Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич Белин­ский писал: 

«Борь­ба есть усло­вие жиз­ни: жизнь уми­ра­ет, когда окан­чи­ва­ет­ся борьба».

Свою жизнь кри­тик поло­жил на алтарь слу­же­ния рус­ской лите­ра­ту­ре и пре­дал ей то исклю­чи­тель­ное зна­че­ние, какое она зани­ма­ет в миро­вой куль­ту­ре и сего­дня. Уже в 1859 году начи­на­ют изда­вать собра­ние его сочи­не­ний, кото­рое насчи­ты­ва­ет 12 томов. А в сво­их ста­тьях о твор­че­стве Пуш­ки­на, Гого­ля, Гри­бо­едо­ва, Лер­мон­то­ва он один из пер­вых раз­вил тео­рию реа­лиз­ма, осно­вой кото­рой ста­ли такие эти­че­ские прин­ци­пы, как народ­ность, соот­вет­ствие дей­стви­тель­но­сти и современность.

Белин­ский сов­ме­стил в себе лите­ра­тур­но-кри­ти­че­ский талант и пла­мен­ность рево­лю­ци­он­но­го пуб­ли­ци­ста. Бес­ком­про­мисс­ность сти­ля его изло­же­ния мыс­ли и посто­ян­ное стрем­ле­ние к истине ста­ли эта­ло­ном для ста­нов­ле­ния жур­на­ли­сти­ки в нашей стране. В цар­ской Рос­сии его имя запре­ща­лось упо­ми­нать в печа­ти, а в совет­ское вре­мя «Пись­мо Н. В. Гого­лю» учи­ли наизусть.

VATNIKSTAN рас­ска­зы­ва­ет об основ­ных вехах жиз­нен­но­го пути вели­ко­го рус­ско­го кри­ти­ка Вис­са­ри­о­на Гри­го­рье­ви­ча Белинского.


Детство и учёба в Пензенской гимназии

Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич родил­ся 11 июня 1811 года в кре­по­сти Све­а­борг (сей­час Суо­мен­лин­на, Фин­лян­дия) в семье флот­ско­го вра­ча. Его отец Гри­го­рий Ники­фо­ро­вич был сыном свя­щен­ни­ка села Белынь Пен­зен­ской губер­нии. Посту­пив в духов­ную семи­на­рию, ему, как и всем семи­на­ри­стам, по ста­рин­но­му обы­чаю было дано про­зви­ще по месту про­ис­хож­де­ния, так и появи­лась фами­лия Белын­ский. Не желая свя­зы­вать жизнь с духов­ной сфе­рой, Гри­го­рий Ники­фо­ро­вич оста­вил семи­на­рию и посту­пил в Санкт-Петер­бург­скую меди­ко-хирур­ги­че­скую ака­де­мию, отку­да был выпу­щен кан­ди­да­том хирур­гии в мор­ской гос­пи­таль в Крон­штад­те, а затем отправ­лен в кре­пость Свеаборг.

В Крон­штад­те Гри­го­рий Ники­фо­ро­вич позна­ко­мил­ся с доче­рью мор­ско­го офи­це­ра Мари­ей Ива­нов­ной Ива­но­вой, про­ис­хо­див­шей из бед­ной дво­рян­ской семьи. Вско­ре они поже­ни­лись. Кро­ме Вис­са­ри­о­на, у них были ещё дети: два сына, Кон­стан­тин и Ники­фор, и дочь Алек­сандра. Когда Вис­са­ри­о­ну испол­ни­лось пять лет, семья реши­ла вер­нуть­ся в род­ные края отца, в город Чем­бар Пен­зен­ской губер­нии, где Гри­го­рий Ники­фо­ро­вич был назна­чен уезд­ным лекарем.

Семей­ной идил­лии в доме Белын­ских не было. Как вспо­ми­на­ет сам Вис­са­ри­он и его дру­зья дет­ства, мать была жен­щи­ной раз­дра­жи­тель­ной, мало­об­ра­зо­ван­ной и не выка­зы­ва­ла осо­бой люб­ви к детям. Меж­ду супру­га­ми посто­ян­но слу­ча­лись ссо­ры и скан­да­лы. Жало­ва­ния лека­ря не хва­та­ло на нуж­ды семьи, что дава­ло ещё один повод к разногласиям.

У Гри­го­рия Ники­фо­ро­ви­ча не сло­жи­лись дру­же­ские свя­зи с жите­ля­ми Чем­бар. За пре­не­бре­жи­тель­ное отно­ше­ние к вос­крес­ным служ­бам и рели­ги­оз­ным празд­ни­кам, горо­жане счи­та­ли его воль­но­дум­цем и воль­те­рьян­цем, чем он вызы­вал к себе недо­ве­рие. Воль­те­ра Гри­го­рий Ники­фо­ро­вич дей­стви­тель­но читал, но уже крайне враж­деб­ны­ми отно­ше­ния сде­ла­лись из-за пря­мо­ли­ней­но­го и занос­чи­во­го харак­те­ра уезд­но­го лека­ря, не стес­няв­ше­го­ся выска­зы­вать всё, что он дума­ет пря­мо в гла­за пациентам.

В кон­це кон­цов, к нему ста­ли обра­щать­ся толь­ко в край­ней необ­хо­ди­мо­сти, а с появ­ле­ни­ем в Чем­ба­ре 9‑го егер­ско­го пол­ка, кото­рый имел сво­их док­то­ров, его прак­ти­ка сошла на нет. Гри­го­рий Нико­ла­е­вич стал мно­го выпивать.

Напря­жён­ная домаш­няя обста­нов­ка, посто­ян­ные скан­да­лы и при­стра­стие отца к спирт­но­му, есте­ствен­но, небла­го­при­ят­но вли­я­ли на детей. Вспо­ми­ная своё дет­ство, Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич писал:

«Я в семей­стве был чужой».

Уже с ран­них лет буду­щий кри­тик нахо­дил покой в уеди­не­нии, про­во­дя вре­мя за книгой.

При этом Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич был люби­мым сыном отца, и внеш­но­стью, и по харак­те­ру он был похож на него. И хотя читать и писать маль­чик научил­ся не дома, а с уезд­ной вос­пи­та­тель­ни­цей, некой Ципров­ской, вовре­мя раз­гля­дев его стрем­ле­ние к зна­ни­ям и любо­зна­тель­ность, отец стал давать сыну уро­ки латин­ско­го язы­ка. Когда в 1820 году в Чем­ба­ре откры­лось уезд­ное учи­ли­ще, Вис­са­ри­он посту­пил туда.

