Впервые выборы. Как Россия голосовала в 1906 году

Появ­ле­ние все­на­род­но изби­ра­е­мой Госу­дар­ствен­ной думы ста­ло резуль­та­том началь­но­го эта­па Пер­вой рус­ской рево­лю­ции. Пер­вый мани­фест о наме­ре­нии созвать «зако­но­со­ве­ща­тель­ное уста­нов­ле­ние» был издан 6 авгу­ста 1905 года. Впро­чем, из четы­рёх наи­бо­лее извест­ных и попу­ляр­ных демо­кра­ти­че­ских норм — все­об­щие, пря­мые, рав­ные и тай­ные выбо­ры — в Рос­сии ока­за­лась реа­ли­зо­ван­ной толь­ко одна — тай­ная пода­ча голосов.

Выбо­ры не были ни все­об­щи­ми, ни пря­мы­ми, ни рав­ны­ми. Изби­ра­те­ли сор­ти­ро­ва­лись по иму­ще­ствен­но­му цен­зу. Выбо­ры про­хо­ди­ли раз­но­вре­мен­но. Кро­ме это­го, дей­ство­ва­ла кури­аль­ная систе­ма, ранее апро­би­ро­ван­ная на зем­ском и город­ском само­управ­ле­нии: изби­ра­те­ли рас­пре­де­ля­лись по кури­ям, в кото­рых было раз­ное чис­ло сту­пе­ней выбо­ров. В ито­ге один выбор­щик на 2 тыся­чи насе­ле­ния голо­со­вал в зем­ле­вла­дель­че­ской курии, один на 4 тыся­чи — в город­ской, на 30 тыся­чи — в кре­стьян­ской, на 90 тысяч — в рабочей.

Про­ти­во­ре­чия в изби­ра­тель­ной систе­ме, а так­же в целом новиз­на инсти­ту­та Думы и явле­ния выбо­ров, при­вле­ка­ли вни­ма­ние совре­мен­ни­ков. Ход выбо­ров был отра­жён в их вос­по­ми­на­ни­ях совре­мен­ни­ков. VATNIKSTAN при­во­дит самые инте­рес­ные отрыв­ки из мему­ар­ной лите­ра­ту­ры того времени.

---

Николай Езерский, депутат-кадет. О выборной кампании 1906 года

К нача­лу изби­ра­тель­ной кам­па­нии, при­бли­зи­тель­но в сере­дине фев­ра­ля, страх перед все­об­щей рево­лю­ци­ей зна­чи­тель­но осла­бел, крас­ный при­зрак поблед­нел от вре­ме­ни и от соб­ствен­ных неудач. Напро­тив, про­из­вол пра­ви­тель­ства стал рас­ти про­пор­ци­о­наль­но умень­ше­нию опас­но­сти. Оче­вид­но было жела­ние вер­нуть­ся на ста­рый путь, обра­тить в мёрт­вую бук­ву Мани­фест, прин­ци­пы кото­ро­го нача­ли уже про­ни­кать в созна­ние наро­да и из пар­тий­но­го лозун­га обра­щать­ся в наци­о­наль­ный сим­вол веры. Све­жо было ещё пре­да­ние о Даль­нем Восто­ке; по мере уве­ли­че­ния созна­тель­но­сти рос­ло недо­воль­ство ста­рым поряд­ком, кото­рый не хотел умирать.

Всё это созда­ва­ло ярко оппо­зи­ци­он­ное настро­е­ние. Даже у тех, кто был запу­ган рево­лю­ци­ей, рож­да­лось созна­ние, что предот­вра­тить её мож­но толь­ко путем свое­вре­мен­ных реформ, а их-то и не жела­ло пра­ви­тель­ство. Вме­сто амни­стии и уми­ро­тво­ре­ния после побе­ды оно ста­ло сво­дить счё­ты с про­тив­ни­ком за все гре­хи эпо­хи осво­бож­де­ния. Чем боль­ший круг лиц захва­ты­ва­ли репрес­сии, тем шире ста­но­вил­ся и круг оппо­зи­ции. Не тра­ди­ци­он­ный сту­дент и интел­ли­гент под­вер­гал­ся теперь пре­сле­до­ва­нию, а рядо­вой рабо­чий, под­лин­ный пахарь: народ почув­ство­вал на себе самом всю тяжесть поли­ти­че­ско­го бесправия.

Таким обра­зом, широ­кие слои насе­ле­ния были если не рево­лю­ци­о­ни­зи­ро­ва­ны, то отбро­ше­ны в оппо­зи­цию, когда откры­лась выбор­ная кампания.

Сооб­раз­но это­му настро­е­нию изби­ра­тель стал оце­ни­вать и пар­тии, высту­пав­шие перед ним. Все круп­ные пар­тии более или менее заяв­ля­ли своё недо­воль­ство пра­ви­тель­ством; мож­но было опа­сать­ся, что обы­ва­тель запу­та­ет­ся в их про­ти­во­ре­чи­ях, что он пото­нет в море про­грамм, нако­нец, что лич­ные сим­па­тии будут руко­во­дить им боль­ше, чем прин­ци­пи­аль­ные сооб­ра­же­ния. Мож­но было думать, что кам­па­ния прой­дёт на лицах, а не на пар­ти­ях. Неко­то­рые, напри­мер, г[осподин] Локоть, нахо­дят, что оно так и было.

То, что нам при­хо­ди­лось наблю­дать, сви­де­тель­ству­ет о про­ти­во­по­лож­ном: в доволь­но глу­хом горо­де Пен­зе, в цен­тре зем­ле­дель­че­ской Рос­сии, в выбор­щи­ки про­хо­ди­ли самые раз­но­об­раз­ные, дале­ко неоди­на­ко­во извест­ные жите­лям, а меж­ду тем они полу­ча­ли почти оди­на­ко­вое чис­ло голо­сов толь­ко пото­му, что все были вклю­че­ны в один спи­сок — в спи­сок Пар­тии народ­ной сво­бо­ды. Напро­тив, очень почтен­ные и извест­ные в сво­ей мест­ной сфе­ре люди тер­пе­ли пора­же­ние пото­му, что шли под зна­ме­нем дру­гой пар­тии, а это зна­мя тогда ещё име­ло неко­то­рый пре­стиж — это был Мани­фест 17 октября.

