Лазарь Иосифович Лагин (1903–1979) был одним из ярких представителей советской сатирической, фантастической и детской литературы. Самой известной работой Лагина стала сказка-повесть «Старик Хоттабыч» (1938), экранизированная режиссёром Геннадием Казанским в 1956 году. Приключения пионера Вольки Костылькова, выпустившего из кувшина восточного джинна, в постсоветских странах в представлении вряд ли нуждаются.
4 декабря 2023 года исполняется 120 лет со дня рождения Лазаря Лагина. По такому случаю мы составили произвольную подборку его произведений, где нет «Старика Хоттабыча», зато есть путешествие из Москвы 1950‑х в прошлое, «в гости» к Ленину, битва Шерлока Холмса с советской почтой и неоконченные рассуждения кошки о сталинском культе личности.
«153 самоубийцы»
В 1934 году в серии «Библиотека Крокодила» вышла книга постоянного автора и заместителя главного редактора журнала «Крокодил» Лазаря Лагина. Большая часть текстов ранее была опубликована на страницах журнала. Несмотря на название и зловещую обложку с окровавленной пятернёй, сборник включал в себя не ужасы, а фельетоны, некоторым из них автор подобрал мрачные и, как сказали бы сегодня, кликбейтные имена.
В статье о Лагине на сайте «Лаборатория фантастики» говорится:
«В этой книжке был впервые опубликован памфлет „Элексир сатаны“, из которого после войны вырос замечательный фантастический роман „Патент АВ“ (1947). В 1952 году газета „Комсомольская правда“ печатает фельетон, где утверждается, что в „Патенте АВ“ использована идея, заимствованная из повести А. Беляева „Человек, нашедший своё лицо“. Специальная комиссия Союза писателей под руководством Бориса Полевого на основании публикации в 1934 году конспекта романа Лагина „Эликсир Сатаны“ делает вывод, что обвинения в плагиате безосновательны».
Тем не менее цитировать коллег по перу Лазарь Иосифович действительно умел и любил. Само заглавие «Эликсир Сатаны» — явный привет знаменитому роману Эрнста Гофмана. Другой рассказ сборника, «Конец карьеры Шерлока Холмса», — забавный сатирический фанфик, в котором великий детектив пытается выяснить, почему в Советском Союзе письма систематически не доходят до адресатов. Когда Холмс узнаёт, что дело вовсе не в кознях злоумышленников, а в безалаберном отношении к своим обязанностям сотрудников почты, он решает уйти из профессии: герой Конан Дойла чувствует себя бессильным в мире победившего пофигизма.
Впрочем, основные иронические шпильки, что не удивительно, достаются не соотечественникам, а капиталистическому зарубежью: кое-что идеологической правильности ради, но кое-что и за дело. Так, в рассказе «Спасение и гибель доктора Августа Хуста» идёт речь о немецком учёном, который десять лет провёл вдали от цивилизации, исследуя быт и нравы южноамериканских каннибалов. Вернувшись на родину, Хуст решил прочесть лекцию о людоедах и был убит: соотечественники усмотрели в его рассказах намёк на современную Германию:
«Дубинка возмущённого штурмовика размозжила ему голову.
— Так будет поступлено со всеми, кто под видом научного доклада будет возводить поклёпы на национал-социалистическое движение, — проревел штурмовик под одобрительные возгласы аудитории».
Кажется довольно современным и заглавный текст сборника, с поправкой на то, что описываемая история могла произойти где угодно — необязательно в США. Студенты престижного университета получают предложение подписать петицию в защиту угнетаемых слоёв населения. Желая показать себя неравнодушными людьми, которые интересуются политикой, и в то же время ленясь читать документ целиком, ребята ставят подписи не глядя. В итоге они расписываются в желании покончить с собой.
— А помните, на прошлой неделе мы с вами поспорили. Вы утверждали, что все ваши студенты только и делают, что читают газеты и книжки. Я же, если вы помните, взял на себя смелость утверждать, что добрая половина студентов ничем, кроме спорта, не интересуется. Пари выиграл я. Третьего дня я разослал трёмстам вашим воспитанникам циркулярное письмо с просьбой подписаться под протестом против политических преследований в Европе. И вот сто пятьдесят три человека из трёхсот дали подписи, не потрудившись даже просмотреть текст письма. А в письме я заявил о своём решении…
— Покончить жизнь самоубийством посредством отсечения головы?.. — подхватил ректор и расхохотался.
