Массовое недовольство политикой военного коммунизма, значительное ухудшение уровня жизни народа и затяжной экономический кризис подтолкнули советскую власть использовать рыночные отношения в период перехода от капитализма к социализму. Новая экономическая политика (НЭП) позволила восстановить народное хозяйство и экономику, разрушенные Первой мировой и Гражданской войнами.
НЭП, пришедший на смену «военному коммунизму», юридически просуществовал до 1931 года, когда было принято постановление о полном запрете частной торговли в СССР. И, естественно, он сказался на алкогольной промышленности, торговле и питейных заведениях. Вы уже читали, куда ходили пить россияне в XIX веке и в начале XX века. Сегодня VATNIKSTAN продолжает цикл Алексея Киреенко об истории отечественных питейных заведений. На очереди — 1920‑е годы.
Отмена сухого закона
Вместе с сухим законом, введённым в России в 1914 году, в русском языке впервые появляется термин «самогон». По одним сведениям, название незаконного кустарного крепкого алкоголя пришло с введением царской монополии в конце XIX века. По другим — термин «самогоноварение» впервые появился в декретах Временного правительства. В изданном в 1924 году сборнике «Преступный мир Москвы» можно обнаружить:
«Самогонщики и самогонка — термины сравнительно недавнего происхождения».
Строительство нового мира после революции предполагало радикальное искоренение всех буржуазных пережитков. С этой точки зрения Ленин считал вполне необходимым принуждение в целях достижения социального блага. С началом НЭПа он по-прежнему оставался решительным сторонником ликвидации алкогольного производства и торговли. Водка, наравне с религией («духовной сивухой»), оставалась для Ленина до конца его жизни символом страшного и недопустимого зла.
Реальное положение дел оказалась сложнее. С началом НЭПа разрешение частного предпринимательства и торговли и сама практика рыночного хозяйствования заставили руководство страны постепенно отойти от жёсткой антиалкогольной политики.
Уже в августе 1921 года Совет народных комиссаров разрешил свободную выделку и продажу виноградного вина крепостью до 14 градусов, а в декабре — до 20 градусов. В конце 1922 года легальным напитком стал коньяк, в 1924 году стали возрождаться остановленные в своё время монопольные винные склады, становившиеся советскими ликёроводочными заводами. С «Московского казённого винного склада № 1» (будущего завода «Кристалл») пошли в продажу первые 30-градусные наливки и настойки.
В октябре 1925 года была восстановлена государственная монополия на изготовление 40-градусной водки. Заводская продукция тут же была окрещена «рыковкой» по имени нового главы правительства Алексея Ивановича Рыкова.
Пивные для пролетариата
Для рабочего класса открывались частные пивные, столовые, кафе и чайные. Журнал «Цирк и эстрада» сообщал, что в 1922 году только в Москве принимали посетителей более сотни пивных. Считалось, что питейное заведение станет для пролетария не банальной распивочной, а будет выполнять функции мужского клуба, где за кружечкой пенного напитка сознательные граждане неспешно смогут обсуждать текущий политический момент.
В первое время работы пивных с их стен на выпивающий рабочий класс взирали Карл Маркс и Владимир Ленин, но с августа 1924 года портреты вождей были убраны. Им на смену пришли плакаты и лозунги, призывавшие пролетариат не забывать о моральном облике: «Лицам в нетрезвом состоянии ничего не продаётся», «Если хочешь быть культурным, окурки и мусор бросай в урны», «Пей, но знай меру, в пьяном виде ты можешь обнять своего классового врага».
Какое-то время в прессе, особенно в фабрично-заводских газетах, появлялись статьи, пытавшиеся облагородить дух советских пивных. Рабкоры и профессиональные журналисты с умилением писали, что за кружкой пива рабочие обсуждали положение братьев по классу в Англии, Китае, дискутировали по вопросам существования бога. Это рассматривалось как своеобразное доказательство высокого уровня политической сознательности пролетариев. Попытки совместить просветительскую деятельность с торговлей спиртным высмеивал в фельетонах молодой Михаил Булгаков («Библифетчик» и другие).
— Вам воблочку?
— Нам чиво-нибудь почитать.
— Чего прикажете?
— Ну, хоша бы Гоголя.
— Вам домой? Нельзя‑с. На вынос книжки не отпускаем. Кушайте, то бишь читайте, здеся.
— Я заказывал шницель. Долго я буду ждать?!
— Чичас. Замучился. За «Эрфуртской программой» в погреб побежали.
Любопытно отметить, что эти идеи повлияли на некоторых более поздних западных исследователей. В 1970‑е годы в американской историографии можно было встретить суждение о том, что русская пивная, как аналогичные заведения в Германии, была местом политического образования рабочих.
