Сер­гей Гри­го­рьев (1910–1988) — выда­ю­щий­ся совет­ский и укра­ин­ский худож­ник, мастер жан­ро­вой живо­пи­си. Сей­час его пом­нят немно­гие. Меж­ду тем в пяти­де­ся­тые годы про­шло­го сто­ле­тия его полот­на были чрез­вы­чай­но попу­ляр­ны в СССР. О рабо­тах Гри­го­рье­ва писа­ли газе­ты, их обсуж­да­ли в кол­лек­ти­вах и семьях, печа­та­ли на открыт­ках, воз­ле них тол­пи­лись посе­ти­те­ли выста­воч­ных залов. В эпо­ху «боль­шо­го сти­ля» он не писал вождей и пафос­ных поло­тен о рево­лю­ции и войне. Сер­гей Алек­се­е­вич изоб­ра­жал про­стые и понят­ные сюже­ты из повсе­днев­ной жиз­ни обыч­ных совет­ских людей.

VATNIKSTAN рас­ска­жет о трёх наи­бо­лее извест­ных кар­ти­нах худож­ни­ка и вспом­нит, как деста­ли­ни­зи­ро­ва­ли совет­скую живопись.

Сер­гей Гри­го­рьев. Авто­порт­рет. 1936 год

О био­гра­фии Сер­гея Алек­се­е­ви­ча извест­но немно­го. Он родил­ся в Луган­ске в 1910 году. В шко­ле по при­ме­ру одно­класс­ни­ка сри­со­вы­вал иллю­стра­ции из учеб­ни­ков. Пер­вым его рисун­ком стал порт­рет Тара­са Шев­чен­ко. В 1923 году буду­щий живо­пи­сец посту­пил в худо­же­ствен­но-про­фес­си­о­наль­ную шко­лу Запо­ро­жья. Пять лет спу­стя стал сту­ден­том факуль­те­та живо­пи­си Киев­ско­го госу­дар­ствен­но­го худо­же­ствен­но­го инсти­ту­та, во вре­мя учё­бы всту­пил в Объ­еди­не­ние моло­дых худож­ни­ков Украины.

С 1932 года Гри­го­рьев рабо­тал в изда­тель­стве «Мистец­тво» («Искус­ство»), где созда­вал аги­та­ци­он­ные пла­ка­ты. В 1934‑м ему пред­ло­жи­ли долж­ность доцен­та в рес­пуб­ли­кан­ском худо­же­ствен­ном инсти­ту­те, и он пере­ехал в Киев. В 1939 году худож­ни­ка при­зва­ли в Крас­ную армию, слу­жил офи­це­ром-полит­ра­бот­ни­ком до 1947 года. После вой­ны создал серию аква­рель­ных работ, на кото­рых изоб­ра­зил киев­ские рай­о­ны в руи­нах, уце­лев­шие ули­цы и дома.

После вой­ны. 1946 год

Имен­но в то вре­мя талант Гри­го­рье­ва рас­крыл­ся по-насто­я­ще­му — он напи­сал полю­бив­ши­е­ся кри­ти­кам и широ­кой пуб­ли­ке жан­ро­вые кар­ти­ны «Вра­тарь», «Обсуж­де­ние двой­ки», «Вер­нул­ся» и мно­гие дру­гие быто­вые и пей­заж­ные рабо­ты. Худож­ник неод­но­крат­но ста­но­вил­ся обла­да­те­лем пре­стиж­ных пре­мий и зва­ний: народ­ный худож­ник Укра­и­ны и СССР, ака­де­мик Ака­де­мии худо­жеств СССР, два­жды лау­ре­ат Ста­лин­ской премии.

Вра­тарь. 1950 год

С ухо­дом ста­лин­ской эпо­хи изме­ни­лась и живо­пись Гри­го­рье­ва. Он созда­вал неболь­шие лири­че­ские пей­за­жи и натюр­мор­ты, при рабо­те над кото­ры­ми исполь­зо­вал яркие жиз­не­ра­дост­ные цве­та. Под конец жиз­ни худож­ник пере­ехал на дачу под Кие­вом, писал при­ро­ду и порт­ре­ты, чаще все­го дет­ские. К сожа­ле­нию, боль­шин­ство его позд­них работ недо­ступ­но широ­ко­му зри­те­лю, так как они нахо­дят­ся в част­ных кол­лек­ци­ях и запас­ни­ках музеев.

На пере­пра­ве. 1978 год

Сер­гей Гри­го­рьев умер в 1988 году, оста­вив после себя сот­ни поло­тен, сви­де­тель­ству­ю­щих о люб­ви живо­пис­ца к жиз­ни, при­ро­де и людям.

Порт­рет внуч­ки. 1976 год

Дру­гой извест­ный худож­ник Фёдор Решет­ни­ков писал о нём:

«Гри­го­рьев­ские кар­ти­ны буд­то чита­ешь. Быть может, пото­му что он в жиз­ни вели­ко­леп­ный рас­сказ­чик, и этот дар повест­во­ва­ния вобра­ла и его живо­пись. А может, и наобо­рот — дар рас­сказ­чи­ка и пред­опре­де­лил то, что Гри­го­рьев стал жанристом».