— Вот именно.
— Поздравляю вас, старина, — торжественно промолвил ректор. — Вы блестяще выиграли пари.
«Наше вам прочтение!»
Несмотря на то что сборника киносценариев Лагина не существует, представить, каким он мог бы быть, несложно. Сперва драматургическая основа для фильма «Старик Хоттабыч» (1956) Геннадия Казанского, затем рассказ «Житие Козявина» (1961) из цикла «Обидные сказки», из которого с помощью Геннадия Шпаликова возник мультфильм «Жил-был Козявин» (1966) — к слову, режиссёрский дебют Андрея Хржановского. Позднее Андрей Юрьевич вспоминал в интервью:
«Я обратился к своему вгиковскому другу, замечательному сценаристу и поэту Геннадию Шпаликову. <…> Попросил его написать сценарий [по Салтыкову-Щедрину], он сказал, что готов. <…> Через какое-то время мы с ним встречаемся, он достаёт <…> книжку сказок Лагина и говорит: „Что нам старорежимные дураки, когда мы живём в окружении несчётного количества дураков современных? Вот тебе сказка!“ Сказка называлась „Житие Козявина“, но это название мне использовать запретили, потому что слово „житие“ — из лексикона церковных текстов. В финале сказки Лагина герой умирает. <…> Но мы с Геной решили, что, поскольку образ этот бессмертен, наш Козявин останется жив, любим начальством и по-прежнему готов выполнить любое задание».
Следом за «Козявиным» — ещё несколько анимационных короткометражек: «Про злую мачеху» (1966), «Происхождение вида» (1966), «Шпионские страсти» (1967), «Стеклянная гармоника» (1968; здесь опять возникает дуэт Хржановского и Шпаликова) и «Внимание, волки!» (1970).
В 1970‑е годы карьера Лагина-сценариста подошла к концу. В воспоминаниях о Лазаре Моисеевиче Аркадий Стругацкий писал:
«Уже в семьдесят первом году Госкино СССР запрещает съёмки мультфильмов „Диогенбочкоремонт“ и „Наше вам прочтение!“ по сценариям Лагина, сочтя их „идейно порочными и клевещущими на советский строй“…»
Текст «Диогенбочкоремонта» в открытом доступе найти не удалось, а вот «Наше вам прочтение!» для ознакомления доступен. Это вариация на тему «Горя от ума», а точнее — пародия на гипотетический сценарий мультфильма, который мог бы поставить по классической комедии современный режиссёр. Получилось что-то вроде фильма «Любовь и смерть» (1975), в котором Вуди Аллен высмеивал штампы голливудских фильмов о России, только в основе не Толстой, а Грибоедов. Вот, к примеру, начало:
«По обе стороны дороги разворачиваются одна за другой типические картины российской жизни последних лет царствования Александра Первого, как их представляет себе среднепросвещённый экранизатор-профессионал.
1. Беззаботные кавказцы в черкесках лихо отплясывают лезгинку, жарят и поглощают шашлыки, запивая их добрым кавказским вином.
2. На придорожном полосатом столбе двуглавый орёл и дощечка: «Военное поселение Аракчеевой». Военнопоселенцы в лаптях со шпорами. Одной рукой они держатся за рукоятку сохи, пашут землю под озимь, другой справно держат ружьё на плече. Время от времени они останавливаются и уже обеими руками проделывают широко известный ружейный артикул «Вперёд коли, назад коли, вперёд прикладом бей, от кавалерии накройсь!» Потом снова пашут».
Далее — несколько страниц карнавального троллинга с афоризмами вроде «весь секрет экранизации — уметь где надо выпячивать, а где надо — впячивать». И музыкальный финал в духе «Летающего цирка Монти Пайтона»:
«Чётко печатая шаг, проходит перед Чацким строем по четыре взвод декабристов. Равняясь на Чацкого, декабристы поют:
Я декабрист, и дух мой молод,
Ковал я счастия ключи.
Тра-ля-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля-ля,
Траляляляляляляля!»
«Голубой человек»
Из всех взрослых произведений Лагина крупной формы роман «Голубой человек» (1966), пожалуй, самый не идеологизированный — в отличие от памфлетных «Патента „АВ“», «Острова Разочарования» и «Атавии Проксимы». Интересно, что именно его Лазарь Иосифович, по воспоминаниям дочери Натальи, ценил выше прочих своих сочинений:
— Между прочим, «Хоттабыч» — это только одна из его книжек, причём не лучшая.
