Серафимович и донские казаки

В твор­че­стве Алек­сандра Сера­фи­мо­ви­ча каза­чья тема не зани­ма­ла мно­го места. Хотя родил­ся он в Нижне-Кур­мо­яр­ской ста­ни­це в семье каза­ка, судь­ба его боль­ше была свя­за­на с Петер­бур­гом и Моск­вой. Одна­ко собы­тия на Дону вре­мён Граж­дан­ской вой­ны не мог­ли не кос­нуть­ся его и не отра­зить­ся в произведениях.

VATNIKSTAN завер­ша­ет серию очер­ков Сер­гея Пет­ро­ва о рус­ском и совет­ском писа­те­ле Алек­сан­дре Сера­фи­мо­ви­че. В про­шлый раз речь шла о Пер­вой рус­ской рево­лю­ции и её месте в твор­че­стве Сера­фи­мо­ви­ча. Сего­дня в цен­тре вни­ма­ния Граж­дан­ская вой­на — как меня­лось отно­ше­ние писа­те­ля к дон­ским каза­кам и поче­му даже в его глав­ном романе «Желез­ный поток» так мало ска­за­но о воль­ном сословии.

Доб­ро­воль­че­ские каза­чьи отря­ды Крас­ной Армии име­ни Мала­хо­ва отправ­ля­ют­ся на фронт про­тив бело­гвар­дей­ских войск гене­ра­ла Крас­но­ва. 23 фев­ра­ля 1918 года

Когда мы слы­шим «дон­ской писа­тель», сра­зу же вспо­ми­на­ем Миха­и­ла Шоло­хо­ва или Фёдо­ра Крю­ко­ва, но никак не Алек­сандра Сера­фи­мо­ви­ча. Да, тоже с Дона, да, писа­тель не мень­шей зна­чи­мо­сти, но в этот ряд «не встра­и­ва­ет­ся». Почему?

Дело в том, что изна­чаль­но свой лите­ра­тур­ный мир Сера­фи­мо­вич решил не огра­ни­чи­вать Обла­стью Вой­ска Дон­ско­го. Его мир насе­ля­ли рабо­чие, кре­стьяне и рево­лю­ци­о­не­ры на пра­вах тра­ге­дии и борь­бы. У жите­лей-каза­ков там была реги­стра­ция вре­мен­ная, аван­сом, — тра­ге­дия име­лась у каж­до­го, а борь­бы не было.

Герой рас­ска­за «Нака­за­ние», к при­ме­ру, не про­из­но­сит ни сло­ва про­тив, когда его нака­зы­ва­ют роз­га­ми. Това­ри­щи героя — немно­гим луч­ше. Как толь­ко пор­ка закон­че­на, они шутят и хохо­чут, шуточ­ки из раз­ря­да — «кто сле­ду­ю­щий?» или — «если мне при­ка­жут тебя роз­га­ми отхо­дить, жить тебе недол­го останется».

«Степ­ные люди». Писа­тель мастер­ски изоб­ра­жа­ет пош­лые нра­вы ста­нич­но­го быта: воро­ва­тость и мораль­ную низость началь­ства, апа­тич­ность про­стых каза­ков. По цен­зур­ным сооб­ра­же­ни­ям эти фраг­мен­ты в рас­сказ при пер­вом изда­нии не вошли, вот они:

«На тре­тий день ата­ман потре­бо­вал две трой­ки поч­то­вых лоша­дей для поезд­ки по казён­ной надоб­но­сти. В нагру­жен­ные вод­кой, вином, закус­ка­ми повоз­ки усе­лись ата­ман с супру­гой, два его помощ­ни­ка, писарь и бранд­мей­стер. Выеха­ли на луг. Ата­ман­ша на бере­гу реки ста­ла гото­вить закус­ки, а ата­ман с при­я­те­ля­ми раз­де­ли­лись на две пар­тии, взя­ли две лод­ки, выплы­ли на сере­ди­ну реки, дали при­мер­ное мор­ское сра­же­ние. Ата­ман­ша сто­я­ла на бере­гу и аплодировала».

На служ­бе ста­нич­ный началь­ник вору­ет «напра­во и нале­во». Каза­ки отно­сят­ся к это­му нор­маль­но, «с неиз­беж­но­стью». Ата­ман бла­го­да­рит их, как может:

«… он три дня поил каза­ков ста­ни­цы и съе­хав­ших­ся с сосед­них хуто­ров, конеч­но, на ста­нич­ные сум­мы, кото­рые потом рас­пи­сы­ва­лись по раз­ным ста­тьям рас­хо­да. Ста­ни­ца в эти три дня каза­лась пора­жён­ной чумой: на ули­цах, под плет­ня­ми, на сту­пе­нях прав­ле­ния, во дво­рах валя­лись гру­ды тел».

