Атаман Каледин и его «мятеж»

Алек­сей Мак­си­мо­вич Кале­дин во вре­мя Пер­вой миро­вой вой­ны слу­жил стро­е­вым коман­ди­ром, а гене­рал Дени­кин, отме­чая его храб­рость, гово­рил, что Кале­дин не посы­лал, а водил вой­ска в бой. Он сме­ло про­явил себя во вре­мя Бру­си­лов­ско­го про­ры­ва, когда раз­бил 4‑ю австрий­скую армию.

Фев­раль­скую рево­лю­цию он не под­дер­жал, а летом 1917 года был избран Дон­ским вой­ско­вым ата­ма­ном — пер­вым выбор­ным ата­ма­ном со вре­мён Пет­ра I. Всту­пая в долж­ность, он отметил:

«…Я при­шёл на Дон с чистым име­нем вои­на, а уйду, быть может, с проклятиями».

Алек­сей Каледин

Если бы не воен­ная фор­ма, нель­зя было и пред­по­ло­жить, что чело­век этот уме­ет ходить чёт­ким стро­е­вым шагом. Враз­ва­лоч­ку и несколь­ко косо­ла­по, брёл он по тро­пин­ке Ата­ман­ско­го сада, голо­ва опу­ще­на, руки за спиной.

Совсем недав­но, в 1914‑м, так­же сте­пен­но про­гу­ли­вал­ся по это­му саду Нико­лай Алек­сан­дро­вич Рома­нов с супру­гой Алек­сан­дрой Фёдо­ров­ной и дочерь­ми. Мячи­ком ска­кал по газо­нам цеса­ре­вич Алек­сей, теря­ясь в густой зеле­ни. От буй­ства рас­ти­тель­но­сти и кра­сок гла­за у царя раз­бе­га­лись, ряби­ло в гла­зах: клен и шел­ко­ви­ца, бере­за и паль­ма, ага­ва и сирень, — любое дере­во, любой кустар­ник, ока­зы­ва­ет­ся, мог­ла при­ютить дон­ская зем­ля. Он видел и рань­ше подоб­ные калей­до­ско­пы в бота­ни­че­ских садах, но этот поче­му-то удив­лял особенно.

— Папа ́, — спра­ши­вал, под­бе­гая к Нико­лаю Алек­сан­дро­ви­чу цеса­ре­вич, — а зимой, — он ука­зы­вал на ага­ву, — ей здесь не холодно?

— На зиму, — мелан­хо­лич­но ответ­ство­вал госу­дарь, — все дико­вин­ные рас­те­ния уби­ра­ют­ся в оран­же­рею, Алёша.

Внут­рен­ний садик Ата­ман­ско­го двор­ца, Новочеркасск

…Теперь по это­му саду про­гу­ли­вал­ся не царь, но ата­ман, — Вой­ско­вой Дон­ской Ата­ман, гене­рал Алек­сей Мак­си­мо­вич Кале­дин. Чуть поза­ди сле­до­вал Това­рищ Вой­ско­во­го Ата­ма­на, Мит­ро­фан Пет­ро­вич Бога­ев­ский, сту­пая по-страусиному.

— Вы уста­ло выгля­ди­те, гос­по­дин гене­рал, — дели­кат­но заме­тил Мит­ро­фан Пет­ро­вич, — Вы опять чем-то взвол­но­ва­ны? Вы дума­е­те о зав­траш­нем Вой­ско­вом Круге?

Кале­дин тяже­ло вздохнул.

— Я думаю о том, — про­го­во­рил он, оста­нав­ли­ва­ясь и извле­кая из позо­ло­чен­но­го порт­си­га­ра папи­ро­су, — что зря поз­во­лил Вам уго­во­рить себя в мае…

Бога­ев­ско­го не уди­ви­ли эти сло­ва. Он, при­знать­ся, ожи­дал их услы­шать давно.

Да, тогда, в мае, Кале­дин выгля­дел таким же устав­шим и опу­сто­шён­ным. Не при­няв­ший фев­раль­ской рево­лю­ции, повздо­рив­ший с глав­но­ко­ман­ду­ю­щим Алек­се­ем Алек­се­е­ви­чем Бру­си­ло­вым, Алек­сей Мак­си­мо­вич при­е­хал домой, что­бы пере­ве­сти дух и отпра­вить­ся в Кис­ло­водск, на лечение.