Чем­бар­ское уезд­ное учи­ли­ще (сей­час город Белин­ский, Пен­зен­ская область)

Педа­го­ги­че­ский штаб вна­ча­ле состо­ял из одно­го смот­ри­те­ля — Авра­ама Гри­го­рье­ви­ча Гре­ко­ва, кото­рый пре­по­да­вал все пред­ме­ты. Поз­же коли­че­ство учи­те­лей уве­ли­чи­лось до двух. Неко­то­рые уро­ки стал вести Васи­лий Руба­шев­ский. Ситу­а­ция от это­го не улучшилась.

Педа­го­ги люби­ли выпить и часто остав­ля­ли детей во вре­мя заня­тий одних.

Толь­ко при­су­щая Вис­са­ри­о­ну уже с дет­ства само­сто­я­тель­ность и неве­ро­ят­ная пыт­ли­вость ума помог­ли обре­сти необ­хо­ди­мые зна­ния и раз­вить зало­жен­ные талан­ты. Об этом вре­ме­ни он вспо­ми­нал так:

«Ещё будучи маль­чи­ком и уче­ни­ком уезд­но­го учи­ли­ща, я в огром­ные кипы тет­ра­дей, неуто­ми­мо, ден­но и нощ­но, и без вся­ко­го раз­бо­ра, спи­сы­вал сти­хо­тво­ре­ния Карам­зи­на, Дмит­ри­е­ва, Сума­ро­ко­ва, Дер­жа­ви­на, Херас­ко­ва, Пет­ро­ва, Бог­да­но­ви­ча, Кры­ло­ва и дру­гих… я пла­кал, читая „Бед­ную Лизу“ и, „Марьи­ну рощу“, и вме­нял себе в свя­щен­ней­шую обя­зан­ность бро­дить по полям при тём­ном све­те луны, с пас­мур­ным лицом, а‑ля Эраст Чертополохов».

В 14 лет в 1825 году Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич, окон­чив чем­бар­ское учи­ли­ще, посту­пил в пер­вый класс Пен­зен­ской муж­ской гим­на­зии, кото­рая состо­я­ла из четы­рёх стар­ших клас­сов. Пер­вые два года Вис­са­ри­он был одним из луч­ших уче­ни­ков, сре­ди гим­на­зи­стов имел попу­ляр­ность бла­го­да­ря ост­ро­умию и отста­и­ва­нию спра­вед­ли­во­сти, а сре­ди учи­те­лей обрёл ува­же­ние за ста­ра­тель­ность и увле­че­ние литературой.

Один из учи­те­лей гим­на­зии, Миха­ил Мак­си­мо­вич Попов, с кото­рым у Вис­са­ри­о­на ещё дол­гие годы после гим­на­зии сохра­ня­лись тёп­лые отно­ше­ния, рас­ска­зы­вал о Белин­ском-гим­на­зи­сте следующее:

«Он брал у меня кни­ги и жур­на­лы, пере­ска­зы­вал мне про­чи­тан­ное, судил и рядил обо всём, зада­вал мне вопрос за вопро­сом… По летам и тогдаш­ним отно­ше­ни­ям нашим он был неров­ный мне; но не пом­ню, что­бы в Пен­зе с кем-нибудь дру­гим я так душев­но раз­го­ва­ри­вал, как с ним, о нау­ках и литературе».

Одна­ко в 1829 году маль­чи­ка отчис­ли­ли из гим­на­зии с отмет­кой «за нехож­де­ние в класс», то есть за про­пус­ки заня­тий. При­чи­ной это­му ста­ло как неудо­вле­тво­ре­ние уров­нем обра­зо­ва­ния, так и жела­ние посту­пить в Мос­ков­ский уни­вер­си­тет. Впе­ре­ди Вис­са­ри­о­на Гри­го­рье­ви­ча под­жи­да­ли насто­я­щие испы­та­ния, но он твёр­до решил осу­ще­ствить свою мечту.


Московский университет и литературный кружок

Несмот­ря на то что поезд­ка сто­и­ла семье боль­ших уси­лий, в авгу­сте 1829 года Вис­са­ри­он выехал в Моск­ву, кото­рая про­из­ве­ла на него силь­ное впе­чат­ле­ние. В пись­ме к род­ным он пишет:

«Изо всех рос­сий­ских горо­дов Москва есть истин­ный рус­ский город, сохра­нив­ший свою наци­о­наль­ную физио­но­мию, бога­тый исто­ри­че­ски­ми вос­по­ми­на­ни­я­ми, озна­ме­но­ван­ный печа­тью свя­щен­ной древ­но­сти, и зато нигде серд­це рус­ско­го не бьёт­ся так силь­но, так радост­но, как в Москве».

Уже при въез­де в город не обо­шлось без курьё­за. У Вис­са­ри­о­на Гри­го­рье­ви­ча не ока­за­лось с собой мет­ри­че­ско­го сви­де­тель­ства (сви­де­тель­ства о рож­де­нии). Что это может повлечь за собой боль­шие непри­ят­но­сти, выяс­ни­лось у мос­ков­ской заста­вы, где его не хоте­ли про­пу­стить в город. К сча­стью, с ним вме­сте ехал его род­ствен­ник Вла­ды­кин, чело­век состо­я­тель­ный. Вис­са­ри­он назвал себя лаке­ем Вла­ды­ки­на и толь­ко после это­го был про­пу­щен через заставу.

Но на этом зло­клю­че­ния не закон­чи­лись. Несчаст­ный доку­мент ока­зал­ся необ­хо­дим для поступ­ле­ния в уни­вер­си­тет. В пани­ке, боясь про­пу­стить всту­пи­тель­ные экза­ме­ны и не посту­пить в этом году, Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич умо­ля­ет роди­те­лей как мож­но быст­рее при­слать необ­хо­ди­мые бумаги.

Чудом мет­ри­че­ское сви­де­тель­ство при­шло в срок, и Вис­са­ри­он смог сдать экза­ме­ны. В доку­мен­те писарь допу­стил ошиб­ку — так фами­лия «Белын­ский» пре­вра­ти­лась в «Белин­ский».

