В показаниях на следствии, в 1849 году, герой нашего материала записал:
«В двадцать лет судьба заставила меня иметь равнодушие к жизни, свойственное старости… Не находя ничего достойным своей привязанности — ни из женщин, ни из мужчин, — я обрёк себя на служение человечеству, и стремление к общему благу заменило во мне эгоизм и чувство самосохранения, уважение к истине подавило… всякую вспышку самолюбия».
Это служение дорого стоило Петрашевскому. Но он никогда не отворачивался от своих принципов, несмотря ни на что. На своих «пятницах» ему удалось собрать весь свет русской интеллигенции 40 — 50‑х годов XIX века, организовав масштабный общественно-политический кружок. Похоже, в то время это было единственное место в России, где открыто критиковали власть и предлагали проекты реформ. Петрашевцы также распространяли знание, которое невозможно было получить в университетах из-за жёсткой цензуры.
VATNIKSTAN рассказывает краткую биографию Михаила Васильевича Буташевича-Петрашевского и пытается разобраться, какой «заговор идей» стоил ему сибирской каторги, что такое фаланстер и кем были первые русские социалисты.
Семья. Учёба в Царскосельском лицее
Михаил Васильевич Буташевич-Петрашевский родился 1 ноября 1821 года в Санкт-Петербурге. Его семья принадлежала к дворянскому сословию, а крёстным отцом был сам император Александр I.
Родной отец, Василий Михайлович, был врачом-хирургом, доктором медицины. Будучи ординатором Санкт-Петербургского сухопутного госпиталя, он изобрёл две машины для хирургических целей. Во время Отечественной войны 1812 года Василий Михайлович состоял при графе Милорадовиче главным доктором по авангарду и арьергарду. Дошёл до Парижа, был награждён орденом Св. Владимира IV степени и орденом Св. Анны II степени.
Впоследствии устраивал дивизионные госпитали в провинциях, служил штадт-физиком Санкт-Петербурга (то есть руководителем городской медицинской службы), разрабатывал планы устройства больниц. Кроме того, Василий Михайлович оставался личным врачом Милорадовича, который в 1818 году был назначен санкт-петербургским генерал-губернатором.
Во время восстания на Сенатской 14 декабря 1825 года граф оказался ранен Петром Каховским. Петрашевский-старший оперировал Милорадовича, извлёк пулю из тела, но спасти ему жизнь не смог. Это определило его негативное отношение к декабристам и любым проявлениям вольномыслия.
Мать, Феодора Дмитриевна Фалеева, была женщиной своенравной. Биографы Петрашевского описывают её скупой и жестокой по отношению к родным. Она имела в собственности несколько крупных поместий, доставшихся ей по наследству, владела доходными домами в Петербурге.
Родители заботились о судьбе сына. В десять лет они отдали его в самое престижное учебное заведение Империи — Царскосельский лицей. Однако уже там Петрашевский проявляет бунтарский нрав, ведёт себя как можно развязней и грубо. При этом многие его поступки не несли в себе какой-либо мотивации: он нарушает установления ради того, чтобы нарушать. Например, начинает курить лишь потому, что для лицеистов на это был наложен запрет.
Как сыну врача, лечившего знатных особ, Михаилу многое сходило с рук, но не оставалось без внимания. Несмотря на успехи в учёбе и «весьма хорошие» отметки в аттестате, юный бунтарь оказался единственным из всего выпуска 1839 года, кому был присвоен XIV класс (коллежский регистратор). В Табеле о рангах этот класс — самый низший.
Отношения с родителями становились всё более напряжёнными. Отец был недоволен результатами обучения сына. С XIV классом не сделать стремительную карьеру, а положенного жалования Михаилу едва будет хватать на жизнь.
Но больше всего отец и сын расходились по идейным соображениям. Безразличие подростка к чинам и званиям, критические высказывания в адрес бюрократии, по поводу крепостного права и несправедливости законодательства раздражали Василия Михайловича. По окончании лицея Михаил уехал от родителей и стал проживать в районе Коломны (ныне Адмиралтейский район Санкт-Петербурга) в старом, покосившемся доме.
