В подкасте «Всё идёт по плану» писатель и режиссёр Владимир Козлов рассказывает о жизни в СССР, развеивает мифы и опровергает фейки.
Сегодня VATNIKSTAN публикует текстовую версию бонусного выпуска о четырёх перестроечных фильмах — драме о гродненских «люберах», легендарной драме Сергея Соловьёве, самой откровенной советской ленте и неустаревающем боевике с Виктором Цоем.
Привет! Это — Владимир Козлов с новым эпизодом подкаста «Всё идёт по плану». Начиная с этого эпизода и до конца лета будут выходить несколько более короткие чем обычно «бонусные» эпизоды подкаста.
В сегодняшнем эпизоде я хотел бы поговорить о нескольких фильмах времён перестройки, которые в своё время произвели на меня впечатление, попытаться вспомнить обстоятельства, при которых я в первый раз посмотрел каждый из них, контекст, в котором это произошло и свои первоначальные впечатления. Плюс, я добавлю комментарии, появившиеся при последующих просмотрах.
В восьмидесятые годы прошлого века в Могилёве, где я жил, новые фильмы шли в трёх кинотеатрах, и, начиная лет с десяти, я старался смотреть практически все. Тому, как смотрели кино в позднесоветское время, посвящён один из прошлых эпизодов подкаста — он называется «Из всех искусств для нас важнейшим…».
Не повторяя того, о чем я рассказывал в нём, замечу, что большинство советских фильмов, действие которых происходило в настоящее время, имели довольно мало общего с реальностью за стенами кинотеатров.
Но во второй половине восьмидесятых, на волне реформ под лозунгами «перестройки» и «гласности», ситуация начала меняться. Были запущены, сняты и попали в кинотеатры фильмы, которые ещё за несколько лет до этого сложно себе было представить. В кино появилась узнаваемая реальность и герои, с которыми, говоря современным языком, я мог себя идентифицировать.
Из всего потока перестроечного кино я хочу поговорить о четырёх условно «молодёжных» фильмах. Они вышли на экран в 1988–1989-годах, и все их я посмотрел, соответственно, в 16–17 лет. Говорить об этих фильмах я буду в том порядке, в каком я их посмотрел в первый раз.
Начну с фильма «Меня зовут Арлекино». Середина лета 1988 года. Могилёвский кинотеатр «Родина» — «второй по значению» после «Октября». Полупустой зал — возможно, потому что лето и людям не до кино. Хотя, возможно, так было в Могилёве, а в других городах СССР на него пришли больше людей: фильм, как я проверил в интернете, собрал достаточно большую кассу.
Мне 16 лет. Я перешёл в десятый — выпускной — класс. Рабочий посёлок, где я живу с родителями, — окраинный район города, не так уж сильно отличающийся от пригородного поселка в Гродненском районе, где живут герои «Арлекино». И они всего на пару лет старше меня.
Получается, что я должен был бы легко «идентифицировать себя» с парнями из фильма — тем более что фильмов, сколько-нибудь приближённых к реальности, тогда выходило ещё очень мало.
Но идентификация сработала лишь отчасти. Да, они жили в той же реальности, что и я, ходили по улицам почти такого же города. Чем-то они были похожи на ребят из моего района, но в них было и много фальши, «киношности» — я тогда это почувствовал, хоть и не мог сформулировать.
Фальшь проявилась и на уровне диалогов, и на уровне деталей: одежды и причёсок. Если ребята в Могилёве так не выглядели, то вряд ли могли выглядеть в Гродно — всего в 400 километрах, подумал я.
Но больше всего не понравился главный герой, Арлекино. Я ехидно подумал, что такой «кликухи» у «основного пацана» быть не могло. «Арлекино» — это, конечно, не «Петух», но где-то рядом. Вся рефлексия героя показалась неестественной — хотя слова «рефлексия» я, конечно, не знал. Люди из этой среды не рефлексируют — не обязательно потому, что им не хватает умственных способностей (они у всех разные), а потому что они привыкли жить инстинктами.
При этом я подумал, что героя сделали таким специально — ради «киношности», потому что такие «правила игры».