Сло­вом, казак у Сера­фи­мо­ви­ча — не герой. Это не бун­тарь, не пото­мок Рази­на или Була­ви­на, спо­соб­ный вско­чить на коня и, обна­жив шаш­ку, сне­сти угне­та­те­лю голову.
И копать каза­чью тему глуб­же для Сера­фи­мо­ви­ча не име­ло смысла.

Во-пер­вых, в нача­ле два­дца­то­го века эту делян­ку проч­но занял его зем­ляк — Фёдор Крюков.

Во-вто­рых, пре­вра­тив­шись из ста­нич­но­го жите­ля в сто­лич­но­го, Сера­фи­мо­вич от каза­че­ства отдалился.

К 1917 году Дон­ская область пере­ста­ла быть его домом. Он жил не то что­бы в сто­ли­цах, он жил в рево­лю­ции. О том, что про­ис­хо­ди­ло тогда на родине, писа­тель знал, что зна­ли все: власть в руках Кале­ди­на, к нему рва­ну­ли цар­ские гене­ра­лы, и ско­ро роди­на пре­вра­тит­ся из тер­ри­то­рии ней­траль­ной в откро­вен­но вра­же­скую; гене­ра­лы Алек­се­ев, Кор­ни­лов и К совьют там контр­ре­во­лю­ци­он­ное гнез­до и отре­жут Совет­скую Рос­сию от уголь­ных бас­сей­нов. Это­го допу­стить нельзя.

В декаб­ре 1917 года Сера­фи­мо­вич напи­шет «Наказ крас­но­гвар­дей­цам, еду­щим на Дон». Там будут такие слова:

«…Това­ри­щи крас­но­гвар­дей­цы, гром­ким голо­сом ска­жи­те вашим бра­тьям-каза­кам: <…> никто на их зем­ли не пося­га­ет, ибо они такие же тру­же­ни­ки, как и рабо­чие <…> Пусть же поды­мут­ся бра­тья-каза­ки <…>, пусть стрях­нут с себя кро­ва­вых обман­щи­ков, пусть не дадут надеть все­рос­сий­ское ярмо бес­по­щад­ной поме­щи­чьей вла­сти на шею вели­ко­му рус­ско­му и укра­ин­ско­му наро­ду. Пусть пом­нят <…> у них сво­бо­да, у них воля, у них неутес­ня­е­мая зем­ля толь­ко до тех пор, пока сво­бо­да у все­рос­сий­ско­го рабо­че­го клас­са, у все­го рос­сий­ско­го крестьянства».

Всё при­мер­но так и вышло. Алек­се­ев, Кор­ни­лов и Дени­кин спеш­но поки­ну­ли тону­щий корабль контр­ре­во­лю­ции, каза­ки их не под­дер­жа­ли, отча­яв­ший­ся Кале­дин застре­лил­ся из револьвера.

28 фев­ра­ля 1918 года Глав­ком южно­го рево­лю­ци­он­но­го фрон­та Вла­ди­мир Анто­нов-Овсе­ен­ко полу­чит теле­грам­му от Ленина:

«Наш горя­чий при­вет всем без­за­вет­ным бор­цам за соци­а­лизм, при­вет рево­лю­ци­он­но­му каза­че­ству <…> Про­тив авто­но­мии ниче­го не имею…»

Но про­хо­дит месяц, и каза­ки, при­няв­шие Совет­скую власть «на ура», начи­на­ют вдруг про­тив неё бун­то­вать. К маю низо­вья Дона «беле­ют», боль­ше­ви­ков про­го­ня­ют, новым ата­ма­ном ста­но­вит­ся Пётр Крас­нов. Его под­дер­жи­ва­ет обнаг­лев­шая от пер­спек­тив Брест-Литов­ско­го мира Германия.

Агит­по­езд «Крас­ный казак», 1919 год

В вер­хо­вьях дела обсто­ят не мно­гим луч­ше. Ста­ни­цы и хуто­ра пере­хо­дят от крас­ных к белым и обрат­но, в мар­те 1919-го совет­скую власть едва не доби­ва­ет Вешен­ское восстание.

… Летом Сера­фи­мо­вич, как воен­ный кор­ре­спон­дент «Прав­ды», выез­жа­ет в Воро­неж­скую губернию.