---

Николай Кареев, кадет, социолог. О выборах в Петербурге

При­зна­юсь даже, что не в памя­ти сво­ей, а в газе­тах вес­ны 1906 года мне при­шлось искать даты тогдаш­них петер­бург­ских выбо­ров в Госу­дар­ствен­ную думу. Тогда в обе­их сто­ли­цах выбо­ры были двух­сте­пен­ные: 20 мар­та были при­зва­ны к урнам изби­ра­те­ли, а через три с неболь­шим неде­ли, 14 апре­ля, про­ис­хо­ди­ли выбо­ры и самих депу­та­тов, все­го за две­на­дцать дней до откры­тия Думы. После это­го насе­ле­ние ещё три раза при­зы­ва­лось к изби­ра­тель­ным урнам, и вто­рые, тре­тьи, чет­вёр­тые тоже засло­ни­ли собою те, кото­рые были вес­ною 1906 г.

Память может сме­ши­вать раз­ные мел­кие и чисто внеш­ние подроб­но­сти этих выбо­ров, но суще­ствен­ное, то, чего не было и не мог­ло быть во вре­мя после­ду­ю­щих выбо­ров, осо­бен­но после акта 3 июня 1907 г., так и оста­ет­ся в памя­ти проч­но при­уро­чен­ным к выбо­рам 1906 г. Преж­де все­го, впо­след­ствии не было той отно­си­тель­ной сво­бо­ды пред­вы­бор­ной аги­та­ции, кото­рая доволь­но бес­пре­пят­ствен­но поль­зо­ва­лась тогда внеш­ним «ока­за­тель­ством». Пар­тий­ные коми­те­ты моби­ли­зо­ва­ли зна­чи­тель­ные силы, меж­ду про­чим, из уча­щей­ся моло­де­жи, укра­шав­шей­ся пар­тий­ны­ми знач­ка­ми и испол­няв­шей раз­ные вто­ро­сте­пен­ные функ­ции агитации.

Пер­вич­ные выбо­ры 20 мар­та чув­ство­ва­лись на ули­цах горо­да как в празд­нич­ный день, но лич­но я с утра и до вече­ра про­вёл в акто­вом зале уни­вер­си­те­та, куда со сво­и­ми бюл­ле­те­ня­ми явля­лись изби­ра­те­ли Васи­льев­ско­го ост­ро­ва. Гово­рю боль­ше пона­слыш­ке и на осно­ва­нии того, что писа­лось в газе­тах. Позд­нее выбо­ры уже не вызы­ва­ли тако­го ожив­ле­ния на ули­цах горо­да, и дни, когда они про­ис­хо­ди­ли, оста­ва­лись для обы­ва­те­лей про­сты­ми буд­ня­ми, так как адми­ни­стра­тив­ные меро­при­я­тия уже не дава­ли места преж­не­му оказательству.

Мне вспо­ми­на­ет­ся акто­вый зал уни­вер­си­те­та, где, как я толь­ко что ска­зал, пода­ва­ли свои голо­са васи­ле­ост­ров­цы, белый, высо­кий, в два све­та зал с колон­на­ми, видав­ший в сво­их сте­нах нема­ло вся­ких собра­ний: и тор­же­ствен­ных уни­вер­си­тет­ских актов, и засе­да­ний учё­ных обществ, и съез­дов, и бур­ных сту­ден­че­ских схо­док, и не менее бур­ных митин­гов в быст­ро про­мчав­ши­е­ся «дни сво­бо­ды». Этот зал, носив­ший ещё на себе неко­то­рые сле­ды толь­ко что про­нес­ше­го­ся шква­ла, имел необыч­ный вид: пере­го­ро­жен­ный напра­во и нале­во от оста­вав­ше­го­ся посре­дине сво­бод­ным про­хо­да барье­ра­ми, за кото­ры­ми сто­я­ли боль­шие кар­тон­ные короб­ки, на урны совер­шен­но не похо­жие, и нахо­ди­лись чле­ны под­ко­мис­сий, про­ве­ряв­ших доку­мен­ты изби­ра­те­лей, отме­чав­ших их в спис­ках, брав­ших из их рук и опус­кав­ших в урны их изби­ра­тель­ные доку­мен­ты. Я был в чис­ле чле­нов одной комис­сии и впо­след­ствии испол­нял не раз такую же долж­ность, так что быв­шее тогда и быв­шее после сли­лось в моей памя­ти в одну общую картину.

Могу толь­ко ска­зать, что потом у меня не было тако­го настро­е­ния, как во вре­мя этих пер­вых выбо­ров. Дело было не в одной новизне, непри­выч­но­сти, дело было в созна­нии тор­же­ствен­но­сти момен­та, когда Рос­сия фак­ти­че­ски сде­ла­ла пер­вый шаг к осу­ществ­ле­нию народ­но­го пред­ста­ви­тель­ства, в важ­но­сти того, кому на этих пер­вых выбо­рах отдаст свои голо­са сто­ли­ца госу­дар­ства, и в вопро­се, какая судь­ба постиг­нет тот спи­сок кан­ди­да­тов в выбор­щи­ки, в кото­ром, меж­ду про­чим, сто­я­ло и моё имя.

Извест­но, что на этих выбо­рах побе­да доста­лась кан­ди­да­там Кон­сти­ту­ци­он­но-демо­кра­ти­че­ской пар­тии, за кото­рую во всех две­на­дца­ти частях горо­да было пода­но боль­шин­ство голо­сов, самое мень­шее — в 57 про­цен­тов — в Адми­рал­тей­ской части, самое зна­чи­тель­ное — в 68 про­цен­тов — в Нарв­ской части, сред­ним чис­лом для все­го горо­да в 62 про­цен­та. С «кадет­ски­ми» спис­ка­ми кон­ку­ри­ро­ва­ли спис­ки бло­ка четы­рех тоже кон­сти­ту­ци­он­ных пар­тий, но мак­си­мум голо­сов, подан­ных за его кан­ди­да­тов, вез­де ока­зы­вал­ся ниже мини­му­ма, полу­чен­но­го последними.

---

Фёдор Родичев, депутат от кадетской партии. О выборах в Весьегонске (Тверская губерния)

Захо­те­лось ему посмот­реть выбо­ры. От нас до Устюж­ны 70 вёрст. (Город этот зна­ме­нит тем, что неко­гда в нем про­изо­шла исто­рия, дав­шая повод Гого­лю напи­сать «Реви­зо­ра»). Доро­га была из неудач­ных. Верст 20 до Устюж­ны нам чуть не еже­ми­нут­но при­хо­ди­лось разъ­ез­жать­ся с под­во­да­ми устюж­ских изби­ра­те­лей, воз­вра­щав­ших­ся с выбо­ров. Мы скром­но усту­па­ли им доро­гу и сво­ра­чи­ва­ли в снег.