Мит­ро­фа­ну Пет­ро­ви­чу уда­лось пере­хва­тить его чудом:

«Мы воз­рож­да­ем былое дон­ское вели­чие, гос­по­дин гене­рал, мы собра­ли Вой­ско­вой Круг. Я, как Пред­се­да­тель обра­ща­юсь к вам: неуже­ли Вы може­те оста­вать­ся в сто­роне, когда гиб­нет Родина?».

Кале­дин посмот­рел на него, как врач смот­рит на боль­но­го, и отве­тил, что ему пре­тит вся­кая демо­кра­тия. А Вой­ско­вой Круг с его выбор­но­стью — демо­кра­тия и есть. Участ­во­вать в этих играх — про­тив его убеждений.

Бога­ев­ский пари­ро­вал: монар­хия погиб­ла, мы нахо­дим­ся в иной поли­ти­че­ской реаль­но­сти, мы вынуж­де­ны демон­стри­ро­вать демо­кра­тич­ность перед столицей.

«Демон­стри­руй­те, что хотите».

Мит­ро­фан Пет­ро­вич при­вел ещё несколь­ко дово­дов: поли­ти­че­ских, исто­ри­че­ских, чуть ли не мета­фи­зи­че­ских, но всё это при­шлось мимо серд­ца и души генерала.

И лишь когда Мит­ро­фан Пет­ро­вич кон­ста­ти­ро­вал: «Вот и вам на судь­бу Дона пле­вать», в гла­зах гене­ра­ла точ­но вспых­ну­ли огонь­ки, в памя­ти всплы­ла кар­тин­ка род­но­го хуто­ра Кале­ди­на; глу­хая степь, беле­ют куре­ни вдоль реч­ки Цуц­кан, воз­вы­ша­ет­ся на кру­том бере­гу родо­вое име­ние, парит в небе коршун.

«Бог с вами, Мит­ро­фан Пет­ро­вич», — вздох­нул Каледин.

Он решил попробовать.

«Кто зна­ет, — поду­мал гене­рал, — может, и прав этот дирек­тор гим­на­зии. — Может, полу­чит­ся у нас, как он гово­рит, создать рес­пуб­ли­ку с управ­ля­е­мой демо­кра­ти­ей, пода­дим при­мер всей Рос­сии, и обру­ше­ние в про­пасть прекратится?».

Бога­ев­ский рас­ска­зал ему, как про­хо­ди­ли выбо­ры в Вой­ско­вой Круг. Услы­шан­ное Кале­ди­ну понравилась.

Ника­ких пар­тий­ных спис­ков не было. Бога­ев­ско­му, полу­чив­ше­му после апрель­ско­го Каза­чье­го съез­да про­зви­ща «дон­ско­го зла­то­уста» и «бая­на», сво­им вор­ко­ва­ни­ем уда­лось убе­дить всех: выдви­же­ние кан­ди­да­тур долж­но идти по «мест­ным» и «пол­ко­вым» спис­кам. Ины­ми сло­ва­ми, кан­ди­да­ты выстав­ля­лись станицами/хуторами и, чуть ли не по оста­точ­но­му прин­ци­пу — вой­ско­вы­ми подразделениями.

В хуто­рах и ста­ни­цах послед­нее сло­во все ещё было за ста­ри­ка­ми. Ста­ри­ки ску­ча­ли по царю, к вла­сти Вре­мен­но­го пра­ви­тель­ства отно­си­лись скеп­ти­че­ски. Такое отно­ше­ние гаран­ти­ро­ва­ло выдви­же­ние кан­ди­да­тов пра­виль­ных, рево­лю­ци­ей не зара­жён­ных, тех, кому фигу­ра Кале­ди­на при­дёт­ся по нра­ву. «Бое­вой гене­рал», «герой Луц­ко­го про­ры­ва», «пред­ста­ви­тель древ­ней­ше­го казац­ко­го рода» — эти сло­ва ока­зы­ва­ли на них маги­че­ское воздействие.

