Отечественная традиция новогодних фильмов широка и глубока, как страна родная. Отсчитывать её принято с 1956 года, когда Эльдар Рязанов снял «Карнавальную ночь». А дальше поехали: «Снежная сказка» (1959), «В тринадцатом часу ночи» (1969), «Эта весёлая планета» (1973), «Ирония судьбы, или С лёгким паром!» (1975), «Чародеи» (1982), «Операция „С новым годом!“» (1996). В конце концов, серия «Ёлки» (2010–2021) Тимура Бекмамбетова.
Но в действительности эта традиция даже глубже. Ещё при Сталине была, по крайней мере, одна новогодняя сказка — «Сибиряки» (1940) Льва Кулешова. В ней все те элементы, которые мы ждём от праздничной истории: веселье, Дед Мороз, подарки, приключения, любовь, волшебство и хэппи-энд. И даже больше — пропаганда курения трубки, а также участие самых что ни на есть высших кремлёвских сил. VATNIKSTAN приоткрывает завесу в таинственный мир магического соцреализма.
Дед Мороз
Главный новогодний герой появляется на детском празднике в сибирском посёлке Новая Уда, где и развернутся основные события фильма. Но на поверку он оказывается не таким уж и главным, тут же передав слово уважаемому чиновнику при помощи весёлого стишка:
«К вам в гости приехал с мороза сам председатель колхоза!»
Именно председатель, а не Дед Мороз, вручает детям подарки. Возможно, это связано с тем, что к Деду ещё не вполне привыкли: сказочный старик, как и сами зимние праздники, переделанные из рождественских, вернулись в СССР совсем недавно, в 1935 году. А вот глава колхоза всем хорошо знаком и уж, конечно, авторитетнее ряженого в бороде из ваты. И презенты от него приятнее и ценнее.
Отсюда и неприемлемая по сегодняшним меркам «деконструкция сказки»: под конец праздника Дед снимает страшноватую маску с глазами без зрачков, оказавшись простой советской учительницей Анной Фёдоровной. В 1940‑е дети существуют, с одной стороны, в атеистической парадигме, а с другой — в лучшей стране мира, которая не требует дополнительных мистических, пусть даже добрых подпорок: поэтому, когда Дед Мороз превращается в обычного человека, они не огорчаются, а смеются.
Но всё-таки живёт в советском государстве один всемогущий волшебник — Вы-Знаете-Кто. Вместо фальшивой бороды у него настоящие усы, а вместо холодного посоха — горячая трубка. И сказка от него детям ещё будет — она впереди.
Подарки
Во-первых, презенты получают не все, а только лучшие ученики школы. Первый урок «Сибиряков» подрастающему поколению — сам по себе ты никому не интересен: даже в праздник тебя будут поощрять не просто так, а исходя из достижений, имеющих вес в действующем социуме. О человеке ведь судят по поступкам, не так ли?
Во-вторых, какие именно подарки? Отличнице Вале дарят материю на платье. Урок второй: задача будущей женщины — уметь работать руками и проводить время в труде, а не в лености. Поэтому не готовое платье, а материя: позанимайся, сделай наряд сама.
Отличнику Серёже вручают ружьё-берданку. По современным меркам — нонсенс, да и в то время городские дети вряд ли могли рассчитывать на огнестрельные дары. Но шестиклассник Серёжа — уже охотник, живёт в таёжном сибирском посёлке и знает, как обращаться с оружием.
Опять же, в Европе идёт война, а в кинотеатрах СССР не первый год крутят «оборонные» фильмы с красноречивыми названиями: «Возможно, завтра» (1932), «Родина зовёт» (1936), «Если завтра война…» (1938) и так далее. «Будь готов», — говорит председатель, подразумевая явно нечто большее, чем просто девиз пионеров. «Всегда готов», — пылко отвечает Серёжа, глядя не по-детски строго и крепко прижав к груди ствол.
Ещё один из троицы главных героев, мальчик помладше по имени Петя, получает бинокль. Здесь тоже можно усмотреть подтекст: необходимо не только уметь трудиться и сражаться, но и проявлять бдительность. Петя тут же испытывает подарок — увеличивающие функции в норме, но пока на горизонте чисто. Перед нами сверхкрупный план председательского лица — вряд ли случайно он становится похожим на товарища Сталина. Наблюдая вплотную усы и прищур, Петя чувствует защищённость и предсказывает своим «видением» дальнейшее необыкновенное развитие сюжета.