При­е­хав в Устюж­ну позд­но и, не ночуя, про­дол­жа­ли путь на Весье­гонск (54 вер­сты). Пого­да испор­ти­лась, и при­е­ха­ли мы уста­лые и уны­лые. Я был за пред­во­ди­те­ля дво­рян­ства, и мне при­шлось пред­се­да­тель­ство­вать в собра­нии, почти сплошь мужиц­ком. Мужи­ки были взвол­но­ван­ны, вни­ма­тель­но слу­ша­ли, но стес­ня­лись ещё ора­тор­ство­вать. Раз­го­во­ри­лись на дру­гой день во вре­мя кре­стьян­ских выбо­ров. Всем хоте­лось попасть в выбор­щи­ки. Очень уж было соблаз­ни­тель­но обе­ща­ние выбор­щи­ку про­го­нов. Но всех боль­ше хоте­лось попасть в выбор­щи­ки како­му-то питер­ско­му лавоч­ни­ку, кото­рый, щупая поч­ву, ошиб­ся и стал про­из­но­сить чер­но­со­тен­ные речи. Его под­дер­жал один ста­рый выжи­га из волост­ных стар­шин, но кон­чи­лось тем, что про­ва­ли­лись оба. Оба интри­го­ва­ли один про­тив дру­го­го. Никто же не был в состо­я­нии отка­зать­ся и не попы­тать сча­стья. Все бал­ло­ти­ро­ва­лись, и все провалились.

Нача­ли выбо­ры сна­ча­ла. Опять всех про­бра­ли, но сколь­ко надо выбра­ли, не пом­ню кого. Потом, кажет­ся, уже на сле­ду­ю­щий день, ста­ли выби­рать выбор­щи­ков от всех. Выбра­ли П. А. Кор­са­ко­ва, А. С. Мед­ве­де­ва, пред­се­да­те­ля упра­вы Пояр­ко­ва, меня и ещё не пом­ню кого. Гос­по­да изби­ра­те­ли не очень хоро­шо пони­ма­ли свою роль, и один так усерд­но поздрав­лял Кор­са­ко­ва, что тот дал ему пятиш­ни­цу на чай.

Вече­ром, взвол­но­ван­ные, мы рано лег­ли спать, чтоб выехать не поз­же двух часов и поспеть на желез­ную доро­гу, за 86 верст к один­на­дца­ти часам.

Отпра­ви­лись вовре­мя, в санях-роз­валь­нях. Я слад­ко спал и проснул­ся толь­ко, когда взо­шло солн­це. Было вели­ко­леп­ное теп­лое, сол­неч­ное утро. Мед­ве­дев коман­до­вал нашим поез­дом, ямщи­ки с воз­буж­ден­ным любо­пыт­ством, весе­ло вез­ли нас с поже­ла­ни­я­ми все­го хорошего.

Попи­ли чаю в доме у ста­ро­го, умно­го мужи­ка, кото­рый очень радо­вал­ся про­ва­лу чер­но­со­тен­цев. На стан­ции встре­ти­ли кашин­ских судей, кото­рые недо­уме­ва­ли, какую ноту им взять, радост­ную или огорченную.

Мы были весь­ма весе­лы и вери­ли в успех. Вот и Тверь. От зем­ле­вла­дель­цев всю­ду были выбра­ны ста­рые зна­ко­мые. А кре­стьяне были terra incognita.

Губерн­ский пред­во­ди­тель Голо­вин про­бо­вал рас­про­па­ган­ди­ро­вать ста­риц­ких мужи­ков, но это ему не уда­лось. Голо­вин жало­вал­ся: «Кого при­сла­ли из Ста­ри­цы? — Мошенников».

Нача­лись сове­ща­ния в гости­ни­це. Офи­ци­аль­ные собра­ния выбор­щи­ков в доме гим­на­зии нача­лись уже после выбо­ров в Госу­дар­ствен­ный совет. Выбо­ры эти не состо­я­лись. Открыл зем­ское собра­ние губер­на­тор Слеп­цов — эле­гант­ный гос­по­дин, друг Миха­и­ла Ста­хо­ви­ча, без­молв­ный сви­де­тель и попу­сти­тель изби­е­ния чёр­ной сот­ней тех лиц, кото­рые вече­ром 17 октяб­ря 1905 года собра­лись в губерн­ской упра­ве для обсуж­де­ния положения.

Левая зем­ско­го собра­ния про­чи­ла в Госу­дар­ствен­ный совет Е. В. де Робер­ти. Счи­та­ли голо­са. Мно­го неяс­ных. Но дру­го­го кан­ди­да­та, запас­но­го, мы не выстав­ля­ли. Слеп­цов про­из­нес коро­тень­кую речь и ушёл.

Пред­се­да­тель Голо­вин пошел про­во­дить Слеп­цо­ва до две­ри, вер­нул­ся, сел на своё место и открыл рот, чтоб про­из­не­сти при­вет­ствие. В эту мину­ту раз­дал­ся взрыв, потряс­ший все стек­ла в доме.

Голо­вин не докон­чил сло­ва и бро­сил­ся к дверям.

— Что такое?

— В губер­на­то­ра бро­си­ли бом­бу, его разо­рва­ло на части, и на сте­нах дво­рян­ско­го собра­ния кус­ки его мяса и мозги.

Голо­вин заяв­ля­ет, что не может пред­се­да­тель­ство­вать. Что делать?

Нуж­но, чтоб его место занял твер­ской уезд­ный пред­во­ди­тель дво­рян­ства, да тот не хочет. По насто­я­ще­му, закон­но­му поряд­ку, пред­се­да­тель­ство долж­но перей­ти к ново­торж­ско­му уезд­но­му пред­во­ди­те­лю М. И. Пет­рун­ке­ви­чу. Да как осу­ще­ствить это? Как оформить?

Пра­вые ушли. Собра­ние не состоялось.

На утро выбо­ры в Думу. Пошли выбор­щи­ки в зал гим­на­зии совещаться.

Чер­но­со­тен­ные ора­то­ры очень наде­я­лись на впе­чат­ле­ние убий­ства губер­на­то­ра. Мы тоже боя­лись, что изби­ра­те­ли мет­нут­ся впра­во. Ника­ко­го впе­чат­ле­ния. Мне даже жут­ко ста­ло от тако­го рав­но­ду­шия. Пред­ло­же­ние осу­дить убий­ство вооб­ще успе­ха не име­ло: «не наше дело».

Про­иг­рав эту кар­ту, чер­но­со­тен­цы ста­ли с него­до­ва­ни­ем гово­рить о про­ек­те при­ну­ди­тель­но­го отчуж­де­ния даже цер­ков­ных земель.

— А то как же? — послы­ша­лось из кре­стьян­ских рядов.

