Весной 1917 года на Дону собрался Казачий съезд, участники которого пытались определить, по какому пути пойдёт край в новую эпоху. Но за страстными и оживлёнными обсуждениями, они не заметили, как по Области Войска Донского на цыпочках крадётся контрреволюция.
Он зашёл в залитый солнцем зал станичного правления и снова почувствовал себя педагогом. Офицеры, члены Казачьего союза, без команды поднялись со своих мест. Он бросил им спокойное, но приветливое «прошу садиться» и чуть было не добавил — «дети». Офицеры сейчас и вправду представлялись ему детьми, эдакими потерявшимися в политическом лесу недотёпами, которых нужно взять за ручку и вывести на опушку.
Исполняющий дела Наказного Атамана, взявший приветственное слово, демонстрировал осведомлённость о заслугах и талантах гостя. Делалось это, по всему было видно, не в первый раз.
— …Митрофан Петрович Богаевский, — восторженно вещал Волошинов, — известен родному краю, как талантливый педагог, директор Каменской гимназии, исследователь истории казачества. Его работами восхищались светочи учёной мысли столицы…
Услышав слова о «светочах», Богаевский вспомнил лоснящиеся от жира лица университетской профессуры, с усами, бородками и с бакенбардами. Его краеведческие статьи те принимали поначалу равнодушно: у нас столица, у нас Европа, кому нужны здесь байки о диких степняках? Но когда он извлекал из портфеля бутылки с «Цимлянским игристым», к истории Дона тут же пробуждался живой научный интерес.
— …Совсем недавно Митрофан Петрович вернулся из Петрограда… Он был председателем Общеказачьего съезда, господа. Согласитесь, это большая честь — председательствовать на съезде всех казаков России… Как жить станичникам дальше? Что делать? Быть ли войне с Германией до победного конца? Множество животрепещущих вопросов обсуждалось там! И теперь, председатель съезда — у нас. Мы снова собрались в правлении станицы Новочеркасской и готовы выслушать наказ от лучших представителей всего казачества России …
Волошинов повернулся в его сторону и чуть не задел бородой:
— Не могли бы вы, Митрофан Петрович…
Богаевский скупо поблагодарил и.д. Наказного Атамана, оборвав на полуслове. Ещё раз поприветствовал присутствующих. Он сказал: неужели не понятно, чего ждут казаки России от казаков Дона? И предложил перейти к делам местным.
Зал одобрительно загудел. Богаевский, тщедушный человек, впалая грудь, чёрный пиджак, белая рубаха — один-единственный в штатском среди «золотых погон», уверенно осознал, что сможет дирижировать этим залом. О, милая провинциальность! Столица, председатель Общеказачьего съезда… Вся аудитория в кармане.
— Какая обстановка в Новочеркасске? — вкрадчиво спросил Митрофан Петрович.
— Как изменился баланс политических сил после февральской революции?
К трибуне чуть ли не строевым шагом вышел представитель Войскового штаба, сухощавый полковник С. И. Бояринов.
— Вот уже месяц, — доложил полковник, — Новочеркасск бьётся в революционной лихорадке. Что сделала новая власть? Что сделал Донской исполнительный комитет и его председатель Петровский? Ничего… Они стали заигрывать с иногородними. Дон — для всех, не только для казаков, представляете, Митрофан Петрович? Не казачья у нас земля, оказывается, — общая! С какой стати, я спрашиваю? На кой чёрт нам такая революция?! Повторяю, ничего хорошего этот Комитет не сделал! Они разогнали полицию и учредили милицию. Навели порядок в городе? Нет! Обуздали толпы митингующих? Нет! Они просто подминали всё под себя, до последнего брандмейстера, начальника рыбных ловель чуть из окна собственного кабинета не вышвырнули… И все им уступали — власть новая, как же… Обожглись на нас, на Войсковом штабе и Юнкерском училище…
Именно в недрах Войскового штаба, хвастливо сообщил Бояринов, созрели идеи создания Казачьего союза и проведения съезда донского казачества, Войскового съезда.
— Как же к этому отнёсся Донской исполнительный комитет? —поинтересовался Богаевский.
Бояринов хитро подмигнул в ответ.
— Да что они против нас могут?! Пришёл этот их… Голубов. Револьвером размахивал, кричал: «Прекратить контрреволюционные сборища! За нами — власть, за нами — шестнадцать тысяч штыков». Я ему врезал: «У нас шашки и штыки тоже имеются». Он — к начальству, к Петровскому. А Петровский — ни «тпру», ни «ну». Это же — общественное собрание, у нас свобода собраний, пусть …
В зале засмеялись, захлопали, кто-то даже присвистнул.
— …вот, и господин исполняющий дела Наказного Атамана нам помог, — новое подмигивание, истинно ёрническое, Бояринов адресовал Волошинову, — помещение станичного правления выделили для собраний, благодарствуем…
Волошинов открыл было рот, чтобы объясниться, а может и вовсе отмежеваться от новой власти, но лёгким движением руки Богаевский предотвратил его объяснения.
— То есть вы хотите сказать, — снова обратился он к Бояринову, — что Комитет не будет препятствовать проведению Войскового съезда?