С вой­ско­вы­ми под­раз­де­ле­ни­я­ми дело обсто­я­ло слож­нее. Часть пол­ков была «раз­ло­же­на». В пол­ках дей­ство­ва­ли «каза­чьи коми­те­ты», напрочь отсут­ство­ва­ла при­выч­ная дис­ци­пли­на, прак­ти­ко­ва­лась выбор­ность офи­це­ров, и те мог­ли выдви­нуть чёрт зна­ет каких «рево­лю­ци­он­ных дуро­ло­мов». Тут же, напри­мер, в чис­ло кан­ди­да­тов про­ско­чил Голу­бов. Впер­вые на боль­шой пуб­ли­ке появил­ся моло­дой, с лицом отлич­ни­ка-гим­на­зи­ста хорун­жий Саша Авто­но­мов. Рва­лись в Круг и дру­гие каза­чьи «това­ри­щи». Баланс по вой­ско­вым спис­кам уда­лось соблю­сти при­мер­но «семь­де­сят на трид­цать». Семь­де­сят — «пра­виль­ных» кан­ди­да­тов, и трид­цать — «не очень».

«Ниче­го, — решил Бога­ев­ский, — выбе­рут, зна­чит выбе­рут. Прой­дёт вре­мя, перекуются».

…18 июня 1917 года в Ново­чер­кас­ске, Дон­ской пар­ла­мент избрал Вой­ско­во­го Ата­ма­на. Побе­да Кале­ди­на была обес­ку­ра­жи­ва­ю­щей: при­бли­зи­тель­но из семи­сот голо­сов более шести­сот про­го­ло­со­ва­ли «за» бое­во­го генерала.

Алек­сею Мак­си­мо­ви­чу вру­чи­ли ата­ман­ский пернач и грамоту.

«Гра­мо­та от Пер­во­го Вой­ско­во­го Кру­га все­го Вели­ко­го Вой­ска Дон­ско­го, избран­но­му воль­ны­ми голо­са­ми, Вой­ско­во­му Ата­ма­ну, наше­му при­род­но­му каза­ку, гене­ра­лу и геор­ги­ев­ско­му кава­ле­ру, Алек­сею Мак­си­мо­ви­чу Кале­ди­ну. По пра­ву древ­ней обык­но­вен­но­сти избра­ния Вой­ско­вых Ата­ма­нов, нару­шен­но­му волею царя Пет­ра I в лето 1709-го, избра­ли мы тебя нашим Вой­ско­вым Атаманом…».

Текст гра­мо­ты писал ночью в сво­ем каби­не­те Мит­ро­фан Пет­ро­вич. Писал, пере­чёр­ки­вал, рыл­ся в ста­рых книгах.

Когда всё это про­зву­ча­ло с три­бу­ны (текст гро­мо­по­доб­ным голо­сом зачи­тал член Вой­ско­во­го Кру­га Н.Д. Дува­кин), Бога­ев­ский обра­тил лицо к гене­ра­лу и, неволь­но под­ра­жая инто­на­ци­ям преды­ду­ще­го высту­па­ю­ще­го, про­воз­гла­сил: «Вой­ско Дон­ское поста­но­ви­ло счи­тать тебя сво­им Атаманом».

…Пер­вая часть боль­шой игры была закон­че­на. Область Вой­ска Дон­ско­го, нако­нец, обре­ла свою поли­ти­че­скую систе­му. Гла­вой её стал Вой­ско­вой Ата­ман А.М. Кале­дин, выс­шим орга­ном испол­ни­тель­ной вла­сти сде­ла­лось Вой­ско­вое пра­ви­тель­ство (Пред­се­да­тель — он же), власть зако­но­да­тель­ную пред­став­лял Вой­ско­вой Круг.

Сам Мит­ро­фан Пет­ро­вич был назна­чен Това­ри­щем Вой­ско­во­го Ата­ма­на и сде­лал­ся его тенью.


2

Пона­ча­лу ему каза­лось, что Кале­дин успо­ко­ил­ся, сми­рил­ся с обру­шив­шей­ся на Рос­сию и Область демо­кра­ти­ей, начал осво­бож­дать­ся от гене­раль­ской скор­лу­пы. Есть Вой­ско­вой Круг и Вой­ско­вое Пра­ви­тель­ство, есть и он, Ата­ман. Но суще­ству­ют ещё и сове­ты рабо­чих и сол­дат­ских депу­та­тов ростов­ские, ново­чер­кас­ские! Пере­ро­дил­ся Воен­ный отдел ДИК в Воен­ный област­ной коми­тет и про­дол­жа­ет декла­ри­ро­вать борь­бу за спра­вед­ли­вость в воин­ской сре­де. Боль­ше­ви­ки, мень­ше­ви­ки, эсе­ры — все это есть! И всё при­хо­дит­ся терпеть.