Вече­ром на собра­нии в гости­ни­це язы­ки раз­вя­за­лись. Наи­боль­шее сочув­ствие встре­ти­ла Пар­тия народ­ной сво­бо­ды. Зна­ли по име­ни Ива­на Ильи­ча и меня. И мне при­шлось под­дер­жать В. Д. Кузь­ми­на-Кара­ва­е­ва при­зна­ни­ем, что Пар­тия демо­кра­ти­че­ских реформ, это всё рав­но что Пар­тия народ­ной свободы.

Инте­ре­сен был ново­торж­ский кре­стья­нин Каран­да­шев, кото­рый заявил: «Глав­ное — сво­бо­да. Будет у нас сво­бо­да, будет и зем­ля, а не будет сво­бо­ды — на что нам земля?».

Лег­ли спать позд­но, утром в собо­ре под­пи­сы­ва­ли при­ся­гу, архи­ерей гово­рил речь с предо­сте­ре­же­ни­я­ми — никто его не слу­шал. Из собо­ра пошли в собра­ние. Нача­ли с выбо­ра кре­стьян­ско­го депу­та­та, кон­чи­ли доволь­но ско­ро. Выбра­ли стра­хо­во­го аген­та Суб­бо­ти­на, сту­ден­та тех­ни­че­ско­го учи­ли­ща, с умным, сим­па­тич­ным лицом. Обра­зо­ва­ние, оче­вид­но, импо­ни­ро­ва­ло крестьянству.

---

Фёдор Крюков, писатель, депутат Государственной думы от Войска Донского

Не без тру­да добрал­ся до род­но­го сво­е­го угла — Гла­зу­нов­ской ста­ни­цы: по весен­ним гря­зям, через играв­шие степ­ные бал­ки и ери­ки пять­де­сят вёрст от стан­ции желез­ной доро­ги ехал два дня. Одна­ко до выбо­ров в окруж­ном изби­ра­тель­ном собра­нии вре­ме­ни ещё было доволь­но — кажет­ся, дня четы­ре оста­ва­лось. За эти дни у меня в гостях пере­бы­ва­ли все цен­зо­вые выбор­щи­ки, ста­нич­ные обы­ва­те­ли, пла­тив­шие зем­ские сбо­ры: лавоч­ни­ки, вла­дель­цы вет­ря­ных мель­ниц, кир­пич­ных заво­дов, назы­ва­е­мых у нас про­сто сара­я­ми, кожев­ник, овчин­ник. При­хо­ди­ли за сове­том: нель­зя ли как укло­нить­ся от испол­не­ния высо­ко­го граж­дан­ско­го дол­га? Очень уж тру­ден путь до окруж­ной ста­ни­цы: через две реки пере­прав­лять­ся надо, а пере­пра­вы у нас — не дай Гос­по­ди! К тому же и вре­мя рабо­чее, каж­дый час дорог.

— Ну, как она будет, эта Госу­дар­ствен­ная дума? — отда­лён­но, дипло­ма­ти­че­ским путём начи­нал каж­дый посетитель.

Пона­ча­лу я при­ни­мал этот вопрос за искрен­ний инте­рес к ново­му госу­дар­ствен­но­му строю и очень усерд­но про­све­щал ино­го собе­сед­ни­ка каса­тель­но сущ­но­сти кон­сти­ту­ции. Он слу­шал с непро­ни­ца­е­мым видом, взды­хал, гово­рил иногда:

— Дай, Гос­по­ди… Пошли, Гос­по­ди… Дело непло­хое, как видать…

Потом осто­рож­но заки­ды­вал вопрос:

— Ну, а ехать-то как? надо, ста­ло быть?

Я, разу­ме­ет­ся, менее все­го был скло­нен поощ­рять абсен­те­изм и отве­чал твердо:

— Надо!

— А еже­ли не поехать?

— Нехо­ро­шо. Граж­дан­ский долг…

— Так-таки на шесть меся­цев и присундучат?

— Поче­му? то есть… за что?

— А вот… тут сказано.

В повест­ке, кото­рую совал мне в руку обла­да­тель новых граж­дан­ских прав, точ­но был ука­зан на обо­рот­ной сто­роне раз­мер кары за неза­кон­ное при­сво­е­ние изби­ра­тель­ных прав…

Овчин­ник Васи­лий Мит­рич, почтен­ный, бого­моль­ный, пра­виль­ный ста­рик с биб­лей­ской боро­дой, смир­ный, очень бояв­ший­ся вся­ких начальств и учре­жде­ний, взды­хая, говорил:

— Я в ногах у ата­ма­на ело­зил, про­сил: осло­бо­ни­те, ваше бла­го­ро­дие! — «Не могу, гово­рит, там для тебя во двор­це цар­ском крес­ло при­го­тов­ле­но, сто руб­лей не зря запла­че­ны…». Вро­де сме­ху это ему…

Мой сото­ва­рищ по выбор­ной курии, о. Иван, жиз­не­ра­дост­ный иерей, при­сут­ство­вав­ший при нашей бесе­де, тоже прыс­нул. Смех хлы­нул из него неудер­жи­мым фон­та­ном, засви­стел, заши­пел, забур­лил и запол­нил всю малень­кую горен­ку, где мы сидели.

— Ух-ху-ху-ху-ху… у‑ух-ху-ху-ху-ху… — сто­нал батюш­ка, мотая чёр­ной гри­ва­стой голо­вой. Отдох­нул слег­ка и, сквозь слё­зы гля­дя на уны­лую фигу­ру ста­ро­го овчин­ни­ка, он с тру­дом выговорил:

— Да‑а, бра­ти­ще… Васи­лий Мит­рич… это тебе, друг, не овчин­ные ква­сы… Ух-ху-ху-ху-ху… А что ж ты дума­ешь? Очень про­сто… сядешь и в кресло…

— Сиде­нье-то у меня гру­бо для это­го крес­ла, батюш­ка, — сми­рен­но воз­ра­жал овчинник.

---

Иван Лаврентьев, депутат от крестьян. О выборах в Казанской губернии

С этой чуд­ной, слав­ной поры про­шло десять лет — дол­гих, уны­лых, мрач­ных… Но не забы­ла и дол­го не забу­дет дерев­ня первую Госу­дар­ствен­ную думу — «Думу вели­ких народ­ных надежд». Она сто­ит в памя­ти про­сто­на­ро­дья как милая меч­та юно­сти — чистая, свет­лая, пре­крас­ная. С ней, пер­во­род­ной, у наро­да такое богат­ство отрад­ных пере­жи­ва­ний и впечатлений.