Служба чиновником. Утопический мир Фурье
С марта 1840 года Петрашевский служит переводчиком в департаменте внутренних сношений Министерства иностранных дел. В его обязанности входит сопровождение иностранных подданных при посещении ими российских учреждений, например суда или полицейских участков.
С сентября того же года Михаил поступает в Петербургский университет вольнослушателем на юридический факультет — подобное право предоставлялось бывшим лицеистам. Уже через год двадцатилетний юноша получил диплом кандидата. Защитив диссертацию, он стал коллежским секретарём. Отныне его жалованье составляло 495 рублей серебром.
К этому времени Буташевич-Петрашевский знакомится с западными теориями социализма. Он изучает Роберта Оуэна, Анри Сен-Симона, Пьера-Жозефа Прудона. Однако особенно близки ему стали идеи Шарля Фурье.
Фурье критиковал современное ему общество и пришёл к оригинальным выводам. Его учение построено вокруг теории страстного влечения. В жизни человека всё предопределено, поскольку Богом установлены законы, по которым движутся все небесные и земные тела: человеку нужно просто познать эти законы и покорно следовать им. Так как для движения необходимо столкновение тел, Господь создал человеческие страсти, поэтому искоренить их невозможно.
Отсюда, по Фурье, следует, что если страсти приносят вред, то виноват в этом неправильно организованный общественный порядок. А значит, те философы, которые призывали искоренять пороки, оказались неправы. Необходимо создать такой мир, в котором все страсти бы удовлетворялись и служили во благо.
Для изменения общества в лучшую сторону Фурье предлагает разделить людей на фаланги по 1600–1800 человек. Каждый взрослый трудоспособный член фаланги представлял бы один из характеров. В центре фаланги должен стоять фаланстер — большой дворец, включающий всё необходимое для жизни людей и существующий за счёт труда ассоциации (или фаланги).
Сферы деятельности подразделялись бы по страстям, чтобы каждый смог найти занятие по душе. Тогда никто бы не желал бездельничать.
Утопические идеи Фурье увлекли молодого Петрашевского. Позже он вспоминал:
«Когда я в первый раз прочитал его сочинения, я как бы заново родился, благоговел пред величием его гения; будь я не христианин, а язычник, я б разбил всех моих других богов… сделал бы его единым моим божеством».
При этом концепция фурьеризма не предполагала революционных способов ломки существующего строя. Акцентировалось внимание на распространении идей, вооружившись которыми люди сами должны были изменить образ жизни и попытаться организовать фаланстеры.
От теории к практике
Петрашевский даже после университета продолжает заниматься постоянным самообразованием. Его библиотека стремительно растёт. Одним из источников приобретения книг оказалась работа в департаменте. Когда умирал иностранный подданный, Михаилу приходилось заниматься переписью его имущества.
Как правило, библиотека умершего не особо интересовала наследников. Но для русского человека она представляла особую ценность, поскольку могла содержать научные книги, ещё неизвестные или запрещённые в России. Другим источником была книжная лавка Иосифа Лури на Невском проспекте — тот контрабандой перевозил много иностранной литературы.
Однако Буташевич-Петрашевский прекрасно понимал, что простое накопление идей, теорий и новых открытий не имеет смысла — необходимо практическое применение накопленного, распространение учений среди людей.
Он задумывается о создании философского журнала и в период между 1842–1843 годами пытается писать для него первые статьи, озаглавленные общим названием «Запас общеполезного». Но для журнала необходимы средства и связи в издательской среде, а широкий спектр интересующих молодого чиновника тем пока не укладывается в стройный текст.
Кроме этого, в 1844 году Михаил пытается устроиться (в свободное от работы время) учителем, однако и эта идея останется неосуществлённой.
Апогеем неудач станет строительство фаланстера в одном из семейных имений. Крестьяне не оценили социальных экспериментов барина и, испугавшись, что тот желает покончить с институтом семьи, сожгли построенный для них деревянный дом.
