Нулевые начались с ощущения, что предсказанные Лагутенко «времена почище» наконец наступили, а закончились крахом иллюзий. «Русские англичане» европроекта едва ли оказались нужны на Западе, а происходящее дома заставляло переключить внимание с космополитических мечтаний на родные берёзы. Артисты в очередной раз столкнулись с кризисом идентичности. Теперь перед ними встала задача переизобретения русской культуры. Маятник качнулся в очередной раз.
VATNIKSTAN завершает цикл материалов Петра Полещука об экспансии отечественной поп-музыки на Запад: от «горби-рока» и европейского проекта нулевых до Pussy Riot, рэпа десятых и «новой русской волны».
Десятые на старте
В начале минувшей декады на радарах появилась группа, ставшая главной визитной карточкой России со времён «Тату». Скандал с Pussy Riot разросся до неслыханных масштабов и стал первым открыто политическим примером русского экспорта. Если «Тату» манифестировали эстетику эксцесса, то случай Pussy Riot показал: Запад заинтересован в политической репрезентации России больше, чем в самой музыке.
Бесчисленное количество разнокалиберных западных звёзд высказывались в поддержку участниц группы, некоторые — по приезде в страну. Например, Franz Ferdinand выступили с критикой заключения группы со сцены Пикника «Афиши», а Мадонна — на московском концерте.
В России Pussy Riot сработали как ведро ледяной воды, которое внезапно опрокинули на общество. Хоть к группе и относятся неоднозначно, но факт — в 2012 году отчаянные панк-феминистки напомнили всем, что под тонкой скорлупой модернизации Москвы скрывались нерешённые проблемы глубинной России. Затем начался российско-украинский конфликт, ввели санкции. В музыкальном бизнесе «европейский проект» теперь выглядел анахронизмом: стало очевидно, что стратегия позиционирования музыканта как человека мира требовала переоценки.
Обращение к родному языку вместо английского, локальные тематики, экзотизирование современной России, импортозамещение и сотворение новой «клюквы» — вот основные черты последнего времени для отечественной музыки.
Русский рэп
Взрыв хип-хопа в середине 10‑х, пожалуй, служит главным примером импортозамещения. Появление крупных артистов, сопоставимых по популярности с Земфирой и Лагутенко (в первую очередь Оксимирон, Скриптонит и Моргенштерн), шоу национального масштаба (Versus) и альбомы, культурно определившие целую декаду («Горгород», «Дом с нормальными явлениями», «Любимые песни (воображаемых) людей», Tragic City), вывели рэп в авангард музыки.
Но именно на примере русского рэпа можно заметить, как локальное стало превращаться в глобальное: артисты начали пользоваться спросом далеко за пределами СНГ. Оксимирон батлит с Дизастером в США и участвует в подкасте на радио Эминема, Скриптонит даёт интервью Зейну Лоу для Beats 1. Трек Big Baby Tape занял вторую строчку чарта Genius. Фанаты Моргенштерна по его просьбе спамят страничку Lil Pump, после чего артисты выпускают совместный трек.
Интересно, что далеко не все из заметных в США русских рэперов педалируют самобытность. Но в России превалирующее число артистов известны за культивирование локального саунда, тематик или имиджа. Однако русский рэп — скорее исключение из правил. В большинстве других случаев сложилась общая стратегия продвижения.
Политический экспорт
Случай Pussy Riot был не единственным. В середине — конце 10‑х политическим гонениям подверглись и другие артисты, такие как Хаски и Ic3peak. К обоим исполнителям значительно возрос интерес зарубежных медиа. Хаски дал интервью порталу Vice, а про Ic3peak вообще говорили все кому не лень: в диапазоне от популярнейшего музыкального блогера Энтони Фантано до BBC.
Интересно, что почти во всех медийных событиях по минимуму затрагивалось, собственно, творчество артистов. Внимание зарубежной аудитории было продиктовано причинами, связанными с музыкой опосредованно. В материале The New York Times, посвящённом важным именам европейской сцены, речь заходит о ФСБ и лирике Ic3peak. Минимум внимания уделено музыке.
В топ-100 перспективной молодёжи от британского журнала Dazed, куда группа также попала, аналогичная ситуация.
Понимание произошедших имиджевых перемен стало важной частью экспортной программы других групп, уже осознанно нацеленных покорить Европу. Под триколором России успеха отныне стало достичь проще, чем посредством мимикрии под западный продукт. Это привело к смене общей для всех промостратегии. Не столь важно, что именно говорится о России, — важно, как говорится.