Приём в комсомол (1949)

В свет­лой ком­на­те с боль­шим окном, за сто­лом, покры­тым крас­ной ска­тер­тью, сидит при­ём­ная комис­сия из моло­дых ком­со­моль­цев. Они вни­ма­тель­но слу­ша­ют стар­ше­класс­ни­цу, кото­рую долж­ны при­нять во Все­со­юз­ную ком­со­моль­скую орга­ни­за­цию. Судя по доб­ро­же­ла­тель­ным улыб­кам чле­нов комис­сии, испы­ту­е­мая хоро­шо под­го­то­ви­лась. Поза­ди неё сидит пожи­лой муж­чи­на — веро­ят­но, ком­му­нист, дав­ший девуш­ке реко­мен­да­цию. Он смот­рит на под­опеч­ную с гордостью.

При­ём в ком­со­мол. Вто­рой вариант

Преж­де чем перей­ти к исто­рии полот­на, сто­ит немно­го рас­ска­зать о том, кого и как при­ни­ма­ли в ряды ком­со­моль­цев. Заяв­ку на вступ­ле­ние мож­но было подать с 14 лет. Её мог­ли откло­нить, если кан­ди­дат не предо­ста­вил реко­мен­да­ций или имел сомни­тель­ную репу­та­цию. Тем, кто про­шёл пер­вич­ный отбор, пред­сто­ял непро­стой экза­мен: чле­ны комис­сии зада­ва­ли испы­ту­е­мо­му каверз­ные вопро­сы. Они каса­лись не толь­ко исто­рии ком­со­мо­ла и пар­тии, но и лич­ной биографии.

В одной из книг, посвя­щён­ных худож­ни­ку, искус­ство­вед Татья­на Гурье­ва-Гуре­вич выска­за­ла мне­ние, что девуш­ка отве­ча­ет на вопро­сы по содер­жа­нию уста­ва ВЛКСМ — крас­ной кни­ге, лежа­щей на сто­ле. Худо­же­ствен­ный кри­тик Афа­на­сьев пред­по­ло­жил, что испы­ту­е­мая рас­ска­зы­ва­ет свою «чистую и неза­мыс­ло­ва­тую» био­гра­фию. Спе­ци­а­ли­сты харак­те­ри­зу­ют образ школь­ни­цы как «по-дет­ски неук­лю­жий» — она сто­ит, нерв­но сце­пив руки за спи­ной, немно­го выпя­тив живот. Эту геро­и­ню Гри­го­рьев писал с доче­ри Майи, кото­рая впо­след­ствии ста­ла художницей.

Почти все пер­со­на­жи, изоб­ра­жён­ные на кар­тине «При­ём в ком­со­мол», име­ют реаль­ные про­то­ти­пы и напи­са­ны с нату­ры. Юная блон­дин­ка сле­ва на перед­нем плане — буду­щая опер­ная певи­ца Вик­то­рия При­ду­ва­ло­ва. Сек­ре­тарь ком­со­моль­ской орга­ни­за­ции, кото­рый со стро­гим видом зада­ёт вопро­сы девуш­ке, — люби­мый уче­ник Гри­го­рье­ва Юлий Ятчен­ко. Улы­ба­ю­ща­я­ся девуш­ка спра­ва от него — ещё одна люби­мая уче­ни­ца Надеж­да Купер­шмидт (в заму­же­стве Лопу­хо­ва). Замы­ка­ет ряд ком­со­моль­цев внук худож­ни­ка Игорь Гри­го­рьев. Инте­рес­но, что в архи­вах ком­со­моль­ской орга­ни­за­ции села Ална­ши Удмурт­ской обла­сти нашлось фото, неко­то­рые герои кото­ро­го очень похо­жи на пер­со­на­жей кар­ти­ны. Прав­да, фото­гра­фия была сде­ла­на поз­же, в 50‑е годы.

При­ём в ком­со­мол. Село Ална­ши Удмурт­ской обла­сти. 1950‑е годы

При рабо­те над кар­ти­ной Гри­го­рьев посе­щал ком­со­моль­ские собра­ния, где делал наброс­ки и эски­зы. Счи­та­ет­ся, что эту кар­ти­ну он напи­сал исклю­чи­тель­но по сво­е­му замыс­лу, а не по зака­зу госу­дар­ства. Во всту­пи­тель­ной ста­тье к аль­бо­му работ худож­ни­ка искус­ство­вед Алек­сандр Чле­нов цити­ру­ет сло­ва Григорьева:

«Мне хоте­лось пока­зать моло­дёжь не в парад­ном, при­укра­шен­ном виде, в чём она и не нуж­да­ет­ся, а такой, как она есть на самом деле: чистой, пол­ной энту­зи­аз­ма, люб­ви к Родине, тре­бо­ва­тель­ной к себе».