Тем не менее юноша не опускал рук. Несмотря на замкнутый характер, он выходит в свет, чтобы обзавестись знакомствами. Ему нужны друзья, с кем можно поделиться мыслями, побеседовать на волнующие темы, обсудить книги. В числе знакомых окажутся молодые писатели Михаил Евграфович Салтыков и Фёдор Михайлович Достоевский. А подходящая вакансия для распространения социалистических идей вскоре найдётся сама собой.
В журнале «Русский инвалид» за 1844 год было помещено объявление штабс-капитана Николая Сергеевича Кириллова о наборе авторов для создания «Карманного словаря иностранных слов, вошедших в состав русского языка». Петрашевский сразу решил взяться за это дело.
Кроме него, на предложение откликнулись Валериан Майков и Роман Штрандман. Майков принял на себя роль редактора, а также выступил автором многих важных статей.
«Словарь» задумывался по аналогии с «Философским словарём» Вольтера и должен был не просто раскрывать прямой смысл, но и посвятить читателя в прогрессивные идеи Запада.
Первый выпуск «Карманного словаря» вышел в свет в апреле 1845 года. 176 страниц включали всего 1424 слова, от буквы «А» до «Мариоттова трубка». В книге не получилось отразить публицистических дарований авторов. Этот выпуск не содержал радикальных идей и носил исключительно прикладной характер. Майков и Штрандман не были довольны результатом работы, но в целом значение «Словаря» было оценено обществом. Виссарион Григорьевич Белинский отметил:
«Составлен умно, со знанием дела… превосходен… советуем запасаться им всем и каждому…»
«Пятницы» у Петрашевского
С 1845 года 24-летний Михаил Васильевич начинает устраивать у себя дома журфиксы, так называемые «пятницы» — регулярные собрания, запланированные в определённый день недели, на посещение которых не требовалось приглашения.
Собрания проходили без особого регламента: как правило, Петрашевский поручал кому-либо из гостей наблюдать за порядком в качестве председателя. На вечере обсуждали широкий спектр вопросов: от литературы и искусства до критики существующего строя и выработки реформ. Любой желающий мог выступить с докладом, после чего следовало бурное обсуждение. Заканчивался вечер скромным ужином, на котором подавали вино и закуски.
Участниками «пятниц» стали писатели и публицисты: братья Фёдор и Михаил Достоевские, Михаил Салтыков, Валериан Майков, Сергей Дуров, композиторы Михаил Глинка и Антон Рубинштейн, крупный помещик Николай Спешнев, химик Фёдор Львов. А также гвардейские офицеры Николай Григорьев, Николай Момбелли, Ипполит и Константин Дебу, Александр Европеус и многие другие. В маленький дом Петрашевского, заполненный книгами, каким-то чудом набивалось до 30, а иногда и до 50 гостей.
Собрания не представляли собой никакой политической организации, сами участники не сомневались в своей легальности. Один из членов кружка, Дмитрий Ахшарумов, вспоминал:
«Это был интересный калейдоскоп разнообразнейших мнений о современных событиях, распоряжениях правительства, о произведениях новейшей литературы по различным отраслям знания; приносились городские новости, говорилось громко обо всём без всякого стеснения…
Между нами было несколько человек, называвшихся фурьеристами. Так назывались мы потому, что восхищались сочинениями Фурье и в его системе, в осуществлении его проекта организованного труда видели спасение человечества от всяких зол, бедствий и напрасных революций…»
Участники собраний не называли себя «петрашевцами» и не были приверженцами одного только Фурье. Они читали также работы многих других социалистов. Первостепенной задачей участники «пятниц» видели вопрос самообразования и пропаганды знаний среди населения.
Михаил Васильевич позже сформулирует эти цели так:
«На нас лежит труд немалый — труд применения тех общих начал, которые выработала наука на Западе, к нашей действительности… внедрение в общественное сознание тех общих понятий, которые и могут дать человеческому общежитию надлежащий цвет и движение».
