Советская культура долго обеспечивала место детям в солнечной Небыляндии, стране вечнозелёного лета, царящего в пионерских лагерях. Там пекли на траве картошку, сплавлялись по реке, клялись в вечной дружбе и по-доброму насмехались над «кукурузой — царицей полей», внезапно выросшей по всему Советскому Союзу по воле Хрущёва.
Из пионерлагеря дети разъезжались по домам и отправлялись в школу. «Школьные годы чудесные» — неотъемлемая часть советского счастливого детства. Вы замечали, как редко режиссёры выпускали школьников на улицы? Словно без всевидящего ока старших дети прекращали существовать. В школьных стенах протекала разграфлённая, как нотная бумага, детская жизнь. Вот бы рвануть куда-нибудь, как американский босяк Гек Финн и его приятель Том Сойер, заблудиться в пещере, найти клад, но уже звенит звонок на урок.
Взрослые в отечественной киновселенной всегда насторожены к окружающему миру. Зачем нам опасный американский авантюризм? Как говорили во взрослой советской сказке: «В лесу холодно, от ручья дует, в траве могут быть змеи». Приключения остались в сказочном кино для самых маленьких. Даже робота Электроника запихали в школу, а после приключений вернули обратно. Хорошо, хоть каникулы начались и можно на три месяца уйти со школьного двора.
Зато советских детей ждало главное приключение — светлое будущее, как ученика шестого «Б» класса московской школы Колю Герасимова. Мальчик вышел за кефиром, а попал в коммунистическую утопию, где живёт лучшая девочка на свете Алиса Селезнёва — советский ребёнок, прокачанный до такой степени, что способен справиться с космическими пиратами.
Но не все режиссёры приковывали детей к парте. Не каждый школьник был зародышем взрослого строителя коммунизма. Чем ближе был распад СССР, тем сильнее проблемы реального мира разрастались среди «цветов жизни».
Елена Кушнир рассказывает о советских детских фильмах, авторы которых словно бы всегда знали, что утопический мир Алисы мы увидим только в игре Atomic Heart.
«Человек идёт за солнцем» (1961, Михаил Калик)
Советская новая волна — не калька с западной, а перекличка с ней. В оттепельную эпоху молодые экспериментаторы и визионеры, будущие классики, перестукивались через толстую стену идеологии и цензуры с итальянскими неореалистами и французской новой волной. Может быть, молдавского режиссёра Михаила Калика вдохновил революционный дебют «400 ударов» Франсуа Трюффо, после которого кинематограф никогда не будет прежним. Для 14-летнего подростка из французского фильма весь мир — тюрьма, как для Гамлета: что мещанская квартира родителей, что школьные стены, что интернат для малолетних преступников. Ему бы на волю, где бы она ни была…
На вольную волю выпускает своего маленького героя и Калик.
Никаких криминальных обертонов и даже особенного томления духа, никакого западного морального беспокойства (до советского кино морального беспокойства было ещё далёко): мальчик просто хочет обойти весь земной шар вслед за солнцем. У ребёнка такая чистая душа и открытый взгляд, что звезда по имени Солнце не столько ведёт его, сколько льнёт к худеньким ножкам в смешных сандалиях, как ласковый щенок. Мальчик гуляет в мире, который проснулся от зимней спячки. «Лёд после сталинизма тронулся и повёл к новому освобождению искусства», — написал о фильме шведский писатель Артур Лундквист. Швед, конечно, рано радовался.
ЦК партии Молдавии предъявило фильму анекдотические обвинения:
«Как эта картина поможет повысить урожай кукурузы в Молдавии?»
Бдительные партийцы даже отметили самое страшное, что может случиться с советским ребёнком, пока он вот так гуляет безо всякой цели:
«Что это за фильм? Что тут показано? Мальчик бегает… идёт на Запад, между прочим».
Чиновники не замечали, что повторяют вслед за нелепым милиционером из фильма, который, наверное, с удовольствием посадил бы ребёнка в тюрьму за бродяжничество, но ограничивается строгим выговором:
«Сегодня ты идёшь за солнцем, а завтра будешь спекулировать билетами в кино».
Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст.
Прошли годы.
Кукуруза сгнила. Функционеры умерли или переселились в другие анекдоты.
Мальчик гуляет.
И будет гулять, пока солнце светит.
«Республика ШКИД» (1966, Геннадий Полока)
В 1920‑е годы по стране шагали, спали где попало и воровали что придётся больше четырёх миллионов беспризорников — юных людей, которых молодой, но старорежимный педагог с чеховским пенсне и бородкой Виктор Николаевич Сорокин (воспитанники в духе времени сократят имя до Викниксора) называет «умными людьми с огромным знанием жизни». Признание за детьми ума делает оттепельный, но с оглядкой на авангардный кинематограф 1920‑х годов фильм по автобиографической повести Григория Белых и Л. Пантелеева (Алексей Еремеев) необычным для советского кино.