Опуб­ли­ко­ван­ная в 1950 году в жур­на­ле «Ого­нёк» кар­ти­на назы­ва­лась несколь­ко ина­че — «При­ём в ком­со­мол. Ста­лин­ское пле­мя». Репро­дук­ции того вре­ме­ни так­же выгля­де­ли по-дру­го­му. В пра­вом углу нахо­дил­ся бюст Ста­ли­на. Оче­вид­но, худож­ни­ку при­шлось убрать его после XX съез­да КПСС, состо­яв­ше­го­ся в 1956 году, когда нача­лась деста­ли­ни­за­ция. Гри­го­рьев не пере­пи­сы­вал кар­ти­ну, а про­сто закра­сил неугод­ную скульп­ту­ру — фак­ту­ра крас­ки сохра­ни­ла очер­та­ния гип­со­во­го вождя. Их мож­но заме­тить, рас­смат­ри­вая кар­ти­ну с опре­де­лён­но­го ракурса.

При­ём в ком­со­мол. 1949 год. Пер­во­на­чаль­ный вари­ант с бюстом Сталина

К сло­ву, суще­ству­ет мно­же­ство деста­ли­ни­зи­ро­ван­ных поло­тен. Напри­мер, кар­ти­на Вла­ди­ми­ра Серо­ва «Ленин про­воз­гла­ша­ет совет­скую власть». В 1947 году вышел её пер­вый вари­ант, за кото­рый авто­ра удо­сто­и­ли Ста­лин­ской пре­мии. За Лени­ным сто­я­ли Ста­лин, Сверд­лов и Дзер­жин­ский. В 1955 году появил­ся вто­рой вари­ант кар­ти­ны: Сверд­лов и Дзер­жин­ский оста­лись, а Ста­лин, види­мо, куда-то отлу­чил­ся. Нако­нец, в 1962 году появил­ся тре­тий вари­ант, в кото­ром с полот­на исчез­ли и Сверд­лов с Дзер­жин­ским, остал­ся один Ленин в окру­же­нии сол­дат, мат­ро­сов и рабочих.

Вла­ди­мир Серов. Ленин про­воз­гла­ша­ет совет­скую власть

Ещё один при­мер — полот­но Нико­лая Тол­ку­но­ва «Вру­че­ние Ф. Э. Дзер­жин­ско­му поста­нов­ле­ния СНК об обра­зо­ва­нии ВЧК» 1953 года. Дата созда­ния вто­ро­го вари­ан­та неиз­вест­на — воз­мож­но, фигу­ру Ста­ли­на худож­ник про­сто закрасил.

Нико­лай Тол­ку­нов. Вру­че­ние Ф. Э. Дзер­жин­ско­му поста­нов­ле­ния СНК об обра­зо­ва­нии ВЧК

На кар­тине «Вожа­тая», кото­рую в 1949 году напи­сал Вяче­слав Мари­у­поль­ский, поза­ди девоч­ки висит порт­рет Ста­ли­на. На вто­ром вари­ан­те полот­на, создан­ном в кон­це 50‑х годов, один вождь сме­нил дру­го­го — из-за спи­ны школь­ни­цы выгля­ды­ва­ет про­филь Вла­ди­ми­ра Ильича.

Вяче­слав Мари­у­поль­ский. Вожатая

В 1950 году за кар­ти­ны «При­ём в ком­со­мол» и «Вра­тарь» Гри­го­рьев полу­чил Ста­лин­скую пре­мию II сте­пе­ни. Репро­дук­ции с изоб­ра­же­ни­ем ком­со­моль­ско­го экза­ме­на печа­та­ли в жур­на­лах, учеб­ни­ках и на поч­то­вых мар­ках. Поэт Иосиф Брод­ский в эссе «Мень­ше еди­ни­цы» рас­ска­зы­вал, как силь­но полот­но Гри­го­рье­ва будо­ра­жи­ло его юно­ше­ский разум:

«…в пури­тан­ской атмо­сфе­ре ста­лин­ской Рос­сии мож­но было воз­бу­дить­ся от совер­шен­но невин­но­го соц­ре­а­ли­сти­че­ско­го полот­на под назва­ни­ем „При­ём в ком­со­мол“, широ­ко репро­ду­ци­ру­е­мо­го и укра­шав­ше­го чуть ли не каж­дую класс­ную ком­на­ту. Сре­ди пер­со­на­жей на этой кар­тине была моло­дая блон­дин­ка, кото­рая сиде­ла, заки­нув ногу на ногу так, что заго­ли­лись пять-шесть сан­ти­мет­ров ляж­ки. И не столь­ко сама эта ляж­ка, сколь­ко кон­траст её с тём­но-корич­не­вым пла­тьем сво­дил меня с ума и пре­сле­до­вал в сновидениях».