Было также решено собрать коллективную библиотеку, на содержание которой каждый участник делал денежный взнос, исходя из личных финансовых возможностей. Выписывались книги и журналы по различным отраслям знаний: истории, экономике, философии, литературе. В библиотеке можно было найти «Нищету философии» Маркса, «Положение рабочего класса в Англии» Энгельса, сочинения Фурье, Вольтера, Дидро, Фейербаха, Прудона, фурьеристские журналы. Все пользовались также личной библиотекой Петрашевского.
Новый том словаря. Адвокат и редактор
В эти же годы Михаил работает над изданием второго выпуска «Карманного словаря иностранных слов», единоличным редактором которого он стал. Петрашевский жаждет донести до людей идеи социализма и материализма, обличить пороки самодержавия и крепостного права и притом остаться незамеченным цензурой. Для этого он сокращает число слов почти в три раза, а оставшиеся тщательно подбирает так, чтобы они были близки по смыслу. Объяснение каждого слова разворачивается в объёмные статьи.
Под видом лексической маскировки из нейтральных слов и понятий редактор скрыл стройную концепцию социалистических идей. Например, в словарной статье «Ораторство» Петрашевский показывает преимущество республиканского строя над деспотическим и утверждает, что для раскрытия всех человеческих способностей необходимо развитие демократии и законности.
В статье «Оракул» он порицает излишнее обожествление правителей и осуждает частную собственность. Примерами «Новаторства» выделяет системы Оуэна, Сен-Симона и Фурье. Протест против крепостного права содержится в статьях «Негрофил» и «Нивеллеры», а под словом «Опиум» просматривается критика капитализма.
В статье «Нация» Петрашевский говорит о важности принятия и разработки передовых идей общечеловеческого масштаба:
«Тогда только может какой-либо народ внести свою собственную лепту в сокровищницу человеческих знаний, дать самодеятельный толчок общечеловеческому развитию, когда будет им усвоена, вместится в нём совершенно вся предшествовавшая образованность и будут поняты все интересы жившего до него человечества, и пережиты им все его страдания путём собственного тяжёлого опыта. В этом смысле Россию и русских ждёт высокая и великая будущность».
В апреле 1846 года второй выпуск «Карманного словаря» был готов. В него вошли статьи от «Мариоттова трубка» до «Орден рыцарский». Цензура задержала выход в свет книги, затем по распоряжению министра просвещения Уварова её изъяли. Но часть тиража уже успела разойтись по рукам. В 1849 году конфискованные в редакции 1599 экземпляров книги сожгли. «Словарь» произвёл сильное впечатление на публику, не знавшей прежде столь открытой пропаганды социализма.
В течение 1846–1847 годов Буташевич-Петрашевский размещает в газете объявление о предоставлении бедным людям адвокатских услуг без оплаты. Дом в Коломне превращается в адвокатскую контору.
Михаил Васильевич берётся за дело с полной самоотдачей. Он рассчитывал, что к нему обратятся люди, права которых были незаконно ущемлены в государственных учреждениях. Однако большинство дел были связаны с финансовыми тяжбами и велись против частных лиц.
Но даже в таких тяжбах Петрашевский находит случаи игнорирования закона со стороны бюрократии и наивно пишет жалобы в вышестоящие органы. О стремлении новоиспечённого адвоката во что бы то ни стало обличить беззаконие вспоминал Михаил Бакунин:
«Я думаю, не было присутственного места, в котором, а часто и против которого он не имел бы дела. В России, земле бесправия, он помешался на праве».
Внедрение в кружок тайного агента. Арест
На «пятницах» Петрашевского всё более открыто выражалось недовольство общественным строем крепостной России. Идеи Фурье о мирном преобразовании общества уже не казались членам кружка справедливыми, уступая стремлению к активным действиям. И хотя Михаил Васильевич всё ещё отмечал значимость подготовки населения за счёт пропаганды, постепенно и он приходит к выводу о неизбежности революции.
