Серафимович и литературный процесс

Писа­тель Алек­сандр Сера­фи­мо­вич сто­ял у исто­ков новой совет­ской лите­ра­ту­ры. После рево­лю­ции он стал одним из тех, кто побуж­дал народ к твор­че­ству и создал новые кано­ны лите­ра­тур­но­го творчества.

VATNIKSTAN про­дол­жа­ет пуб­ли­ко­вать очер­ки Сер­гея Пет­ро­ва о вели­ком рус­ском и совет­ском писа­те­ле Алек­сан­дре Сера­фи­мо­ви­че. Из про­шло­го мате­ри­а­ла мы узна­ли о пер­вых деся­ти­ле­ти­ях его твор­че­ско­го пути и исто­рии созда­ния глав­но­го рома­на «Желез­ный поток». На этот раз обра­тим­ся к теме, кото­рая акту­аль­на и для совре­мен­ной литературы.

Алек­сандр Серафимович

В нача­ле писа­тель­ско­го пути он пред­став­лял лите­ра­ту­ру хра­мом. Свер­ка­ю­щим и вели­че­ствен­ным хра­мом, где его встре­чал чело­век с доб­ры­ми гла­за­ми и боль­шой дере­вен­ской бородой.

Ещё сту­ден­том Сера­фи­мо­ви­чу посчаст­ли­ви­лось позна­ко­мить­ся с писа­те­лем Нико­ла­ем Нико­ла­е­ви­чем Зла­то­врат­ским. Того нель­зя было назвать мод­ным авто­ром, нель­зя было отне­сти и к лите­ра­тур­ным ради­ка­лам, к рево­лю­ции Зла­то­врат­ский не при­зы­вал. Он про­сто опи­сы­вал жизнь дерев­ни, пока­зы­вая убо­гость кре­стьян­ско­го бытия, и наво­дил чита­те­ля на вполне опре­де­лён­ные мысли.

А ещё Зла­то­врат­ский соби­рал у себя дома пишу­щую моло­дежь. Начи­на­ю­щие авто­ры чита­ли ему свои про­из­ве­де­ния. Зла­то­врат­ский, казав­ший­ся пат­ри­ар­хом, вни­ма­тель­но слу­шал, с оте­че­ствен­ной лас­кой под­бад­ри­вал, дели­кат­но ука­зы­вал на ошиб­ки, улы­бал­ся в свою боль­шую бороду.

… Не будь в жиз­ни Сера­фи­мо­ви­ча Зла­то­врат­ско­го, он мог бы быст­ро при­нять пра­ви­ла игры реаль­но­го лите­ра­тур­но­го про­цес­са. Но он их не при­нял. Ему было с чем сравнивать.

Нико­лай Зла­то­врат­ский. Порт­рет рабо­ты Нико­лая Гранд­ков­ско­го. 1894 год

Будучи уже креп­ким писа­те­лем, он уви­дел, что поми­мо хоро­ше­го, мно­го в лите­ра­тур­ном про­цес­се и пло­хо­го: высо­ко­мер­но­го, лжи­во­го, откро­вен­но торгашеского.

В 1903 году выхо­дит его фелье­тон «Зелё­ное поле». Герой ищет в Москве место, где соби­ра­ют­ся твор­че­ские люди, какой-нибудь лите­ра­тур­ный клуб. Нахо­дит его в самом цен­тре, в пре­крас­ней­шем особняке.

Швей­цар на вхо­де, лакеи, буфет, све­чи. Тихо игра­ет музы­ка. За сто­ла­ми, покры­ты­ми зелё­ным сук­ном, сидят с вдох­но­вен­ны­ми лица­ми пред­ста­ви­те­ли твор­че­ских про­фес­сий и… режут­ся в карты.

