Финансирование Германией во время революции лидера большевиков Владимира Ленина относится к числу самых устойчивых мифов об основателе Советского Союза. В преддверии 150-летия со дня рождения Ленина VATNIKSTAN рассказывает о разных аспектах личности Владимира Ильича, уже выяснив его социальное и этнической происхождение. Теперь публикуем текст кандидата исторических наук Игоря Баринова, изначально подготовленный для проекта «1917. День за днём». Историк даёт исчерпывающие ответы на вопросы настоящих и мнимых отношений Ленина, Парвуса и немецкого правительства, а также разбирает сфальсифицированные сенсации и их воздействие на общественное мнение.
Разговоры о том, что лидеры большевиков были платными агентами кайзеровской Германии, а революция в России была организована на немецкие деньги, стали активно вестись в годы Перестройки, когда был открыт доступ в бывшие библиотечные спецхраны. Именно там сохранился ряд эмигрантских изданий, в которых активно поднималась тема сотрудничества большевиков и лично Ленина с германским правительством.
Постепенно в обыденном сознании явления, связанные с данной темой, слились в нечто монолитное. Однако при ближайшем рассмотрении устоявшееся клише «Ленин и немецкие деньги» распадается на целый ряд отдельных, не всегда напрямую связанных между собой сюжетов. В рамках данной статьи мы попытаемся рассмотреть те из них, которые могут помочь разобраться в этой сложной и противоречивой тематике.
Доктор Парвус
Имя Израиля Гельфанда, более известного как Александр Парвус, возникает в данной связи одним из первых. Видный деятель российской и немецкой социал-демократии, один из главных действующих лиц революции 1905 года, Парвус представлял собой достаточно типичный персонаж авантюриста рубежа веков, сочетавшего революционный пыл с коммерческой жилкой. Будучи литературным агентом Максима Горького в Германии, он организовывал постановки его знаменитой пьесы «На дне», которая стала, как бы сейчас сказали, самой кассовой: доход от показов составил 100 000 марок — огромные по тем временам деньги. Часть из них должна была отойти автору, другая часть — поступить в партийную кассу РСДРП. Когда же пришла пора расчёта, Парвус простодушно признался, что потратил все деньги на путешествие в Италию.
Очевидно, таких случаев было немало, поскольку в конечном итоге Парвус стал персоной нон грата и для русских, и для немецких социал-демократов. Характеризуя натуру Парвуса, Клара Цеткин называла его «сутенёром революции», а Ленин и Троцкий, по молодости активно общавшиеся с ним, демонстративно отстранились от бывшего соратника. Действительно, на некоторое время предпринимательская составляющая взяла в натуре Парвуса верх. В 1908 году он переехал в Константинополь, где сделал состояние на оптовой торговле русским зерном (превалирующая часть зернового экспорта шла из России южным путём).
Скорее всего, именно в турецкой столице Парвус в это время установил контакт с германскими правительственными кругами. Как указывает британский историк Збинек Земан, немцы обратили внимание на Парвуса в самом конце 1914 года, после неудачной попытки с ходу вывести Францию из войны и начала затяжных боёв на Восточном фронте. Как следовало из внутриведомственной переписки, Парвус изначально намеревался объединить русских эмигрантов-социалистов в единый фронт в нейтральной Швейцарии. То, что «оборонцев» (меньшевиков) и «пораженцев» (большевиков) невозможно было свести вместе даже в рамках РСДРП, Парвуса не волновало: ключевой формулой здесь была фраза «значительные суммы денег».
Постепенно Парвус вошёл во вкус и в марте 1915 года адресовал германскому правительству целый меморандум, в котором рассматривал возможность ни много, ни мало организации революции в России. Главный упор в меморандуме делался на партию большевиков. Была даже назначена дата — между 9 и 22 января 1916 года. Для этого Парвус требовал сначала 2, затем 5, а затем и вовсе 20 млн рублей. МИД Германии загорелся этой идеей, однако Минфин крайне скептически отнесся к финансированию всей этой затеи. После длительного согласования накануне нового 1916 года Парвус, как следует из его расписки, получил на руки 1 млн рублей.
