VATNIKSTAN публикует вторую статью из цикла историка Александра Трускова об эволюции восприятия Николая II в народной молве и общественном мнении во время Первой мировой войны. В прошлый раз мы узнали, каким предстал глава Российской империи накануне военного конфликта в 1914 году. Сегодня поговорим о тех изменениях, которые произошли на фоне активных боевых действий.
Для Николая II произвести хорошее впечатление в войсках было чуть ли не самой важной задачей в течение всего периода войны. Серьёзное поражение, нанесённое России Японией, всё ещё не забылось, и царю казалось правильным показать себя настоящим отцом для солдат. Эти стремления поддерживала и жена императора. Ещё во времена Русско-японской войны писала она Николаю:
«Я люблю милых солдат и хочу, чтобы они увидели тебя, прежде чем отправиться сражаться за тебя и за твою страну. Совсем другое дело — отдать жизнь, если ты видел своего императора и слышал его голос…»
Александра Фёдоровна, как и многие другие представители династии, разделяла мнение о животворящей сущности встреч самодержца с его воинами. Такие встречи, по её мнению, должны были необычайно воодушевить офицерство и солдат на ратные подвиги.
Во время Первой мировой войны царица также настаивала на встречах с солдатами:
«…Надеюсь, тебе удастся повидать много войск. Могу себе представить их радость при виде тебя, а также твои чувства — как жаль, что не могу быть с тобой и всё это видеть!»
Ей вторила княжна Ольга Николаевна:
«Когда Тебя увидит войско, и после им будет ещё легче сражаться и Тебе будет хорошо увидеть их».
Письма императрицы и княжны были написаны одно за другим, 19 и 20 сентября 1915 года. На следующий день император прибыл в Барановичи в Ставку Верховного командования. В Ставке была сделана одна из важнейших фотографий царя. На ней он восседал за столом в комнате, увешанной большими картами военных действий. Рядом с ним располагался великий князь Николай Николаевич. За спинами отпрысков монаршей фамилии стояли начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Николай Янушкевич и генерал-квартирмейстер Юрий Данилов, щеголявшие только что вручёнными орденами. Рядом с рукой императора лежали карандаши, что должно было произвести впечатление усердной командной работы, проводимой царём.
Данный снимок стал основой для почтовых открыток, а во Франции был создан графический рисунок по его мотивам. На нём Николай II работает с картой, размечая планы будущих операций, а три генерала и среди них Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, внимательно и почтительно наблюдают за ним. В дальнейшем рисунок использовался и в русских изданиях.
После Ставки царь отправился в Ровно, где посетил лазарет. Затем Николай II и окружение отправились на поезд к Белостоку и, пересев на военные автомобили, добрались до Осовца, крепости на линии фронта. Эта крепость пережила несколько ожесточённых атак противника и стала символом героизма русских солдат. Поездка оказалась неожиданной как для коменданта, так и для Ставки. Великий князь Николай Николаевич, главнокомандующий на тот момент, выступал против посещения императором фронтовых частей. Он не только боялся за жизнь императора: два Николая находились в соперничестве за популярность в войсках. Великий князь редко посещал войска, игнорируя советы подчинённых, призывавших его воодушевить полки личным присутствием.
Царь сетовал на сопротивление великого князя в письмах к жене:
«Увы! Николаша, как я и опасался, не пускает меня в Осовец, что просто невыносимо, так как теперь я не увижу войск, которые недавно дрались. В Вильне я рассчитываю посетить два лазарета — военный и Красного Креста; но не единственно же ради этого я приехал сюда!»
Царица и Распутин поддерживали царя в его устремлениях. Их поддержка помогла ему всё-таки принять решение посетить крепость. 25 сентября в письме к жене Николай II выразил своё удовольствие от посещения крепости:
«Всё-таки остановился в Белостоке и посетил Осовец, нашёл гарнизон в очень бодром виде».
Кроме царицы и приближённого к ней старца, царя поддержали сопровождавшие его генералы Владимир Воейков, дворцовый комендант, и Владимир Сухомлинов, военный министр. Часть царской благодарности досталась и им.