Веро­ят­но, Брод­ский имел в виду свет­ло­во­ло­сую девуш­ку сле­ва. Одна­ко на всех вари­ан­тах полот­на её юбка не корич­не­во­го, а сине­го цве­та, к тому же почти закры­ва­ет коле­ни. Воз­мож­но, цве­та и сан­ти­мет­ры ого­лён­но­го бед­ра зави­се­ли от каче­ства и раз­ме­ра репродукции.


Обсуждение двойки (1950)

В нача­ле рабо­ты над кар­ти­ной у Гри­го­рье­ва был совсем дру­гой замы­сел. Худож­ник пла­ни­ро­вал изоб­ра­зить на ней взрос­лых — пер­вый вари­ант полот­на назы­вал­ся «Обсуж­де­ние лич­но­го дела на пар­тий­ном бюро». Затем решил пере­не­сти дей­ствие в тех­ни­кум, где после вой­ны осва­и­ва­ли про­фес­сии не толь­ко под­рост­ки, но и стар­шее поко­ле­ние. Нако­нец, появил­ся «школь­ный» вари­ант. Сна­ча­ла — с уче­ни­ка­ми млад­ших клас­сов, кото­рые в кон­це кон­цов «под­рос­ли» и ста­ли геро­я­ми окон­ча­тель­но­го вари­ан­та картины.

Обсуж­де­ние двой­ки. 1950 год. Вто­рой вариант

Сюжет доволь­но прост: чле­ны ком­со­моль­ско­го коми­те­та собра­лись в школь­ном каби­не­те, что­бы научить уму-разу­му неза­дач­ли­во­го стар­ше­класс­ни­ка, схва­тив­ше­го двой­ку. Каза­лось бы, всё здесь соот­вет­ству­ет соци­аль­но­му зака­зу: реа­ли­сти­че­ская мане­ра испол­не­ния, иде­а­ли­зи­ро­ван­ные обра­зы серьёз­ных школь­ни­ков-ком­со­моль­цев и вос­пи­та­тель­ный сюжет. Одна­ко кар­ти­на Гри­го­рье­ва ста­ла в сво­ём роде рево­лю­ци­он­ной для совет­ской живо­пи­си позд­не­ста­лин­ско­го пери­о­да. Соглас­но ряду кри­ти­ков, Гри­го­рьев одним из пер­вых поз­во­лил себе изоб­ра­зить на соц­ре­а­ли­сти­че­ском полотне насто­я­щий кон­фликт. Образ иде­аль­но­го уче­ни­ка совет­ской шко­лы дал тре­щи­ну. Ока­зы­ва­ет­ся, школь­ни­ки про­дол­жа­ли полу­чать двой­ки, ссо­рить­ся, спо­рить и переживать.

В жур­на­ле «Ого­нёк» от 30 нояб­ря 1952 года искус­ство­вед Яко­влев писал о картине:

«Наша живо­пись ещё во мно­гом бес­кон­фликт­на. Одно из ред­ких пока исклю­че­ний состав­ля­ет извест­ная кар­ти­на Сер­гея Гри­го­рье­ва „Обсуж­де­ние двой­ки“. Через кон­фликт­но острое реше­ние — обсуж­де­ние неуспе­ва­ю­ще­го това­ри­ща на ком­со­моль­ском собра­нии — худож­ник сумел пере­дать атмо­сфе­ру новой, совет­ской шко­лы. Здесь неудо­вле­тво­ри­тель­ная отмет­ка пере­ста­ла быть лич­ным делом уча­ще­го­ся — это пред­мет забо­ты все­го коллектива».

Тако­го же мне­ния при­дер­жи­вал­ся Чле­нов. Он отме­чал, что до Гри­го­рье­ва совет­ский зри­тель на кар­ти­нах, посвя­щён­ных школь­ной жиз­ни, ниче­го, кро­ме «цве­тов, улы­бок и белых фар­туч­ков», не видел. Сло­ва кри­ти­ка мож­но отне­сти к таким полот­нам, как «Пер­во­класс­ни­ца» (1950) Ива­на Коз­ло­ва, «При­ём в пио­не­ры» Ива­на Тихо­го (1953), «В шко­лу» (1954) Сер­гея Дун­че­ва и другим.

«Обсуж­де­ние двой­ки» выде­ля­ет­ся на фоне этих жиз­не­ра­дост­ных поло­тен. «Винов­ник тор­же­ства» явно сму­щён и хочет поско­рее уйти. Пону­рясь и под­жав губы, он выслу­ши­ва­ет настав­ле­ния застыв­ше­го в теат­раль­ной позе това­ри­ща. В чер­тах лица дво­еч­ни­ка есть что-то дет­ское — сдви­ну­тые бро­ви, опу­щен­ные пле­чи и наклон голо­вы дела­ют его похо­жим на героя кар­ти­ны Алек­сандра Хмель­ниц­ко­го «Опоз­дал» (1951).