В конце 1848 года Николай Момбелли и Николай Спешнев посвятили Петрашевского в планы создания тайного общества, с неопределённым названием «товарищества или братства взаимной помощи». Было задумано наладить работу собственной типографии. Но замыслу не суждено было сбыться.
После прогремевших в 1848 году революций в Европе Россия вступила в «мрачное семилетие» конца царствования Николая I. Усилились цензурные ограничения, уничтожались последние остатки автономии университетов. За «вольнодумие» Михаил Салтыков выслан в Вятку, позже из столицы изгонят Ивана Тургенева. Полиция неустанно искала следы заговоров.
Министр внутренних дел граф Перовский приказал установить наблюдение за Петрашевским и его единомышленниками. Дело было поручено Ивану Липранди, знаменитому сыщику-интеллектуалу, тайному агенту полиции. Липранди устроил в Министерство иностранных дел Петра Дмитриевича Антонелли, сына художника, который позже стал посещать собрания Михаила Васильевича.
Формальным поводом к началу наблюдения за Петрашевским послужила раздача в дворянском собрании Петербургской губернии записки с программой освобождения крестьян. Тема крепостного права была одной из ключевых на «пятницах»: у членов кружка не было сомнений, что для нормального развития государства необходимо уничтожение этого архаичного института.
В записке под названием «О способах увеличения ценности дворянских или населённых имений» Петрашевский предлагал следующие реформы. Купцам нужно предоставить право покупать дворянские имения, местные крестьяне после завершения сделки должны были становиться лично свободными. Также предлагалось создать ряд кредитных учреждений, улучшить формы судопроизводства и надзор за администрацией.
На дворянском собрании программа не была прочитана. Очередная попытка институционально повлиять на порядок вещей провалилась. Петрашевский распространяет текст своей записки на «пятницах».
7 апреля 1849 года, в день рождения Фурье, на квартире Александра Европеуса был устроен «общественный банкет» в память мыслителя. На стене висел его портрет философа в натуральную величину. Читались стихи, обсуждалась важность перевода работ Фурье, произносились речи, выступил и сам Михаил Васильевич. Среди гостей присутствовал и Антонелли.
Главная мысль Петрашевского заключалась в словах:
«Мы осудили на смерть настоящий быт общественный, надо приговор наш исполнить…»
Через несколько дней на «пятницах» Фёдор Достоевский зачитает знаменитое зальцбруннское «письмо Н. В. Гоголю» Виссариона Белинского. Обвинение кружку Петрашевского было готово. У полиции не было сомнений, что готовится заговор против государя, что все эти собрания, крамольные речи и особенно чтение запрещённого «Письма Н. В. Гоголю» грозят нарушить порядок и ввести страну в хаос революции.
20 апреля 1849 года шеф жандармов граф Орлов забрал у Липранди дело и передал его в Третье отделение. В ночь с 22 на 23 апреля 1849 года арестовали активных участников кружка и самого Петрашевского. Была учреждена секретная комиссия, к следствию привлекли 123 человека. 23 арестованных поместили в Петропавловскую крепость.
Работа комиссии продолжалась до ноября 1849 года. Несмотря на то что многие заключённые принадлежали к дворянскому сословию, условия их содержания в Петропавловской крепости отнюдь не были «аристократическими». За время следствия у одного из членов кружка, Николая Григорьева, даже началось помешательство рассудка.
Участники дела вели себя достойно и ничего не скрывали от комиссии, поскольку не считали свои увлечения преступлением. Собственно, следствие и не смогло отыскать в собраниях «петрашевцев» каких-либо следов подготовки восстаний, только лишь «заговор идей».
Смертный приговор
Результаты следствия были переданы в военно-судную комиссию. Передача дела на военный трибунал, да ещё по полевому уголовному уложению не являлась законной: многие из подсудимых были гражданскими, а вменяемые «преступления» не были совершены в период военных действий.