Важность посещения императором прифронтовой зоны вынужден был признать и главнокомандующий Николай Николаевич. Им был издан специальный приказ, в котором содержались такие строки:
«Таким образом Его Величество изволил быть вблизи боевой линии. Посещение нашего державного Верховного Вождя объявлено мною по всем армиям и я уверен воодушевит всех на новые подвиги, подобных которым святая Русь ещё не видала».
Но и без советов приближённых император прекрасно понимал важность своих поездок в армию для пропаганды. Это совпадало и с его личными желаниями. Николай II считал себя профессиональным военным и хотел быть им не только внешне, но и на деле, показать себя храбрым офицером военного времени. Нужно также учитывать, что между монаршими персонами Европы проходило негласное соревнование в репрезентации собственного образа. Стремление подать себя наиболее выгодно ограничивала потребность беречь драгоценную жизнь, протоколы и запреты охраны. Примечательно, что единственным человеком, позволившим себе пролететь на аэроплане над позициями врага, был бельгийский монарх Альберт, прозванный «королём-рыцарем». Главы великих держав, конечно, не могли позволить себе пойти на такое, но показать свою храбрость хотелось и им.
Над императором довлело общественное мнение. От царя ожидали всё более решительных действий. Николая II сравнивали с германским императором, противопоставляя русскому царю яростность и импульсивность кайзера. Так, 34-летний мещанин города Стародуба заявлял:
«Вот Вильгельм победит, потому что у него сыновья в армии, и сам он в армии со своими солдатами, а где нашему дураку ЦАРЮ победить… Он сидит в Царском Селе и переделывает немецкие города на русские».
Иные противопоставляли императора его царственным предкам. В частности, 62-летний неграмотный крестьянин Курской губернии был наказан четырьмя месяцами заключения в крепости за слова, произнесённые во время коллективного прочтения газеты:
«Как мы воевали, то с нами на позициях был Сам ГОСУДАРЬ с Князьями, мы тогда брали и побеждали, а этот ГОСУДАРЬ не бывает никогда, только гуляет по саду с немцами, спит и ничего не делает».
Доставалось царю и от грамотных людей. Киевский купец У. Я. Бродский был наказан годом заключения в крепости за слова, произнесённые в ноябре 1914 года:
«Государь император должен был из Петрограда прямо в Варшаву, а поехал кругом, вот сукин сын».
Пропаганда и большая часть приближённых, конечно же, одобрительно отзывались о визитах императора в войска и прифронтовые местечки. Но существовало и иное мнение. Кадровый офицер лейб-гвардии Семёновского полка охарактеризовал царский смотр, состоявшийся 17 декабря 1915 года, в совершенно иных тонах:
«Была оттепель. Переминаясь на грязной земле, мы ждали часа два. Наконец, когда уже стало смеркаться, подошли царские автомобили. Из первой машины вышел маленького роста полковник. <…> На этого, идущего по фронту низенького, с серым и грустным лицом человека некоторые смотрели с любопытством, а большинство равнодушно. И „ура“ звучало равнодушно. Никакого воодушевления при виде „вождя“ мы тогда не испытывали. А воинам нужно воодушевление, и чем дольше они воюют, тем оно нужнее».
Данное мнение особенно важно в силу того, что их автор остался убеждённым монархистом. А вот императору данный смотр запомнился совершенно иначе:
«Вид частей чудный. После раздачи Георгиевских крестов обошел все части и благодарил их за службу».
Другие источники также отмечают разочарование солдат при встрече с царём. Многим он казался человеком, несоответствующим своему положению физически и харизматически. Иные же, одобряя действия царя в целом, находили в них некоторые изъяны. Даже царица считала неправильным желание царя жертвовать католикам деньги. Царица не верила в религиозное примирение и прямо писала царю перед его посещением разрушенных костелов и католических святынь:
«Нельзя доверять этим полякам — в конце концов, мы их враги, и католики должны нас ненавидеть».
Порою визиты императора провоцировали прямые оскорбления в его адрес. Нелестных слов удостоилось посещение Екатеринодара (ныне Краснодар. — Ред.) со стороны подданной Турции немки М. Мель:
«…Видела и я вашего Императора, какой-то он замученный — наверно, испугался Вильгельма».