Там он наблю­да­ет удру­ча­ю­щую кар­ти­ну: Доб­ро­воль­че­ская армия, попол­нен­ная вос­став­ши­ми каза­ка­ми, насту­па­ет. Она может взять не толь­ко Воро­неж, но и пой­ти даль­ше, на Моск­ву. Состо­я­ние крас­но­ар­мей­ских частей остав­ля­ет желать лучшего.
Рабо­тая над очер­ком «Дон», писа­тель пыта­ет­ся отве­тить себе на вопрос: поче­му мно­гие каза­ки отшат­ну­лись от совет­ской власти?

Всту­пив на Дон­скую зем­лю в нача­ле 1918 года, напи­шет он, крас­но­гвар­дей­цы шли побе­до­нос­но, не встре­чая сопро­тив­ле­ния. Обо­зна­чив­шие свой ней­тра­ли­тет каза­ки, при­ни­ма­ли их «хле­бом-солью». Ослеп­лён­ные сво­им три­ум­фом при­шель­цы «забы­ли» объ­яс­нить каза­кам, зачем пожа­ло­ва­ли и что с собой при­нес­ли. Это — глав­ная ошиб­ка. Каза­ку нра­вит­ся хоро­шее отно­ше­ние. Каза­ка надо знать, а вы, това­ри­щи, его не знаете.

Сера­фи­мо­вич тезис­но объ­яс­ня­ет, что нуж­но знать о сынах Тихо­го Дона:

«Века­ми вос­пи­та­ны в наци­о­на­лиз­ме, обособ­лен­но­сти, казак — это выс­шая поро­да, а <…> вели­ко­росс или укра­и­нец — это низ­шая люд­ская поро­да, к кото­рой казак отно­сит­ся свысока»;

«Казак-бед­няк — это совсем не то, что без­ло­шад­ный бед­няк в Рос­сии. У него и лошадь, и корова»;

«… подвиж­ные, впе­чат­ли­тель­ные, спо­соб­ные зара­зить­ся дико вспы­хи­ва­ю­щей нена­ви­стью и враж­дою <…> веро­лом­ства у мно­гих доста­точ­но. С вра­гом заклю­чит пере­ми­рие, целу­ет­ся, обни­ма­ет­ся, а сам вти­хо­мо­лоч­ку сза­ди и руба­нёт шаш­кой, ибо по отно­ше­нию к вра­гу всё доз­во­ле­но: так учи­ли атаманы».

Сера­фи­мо­вич дал в сво­ём очер­ке общую кар­ти­ну, упу­стив зна­чи­тель­ные дета­ли. Похо­же, ото­рвав­шись от кор­ней, писа­тель не заме­тил пере­мен в дон­ском характере.
А каза­ки меж­ду тем про­бу­ди­лись. Вски­пе­ла, каза­лось, застыв­шая наве­ки воль­ная кровь. У дон­цов появи­лись новые герои, новые пас­си­о­на­рии, свои «боль­ше­ви­ки».

Весь 1917 год в Ново­чер­кас­ске дей­ство­ва­ла креп­кая «левая груп­па». Её яркие пред­ста­ви­те­ли — офи­це­ры Нико­лай Мат­ве­е­вич Голу­бов и Алек­сей Ива­но­вич Авто­но­мов — сме­ло озву­чи­ва­ли свою пози­цию на засе­да­ни­ях Вой­ско­во­го кру­га и Обще­ка­за­чье­го фрон­то­во­го съез­да. Бле­стя­щие ора­то­ры, обла­дав­шие гро­мад­ным авто­ри­те­том сре­ди фрон­то­ви­ков, они аги­ти­ро­ва­ли за союз с боль­ше­ви­ка­ми на митин­гах. Имен­но голу­бов­ские каза­ки, а не крас­но­гвар­дей­ские части Сивер­са, пер­вы­ми вошли в фев­ра­ле 1918-го в Ново­чер­касск и аре­сто­ва­ли власт­ную верхушку.

Одна­ко боль­ше­ви­ки отнес­лись к Голу­бо­ву, как к слиш­ком само­сто­я­тель­но­му «дема­го­гу». Они сде­ла­ли став­ку на пред­се­да­те­ля Дон­рев­ко­ма, каза­ка из «низов» — Фёдо­ра Гри­го­рье­ви­ча Подтёлкова.

Чело­век без­услов­но храб­рый, но мало­гра­мот­ный, авто­ри­тар­ный, но окру­жён­ный плот­ным коль­цом пар­тий­ных работ­ни­ков, он стре­ми­тель­но терял авто­ри­тет сре­ди ста­нич­ни­ков. Под­тёл­ков недо­ста­точ­но рез­ко и свое­вре­мен­но высту­пал про­тив бес­чин­ства и маро­дёр­ства приш­лых крас­но­гвар­дей­ских частей, не умел поле­ми­зи­ро­вать с сомне­ва­ю­щи­ми­ся каза­ка­ми, на неудоб­ные вопро­сы у него, как пра­ви­ло, был один ответ — «и ника­ких!» Он не раз­го­ва­ри­вал с ними, он — приказывал.