Одна­ко это толь­ко гипо­те­за, суще­ству­ет так­же вер­сия, что Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич сам поже­лал изме­нить фами­лию на более звуч­ную. Так или ина­че, уже сту­дент сло­вес­но­го факуль­те­та Вис­са­ри­он Белин­ский писал сво­им роди­те­лям в Чембар:

«С живей­шей радо­стью и нетер­пе­ни­ем спе­шу уве­до­мить вас, что я теперь при­нят в чис­ло сту­ден­тов импе­ра­тор­ско­го мос­ков­ско­го уни­вер­си­те­та… Я со сво­ей сто­ро­ны сде­лал всё, что толь­ко мог сде­лать: я перед вами оправ­дал­ся. Тем более меня раду­ет и вос­хи­ща­ет, что я оным обя­зан не покро­ви­тель­ству и ста­ра­ни­ям кого-нибудь, но соб­ствен­но само­му себе… Итак, я теперь сту­дент, и состою в XIV клас­се (низ­ший класс чинов по табе­ли о ран­гах), имею пра­ва носить шпа­гу и тре­уголь­ную шляпу».

Мос­ков­ский уни­вер­си­тет. Худож­ник Д. Н. Афа­на­сьев. 1820‑е гг.

Уже в октяб­ре, в силу крайне бед­ствен­но­го поло­же­ния, Белин­ский пода­ёт про­ше­ние о при­ня­тии его на казён­ное содер­жа­ние в уни­вер­си­тет, на так назы­ва­е­мый «казён­ный кошт». Ответ после­до­вал неско­ро. Толь­ко в янва­ре 1830 года Белин­ско­го зачис­ли­ли в чис­ло «казён­ных студентов».

Зна­че­ние Мос­ков­ско­го уни­вер­си­те­та в 1830–1840‑е годы труд­но пре­уве­ли­чить — он был цен­тром рус­ско­го обра­зо­ва­ния. Мно­гие выпуск­ни­ки тех лет ста­ли веду­щи­ми дея­те­ля­ми нау­ки и обще­ствен­но-поли­ти­че­ской жиз­ни стра­ны. На кур­се Вис­са­ри­о­на Гри­го­рье­ви­ча чита­ли лек­ции такие выда­ю­щи­е­ся лич­но­сти, как Миха­ил Гри­го­рье­вич Пав­лов и Иван Ива­но­вич Давы­дов, на заня­тие к кото­ро­му одна­жды при­шёл Алек­сандр Сер­ге­е­вич Пуш­кин. На стар­ших кур­сах начал пре­по­да­вать про­фес­сор тео­рии изящ­ных искусств и архео­ло­гии Нико­лай Ива­но­вич Надеж­дин. Посколь­ку в 1826 году кафед­ра фило­со­фии была закры­та, учё­ные пыта­лись вос­пол­нить про­бел в зна­ни­ях и на сво­их заня­ти­ях зна­ко­ми­ли слу­ша­те­лей с основ­ны­ми фило­соф­ски­ми учениями.

В 1830 году в Москве нача­лась эпи­де­мия холе­ры. Были пред­при­ня­ты меры предо­сто­рож­но­сти: лек­ции пре­кра­ще­ны, казён­ных сту­ден­тов не выпус­ка­ли из уни­вер­си­те­та. Пло­хое содер­жа­ние на каран­тине, непри­год­ное пита­ние и назна­че­ние ново­го неурав­но­ве­шен­но­го инспек­то­ра сде­ла­ли «казён­ный кошт» нестер­пи­мым. Белин­ский с воз­му­ще­ни­ем пишет домой:

«Я теперь нахо­жусь в таких обсто­я­тель­ствах, что луч­ше согла­сил­ся бы быть подья­чим в чем­бар­ском зем­ском суде, неже­ли жить на этом каторж­ном, про­кля­том казён­ном коште. Если бы я преж­де знал, каков он, то луч­ше бы согла­сил­ся нанять­ся к кому-нибудь в лакеи и чище­ни­ем сапог и пла­тья содер­жать себя, неже­ли жить в нём».

Во вре­мя холе­ры, спа­са­ясь от ску­ки в затвор­ни­че­стве, Белин­ский и ещё чело­век пять соста­ви­ли в ком­на­те «номер 11» обще­ство под назва­ни­ем «Лите­ра­тур­ные вече­ра». В ком­на­те про­во­ди­лись еже­не­дель­ные собра­ния, на кото­рых каж­дый из чле­нов читал своё сочи­не­ние, обсуж­да­лись новые про­из­ве­де­ния, завя­зы­ва­лись горя­чие споры.

Под­тал­ки­ва­е­мый круж­ком Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич заду­мал напи­сать роман­ти­че­скую дра­му. Это была уже не пер­вая попыт­ка испро­бо­вать свои силы на лите­ра­тур­ном попри­ще. Вско­ре тра­ге­дия под назва­ни­ем «Дмит­рий Кали­нин» была про­чи­та­на на одном из собраний.

Как подо­ба­ет пыл­ко­му девят­на­дца­ти­лет­не­му юно­ше, Белин­ский со всей серьёз­но­стью отнёс­ся к сво­е­му про­из­ве­де­нию и воз­ло­жил на него чрез­мер­но боль­шие надеж­ды. Он верил, что тра­ге­дия непре­мен­но при­не­сёт ему день­ги для избав­ле­ния от нуж­ды и лите­ра­тур­ную сла­ву. В пись­ме к род­ным он сооб­ща­ет о сво­их планах:

«Еже­ли моя тра­ге­дия будет иметь успех, то выру­чен­ные за оную день­ги упо­треб­лю на осво­бож­де­ние себя от про­кля­то­го, адско­го казён­но­го кошта… Еже­ли пер­вая моя надеж­да не сбу­дет­ся, — то я погиб без воз­вра­та!.. Луч­ше согла­шусь живой про­ва­лить­ся в ад и достать­ся на зав­трак чер­вям, неже­ли стра­дать от казён­но­го кошта!».

После несколь­ких неудач­ных попы­ток пустить в ход тра­ге­дию, Белин­ский реша­ет­ся предо­ста­вить её в цен­зур­ный коми­тет, кото­рый состо­ял тогда из уни­вер­си­тет­ских профессоров.

Когда он вер­нул­ся через неде­лю, что­бы узнать даль­ней­шую судь­бу сво­е­го сочи­не­ния, его ждал не самый при­ят­ный ответ. Цен­зор Лев Алек­се­е­вич Цве­та­ев оце­нил рабо­ту по досто­ин­ству, но тра­ге­дия, в кото­рой осуж­да­лись кре­пост­ни­че­ские устои, вызва­ла гнев рек­то­ра Ива­на Алек­се­е­ви­ча Дви­губ­ско­го. Он назвал сочи­не­ние без­нрав­ствен­ным, бес­че­стив­шим уни­вер­си­тет. Дви­губ­ский при­ка­зал еже­ме­сяч­но достав­лять ему доне­се­ния о Белин­ском и при­гро­зил выгнать его за малей­ший проступок.

