павел Флоренский прежде всего священник, писатель или учёный?
— В первую очередь учёный. Когда Павлу Александровичу исполнялось 100 лет, были опубликованы его фотографии, которых я раньше не видела. На одной из них он сидит у микроскопа. Этот снимок был сделан в лагере в Сковородино, где он работал на опытной мерзлотной станции. А я сама как раз тогда начала заниматься научной иллюстрацией и проводила жизнь за микроскопом.
Я почувствовала такую близость от того, что мы с ним занимаемся одинаковым делом! А потом я увидела его рисунки с Соловков, присланные в письмах. Он очень много и очень хорошо рисовал.
И ведь я тоже всё это рисовала! Есть масса водорослей, которые мы с ним изображали одинаково — ламинарию, красные водоросли. Это было для меня как чудо — обратившись к биологии, я оказалось с ним на одной волне. И надо же — ламинария!
— Получается, вы стали основательно изучать архив Флоренского только после 100-летнего юбилея?
— Да, тогда я всерьёз поняла, что всё это очень интересно, важно и нужно. После смерти папы мне достались документы, фотографии. Тогда же, в 1982 году, я впервые познакомилась с работами своей тёти, художницы Раисы Флоренской. С этого, наверное, всё и началось.
— Семейный архив документов хранится у вас?
— У меня есть фотографии и несколько писем. Есть несколько папиных детских школьных тетрадок из Тифлиса. И его документы — анкеты, справки военного и послереволюционного времени. Здесь же все фотографии, что папа привёз из Москвы после смерти Павла Александровича — это фото в основном тифлисского периода, дореволюционного.
— В конце 2021 года вы на свой странице в Фейсбуке опубликовали документ о приговоре Павлу Александровичу…
— Самого документа у меня нет. Фото приговора мне когда-то прислал один человек с просьбой не публиковать, поскольку получил он его негласно. В прошлом году я решила, что с тех пор прошло уже много времени, и выложила его на Фейсбуке. Когда я сделала пост, мне прислали много ссылок на материалы — оказалось, документ уже неоднократно публиковали.
— Почему для вас было важно его опубликовать?
— Потому что сейчас такое время. Исчез «Мемориал»**. Существует масса людей, которые не верят или не хотят верить, что репрессии были в истории нашего государства, считают, что всё это выдумки. Но ведь это правда! И чем больше людей будут знать об этом — тем лучше.
— Как вы думаете, почему Павел Александрович не воспользовался возможностью уехать из страны, чтобы спастись?
— Это очень сложный вопрос, на который, мне кажется, нет ответа. Я знаю, что у Павла Александровича была такая возможность, но не уверена, что она могла воплотиться. Были хлопоты и просьбы, но это не значит, что всё случилось бы.
Сегодня этот вопрос — стоит ли уезжать из России — тоже встаёт перед многими, и передо мной в том числе. Возможность эмигрировать в Америку у меня появилась ещё в 1991 году. Я жила в Вашингтоне и три с половиной месяца работала в Смитсоновском институте. Но постоянно чувствовала себя чужой. Так что уехала обратно в Россию.
— Видимо, включилось что-то вроде чувства родины?
— Когда говорят «родина» — я не понимаю, про что говорят. Это какое-то понятие из учебника. Что это? Город, страна, семья? Это слово меня коробит, я постоянно спотыкаюсь об него. Мне кажется, родина — это ощущение себя. Вы же ощущаете как-то свою личность. Я не имею в виду значимость этой личности. А просто — «я», моё «я» — оно вот такое. Это и есть родина. Поэтому желание куда-то уехать может быть желанием потерять себя как личность, убежать от себя. А это невозможно. Куда бы ты ни попал, все равно ты — это ты. Поэтому в первую очередь менять надо что-то в себе.
— Для тех, кто захочет изучать историю Павла Александровича, с чего вы посоветуете начать?
— С чтения его дневников (опубликованы под названием «Детям моим. Воспоминания прошлых лет» — Прим.) А дальше уже по мере интереса. Многих интересуют его религиозные взгляды и философия, но нужно быть готовым к тому, что читать эти труды будет непросто.
* Медиапроект «Север.Реалии» включён Минюстом РФ в реестр СМИ-иноагентов
** Международное историко-просветительское общество «Мемориал», а также межрегиональный Правозащитный центр «Мемориал» включены Минюстом РФ в перечень НКО-иноагентов
Мы обязаны сопроводить текст данными примечаниями по требованию закона.
Читайте также «Инклюзия как искусство: выставка „Вне истеблишмента“ в Русском музее».
