Тема наркотиков в Советском Союзе считалась табуированной. Укоренилось представление, будто бы в СССР времён «застоя» не было наркотиков. VATNIKSTAN демонстрирует обратное. Мы уже рассказывали, как советское правительство боролось с наркоманией. Теперь же публикуем уникальный материал — перевод статьи Юрия Брохина Dope in Russia, вышедшей в октябрьском номере журнала High Times в 1978 году.
Бывший киносценарист, родившийся в Днепропетровске, Юрий Брохин эмигрировал в США в 1972 году. В Америке Юрий Брохин написал две книги — основанную на личном опыте Hustling on Gorky Street: sex and crime in Russia today 1975 года и The big red machine: The rise and fall of Soviet Olympic champions в 1978 году. Первая книжка принесла Брохину баснословные 25 тысяч долларов — он ходил на американские телешоу, стал старшим товарищем молодого литератора Эдуарда Лимонова (Брохин — главный герой лимоновского рассказа «Студент»), ездил по Нью-Йорку на «бьюике» или кадиллаке.
В 1982 году 48-летнего Юрия Брохина найдут застреленным в собственной квартире Манхеттене. О смерти писателя напишет The New York Times, убийство будут связывать с русской мафией, также будут циркулировать слухи о вовлечённости КГБ, а работы Юрия Брохина превратятся в библиографическую редкость.
Неискушённый американец, впервые ступивший в зал прилёта Московского международного аэропорта Шереметьево, обычно и не подозревает, где и что можно достать в столице Социалистического лагеря. Только от опытного взгляда настоящего ветерана не смогут ускользнуть двое симпатичных и одетых на западный манер молодых людей, которые шёпотом в мужском туалете направят в нужную сторону. Эти двое вовсе не дилеры, а обычные карточные шулера, и их маленькое, но хлебное дельце позволяет им разжиться деньгами на дурь. Риски, на которые они идут, чтобы достать очередную дозу, вполне способны обеспечить им от восьми до десяти лет на нарах, но несмотря на это, они всё равно продолжают делать своё дело с маниакальным усердием и по несколько раз в день.
Нехило «уработанные» и донельзя манерные, двое мужчин быстро вклиниваются в толпу вновь прибывших, где выискивают себе новых потенциальных «покупателей»: строителя, вернувшегося, допустим, после двух лет работы в Бангладеш; или армейского лейтенанта, который служил техническим консультантом где-нибудь в Эфиопии. Как только клиент найден, его буквально берут под руки и сопровождают до такси, на котором все вместе едут до центра Москвы — а это, ни много ни мало, минут 45 езды. Заднее сиденье машины тут же становится своеобразным столом для игры в очко или блек-джек, где результаты якобы зависят от случая, но при этом на деле они почему-то всегда в пользу кайфоманов.
За свой труд эти два прохиндея получают в среднем 1000 специальных рублёвых сертификатов, проигранных такими привилегированными по местным меркам путешественниками. Этот тип денег позволяет жителям России отовариваться в одном из специальных, эксклюзивных магазинов Москвы, которые называются «валютными» и работают только с подобными сертификатами и валютами капстран. На чёрном рынке один такой «сертификатный» рубль стоит целых восемь настоящих, а поэтому выигрыш наших дельцов взлетает до баснословных 8000 рублей (12 000 долларов). На минуточку, средняя зарплата в России составляет около $180, а поэтому вряд ли стоит объяснять, какие деньги тут стоят на кону.
Далее эти два товарища с пухнущими от денег кошельками появляются на Центральном рынке, где смуглые кавказские горцы шумно и настойчиво впаривают всем желающим свои товары. На стоянке такси им передают 100-граммовые пакеты с гашишем за 30 рублей и один грамм порошкового морфина — за 18.
В подземном переходе между гостиницей «Интурист» и Площадью Революции длинноволосый молодой человек несёт дозор в ожидании иностранцев и на ломаном английском бормочет: «косяки на развес». Его товар — пустые трёхдюймовые фильтры для папирос «Казбек» (это такие местные сигареты), наполовину наполненные смесью табака и анаши (так тут зовут коноплю).
Все иностранцы, которым посчастливилось оказаться в биллиард-клубе «Академия» в Парке Горького — настоящем центре московской наркожизни, — буквально впадают в ступор от бьющего в нос аромата свежей дури. Здесь она доступна чуть ли не в оптовых количествах, а местные менты, кажется, намерено отворачиваются, пока работают дилеры.