Идеологической сплочённости вокруг пивных в России так и не случилось, однако народ всё равно охотно шёл внутрь. Ведь именно здесь можно было поговорить по душам, укрыться от коммунальных склок, не опасаться окрика начальника или сварливой жены. Особо популярные заведения работали почти круглосуточно.
Питейный нейминг 1920‑х годов
Показательными будут воспоминания советского историка Николая Полетики о 1920‑х годах:
«Бичом быта было пьянство. На людных улицах располагалось по нескольку пивных: за „Старой Баварией“ следовала „Новая Бавария“, за ней „Калинкин“, за „Калинкиным“ — „Вена“, за ней „Новая Вена“. Они улавливали прохожих. Из пивных неслись пьяные крики и песни, играла гармонь».
Производители, учитывая конъюнктуру эпохи, политически грамотно давали своей продукции названия «Стенька Разин», «Красная Бавария», «Октябрьское».
В оформлении алкогольной рекламы участвовали и известные художники. Так, авторами знаменитого плаката о том, что «Трёхгорное пиво» лучше самогона и ханжи (крепкий кустарный алкоголь), были Маяковский и Родченко.
Недолгая эпоха восхваления питейных заведений фабричных окраин объяснялась необходимостью противопоставить их частным ресторанам, которые посещали в основном представители новой буржуазии, высокопоставленные служащие, интеллигенция. Пьяный разгул, царивший там, описывался в советской прессе с явным сарказмом. Сатирический журнал «Красный ворон» в 1923 году писал, что для нэпманов в следующем году будут открыты новые рестораны — «На дне Мойки» и «Фонарный столб».
Тревожный НЭП
Посещение ресторанов во второй половине 1920‑х годов было удовольствием весьма дорогим. Недёшево стоили и хорошие вина, продававшиеся в специализированных магазинах, которых в Ленинграде в 1926 году насчитывалось более двухсот. Только на Невском проспекте было расположено 12 таких торговых точек.
После официального разрешения продажи водки, вопреки заверениям из газет, было ясно, что спиртные напитки потребляют отнюдь не только нэпманы, но и рабочие. Пиво и «рыковка» были более доступны по цене и потому распространялись именно в рабочей среде. В 1930 году средняя ленинградская рабочая семья тратила на водку и пиво 2,8% своего бюджета, а в 1931 году — уже 3,5%. При этом часть бюджета на питание оставалась почти неизменной — 40,6% в 1930 году и 40,4 % в 1931 году.
В июне 1926 года появились тезисы ЦК ВКП(б) «О борьбе с пьянством», а чуть позже и специальное письмо ЦК ВЛКСМ, из текста которого видно, что бытовавшие тогда антиалкогольные настроения имели политическую направленность и характер. Злоупотребление спиртными напитками по-прежнему называлось «наследием старого быта царской России». Правда, к числу причин, толкавших людей к пьянству, были отнесены не только «буржуазная идеология», но и «нэпманская стихия».
Под «нэпманской стихией» в первую очередь понимались вполне определённые бытовые практики. Плюрализм повседневной жизни времени НЭПа вообще требовал большого самоконтроля. Из-за широкого выбора досуга и товаров, в том числе и алкоголя, столичный гражданин терялся. Кроме того, сама система большевистской пропаганды акцентировала внимание на этих «трудностях» НЭПа. Всё это лишь увеличивало чувство «неустойчивости жизни» и антинэповские настроения.
Заведения новой эпохи
Ленинградские нэпманы в большинстве своём были представителями дореволюционной коммерческой знати и были тесно связаны с ещё сохранившимися обломками столичной аристократии. Так писал о них в воспоминаниях следователь Лев Шейнин:
«Короли ленинградского НЭПа обычно кутили в дорогих ресторанах — „Первом товариществе“ на Садовой, Фёдоровском, „Астории“ или на „Крыше“ „Европейской гостиницы“. Здесь „короли“ завершали миллионные сделки, торговались, вступали в соглашения и коммерческие альянсы и тщательно обсуждали „общую ситуацию“, которая, по их мнению, в 1928 году складывалась весьма тревожно».
Ещё одним популярным питейным местом были кабаре и театры миниатюр. Их огни вновь закружились вокруг Садового кольца и Невского проспекта. Несмотря на высокие цены, эти места были всегда переполнены. Бывший москвич, художник-эмигрант Михаил Вербов вспоминал о своих молодых годах:
«Там, где нынче располагается Театр Станиславского, было кабаре „Семперантэ“. Публика там собиралась специфическая: рабочих парней в серых кепках, комсомолок в кумачовых платках не наблюдалось. Зимой в гардероб стояла очередь нэпманов в енотовых шубах с барышнями в лисьих горжетках, шляпках и облегающих платьях. Под ручку с дамами вальяжно фланировали кавалеры в щёгольских френчах и заграничных остроносых штиблетах. Большим успехом пользовались у таких посетителей всякие разухабистые песни. Их тогда звали „ростовскими песенками“ или просто уличными».