По решению судной комиссии 21 член кружка обвинялся в умысле на ниспровержение законов и государственного порядка. Они были приговорены к «расстрелянию».
Трибунал счёл, что:
«…пагубные учения, породившие смуты и мятежи во всей Западной Европе и угрожающие ниспровержением всякого порядка и благосостояния народов, отозвались в некоторой степени и в нашем отечестве. Горсть людей совершенно ничтожных, большей частью молодых и безнравственных, мечтала о возможности попрать священнейшие права религии, закона и собственности».
Однако, принимая во внимание смягчающие обстоятельства, включая раскаяние всех подсудимых, суд решил ходатайствовать об уменьшении наказания. Николай I проявил милость, но пожелал инсценировать смертный приговор.
22 декабря заключённых в каретах привезли на Семёновскую площадь, где их ждал эшафот, несколько военных полков и священник. Все были одеты по-весеннему и жутко мёрзли. За восемь месяцев пребывания в Петропавловской крепости многие поменялись в лице.
Ахшарумов вспоминал:
«Когда я взглянул на лица их, то был поражен страшной переменой; там стояли: Петрашевский, Львов, Филиппов, Спешнев и некоторые другие. Лица их были худые, замученные, бледные, вытянутые, у некоторых обросшие бородой и волосами».
После того как всех построили, каждому был зачитан приговор, неизменно заканчивавшийся словами:
«Полевой уголовный суд приговорил всех к смертной казни расстрелянием, и 19 сего декабря государь император собственноручно написал: „Быть по сему“».
Затем подошёл священник и предложил каждому исповедаться, но никто не принял его наставления — каждый ограничился лишь целованием креста. Когда первых трёх человек — Петрашевского, Григорьева и Момбелли — привязали к столбу для исполнения приговора и надели им колпаки, Михаил Васильевич сорвал его с себя, говоря, что не боится смерти и может смотреть ей прямо в глаза.
Через некоторое мгновение после барабанного боя подъехал флигель-адъютант и передал бумагу, поданную немедленно к прочтению. В ней говорилось, что государь император дарует всем жизнь и назначает каждому по виновности особое наказание.
Петрашевский лишался всех прав состояния и ссылался на каторжные работы в рудники без срока. Момбелли, Спешнев, Григорьев лишались прав состояния и приговаривались к каторжным работам в рудниках: Момбелли и Григорьев — к 15 годам, а Спешнев — к 10 годам. Достоевскому, Дурову — каторга на четыре года с отдачей потом в рядовые, Толю — два года каторги.
Остальные были посланы на разные сроки в арестанты инженерного ведомства, отданы в солдаты, сосланы на житьё в захолустные регионы.
На этом церемония не закончилась. В своём дневнике Достоевский вспоминает происходящее:
«Палачи в старинных цветных кафтанах взошли на эшафот, приказали обречённым опуститься на колени и начали ломать шпаги над их головами. Затем на середину помоста вышли кузнецы, неся в руках тяжёлую связку ножных кандалов. Они бросили их на дощатый пол эшафота у самых ног Петрашевского и принялись не спеша заковывать его в кандалы.
Некоторое время он стоял спокойно, но затем вдруг нервным, порывистым движением выхватил у одного из них тяжелый молоток и, сев на пол, с ожесточением стал сам заколачивать на себе кандалы…»
Инсценировка казни наложила на всех неизгладимое впечатление. Николай Григорьев окончательно сошёл с ума. После всего этого процесса Ипполит Дебу заключил:
«Лучше бы уж расстреляли!»
Своё эмоциональное состояние от случившегося Достоевский отразит в романе «Идиот».
После того как все формальности были исполнены, закованный в кандалы Михаил Васильевич с места казни был отправлен на каторгу в Сибирь, ему было 27 лет. Через день новость о приговоре «петрашевцам» поместили в «Русском инвалиде» и «Санкт-Петербургских ведомостях».