Много позже я обратил внимание на то, что фильм был снят по пьесе Юрия Щекочихина о подмосковных «люберах», и понял, почему органично перенести это историю из Подмосковья в Гродно у белорусского режиссёра Валерия Рыбарева не получилось — там просто не было «люберов». Или, по крайней мере, их не было в том виде, что в Подмосковье. В фильме ребят из пригорода, приезжающих в город на электричке, называют «вагонка» — вроде как «вагонная шпана». Возможно, это слово придумали авторы фильма, как придумали и самих этих гродненских «люберов».
Да, гопники с окраин ненавидели волосатых «неформалов» и при случае могли постричь кого-нибудь из них — совсем как в фильме, здесь всё «схвачено» верно. Но вот в «социальный конфликт» ребят из пригорода («бедных») и городских мажоров-фарцовщиков («богатых») я не поверил ни тогда, ни потом.
Зато, пересматривая фильм через много лет, я обратил внимание на интересную документальную и полудокументальную фактуру. В 1988‑м в глаза это не бросилось: что-то подобное я постоянно видел вокруг себя. Но сегодня эти кадры — любопытный «документ» реальности, которой уже нет: цыгане, идущие через железнодорожные пути и на ходу поющие песни, мужики на дрезине, мероприятие с участием кришнаитов и прочих «неформалов», безумный поэт Стась, читающий стихи и толкающий телеги, такой же безумный «поедатель стакана».
Следующий фильм — «Асса». В отличие от «Арлекино», действие в нём происходит не прямо сейчас, а в 1980 году, и на реалистическое отображение действительности он не претендует. И всё же, это один из главных для меня фильмов того времени.
Тогда, в начале августа 1988-го, я попал на премьеру «Ассы» с концертом групп «Вежливый отказ» и «Алиби» и встречей с участниками съёмочной группы. В Москве премьера «Ассы» состоялась ещё в апреле, а к августу фильм доехал и до Могилёва.
Вообще, могилёвских показов «Ассы» было несколько, и на вечерних играла только одна из двух групп. Но я — благодаря старшему брату — узнал, что на утреннем показе выступят и «Алиби», и «Отказ», и поэтому пришёл именно на него.
Помню несколько мелких конфузов, связанных с этой премьерой. Фронтмен «Вежливого отказа» Роман Суслов, приветствуя аудиторию, перепутал Могилёв с Гомелем, а какой-то безумный зритель после показа стал спорить с замдиректора картины (он и музыкант «Отказа» Дмитрий Шумилов, сыгравший «негра Витю», были «участниками съёмочной группы»):
«Вот вы говорите, что из фильма ничего не вырезали, а я точно знаю, что в конце Борис Гребенщиков пел песню „Козлы“».
Почему-то он решил, что видео на эту песню, показанное некоторое время назад, кажется, в программе «Взгляд» — финал «Ассы».
Но всё это, конечно, мелочи по сравнению со «сносящим башню» воздействием фильма на меня — могилёвского тинейджера, слушающего почти исключительно группы Ленинградского рок-клуба. Фильм понравился на абсолютно «нутряном» эмоциональном уровне: песни, странный герой со странным прозвищем Бананан, реальность, не похожая на то, что когда-либо видел в кино (и тем более в жизни).
Много позже я подумал, что это, наверно, был один из первых советских «постмодернистских» фильмов.
Конечно, вне контекста конца восьмидесятых «Асса» такого яркого впечатления уже не производит. Бросается в глаза, насколько не склеивается первоначальный «детективный» сценарий с музыкально-контркультурным антуражем, добавленным позже.
Думаю, режиссёр Сергей Соловьёв не слишком понимал рок-андеграунд, но чувствовал его неординарность и энергетику и потому вставил в фильм в ущерб правдоподобию, сюжету и всему остальному.
Сегодня «Асса» кажется слишком сумбурной — хотя сумбурной и странной была и эпоха, в которую фильм был снят и выпущен.
Примерно через месяц после «Ассы» я посмотрел ещё один громкий фильм того года — «Маленькая Вера». Помню, как после занятий на УПК — учебно-производственном комбинате, — куда я ходил раз в неделю обучаться профессии слесаря, я подхожу к расположенному неподалёку самому большому кинотеатру Могилёва — «Октябрю». Такой длинной очереди в кино я ещё не видел: она начинается в кассах, выходит на улицу и огибает угол кинотеатра. Фильм, на который так ломятся, — «Маленькая Вера». В тот день я на фильм так и не попал, посмотрел его через несколько дней — когда очереди несколько уменьшились.