— Вы пра­вы, Мит­ро­фан Пет­ро­вич, — бор­мо­тал Ата­ман в усы, — нам всем нуж­но учить­ся варьировать…

Одна­ко про­хо­дил день-дру­гой, и Бога­ев­ский с огор­че­ни­ем осо­зна­вал: Кале­дин сно­ва ста­но­вит­ся упря­мым цар­ским генералом.

— Какой же я Ата­ман?! — вос­пла­ме­нял­ся он. — Как меня мож­но назвать Ата­ма­ном, если в моём вой­ске суще­ству­ют сол­дат­ские и каза­чьи коми­те­ты, для кото­рых офи­цер­ское зва­ние — ничто?! Где моя власть? Поче­му я не могу аре­сто­вать их всех и пре­дать воен­но-поле­во­му суду или суду обыч­но­му, чёрт возьми?!

Бога­ев­ский пытал­ся увещевать:

— Пози­ции Сове­тов силь­ны даже в Пет­ро­гра­де, к ним при­слу­ши­ва­ет­ся Вре­мен­ное пра­ви­тель­ство. Если мы рас­пра­вим­ся с ними здесь, нас тут же обви­нят в контр­ре­во­лю­ции, немед­лен­но под­ни­мет­ся вопрос о леги­тим­но­сти нашей вла­сти… Мы долж­ны дожить до Учре­ди­тель­но­го собра­ния, гос­по­дин Ата­ман. Оно задаст век­тор раз­ви­тия всей стране. Уве­ряю, с этой анар­хи­ей, сове­та­ми и коми­те­та­ми будет покон­че­но. Нуж­но чуть подождать…

— Наказ­ной Ата­ман Граб­бе тоже, гово­рят, чего-то ждал! — ряв­кал Кале­дин, при­ку­сы­вал зуба­ми папи­ро­су и выхо­дил на бал­кон Ата­ман­ско­го дворца.

«Как бы не сорвал­ся, — с тре­во­гой смот­рел в его спи­ну Бога­ев­ский, — как бы он все не испортил»

Накар­кал.

В авгу­сте было объ­яв­ле­но о Госу­дар­ствен­ном Сове­ща­нии в Москве. Кон­крет­ным местом про­ве­де­ния опре­де­ли­ли Боль­шой театр. Пред­се­да­тель вре­мен­но­го пра­ви­тель­ства Алек­сандр Федо­ро­вич Керен­ский созы­вал пред­ста­ви­те­лей вла­сти и раз­лич­ных поли­ти­че­ских тече­ний. Созы­вал для обсуж­де­ния насущ­ных про­блем, для кон­со­ли­да­ции общества.

Бога­ев­ский искренне пожа­лел о том, что не поехал в Моск­ву вме­сте с Кале­ди­ным и остал­ся в Новочеркасске.

О про­ис­хо­дя­щем Мит­ро­фан Пет­ро­вич узна­вал уже из газет.

…На Госу­дар­ствен­ное сове­ща­ние, сооб­ща­ли газе­ты, при­был новый глав­но­ко­ман­ду­ю­щий — Лавр Геор­ги­е­вич Кор­ни­лов, ярый про­тив­ник все­го рево­лю­ци­он­но­го, при­вер­же­нец жесто­чай­шей дис­ци­пли­ны. Мно­же­ство фото­гра­фий, улы­ба­ю­ще­е­ся мон­го­ло­ид­ное лицо. Кор­ни­лов машет фураж­кой. Кор­ни­ло­ву руко­пле­щут у вхо­да в Боль­шой театр. Кор­ни­лов мило бесе­ду­ет с Кале­ди­ным в коридоре.

Гля­дя на послед­нее фото, Бога­ев­ский поче­му-то почув­ство­вал себя нехорошо.