Про­стой дере­вен­ский народ вели­кие надеж­ды воз­ла­гал на нрав­ствен­ный авто­ри­тет сво­их пер­во­из­бран­ни­ков. Чуть ли не с постом и молит­вою, как к свя­то­му таин­ству при­сту­пал он к выбо­рам в первую Госу­дар­ствен­ную думу…

Вре­мя шло, рос­ло и шири­лось созна­ние мужиц­кое. Не все пони­ма­ли, конеч­но, чего это ещё хотят там в горо­дах, но мужи­ки погра­мот­нее уже сты­ди­лись теперь сво­их речей, что были в авгу­сте. А тут ещё при­е­хал наш сель­ский из Крон­штад­та, речей новых, горя­чих, газет инте­рес­ных при­вез. О Кре­стьян­ском сою­зе, о пар­ти­ях соци­а­ли­стов-рево­лю­ци­о­не­ров и соци­ал-демо­кра­тов узна­ли мужи­ки, но орга­ни­зо­вать­ся и при­мкнуть — поро­ху не хватило.

Всё-таки друж­ным натис­ком сде­ла­ли пере­во­рот в сво­ем сель­ском само­управ­ле­нии. Деся­ти­двор­ни­ков пере­из­бра­ли, сель­ско­го ста­ро­сту и волост­но­го стар­ши­ну новых выбра­ли «помяг­че» — ста­рые были слиш­ком власт­ные и гор­дые люди, чуя­ли за собой власть зем­ско­го началь­ни­ка и не ува­жа­ли «миру». Горя­чие голо­вы зем­ско­го даже все соби­ра­лись аре­сто­вать, да более ров­ные и выдер­жан­ные уго­во­ри­ли, а были они пораз­ви­тее, и не слу­шать их было нель­зя: «Напу­та­ешь на свою голо­ву, опосля и не раз­бе­рёшь». Обще­ствен­ный при­го­вор соста­ви­ли 6 декаб­ря 1905 года с тре­бо­ва­ни­я­ми «земель­но­го наде­ла», рав­но­пра­вия и поли­ти­че­ских свобод…

В вос­кре­се­нье 5 мар­та 1906 года весь двор волост­но­го прав­ле­ния и часть ули­цы были покры­ты наро­дом. Чле­ны волост­но­го схо­да — деся­ти­двор­ные, запоз­дав­шие прид­ти порань­ше, с тру­дом про­би­ва­лись внутрь прав­ле­ния. Были при­сла­ны пяте­ро страж­ни­ков и уряд­ник. Они не зна­ли, как посту­пить с наро­дом, кото­рый набил­ся в сени и в пер­вое отде­ле­ние прав­ле­ния. Когда нача­лась пере­клич­ка деся­ти­двор­ни­ков и они едва мог­ли выби­вать­ся в чистую поло­ви­ну прав­ле­ния, в писар­скую кан­це­ля­рию, двое страж­ни­ков заду­ма­ли было выпро­во­дить посто­рон­нюю пуб­ли­ку из ком­на­ты в сени. Почу­яв это, из сеней хлы­ну­ла народ­ная волна.

— Не сметь выго­нять! Здесь, может быть, судь­ба наша реша­ет­ся, а вы гони­те, не дае­те посмот­реть, послу­шать.., — крик­ну­ли из толпы.

Трес­ну­ла пере­го­род­ка, заскри­пе­ли, затре­ща­ли сту­лья, сто­лы, а из сеней напи­ра­ют всё силь­нее и силь­нее. Страж­ни­ков стис­ну­ли, что и рукой не отмах­нуть. Шум и крик нево­об­ра­зи­мые. Напрас­но стар­ши­на упра­ши­вал тол­пу дер­жать себя поти­ше и очи­стить волост­ное прав­ле­ние. Мужи­ки тяну­лись к страж­ни­кам и что-то зло­ве­щее и жут­кое напи­ра­ло оттуда.

— Ката­стро­фа полу­чит­ся, — испу­ган­но, и с какой-то уко­риз­ной заме­тил мне писарь, — попро­буй­те вы, может быть послушают.

Я мет­нул­ся к две­рям. Под­нял руки, что­бы вызвать вни­ма­ние, и сра­зу со всех сто­рон послы­ша­лись призывы:

— Ти-ше! Тише! Ш‑ш-ш!

В мину­ту ста­ло так тихо, что мураш­ки про­бе­жа­ли по телу и зату­ма­ни­ло отче­го-то в глазах.

— Послу­шай­те, ста­рич­ки и… това­ри­щи, что я вам ска­жу: страж­ни­ки сюда не само­воль­но при­е­ха­ли и оби­жать их не сле­ду­ет; есть при­каз, что­бы поли­ция нико­го из посто­рон­них на выбо­ры не допускала…

— Как это мож­но? — кто-то закри­чал от порога.

— Тише! Пого­ди! — дай послу­шать! Тише! — закри­ча­ли на него сра­зу десят­ки голосов.

— Я пони­маю, что вся­ко­му жела­тель­но посмот­реть, поэто­му и пред­ло­жил бы остать­ся здесь и вам, и страж­ни­кам, толь­ко с усло­ви­ем — не кри­чать, не пре­ры­вать хода выбо­ров. Соглас­ны ли так?

— Соглас­ны! Соглас­ны! — загу­де­ла толпа.

При­сту­пи­ли к выборам.

---

А. Бейлин, социал-демократ. О выборах на Ижорском заводе

В нача­ле 1906 года цар­ское пра­ви­тель­ство назна­чи­ло выбо­ры в I Госу­дар­ствен­ную думу. Петер­бург­ский гене­рал-губер­на­тор уве­до­мил началь­ни­ка Ижор­ско­го заво­да о том, что нуж­но соста­вить спис­ки ижор­цев, кото­рые, соглас­но Поло­же­нию о выбо­рах в Госу­дар­ствен­ную думу, име­ют пра­во при­нять в них уча­стие. Началь­ник заво­да гене­рал-май­ор Гросс был зол на рабо­чих, кото­рые в тече­ние все­го года бес­по­ко­и­ли гене­ра­ла заба­стов­ка­ми и кате­го­ри­че­ски­ми тре­бо­ва­ни­я­ми. Про­чи­тав уве­дом­ле­ние губер­на­то­ра, Гросс закричал:

— Не допу­щу их к выборам!

И настро­чил свой гене­раль­ский ответ, в кото­ром не было и кап­ли здра­во­го смыс­ла и лишь дикая зло­ба скво­зи­ла в каж­дом слове:

«Уво­лен­ные после заба­стов­ки, они все рабо­та­ют толь­ко один месяц и пото­му участ­во­вать в выбо­рах не могут».

По цар­ско­му изби­ра­тель­но­му зако­ну, преду­смат­ри­вав­ше­му для рабо­чих тыся­чи огра­ни­че­ний, участ­во­вать в выбо­рах по рабо­чей курии мог­ли толь­ко те рабо­чие, кото­рые про­ра­бо­та­ли на пред­при­я­тии не менее одно­го года. Гросс был дово­лен — он ото­мстил рабо­чим за всё. Он их всех лишил пра­ва выби­рать в Думу. Но тор­же­ство гене­ра­ла было преждевременным.