— Это вы так думаете?
— Это его мнение. Он же наследник традиций Салтыкова-Щедрина. Старшее поколение знает про «Патент „В“». А любимая его книжка, наверное, «Голубой человек». Фантастическая история о юноше, который попадает в прошлый век, он «голубой», в смысле — «ультраположительный», тогда это слово не имело сегодняшнего подтекста.
Простой советский парень Юра Антошин готовится к встрече нового 1960 года, но вместо этого перемещается в конец XIX века. Несмотря на множество очевидных трудностей, которые валятся на голову героя, и его желание с риском для жизни участвовать в подпольном движении (в отличие от западных «коллег» вроде Марти Макфлая из «Назад в будущее», молодой советский попаданец не боится наплодить временных парадоксов — для него важнее послужить делу революции), Лагину не удаётся вполне убедить нас в том, что дореволюционная Россия — это плохо. Слишком уж увлекательными оказываются прогулки по Москве 1890‑х годов — словно сцены из уютного исторического фильма:
«Улицы, бульвар, площадь были равно пустынны и тихи. Табельный, неприсутственный и нерабочий, день ещё только начинался. Москвичи отсыпались. Лениво протрюхал извозчик: узенькие, похожие на игрушечные сани, покрытые облезлой полостью, невидная лошадка с ленточкой, вплетённой в жиденькую гриву по случаю праздника, — точь-в-точь такой же, как десятки извозчиков, которых Антошин перевидал в кинофильмах и в иллюстрациях к сочинениям Льва Толстого, Антона Павловича Чехова. Маячил на перекрёстке, переминаясь с ноги на ногу, озябший городовой. Первый городовой, которого Антошин увидел не на экране, а в жизни, в натуральном виде. Коренастый, массивный, в чёрной шинели с погонами из кручёного красного жгута, с красным шнуром — аксельбантом, который кончался защёлкой на рукоятке торчавшего из чёрной кобуры револьвера. На городовом была круглая чёрная и низкая барашковая шапка с разлапистым позолоченным знаком».
И, разумеется, как вишенка на торте, встреча с кумиром передовой советской молодёжи. Эмоции Антошина зашкаливают. Ещё бы, чай не на экскурсии в мавзолее:
— Товарищ Ленин!.. Здравствуйте, товарищ Ленин!..
Молодой человек остановился, с любопытством окинул его быстрым смеющимся взглядом с головы до пят. Его рыжеватая, совсем ещё юношеская бородка забавно вздёрнулась кверху, и он, чуть картавя, ответил:
— Ошибаетесь, мой друг. Моя фамилия не Ленин. Вы меня, вероятно, с кем-то спутали.
Ну конечно же в девяносто четвёртом году его партийная кличка была не Ленин, а какая-то другая. Кажется — «Старик». Как он это мог упустить из виду!— Владимир Ильич! — прошептал тогда Антошин, не замечая, как по его щекам покатились слёзы восторга. — Владимир Ильич, здравствуйте!
Молодой человек сторожко глянул Антошину в глаза:— Ба, да вы, никак, плачете! Позвольте узнать почему?
— Если бы вы, Владимир Ильич, знали, сколько лет я мечтал увидеть вас вот таким, шагающим по улице!.. И пожать вам руку…
«Волшебная щека»
Под таким замысловатым названием скрывается первая сказка из цикла о Тритутике — маленьком человечке ростом с мышку, который завёлся в квартире у брата и сестры, младшеклассников Вани и Наташи в начале 1960‑х годов (журнал «Мурзилка» № 8, 1961). Из примечательного в герое, кроме размеров, — пушистый хвост и неконтролируемая реакция на детское вранье. Стоит кому-то из ребят сказать неправду, как у Тритутика вырастает щека — привет «Пиноккио» Карло Коллоди.
— Что с тобой, Тритутик? У тебя правую щёку ужас как разносит!
Тритутик говорит:
— Наверно, только что кто-то из вас здорово соврал. Как только кто-нибудь при мне соврёт, сразу у меня щёку раздувает и боль невозможная.
Наташа руками всплеснула:
— Бедненький! И долго это продолжается?
— Покуда тот, кто соврал, не признается, что сказал неправду.