Алек­сандр Хмель­ниц­кий. Опоз­дал. 1951 год

Несмот­ря на при­мер­но оди­на­ко­вый воз­раст, про­ви­нив­ший­ся кажет­ся млад­ше това­ри­щей, а зна­чит — нуж­да­ет­ся в под­держ­ке и настав­ле­ни­ях стар­ших. Гри­го­рьев не давал трак­тов­ки внут­рен­не­го состо­я­ния героя, но боль­шин­ство кри­ти­ков счи­та­ли, что дво­еч­ник понял ошиб­ку и искренне рас­ка­и­ва­ет­ся в соде­ян­ном. Яко­влев пишет:

«Он пону­рил­ся, ему непри­ят­на голо­во­мой­ка, он, веро­ят­но, очень хочет, что­бы поско­рее окон­чи­лось собра­ние. Но худож­ник сумел в то же вре­мя пере­дать вол­не­ние юно­ши, сме­шан­ное со сты­дом. Вид­но, что школь­ник пони­ма­ет свою вину и полон жела­ния загла­дить её».

Образ дво­еч­ни­ка неод­но­крат­но изме­нял­ся. Пона­ча­лу герой выра­жал рас­ка­я­ние более эмо­ци­о­наль­но: сгорб­лен­ный, с опу­щен­ны­ми пле­ча­ми, он имел то пону­рый, то рас­те­рян­ный вид. На одном из наброс­ков герой выгля­дит сдер­жан­но — мы видим его в про­филь, он скром­но сидит на сту­ле, жест рук похож на тот, что был Гри­го­рьев изоб­ра­зил в окон­ча­тель­ном вари­ан­те. В ито­ге худож­ник под­нял уче­ни­ка и раз­вер­нул его лицом к пуб­ли­ке. Теперь на сту­ле вальяж­но рас­по­ло­жил­ся ску­ла­стый парень, наблю­да­ю­щий за реак­ци­ей провинившегося.

Каран­даш­ный набро­сок фигу­ры дво­еч­ни­ка. 1949 год

Неко­то­рые худо­же­ствен­ные кри­ти­ки пыта­лись выяс­нить, что ста­ло при­чи­ной пло­хой оцен­ки. Прак­ти­че­ски все схо­дят­ся во мне­нии, что пер­со­наж не был заяд­лым дво­еч­ни­ком — ско­рее все­го, зара­бо­тан­ный неуд ока­зал­ся для него такой же непри­ят­ной неожи­дан­но­стью, как и для това­ри­щей. Инте­рес­ную точ­ку зре­ния выска­зы­ва­ла в ста­тье о Гри­го­рье­ве искус­ство­вед Гурье­ва-Гуре­вич. Креп­кая, спор­тив­ная фигу­ра глав­но­го героя слу­жи­ла дока­за­тель­ством того, что двой­ку уче­ник полу­чил из-за чрез­мер­но­го увле­че­ния спор­том, а имен­но — фут­бо­лом. Гурье­ва писа­ла, что в гла­зах пио­не­ра, при­сут­ству­ю­ще­го на засе­да­нии, замет­но вос­хи­ще­ние этим пер­со­на­жем. В его пред­став­ле­нии он — «спор­тив­ный кумир». Лицо пио­не­ра выгля­де­ло нечёт­ко, что не меша­ло спе­ци­а­ли­стам пред­по­ла­гать, что он сочув­ству­ет глав­но­му герою и не пони­ма­ет воз­му­ще­ния собрав­ших­ся — поду­ма­ешь, мол, двойка…

Осталь­ные участ­ни­ки собра­ния, за исклю­че­ни­ем рав­но­душ­но веду­щей про­то­кол девуш­ки спра­ва, смот­рят на дво­еч­ни­ка несколь­ко снис­хо­ди­тель­но, но доб­ро­душ­но. Седая учи­тель­ни­ца, кажет­ся, шут­ли­во спо­рит с девуш­кой спра­ва о том, мож­но ли наде­ять­ся на то, что парень в кон­це кон­цов обра­зу­мит­ся. Тем­но­во­ло­сый юно­ша и сидя­щий на сту­ле стар­ше­класс­ник испы­ту­ю­ще смот­рят на про­ви­нив­ше­го­ся, ожи­дая от него при­зна­ния вины и обе­ща­ния испра­вить низ­кую оценку.

Афа­на­сьев ругал худож­ни­ка за излиш­нюю теат­ра­ли­за­цию: про­стран­ство хол­ста, огра­ни­чен­ное тём­ной пор­тье­рой и шка­фом с кни­га­ми, напо­ми­на­ло сце­ну с кули­са­ми, позы неко­то­рых пер­со­на­жей каза­лись неесте­ствен­ны­ми. Боль­ше все­го искус­ство­ве­ду не понра­вил­ся высту­па­ю­щий — он назвал его «преж­де­вре­мен­но сфор­ми­ро­вав­шим­ся типом руко­во­ди­те­ля». Поз­же этот типаж помо­ло­дел и пере­ко­че­вал на кар­ти­ну Гри­го­рье­ва «Пио­нер» (1951).