Впрочем, жандармы, расследовавшие дело об оскорблении царя немкой, полагали, что оно могло быть ложью, распускаемой конкурентами Мель. В то же время, сама возможность таких слов в сторону монарха позволяет диагностировать смену отношения к царю. Местные вполне могли вложить свои собственные слова в чужие уста, оценивая царя недостаточно величественной фигурой.
Крестьянка из Ставрополя, посетившая Екатеринодар в момент присутствия императора, также без почтения вспоминала об этом:
«Он не раненых посещал, а был целых два часа в б.…..м институте. Он такой же дурак, как Лукашка шестипалый, у Него голова с мой кулачок, у Него мозги совсем не работают».
Крестьянку очень рассердил визит царя в Кубанский Мариинский женский институт. Справедливости ради, Николай II всё-таки побывал в екатеринодарских больницах.
Харьковский приказчик, узнав о скором визите императора в город, так прокомментировал решение украсить витрину магазина парадным портретом императора:
«Едет кровопивец, а вы наводите суету».
Харьковчанин подчёркивал избыточность и неуместность трат на приветственные мероприятия в условиях войны.
Генерал Дубенский, «летописец» императора, подмечал, повествуя о визите царя в Тифлис (ныне Тбилиси. — Ред.):
«Жители, забросив повседневные работы, отдались исключительно делу приготовления встречи ЦАРЯ».
Действительно, в столице края сделано было немало: сооружались триумфальные ворота, развешивались гирлянды из цветов, множество ковров и кусков материи, соответствующих цветам национального флага, красиво переплетаясь, создавали яркую картину необычайного убранства. Москва же, по свидетельству официального издания, «более недели» готовилась к встрече императора, возвращавшегося из поездки по Кавказу. Желание подать царский визит с помпой в целях пропаганды выходило боком для пропагандистов и организаторов данных встреч.
Порою восхищение царём сочеталось с осуждением его окружения, бросавшего тень на образ самодержца. Житель Тифлиса писал:
«Своим приездом Государь многое сделал. Народ благоговеет перед ним, все поголовно очарованы, на всех он произвёл самое отрадное и чудное впечатление. <…> Жаль, и даже очень, что такой Государь окружён далеко не симпатичными людьми».
Визит царя как бы подтверждал слухи о его «плохих советниках».
Знаковым является посещение Николаем II Гельсингфорса (ныне Хельсинки. — Ред.). Местное население было заинтересовано прибытием императора, но отреагировало на него прохладнее жителей других городов империи. Генерал Спиридонович вспоминал:
«Масса народа заполняла путь, но ура не кричали».
Такую реакцию чиновники списывали на строгость и холодность характера местных жителей, воспитанную суровым климатом севера. Но вряд ли только лишь природа и менталитет были причиной такой реакции. Большинство делегатов, приветствовавших царя на вокзале, обходило в своих речах войну, явно обозначая особый статус Финляндии.
К концу лета 1915 года у Николая II сформировалось желание стать главнокомандующим армии. Такой интерес императора стало причиной противодействия со стороны журналов, финансируемых военными, некоторых представителей правых консервативных кругов и прямых сторонников главенства Николая Николаевича. В прессе даже появилась фотография, на которой стоявший в автомобиле великий князь Николай Николаевич с высоты смотрел грозно смотрел на уходившего императора. Стремление царя стать главнокомандующим поддержали только Александра Фёдоровна и некоторые придворные. Мать Николая II выступила против, она считала такое действие опасным для репутации царя и не желала лицезреть возможное противостояние двух Николаев.
Первые месяцы главенства императора в армии совпали с успехами на фронте. Победы были приписаны императору и способствовали положительному отношению населения к тому, что Николай II превратился в главнокомандующего. Но в дальнейшем армия стала терпеть поражение за поражением и прямое участие в управлении более не позволяло использовать образ вышестоящего монарха для оправдания. Теперь все обвинения сыпались на венценосную голову и вместо вечно виноватых придворных под ударом оказался сам император. Следует признать, что Николай II расплачивался не только за свои ошибки, но и за огрехи, ранее допущенные Николаем Николаевичем: была утрачена Варшава, а народная молва прошлась своим недовольством и по императору, который в то время и вовсе не участвовал в управлении войсками.