Помимо частных питейных заведений, открывались и моссельпромовские пивные. Вывески на последних писались белыми буквами на синем фоне, вывески частных — жёлто-зелёными. Если верить тогдашней частушке, то деление также шло на обычные и «культурные» пивные:
«Слышен звон серебра из кармана,
Это деньги на пьянство пойдут,
А вдали показалась пивная,
Гражданин, не причаливай тут!
Слышно хлопанье пробок от пива,
От табачного дыма туман,
А в культурной пивной так красиво:
С бубенцами играет баян!»
«Гримасы НЭПа» порождали у молодёжи упаднические настроения и грубость или увлечение «изячной жизнью» с её естественным атрибутом — выпивкой. В молодёжной публицистике тех лет с тревогой говорилось о грубости и пошлости в отношениях, проявлениях шовинизма, пьянстве, хулиганстве и прочих негативных явлениях.
Не помог и восстановленный опыт создания чайных — безалкогольных досуговых мест. Они открывались при заводах, торговых площадях, при военных частях. Большую часть населения всё же тянуло в более привычные питейные заведения.
Новая антиалкогольная кампания
Влияние пьянства на производительность труда в СССР в 1927 году выражалось в красноречивых цифрах: прогулы на почве пьянства принесли 135 миллионов рублей убытка, понижение производительности труда — 600 миллионов рублей.
На XV съезде партии, на котором обозначился курс на индустриализацию и коллективизацию, уже стоял вопрос о постепенном свёртывании выпуска водки и расширении таких источников государственного дохода, как радио и кино. В директивах по составлению пятилетнего плана съезд подчеркнул необходимость повышения культурного уровня населения города и деревни как одного из условий индустриализации.
В это время в верхах усиливаются антиалкогольные настроения и начинается новый виток борьбы с пьянством. Одной из первых её жертв оказался Сергей Есенин. В 1927 году после публикации «Злых заметок» члена Политбюро Николая Бухарина поэта посмертно объявили главным «певцом хулиганства» в СССР:
«Есенщина — это отвратительная напудренная и нагло раскрашенная российская матершина, обильно смоченная пьяными слезами и оттого ещё более гнусная. Причудливая смесь из „кобелей“, икон, „сисястых баб“, „жарких свечей“, берёзок, луны, сук, господа бога, некрофилии, обильных пьяных слёз и трагической пьяной икоты…»
В феврале 1928 года в Колонном зале Дома Союзов состоялось ·торжественное учредительное собрание Общества по борьбе с алкоголизмом (ОБСА), основанного на базе Московского наркологического общества. Поддержку новой общественной организации оказали Московский комитет ВЛКСМ и Моссовет. Уже в первые месяцы существования ОБСА организовало более 100 специальных уличных массовых противоалкогольных демонстраций, более 60 рабочих конференций.
Активность Общества привела к массовым закрытиям пивных лавок и прочих «злачных мест». Их переоборудовали в трезвеннические столовые и чайные. Было организовано издание журнала «Трезвость и культура», который бичевал пьянство и пропагандировал здоровый образ жизни. Резкое снижение потребления пива привело к сокращению его производства и закрытию ряда крупных пивоваренных заводов в Москве, Ленинграде и других городах СССР.
Для оперативности и наглядности пропаганды трезвости устраивались «антиалкогольные киноэкспедиции» и поездки на «антиалкогольных грузовиках» с яркими лозунгами и проведением митингов — «Внуки Ленина пить не будут». Тогда же появились и первые фильмы на эту тему: «Косая линия», «Танька-трактирщица», «За ваше здоровье».
Алкоголь в деревне
В деревне государственная водка победила крестьянский самогон только к началу 1930‑х годов. При колхозной системе и больших планах государственных поставок зерна изготавливать спиртное в домашних условиях стало значительно труднее.
Свёртывание НЭПа
Поворот к установлению в стране тоталитарного режима свернул вольную Новую экономическую политику. Сталинский стиль партийно-хозяйственного руководства требовал агрессивно-нажимных способностей и безусловного проведения «генеральной линии» в любой сфере, независимо от степени компетенции. О следующем этапе жизни питейных заведений расскажем в четвёртой части.
Читайте также «Алкогольно-историческая амнезия. Утраченные дореволюционные напитки».