Пио­нер. 1951 год

Есть в «Обсуж­де­нии двой­ки» ещё два неза­мет­ных пер­со­на­жа, «вос­пи­ты­ва­ю­щих» сму­щён­но­го школь­ни­ка. Пер­вый — моло­дой Вла­ди­мир Ленин на кар­тине поза­ди глав­но­го героя. Это рабо­та Вик­то­ра Ореш­ни­ко­ва «Ленин на экза­мене в Петер­бург­ском уни­вер­си­те­те» (1947), кото­рая слу­жит немым упрё­ком дво­еч­ни­ку. Полу­чит­ся ли у него сдать экза­ме­ны так же успеш­но, как это уда­лось буду­ще­му вождю?

Вик­тор Ореш­ни­ков. Ленин на экза­мене в Петер­бург­ском уни­вер­си­те­те. 1947 год

Вто­рой «стар­ший това­рищ» уче­ни­ка — бюст Ста­ли­на в левом углу ком­на­ты. Иосиф Вис­са­ри­о­но­вич появил­ся на пер­вом вари­ан­те полот­на и на репро­дук­ци­ях кар­ти­ны в жур­на­лах «Пио­нер» (№ 3, 1951) и «Ого­нёк» (№ 10, 1951). Впо­след­ствии скульп­ту­ру убра­ли. Инте­рес­но, что оба вари­ан­та — со Ста­ли­ным и без — под­пи­са­ны 1950 годом.

Пер­во­на­чаль­ный вари­ант «Обсуж­де­ния двой­ки» с бюстом Ста­ли­на. Репро­дук­ция из жур­на­ла «Пио­нер» (№ 3, 1951)

В 1951 году кар­ти­на была отме­че­на Ста­лин­ской пре­ми­ей II сте­пе­ни. Её репро­дук­ции выве­ши­ва­ли в класс­ных ком­на­тах и пуб­ли­ко­ва­ли в жур­на­лах. В «Огонь­ке» (№ 3, 1951) напе­ча­та­ли пись­мо мос­ков­ской учи­тель­ни­цы. Жен­щи­на писа­ла, что полот­но очень точ­но изоб­ра­жа­ло вос­пи­та­тель­ную рабо­ту, кото­рую школь­ни­ки про­во­ди­ли с отста­ю­щи­ми одно­класс­ни­ка­ми. Более того — их мето­ды порой ока­зы­ва­лись эффек­тив­нее настав­ле­ний учителя:

«…дети все­гда более стро­го отно­сят­ся к сво­им това­ри­щам, полу­чив­шим пло­хие оцен­ки, неже­ли мы, пре­по­да­ва­те­ли. <…> Зача­стую гово­ришь про­ви­нив­ше­му­ся: „Я не хоте­ла ста­вить тебе двой­ку, с удо­воль­стви­ем поста­ви­ла бы пять, но ты совсем не выучил уро­ка, ты сам застав­ля­ешь меня выве­сти в класс­ном жур­на­ле эту постыд­ную отмет­ку“. А ребя­та — те не так! Те еже­ли возь­мут­ся за него, то уж заста­вят пому­чать­ся немало».

Укра­ин­ский искус­ство­вед Инга-Гали­на Карклинь в кни­ге о худож­ни­ке цити­ро­ва­ла пись­мо дру­гой пре­по­да­ва­тель­ни­цы, кото­рая бла­го­да­ри­ла Гри­го­рье­ва за его рабо­ту. Она писа­ла, что полот­но помог­ло как учи­те­лям, так и уче­ни­кам понять, как луч­ше общать­ся с неуспевающими:

«Не так важ­но стро­го осу­дить уче­ни­ка за плохую отмет­ку, мно­го важ­ней вос­пи­тать в нём чув­ство созна­ния сво­ей ответ­ствен­но­сти перед коллективом».


Вернулся (1954)

Полот­но «Вер­нул­ся» — одна из пер­вых совет­ских живо­пис­ных работ о супру­же­ской измене. Ранее про­бле­мы семей­ных отно­ше­ний не осве­ща­лись даже в прес­се — «Кре­стьян­ка» и «Работ­ни­ца» рас­ска­зы­ва­ли о поли­ти­че­ской обста­нов­ке и вели­ких строй­ках, ино­гда уде­ляя вни­ма­ние сове­там по ухо­ду за собой и детьми. Тем инте­рес­нее выгля­дит эта рабо­та Гри­го­рье­ва — тон­кий пси­хо­ло­гизм и ост­рая про­бле­ма­ти­ка род­нят её с жан­ро­вы­ми полот­на­ми передвижников.