Всё это выну­ди­ло дон­цов разо­ча­ро­вать­ся в Совет­ской вла­сти. Так низо­вья Дона и «побе­ле­ли».

Антон Дени­кин и ата­ман Все­ве­ли­ко­го вой­ска Дон­ско­го Афри­кан Бога­ев­ский на тор­же­ствен­ном молебне по слу­чаю осво­бож­де­ния Дона от войск РККА. Лето 1919 года

Знал ли обо всём этом Сера­фи­мо­вич? Скла­ды­ва­ет­ся впе­чат­ле­ние, что если и знал, то опять же — в общих чертах.

Вёшен­ское вос­ста­ние. Писа­тель отнёс­ся к нему с такой же боль­ше­вист­ской пря­мо­той: вос­ста­ли бога­тые каза­ки, зату­ма­нив голо­вы осталь­ным. О реаль­ных при­чи­нах он ска­жет как бы меж­ду строк, напи­шет, что были ком­му­ни­сты, кото­рые «опо­зо­ри­ли себя зло­упо­треб­ле­ни­я­ми и наси­ли­я­ми», их при­шлось рас­стре­лять, опо­ве­стив каза­ков, «но было поздно».

Допол­ни он свои сло­ва хотя бы одним-дву­мя абза­ца­ми с при­ме­ра­ми «зло­упо­треб­ле­ний» и «наси­лий», очерк бы смот­рел­ся гораз­до объективнее.

Но объ­ек­тив­но­сти не полу­чи­лось, прав­да в «Доне» вышла одно­бо­кой. О сре­за­нии лам­па­сов, безум­ных пыт­ках, рас­стре­лах и про­чих «пере­ги­бах» писа­ли дру­гие — чле­ны каза­чье­го отде­ла ВЦИК и буду­щий коман­дарм Вто­рой Кон­ной, крас­ный казак Филипп Кузь­мич Миро­нов. Они сооб­щи­ли о чудо­вищ­но­сти зна­ме­ни­то­го цир­ку­ля­ра Сверд­ло­ва. Они заяви­ли откры­то: стрем­ле­ние уни­что­жить контр­ре­во­лю­ци­о­не­ров на Дону обер­ну­лось чуть ли не поваль­ным истреб­ле­ни­ем каза­ков, и подоб­ная поли­ти­ка, кро­ме ещё боль­шей кро­ви и нена­ви­сти со сто­ро­ны мест­но­го насе­ле­ния, ниче­го не принесёт.

«Чита­те­лей» у этих писем было трое — Ленин, Троц­кий, Кали­нин. Выво­ды были сде­ла­ны. Отно­ше­ние к каза­кам поме­ня­лось и репрес­сии пре­кра­ти­лись. Жаль, что сре­ди авто­ров «разъ­яс­не­ний» не было писа­те­ля Серафимовича.

… В романе «Крас­ные дни» Ана­то­лия Зна­мен­ско­го утвер­жда­ет­ся, что Сера­фи­мо­вич и Миро­нов, как жите­ли Усть-Мед­ве­диц­кой ста­ни­цы, были зна­ко­мы и друж­ны. Зна­мен­ский опи­сы­ва­ет их тре­вож­ную бесе­ду о судь­бах каза­че­ства и Вёшен­ском вос­ста­нии. Но была ли такая бесе­да в дей­стви­тель­но­сти, име­ло ли место их тес­ное зна­ком­ство вооб­ще, допод­лин­но не установлено.

После Миро­но­ва оста­лось мно­же­ство доку­мен­тов, писем, руко­пи­сей. О Сера­фи­мо­ви­че в них нет ни сло­ва. В пись­ме Лени­ну Миро­нов кри­ти­ку­ет совет­ских жур­на­ли­стов, рас­суж­дав­ших о Доне в 1919 году, — ни одно­го упо­ми­на­ния. Писа­тель, в свою оче­редь, тоже не вспо­ми­на­ет о леген­дар­ном зем­ля­ке. Может быть, есть что-то в дневниках?

Всё это даёт надеж­ду пола­гать, что Сера­фи­мо­вич, чья бур­ная в те годы дея­тель­ность Южным фрон­том не огра­ни­чи­ва­лась, судил о вос­ста­нии по штаб­ным справ­кам, раз­го­во­рам с крас­но­ар­мей­ца­ми, соб­ствен­но­му жиз­нен­но­му опы­ту и соб­ствен­ным же стереотипам.