«Лите­ра­то­ры, арти­сты, их гости, — делит­ся сво­и­ми наблю­де­ни­я­ми герой, —отда­ют­ся выс­шим инте­ре­сам интел­лек­та, при­го­ва­ри­вая: „пас“, „без козы­рей“, „семь чер­вей“ … А так как эта лите­ра­ту­ра обла­да­ет спо­соб­но­стью захва­ты­вать чело­ве­ка цели­ком… при­ни­ма­ют­ся меры к тому, что­бы вита­ю­щих в над­звёзд­ных высях вдох­но­ве­ния как-нибудь свя­зать с греш­ной зем­лей, имен­но после опре­де­лён­но­го часа обла­га­ют штра­фом, кото­рый даёт весь­ма круп­ную ста­тью дохода».

Лите­ра­ту­ра, заклю­ча­ет Сера­фи­мо­вич, выстав­ле­на «на тор­жи­ще». Бур­жу­а­зия, бла­го­да­ря лите­ра­ту­ре, обо­га­ща­ет­ся. У нас — не твор­че­ский кру­жок, не писа­тель­ский, а карточный.

В лек­ции «Лите­ра­ту­ра и лите­ра­то­ры» он обра­тит вни­ма­ние чита­те­ля на дру­гую сто­ро­ну лите­ра­тур­но­го процесса:

«Если вы чита­е­те рас­сказ в жур­на­ле, помни­те, он вытес­нил десят­ки таких же рас­ска­зов, может быть, не хуже … Когда раз­ре­заю све­жую книж­ку жур­на­ла, мне чудят­ся за ров­ным бес­страст­ным типо­граф­ским набо­ром печаль­ные без­глас­но-вита­ю­щие тени мерт­вых погуб­лен­ных рож­де­ний чело­ве­че­ско­го духа».

Поче­му же тени вита­ют, а име­на тех, кто их отбра­сы­ва­ет не попа­да­ют в жур­на­лы? Да пото­му, что чита­те­лю навя­зы­ва­ют­ся опре­де­лён­ные лите­ра­тур­ные моды, и моды эти зача­стую убо­ги — «диван­ные пере­жи­ва­ния», «мисти­цизм».

«…Нача­ло тяжё­лых девя­но­стых годов… было вре­мя наи­выс­ше­го рас­цве­та так назы­ва­е­мо­го дека­дент­ства, — отме­тит он, — Мос­ков­ская купе­че­ская знать жад­но вни­ма­ла Баль­мон­ту и Брю­со­ву, и нашлись денеж­ные люди, под­дер­жи­вав­шие не оку­пав­ши­е­ся изда­ния модернистов …»

Вы, обра­тит­ся Сера­фи­мо­вич уже непо­сред­ствен­но к «модер­ни­стам», выгод­ны, гос­по­да. Гаси­те сво­и­ми сло­ве­са­ми кипя­щие в людях стра­сти, мани­те в «без­дну неве­до­мо­го», уво­ди­те от реаль­ной жизни.

«Гип­пи­ус, вы отрек­лись от сво­их пер­вых пре­крас­ных про­из­ве­де­ний. Они — ваши бро­шен­ные дети, и ваше твор­че­ство теперь — ложь, туман, поза.

Белый, вы — дама. Вы не тво­ри­те, а впа­да­е­те в лите­ра­тур­ные исте­ри­ки. Даже чело­век, поку­рив­ший гашиш, ведёт себя приличнее.

Мереж­ков­ский, вы хоть и талант­ли­вы, но не забы­вай­те, что ска­зал Чехов, выслу­шав вашу лите­ра­тур­ную заумь: „А, кста­ти, голуб­чик, как буде­те в Москве, сту­пай­те-ка к Тесто­ву, зака­жи­те селян­ку, пре­вос­ход­но гото­вят, да не забудь­те, что к ней боль­шая вод­ка нужна“»…

Дик­та­то­ры мод — изда­те­ли и кри­ти­ки, такие выпа­ды, разу­ме­ет­ся, не про­гло­ти­ли. Инте­рес­но опи­шет их отно­ше­ние к писа­те­лю Ана­то­лий Луначарский:

«Его слиш­ком пле­бей­ские, слиш­ком глу­бо­ко со дна чер­пав­шие свой мате­ри­ал рас­ска­зы про­чи­ты­ва­лись обыч­но хозя­е­ва­ми лите­ра­ту­ры с „кис­лой рожей“».