Приключения
Символическое значение ружья — не только в «оборонной» бдительности и милитаризме как несущих конструкциях государственной идеологии. На наших глазах совершается обряд инициации: из мальчика Серёжа превращается в подростка, будущего мужчину и воина.
Будет уместным привести отрывок из книги «Психология для сценаристов» Уильяма Индика, где психоаналитическое учение Фрейда проецируется на законы жанрового кинематографа:
«Фаллические символы, будучи агрессивными по своей природе, позволяют мальчику дать выход агрессии. <…> Поэтому мальчикам всегда так интересно всё, что связано с оружием: ножами, ружьями, мечами, пушками, ракетами, битами, дубинками и другими фаллическими символами разрушения. <…> Вестерны, гангстерские фильмы, детективы, фильмы о войне — во всех таких фильмах и герои, и злодеи в совершенстве умеют обращаться с фаллическими символами (пистолетами). Оружие становится наглядным выражением мужества героев. Храбрость и сила „крутых парней“ <…> измеряется длиной ствола их ружей и меткостью стрельбы».
Описанный механизм интересно трансформируется в условиях советской мифологии. Согласно неписаным правилам игры, самый крутой парень сталинского кино — сам Сталин (чаще всего в исполнении актёра Михаила Геловани). Но главный фаллический символ, связанный с «отцом народов», — не нож и не пистолет, а, конечно, трубка.
Не лишним будет вспомнить, что Сталина называли вождём — как у индейцев, которые тоже были не дураки раскурить у костра трубку мира. Примечательно, что первая встреча детей с лидером СССР происходит как раз на пионерском костре. Получается, что огнестрельная фаллическая символика — лишь первый этап взросления. По-настоящему взрослым ты станешь, когда начнёшь курить, и не папиросы, а именно трубку. Все взрослые мужчины в посёлке Новая Уда курят трубки. Но понятно, что самая главная и «взрослая» из них не та, которая длиннее, а та, что в руках у Сталина.
В новогоднюю ночь старый охотник Дошиндон (судя по всему, представитель одного из коренных народов) рассказывает Серёже и Пете, будто давным-давно, находясь в этих местах в ссылке, Сталин подарил местному охотнику свою трубку. Затем охотник геройски погиб, а трубка пропала. Узнать её легко — по следу от вражеской пули.
Оказавшись в доселе неведомой им таёжной вселенной, где нет ничего, кроме темноты и терпкого табачного дыма, мальчики загораются идеей: разыскать трубку и отвезти в Москву, в Кремль — им кажется, что это очень обрадует вождя. Парадоксальным образом почти так всё и происходит.
Любовь высокая
Надо сказать, что Новая Уда — не выдумка сценариста Александра Ветинзона или режиссёра Льва Кулешова. Такой посёлок и вправду существует в Иркутской области, а в 1903–1904 годах там действительно находился Сталин. Всё, что в начале ленты председатель говорит о письме вождю от местных пионеров, его ответе, поставленном в раму, и о подарочном приёмнике в музее, — чистая правда:
«Село наше хоть маленькое, но известное. А почему оно известное? А потому что здесь товарищ Сталин был в ссылке, о чём вы хорошо знаете. И вы сами писали товарищу Сталину. Ответ товарища Сталина у вас в раме висит. А радиоприёмник, им подаренный, стоит у вас в школьном музее».
Получается, что у новоудинской детворы с вождём особые отношения — он практически их земляк. Отсюда, наряду с предвоенной строгостью и таёжной грубоватостью «Сибиряков», в фильме расцветает совершенно особая тоталитарная нежность.
Когда Серёжа с Петей уединяются для того, чтобы обсудить планы по поиску трубки, для этого они выбирают место, тесно связанное в «большой» советской истории с «отцом народов». Идёт задушевный диалог:
«— Серёж. А ведь на картине товарищ Сталин как раз на этом месте нарисован.
— Знаю…
— Наверное, как и мы, на нашу Уду смотрел.
— Он здесь письмо от товарища Ленина читал. Чтоб никто не видел.
— Наверное, эту трубку ему и подарил Ленин».
В этом чувствуется совершенно особая, платоническая, истинно товарищеская сердечность. Два лучших друга, спрятавшись, смотрят на родную деревню, при этом подражая вождю, который здесь же читал письма от своего лучшего друга — Ленина. «Чтобы никто не видел» — очевидно, для киношного Сталина дело было не только в соображениях безопасности. Общение с близким через его письма требует тишины, уединения, это переживание трепетно и сакрально.