Новая русская волна
После так называемого консервативного поворота путинской политики инди-музыканты, кажется, опомнились и взглянули правде в глаза: из их окон виднеются берёзы, а не пальмы. В моду стал возвращаться, казалось бы, забытый сценой русский язык. Однако скорее переизобретённый новым поколением, чем воскрешённый из недр прошлого. Бум «новой русской волны» случился с развитием фестиваля «Боль», но сама тенденция наметилась ещё раньше.
Арсений Морозов (лидер культовых в кругах хипстеров групп Padla Bear Outfit и Sonic Death, участник группы «Сабля») начал играть музыку на русском языке, причём нарочито низкого качества, ещё в годину активности Tesla Boy и Pompeya.
Впоследствии отец-основатель вспоминал:
«У „Падлы“ были славянофилы, у Pompeya — западники. У нас была аудитория логоцентричная, что ли, „жэжэшная“, которая потом ударилась в либералов. А у Pompeya — те, кто потом ударился в эмиграцию».
Группы Морозова быстро обрели статус культовых в русском андеграунде, продвигая идеи лоуфай-качества музыки как протестного жеста супротив выхолощенного прозападного звучания или «успеха как приоритета». Пример был заразителен: где-то вслед за Морозовым, а где-то параллельно ему стали появляться новые энтузиасты, отдававшие предпочтение родной культуре и языку.
Но главным катализатором явления выступил, конечно, фестиваль «Боль». Изначально коллективы вроде Padla Bear Outfit следовали антикоммерческой и слегка почвеннической риторике, по умолчанию понимая русскую музыку как НЕзападную — стало быть, Западу не очень интересную. Однако фестивальная инициатива Степана Казарьяна (директор «Боли») медленно, но верно доказала, что русскоязычное инди может пользоваться большим спросом за рубежом.
Со слов самого Казарьяна, «Боль» зарождалась по принципу «от противного»:
«Казалось, что это норма — петь по-английски и играть меланхоличный инди-рок. При этом нельзя сказать, что у широких масс это находило большой отклик. И тогда появились русскоязычные интересные группы. Причём раскол начался изнутри: например, группа „Утро“ — это сайд-проект ростовской Motorama…
Я захотел сделать сборный концерт подобных групп, но быстро понял, что надо делать фестиваль новой русской волны. Более того, мы и придумали название „новой русской волны“ и объединили их этим термином. Название „Боль“ было сначала шуточное — на четыре буквы и немного хмурое, как и все группы».
В итоге, когда довольно размытый термин стал обретать конкретные очертания, под «новой русской волной» стали понимать артистов именно казарьяновской эгиды. Ни в чём не уступающих былым помазанникам зарубежной прессы и, как правило, имеющих в своем образе/звуке нечто «русское», за что способен зацепиться уставший от однообразия западный слушатель.
Группы толпами повалили на шоукейс-фестивали, выступали на известном канале KEXP и снискали заслуженное внимание зарубежных критиков. В 2018 году сам Джон Робб — первый журналист, взявший интервью у Курта Кобейна и подаривший миру термин «брит-поп», — признавался мне в интервью:
«Я думаю, сейчас тот самый момент для русской музыки, чтобы выйти на международную сцену».
На поверку оказалось, что так и есть. Glintshake, стартовавшая на сцене со знойной англоязычной рок-альтернативы в духе Sonic Youth, смогла выступить на KEXP лишь после возврата к русскоязычному исполнению. То же самое произошло с группой Shortparis — премьера их песни состоялась на британском BBC.
Казарьян говорил:
«И „Боль“, и [шоукейс] Moscow Music Week — это реакция на русскоязычный ренессанс, которого я ждал много лет. Когда в 2014 году рубль упал, стало очевидно, что привозить иностранных артистов дорого и рискованно — надо переключаться на российских исполнителей. Оказалось, что их целая куча, они быстро набирают аудиторию и из этого может получиться работающая экономическая модель».
Однако суровая реальность вновь внесла свои коррективы, и многие русские музыканты, нацеленные на экспорт, оказались особенно уязвимы перед пандемией и изоляцией 2020 года. Например, у Shortparis отменились два масштабных тура по Европе. А если основной двигатель экспортных групп — концерты, то под ударом оказывается весь проект.
Музыкальный редактор «Вечернего Урганта» Сергей Мудрик резюмирует произошедшие перемены:
«Теперь же коллективное внимание к новой музыке подугасло, и условный хайп в поп-культуре, кажется, сместился с музыки в область MMA (смешанных боевых искусств), тиктока и стендапа. Возможно, поэтому передовые лица сцены и не меняются: запрыгнув на внезапно возникшую волну, они стали хедлайнерами с постоянной аудиторией.