Раз­до­са­до­ван­ный Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич писал домой:

«В этом сочи­не­нии, со всем жаром серд­ца, пла­ме­не­ю­ще­го любо­вью к истине, со воем него­до­ва­ни­ем души, нена­ви­дя­щей неспра­вед­ли­вость, я в кар­тине доволь­но живой и вер­ной пред­ста­вил тиран­ства людей, при­сво­ив­ших себе гибель­ное и неспра­вед­ли­вое пра­во мучить себе подобных».

«Про­сту­пок» Белин­ско­го не заста­вил себя дол­го ждать. В 1831 году он тяже­ло забо­лел и не мог дер­жать пере­ход­ные экза­ме­ны на сле­ду­ю­щий курс. Четы­ре меся­ца он про­вёл в боль­ни­це с диа­гно­зом «хро­ни­че­ское вос­па­ле­ние лёг­ких». Это ста­ло пово­дом для исклю­че­ния из уни­вер­си­те­та. Фор­маль­ной при­чи­ной зна­чи­лось «бес­си­лие для про­дол­же­ния наук» и «огра­ни­чен­ность спо­соб­но­стей». Это нанес­ло силь­ный удар по Вис­са­ри­о­ну Гри­го­рье­ви­чу. Моло­дой чело­век 21 года остал­ся без каких-либо средств суще­ство­ва­ния в боль­шом горо­де. Он не сооб­щал об этом род­ным почти год.

Моло­дой Вис­са­ри­он Белин­ский. Худож­ник К. А. Гор­бу­нов. 1832 год

Путь к литературной критике и «принятие действительности

Поло­же­ние дел ока­за­лось крайне небла­го­при­ят­ным, юно­ша был вынуж­ден искать любой зара­бо­ток. Сна­ча­ла это были какие-то уро­ки, потом Белин­ский попы­тал­ся пере­ве­сти фран­цуз­ский роман, но труд не при­нёс дол­го­ждан­но­го заработка.

Нако­нец, он сно­ва вер­нул­ся к сочи­ни­тель­ству и напи­сал сти­хо­тво­ре­ние «Рус­ская быль». Его напе­ча­та­ли в малень­ком жур­на­ле «Листок» и выпла­ти­ли гоно­рар. Это един­ствен­ное сохра­нив­ше­е­ся сти­хо­тво­ре­ние Белин­ско­го. По сти­ли­сти­ке оно близ­ко к рус­ской народ­ной песне:

«На коне сижу,
На коня гляжу,
С конем речь веду:
„Ты, мой доб­рый конь,
Ты, мой конь ретивой,
Поне­сись что стрела,
Стре­ла быстрая,
Меня молод­ца неси
Ты за даль­ние поля
И за синие леса…“»

Через вре­мя в этом же жур­на­ле была напе­ча­та­на его замет­ка об одной бро­шю­ре, раз­би­рав­шей «Бори­са Году­но­ва» Пуш­ки­на. Через редак­цию жур­на­ла Белин­ский позна­ко­мил­ся с поэтом Алек­се­ем Коль­цо­вым, с кото­рым они силь­но сдру­жи­лись. Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич по досто­ин­ству оце­нил поэ­ти­че­ское даро­ва­ние Коль­цо­ва и поз­же сде­лал­ся его биографом.

В 1832 году Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич сбли­зил­ся с уни­вер­си­тет­ским сту­ден­че­ским круж­ком Нико­лая Васи­лье­ви­ча Стан­ке­ви­ча, кото­рый собрал вокруг себя мно­гих выда­ю­щих­ся пред­ста­ви­те­лей рус­ской моло­дё­жи. Они зани­ма­лись изу­че­ни­ем тру­дов немец­кой иде­а­ли­сти­че­ской фило­со­фии: Кант, Фих­те, Шел­линг и Гегель.

Чле­ном круж­ка был и Миха­ил Алек­сан­дро­вич Баку­нин. Белин­ский сра­зу под­пал под вли­я­ние буду­ще­го тео­ре­ти­ка анар­хиз­ма и с голо­вой погру­зил­ся в науч­ные и фило­соф­ские заня­тия. Поз­же в пись­ме Баку­ни­ну, Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич признавался:

«Ты пока­зал мне, что мыш­ле­ние есть нечто целое, что в нём всё выхо­дит из одно­го обще­го лона, кото­рое есть Бог, сам себя откры­ва­ю­щий в творении».

Осо­бый инте­рес чле­нов круж­ка Стан­ке­ви­ча вызы­ва­ло уче­ние Геге­ля. Алек­сандр Ива­но­вич Гер­цен в «Былом и думах» в шут­ку назы­вал их «наши мос­ков­ские геге­льян­цы». Стро­го сле­дуя бук­ве уче­ния фило­со­фа, мно­гие, в том чис­ле и Белин­ский, близ­ко при­ня­ли тезис Геге­ля: «Что разум­но, то дей­стви­тель­но, и что дей­стви­тель­но, то разум­но». С это­го момен­та начи­на­ет­ся пери­од «при­ми­ре­ния с дей­стви­тель­но­стью» Белин­ско­го. За отча­ян­ную защи­ту разум­но­сти усто­яв­ше­го­ся поряд­ка вещей и за ярост­ное отста­и­ва­ние сво­ей пози­ции кри­тик полу­чил в круж­ке про­зви­ще «неисто­вый Виссарион».

При этом окру­жа­ю­щая «неисто­во­го Вис­са­ри­о­на» дей­стви­тель­ность мало отве­ча­ла разум­но­сти. Один това­рищ Белин­ско­го так опи­сы­вал усло­вия его суще­ство­ва­ния в те годы:

«Он квар­ти­ро­вал в бель­эта­же, в каком-то пере­ул­ке меж­ду Тру­бой и Пет­ров­кой… Вни­зу жили и рабо­та­ли куз­не­цы. Про­би­рать­ся к нему надо было по гряз­ной лест­ни­це; рядом с его камор­кой была пра­чеч­ная, из кото­рой бес­пре­стан­но нес­лись к нему испа­ре­ния мок­ро­го белья и воню­че­го мыла…».