Как и следовало ожидать, никакой революции в России не произошло ни в январе 1916 г., как это предполагалось, ни позже. Парвус оправдывался тем, что неизвестные конфиденты в Петрограде сообщили ему, что в данный момент мероприятия несвоевременны. Любопытно, что о махинациях Парвуса быстро стало известно российским спецслужбам, которые, что примечательно, не придали этому большого значения — опять же, зная о репутации прожектёра. Как отмечают историки, мартовский меморандум Парвуса изначально был блефом. Большевистская организация в России была разгромлена, а её лидеры находились либо в ссылке, либо в глубоком подполье. Некоторое время в Петрограде функционировал большевистский комитет, но и он был разгромлен полицией в ходе превентивных арестов уже в дни Февральской революции.
Просчитавшись, немецкая сторона быстро утеряла интерес к Парвусу. Тем не менее, полученные им инвестиции не пропали даром. Перебравшись в нейтральный Копенгаген, Парвус организовал там сразу две структуры — научно-исследовательский Институт по изучению причин и последствий мировой войны и экспортно-импортную фирму. Сторонники конспирологической трактовки событий считают, что именно так легализовались средства, полученные от Берлина на подготовку русской революции. На самом деле, в обоих случаях организации отвечали своему назначению. Так, Институт Парвус пытался использовать как площадку для взаимодействия с меньшевиками и большевиками, приглашая к сотрудничеству и тех, и других. Через фирму же, зарегистрированную в нейтральной стране, Парвус занимался спекуляцией дефицитными товарами: в Германию он поставлял русское зерно, в Россию — немецкие мясные консервы, химикалии, презервативы и … карандаши. До начала войны карандашная продукция в России по большей части импортировалась из Германии, вследствие чего быстро возникла нехватка. К этой статье экспорта мы ещё вернёмся.
Пломбированный вагон
Начало войны застало лидера большевиков Владимира Ленина в Австрии, где он сразу же был арестован по подозрению в шпионаже в пользу России. Лидеру австрийских социал-демократов Виктору Адлеру стоило больших трудов разъяснить правительству, что господин Ульянов — политический эмигрант. В итоге Ленину удалось перебраться из Австрии в Швейцарию.
Военные годы стали для большевиков настоящим испытанием. Как уже говорилось, российские организации находились в глубоком упадке, при этом с ними не существовало прямой связи. И партия, и её вождь испытывали постоянные денежные проблемы. По состоянию на октябрь 1915 года в партийной кассе в Швейцарии было около 260 франков (около 100 рублей). В письмах Ленин жаловался на «дьявольскую дороговизну». Его личный доход был нерегулярным — в основном, это были гонорары за издание работ и выступления. На плаву его поддерживало наследство, полученное Надеждой Константиновной Крупской от своей тётки. В январе 1916 года, собираясь поработать в Цюрихе, Ленин интересовался в письме, можно ли будет «вписаться» к какой-нибудь рабочей семье, чтобы не тратиться на жильё. Нехватка денег не позволила Ильичу переехать из Швейцарии в Швецию, о чём потом сильно сожалел. К началу 1917 года относится знаменитая цитата Ленина о том, что его поколение, возможно, и не доживёт до революции в России.
Ещё до начала Февральской революции Парвус попытался вступить в контакт напрямую с Лениным в Швейцарии, однако тот, боясь быть скомпрометированным, принципиально отказался и попросил это засвидетельствовать. Уже в мартовские дни Парвус повторил свою попытку — и вновь неудачно. Тем не менее, вопрос возвращения в Россию был для лидеров большевистской партии одновременно насущным и болезненным. Хотя Временное правительство издало распоряжение, обязывающее дипмиссии в союзных странах способствовать беспрепятственному возвращению на родину политических эмигрантов, Ленин понимал, что ни Франция, ни Англия не пропустят «пораженцев», а, скорее всего, интернируют их, как это произошло с Троцким в Канаде. Единственным вариантом оставалась поездка через Германию, однако большевики отдавали себе отчёт, что это будет ещё более компрометирующим, чем контакты с Парвусом.