58-летний крестьянин Харьковской губернии следующим образом прокомментировал падение Перемышля:
«Министры немцы только водкой торговали, а к войне не готовились. Царь 20 лет процарствовал и за это время напустил полную Россию немцев, которые и управляют нами».
А 62-летний чернорабочий, из крестьян Пермской губернии, эмоционально отзывался о сдаче русскими войсками Варшавы:
«…(площадная брань) Нашего ГОСУДАРЯ, он пропил её (Варшаву), а на его место лучше бы поставить Канку Безносова (известный на заводе пьяница, который чистил отхожие места), так как он управил бы лучше».
Донской казак 43‑х лет от роду также был резок в суждениях:
«Нашего ГОСУДАРЯ нужно расстрелять за то, что он не заготовил снарядов. В то время, как наши противники готовили снаряды, наш ГОСУДАРЬ гонялся за сусликами».
Недовольство царём дошло и до вооружённых сил. И. И. Толстой писал в своём дневнике 12 августа 1915 года:
«Вернувшийся с фронта Фальборк говорит, что в армии господствует недовольство государем, его обвиняют в неумении управлять страной…»
Царя обвиняли в коммерческой сделке по сдаче страны немецкому кайзеру. Распространялись слухи о деньгах, спрятанных им в Германии, о побеге царя за границу в Германию через тайные подземные ходы. Отъезды императора из ставки становились поводом рассуждать о том, что он бросил фронт.
Всё чаще решения Николая II стали вызывать простую русскую характеристику — «дурак». Это универсальное слово, видимо, казалось широким народным массам наиболее уместным, ибо не сильно оскорбляло царя, но в целом позволяло им показать своё отношение к его действиям. Зачастую простое слово облачалось в анекдоты:
По Невскому ночью идут два студента и беседуют. Один говорит между прочим:
— Дурак этот император…
Околоточный тут как тут:
— Вы что это говорите? О ком выражаетесь? О нашем Самодержце?
— Что вы! — хитрит студент. — Это я говорю об императоре Вильгельме!
— Ну, Вильгельм-то не дурак, — отпарировал околоточный. — Это вы врёте!
Царское слабоволие становится актуальной темой для его осуждения. Оно отмечается представителями самых разных социальных групп. И даже самые лестные отзывы содержали в себе долю критики царя. Публицист С. Булгаков, искренне любивший царя, писал:
«Николай II с теми силами ума и воли, которые ему были отпущены, не мог быть лучшим монархом, чем он был: в нём не было злой воли, но была государственная бездарность и в особенности страшная в монархе черта — прирождённое безволие».
Ему вторили многие зарубежные публицисты союзных держав, называвшие царя «слабым». Такие мнения вызвали желание сторонников царя противостоять им и тем самым наиболее убедительно подтверждают распространённость образа слабовольного монарха.
Образ Николая II всё чаще истолковывается как образ человека распущенного, пьяницы, бесхозяйственного управленца, не подготовившего армию и страну к войне, в отличие от своего германского родственника Вильгельма II. Иногда такое противопоставление доходило до фанатизма. Один из крестьян имел в своём доме несколько портретов монаршей семьи кайзера Германии. А 28-летний поселянин Самарской губернии С. А. Гейль при прочтении газет при свидетелях не единожды восхвалял германского императора, называя русского царя «карапузом» и «чёртом».
Эволюция образа Николая II от победоносного правителя до слабовольного и глупого царя в конечном итоге привела к восприятию монарха как предателя, находящегося в сговоре если не с самим властелином адского пекла, то как минимум с германским монархом. Но об этом мы расскажем в следующий раз.
Читайте другие статьи цикла «Народ против Николая II в Первую мировую войну»:
Первая статья цикла рассказывает, каким был образ императора в начале XX века и накануне войны.
Читать
Вторая часть трилогии Александра Трускова объясняет, как после фронтовых неудач за Николаем II закрепились такие характеристики, как «могучий», «слабый» и «дурной».
Читать