Лавр Кор­ни­лов

14 авгу­ста 1917 года глав­но­ко­ман­ду­ю­щий про­из­но­сит пла­мен­ную речь. Он гово­рит о вели­чии Рос­сии, о необ­хо­ди­мо­сти побе­ды над Гер­ма­ни­ей, о наве­де­нии поряд­ка в армии. Пра­вая, «бур­жу­аз­но-пра­ви­тель­ствен­ная» поло­ви­на теат­ра тор­же­ству­ет. Левая, где засе­да­ют пред­ста­ви­те­ли Испол­ко­ма сове­та рабо­чих и сол­дат­ских депу­та­тов, кри­чит: «позор» и «долой». Кто-то бро­са­ет Кор­ни­ло­ву: «Дик­та­тор!». Керен­ский бес­по­мощ­но при­зы­ва­ет зал к взаимоуважению.

Высту­па­ет Кале­дин. Спо­кой­но, без жестов он заяв­ля­ет, что пред­став­ля­ет на Госу­дар­ствен­ном сове­ща­нии все две­на­дцать каза­чьих войск и гово­рит от их имени.

Алек­сей Мак­си­мо­вич зачи­ты­ва­ет Декла­ра­цию. Тезисы:

«Рас­хи­ще­нию госу­дар­ствен­ной вла­сти цен­траль­ны­ми и мест­ны­ми коми­те­та­ми дол­жен быть немед­лен­но и рез­ко постав­лен предел»;
«Долж­на быть вос­ста­нов­ле­на дис­ци­пли­нар­ная власть начальников»;
«Вой­на с Гер­ма­ни­ей — до побед­но­го конца»;
«Декла­ра­ция прав сол­да­та долж­на быть допол­не­на декла­ра­ци­ей его обязанностей»;
«Не нуж­ны наро­ду соци­а­ли­сти­че­ские ажу­ры и поли­ти­че­ские кру­же­ва, когда все тело народ­ное покры­то ранами».

Сно­ва руко­пле­щет пра­вая сто­ро­на и воз­му­ща­ет­ся левая.

15 авгу­ста Испол­ком Сове­та рабо­чих и сол­дат­ских депу­та­тов нано­сит ответ­ный удар, и он ока­зы­ва­ет­ся сокрушительным.

Сло­во берет пред­се­да­тель каза­чьей сек­ции Испол­ко­ма — еса­ул 7‑го Орен­бург­ско­го каза­чье­го пол­ка, Афа­на­сий Гри­го­рье­вич Нагаев.

Ново­чер­кас­ский жур­на­лист Павел Каз­ми­чев, в сво­ей ста­тье «Из впе­чат­ле­ний Госу­дар­ствен­но­го сове­ща­ния» откро­вен­но недо­уме­ва­ет: Нага­е­ва не было в спис­ках высту­па­ю­щих! Поче­му ему поз­во­ли­ли вый­ти? Выяс­ня­ет­ся, что еса­у­лу усту­пил своё место «какой-то боль­ше­вик или интернационалист».

Ста­тья пол­на негодования:

«…с каким вызы­ва­ю­щим видом смот­рел еса­ул в ту ложу, где сидел гене­рал! Каким уни­что­жа­ю­щим, пре­зри­тель­ным жестом тыкал он в ту ложу, не пово­ра­чи­ва­ясь, сбо­ку, небреж­ной рукой!».

Нага­ев «наг­ло» заяв­ля­ет, что каза­че­ство не пой­дет за Кале­ди­ным, что он не име­ет пра­ва высту­пать здесь от име­ни всех каза­ков, Кале­дин — «вождь чёр­ной сот­ни» и «само­зва­нец».

«…левая сто­ро­на теат­ра то и дело пре­ры­ва­ла его выступ­ле­ние гро­мом апло­дис­мен­тов, бук­валь­но реве­ла от вос­тор­га… Чего он толь­ко не гово­рил: что он, еса­ул Нага­ев — насто­я­щий пред­ста­ви­тель каза­че­ства, тру­до­во­го каза­че­ства, само­го луч­ше­го фрон­то­во­го каза­че­ства… со слов това­ри­ща еса­у­ла выхо­ди­ло, что чуть ли не все каза­ки всех 12 каза­чьих войск — сплош­ные эсдеки…».