В патовой ситуации Ленин и его соратники вырабатывают следующее решение — одновременно обратиться к Временному правительству с предложением обменять себя на интернированных в России немцев и, при посредничестве швейцарских социал-демократов — к послу Германии в Берне с предложением пропустить русских эмигрантов «независимо от их взглядов и отношений к вопросу о войне или мире» через территорию Германии в железнодорожном вагоне на правах экстерриториальности.
Сперва посла фон Ромберга возмутила подобная постановка вопроса, и он прямо заявил, что это он будет выдвигать условия, а не социал-демократы. Но Берлин заинтересовался возможностью подобной доставки большевиков в Россию, очевидно, стремясь возместить свою неудачу с Парвусом. Поезд с Лениным и его сподвижниками практически безостановочно пересёк территорию Германии с юга на северо-восток. Уже когда большевики грузились на пароход для отбытия в нейтральную Швецию, пришёл ответ от министра иностранных дел Временного правительства, лидера кадетов Милюкова, что их предложение невыполнимо.
Обстоятельства данного путешествия до сих пор являются одним из наиболее дискутируемых вопросов в деле о «немецком золоте». Сторонники версии о Ленине как германском агенте и революции как спланированной диверсии утверждают, что один лишь факт проезда большевиков через территорию вражеского государства выступает для них доказательством их подрывной деятельности. Надо сказать, что большевики уже в своё время предвидели возможность возникновения подобных обвинений. Известно, что из своего проезда они не делали тайны, организуя его через общественный комитет, и ехали за собственный счёт. Интересно, что после прибытия в Стокгольм Ленину пришлось занять деньги у русского консула. С другой стороны, менее известно, что подобных вагонов было несколько, и с их помощью в Россию возвращались также меньшевики и эсеры — оппоненты большевиков. Таким образом, через территорию Германии вернулось в Россию 500 политических эмигрантов. Кроме того, как уже было сказано, в рамках международного права вагон, в котором Ленин следовал из одной нейтральной страны в другую, сохранял право экстерриториальности и неслучайно был «запломбирован».
Наконец, следует отметить, что в данном случае произошло совпадение интенций — большевиков, желавших попасть в Россию, и немцев, желавших с помощью «пораженцев» вывести Россию из войны. Однако германская сторона не учитывала того, что тезис Ленина о перерастании империалистической войны в гражданскую касался в том числе и кайзеровской Германии, к которой вождь большевиков испытывал не больше симпатий, чем к царской России. По верному замечанию Артура Булларда, сотрудника американского Комитета общественной информации (об этой организации мы поговорим ниже), в представлении «западного человека» агентом считался тот, кто взял деньги у заказчика. Для русского революционера, по словам Булларда, это не значило ровным счетом ничего, так как он всякий раз преследовал собственные цели.
Дело о телеграммах
Прибытие Ленина в Петроград 3 (16) апреля 1917 г. привлекло внимание как в России, так и за её пределами. Заметное беспокойство в этом отношении возвращение лидера большевиков вызвало у руководства Франции. Это было обусловлено следующими причинами. Во второй половине апреля 1917 года состоялось стратегическое наступление войск Антанты на Западном фронте. Впоследствии эти события войдут в историю под названием «битва Нивеля» (по имени французского главнокомандующего). Удача в этот раз была не на стороне союзников — они понесли огромные потери, так и не сумев прорвать фронт. Во французской армии началось массовое дезертирство, а страну охватили забастовки.
На этом фоне стабильность Восточного фронта была для Франции критически важной. Весной 1917 года Альбер Тома, министр вооружений Франции и одновременно один из лидеров французских социалистов, идейных оппонентов большевиков, проинформировал лидеров Временного правительства — Керенского, Терещенко и Некрасова — о своих подозрениях относительно их деятельности. Одновременно французская разведка занялась поиском компромата на ленинскую партию.