К тому же в случае с Лениным речь идёт о тайном диалоге ни много ни мало с «Богом-творцом» из советского мифологического пантеона. Мы знаем, что сокровенное место располагалось на горе Кит-Кай. В библейских сюжетах связь с небесами тоже часто требует подъёма в горы. Именно на горе Синай Моисей получил от Бога скрижали с заповедями. Самая важная проповедь Иисуса известна как Нагорная, а мистическое Преображение Христа происходит на вершине под названием Фавор.
На горе у Новой Уды Сталин читал заповедные указания от вождя революции. А теперь Петя с Серёжей приходят сюда, чтобы придумать, как им приобщиться к единственному известному им «Богу» — конечно, разыскав и вернув связанную с ним утраченную реликвию.
При этом Петя предупреждает:
«Ты только Вальке не рассказывай: такие дела без девчонок делают».
Это важно, потому что любовь, о которой здесь идёт речь, — чувство высшего порядка, которое не должно соединяться с земной, обычной любовью. Серёжа и Валя нравятся друг другу, но Серёжа клянётся ничего не говорить. В этом один из религиозных и одновременно тоталитарных законов — превыше всех надо любить Его как источник божественной силы, а уж потом всех остальных.
Нельзя сказать, что фильм выстроен исключительно по христианской модели. Как что-то языческое и шаманское (всё-таки это Сибирь) герои раз за разом повторяют: «Трубку друга курить будешь — друга помнить будешь». Трубка друга — это языческий артефакт культа предков, позволяющий напитаться дедовской мудростью, подышав одним с ними воздухом, одной душистой вечностью.
От Ленина трубка перешла к Сталину, от Сталина ушла в народ, а теперь снова должна вернуться к вождям — возможно, для «перезарядки». Первородное дыхание, которое когда-то вложил в трубку творец-основатель советского государства, иссякает, и теперь, накануне новых войн, надо опять вложить артефакт в уста Ильичу, чтобы страна вдохнула полной грудью.
Конечно, до такого в фильме не доходит. Но, оказавшись в Москве, Петя и Серёжа ночью на Красной площади долго стоят перед Мавзолеем и завороженно смотрят на «храм» упокоения Ильича, хотя так и не решаются войти.
Пожалуй, ни один детский фильм с такой многозначительностью не рассказывал, как это важно для страны и народа — курить трубку.
Любовь земная
Всё-таки у нас развлекательный фильм, а значит, в нём обязана присутствовать традиционная мелодрама. Одна из романтических линий здесь подростковая — Серёжа плюс Валя.
Узнав, что Петя с Серёжей для чего-то ищут старые трубки, девочка решает, что мальчишки курят. Ребята отрицают увлечение табаком, но и для чего им трубки, не говорят. У Вали кризис — почему Серёжа молчит? Разве он ей не доверяет?
В конце концов девочке удаётся заслужить признание ребят: она находит Ту Самую Трубку и отдаёт Серёже. В минуту искренности Валя говорит любимому: она верит, что тот не «курец» (то есть, не курящий) и готова помогать, ни о чём не спрашивая. Растроганный Серёжа нарушает клятву и рассказывает всё о трубке — к неудовольствию Пети.
Кажется, в этот момент клятвопреступника Серёжу должна поразить молния, но нет. Ведь клятва была в том, чтобы не впутывать девчонок. Но теперь Валя не просто девочка, а гораздо серьёзнее — товарищ, настоящая сталинистка. Позже Валя ещё раз докажет преданность высшим целям: откажется от путешествия в Москву, чтобы трубку Сталину передал именно Серёжа. Понятно, что к тому, у кого самая главная трубка, должен ехать тот, у кого самое длинное ружьё.
Вторая романтическая линия — взрослая. Перед нами любовный треугольник, в котором участвуют учительница Анна Фёдоровна, интеллигентный доктор Василий Васильевич и охотник, небритый таёжный мужчина дядя Алексей.
В этой истории больше драматизма и меньше умозрительных материй — она делает фильм более живым, зрительским, следить за ней интереснее. Василий Васильевич испытывает симпатию к мещанскому уюту. Он дарит Анне Фёдоровне в честь Нового года красивый, но бесполезный подарок — фарфорового петушка. Сильный и практичный, но неловкий в быту Алексей тут же разбивает игрушку. Василий Васильевич склеивает фигурку, но при следующей встрече охотник снова задевает петушка рукой. Упрямый доктор опять чинит свой подарок, но всё повторяется — только теперь петушка в осколки превращает Анна Фёдоровна, на радостях от встречи с Алексеем широко взмахнув руками.