…Алек­сей Мак­си­мо­вич вер­нул­ся в Ново­чер­касск с почер­нев­шим лицом и потуск­нев­шим взо­ром. На вопро­сы Бога­ев­ско­го он почти не отве­чал, ника­ких раз­го­во­ров не заво­дил. Лишь один раз рас­се­ян­но обро­нил Каледин:

— Офи­це­ры хамят гене­ра­лам… Сол­да­ты коман­ду­ют офи­це­ра­ми… И всё это устра­и­ва­ет Вре­мен­ное пра­ви­тель­ство… Поче­му мы долж­ны под­чи­нять­ся тако­му правительству?

Мит­ро­фан Пет­ро­вич ещё раз хотел напом­нить об Учре­ди­тель­ном собра­нии, но Кале­дин рав­но­душ­но мах­нул рукой и ска­зал, что наме­рен раз­ве­ять­ся и посе­тить север­ные окру­га Области.

«Может, — поду­мал тогда Бога­ев­ский, — оно и к лучшему».

24 авгу­ста Кале­дин уехал из Ново­чер­кас­ска. 25-го нача­лась самая насто­я­щая чертовщина.

В горо­де ста­ло извест­но о том, что Кор­ни­лов, желая уни­что­жить Совет рабо­чих и сол­дат­ских депу­та­тов, бро­сил на Пет­ро­град вой­ска. В их соста­ве дви­гал­ся 3‑й кон­ный кор­пус, состо­я­щий пре­иму­ще­ствен­но из дон­цов. Вой­ска вёл гене­рал Кры­мов. Сам Кор­ни­лов сидит пока в Моги­лё­ве, в Ставке.

Керен­ский, спра­вед­ли­во пола­гая, что кор­ни­лов­цы идут вешать, что на висе­ли­цу могут попасть не толь­ко рабо­чие и сол­да­ты, но и про­чие «поли­ти­че­ски-неустой­чи­вые», в том чис­ле он сам, занял сто­ро­ну Сове­тов. На ули­цы Пет­ро­гра­да высы­па­ли воору­жён­ные отря­ды «крас­ной гвар­дии». На встре­чу насту­па­ю­щим частям напра­ви­ли парламентеров.

За день-дру­гой насту­па­ю­щие части были «рас­про­па­ган­ди­ро­ва­ны», и наступ­ле­ние про­ва­ли­лось. Кры­мов пус­ка­ет себе пулю в лоб.

В это же вре­мя жур­на­ли­сты при­ни­ма­ют­ся тру­бить о том, что взбун­то­вал­ся Кале­дин. Он, яко­бы, напра­вил Вре­мен­но­му пра­ви­тель­ству теле­грам­му с тре­бо­ва­ни­ем под­дер­жать дей­ствия Кор­ни­ло­ва и заявил о пол­ном еди­не­нии с ним.

30 авгу­ста коман­ду­ю­щий Мос­ков­ским воен­ным окру­гом, пол­ков­ник А.И. Вер­хов­ский теле­гра­фи­ру­ет в Новочеркасск:

«С фрон­та идут через Мос­ков­ский округ в Область Вой­ска Дон­ско­го эше­ло­ны каза­чьих войск. Мною полу­че­ны све­де­ния о том, что стан­ция Пово­ри­но заня­та каза­ка­ми… Я не знаю, как это понимать?».

31 авгу­ста сто­лич­ные газе­ты пуб­ли­ку­ют и вовсе убий­ствен­ную для Кале­ди­на телеграмму:

«…Вой­ско­вой ата­ман Вой­ска Дон­ско­го Кале­дин отчис­ля­ет­ся от долж­но­сти с пре­да­ни­ем суду за мятеж. Министр-пред­се­да­тель Керен­ский. За воен­но­го мини­стра — гене­рал-май­ор Якубович».

Теле­грам­му Керен­ско­го про­дуб­ли­ро­вал уже гене­рал Вер­хов­ский. Он обра­тил­ся к воен­ным окру­гам с тре­бо­ва­ни­ем немед­лен­но аре­сто­вать Алек­сея Максимовича.

В этот же день, Керен­ско­го пыта­ет­ся уре­зо­нить деле­га­ция Сою­за Каза­чьих Войск. Осо­бен­но усерд­ству­ет А.И. Дутов. Он пред­ла­га­ет себя, как посред­ни­ка в пере­го­во­рах с мятеж­ны­ми гене­ра­ла­ми. Керен­ский, пред­чув­ствуя ско­рей­шую побе­ду (пред­чув­ствие не под­ве­ло — 2 сен­тяб­ря Кор­ни­ло­ва аре­сто­ва­ли), от пере­го­во­ров наот­рез отка­зал­ся. Кор­ни­лов и Кале­дин — мятеж­ни­ки. Вой­ско­вой Круг будет рас­пу­щен. Точка.