Связующим звеном между ней и контрразведкой Петроградского военного округа стал сотрудник французской военной миссии в Петрограде, капитан Пьер Лоран. 24 июня 1917 года он представил на заседании кабинета министров телеграммы, которыми Ленин и его соратники обменивались со своими скандинавскими корреспондентами. Однако большинство министров не увидело там существенных улик для обвинения большевиков. 28 июня, то есть ещё до большевистского выступления в Петрограде, контрразведка по указанию министра юстиции Павла Переверзева затребовала телеграммы всех лиц, подозревавшихся в связях с немцами за период с апреля по июнь 1917 год, вплоть до полудня текущего дня.
К 1 июля из огромной массы были выбраны 66 телеграмм, в которых встречались имена лидеров большевиков и их скандинавских компаньонов. Главная идея обвинителей была такова, что из Берлина в Петроград через Стокгольм, при посредничестве большевика Якуба Ганецкого, директора экспортно-импортной фирмы Парвуса, направляются значительные суммы денег. Прикрытием этому должны были служить торговые операции. Сам текст телеграмм, как предполагалось, был закодирован, и его даже пытались дешифровать. Особенно смущали контрразведчиков просьбы прислать больше «карандашей» — по их мнению, так условно именовались денежные транши.
Нужно отметить, что данная работа изначально была пристрастной. Телеграммы выбирались с учётом имён известных эмигрантов-интернационалистов и эмигрантов, известный своей антивоенной позицией. Поскольку петроградская контрразведка обладала лишь отрывочной информацией о партии большевиков и союзных им фракциях, перехватывались, к примеру, телеграммы всех лиц с фамилией «Троцкий». Впоследствии оказалось, что часть адресантов не имело ко Льву Давидовичу никакого отношения. Двумя главным информантами Переверзева были Владимир Бурцев, старый народоволец, знаменитый публицист и историк русского революционного движения, и меньшевик Григорий Алексинский, бывший депутат Государственной Думы от социал-демократов. Оба были идейными оппонентами большевиков, а Алексинский, кроме того, снискал дурную славу в годы парижской эмиграции, где он «специализировался» на выискивании германских агентов.
Время для поиска обвинительного материала тоже не было случайным: во второй половине июня 1917 года русские войска начали крупное наступление на Юго-Западном фронте, которое, впрочем, окончилось неудачно. В этом смысле, по мнению историков, любой, кто в указанное время занимал пораженческую позицию, объявлялся германским агентом. Более того, контрнаступление австро-германских войск совпало с выступлением большевиков с целью государственного переворота, произошедшим 3–5 июля 1917 года. В скором времени часть руководителей большевистской партии была арестована (сам Ленин скрылся в Финляндии), а в редакции газеты «Правда» был проведен обыск с выемкой финансовой документации. Вопреки ожиданиям, там не обнаружилось никакого компрометирующего материала. Допрошенные в качестве свидетелей по делу большевиков бывший начальник Петроградского охранного отделения Константин Глобачёв и бывший начальник контрразведки штаба Петроградского ВО Владимир Якубов, к разочарованию следователей, заявили, что им неизвестно ни о контактах большевиков с германским Генштабом, ни о получении ими немецкого финансирования.
Тем не менее, демарш большевиков был удобным поводом для Временного правительства 21 июля 1917 года публично обвинить большевиков в сотрудничестве с немцами. Именно тогда разнородные сюжеты (деятельность Парвуса, пломбированный вагон, обмен телеграммами со Стокгольмом и Копенгагеном) были объединены одной линией. В таком виде данная история впоследствии перекочевала в эмигрантскую литературу, а в годы перестройки — и в широкие российские массы.