В 1833 году Вис­са­ри­он Белин­ский лич­но позна­ко­мил­ся с Нико­ла­ем Ива­но­ви­чем Надеж­ди­ным, изда­вав­шим мос­ков­ские жур­на­лы «Теле­скоп» и «Мол­ва». Зна­ком­ство откры­ло Белин­ско­му доро­гу в пуб­ли­ци­сти­ку. Надеж­дин, спра­вед­ли­во оце­нив талант юно­ши, сде­лал его лите­ра­тур­ным кри­ти­ком в сво­их журналах.

В 1834 году в газе­те «Мол­ва» (лите­ра­тур­ное при­ло­же­ние к «Теле­ско­пу») была напе­ча­та­на пер­вая боль­шая ста­тья Белин­ско­го «Лите­ра­тур­ные меч­та­ния (Эле­гия в про­зе)». В ста­тье, кото­рая поме­ща­лась частя­ми в деся­ти номе­рах газе­ты, был изло­жен в виде строй­ной фило­соф­ской и эсте­ти­че­ской кон­цеп­ции обзор исто­рии рус­ской лите­ра­ту­ры. Белин­ский при­хо­дит к сле­ду­ю­щим выводам:

«У нас нет лите­ра­ту­ры, я повто­ряю это с вос­тор­гом, с насла­жде­ни­ем, ибо в сей истине вижу залог наших буду­щих успе­хов. При­смот­ри­тесь хоро­шень­ко к ходу наше­го обще­ства, и вы согла­си­тесь, что я прав… Век ребя­че­ства про­хо­дит, види­мо. И дай Бог, что­бы он про­шёл ско­рее. Но ещё более дай Бог, что­бы поско­рее все разу­ве­ри­лись в нашем лите­ра­тур­ном богат­стве. Бла­го­род­ная нище­та луч­ше меч­та­тель­но­го богат­ства! При­дёт вре­мя, про­све­ще­ние разо­льёт­ся в Рос­сии широ­ким пото­ком, умствен­ная физио­но­мия наро­да выяс­нит­ся, и тогда наши худож­ни­ки и писа­те­ли будут на все свои про­из­ве­де­ния нала­гать печать рус­ско­го духа. Но теперь нам нуж­но уче­нье! уче­нье! ученье!…».

Ста­тья про­из­ве­ла на чита­те­лей силь­ное впе­чат­ле­ние. В ней ещё чув­ство­ва­лось вли­я­ние Надеж­ди­на, кри­ти­ку­ю­ще­го роман­тизм за отвле­чён­ные меч­та­ния, и вли­я­ние круж­ка Стан­ке­ви­ча, из кото­ро­го Белин­ский почерп­нул идею лич­но­го само­раз­ви­тия, без­от­но­си­тель­но к окру­жа­ю­щей дей­стви­тель­но­сти. Тем не менее сме­лым нис­про­вер­же­ни­ем ста­рых авто­ри­те­тов и лите­ра­тур­ных кано­нов, а так­же тре­бо­ва­ни­ем к искус­ству быть народ­ным, Белин­ский внёс в кри­ти­ку совер­шен­но новый стиль повест­во­ва­ния, а искрен­но­стью и стрем­ле­ни­ем к истине взял недо­ся­га­е­мую высоту.

Порт­рет Н. И. Надеж­ди­на. Редак­тор жур­на­ла «Теле­скоп». Худож­ник П. З. Захаров

Во вре­мя пре­бы­ва­ния Надеж­ди­на в 1835 году за гра­ни­цей, редак­ту­ра жур­на­лов была дове­ре­на Белин­ско­му. За это корот­кое пре­бы­ва­ние редак­то­ром Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич при­ло­жил мно­го уси­лий, что­бы повы­сить чита­е­мость «Теле­ско­па» и «Мол­вы».

Он опуб­ли­ко­вал ещё одну кри­ти­че­скую ста­тью «Ничто о ничём, или отчёт г. изда­те­лю „Теле­ско­па“ за послед­нее полу­го­дие (1835) рус­ской лите­ра­ту­ры». В ней кри­тик так­же ука­зы­ва­ет на отсут­ствие в Рос­сии народ­ной лите­ра­ту­ры, но свя­зы­ва­ет надеж­ды с появ­ле­ни­ем пове­стей Гого­ля и поэ­зи­ей Коль­цо­ва. Отчёт так­же пере­кли­ка­ет­ся со ста­тьёй Надеж­ди­на «Евро­пе­изм и народ­ность в отно­ше­нии к рус­ской сло­вес­но­сти». Оба авто­ра кри­ти­ку­ют тео­рию «офи­ци­аль­ной народ­но­сти» и всту­па­ют в кон­фликт с жур­на­лом «Мос­ков­ский наблю­да­тель», кото­рый сто­ял на сла­вя­но­филь­ских позициях.

Одна­ко уже в сле­ду­ю­щем году Надеж­дин вер­нул­ся из-за гра­ни­цы и опуб­ли­ко­вал в «Теле­ско­пе» зна­ме­ни­тое «Фило­со­фи­че­ское пись­мо» Пет­ра Яко­вле­ви­ча Чаа­да­е­ва, после чего после­до­вал раз­гром жур­на­ла, и Белин­ский остал­ся без рабо­ты. К этой непри­ят­но­сти доба­ви­лась нераз­де­лён­ная любовь к сест­ре Баку­ни­на Алек­сан­дре, а затем ухуд­ше­ние здо­ро­вья. Все попыт­ки най­ти рабо­ту были без­успеш­ны, издан­ная им в сере­дине 1837 года «Рус­ская грам­ма­ти­ка» не име­ла ника­ко­го успеха.

Каза­лось, луч надеж­ды замель­кал вда­ле­ке, когда Белин­ским заин­те­ре­со­вал­ся Алек­сандр Сер­ге­е­вич Пуш­кин. Он дав­но сле­дил за дея­тель­но­стью моло­до­го кри­ти­ка и, начав изда­ние жур­на­ла «Совре­мен­ник» в 1836 году, хотел при­влечь его к себе. Когда Алек­сандр Сер­ге­е­вич узнал, что Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич остал­ся без рабо­ты, он попы­тал­ся нала­дить пере­го­во­ры о даль­ней­шем сотруд­ни­че­стве. Но роко­вая дуэль, про­изо­шед­шая в 1837 году, лиши­ла жиз­ни вели­ко­го рус­ско­го писа­те­ля и рас­стро­и­ла надеж­ды критика.