Пиши Сера­фи­мо­вич кри­ти­ки боль­ше, и сам бы мог стать кри­ти­ком. Одна­ко это ремес­ло он недо­люб­ли­вал, заяв­лял, что кри­тик — «испор­чен­ный чита­тель». Да и вооб­ще, труд­но пред­ста­вить Сера­фи­мо­ви­ча кол­ле­гой Буре­ни­на, напри­мер, вид­но­го лите­ра­тур­но­го хули­га­на, кото­рый изде­вал­ся над писа­те­лем Андре­евым толь­ко по той при­чине, что тот Андре­ев, а про­зу его назы­вал пло­хой пото­му, что она «пло­хая».

… В какой-то момент Сера­фи­мо­вич осо­зна­ёт, что лите­ра­тур­ный про­цесс ском­про­ме­ти­ро­вал себя не толь­ко «тор­жи­щем», фаль­шью и мани­пу­ля­ци­ей чита­тель­ски­ми вку­са­ми. Глав­ная его беда заклю­ча­лась в том, что он — неот­де­лим от цар­ско­го режи­ма и слу­жит плот­ной дымо­вой заве­сой меж­ду писа­те­лем и наро­дом. Чита­тель­ский круг состав­ля­ет интел­ли­ген­ция и бур­жу­а­зия, про­стой же тру­же­ник в этот круг не попа­да­ет. Он суще­ству­ет для экс­плу­а­та­ции и вод­ки, но не для чте­ния. Лите­ра­тур­но­му про­цес­су тру­же­ник неинтересен.

… В 1917 году Сера­фи­мо­ви­ча изго­ня­ют из лите­ра­тур­но­го обще­ства «Сре­да». При­чи­на — его рабо­та в «Изве­сти­ях сове­та рабо­чих и совет­ских депутатов».

Это­му собы­тию он посвя­ща­ет ста­тью «В капле».

Что про­изо­шло с собра­тья­ми по перу? — раз­мыш­ля­ет писа­тель, — Они уве­ре­ны — Совет­ская власть нена­дол­го, её ско­ро сме­тут, они нена­ви­дят её. Как мог тот же Бунин — умни­ца, талант, вос­пе­вав­ший в сво­их про­из­ве­де­ни­ях мужи­ка, про­го­ло­со­вать про­тив меня, про­тя­нув­ше­го руку друж­бы про­ле­тар­ской организации?

«… Писа­тель — тоже чело­век, — объ­яс­ня­ет себе он, — и, если он ско­пил хоть немно­го денег или при­об­рёл недви­жи­мость или зем­ли­цы, он ста­нет на том краю про­па­сти, где накоп­лен­но­му не гро­зит опас­ность, то есть там, где нет ни рабо­че­го, ни кре­стья­ни­на. Это же естественно…

Но поче­му же, воз­ра­жа­ют, при цар­ском гнё­те мно­гие из них боро­лись, не щадя себя, а теперь точ­но под­ме­ни­ли их?

Да всё пото­му, что тогда добы­ва­лись поли­ти­че­ские пра­ва, нуж­ные, необ­хо­ди­мые имущим…»

Озна­ча­ло ли это, что в момент исклю­че­ния из обще­ства «Сре­да» Сера­фи­мо­вич выпал из лите­ра­тур­но­го про­цес­са? Без­услов­но. Он поки­нул это дей­ство, что­бы оку­нуть­ся в стро­и­тель­ство новой литературы.