Что касается последнего фрагмента, то в 1990‑е гг. ему посвятил свою диссертацию американский историк Семён Ляндрес. Он изучил всю подборку из 66 телеграмм, копия которых сохранилась в архиве Гуверовского института, в отличие от эмигрантских историков, оперировавших только 29‑ю опубликованными. Исследование Ляндреса, помимо коммерческого характера большей части переписки, показало, что деньги шли из Петрограда в Стокгольм и никогда — в обратном направлении. Что касается карандашей, то, как уже говорилось, их экспорт в Россию в то время был весьма прибыльным бизнесом. Скорее всего, часть прибыли действительно могла поступать в партийную кассу.
Читатель может поинтересоваться — почему внимание изначально было сосредоточено исключительно на скандинавской экспортно-импортной фирме? Ведь Парвус мог снабжать большевиков немецкими деньгами и по другим каналам. Занимаясь этим вопросом, историки пока не выявили документов, способных однозначно подтвердить или опровергнуть получение Лениным немецких субсидий.
Своего рода исключением могут служить данные, опубликованные Семёном Ляндресом в 1993 году. Работая с бывшими партийными архивами, историк обнаружил, что в 1917 году через швейцарского социал-демократа Карла Моора, который, по неподтверждённым данным, был агентом одновременно Германии и Австрии, большевики получили около 114 000 шведских крон (или около 33 000 долларов), в том числе летом 1917 года — 73 000 крон (соответственно порядка 21 000 долларов). Однако Ленин, отличавшийся щепетильностью в финансовых вопросах, предпочел не брать деньги на руки, а организовать на них 3‑ю Циммервальдскую конференцию социал-демократов в Стокгольме (сентябрь 1917 г.), антивоенный посыл которой был направлен и против Германии. Во-вторых, деньги, что не менее важно, поступили в качестве ссуды, которую потом следовало вернуть. Как следует из документов, вся сумма, включая набежавшую за просрочку пеню, была возвращена.
Документы Сиссона
25 октября 1917 года в результате Октябрьской революции в Петрограде власть перешла в руки большевиков. Казалось бы, вопрос о мнимом или реальном сотрудничестве с немцами больше никого не интересовал. Но именно после установления советской власти этот сюжет обрёл новую жизнь.
Несмотря на наступление Великого Октября, как его впоследствии назовут в советской исторической литературе, жизнь в стране пока ещё шла по-прежнему: функционировали старые органы власти, банки, военные училища. Это касалось также различных союзнических учреждений, располагавшихся в российской столице. Среди них было и представительство американского Комитета общественной информации — правительственной структуры, занимавшейся распространением пропаганды об участии США в Первой мировой войне.
Главой петроградского офиса был Эдгар Грант Сиссон (1875−1948), молодой амбициозный журналист. Уроженец маленького городка в Висконсине, он закончил Северо-Западный университет в Чикаго и за пятнадцать лет прошёл путь от рядового репортёра местной газеты до главного редактора знаменитого нью-йоркского журнала Cosmopolitan, с недавних пор хорошо известного российской публике. После вступления США в войну (апрель 1917 г.) Сиссон получил приглашение занять кресло заместителя председателя названного Комитета и вскоре отправился в Россию по сути в качестве эмиссара президента Вудро Вильсона. Пока Сиссон добирался до места назначения, в России уже сменилась власть, и он прибыл в Петроград как раз в дни Октябрьской революции.
Сепаратные мирные переговоры, которые большевики вскоре начали с немцами, стали для руководства Антанты хотя и ожидаемым, но в любом случае неприятным сюрпризом. Эти события вызвали определённый эффект и внутри страны. Как вспоминал сотрудник петроградского офиса Артур Буллард, после прихода большевиков к власти союзнические миссии стали буквально осаждать сомнительные личности, предлагавшие купить на них компромат. Сиссон слышал, что по Петрограду «ходят» в списках какие-то документы, изобличающие большевиков как германских агентов и был не прочь получить их. Каково же было его удивление, когда в марте 1918 года к нему явились два джентльмена и предложили купить оригиналы этих документов. Охочий до сенсаций Сиссон ощутил, что пришёл его звёздный час. Он не скупясь заплатил за них 25 000 долларов (около 0,5 млн долларов по нынешнему курсу) и поспешил с ней в США, тем более, что в советской России делать ему больше было нечего. В сентябре 1918 года подборка, получившая имя покупателя, была опубликована отдельной брошюрой тиражом 137 000 экземпляров.