Из-за ухуд­ше­ния здо­ро­вья Белин­ский вынуж­ден был занять денег у дру­зей и в июне 1837 года отпра­вить­ся на Кав­каз. Он про­вёл три меся­ца в Пяти­гор­ске, его здо­ро­вье улуч­ши­лось, но Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич про­дол­жал суще­ство­вать за счёт зай­мов и не мог не тре­во­жить­ся таким поло­же­ни­ем дел, о чём сооб­щал в пись­мах дру­зьям. Осе­нью 1837 года он воз­вра­ща­ет­ся в Моск­ву в мыс­лях о реше­нии финан­со­вых проблем.

Толь­ко в 1838 году Белин­ский смог най­ти рабо­ту. Уже убы­точ­ный на тот момент жур­нал «Мос­ков­ский наблю­да­тель» взял в арен­ду кни­го­тор­го­вец и типо­гра­ф­щик Сте­па­нов и при­нял на себя изда­тель­ские обя­зан­но­сти. Неофи­ци­аль­ным редак­то­ром «Мос­ков­ско­го наблю­да­те­ля» по его прось­бе стал Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич. С его при­хо­дом обно­вил­ся состав сотруд­ни­ков за счёт быв­ших участ­ни­ков круж­ка Стан­ке­ви­ча. Жур­нал стал рупо­ром идей немец­кой фило­со­фии, в том чис­ле фило­со­фии Гегеля.

В сво­их мно­го­чис­лен­ных кри­ти­че­ских ста­тьях, напе­ча­тан­ных в «Мос­ков­ском наблю­да­те­ле», Белин­ский про­дол­жал отста­и­вать прин­цип при­ми­ре­ния с дей­стви­тель­но­стью, осуж­дая про­те­сту­ю­щее искус­ство и воз­вы­шая в твор­че­стве созер­ца­ние жиз­ни и внут­рен­нюю гар­мо­нию, что наи­бо­лее пол­но, по мне­нию кри­ти­ка, было выра­же­но в твор­че­стве Гёте.

Алек­сандр Гер­цен о Белин­ском тех лет вспоминал:

«Белин­ский — самая дея­тель­ная, поры­ви­стая, диа­лек­ти­че­ски-страст­ная нату­ра бой­ца, про­по­ве­до­вал тогда индий­ский покой созер­ца­ния и тео­ре­ти­че­ское изу­че­ние вме­сто борь­бы. Он веро­вал в это воз­зре­ние и не блед­нел ни перед каким послед­стви­ем, не оста­нав­ли­вал­ся ни перед мораль­ным при­ли­чи­ем, ни перед мне­ни­ем дру­гих, кото­ро­го так стра­шат­ся люди сла­бые и не само­быт­ные, в нём не было робо­сти, пото­му что он был силён и искре­нен; его совесть была чиста».

Облож­ка жур­на­ла «Мос­ков­ский наблю­да­тель» за 1838 год

Одна­ко, несмот­ря на силь­ный лите­ра­тур­ный отдел, воз­мож­но даже луч­ший в Рос­сии, пуб­ли­ку не очень под­ку­па­ли отвле­чён­ные фило­соф­ские тео­рии и осо­бен­но идея при­ми­ре­ния с дей­стви­тель­но­стью. В 1839 году изда­ние «Мос­ков­ско­го наблю­да­те­ля» пре­кра­ти­лось из-за недо­стат­ка под­пис­чи­ков. При этом «неисто­вый Вис­са­ри­он» даже не думал отсту­пать от сво­их взгля­дов. Его не поко­ле­ба­ли ни закры­тие жур­на­ла, ни ссо­ра с Алек­сан­дром Ива­но­ви­чем Гер­це­ном и Нико­ла­ем Пла­то­но­ви­чем Ога­рё­вым, кото­рые сто­я­ли на пози­ци­ях непре­мен­ных поли­ти­че­ских изме­не­ний в России.

Белин­ский сно­ва ока­зал­ся без посто­ян­но­го дохо­да, но уже в более выгод­ном поло­же­нии. За вре­мя рабо­ты в «Теле­ско­пе» и «Мос­ков­ском наблю­да­те­ле» он сде­лал себе имя. На этот раз спа­се­ние от хро­ни­че­ской бед­но­сти при­шло из Санкт-Петербурга.


Жизнь в Санкт-Петербурге и смена взглядов

В апре­ле 1939 года изда­тель петер­бург­ско­го жур­на­ла «Оте­че­ствен­ные запис­ки» Андрей Кра­ев­ский послал сво­е­го сотруд­ни­ка, писа­те­ля Ива­на Пана­е­ва, в Моск­ву, что­бы дого­во­рить­ся с Белин­ским о сов­мест­ной рабо­те. Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич сра­зу согла­сил­ся взять на себя кри­ти­че­ский отдел в «Оте­че­ствен­ных записках».

Пер­вые три ста­тьи Вис­са­ри­о­на Гри­го­рье­ви­ча на новом месте («Боро­дин­ская годов­щи­на», о «Горе от ума» и «Мен­цель, кри­тик Гёте»), ещё с боль­шей силой выра­жа­ют веру в пра­виль­ность при­ми­ре­ния с дей­стви­тель­но­стью. Как выра­зил­ся Гер­цен, Белин­ский «дал по нас послед­ний ярост­ный залп».

Кри­тик посе­лил­ся на Гряз­ной ули­це, близ Семё­нов­ских казарм, в дере­вян­ном двух­этаж­ном доме, в кото­ром занял одну ком­на­ту. Меж­ду тем дей­стви­тель­ность сто­лич­ной жиз­ни про­из­ве­ла не самое бла­го­при­ят­ное впе­чат­ле­ние на Белин­ско­го. Он так опи­сы­ва­ет пер­вые дни пре­бы­ва­ния в городе:

«Питер навёл на меня апа­тию, уны­ние и чорт зна­ет что… ибо Питер име­ет необык­но­вен­ное свой­ство оскор­бить в чело­ве­ке всё свя­тое и заста­вить в нём вый­ти нару­жу всё сокро­вен­ное. Толь­ко в Пите­ре чело­век может узнать себя — чело­век он, полу­че­ло­век или ско­ти­на: если будет стра­дать в нем — чело­век, если Питер полю­бит­ся ему — будет или богат, или дей­стви­тель­ным стат­ским советником».