Хотя наркотики тут не настолько массовый феномен, как, например, в Америке, советские власти развернули бурную запретительную деятельность и за последнее десятилетие увеличили сроки за связанные с наркотиками преступления аж в три раза — до нынешних 15 лет, которые придётся отбывать в самых жёстких тюрьмах мира. В стране, где настоящие новости нужно собирать по крупицам (они попросту отсутствуют в масс-медиа), выуживая их из витиеватого языка официальных речей, такие суровые наказания лишь показывают, что Кремль отчаянно пытается остановить распространение наркотиков излюбленным и проверенным методом — с помощью запугивания и террора.
Несколько недавних статей государственных СМИ, посвящённых наркотикам в Москве, обрушивают целый шквал избитых клише в адрес ЦРУ за то, что те якобы пытаются принести в страну эту «иностранную» заразу. Но правда в том, что ещё в конце пятидесятых КГБ, абсолютно убеждённый в разлагающем влиянии наркотиков, начал массово распространять морфин и героин в Южной Корее и на Кубе, что должно было послужить плацдармом для планомерного «свержения» Америки.
Сейчас, дюжину лет спустя, советские власти забросили это дело как слишком затратное, а генеральная линия Партии ограничивается лишь антиамериканскими лозунгами и подавлением любых упоминаний о русской наркокультуре, которая, вне всяких сомнений, старше всей американской нации вместе взятой.
В прошлые века, вдоль южных границ Российской Империи — в Туркестане и Казахстане — на базарах Самарканда клубился манящий дым опиумных трубок, смешанный со сладким кальянным дымом, в то время, как в чайханах (ночных кафе) Бухары путешествующие князья и бароны проводили длинные ночи за курением богато украшенных чубуков — почти обязательная процедура для изучения восточной экзотики.
В Петербурге начала века настоящим атрибутом аристократии был кокаин. Николай, Александра, могучий старец Григорий Распутин и «золотой мальчик» Феликс Юсупов любили побаловаться «снежком» прямо с карманных драгоценных яиц, сделанных модным в то время ювелиром Карлом Фаберже. Популярный певец Александр Вертинский с чувством исполнял для гостей кабаре романс, начинавшийся со слов:
«О, кокаин, о, пыль серебряная…».
В декадентских литературных салонах поэтические вечера Александра Блока, Сергея Есенина, Велимира Хлебникова и Анны Ахматовой шли рука об руку с трубочкой и ложкой.
Члены движения футуристов, школы для молодых поэтов и художников, во главе которой стояли местные «плохиши» Владимир Маяковский и Давид Бурлюк, а также самые ярые противники буржуазного искусства Петербурга, регулярно нюхали перед тем, как выйти на театральные подмостки города в ярких пиджаках и с разукрашенными лицами. В таком состоянии они буквально «взрывались» и начинали с пылом метать свои тяжёлые, горловые рифмы в толпу — прямо как апологеты сегодняшнего панк-движения.
После Второй Мировой Войны тысячи раненых советских граждан подсадили на иглу в больницах по всей стране. У сотен обезображенных — безруких, безногих, с телами, полными остатков шрапнели, — формировалась серьёзная зависимость от обезболивающих, поэтому они штурмовали клиники и аптеки в поисках новой дозы. Однажды они даже угрожали взорвать здание Министерства здравоохранения. Пытаясь не допустить скандал, власти сначала немного поколебались, но в итоге дали всем раненым ветеранам войны особые рецепты, которые гарантировали им еженедельную дозу первоклассного морфина. Неудивительно, что тут же возник и весьма процветающий чёрный рынок: рецепты подделывали, а из морфина делали опасное и разбавленное подобие героина. Однако этих порождённых войной торчков и их поставщиков в конце концов ждал излюбленный «рецепт» от Иосифа Сталина — трудовые лагеря. В начале пятидесятых, когда миллионы советских граждан всё ещё отбывали сроки за неизвестные им самим проступки, наркотики добрались и до ГУЛАГа.
И хотя представители организованной преступности, так называемые «воры», имели чёткие правила (даже законы), запрещающие употреблять наркотики членам их банды, они быстро сориентировались в новой реальности и монополизировали рынок поставок и продаж. В Сибири, прямо в сорокоградусные морозы, водители-дальнобойщики, имеющие доступ в лагеря, сотрудничали с осуждёнными и умудрялись вывозить дурь во внешний мир: они заворачивали гашиш или морфин в мокрые тряпки и прикрепляли их к шинам фур — на сильном морозе посылка мгновенно примерзала к резине.