— Не посмеют! — уверенно прогрохотал Бояринов, — Силёнок не хватит!
«А не такие-то они и дети», — укорил себя Богаевский за то высокомерие, с которым он здесь появился.
Митрофан Петрович мысленно перенёсся в серые мартовские дни. Петроград, сырость, колючий снег. На Общеказачьем съезде собрались львы войны, там было кому председательствовать, но столь высокое собрание поручили провести именно ему, педагогу и учёному.
Он помнил лучащиеся добротой глаза А.И. Дутова, заместителя председателя Временного Совета Казачьих Войск: «Событие поистине историческое! Кому как не историку казачества вести этот съезд?» Дутов долго тряс его руку: «Митрофан Петрович, Дон должен стать опорой, примером крепкой власти в России. Постарайтесь. Покажите пример. Тогда за вами пойдёт всё казачество, и мы сохраним Отчизну». «Но ведь у нас, как и во всей России, появилась новая власть, — мягко ответствовал Богаевский, — Донской исполнительный комитет — уменьшенная копия Временного Правительства. Что же? Мы должны совершить контрреволюцию?» Собеседник задумчиво почесал бритую голову. «Это… не должно называться контрреволюцией. Вам не нужно захватывать власть. Вам её нужно… пе-ре-хватить».
Тогда эти слова показались Богаевскому утопией. Но теперь, понимая, что новая власть в Новочеркасске неустойчива, она — не более, чем пыль под сапогами, и её можно растоптать, до него дошло, что имел в виду Дутов.
«ДИК совершил непростительную ошибку, — заключил про себя он, — они продекларировали, что дадут всем все, в том числе и землю. Они забыли, что земля для казака — святое, она добыта кровью вольнолюбивых предков. Это — козырь. И теперь он мой».
— Основные положения повестки, — восполнил возникшую паузу Митрофан Петрович, — обозначим сегодня же, после перерыва. Есть ли в зале представители прессы? Прошу вас подойти ко мне, господа…
2
12 апреля 1917 года в газете «Вольный Дон» появилась скромная заметка за авторством Ф. Ларина — «Очередные вопросы на Дону».
«Старый строй пал, — сообщал читателям Ларин, — и главнейшей задачей текущего момента является укрепление нового порядка основ народоправства. У нас, на Дону, это необходимо начать с восстановления разновременно отнятых у казаков их прав и вольностей. Необходимо прежде всего немедленное восстановление полностью былого казачьего самоуправления — воскрешение Войскового Круга».
Эта заметка уже не носила характера невысказанной угрозы. Революционная власть получила вполне официальное предупреждение о том, что дни её пребывания на Дону сочтены.
3
Богаевский давно знал Голубова. Они были знакомы ещё с гимназических времён. Крепкий, коренастый Коля любил расхаживать по Новочеркасску, засучив рукава. Шаловливо глядя по сторонам, он будто спрашивал: «А ну? С кем бы подраться?».
И каково было удивление Митрофана Петровича, когда Волошинов рассказал ему о том, что Голубов митингует.
«Коля — оратор? — не поверил он ушам своим, — я не помню, чтобы в детские годы он отличался красноречием».
«Голубов чертовски красноречив! Он здорово заводит чернь, — чуть ли не жаловался Волошинов, — на одном митинге этот негодяй сорвал с себя погоны, топтал их и горлопанил: „Мне стыдно быть офицером! Я ваш! Я с вами!“. Солдаты и рабочие ликовали…»
«Бросьте», — вяло отреагировал Богаевский.
Но вот, 16 апреля, в день открытия Войскового съезда, в зале зимнего театра Новочеркасска возник он, Голубов.
Голубов, который называл Казачий союз «контрреволюционным сборищем»! Голубов, который заявлял, что ничего общего со «сборищем» иметь не может! По законам офицерской чести, взбалмошный есаул появляться здесь был вообще не должен! А он взял, и появился. Нагло, с ехидной улыбкой (в погонах и с наградами, кстати) он подошёл к президиуму и попросил, нет, потребовал слова.
Волошинов попытался воспрепятствовать: в списках выступающих вас нет, есаул, катитесь к чёрту, но не он властвовал на Съезде, Председателем был Богаевский, и Богаевскому захотелось поиграть. «Пусть поговорит, — решил он, — потом я его размажу».
— Голубов — оратор черни, — шепнул Митрофан Петрович Волошинову, — мать, извините, пере-мать. Здесь — другая аудитория. Это будет его лебединой песней, поверьте …
И Богаевский просчитался.
— В Донской запасной батарее представлено 135 станиц, — говорил Голубов, бросая дерзкие взгляды на Богаевского, — казаки батареи сказали: мы слишком любим Дон, чтобы отдать его руководство кому бы то ни было. При свободном строе мы научились любить свободу и уважать её в другом. Кто пойдёт против свободы другого, тот потеряет свою свободу…
В зале послышались аплодисменты, и сидящий в президиуме Петровский побагровел.