Неле­пость тако­го реше­ния была оче­вид­на, и во избе­жа­ние обостре­ния кон­флик­та губер­на­тор повто­рил своё рас­по­ря­же­ние и назна­чил выбо­ры на 5 мар­та. В назна­чен­ный день труб­ная мастер­ская запол­ни­лась кол­пин­ски­ми рабо­чи­ми. Как толь­ко рабо­чие ста­ли появ­лять­ся в мастер­ской, на ста­нок взо­брал­ся неиз­вест­ный кол­пин­цам аги­та­тор, при­е­хав­ший из горо­да боль­ше­вик, и обра­тил­ся к рабо­чим с речью. Он гово­рил, что цар­ская Дума не смо­жет быть выра­зи­тель­ни­цей инте­ре­сов наро­да, что чер­но­со­тен­ная Дума будет вер­ной при­служ­ни­цей царя, капи­та­ли­стов и помещиков.

— Долой, долой, — взре­ве­ли чер­но­со­тен­цы, — бей аги­та­то­ра! — и в гово­рив­ше­го поле­те­ли гай­ки и кус­ки жести. Рабо­чие пыта­лись ути­хо­ми­рить чер­но­со­тен­цев, но те не унимались.

В это вре­мя от труб­ной мастер­ской через двор к заво­до­управ­ле­нию быст­ро шли сыщи­ки, подо­слан­ные на собра­ние поли­цей­ским над­зи­ра­те­лем Шилей­ко. Поли­цей­ский над­зи­ра­тель не дре­мал. Он забла­го­вре­мен­но под­го­то­вил­ся к выбо­рам. Воин­ская коман­да была при­ве­де­на в бое­вое положение.

— Изби­ра­те­ли — народ нена­дёж­ный, — гово­рил Шилей­ко, — нуж­но быть гото­вым к тому, что при­дёт­ся вме­шать­ся в ход выборов.

Шилей­ко был наго­то­ве. Полу­чив сооб­ще­ние сыщи­ков о том, что на собра­нии высту­па­ют с рево­лю­ци­он­ны­ми реча­ми, он взял с собой воин­скую коман­ду и стре­ми­тель­но отпра­вил­ся в труб­ную мастер­скую. При появ­ле­нии поли­цей­ско­го над­зи­ра­те­ля неиз­вест­ный аги­та­тор пытал­ся скрыть­ся, но, окру­жен­ный со всех сто­рон чер­но­со­тен­ца­ми, был пере­дан в руки поли­ции. Во вре­мя обыс­ка у него не нашли ниче­го, кро­ме про­езд­но­го биле­та. Назвать свою фами­лию боль­ше­вист­ский аги­та­тор отказался.

На этих выбо­рах не при­сут­ство­ва­ли мно­гие рево­лю­ци­он­но настро­ен­ные рабо­чие. Часть из них была уво­ле­на после заба­стов­ки, часть не была вклю­че­на в изби­ра­тель­ные спис­ки. Доволь­ный исхо­дом выбо­ров, началь­ник Гросс писал в Петер­бург, что масте­ро­вые Ижор­ско­го заво­да избра­ли трёх упол­но­мо­чен­ных: один октяб­рист, один монар­хист, а один — так, «сред­ней партии».

---

Б. Глебов, М. Мительман, А. Уляновский. О выборах на Путиловском заводе

Завод напо­ми­нал бро­шен­ную вой­ска­ми кре­пость. Густые январ­ские сне­га засы­па­ли все пути на завод­ском дво­ре, улег­лись сугро­ба­ми у стен. От мастер­ской к мастер­ской про­тя­ну­лись узкие тро­пин­ки. Все­го 149 чело­век чис­ли­лось на заво­де в пер­вые дни ново­го 1906 года. Осталь­ные 12 с лиш­ним тысяч рабо­чих были рассчитаны.

Началь­ство с помо­щью чер­но­со­тен­цев соста­ви­ло спис­ки рабо­чих, кото­рых реше­но было не при­ни­мать обрат­но на завод как «бес­по­кой­ный эле­мент». У завод­ских ворот тол­пи­лись рабо­чие. Наем рабо­чих про­хо­дил мед­лен­но. Каж­до­го при­ня­то­го ощу­пы­ва­ли десят­ки глаз смот­ри­те­лей и поли­цей­ских, его про­ве­ря­ли по мно­го­чис­лен­ным спис­кам. Мно­гих пря­мо из про­ход­ной отправ­ля­ли в участок.

В мастер­ской каж­дый вновь посту­пив­ший пути­ло­вец полу­чил отпе­ча­тан­ный в типо­гра­фии спи­сок рабо­чих сво­е­го цеха. От рабо­че­го тре­бо­ва­лось, что­бы про­тив фами­лий рево­лю­ци­о­не­ров он делал помет­ки, а затем опус­кал спи­сок в осо­бый ящик. Но этот про­во­ка­ци­он­ный план, раз­ра­бо­тан­ный дирек­то­ром Бело­нож­ки­ным, потер­пел пол­ный крах: рабо­чие или вовсе уни­что­жа­ли спис­ки, или воз­вра­ща­ли их с отмет­кой «кра­моль­ник» про­тив фами­лий отъ­яв­лен­ных черносотенцев.

Чер­но­со­тен­цы, поли­ция, началь­ство ничем не мог­ли сло­мить бое­во­го настро­е­ния пути­лов­цев. Вся стра­на была охва­че­на рево­лю­ци­он­ным бро­же­ни­ем. Пуш­ки цар­ских усми­ри­те­лей не успе­ва­ли гро­мить бар­ри­ка­ды в одной части Рос­сии, как они вновь воз­ни­ка­ли в дру­гой. Рево­лю­ция ещё не была раз­би­та, и новый, ещё более мощ­ный подъ­ем мог начать­ся в самом бли­жай­шем будущем.

В такой обста­нов­ке про­ис­хо­ди­ли выбо­ры в I Госу­дар­ствен­ную думу, закон о кото­рой был издан 11 декаб­ря 1905 года. Пути­лов­ские рабо­чие по при­зы­ву боль­ше­ви­ков бой­ко­ти­ро­ва­ли выбо­ры в I Думу.