Санкт-Петер­бург силь­но повли­ял на Вис­са­ри­о­на Гри­го­рье­ви­ча, имен­но в нём он уви­дел и ощу­тил, что дей­стви­тель­ность, в кото­рой царит кре­пост­ное пра­во, не соот­вет­ству­ет разум­но­сти и гар­мо­нии. Сам Белин­ский при­зна­вал­ся, что Санкт-Петер­бург убе­дил его в невер­но­сти идей при­ми­ре­ния с дей­стви­тель­но­стью боль­ше, чем все сло­вес­ные дово­ды. В Белин­ском про­изо­шла кар­ди­наль­ная лом­ка ста­рых убеж­де­ний, он в пись­мах к дру­зьям «про­кли­нал» своё при­ми­ре­ние и чув­ство­вал себя «выздо­рав­ли­ва­ю­щим», а ста­тью «Боро­дин­ская годов­щи­на» опре­де­лял как «про­мах» и «глу­пая ста­тей­ка». В 1840 году Гер­цен и Белин­ский помирились.

С той же силой и энер­ги­ей, какой защи­щал Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич разум­ность дей­стви­тель­но­сти, он взял­ся обли­чать поро­ки кре­пост­но­го пра­ва, неспра­вед­ли­вость и лице­ме­рие вла­стей, а от лите­ра­ту­ры тре­бо­вать реаль­но­го опи­са­ния жиз­ни людей и правды.

1840‑е годы — наи­бо­лее пло­до­твор­ный и успеш­ный пери­од твор­че­ской дея­тель­но­сти «неисто­во­го Вис­са­ри­о­на». В сво­их кри­ти­че­ских ста­тьях и еже­год­ных обзо­рах рус­ской лите­ра­ту­ры Белин­ский непре­взой­дён­но тон­ко и глу­бо­ко рас­кры­вал смысл зна­че­ния твор­че­ства Дер­жа­ви­на, Пуш­ки­на, Лер­мон­то­ва, Гого­ля, а так­же толь­ко начи­на­ю­щих тогда писа­те­лей, таких как Тур­ге­нев, Гон­ча­ров, Некра­сов, Достоевский.

Мно­гих моло­дых писа­те­лей Белин­ский вся­че­ски под­дер­жи­вал и помо­гал им вырас­ти в худож­ни­ков миро­во­го зна­че­ния. Квар­ти­ра Вис­са­ри­о­на Гри­го­рье­ви­ча у Анич­ко­ва моста ста­ла цен­тром при­тя­же­ния мыс­ля­щей моло­дё­жи, где быва­ли мно­гие вели­кие рус­ские мыс­ли­те­ли. Его кри­ти­че­ские ста­тьи при­нес­ли «Оте­че­ствен­ным запис­кам» неви­дан­ную сла­ву. Гер­цен в «Былом и думах» пишет:

«Ста­тьи Белин­ско­го судо­рож­но ожи­да­лись в Москве и Петер­бур­ге с 25-го чис­ла каж­до­го меся­ца. Пять раз хажи­ва­ли сту­ден­ты в кофей­ные спра­ши­вать, полу­че­ны ли „Оте­че­ствен­ные запис­ки“. Номер жур­на­ла рва­ли из рук в руки. „Есть Белин­ско­го ста­тья?“ — „Есть!“ — и она погло­ща­лась с лихо­ра­доч­ным сочув­стви­ем, со сме­хом, со спорами…».

К 1842 году Белин­ский окон­ча­тель­но при­хо­дит к убеж­де­нию о необ­хо­ди­мо­сти пол­но­го пере­устрой­ства Рос­сии рево­лю­ци­он­ным путём. Фило­соф­ской осно­вой его лите­ра­тур­ной кри­ти­ки ста­но­вит­ся соци­а­лизм. Как он сам при­зна­вал­ся, соци­а­лизм стал для него «иде­ею идей». В 1843 году Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич женит­ся на Марии Васи­льевне Орло­вой, класс­ной даме мос­ков­ско­го инсти­ту­та. Одна­ко увле­чён­ный борь­бой и бес­пре­рыв­ной рабо­той, он не уде­лял осо­бо­го вни­ма­ния семей­ным делам и брак не был удачным.

Вис­са­ри­он Белин­ский. Худож­ник К. А. Гор­бу­нов. 1843 год

Рабо­ты в эти годы у Вис­са­ри­о­на Гри­го­рье­ви­ча было нема­ло. Редак­тор жур­на­ла воз­ло­жил на него обя­зан­ность не толь­ко писать кри­ти­че­ские ста­тьи о рус­ской лите­ра­ту­ре, но и рецен­зии на азбу­ки, сон­ни­ки, гада­тель­ные кни­ги и мно­го дру­гое, в чём зача­стую кри­тик не раз­би­рал­ся. Рабо­та силь­но выма­ты­ва­ла. В 1845 году у кри­ти­ка раз­ви­лась чахот­ка. Для лече­ния он отправ­ля­ет­ся со сво­им дру­гом, арти­стом Щеп­ки­ным, на юг Рос­сии. Перед поезд­кой Белин­ский ухо­дит из «Оте­че­ствен­ных записок».

Вер­нув­шись в Петер­бург, Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич узна­ёт, что его дру­зья Нико­лай Некра­сов и Иван Пана­ев реши­ли при­об­ре­сти жур­нал «Совре­мен­ник». Воз­мож­ность рабо­тать в том самом «Совре­мен­ни­ке», кото­рый когда-то изда­вал Пуш­кин, вооду­ше­ви­ла кри­ти­ка. В 1847 году изда­ние окон­ча­тель­но пере­шло в руки новым вла­дель­цам. «Совре­мен­ник» сра­зу же сде­лал­ся самым попу­ляр­ным и авто­ри­тет­ным лите­ра­тур­ным и обще­ствен­но-поли­ти­че­ским жур­на­лом. К рабо­те в нём поми­мо Белин­ско­го были при­вле­че­ны самые выда­ю­щи­е­ся писа­те­ли того вре­ме­ни. Как все­гда, Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич с пол­ной само­от­да­чей погру­зил­ся в рабо­ту, как буд­то не заме­чая посто­ян­ной физи­че­ской боли. Одна­ко его силы уже начи­на­ли таять.


Последние годы жизни и письмо к Гоголю

Из-за обостре­ния тубер­ку­лё­за вра­чи наста­и­ва­ли на отъ­ез­де Белин­ско­го за гра­ни­цу. В 1847 году Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич отправ­ля­ет­ся лечить­ся на немец­кий курорт Зальц­б­рунн. Там он полу­ча­ет пись­мо Нико­лая Васи­лье­ви­ча Гого­ля с отве­том на кри­ти­ку сво­ей послед­ней кни­ги «Выбран­ные места из пере­пис­ки с дру­зья­ми». В этом про­из­ве­де­нии писа­тель выра­жа­ет идеи сла­вя­но­фи­лов и гово­рит о хри­сти­ан­ском послу­ша­нии, тер­пе­нии и покор­но­сти рус­ско­го наро­да. В сво­ём пись­ме Гоголь упре­ка­ет Белин­ско­го за рез­кость ста­тьи о книге.