На Дону тем вре­ме­нем не без­дей­ство­ва­ли. Уже 25 авгу­ста в Город­ской Думе Ново­чер­кас­ска собра­лась груп­па депу­та­тов и пред­ста­ви­те­лей Воен­но­го област­но­го коми­те­та. Собра­ние объ­яви­ло Кале­ди­на контр­ре­во­лю­ци­о­не­ром, выска­зав пол­ную под­держ­ку Вре­мен­но­му правительству.

Дон­ская прес­са сооб­ща­ла: член Воен­но­го коми­те­та Н.М. Голу­бов орга­ни­зо­вал за Кале­ди­ным пого­ню и жела­ет его арестовать.

Ано­ним­ный участ­ник собы­тий в интер­вью газе­те «Воль­ный Дон», делил­ся вос­по­ми­на­ни­я­ми о встре­че с Голу­бо­вым в ста­ни­це Морозовской:

«…— Как вы попа­ли в нашу степь? — спро­сил я у него.
— Ищу, — тут Голу­бов отпу­стил нецен­зур­ную брань.
— Кого?
— Кале­ди­на. Я его аре­стую и Бога­ев­ско­го тоже…»

«Дон­ской зла­то­уст» тре­во­жил­ся: не сой­ти бы с ума. Всё, что он создал за послед­ние шесть меся­цев, мог­ло рух­нуть в одночасье.

Мит­ро­фан Пет­ро­вич отсы­лал Кале­ди­ну теле­грам­мы, умо­ляя немед­лен­но вер­нуть­ся в Ново­чер­касск. Мит­ро­фан Пет­ро­вич защи­щал Кале­ди­на на собра­ни­ях в Город­ской Думе. Мит­ро­фан Пет­ро­вич раз­го­ва­ри­вал по пря­мо­му про­во­ду с Петроградом.

Сдер­жи­вая дрожь в голо­се, он вор­ко­вал в труб­ку: «недо­ра­зу­ме­ние», «ника­ко­го кале­дин­ско­го мяте­жа нет», «вас вве­ли в заблуж­де­ние», «Ата­ман Кале­дин ско­ро обна­ро­ду­ет свою пози­цию». При этом он пони­мал: в любую мину­ту может все кон­чит­ся. Ско­ро нач­нут охо­ту за Кале­ди­ным Воро­неж­ский и Цари­цын­ский гар­ни­зо­ны, уже рыщет по сте­пи Голу­бов, при пол­ной под­держ­ке 39-го Дон­ско­го полка.

…Ата­ма­ну уда­лось появить­ся в Ново­чер­кас­ске вече­ром 1 сентября.

— Вы дей­стви­тель­но отправ­ля­ли теле­грам­му с угро­за­ми Керен­ско­му, Алек­сей Мак­си­мо­вич? — спро­сил его Бога­ев­ский тут же.
Кале­дин посмот­рел на него с такой тос­кой и таким бес­си­ли­ем, что ста­ло понят­но: про­дол­жи он свой допрос, гене­рал упа­дет без чувств здесь и сейчас.

— Будем счи­тать, — заклю­чил Мит­ро­фан Пет­ро­вич, — что теле­грам­мы не было.
«На этом, — решил он, — мы и постро­им нашу линию защиты».

Судь­ба зада­ла ему две непро­стых зада­чи: не допу­стить раз­ры­ва с Вре­мен­ным пра­ви­тель­ством и не поз­во­лить уро­нить честь Ата­ма­на перед казачеством.

Целы­ми дня­ми бесе­дуя по пря­мо­му про­во­ду то с чле­на­ми Вре­мен­но­го пра­ви­тель­ства, то с пред­ста­ви­те­ля­ми Испол­ко­ма Сове­та рабо­чих и сол­дат­ских депу­та­тов, он убеж­дал их в следующем.