Последние годы жизни Буташевича-Петрашевского
Каторгу Петрашевский отбывал на Шилкинском и Нерчинском заводах. Манифестом 26 августа 1856 года, по случаю коронации Александра II, Михаил Васильевич был освобождён от каторжной работы. Сначала его перевели на поселение недалеко от Иркутска, а в 1858 году и в сам город. Вместе с ним жили его товарищи Спешнев и Львов.
Ссыльнопоселенцам поначалу покровительствовал генерал-губернатор Николай Муравьёв, человек либеральных взглядов. Он не препятствовал их работе в газете «Иркутские губернские ведомости» и в создании частной газеты «Амур», в которых публиковался и Петрашевский.
Однако после дуэли двух чиновников в 1859 году, в организации которой предположительно был замешан генерал-губернатор, Михаил Васильевич вместе с декабристом Дмитрием Завалишиным начал кампанию за привлечение к ответственности Муравьёва, чем заметно ухудшил своё положение. Но окончательно разрыв с местной администрацией произошёл после назначения нового генерал-губернатора Михаила Корсакова, умственные способности которого Петрашевский сравнивал с лошадиными.
Михаил Васильевич пишет в столицу письма, в которых обличает местные власти, требует не просто помилования, но полного пересмотра дела «петрашевцев». Он продолжает заниматься адвокатурой и почти в каждом споре выступает защитником прав угнетённых, а в личных беседах распространяет идеи социализма.
За протесты против произвола местных властей его арестовывают, а затем ссылают во всё более глухие места Сибири. Наконец 2 мая 1866 года Петрашевского перевели в село Бельское, Енисейской губернии (ныне в Красноярском крае) — заброшенную деревню, со всех сторон окружённую тайгой. Но даже в таких условиях он продолжал вести какие-то тяжбы, писать разоблачительные письма.
Начальник губернии генерал-майор Павел Замятнин докладывал генерал-губернатору Восточной Сибири Корсакову:
«Петрашевский, по имеющимся у меня самым верным и положительным фактам, не перестаёт и всё по-прежнему занимается одною самою злостною ябедою, ложью и клеветою на всех и вся».
6 декабря 1866 года Михаил Васильевич вернулся из Енисейска, куда ездил для разбирательства очередной тяжбы, а на следующее утро его нашли мёртвым. Причиной смерти стало кровоизлияние в мозг. Ещё два месяца он пролежал в «холоднике». Потом его, как человека умершего без покаяния, похоронили за оградой кладбища, на чём настоял местный батюшка. Благодаря сочувствующим людям могила сохранилась до наших дней.
Материал о деле петрашевцев с известием о смерти непримиримого борца с несправедливостью был помещён в неподцензурной газете «Колокол» Александра Герцена:
«Михаил Васильевич Буташевич-Петрашевский скоропостижно скончался в селе Бельском Енисейской губернии 45 лет. Да сохранит потомство память человека, погибшего ради русской свободы жертвой правительственных гонений».
Кружок Петрашевского оставил глубокий след в политической истории страны. Ни до, ни после в России XIX века не было столько масштабного судебного процесса, с таким количеством обвиняемых литераторов, ученых и общественных деятелей.
Первые русские социалисты — «петрашевцы», — провозгласив на своих «пятницах» борьбу против цензуры, крепостного права и бюрократического произвола, справедливо заняли особое место в революционной традиции.
Что почитать по теме:
1. Егоров Б.Ф. Петрашевцы. — Л.:Наука, 1988. — 236 с.
2. Лейкина-Свирская В.Р. Петрашевцы. — М., 1965. — 166 с.
3. Петрашевцы в воспоминаниях современников: Сб. мат-лов / Сост. П. Е. Щёголев. — М.;Л.: Госиздат, 1926. — 295 с.
4. Русские мемуары. Избранные страницы (1826 — 1856) // Сост., биогр. очерки и прим. И. И. Подольской. — М.: Правда, 1990. — 641 с.
5. Семевский В. И. M. В. Буташевич-Петрашевский и петрашевцы. — M., 1922. — 217 с.
Читайте также «„Критик гоголевского периода“ Виссарион Белинский».