Самой распространённой болезнью, которую симулировали заключённые в тюремных больницах, был геморрой: выдаваемые суппозитории откладывались в сторонку, чтобы потом быть расплавленными до густого чёрного осадка, который смешивался с водой и вкалывался в вену как эдакий самодельный заменитель морфина.
Существенную часть официально разрешённых пайков составлял обычный чай, и именно он в итоге стал главным ингредиентом в особом лагерном напитке — чифире. Пятьдесят граммов чая, заваренные и настоянные в стакане кипящей воды, употреблялись трижды в день и не только грели обитателей холодных тюремных камер, но и давали им незабываемые видения жарких пляжей и голых тел. Кайф, полученный таким образом, был весьма качественным.
Но удар по Железному Занавесу реально был нанесён только в 1957 году, когда во время Международного фестиваля молодёжи, молодые москвичи вдруг обнаружили, что «левайсы» и Элвис Пресли были им милее, чем красные галстуки и революционные песни.
Под конец 1960‑х годов увеличилось количество вернувшихся из-за границы молодых советских людей, которые привезли с собой целый спектр контркультурных вещей. Танцплощадки пролетарских домов культуры в блаженном экстазе сотрясались под битловкие «Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Bund», и всё это обязательно сопровождалось затяжками «планчика» — индийской конопли, выращиваемой фермерами советской Грузии.
Однако правительство развернуло настоящий крестовый поход против иностранной порчи. Старательно и упрямо резали на куски узкие штаны, обрезали длинные волосы и стирали макияж. Лидеры комсомола также бросали все силы на противодействие волне разложения. Российскую молодёжь всячески старались умилостивить и успокоить, а поэтому в крупных городах как грибы выросли хипповые кафе с названиями вроде: «Дружба», «Синешейка», «Костерок»; а в них гремели рок-группы «Геологи», «Патриоты» или, к примеру, «Трубадуры». Самое забавное, что все эти группы играли исключительно на западном оборудовании.
Во время оттепели Москва стала благодатной почвой для появления «Команды» — группы из около 300 сбежавших детей видных партийных деятелей, которые подражали американским хиппи. Члены этой «Команды» имели весьма высокое происхождение: в ней были внуки бывшего председателя Политбюро Анастаса Микояна и известного писателя Константина Паустовского, дочь главы Союза писателей Георгия Маркова, а также приёмный сын звезды кино Алексея Грибова.
Один из членов «Команды», ныне житель Нью-Йорка, а в те времена — студент заочного отделения Московского университета, рассказал:
«Мы собирались в месте, которое называлось „Психодром“. Это небольшой парк у старого здания университета, прямо напротив Кремлёвских стен и Манежной площади. Бездомные и без гроша в карманах, мы наряжались, делились на пары — мальчика и девочку, — а потом шли прочёсывать округу в поисках интеллигентного вида и хорошо одетых мужчин средних лет. Мы лили им в уши всякую сентиментальную хрень, мол, бла-бла-бла, мы дети профессора из Ленинграда, а тут были в гостях у друга, которому пришлось срочно уехать в командировку во Владивосток, и теперь у нас еды и денег, чтобы перекантоваться в гостинице и купить билет домой. В зависимости от того, как искренне у нас получалось это делать, нам удавалось собрать что-то в районе десяти таких пожертвований за одну ночь. Все деньги мы потом клали в общую копилку, чтобы затем на них всем вместе обдолбаться кокаином, гашишем, мепробаматом, циклодолом, советскими и венгерскими версиями нембутала и либриума. А уж если нам везло найти арабских студентов, то доставали и кислоту. Да и вообще, мы прокрадывались в Университет имени Патриса Лумумбы, где наши девчонки встречались со студентами из Африки и Ближнего Востока.