Сперва «документы Сиссона» произвели эффект разорвавшейся бомбы. Однако практически сразу же после публикации документов появились сомнения в их подлинности. Одним из первых поделился с публикой своими подозрениями живший в США финский социал-демократ, соратник Ленина Александр Нуортева. В своей статье «Открытое письмо американским либералам», напечатанной в октябре 1918 года в нью-йоркском журнале «Классовая борьба», Нуортева упоминал о том, что в январе этого года, за два месяца до покупки Сиссоном, подобная сделка была предложена Раймонду Робинсу, главе миссии Американского Красного креста в России (именно он в 1933 году убедит президента Рузвельта установить дипотношения с СССР). Робинс обратился за консультацией к Александру Гальперну, прокурору, который вёл дело большевиков летом 1917 года. После внимательного рассмотрения тот установил, что часть этих «документов» была у него в распоряжении уже тогда, и уже в то время он рассматривал её как подделку. В заключении Нуортева предположил, что подобный компромат был изготовлен самими немцами, которые не были заинтересованы в установлении понимания между большевиками и странами Антанты.
Вместе с тем, в начале 1919 года в самой Германии, где уже произошла революция, вышла небольшая книжка с громким названием «Разоблачение германо-большевистского заговора». Как следовало из неё, встречавшиеся в «документах Сиссона» названия германских правительственных учреждений никогда не существовали в реальности, а служившие в них офицеры не числились в штате. Впоследствии с опровержением выступила и советская сторона. По мере стабилизации положения в России и установления новой реальности тема о сотрудничестве немцев и большевиков переставала быть интересной. Сиссон же, вскоре исчезнувший с политической сцены, в чём-то разделил судьбу Герострата. Любопытно, что окончательно подлог был разоблачён в 1956 году Джорджем Кеннаном, бывшим американским послом в СССР, известным своими антисоветскими взглядами.
По мнению специалистов, «документы Сиссона» преследовали кратковременную цель и по сути были призваны повлиять на американское общественное мнение в ходе непопулярной войны, создав образ вскормленного варварской Германией разрушительного большевизма. Этим воспользовались авторы подделки — грубость их работы, по словам историка Геннадия Соболева, была изначально рассчитана на легковерный американский рынок. Долгое время оставалось неизвестным, кто же изготовил указанные «документы». Только в 1990‑е гг. петербургский историк, профессор Виталий Старцев, проводивший исследования в американских архивах, сумел доказать, что авторами были два профессиональных литератора — Евгений Семёнов и Фердинанд Оссендовский. Как установил Старцев, всего с конца ноября 1917 по апрель 1918 года было изготовлено 142 документа.
Следует отметить, что к моменту Октябрьской революции оба разоблачителя уже имели богатый опыт борьбы с «германством». Так, Оссендовский ещё в молодости зарабатывал шантажом немецких предпринимателей и фальсификацией документов. Как предполагают историки, он также мог быть связан с польскими националистическими организациями в Петрограде, которые, к слову, промышляли подделкой документов. Этим может быть объяснена его антипатия к немцам и большевикам как их «союзникам». И Оссендовский, и Семёнов в ходе войны были поставщиками антигерманской пропаганды для петроградских газет — последний, в частности, «засветился» в ходе упомянутой июльской кампании 1917 года против большевиков в прессе. Стоит ли говорить о том, что Октябрьская революция лишила обоих прибыльного заработка.