Вер­нул­ся. 1954 год

Над кар­ти­ной Гри­го­рьев тру­дил­ся несколь­ко лет. В то вре­мя он был депу­та­том город­ско­го сове­та и по дол­гу служ­бы часто ста­но­вил­ся сви­де­те­лем лич­ных драм. Сюжет до боли зна­ком — отец, ушед­ший из семьи, вне­зап­но воз­вра­ща­ет­ся домой. Бро­шен­ные жена и дети явно не рады неожи­дан­но­му визи­ту. Отец подав­лен него­сте­при­им­ным при­ё­мом. Чле­нов в ста­тье «Вер­нул­ся», опуб­ли­ко­ван­ной в газе­те «Изве­стия» (№ 85, 1954), так опи­сы­вал происходящее:

«Этот чело­век толь­ко что явил­ся. Он про­шёл в ком­на­ту пря­мо в кожа­ном паль­то, сел на дет­ский сто­лик. Он сидит, опу­стив гла­за, нерв­но стря­хи­вая пепел с папи­рос­ки. Под сня­той шля­пой, тут же на сто­ли­ке — две короб­ки кон­фет. <…> Дол­го он не был здесь: девоч­ка успе­ла забыть его, смот­рит, как на незна­ко­мо­го. Тём­ным пят­ном выде­ля­ет­ся на выго­рев­ших обо­ях место, где рядом с фото­гра­фи­ей жены висе­ла когда-то его кар­точ­ка, но и этот след начал уже выго­рать; про­шло, веро­ят­но, года два-три…»

Порт­рет жены — улы­ба­ю­щей­ся ком­со­мол­ки — явно был сде­лан дав­но, когда моло­дая жен­щи­на ещё и помыс­лить не мог­ла о том, какие тяго­ты ей при­дёт­ся пере­жить. Теперь её лицо осу­ну­лось, боль­шие тём­ные гла­за при­кры­ты тяжё­лы­ми века­ми, на лбу про­лег­ли две глу­бо­кие мор­щи­ны. Гри­го­рьев сде­лал мно­же­ство этю­дов к её порт­ре­ту: изоб­ра­жал то моло­дой, то соста­рив­шей­ся, то испу­ган­ной, то сер­ди­той. Где-то она сто­я­ла у сто­ла с при­жав­шим­ся к ней маль­чи­ком, где-то — сиде­ла, под­пе­рев рукой голо­ву. На одном из этю­дов лица жен­щи­ны не было вид­но — она обло­ко­ти­лась на стол, рас­ки­нув лок­ти, сце­пив паль­цы рук и поло­жив на них голо­ву. Худож­ник дол­го не мог опре­де­лить­ся с выбо­ром одеж­ды — геро­и­ня появ­ля­лась в чёр­ном пла­тье, то в пёст­ром халате.

Эскиз к кар­тине. 1954 год

Жал­кое зре­ли­ще пред­став­ля­ет невер­ный супруг. Оде­тый в доб­рот­ную кожа­ную курт­ку, он сидит, поло­жив на коле­ни доро­гой порт­фель с бле­стя­щи­ми пряж­ка­ми. Но курт­ка изряд­но поно­ше­на, а шля­па, лежа­щая поза­ди него, истёр­та и помя­та. Помя­тым и обрюзг­шим выгля­дит сам муж­чи­на. Под­ле него, на дет­ском сто­ли­ке, лежат короб­ки кон­фет, к кото­рым дети даже не при­тро­ну­лись. Он стря­хи­ва­ет пепел папи­ро­сы пря­мо на ковёр, его тяжё­лый боти­нок рез­ко кон­тра­сти­ру­ет с кро­шеч­ным дет­ским сер­ви­зом, акку­рат­но рас­став­лен­ным на полу. В рецен­зии на кар­ти­ну в жур­на­ле «Ого­нёк» (№ 14, 1954) худож­ник Вик­тор Кли­ма­шин попы­тал­ся рекон­стру­и­ро­вать про­ис­хо­дя­щее в квар­ти­ре за несколь­ко минут до визи­та отца:

«Что было пять минут назад? Девоч­ка с бан­том уго­ща­ла из чашеч­ки плю­ше­во­го мед­ве­жон­ка. За малень­ким сто­ли­ком важ­но вос­се­да­ла дру­гая кук­ла. Уста­лая мать при­шла с рабо­ты; надо про­ве­рить и уро­ки сына и успеть зашто­пать чулоч­ки для дочери…»

Фраг­мент картины

Уда­лись Гри­го­рье­ву и обра­зы детей. Маль­чик встал рядом с мате­рью, буд­то пыта­ясь её защи­тить. Он явно не хочет общать­ся с про­ви­нив­шим­ся роди­те­лем. Взгляд отве­дён в сто­ро­ну, пра­вая рука пере­кры­ва­ет тело — типич­ная закры­тая поза сви­де­тель­ству­ет о мол­ча­ли­вом сопро­тив­ле­нии неожи­дан­но­му гостю. Девоч­ка напу­га­на, так как не узна­ёт отца — веро­ят­но, тот ушёл, когда она была совсем малень­кой. Зажа­тый в её руке плю­ше­вый миш­ка, кото­рый толь­ко что уго­щал­ся чаем из остав­лен­но­го на полу сер­ви­за, теперь пря­чет­ся за пёст­рой тка­нью про­стень­ко­го платья.