Дядя Алексей всё понял и тут же сделал предложение, на которое Анна Фёдоровна, как кажется, ответила согласием. Но проходит время, и мы видим, что герои мирно устроились втроём: учительница проверяет тетради, а мужчины развлекают себя игрой в шахматы. Со стены за ними наблюдает огромный портрет Маяковского, будто напоминая, что у него самого был небезызвестный опыт полиаморных отношений на троих — который, кстати, ничем хорошим не закончился.
В итоге Анна и Алексей, видимо, всё же решаются жить только вдвоём, но нам не покажут их счастливой пары — мы увидим лишь доктора, что остался один и старается исцелить раны на сердце при помощи физкультуры. Похоже, где-то здесь притаилась ирония по отношению к взрослой любви: здесь всё слишком запутанно и эгоцентрично. То ли дело дети, которые любят не для себя, а для страны. Не для удовольствия, а для того, чтобы в любви и согласии служить высшему началу.
Тост за светлое будущее
Нетрудно заметить, что ирония притаилась не только в области любовного треугольника. Точнее, не «притаилась», а шумит и хохочет в «Сибиряках» вовсю. Или это только так кажется?
По воспоминаниям современников, когда новая картина мастера экспериментальных зрелищных лент, таких как «Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков» (1924), «Луч смерти» (1925), «По закону» (1926) и других, вышла в прокат, многие коллеги отреагировали на неё в режиме «рукалицо». Большинство из них сочли, что Кулешов снял подобострастный кринж. Об этом упоминает Григорий Марьямов в книге «Кремлёвский цензор. Сталин смотрит кино», где рассказывает о мастерах киноискусства, которые, с его точки зрения, опустились до пропаганды:
«…следует назвать фильм „Сибиряки“ режиссёра и педагога Льва Кулешова, поддавшегося на уговоры сделать картину о поисках сибирскими ребятами легендарной трубки „вождя“, след которой затерялся в ссылке. Фильм на подобную тему не мог не оказаться на грани пошлости. Даже горячие приверженцы всего, что прославляло любимого „вождя“, на просмотрах стыдливо отводили глаза от экрана».
Но спустя 80 лет глаза отводить не хочется — хочется говорить, что Кулешов хорошо разбирался в методах постиронического повествования. Это заметно и по его главному хиту. «Мистер Вест» формально рассказывает о капиталисте, который прежде не любил СССР, но, посетив страну, сменил гнев на милость. На практике лента оборачивается эксцентрическим вестерном с приключениями ковбоя на фоне ещё не разрушенного Храма Христа Спасителя. В финале Кулешов устами Веста призывает американцев сжигать свои журналы и вешать в кабинетах портреты Ленина. Думаете, он всерьёз?
Тот же подход и в «Сибиряках», только вместо советского вестерна перед нами ещё один новый жанр — магический соцреализм с элементами абсурда. При этом чисто формально мы не можем быть полностью уверены, что это именно стёб, а не фанатичное чинопочитание, замешанное на религиозном отношении к правителю. А вдруг режиссёр искренен в своём социалистическом шаманизме?
Постирония — не единственное новаторство «Сибиряков», делающее их фильмом будущего. Будто стремясь убежать от всего, что составляло основу первых лет звукового кино (не только в СССР) — съёмки в павильонах, статичные планы и так далее, — Кулешов заманивает своих героев в густую лесную чащу, на натуру, где подолгу снимает в движении мальчишеские ноги, шагающие через болото.
Живые деревья и настоящие лягушки, диковинный танец, который необходимо свершить, чтобы удалась охота на глухаря, — это же французская новая волна пополам с итальянским неореализмом, всё то, к чему мировое кино придёт только в 50‑х и 60‑х годах! Оказавшись в этой совершенно не киношной, не государственной, задолго до людей существовавшей реальности, мы понимаем, где на самом деле обитают «Ёлки» — те, которые Бекмамбетову и не снились.
В Новый год принято желать, чтобы всё у нас в наступающем году было по-новому, желательно в хорошем смысле. В этом отношении «Сибиряки» Кулешова сняты как тост. Тост за то, чтобы даже в самых трудных условиях художникам удавалось творить, не изменяя себе, пусть и умело маскируясь: да так, что сразу не распознаешь, в чём соль.
Пусть официальные запреты и бытовые сложности станут источниками вдохновения, поводами для экспериментов и юмора, проводниками новых приёмов на экране и свежих слов в искусстве. И тогда в мире родного кино нас будет ждать только лучшее. Даже в том случае, если реальность вне экрана, как кажется, этого пока не обещает.
Читайте также «Captain Pronin — superstar: чему учит диско-милиционер из 1990‑х».