Мож­но сколь угод­но скеп­ти­че­ски отно­сить­ся к тому, что про­ис­хо­ди­ло в пер­вые годы Совет­ской вла­сти, но факт оста­ёт­ся фак­том — созда­ва­лось новое обще­ство, а вме­сте с ним рож­да­лась и новая литература.

«Побуж­дай­те народ к твор­че­ству, — ска­зал Сера­фи­мо­ви­чу Ленин, — пусть при­хо­дят, при­но­сят свои сти­хи, рассказы».

В ста­тье «Отку­да пове­лись совет­ские писа­те­ли» Сера­фи­мо­вич вспо­ми­на­ет слу­чай, когда к нему, в редак­цию «Изве­стий», при­шёл гряз­ный, заму­чен­ный сол­дат. Гре­мя вин­тов­кой, воло­ча по полу сол­дат­ский мешок, он усел­ся рядом и кон­фуз­ли­во про­тя­нул кло­чок бумаги:

«…— Вот, това­рищ, тут про око­пы… ста­ло быть, как мы…»

Он чита­ет эти кара­ку­ли и не может разо­брать. Ну, всё понят­но. Окоп­ная жизнь, вос­по­ми­на­ния о Пер­вой миро­вой, нем­цы, «ахви­це­ры». Напе­ча­та­ем, конеч­но. Но потом. Види­те, това­рищ, мате­ри­а­лов — море.

Сол­дат обра­до­ван­но отве­ча­ет, что готов ждать «хучь год» и ухо­дит. А на зав­тра явля­ют­ся ещё двое. Потом — ещё и ещё.

Сера­фи­мо­вич вни­ма­тель­нее изу­ча­ет их опу­сы. Все это в боль­шин­стве сво­ём — сти­хи. Да, неук­лю­жие, да, неуме­лые. Но это был вопль наро­да! «Неудер­жи­мый, радост­ный крик людей, гля­нув­ших из сырой, зады­ха­ю­щей­ся могилы».

… Новый лите­ра­тур­ный махо­вик завер­тел­ся с неви­дан­ной силой. Люди ста­ли писать. Почти что в каж­дом горо­де, селе, ста­ни­це созда­ва­лись круж­ки «Про­ле­тар­ских писа­те­лей». А потом ста­ли выхо­дить кни­ги новых авто­ров, появи­лись новые, зна­чи­тель­ные име­на писа­те­лей «из наро­да»: Глад­ков, Ост­ров­ский, Пан­фе­ров, Фур­ма­нов, Шоло­хов. Они, как и сам Сера­фи­мо­вич, не отси­жи­ва­лись в тиши каби­не­тов, они шли к чита­те­лю напря­мую, встре­ча­лись с кол­лек­ти­ва­ми, люди зада­ва­ли им вопро­сы, дава­ли темы для писа­тель­ско­го творчества.

Имен­но Сера­фи­мо­вич раз­гля­дел потен­ци­ал Шоло­хо­ва. Имен­но он, будучи глав­ным редак­то­ром «Октяб­ря», опуб­ли­ко­вал пер­вые части «Тихо­го Дона» и неустан­но защи­щал сво­е­го «орё­ли­ка». А пре­тен­зий к «орё­ли­ку» было нема­ло, самая обид­ная — сомне­ния в авторстве.

Груп­па зло­пы­ха­те­лей выта­щи­ла из пыль­ных ящи­ков пере­пис­ку Андре­ева с про­за­и­ком Голо­у­ше­вым. В ней велась речь о руко­пи­си послед­не­го, посвя­щён­ной настро­е­ни­ям дон­ских каза­ков в 1917 году. В одном из писем Андре­ев упо­треб­ля­ет фра­зу «про­чи­тал твой „Тихий Дон“». Това­ри­щи цеп­ля­ют­ся за эти сло­ва и начи­на­ет­ся рас­крут­ка вер­сии «кни­га напи­са­на Голоушевым».