В день выбо­ров 5 мар­та 1906 года по всем мастер­ским про­хо­ди­ли собра­ния. Это были легаль­ные, доз­во­лен­ные вла­стя­ми собра­ния, но поли­ция и адми­ни­стра­ция силь­но бес­по­ко­и­лись. Рабо­чие собра­ния напо­ми­на­ли бур­ные митин­ги 1905 года. «Почти­тель­но» про­ве­ден­ные на завод кадет­ские про­фес­со­ра повсю­ду тер­пе­ли пора­же­ние. После речей тай­но при­шед­ших боль­ше­ви­ков каде­там не дава­ли гово­рить. Кто-нибудь заво­дил мотор, и про­фес­сор, но при­вык­ший к такой обста­нов­ке, сби­вал­ся и замолкал.

В лафе­то-сна­ряд­ной мастер­ской раз­да­ва­лись голоса:

— У нас уже есть выбор­ный, да его в тюрь­му упрятали!

— Отдай­те нам Поле­та­е­ва, тогда будем с вами разговаривать!

В помощь семье сво­е­го депу­та­та т[оварища] Поле­та­е­ва, избран­но­го в Петер­бург­ский совет рабо­чих депу­та­тов и аре­сто­ван­но­го цар­ски­ми вла­стя­ми, лафет­чи­ки еже­ме­сяч­но соби­ра­ли сум­му, рав­ную его месяч­но­му зара­бот­ку. И здесь во вре­мя изби­ра­тель­но­го собра­ния один из боль­ше­ви­ков взял шап­ку и начал обхо­дить това­ри­щей. Все заго­во­ри­ли, опус­ка­ли в шап­ку день­ги в помощь това­ри­щу и вовсе пере­ста­ли обра­щать вни­ма­ние на кадет­ско­го оратора.

На заво­де еди­но­душ­но при­ни­ма­лись боль­ше­вист­ские резо­лю­ции об актив­ном бой­ко­те Думы. На митин­гах шли сра­же­ния боль­ше­ви­ков с мень­ше­ви­ка­ми. Пре­да­те­ли рево­лю­ции — мень­ше­ви­ки вели про­стран­ные речи о том, что рево­лю­ция раз­би­та, рас­тут бес­чин­ства чёр­ной сот­ни и даже боль­ше того, — буд­то чер­но­со­тен­цы чуть ли не начи­на­ют захва­ты­вать пози­ции в сре­де рабо­чих. Этой наг­лой кле­ве­той на рабо­чий класс мень­ше­ви­ки пыта­лись запу­гать мас­сы, спро­во­ци­ро­вать их и совлечь на путь под­держ­ки контр­ре­во­лю­ци­он­ной чер­но­со­тен­ной Думы. В пушеч­ной, ново­ме­ха­ни­че­ской, паро­во­зо­ме­ха­ни­че­ской и дру­гих круп­ных мастер­ских боль­ше­ви­ки при­зы­ва­ли рабо­чих к еди­но­душ­но­му бой­ко­ту Думы, раз­об­ла­ча­ли пре­да­тель­скую линию мень­ше­ви­ков. Мас­сы шли за большевиками.

В день выбо­ров к изби­ра­тель­ным урнам пошли еди­ни­цы. Огром­ная мас­са пути­лов­ских рабо­чих с пени­ем рево­лю­ци­он­ных песен вышла из мастер­ских. Во дво­ре их жда­ло необы­чай­ное зре­ли­ще. Груп­па рабо­чих соору­ди­ла из тря­пок и соло­мы урод­ли­вое чуче­ло, оде­ла его в рва­ную блу­зу и шта­ны, пове­си­ла на шею дощеч­ку с над­пи­сью: «Наш депу­тат». Под хохот и свист­ки чуче­ло было постав­ле­но на теле­гу, при­вя­за­но к ней и собрав­ши­е­ся пока­ти­ли это соору­же­ние к кон­то­ре — вешать и отпе­вать «депу­та­та». Но там их встре­ти­ла поли­ция. С пес­ня­ми и сме­хом рабо­чие напра­ви­лись к воро­там. 6500 чело­век — боль­ше поло­ви­ны пути­лов­цев — ушло в этот день с рабо­ты. Это была пер­вая заба­стов­ка в 1906 году.

---

Борис Назаревский, консерватор. О выборах в Москве

Мне вспо­ми­на­ет­ся день пер­вых выбо­ров в Госу­дар­ствен­ную думу в Москве. Не знаю, как у дру­гих, но у меня от это­го дня остал­ся какой-то смут­ный и горь­кий оса­док на серд­це. Я видел, как люди суе­ти­лись, ста­ра­лись пока­зать, что этот день дол­жен быть осо­бен­но тор­же­ствен­ным, осо­бен­но радост­ным для всей Рос­сии, и, тем не менее, я созна­вал, что на самом деле это не так, что на самом деле люди толь­ко настра­и­ва­ют себя на этот лад, а в глу­бине души чув­ству­ют что-то совер­шен­но другое.

Преж­де все­го надо отме­тить, что корен­ная народ­ная мас­са оста­лась глу­бо­ко рав­но­душ­ной к выбо­рам. Если в Москве на выбо­ры яви­лось срав­ни­тель­но с дру­ги­ми горо­да­ми очень мно­го наро­ду, то в про­вин­ции, наобо­рот, в дни выбо­ров боль­шин­ство сиде­ло дома, как буд­то совер­шен­но не отда­вая себе отчё­та, к чему назна­че­ны эти выбо­ры и зачем нуж­на будет впо­след­ствии сама Госу­дар­ствен­ная дума.

Теперь мож­но сме­ло ска­зать, что кре­стьян­ство почти совсем не сыг­ра­ло ника­кой роли в рас­пу­щен­ной Госу­дар­ствен­ной думе: от одних обла­стей оно совер­шен­но не было пред­став­ле­но, от дру­гих, если и были кре­стьяне в Думе, то они мол­ча­ли и толь­ко при­слу­ши­ва­лись, что в Думе гово­ри­ли дру­гие. А ведь голос-то рус­ско­го кре­стья­ни­на был наи­бо­лее нуж­ным, был наи­бо­лее цен­ным. Веко­вой мол­чаль­ник так и не выска­зал­ся, так и не услы­ша­ли его ни Рос­сия, ни царь…

От име­ни кре­стьян­ства бра­лись гово­рить очень мно­гие, неко­то­рые из них, вро­де Ала­дьи­на, Жил­ки­на, Ани­ки­на — даже кре­стьяне по про­ис­хож­де­нию, но толь­ко по про­ис­хож­де­нию, по пас­пор­ту и не боль­ше. Все эти мни­мые кре­стьяне дав­ным-дав­но ото­рва­лись от мате­ри сырой зем­ли, дав­но поза­бы­ли, да, навер­но, и не зна­ли нико­гда, како­вы насто­я­щие, насущ­ные нуж­ды кре­стьян­ства, в чем лег­ла его веко­вая печаль, его бес­ко­неч­ная тос­ка о луч­шим буду­щем. Возь­мем хоть Ала­дьи­на — что он из себя пред­став­ля­ет? Учил­ся в гим­на­зии, был исклю­чен, при­мкнул к рево­лю­ци­о­не­рам, надол­го уехал из Рос­сии за гра­ни­цу — там окон­ча­тель­но на ули­цах Лон­до­на поте­рял свой рус­ской облик и свою рус­скую душу, вер­нул­ся в Рос­сию и каки­ми-то неис­по­ве­ди­мы­ми путя­ми попал в выбор­ные от зем­ли Рус­ской в Думу. О чём же он мог гово­рить там, как не о тре­бо­ва­ни­ях той рево­лю­ци­он­ной пар­тии, к какой он при­над­ле­жал и кото­рая ниче­го обще­го с рус­ским наро­дом не имеет.