Такой интерес к фильму был связан с «эротическими сценами» — тогда в советском кино ещё редкими. Смутно припоминаю пуританские газетные статьи, в которых фильм ругают за эту самую «эротику».
С сегодняшних позиций та «эротика» кажется минимальной: сцена секса главных героев, очень невинно снятая, и несколько кадров, в которых Вера в исполнении Натальи Негоды показана в разной степени обнажённости.
Тогда, в 1988‑м, главным впечатлением от фильма стали не эти сцены. Скорей бросилось в глаза, насколько реальность фильма близка реальности, в которой я жил сам. Показанный в фильме пролетарский быт индустриального Мариуполя (тогда ещё Жданова) не так уж сильно отличался от пролетарского быта индустриального Могилёва.
До этого в советском кино я подобного не видел: если в нём и присутствовал реализм, то «социалистический», а не «социальный», позднее презрительно названный «чернухой».
Герои тоже были вполне узнаваемыми — особенно Вера, да и ребята, с которыми она общается — ждановские гопники.
Понравилась сцена в милиции: Вера пришла дать ложные показания, чтобы выгородить отца, а в той же самой комнате допрашивают её знакомого гопника. Посреди допроса гопник оборачивается к Вере и спрашивает фамилию какого-то пацана, которого он знает только по «кликухе».
Вопросы к сюжету возникли у меня лишь при следующем просмотре — уже в совсем другую эпоху. Главный вопрос: даже если поверить в «чувства» между Верой и Сергеем, внезапно возникшие с обеих сторон, непонятно, зачем Сергею было переезжать к родителям Веры, тупым пролетариям, из своей общаги, где он летом прекрасно жил один в комнате? А ведь основной конфликт фильма возник именно благодаря этому переезду, иначе его просто не было бы.
Но в любом случае, «Маленькая Вера» — вполне достоверный «документ» позднесоветской реальности.
И последний фильм, о котором хочу здесь поговорить подробно — «Игла» режиссёра Рашида Нугманова с Виктором Цоем в главной роли.
Конец марта 1989 года. Весенние каникулы в выпускном классе школы. Новый, открывшийся всего месяц назад могилёвский кинотеатр «Ветразь». Зал на утреннем сеансе полон: уже много месяцев среди главных хитов местных киосков звукозаписи (вместе с «Разлукой» Наутилуса Помпилиуса и несколькими альбомами «Ласкового мая») — альбом «Кино» «Группа крови», и молодёжь примерно моего возраста пришла посмотреть на Цоя и послушать песни «Кино».
Для меня «Кино» тоже была одной из главных групп, вместе с «Аквариумом», «ДДТ» и «Алисой». У меня ещё не было магнитофона, только проигрыватель, и я слушал только то, что к тому времени вышло на пластинках: альбом «Ночь», песню «Хочу перемен» на саундтреке «Ассы», миньон с четырьмя песнями из «Начальника Камчатки».
Фильм — как и «Асса» за полгода до этого — «снёс башню». Хотя сказать, что ничего подобного не видел, я не мог: уже была «Асса». С героем Цоя, Моро, — загадочным, странным, циничным — я скорее мог себя идентифицировать, чем со странным Банананом, к тому же жившим в другом времени.
Антинаркотический посыл «Иглы» был мне не то чтобы непонятен, но, скорей, не близок: к счастью, тогда я просто физически был далёк от наркотиков.
Вышедший в 2010 году «ремикс» «Иглы» я посмотрел скорее с недоумением: зачем вообще это нужно было делать? В чём фильм за прошедшие двадцать с лишним лет устарел? И те, кому он в своё время понравился, ещё долго будут его пересматривать.
Аргумент о том, что в таком виде «Игла» будет лучше воспринята молодыми зрителями, я тоже не принял. Молодые ребята, которые любят «Кино», посмотрят фильм таким, какой есть, а тем, кому «Кино» до фонаря, он не нужен никакой — ни «оригинальный», ни «ремикс».
Подписывайтесь на «Всё идёт по плану» на «Apple Podcasts», «Яндекс.Музыке» и других платформах, где слушаете подкасты, а также получите доступ к дополнительному контенту на «Патреоне».
Читайте также «„К морю и солнцу!“. О летнем отдыхе в СССР».