Какое-то время, в течение нескольких лет, милиция вроде бы старалась не обращать ни на что из этого внимания. А потом случился май 1972 года: с визитом приехал Никсон, и после его отъезда мы в открытую устроили что-то наподобие мирного марша к американскому посольству. Мы притащили с собой несколько открыток в духе „силы цветов“ и плакаты с надписями „янки, убирайтесь домой“. Но как только мы свернули на улицу Горького, на нас сразу же набросились менты — они кричали на нас, размахивали руками и в итоге затолкали нас в свои автобусы. В результате мы были обречены попасть в психушку при Матросской Тишине — известной тюрьме. Всем, кто употреблял наркотики, ставили диагноз „расстройство центральной нервной системы“ и подвергали весьма специфическому лечению, эдакому советскому ноу-хау: инъекциям инсулина. Считается, что инсулин способствует резкому отказу от наркоты, но только вот штука в том, что почти всегда он действует ровно наоборот».
Летом 1972 года 17-летний Роберт Калланта вылил на себя две канистры бензина и совершил самосожжение на центральной площади Каунаса в Литве. Предполагают, что таким образом он протестовал против отсутствия свободы искусства в России. Его смерть стала триггером для бунтов, во время которых юные протестующие забросали мусором здание Комитета партии, перевернули несколько грузовиков и даже кидались камнями в войска, прибывшие для их усмирения. Во время последующего расследования партийные психиатры добрались до нескольких школьных сочинений Калланты и охарактеризовали их как «странные и несвязные», что позволило им признать его шизофреником и постфактум исключить из школы. Всё, конец истории. Только вот они умолчали, что ходил слушок о том, будто бы Калланта принял «кислоту»: перед тем, как зажечь спичку, он сказал нескольким друзьям, что теперь он наконец-то видит свет.
Сегодня в Каунасе гремят дискотеки, и этот бизнес прямо процветает. Каждую ночь тысячи молодых людей ритмично пляшут под светомузыку, которая вполне может конкурировать с калейдоскопом вспышек и звуков нью-йоркской «Студии 54». Ограничение тут одно: музыканты должны петь на русском. Один литовский рокер, однако, признаётся:
«Когда играют песни Элтона Джона или Bee Gees, мы всё равно впихиваем оригинальные записи».
В балтийских «республиках» антисоветские настроения проявляются даже в футболе, но в аграрных регионах советского юга балом правят воротилы чёрного рынка, которые торгуют в том числе и дурью. Примером можно назвать один из путей наркотрафика в Москву — так называемая «дорога Фрунзе».
Город Фрунзе, столицу Киргизской ССР, окружают государственные маковые плантации, которые существуют для нужд советской фармацевтической промышленности. Несмотря на различные меры предосторожности, например, переносные пулемёты и солдат с биноклями на вышках, фермеры всё равно умудряются собирать немного макового молока — то есть, самого главного экстракта для морфина — в небольшие полиэтиленовые пакетики, которые они сразу прячут у себя во рту. Там они затвердевают и превращаются в белые резинообразные шарики. В таком виде их легко вынести за пределы плантации, прикрепив к толстой хлопковой подкладке традиционного киргизского солнцезащитного костюма.
На окраинах Ташкента, крупнейшего города советской Средней Азии, работники плантаций имеют право содержать небольшие кухонные садики, где прямо между огурцами и помидорами, пышным цветом цветёт конопля. Обычная бытовая тёрка легко превращает свежесобранную травку в зелёное месиво, из которого затем делают тонкие блинчики. Готовые блинчики засовывают внутрь мягких кожаных чувяков (традиционных ботинок), чтобы целую неделю удобрять их потом: неделя такой ходьбы превращает конопляный блинчик в вырвиглазную ганджубасную гранату. Недавно одна местная газета обвинила старшеклассников в чрезмерной увлечённости ботаникой и претворении в жизнь теоретических знаний: школьники якобы культивировали каннабис прямо на школьном дворе, а затем почти открыто продавали его на ближайшем рынке.
В отличие от лагерных «коллег» профессиональные преступники за пределами лагерей по большей части были карманниками, мошенниками, организаторами азартных игр, а также обычными вымогателями, которые шантажом выуживали деньги у незаконных производителей наркотиков. Такой организованной преступности, подобной американской Мафии, в СССР нет: все эти начинания в Ташкенте и Фрунзе носят скорее спонтанный и бесструктурный характер.
Самые крупные производители марихуаны в Советском Союзе — это, конечно, грузины. Усатых фермеров в широкополых шляпах можно легко узнать даже в таких отдалённых уголках страны, как Магадан или Норильск, а потому в последнее время они умудрились развить обширную внутреннюю торговлю. Если верить профессору психологии Борису Сегалу, который провёл исследование с участием около 500 серьёзных курильщиков в Грузии, то половина старшеклассников и учеников ПТУ в Тбилиси — заядлые торчки.