Он, как глава революционной власти, здесь присутствовать не собирался. Что ему было делать в стане претендующего на власть врага? Но пришла в Новочеркасск телеграмма министра Временного правительства А.И. Гучкова, «ничего против проведения Войскового съезда не имеем», — говорилось в ней, и Петровского принесло сюда ветром истории. «Быть может, — наивно подумал бывший адвокат, — мне дают понять, что пора консолидироваться? Выстраивать властную вертикаль совместно с Казачьим союзом? Почему нет? Объединим наш Военный отдел с их Войсковым штабом, и все успокоится».
Со своего места поднялся епископ Гермоген. Батюшка благословил съезд. Это показалось знаком. Все вокруг представилось Петровскому прекрасным, чарующим: и лица сидящих в зале, и золотой крест на груди Гермогена, и борода Волошинова, и, журчащая ручьём речь Богаевского.
Однако вылез чёртов Голубов, и очарованию пришёл конец.
…— Пусть не смущаются об упадке дисциплины! Новый строй создаёт новые формы дисциплины, но дисциплины духа…
Эти слова заставили побагроветь уже и председателя. «Да он анархический трибун, — ошарашенно признался себе Митрофан Петрович, — Бакунин! „Дисциплина духа“ — как это красиво, чёрт возьми, величественно звучит!».
— Как устроить нашу жизнь? — продолжал Голубов. — Не мыслим другого правления, кроме республики! Осуществим заветы вольности Степана Разина и Ермака Тимофеевича… (бурные аплодисменты) …Да! Казаки запасной батареи с первых дней революции ясно и твёрдо определили — демократическая республика! И в этой борьбе мы пойдём вместе с пролетариатом!
Петровский уронил голову в ладони, вздрогнув всем телом. Со стороны могло показаться, что Председатель Донского исполнительного комитета рыдает.
— Казаки заявили, что не остановятся ни перед чем, идя на защиту свободы, и что враг народной свободы мог отнять её, разве что, перешагнув через наши трупы…
…Как только первый день работы съезда был закончен, Богаевский собрал Волошинова и Бояринова на небольшое совещание в кабинете директора театра.
— С офицерами нужно хорошо поговорить, господа. Не может быть Голубова и поощрительных аплодисментов!
В последующие дни есаулу дали спокойно выступить только один раз. Обсуждался вопрос специфический — о расширении возможностей армейской службы казачества. Он предложил оригинальную идею — брать «низовых» казаков на флот (они же поголовно рыбаки, часто выходят в Азовское море!) В Президиуме обещали над его предложением подумать.
В остальных же случаях, как только он начинал вспоминать на трибуне о революции и власти ДИК, слова его заглушала канонада улюлюканий и захлопываний.
«При появлении на трибуне Голубова, — писала газета „Вольный Дон“ от 28 апреля 1917 года, — поднимаются шум и голоса: „Долой“!
Председатель долго звонит. Голубов пытается говорить…
Голос: „За кого будете говорить?“
Голубов: „За казаков!“ (крики „долой“)
Голубов: „Это, господа, насилие“ (уходит, раздаются аплодисменты)…»
…Всё тем же вкрадчивым голосом Митрофан Петрович повёл Войсковой съезд в нужном направлении. Казачий шовинизм, на фоне перспектив новых законных свобод для казачества, взял верх над революционной романтикой, над «свободой, равенством и братством». Всё чаще слышалось на этом съезде: «Дон — для казаков!».
Временному правительству Съезд выразил полное доверие. При этом ему предлагалось официально снизить значение Советов рабочих и солдатских депутатов и «принять меры к прекращению вредной для революции агитации ленинцев». «Война, — говорилось в одном из решений съезда, — должна быть до победного конца».
Также провозглашалось национальное самоопределение, поддержка стремления Временного правительства создать Демократическую республику с сильной властью на местах.
«Донская Область, — конкретизировал съезд, — составляет неотделимую часть Российской демократической республики, имея широкое местное самоуправление».
Эти положения вопросов у центральной власти не вызвали. Составленные корректно, умело отредактированные Митрофаном Петровичем, «генеральной линии» они не противоречили. Временное правительство тоже было и за демократию, и за войну до победного конца.
Вопрос о земле был отложен «на потом». Отложен с прозрачным намёком на то, что «потом» — не случится никогда.
Решение о признании Донского областного исполнительного комитета «временной общественной организацией», измотанный почти двумя месяцами политической жизни Петровский подписал безоговорочно, так же, как и согласился в начале марта 1917-го со своей отставкой последний Наказной Атаман М.Н. Граббе.
Власть аккуратно прикарманили Богаевский и К. Официально же ею должен был стать Войсковой Круг, который изберёт правительство и Войскового Атамана. Круг назначили на 26 мая 1917 года. Контрреволюция прошлась по Области Войска Донского на цыпочках. В Петрограде этого, похоже, и не заметили.
Публикацию подготовил писатель Сергей Петров, автор книг «Бакунин. Первый панк Европы», «Хроника его развода» и «Менты и люди». Сотрудничает с издательством «Пятый Рим» и пишет для журнала «Русский пионер».
Читайте также рассказ о графе Михаиле Граббе «Подождём „Высочайшего акта“».