Раз­да­ча лите­ра­ту­ры плен­ным каза­кам в агит­пунк­те. 1918–1920 гг.

… Всю прав­ду он осо­зна­ет поз­же, почти деся­ти­ле­тие спу­стя, когда состо­ит­ся зна­ком­ство с Шоло­хо­вым и его «Тихим Доном». Вот там-то и всплы­вут мно­гие собы­тия и фами­лии, и Вёшен­ское вос­ста­ние пред­ста­нет «во всей кра­се». Быть может, не столь­ко фак­тор зем­ля­че­ства, сколь­ко прав­да о родине, кото­рую он не знал или знать в своё вре­мя не хотел, побу­ди­ла его бить­ся за «Тихий Дон» во всех инстанциях.
Повто­рюсь, в твор­че­стве Сера­фи­мо­ви­ча каза­чья тема не зани­ма­ла мно­го места. Даже в «Желез­ном пото­ке» — о каза­ках вскользь, деля на крас­ных и белых, послед­ние при этом — в большинстве.

Но в трид­ца­тые он ста­нет писать о каза­ках кра­си­во и с теп­ло­той, буд­то воз­вра­щая дол­ги. Про­бьёт­ся сквозь стро­ки запах степ­но­го ковы­ля, заис­крит­ся на солн­це гладь род­ной, древ­ней реки. И не будет в этих текстах ни сло­ва о каза­чьем «наци­о­на­лиз­ме», «обособ­лен­но­сти», «высо­ко­ме­рии».

В 1931 году Сера­фи­мо­вич объ­едет вме­сте с женой и сыном несколь­ко дон­ских кол­хо­зов и ста­ниц. После поезд­ки он напи­шет серию новелл под общим назва­ни­ем «По дон­ским сте­пям». В них казак будет изоб­ра­жён как чело­век актив­ный, насто­я­щий стро­и­тель новой жизни.

В очер­ке «Миха­ил Шоло­хов» (1937) чита­ем такие слова:

«Каза­ки — весё­лый, живой, доб­ро­душ­но-насмеш­ли­вый народ <…> Пес­ни поют чудес­ные, заду­шев­ные, степ­ные, от кото­рых и боль­но и лас­ко­во на серд­це. И они раз­ли­ва­ют­ся от края до края, и нико­гда не забу­дешь их».

В 1939 году Сера­фи­мо­вич напи­шет рас­сказ «Бри­га­дир». Его герой — не про­сто крас­ный казак в про­шлом и кол­хоз­ник в насто­я­щем. Судя по вре­ме­ни и месту исто­рии, он — быв­ший миро­но­вец. Напря­мую об этом, прав­да, не гово­рит­ся: Миро­но­ва, рас­стре­лян­но­го в Бутыр­ской тюрь­ме почти два­дцать лет назад, реа­би­ли­ти­ру­ют толь­ко в 1960 году.

А когда жизнь писа­те­ля при­бли­зит­ся к фина­лу, он через ростов­скую газе­ту «Молот» обра­тит­ся с пись­мом к сво­им «доро­гим землякам»:

«… я обра­щаю своё сло­во, сло­во ста­ро­го дон­ско­го каза­ка Кур­мо­яр­ской ста­ни­цы <…>: рабо­тай­те ещё луч­ше, тру­ди­тесь мно­го и хоро­шо, что­бы ещё кра­ше и бога­че ста­ла стра­на наша, наша вели­кая Родина!».

Это пись­мо — послед­нее выступ­ле­ние в печа­ти. Не имея сил писать, Сера­фи­мо­вич про­дик­ту­ет текст, его пере­да­дут в Ростов-на-Дону. На газет­ной поло­се пись­мо появит­ся 1 янва­ря 1949 года.

19 янва­ря, в день сво­е­го рож­де­ния, вели­кий писа­тель уйдёт из жиз­ни в воз­расте 86 лет.

Моги­ла Сера­фи­мо­ви­ча на Ново­де­ви­чьем клад­би­ще. Фото Сер­гея Семё­но­ва. 2013 год

Пуб­ли­ка­цию под­го­то­вил писа­тель Сер­гей Пет­ров, автор книг «Баку­нин. Пер­вый панк Евро­пы», «Хро­ни­ка его раз­во­да» и «Мен­ты и люди». Сотруд­ни­ча­ет с изда­тель­ством «Пятый Рим» и пишет для жур­на­ла «Рус­ский пионер».


Читай­те так­же наш мате­ри­ал «Там вооб­ще не надо будет уми­рать. 10 совет­ских утопий».

Поделиться