Миха­ил Шолохов

Сера­фи­мо­вич защи­ща­ет Шоло­хо­ва в редак­ции жур­на­ла «Октябрь», на засе­да­ни­ях Лите­ра­тур­но­го отде­ла Нар­ком­про­са, на стра­ни­цах совет­ской прес­сы. Защи­ща­ет пред­мет­но, дока­за­тель­но, с иронией.

Во-пер­вых, «Тихий Дон» — на самом Дону сло­во­со­че­та­ние рас­хо­жее, — даёт понять он.

Во-вто­рых, у Шоло­хо­ва (кни­га ещё не допи­са­на) собы­тия раз­во­ра­чи­ва­ют­ся не толь­ко в 1917 году, но и — до.

В‑третьих, почи­тай­те пере­пис­ку вни­ма­тель­нее, това­ри­щи кри­ти­ки, Андре­ев раз­но­сит при­слан­ный мате­ри­ал «в пух и прах» и утвер­жда­ет, что при усло­вии сокра­ще­ния, руко­пись, быть может, потя­нет на фельетон.

«… С. С. Голо­у­шев, — уко­лет зло­пы­ха­те­лей Сера­фи­мо­вич, — это врач-гине­ко­лог по про­фес­сии, лите­ра­тор и кри­тик по при­зва­нию… Самым круп­ным тру­дом его был текст к иллю­стри­ро­ван­но­му изда­нию „Худо­же­ствен­ная гале­рея Тре­тья­ко­вых“. Менее под­хо­дя­ще­го „пре­тен­ден­та“ на шоло­хов­ский „Тихий Дон“ было труд­но придумать».

Засло­няя моло­дых про­за­и­ков сво­им щитом, он не взи­рал на авто­ри­тет и заслу­ги тех, кто метал в них ядо­ви­тые стре­лы. Так, «взяв под кры­ло» писа­те­ля Пан­фе­ро­ва, он «поца­пал­ся» с самим Горь­ким, уме­ло отбив упрё­ки лите­ра­тур­но­го гуру о «коря­во­сти» язы­ка «под­за­щит­но­го».

Ну, и конеч­но же, он ста­рал­ся делать так, что­бы пово­дов для таких упрё­ков было меньше.

«Алек­сандр Сера­фи­мо­вич чут­ко инте­ре­со­вал­ся успе­ха­ми моло­дых лите­ра­то­ров, — вспо­ми­нал писа­тель Фёдор Глад­ков, — при­вле­кал их к себе, возил­ся с ними… раз­би­рал каж­дую стро­ку… пре­ду­пре­ждал об опас­но­стях и про­ник­но­вен­но под­чер­ки­вал удач­ные, яркие обра­зы, осо­бен­но­сти язы­ка и вос­кли­цал возбужденно:
— Ах вы, леший эта­кий! Да вам же толь­ко рабо­тать и рабо­тать! У вас же сили­щи — непо­ча­тый край…»

Ста­рый и вели­кий, он через всю свою жизнь про­нёс искрен­ность и демо­кра­тизм, пре­зре­ние к чван­ству и фальши.

… И, навер­ня­ка, наблю­дая за успе­ха­ми оче­ред­но­го «орё­ли­ка», Сера­фи­мо­вич пере­да­вал при­вет в про­шлое, чело­ве­ку с доб­ры­ми гла­за­ми и боль­шой дере­вен­ской бородой:

«Вот види­те, Нико­лай Нико­ла­е­вич, отсто­я­ли мы свой храм. У нас — получилось!».


Пуб­ли­ка­цию под­го­то­вил писа­тель Сер­гей Пет­ров, автор книг «Баку­нин. Пер­вый панк Евро­пы», «Хро­ни­ка его раз­во­да» и «Мен­ты и люди». Сотруд­ни­ча­ет с изда­тель­ством «Пятый Рим» и пишет для жур­на­ла «Рус­ский пионер».


Читай­те так­же наш мате­ри­ал «Топ‑5 про­из­ве­де­ний совет­ско­го самиздата».

Поделиться