Советский ребёнок — почти всегда маленькая ухудшенная версия взрослого, как на полотнах старинных мастеров, написанных до изобретения в XIX веке самого понятия детства. Вглядитесь в эти недетские серьёзные лица, на этих карликов в камзолах, фижмах и париках. Их единственное отличие от взрослых — вероятнее всего, они быстрее умрут, а также глупы по малолетству. Так одну расплакавшуюся испанскую принцессу публично отчитали за неподобающее поведение. Принцессе было два года.
Но грязное, в лохмотьях, с фингалами под глазами или вовсе без одного глаза, как ворюга Мамочка, всё это непричёсанное, хлебнувшее лиха, пропитое и прокуренное юношество из заведения с сюрреалистическим названием «Школа-коммуна для трудновоспитуемых подростков имени Достоевского» — настоящие, не обкорнанные под советскую действительность дети, а не обвязанный красным галстуком образчик «нового человека». «Мы маленькие дети, нам хочется гулять», — пел Серёга Сыроежкин, вызывая всеобщее осуждение в «Электронике». За что? Даже взрослым хочется гулять куда подальше от своей офисной конторы. Что уж говорить о детях, для которых шило в одном месте — единственная норма вещей.
Малолетние хулиганы не хотят подчиняться правилам. Они разговаривают на собственном дворовом сленге, вывешивают протестные плакаты: «Больше свободы!» и вряд ли бы пропали без дисциплины и организованности, не грози им советская власть тюрьмой. Умница Викниксор находит компромисс между естественным свободолюбием и естественным отбором в новую жизнь. Шпана образовывает собственную «республику ШКИД», государство в государстве, маленький островок независимости вдали от вихрей враждебных, которые вечно веют над нами. Недаром учителя сыграл Сергей Юрский: отклей бороду, сними пенсне — и получится авантюрист Остап Бендер.
«Школьный вальс» (1977, Павел Любимов)
Застойный кинематограф не обогнул по касательной детский, хотя последний сопротивлялся тоскливой безысходности взрослого кино. Апофеозом стал «Отпуск в сентябре» Виталия Мельникова, где Олег Даль с траурным венком на шее одним своим видом поёт отходную развитому социализму. Детский советский кинематограф всегда был эскапистским, и в 1970‑е годы тоже попытался убежать от неуютного взрослого мира туда же, куда бежали взрослые, которым хотелось продышаться от застойной духоты, — в любовную лирику. Подростковая любовь появилась на экране ещё в 1960‑е, когда каждый раз казалась скандальной. «А если это любовь?» — почти испуганно вопрошал режиссёр Юлий Райзман о паре десятиклассников, шокировавших ханжеское общество тем, что они — о ужас, о позор! — влюбились друг в друга в 16 лет.
В эпоху застоя подростковые романы вошли в привычку, но минорная мелодрама Павла Любимова смогла вновь вызвать скандал. Его десятиклассники занималась закадровым сексом. Поскольку сексуального воспитания советским детям не давали, как и сегодня российским, главная героиня фильма Зося стала первой советской экранной старшеклассницей, которая родила ребёнка.
«Школьный вальс» — не просто фильм нового времени, когда пессимизм вытесняет оптимизм, а реализм — лирику. Это фильм своего времени. Застойное кино вдруг стало феминистским, акцентируя внимание на сильных героинях, противопоставленных слабым мужским персонажам. Зося оказывается намного взрослее инфантильного избалованного бойфренда, которого несёт по жизни, как цветок в проруби: от одной красавицы-подруги к другой, из школьного вальса — в постыдный брак, который окончится разводом, как почти во всех советских фильмах, начиная с застойной эры.
Очарование Елены Цыплаковой не застилает глаза — это маленькая девочка со взглядом волчицы, предвестница бунтарки Аварии-дочери мента и маленькой Веры, задыхающейся в провинции на обломках советского быта. Зося бунтует стоически, не на словах. Отказывается делать аборт, уходит в некомфортную, но самостоятельную жизнь, не склоняется под косыми взглядами сплетников.
Режиссёры фильмов о подростковой любви часто любуются прелестью своих героинь, но Любимов, поначалу обряжающий актрису в белоснежное «ангельское» платье, видит в ней не юную мадонну. Не удивляет, что в 1989 году режиссёрским дебютом бывшей звезды школьных мелодрам стал один из самых суровых перестроечных фильмов «Камышовый рай» о подпольном лагере для бомжей.
