Известиям о том, что Временный комитет Государственной Думы взял на себя функции верховной власти, поверили не все. Например, граф Михаил Николаевич Граббе, Наказной атаман Области Войска Донского, до последнего отказывался признавать революцию и откладывал принятие неизбежного.
Когда поезд тронулся, когда попятился вокзал, и гадко улыбающийся есаул Голубов стал превращаться в маленького «солдатика», в дверь купе постучали.
Зашёл невысокого роста казак, поставил на столик стакан с дымящимся чаем и блюдце, на котором громоздились неровные, крупные куски сахара.
— Благодарю, — устало выдавил из себя Атаман.
Всё громче и громче стучали колеса. За окном, мелькая заснеженными балками, проносилась степь. Атаман вглядывался в неё жадно, зная, что не увидит её больше никогда, он, последний Наказной атаман Области Войска Донского, граф Михаил Николаевич Граббе.
Так заканчивалось 9‑е марта 1917 года, последний из девяти дней, перевернувших весь Новочеркасск с ног на голову. Девять дней хаоса, девять дней напрасных надежд, хотя уже в первый было ясно — для него здесь кончено все.
…1‑го марта на стол легла злополучная телеграмма от депутата Государственной думы Николая Виссарионовича Некрасова.
Из текста её следовало, что в столице совершен переворот, и власть отныне находится в руках какого-то Временного комитета.
Это казалось немыслимым. Неужели, розыгрыш? Не похоже на розыгрыш.
Он немедленно вызвал полицмейстера и Начальника Жандармского управления. Полицмейстер, во время всей аудиенции безмолвствовал точно бездна, у него и фамилия была Молчанов, а главный жандарм, Р. В. Домбровский, почесав мясистый затылок, спокойно резюмировал:
— Ситуация в городе контролируется. Я предлагаю никому не говорить о телеграмме и ждать новых данных из столицы.
Эти слова внесли в душу графа некоторое успокоение.
И, правда, — подумалось, — какой ещё переворот? Какие ещё депутаты, какой комитет? Неужели верные государю силы не наведут в столице порядок?
Граф перекрестился и велел подать к подъезду Атаманского дворца машину. Спустя несколько минут они и весь цвет Донской столицы стояли в Войсковом монастыре, где служили панихиду по императору Александру II. Тому самому императору, который сказал в своё время: «Лучше начать сверху, чем начнут снизу». И на следующий день — началось.
Новочеркасск вскипел. Достоянием общественности стала новая телеграмма, адресованная железнодорожникам депутатом Александром Александровичем Бубликовым, подписанная председателем Государственной думы — Михаилом Владимировичем Родзянко:
«По поручению Комитета Государственной думы, я (А.А. Бубликов — С.П.) сего числа занял Министерство путей сообщения и объявляю следующий приказ председателя Государственной думы: Железнодорожники! Старая власть, создавшая разруху всех отраслей государственного управления, оказалась бессильной…»
Далее речь шла о том, что что все работники железных дорог должны любить Родину и работать с «удвоенной, беззаветной энергией». Однако про «любовь» и «энергию», никто, видимо, слушать уже не хотел.
Начались митинги рабочих. Зашумели бараки пехотных частей на окраине Новочеркасска — Хутунке, шестнадцать тысяч штыков, шутка ли. Лишь 18‑я и 38‑я казачьи сотни, и запасной артиллерийский батальон сохраняли спокойствие. По крайней мере, так докладывал графу главный жандарм Домбровский.
Днём, 2‑го марта, Атаманский дворец заявился городской голова А. С. Дронов. За ним мягко ступали по коврам присяжные поверенные — А. И. Петровский и Г. Л. Карякин.
Петровский откровенно раздражал. Словоблуд, прощелыга, выигравший десятки судебных процессов, литератор, бывший с самим Чеховым «на дружеской ноге», он хитро прищуривался. Неужели Вам не понятен смысл этих телеграмм, Атаман?
«Не понятен! — хотелось крикнуть Граббе. — Я отказываюсь их понимать!»
Но он удержался.
— Никаких объяснений толпе. Подождём «Высочайшего акта» …
Граф повторил это несколько раз, как мантру.
Визитёры ушли, ухмыляясь.
А вечером эта троица собралась в городской думе, где произошёл обмен мнений «по текущему моменту» с прочими городскими законодателями. Непонятно откуда взялись представители буржуазии и тоже приняли участие в обсуждении. Ближе к полуночи все переместились в помещение Новочеркасского военно-промышленного комитета.
На совещании постановили: чтобы не допустить «революционного угара» и вырвать инициативу из рук «черни», необходимо создать новый орган власти. После недолгих прений учредили Донской исполнительный комитет. Его возглавил адвокат-литератор Петровский.