Выход из ситуации, однако, был вскоре найден. В ноябре 1917 года Оссендовский изготовил первую партию компрометирующего материала. Предприятие было поставлено с размахом: автор заказал в доверенной типографии бланки будто бы реальных русских и немецких учреждений и сам вырезал печать. Источниками для «документов» служили как советские газеты, так и антисоветские слухи. Для своей авантюры Оссендовский переодевался и проникал в советские учреждения, где подслушивал разговоры и даже крал настоящие бланки. После изготовления «документов» Семёнов связался с посольствами Антанты, предлагая купить сенсационные материалы за 50 000 рублей, но получил отказ.
Тогда была разыграна следующая комбинация. В самом конце 1917 года Семёнов отвёз «документы» в Ростов, где они были опубликованы в газете «Приазовский край» и стали расходиться в списках. В скором времени они попали обратно в Петроград, где их восприняли как подлинные, так как они пришли с антибольшевистского Юга. Предприятие заработало на полную мощность. Вскоре был найден и покупатель — Эдгар Сиссон, для которого разыграли целый спектакль с конспиративными явками и проникновением в Смольный. Примечательно, что Сиссон, как следует из его мемуаров, даже спустя десятилетия продолжал верить в подлинность «своих» документов.
Исследуя материалы, изготовленные Оссендовским, Старцев выявил в них массу ошибок и несоответствий. Условно их можно разделить на содержательные и технические. В первом случае, к примеру, можно обратиться к «циркуляру» германского правительства от 9 июня 1914 года, согласно которому следовало открыть специальных кредитов «на вспомогательные нужды войны» в банках Норвегии, Швеции и Швейцарии. Здесь сразу возникает вопрос — откуда автор документа до начала войны мог знать, какие государства в итоге останутся нейтральными? Ещё более выразительным является документ от 2 марта 1917 года. В нём говорится о выдаче большого кредита из Deutsche Bank Ленину и Троцкому. Но в указанное время они пока ещё были идейными противники и находились в разных концах света (Ленин в Швейцарии, а Троцкий — в США). Их имена стали идти рядом только после июльского выступления большевиков в Петрограде — следовательно, и документ возник не раньше этого времени. Если Парвус задавался проблемой контактов различных социал-демократических фракций в реальности, то Оссендовский легко произвёл его на бумаге.
Что касается технической стороны вопроса, то она ещё выразительнее выдаёт подделку. Так, на русских и немецких бланках совпадали элементы оформления и гарнитуры шрифта — возникало впечатление, что они были отпечатаны в одной типографии. Названия немецких учреждений почему-то были даны в старой орфографии, действовавшей до 1901 года. Документы различных русских органов, находившихся соответственно в Петрограде и Могилёве, печатались на одной и той же машинке с одинаковым дефектом литеры. Стремясь создать эффект подлинности, Оссендовский явно перестарался. Так, ни в одном из 142 документов (и русских, и немецких) не совпадает исходящий номер — значит, они были заранее распределены. В бумагах русской контрразведки за документом № 1272 от 12 марта 1918 года следует документ № 1204 от 18 марта 1918 года, что тоже не бывает в реальной жизни. Документ от 29 января 1918 года имеет № 311, а от 30 января 1918 года — № 511. Получается, производительность должна была составлять 8 документов в час.
Несмотря на очевидность подделки, которая выявляется после внимательного анализа, «документы Сиссона» до сих пор будоражат воображение тех, кто хочет верить в их подлинность. Наряду с меморандумом Парвуса, пломбированным вагоном и зашифрованными телеграммами они заняли своё место в мифологии сложного и переходного 1917 года. Тема большевиков и «немецких денег» давно вышла за рамки сугубо исторической тематики и стала скорее чем-то эмоциональным. Желающие объяснить революцию злым умыслом внешней силы по-прежнему разыскивают ленинские «золотые миллионы» и находят не только в Германии, но и в других частях света. Как полагают историки, большевики действительно могли получать немецкое финансирование, но уже в виде кредитов — после своего прихода к власти и установления дипотношений между РСФСР и Германской империей. Однако, эта тема уже не интригует ищущих.
Читайте также «Пять заблуждений о покушении Каплан на Ленина».