Эскиз к кар­тине. 1952 год

На одном из эски­зов рядом с девоч­кой худож­ник изоб­ра­зил пожи­лую жен­щи­ну в плат­ке — няню, кото­рую затем убрал, так как её при­сут­ствие «про­ти­во­ре­чи­ло дра­ма­ти­че­ско­му харак­те­ру замыс­ла». В дру­гом вари­ан­те девоч­ка дотра­ги­ва­лась до отца, пыта­ясь загля­нуть ему в лицо. Этот образ пока­зал­ся худож­ни­ку слиш­ком сен­ти­мен­таль­ным. На одном из этю­дов не было ков­ра и сер­ви­за, крес­ло с кук­лой было повёр­ну­то лицом к зри­те­лю, а кук­ла дер­жа­ла в руках книж­ку, на облож­ке кото­рой было напи­са­но «Вер­ность». Вме­сто дива­на и полоч­ки был доро­гой шкаф. Маль­чик сто­ял в теат­раль­ной позе, гля­дя на отца свы­со­ка, демон­стри­руя осуж­де­ние. Недо­воль­ный рабо­той Гри­го­рьев писал:

«Маль­чик несколь­ко игра­ет на пуб­ли­ку. Веро­ят­но, надо вве­сти момент, что ему одно­вре­мен­но неловко».

Изна­чаль­но живо­пи­сец хотел пока­зать бла­го­по­луч­ное раз­ре­ше­ние ситу­а­ции. Об этом гово­рит и пер­вое назва­ние полот­на — «Воз­вра­ще­ние в семью». Одна­ко в окон­ча­тель­ном вари­ан­те исход остал­ся неясен. Кар­ти­на ста­ви­ла зри­те­ля в поло­же­ние не толь­ко сви­де­те­ля, но и судьи. Худож­ник Фёдор Решет­ни­ков в ста­тье «Доб­ро­та и прав­да искус­ства», опуб­ли­ко­ван­ной в жур­на­ле «Ого­нёк» (№ 25, 1970), опи­сы­вал реак­цию людей, кото­рые впер­вые уви­де­ли кар­ти­ну на выстав­ке в 1954 году:

«Зал, где была она выве­ше­на, был полон наро­ду. Люди не спе­ши­ли отой­ти от кар­ти­ны. А после быва­ло, что не день, не два спо­ри­ли дома, на рабо­те, с дру­зья­ми, сослу­жив­ца­ми о том: „Про­стит она его или не простит?“»

«Полот­но, у кото­ро­го и цени­те­ли, и неис­ку­шён­ные в живо­пи­си зри­те­ли, и про­тив­ни­ки худож­ни­ка — все сто­ят подол­гу и тихо», — писал о кар­тине Кли­ма­шин. В ста­тье он цити­ро­вал отзы­вы, кото­рые оста­ви­ли о ней зрители:

«Умная и нуж­ная кар­ти­на. Ещё неиз­вест­но, про­стят ли воз­вра­тив­ше­го­ся, — и в этом сила».

«Оста­вить такую семью, такую жен­щи­ну мог толь­ко под­лец или раз­ло­жив­ший­ся чело­век. И я не знаю, про­щать ли ему сразу».

«Вооб­ще, гля­дя на кар­ти­ну, я мог бы рас­ска­зать жизнь четы­рёх душ за послед­ние два года».

Полот­но вызы­ва­ло широ­кий обще­ствен­ный резо­нанс. Худож­ни­ку посту­пи­ло боль­шое коли­че­ство писем — не зная его адре­са, люди обра­ща­лись в редак­ции круп­ных изда­ний и даже в Тре­тья­ков­скую гале­рею, в кол­лек­ции кото­рой кар­ти­на хра­нит­ся и сей­час. Алек­сандр Чле­нов писал о картине:

«Нема­ло дове­лось нам видеть кар­тин, изоб­ра­жав­ших семей­ную жизнь как идил­лию без тре­вог и забот. Кар­ти­на „Вер­нул­ся“ изоб­ра­жа­ет семей­ную дра­му, но имен­но она, а не сла­ща­вые кар­тин­ки, рату­ет за проч­ную совет­скую семью!»

Полот­но ста­ло насто­я­щим собы­ти­ем в оте­че­ствен­ном изоб­ра­зи­тель­ном искус­стве того вре­ме­ни. Его появ­ле­ние сви­де­тель­ство­ва­ло о воз­рож­де­нии тра­ди­ций насто­я­щей жан­ро­вой живо­пи­си, ост­рая про­бле­ма­ти­ка и откро­вен­ность кото­рой дол­гое вре­мя под­ме­ня­лась казён­ным опти­миз­мом эпо­хи «боль­шо­го стиля».


Читай­те так­же  «Соц­ре­а­лизм для самых малень­ких: дет­ская иллю­стра­ция ста­лин­ской эпо­хи»

Поделиться