Пись­мо Гого­ля раз­бу­ди­ло в Белин­ском послед­ние искры было­го пла­ме­ни «неисто­во­го Вис­са­ри­о­на», как и преж­де, он готов был набро­сить­ся на оппо­нен­та с пол­ной силой, забы­вая о сво­ей болез­ни. Его ответ Гого­лю был не про­сто отве­том писа­те­лю, это был ответ всей неспра­вед­ли­во­сти, кото­рая суще­ство­ва­ла в государстве.

«Рос­сия видит своё спа­се­ние не в мисти­циз­ме, не в аске­тиз­ме, не в пие­тиз­ме, а в успе­хах циви­ли­за­ции, про­све­ще­ния гуман­но­сти. Ей нуж­ны не про­по­ве­ди (доволь­но она слы­ша­ла их!), не молит­вы (доволь­но она твер­ди­ла их!), а про­буж­де­ние в наро­де чув­ства чело­ве­че­ско­го досто­ин­ства, сколь­ко веков поте­рян­но­го в гря­зи и наво­зе, пра­ва и зако­ны, сооб­раз­ные не с уче­ни­ем церк­ви, а со здра­вым смыс­лом и спра­вед­ли­во­стью… И в это вре­мя вели­кий писа­тель, кото­рый сво­и­ми див­но-худо­же­ствен­ны­ми тво­ре­ни­я­ми так могу­ще­ствен­но содей­ство­вал само­со­зна­нию Рос­сии, дав­ши ей воз­мож­ность взгля­нуть на самое себя как буд­то в зер­ка­ле, — явля­ет­ся с кни­гою, в кото­рой во имя Хри­ста и церк­ви учит вар­ва­ра-поме­щи­ка нажи­вать от кре­стьян боль­ше денег…

Про­по­вед­ник кну­та, апо­стол неве­же­ства, побор­ник обску­ран­тиз­ма и мра­ко­бе­сия, пане­ги­рист татар­ских нра­вов — что Вы делаете?!!».

Лече­ние на немец­ких курор­тах не помо­га­ет Белин­ско­му. Перед воз­вра­ще­ни­ем на роди­ну он отправ­ля­ет­ся в Париж, что­бы про­дол­жить лече­ние, и встре­ча­ет­ся там со сво­и­ми мос­ков­ски­ми дру­зья­ми, Гер­це­ном и Баку­ни­ным. Осе­нью 1847 года он воз­вра­ща­ет­ся в Рос­сию и про­дол­жа­ет рабо­тать. В пер­вых кни­гах «Совре­мен­ни­ка» за 1848 год был напе­ча­тан ряд ста­тей и рецен­зий кри­ти­ка, из кото­рых две пред­став­ля­ли собою обшир­ные ста­тьи с обзо­ром рус­ской лите­ра­ту­ры за 1847 год. В это вре­мя, в свя­зи с начав­шей­ся на Запа­де рево­лю­ци­ей, цен­зур­ные пре­пят­ствия в Рос­сии уси­ли­лись. В фев­ра­ле и мар­те 1848 года Вис­са­ри­о­на Гри­го­рье­ви­ча два раза вызы­ва­ли в Тре­тье жан­дарм­ское отде­ле­ние, началь­ник кото­ро­го выра­зил жела­ние «позна­ко­мить­ся» с кри­ти­ком, но Белин­ский по состо­я­нию здо­ро­вья появить­ся там не мог.

Вес­ной 1848 года ему ста­но­вит­ся хуже.

Н. А. Некра­сов и И. И. Пана­ев у боль­но­го В. Г. Белин­ско­го. Худож­ник А. Нау­мов. 1881 год

Умер Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич Белин­ский 7 июня 1848 года в 36 лет. Его похо­ро­ни­ли на Вол­ков­ском клад­би­ще Санкт-Петер­бур­га, в той части клад­би­ща, кото­рая поз­же ста­нет назы­вать­ся «Лите­ра­тор­ские мостки».


«Пись­мо Н. В. Гого­лю» ста­ло гро­мом сре­ди ясно­го неба. Пуб­ли­ко­вать его где-либо, было запре­ще­но до 1905 года, и текст рас­про­стра­нял­ся толь­ко в виде руко­пис­ных копий сре­ди интел­ли­ген­ции неле­галь­но. Имен­но за чте­ние «Пись­ма» Фёдо­ра Михай­ло­ви­ча Досто­ев­ско­го при­го­во­ри­ли к смерт­ной каз­ни, кото­рая была заме­не­на катор­гой. Ещё дол­гое вре­мя после смер­ти Белин­ско­го его имя не раз­ре­ша­лось упо­ми­нать в печа­ти, и заме­ня­лось выра­же­ни­ем «кри­тик гого­лев­ско­го периода».

Вис­са­ри­он Гри­го­рье­вич до кон­ца сво­их дней был пат­ри­о­том Рос­сии и верил в её свет­лое и вели­кое буду­щее. Он оста­вил глу­бо­кий след, как в лите­ра­тур­ной кри­ти­ке, так и в ста­нов­ле­нии рево­лю­ци­он­ных идей в нашей стране. О роли Белин­ско­го луч­ше все­го напи­сал поэт Нико­лай Алек­се­е­вич Некра­сов в про­из­ве­де­нии «Мед­ве­жья охота»:

«Белин­ский был осо­бен­но любим…
Молясь тво­ей мно­го­стра­даль­ной тени,
Учи­тель! перед име­нем твоим
Поз­воль сми­рен­но пре­кло­нить колени!

В те дни, как всё кос­не­ло на Руси,
Дрем­ля и рабо­леп­ствуя позорно,
Твой ум кипел — и новые стези
Про­кла­ды­вал, рабо­тая упорно.

Ты не гну­шал­ся ника­ким трудом:
„Чер­но­ра­бо­чий я — не белоручка!“ —
Гова­ри­вал ты нам — и напролом
Шёл к истине, вели­кий самоучка!

Ты нас гуман­но мыс­лить научил,
Едва ль не пер­вый вспом­нил об народе,
Едва ль не пер­вый ты заговорил
О равен­стве, о брат­стве, о свободе…»


Читай­те так­же «„Нива“ и послед­ний роман Льва Тол­сто­го». 

Поделиться