Ника­ких теле­грамм не было. Нет, воз­мож­но, они и были, но посы­лал их не Кале­дин. Их посы­лал враг. Тот, кто желал поссо­рить Кале­ди­на с Вре­мен­ным правительством.

Вой­ско­вой Ата­ман не соби­рал­ся устра­и­вать мятеж. Он ездил на север Обла­сти по делам хозяй­ствен­ным и ника­ких пол­ков не под­ни­мал, при­ка­зов о заня­тии желез­но­до­рож­ных стан­ций не отда­ва­лось. Кале­дин под­дер­жи­вал взгля­ды Кор­ни­ло­ва, он нико­гда не скры­вал это­го. Одна­ко — одно дело под­дер­жи­вать внут­ренне, дру­гое — силой. Нет и нет. Он был здесь, на Дону и ника­ких воен­ных похо­дов устра­и­вать не собирался.

Бога­ев­ский почув­ство­вал: в Пет­ро­гра­де смяг­ча­ют­ся. Аре­стом Кор­ни­ло­ва Керен­ский остал­ся вполне сыт. Уда­лось избе­жать одно­го воору­жен­но­го кон­флик­та, зачем же про­во­ци­ро­вать новый? Из сто­ли­цы при­шла при­ми­ри­тель­ная теле­грам­ма: недо­ра­зу­ме­ние разъ­яс­ни­лось, дон­ское каза­че­ство не поз­во­ли­ло втя­нуть себя в Кор­ни­лов­скую аван­тю­ру, но для окон­ча­тель­но­го раз­ре­ше­ния всех вопро­сов, пред­ла­га­ем гос­по­ди­ну Кале­ди­ну при­е­хать в Моги­лёв, в рас­по­ря­же­ние след­ствен­ной комис­сии при Ставке.

Каза­ки бес­по­ко­ят­ся за жизнь сво­е­го Ата­ма­на, — веж­ли­во дал понять Бога­ев­ский, — у нас воз­рож­ден дав­ний закон — «С Дона выда­чи нет», и мы не можем идти про­тив зако­на. Рас­сле­до­ва­ние про­ве­дем сами, на днях собе­рём Вой­ско­вой Круг. Это будет чест­ное пар­ла­мент­ское рас­сле­до­ва­ние. Если Вре­мен­но­му Пра­ви­тель­ству его резуль­та­ты пока­жут­ся недо­ста­точ­ны­ми, с радо­стью и почте­ни­ем при­мем след­ствен­ную комис­сию в Новочеркасске.

…Инци­дент мож­но было счи­тать исчерпанным.


3

— …Нет нуж­ды бес­по­ко­ить­ся о Кру­ге, гос­по­дин Ата­ман, — про­дол­жал вор­ко­вать Мит­ро­фан Пет­ро­вич, — неуже­ли вы дума­е­те, что наш пар­ла­мент при­зна­ет вас мятеж­ни­ком? Вас любят, Алек­сей Мак­си­мо­вич! Вас не пре­да­дут, кля­нусь Вам! А вот суд над под­ле­цом Голу­бо­вым мы про­ве­дем со всем пристрастием…
Кале­дин точ­но не слы­шал его. Он сидел на ска­мей­ке, пусто смот­рел на кро­ну кле­на и дымил папиросой.

— Когда мы бесе­до­ва­ли с вами в пер­вый раз, — еле слыш­но мол­вил он, — Вы рас­ска­зы­ва­ли мне об апрель­ском затоп­ле­нии ста­ни­цы Старочеркасской …

Бога­ев­ский осто­рож­но кивнул.

— …Вы гово­ри­ли, что Дон вышел из бере­гов, зато­пи­ло древ­нюю сто­ли­цу дон­ско­го каза­че­ства, жерт­вы… Не есть ли это зло­ве­щий знак, пре­ду­пре­жде­ние, спро­си­ли Вы у меня, помните?

— Конеч­но же пом­ню, Алек­сей Максимович…

Кале­дин пере­вел уста­лый взгляд на него и ука­зал папи­ро­сой в сто­ро­ну клена.

— Ещё нача­ло сен­тяб­ря… А листья уже крас­ные, огнен­но-крас­ные. Что Вы ска­же­те на это, Богаевский?

Алек­сей Кале­дин. Ново­чер­касск. 1918 год

Читай­те так­же «Кра­жа Дон­ской революции».

Поделиться