Приходится детям из любви к ближнему отказаться от лжи. Но уже в следующей сказке, «Тритутик в школе» («Мурзилка» № 9, 1961), Ваня берёт маленького друга с собой на уроки, где от постоянного обмана человечку делается дурно. Когда двоечник Боба рассказывает заданное на дом стихотворение Пушкина «Зимний вечер», по ходу переделывая его в лучших традициях авангардной поэзии, стоны Тритутика разносятся на весь класс. И всё-таки в своём роде у Бобы получилось очень даже неплохо:
«Небо мглоет, буря кроет… Небо кроет, буря мглоет… Звери плачут, дети скачут… Что-то кошка к нам стучит. Друг соломой зашуршит…»
О том, кто такой Тритутик и откуда он пришёл, ничего неизвестно. В четвёртой сказке, «Ночное собрание» («Мурзилка» № 1, 1962), ожившие в преддверии Нового года игрушки спрашивают его об этом, но человечек предпочитает держать всё в тайне:
«Я не игрушка, но больше я вам ничего о себе сказать не могу. В будущем году на собрании скажу, а пока не имею права».
Возможно, Лагин планировал продолжать писать о Тритутике и дальше, постепенно раскрывая читателям детали его биографии, но не сложилось: рассказ «Ночное собрание» стал в этом цикле последним. Однако на один важный вопрос — зачем Тритутику хвост — ответ всё же прозвучал. Оказалось, чтоб спрашивали:
— А почему у вас хвост? Ходите на двух ногах, одеты, как человек, с виду совсем как обыкновенный мальчишка, а между тем хвост, как у какой-нибудь лисицы. <…>
— Конечно, мне без хвоста было бы куда приятней, но для того, чтобы он у меня отвалился, нужно, чтобы Ваня или Наташа сказали мне: «Ах, Тритутик, Тритутик, зачем тебе этот глупый хвост?» А то так часто бывает: видят ребята какой-то недостаток у своего товарища, а сказать ему об этом стесняются… <…>
— В самом деле, Тритутик, зачем тебе этот глупый хвост? <…>
— И правда, — весело ответил Тритутик, — зачем мне хвост? А ну, держите его!
Он отстегнул свой хвост и швырнул его на пол. Оказывается, этот маленький хитрец носил свой хвост на пуговицах!
«Филумена-Филимон»
Лазарь Иосифович любил кошек. В интервью Наталья Лагина рассказала о его верном коте по имени Кузя, который сперва жил у режиссёра Леонида Гайдая:
«Гайдай был суеверным человеком. Он верил в мистическую силу чёрных кошек, думал, что они приносят удачу, и часто снимал их в своих фильмах. <…> Артисты плодились. И вот как-то одного из потомков он подарил Санаевым. Тогда ещё маленький Павлик Санаев обрезал коту усы, подстриг хвост, а потом выкинул во двор, чтобы от бабушки не досталось. Я его подобрала, и Кузя стал верным папиным другом. Даже во время инсульта, когда отец не мог говорить, он звал его к себе».
Но прототипом главной героини «кошачьей» повести «Филумена-Филимон, или Вторая попытка» был не Кузя, а его предшественница Филумена. Лагина вспоминала:
«…у кошки был скверный и склочный характер, хотя чистюлей она была ослепительной. Именно из-за её индивидуальности <…> он начал писать очень интересную и острую повесть… о культе личности, где рассказ о 1952 годе шёл от лица кошки <…> мы пытались писать её вместе. Отцу очень нравилась придуманная мною классификация кошачьих поз, а за удачные реплики или афоризмы (например, „Мышь Доброй Надежды“) он выдавал мне премию от пяти до пятнадцати рублей».
К сожалению, закончить текст при жизни Лазаря Иосифовича не получилось. Наталья Лазаревна надеется довести дело до конца, но не слишком уверена в своих силах:
«Без отца я не смогла завершить эту работу. Буду ещё пытаться — ведь сюжет продуман и „прожит“ до мельчайших деталей… Отец мечтал, чтобы я писала прозу, хотел, чтобы повесть о Фильке подтолкнула меня к беллетристике… Пока не дано…»
Тем не менее ничего не помешало наследнице выпустить в середине нулевых годов сразу три продолжения отцовской нетленки, объединённых общим названием «И снова Хоттабыч». Может, и у «Филумены» всё ещё впереди?
Читайте также:
«Товарищ Сталин, только для вас»: как автор «Карика и Вали» отправил в Кремль марсианина.