Чуть за полночь, двери главной залы Военно-промышленного комитета распахнулись, и собравшиеся увидели группу казачьих офицеров во главе с бравым есаулом Голубовым, немного навеселе.
— Казаки и офицеры — за революцию! — торжественно провозгласил он.
Сказанное вызвало шквал аплодисментов:
— Браво, Николай Матвеевич! Ура, есаул!
Голубова знали в Новочеркасске все. Крепко сбитый казачок, аккуратные усики, из дворян. Отличился еще в Русско-японскую не столько лихостью, сколько вопиющей дерзостью. В наградном листе о вручении «Георгия» он написал: «Орден в память поражения Русской армии японцами получил». Потом была война с турками на Балканах, за ней — Первая Мировая. В Новочеркасске Голубов очутился по ранению: отчаянный батареец не имел обыкновения прятаться за орудия и всё делал в полный рост.
Появление казаков побудило совещание к более решительным действиям. Господа революционеры решили немедленно выдвинуться к Граббе и заняться дележом власти.
3‑го марта, в час ночи, делегация, возглавляемая Петровским, в очередной раз прибыла в Атаманский дворец.
Граббе не спал.
Адвокат-литератор выдвинул главное требование с порога:
— Почта и телеграф должны перейти под наш контроль! Под контроль Донского исполнительного комитета!
Атаман отрицательно покачал головой.
— Господа, ваши требования незаконны.
Петровский мрачно произнёс, что сама история толкает их на то, чтобы перейти от требований к действиям.
— Подождём «Высочайшего акта», — промямлил Граббе.
Кому были обращены эти слова? Их не услышали ни члены Донского исполкома, которые спешно удалялись, ни сам Атаман.
Напрасно вокруг него скакал жеребцом Домбровский, напрасно требовал принять меры.
— Чего мы ждём, господин Атаман?
— Ждём «Высочайшего акта» …
3‑го марта он будто бы подошёл к краю внутренней пропасти, сделал шаг вперед, и началось долгое, бесконечное падение.
Граф не замечал ни реющих на улицах красных знамён, ни толп рабочих и студентов. Газеты читать отказывался.
Домбровский заходил каждый день, чуть ли не каждые полчаса заходил и рассказывал о развитии ситуации. Граф сидел за своим столом, вперив пустой взгляд в окно, истукан истуканом, за окном сыпала пороша.
Домбровский метался по кабинету, заламывая руки.
Он рапортовал, что Комитет повсюду рассылает директивы, называя себя властью на Дону. Он сообщал, что состоялось гарнизонное собрание офицеров, и Голубов, вместе со своим приятелем, поручиком Арнаутовым, превратили его в форменное безобразие. Офицеры заговорили о политике. Голубов рассуждал об отмене отдания чести вне строя, о создании казачьих и солдатских комитетов и прочем «углублении революции».
Граббе задумчиво молчал.
Домбровский докладывал: в Новочеркасске появился ещё один орган власти — Совет рабочих депутатов, Голубов там — частый гость. При Донском исполнительном комитете создан Военный отдел. В нём председательствует воспитатель Донского приготовительного пансиона, есаул Ф. Ф. Секретов, но фактически всем заправляет всё тот же Голубов. Если прямо сейчас не предпринять решительных действий, не только Новочеркасск, весь Дон охватит анархия.
— Ждём «Высочайшего акта» …
В сотый раз повторённая мантра сбила Домбровского с ног. Он обессиленно рухнул на стул.
— Я ещё вчера вам хотел сказать, господин Атаман, но …
Жандарм поднял на графа красные от бессонных ночей глаза.
— …Второго марта, государь-император отрёкся от престола в пользу брата Михаила. Третьего марта отказался от претензий на трон и сам Михаил.
Граббе очнулся.
— А сегодня какое число?
— Шестое…
Падение прекратилось. Всё стало яснее ясного. Он — дождался.
В ночь на 8‑е марта Граббе был арестован. Перед арестом граф подписал приказ о назначении Волошинова временно исполняющим обязанности Наказного атамана.
9‑го марта Петровский и Голубов отвезли экс-атамана в Ростов, в распоряжение великого князя Николая Николаевича, который в тот же день отправлялся в Ставку.
…Степь постепенно погружалась во мрак.
Граф опустил в стакан кусок сахара, маленький белый камень легко коснулся дна, и кверху пошли пузырьки.
«Я утонул, — разочарованно подумал граф, — и даже пузырей после себя не оставил».
Публикацию подготовил писатель Сергей Петров, автор книг «Бакунин. Первый панк Европы», «Хроника его развода» и «Менты и люди». Сотрудничает с издательством «Пятый Рим» и пишет для журнала «Русский пионер».
Читайте также очерк Сергея Петрова «Серафимович и донские казаки».