Тем более что теперь жажду новой музыки активно пытаются утолить стриминг-сервисы с помощью кураторских плейлистов и рекомендаций. Новые реалии создают другой порядок обретения популярности. Это доказывает, например, внезапный успех в тиктоке песен polnalyubvi и ssshhhiiittt!, когда-то известных только аудитории той же „Боли“».
Kedr Livanskiy
Яна Кедрина пишет электронную музыку, с которой соседствуют дрим-поп и техно, а с ними — отголоски попсы 90‑х. Её успехам можно позавидовать: Кедрина добилась большой популярности за рубежом, но как самостоятельная артистка скорее международная, чем экспортная. С другой стороны, постсоветская эстетика визуальных воплощений треков Яны прекрасно работает на артистку. Она — единственный представитель России на фестивалях Primavera в Барселоне, Flow в Хельсинки и Pitchfork в Париже.
Интересно, что многие зарубежные критики, описывая её музыку, используют вокабуляр, который обычно идёт в дело при рецензировании шугейза или дримпопа. Вебзин Coeval сравнивал её раннее творчество с январской депрессией, а альбом Your Need — с ясным майским небом. Газета The Guardian высказалась ещё яснее, заявив: музыка Кедриной — это и есть шугейзная электроника.
Kate NV
Катя Шилоносова известна участием в авангардной рок-группе «ГШ». Однако последние годы она становится ещё популярнее сольно — с проектом Kate NV. И хотя её альбомы ощутимо отличаются друг от друга, во всех присутствует неизменная японская чувственность и почти кукольная атмосфера.
Релизы Кати выходят на физических носителях в Японии, Харуоми Хосоно (лидер важнейшей японской группы Yellow Magic Orchestra) ставит её песни на радио, фотографирует артистку Стив Маки из культовой Pulp, а рецензенты The Quietus и Clash Music не скупятся на хвалебные реплики в её адрес.
Little Big
Одна из самых известных русских групп за рубежом. Их узнаваемость вполне можно измерить тем, что именно Little Big должны были выступать на последнем «Евровидении» от России — но в разгар пандемии исполнители отказались от участия. У их клипа Skibidi почти 600 миллионов просмотров на «Ютубе».
Петербуржцы конструируют стереотипный образ российского гопника, помещая его в карикатурную танцевальную музыку и яркие провокационные клипы. Поют они на умышленно упрощённом английском, в котором допущены стереотипные «славянские» ошибки. Песни исполняются с нарочито русским акцентом, что тоже работает на образ группы.
Molchat Doma
Хотя белорусская группа отрицает свою причастность к пост-панку, своей бешеной популярностью они обязаны именно ему. А вернее, тому, как воспринимается этот жанр.
Происхождение группы используется ею для продвижения: Molchat Doma позиционируются именно как мьюзик-банд с постсоветского пространства, да ещё из тоталитарной страны. Но при этом они совершенно не используют узнаваемое архитектурное наследие СССР на уровне визуала: в оформлении их работ и постов в соцсетях мы видим то «Панораму» в Словакии, то отель «Рюген» в КНДР, то работы Клеменса Гритла.
Иными словами, связка пост-панка с бруталистской архитектурой воспринимается зарубежной аудиторией в качестве «советской» или «восточноевропейской», даже если с исторической точки зрения это неверно. В определённом смысле Molchat Doma перепродают европейские стандарты под советским соусом.
Эпилог
За последние 30 лет русская музыка так и не нашла окончательной формулы, которая могла бы помочь ей покорить весь мир. Практика показывает, что из декады в декаду артисты продолжают грезить об успехе за пределами СНГ, разве что меняя экспортный флаг и программу для продвижения. Значит, на текущем моменте эта гонка за вниманием и славой вряд ли закончится.
Куда отечественную музыку приведут новые «ревущие двадцатые» (и приведут ли?) — станет ясно уже совсем скоро. А пока можно устроиться поудобнее, наблюдая за очередным витком творческих соревнований на сцене — не только отечественной, но и мировой тоже.
Ещё больше историй о музыке в других материалах цикла:
- Самый лучший день для побега на Запад. «Красная волна» и «горби-рок».
- Cамый лучший день для побега на Запад. Экспансия русской музыки в 1990‑е.
- Самый лучший день для побега на Запад. Нулевые. «Времена почище» для европроекта.