Во вся­ком слу­чае, этот день дол­жен быть днем пол­ной сво­бо­ды сове­сти каж­до­го граж­да­ни­на — его дело нели­це­при­ят­но, по стро­го­му обсуж­де­нию подать свой голос за того, кто, как ему кажет­ся, луч­ше пред­ста­вит инте­ре­сы наро­да перед царем. Ника­ко­го внеш­не­го дав­ле­ния на совесть пода­ю­ще­го голос быть не долж­но, ина­че выбо­ры будут недействительны.

Что же мы виде­ли на выборах?

Длин­ная вере­ни­ца моло­дых людей, бары­шень, раз­ных гос­под перед вхо­дом… Они в бук­валь­ном смыс­ле про­пус­ка­ют сквозь строй изби­ра­те­лей. Изби­ра­те­лю про­тя­ги­ва­ют пач­ки бюл­ле­те­ней с напе­ча­тан­ны­ми име­на­ми, во мно­гих местах у изби­ра­те­лей выры­ва­ли из рук их бюл­ле­те­ни и заме­ня­ли своими.

«Бюл­ле­те­ни народ­ной сво­бо­ды!», «Граж­дане, пода­вай­те же голо­са за выбор­щи­ков Пар­тии народ­ной сво­бо­ды!», «Помни­те, что вы совер­ша­е­те пре­ступ­ле­ние, если вы не пода­ди­те голос за Пар­тию народ­ной свободы»!

Перед каж­дой изби­ра­тель­ной комис­си­ей сто­я­ла огром­ная тол­па этих «аги­та­то­ров» Пар­тии народ­ной сво­бо­ды. Дру­гие пар­тии были пред­став­ле­ны зна­чи­тель­но сла­бее. От одной изби­ра­тель­ной комис­сии к дру­гой лета­ли на лиха­чах луч­шие ора­то­ры Пар­тии народ­ной сво­бо­ды и про­из­но­си­ли то там, то здесь самые горя­чие речи. Иной раз меж­ду аги­та­то­ра­ми «народ­ной сво­бо­ды» и аги­та­то­ра­ми дру­гих пар­тий или про­сто изби­ра­те­ля­ми вспы­хи­ва­ли пере­бран­ки, завя­зы­ва­лись сна­ча­ла спо­ры, потом эти спо­ры пере­хо­ди­ли пря­мо в ругань, гла­за нали­ва­лись кро­вью, на лицах отра­жа­лась самая непод­дель­ная зло­ба, сжи­ма­лись кула­ки. Гово­рят, кое-где даже были драки.

— И это-то и есть все­на­род­ное свя­тое, дело?

— Это что! — уте­ша­ли све­ду­щие люди, — вон, в Аме­ри­ке, гово­рят, дело на выбо­рах обык­но­вен­но кон­ча­ет­ся револь­вер­ны­ми выстрелами.

В неко­то­рых изби­ра­тель­ных участ­ках чрез­вы­чай­но успеш­но аги­ти­ро­ва­ли в поль­зу Пар­тии народ­ной сво­бо­ды кра­си­вые барыш­ни, очень лов­ко под­со­вы­вав­шие изби­ра­те­лям свои бюллетени.

— А вот в Пари­же, — пере­да­ва­ли све­ду­щие люди, — так пря­мо за боль­шие день­ги нани­ма­ют в каче­стве аги­та­то­ров самых кра­си­вых коко­ток, и дело идёт очень успешно.

Когда после дол­го­го сто­я­ния на ули­це вхо­дишь нако­нец в дом, что­бы подать свой голос, то видишь преж­де все­го огром­ные пла­ка­ты, накле­ен­ные на стене: эти пла­ка­ты повто­ря­ют то же самое, что гово­рят аги­та­то­ры дан­ной пар­тии. Боль­ше все­го пла­ка­тов, конеч­но, от Пар­тии народ­ной сво­бо­ды. Напи­са­ны эти объ­яв­ле­ния огром­ны­ми бук­ва­ми, и почти каж­дое такое объ­яв­ле­ние начи­на­ет­ся сло­ва­ми «Царь и народ». Даль­ше идёт про­грам­ма пар­тии или, вер­нее, целый ряд обе­ща­ний: равен­ство всех граж­дан перед зако­ном, все­воз­мож­ные сво­бо­ды, зем­ля кре­стья­нам и так далее, и так далее.

Но, стран­но, вся эта обста­нов­ка напо­ми­на­ет отнюдь не все­на­род­ное свя­тое дело, а какое-то гро­мад­ное тор­жи­ще, какую-то ярмар­ку, где тор­гов­цы на раз­ные лады выкри­ки­ва­ют свой товар, рас­хва­ли­ва­ют его вся­че­ски, ста­ра­ют­ся зама­нить поку­па­те­ля толь­ко к себе и отвлечь от сосе­дей. Это базар, и, гля­дя на про­ис­хо­дя­щее, слы­ша, как та же Пар­тия народ­ной сво­бо­ды уси­лен­но вос­хва­ля­ет себя и оже­сто­чен­но руга­ет дру­гих, неволь­но при­хо­дишь к заклю­че­нию, что здесь кто-то кого-то хочет обмануть.

---

Боль­шин­ство в Думе пер­во­го созы­ва полу­чи­ли каде­ты. Их было 179 депу­та­тов, «тру­до­ви­ков» — 97, октяб­ри­стов — 16 депу­та­тов, соци­ал-демо­кра­тов — 18. От наци­о­наль­ных мень­шинств — 63 пред­ста­ви­те­ля, от бес­пар­тий­ных — 105. Дума носи­ла оппо­зи­ци­он­ный харак­тер. Неуди­ви­тель­но, что дол­го­ждан­ный зако­но­да­тель­ный орган был вско­ре рас­фор­ми­ро­ван. I Госу­дар­ствен­ная дума про­су­ще­ство­ва­ла мень­ше трёх меся­цев — с 27 апре­ля по 9 июля 1906 года.