В Одессе, которая традиционно является довольно проблематичным морским портом, кокаин зачастую крадут из кабинетов всемирно известной глазной клиники имени Филатова — там его используют как один из компонентов анестезии для операций на глазах. Цены, кстати говоря, достаточно умеренные. Медсёстры Львова или Свердловска обычно весьма падки на взятки, а поэтому через них можно достать морфин по цене в $7 за ампулу. Фарцовщики забирают их из нескольких уже устоявшихся точек, например, в туалетах прямо в центре города. (Один из Львовских ценителей морфина, ныне проживающий в Бруклине, как-то с горечью признавался, что американский М. тащит не так классно, как его советский собрат, а также, что «польза» кодеина тут практически стремится к нулю: в штатах 12 таблеток стоят $20, в то время, как в СССР дюжину первоклассных колёс можно приобрести всего за $2,20).
С абсолютной уверенностью можно сказать, что дурь просто не могла не добраться до такого огромного города как Москва. Пару лет назад в Киеве арестовали одного известного во всех преступных логовах по всему Союзу дилера. И его преступление состояло даже не в том, что однажды он украл морфин с нескольких заводских складов в Уфе и Красноводске, а в том, что он подсадил на него своего друга Валерия — 29-летнего сына могущественного Владимира Щербицкого, председателя Коммунистической Партии Украины, члена Политбюро и вероятного преемника Леонида Брежнева.
В социологическом исследовании 1976 года, касающемся дури в Москве, был приведён такой ответ одного десятиклассника:
«Нам говорят, что каждый десятый школьник в Нью-Йорке курит траву, и что каждый год от наркотиков там умирают десятки человек. А ещё я слышал по радио, что каждый год в том же Нью-Йорке тысячи людей погибают в автокатастрофах! Из этого я делаю вывод, что покурить немного травки гораздо безопаснее, чем просто перейти улицу».
«Русская психоделическая революция», помимо собственно революции, привела и к затягиванию гаек со стороны Кремля. Мало кто знает, но до недавних пор ЛСД производили в Московском физико-техническом институте, и, судя по всему, академическое сообщество достаточно долго предавалось коллективным кислотным трипам, пока один несчастный доктор наук не донёс об этом, а другой не был пойман с килограммом психоделиков на руках. Академия наук затем замяла появившиеся в советской прессе статьи, рассказывающие о том, что эти трипующие академики уже получили достаточно насмешек и издевательств на страницах «New York Times» и «The Washington Post».
Советским ответом на американское Управление по контролю за соблюдением законов в области наркотиков (Управление по борьбе с наркотиками) стало решение показать силу в этой области. В 1976 году советское правительство задержало 18 иностранцев, включая троих американцев, и обвинило их в контрабанде марихуаны и героина, а в половине случаев — в использовании Москвы как перевалочного пункта для транзита наркотиков из Гонконга и Куала-Лумпура на Запад. Но несмотря на то, что в 1975 году власти отчитались об аресте за торговлю наркотиками 20 человек в Армении и ещё четырёх — в советской Средней Азии, подобные и даже более крупные аресты всё ещё относительно редки, особенно, в Москве.
Как предполагает, профессор М. Желтовский, бывший советский исследователь, ставший перебежчиком:
«Большая часть торговли наркотиками происходит в кафешках проспекта Калинина [Новый Арбат], и занимается этим молодёжь с соседнего Кутузовского проспекта, где расположены дома самых высокопоставленных партийных чинов: например, самого генсека Леонида Ильича Брежнева, главы КГБ Андропова, начальника МВД Щелокова, офицеров-международников и судей — словом, всех сливок советской власти. Эти люди вряд ли позволят, чтобы их отпрыска посадили за решётку».
Если дурь когда-нибудь станет в России по-настоящему массовой штукой, социальные и политические последствия этого сложно даже представить. Один бывший москвич сказал:
«Здесь, в Нью-Йорке, ты просто идёшь в парк и, скажем, покупаешь всё, что хочешь, если есть деньги, конечно. Но там, в Союзе, этой империи тоски, подобные вещи сродни настоящему приключению».
Читайте также автобиографический рассказ Эдуарда Лимонова о появлении его скандального романа «Это я — Эдичка».