«Пацаны» (1983, Динара Асанова)
Вступительные кадры картины Асановой размывают грань между докудрамой и документалистикой. Интервьюер спрашивает «трудных» подростков об их жизни и задаёт ставящий в тупик вопрос: «Что такое добрый человек?» Да откуда же им знать? Большинство подростков в фильме были не профессиональными актёрами, а настоящими «трудными» ребятами, имевшими приводы в милицию. Вероятнее всего, юноши на первых кадрах не повторяют слова из сценария, а озвучивают свои мысли.
Работа Асановой, с её долгими крупными планами, обладающими почти тактильными ощущениями, лишена документального беспристрастия, отличавшего, например, фильмы тандема Миндадзе-Абдрашитова, которые три года спустя выстрелят свинцовой пулей «детского» фильма о натуральном психопате Плюмбуме. Юный протофашист из секции дзюдо, которому нравится садировать людей, встанет поперёк советской действительности, монументальный, как голем скульптора Церетели. Действительность вздрогнет, а Миндадзе с Абдрашитовым молча запечатлеют.
Асанова не только запечатлевает действительность, но и ведёт разговор с аудиторией, только не детской, а взрослой. Начальник спортивно-трудового лагеря, духовный наследник Викниксора из «Республики ШКИД» (Валерий Приёмыхов, которому Асанова дала путёвку в жизнь), последний из могикан, которого не понимают и высмеивают коллеги, прямо говорит о том, что ребят нужно «спасать». Насколько успешно он этим занимается, судить придётся зрителю, хотя Асанова подсказывает. Это один из последних советских фильмов о детях, где звучат отголоски оттепельного оптимизма.
Но ключевое слово — «последний».
Лента Асановой вышла в один год с «Чучелом» Ролана Быкова, распахнувшим «дорогу в ад». Плотину прорвало, и экраны заполонили фильмы о детской жестокости. «Пацаны» стали водоразделом между детьми вчерашнего и завтрашнего дня. В фильме всё дышит насилием, происходят жестокие драки, почти бандитские разборки между «деревенскими» и «лагерными», а советская семья окончательно потеряла человеческий облик. Мы ещё видим каких-то милых бабушек, но их затмевают стервозные, лающие друг на друга, безымянные отец и мать юного главгада Зайцева, которого лишь их появление останавливает от изнасилования.
Ещё немного — и начнётся советский «Заводной апельсин», всё висит на волоске, но последняя черта пока не пройдена.
Подождите несколько лет — и её перейдут.
«Дорогая Елена Сергеевна» (1988, Эльдар Рязанов)
Наступила перестройка, и на экраны выкатился «Заводной апельсин». Главным жанром детского кино стал триллер. Один из самых беспощадных снял режиссёр лирических комедий Эльдар Рязанов, переквалифицировавшийся в управдомы: его финальное явление в фильме — безмолвного разъярённого соседа, пришедшего остановить разбушевавшихся молодчиков, — морализаторское, как никогда прежде. Можно только посочувствовать подросткам перестроечного СССР, которых немолодые режиссёры показывали циничными монстрами. Откуда детям было знать, что взрослые боялись не их, а того будущего, которое призывал в своих камланиях Цой: «Перемен, мы ждём перемен!»
«Доигрались с этой вашей свободой!» — потрясает кулаками режиссёр. В своём страхе перед новыми временами он снимает любую ответственность со старых. У Рязанова получился хоррор о невесть откуда, как «Чужой» из дальнего космоса, взявшихся чудовищах — мальчиках и девочках Банананах в штанах «бананах». А ведь драматург Лидия Разумовская, по чьей пьесе поставлен фильм, с обстоятельностью разъясняла, что сегодняшние дети не неведомы зверушки, появившиеся у хороших честных людей — печальных романтиков эпохи застоя, оптимистов времён оттепели, бодрых комсомольцев со сталинских «строек века», честных оборванцев 1920‑х. Нелюбимые дети перестройки — дети своих родителей, своей школы, своей страны:
«Глядя на вас, мы с детства учимся лицемерить, фальшивить и показушничать. И учат нас этому десятки учителей и сама жизнь! Так что бросьте, Елена Сергеевна, мы — ваши дети. Кровные дети, а не пасынки, и не открещивайтесь от нас руками и ногами, вы нас породили сами!»
Новые времена ещё толком не наступили, а старшие поколения уже начали с ностальгией оглядываться на прошлое, с тоской вспоминая загадочную улыбку Алисы, прибывшей к нам из сказки. Взрослые дружно забыли, что сказку не сделали былью они, а не их дети. Кто-то робко подавал голос: «Легко ли быть молодым?» Но большинство прокляло молодость, как Рязанов, плюнуло в будущее и навек развернуло головы назад.
Результат мы сегодня и наблюдаем. Наше с вами светлое будущее.
Цифровую симуляцию счастья Atomic Heart.
Читайте также «Российские фильмы про школу и подростков 1990‑х и 2000‑х».
