«Мечта моей жизни — передать образ любимого вождя» — такие слова приписывал Дмитрию Аркадьевичу Налбандяну один из советских искусствоведов сталинской эпохи. Мечта сбывалась неоднократно. Благодаря удачным портретам главного клиента Налбандян занял одно из главных мест на вершине соцреалистического олимпа, обзавёлся двумя Сталинскими премиями, обширной паутиной полезных знакомств и толпой именитых заказчиков. После развенчания культа личности Дмитрий Аркадьевич остался «первой кистью Политбюро», а его знаменитую сталиниану спрятали в музейные запасники.
VATNIKSTAN собрал самые интересные из «забытых» полотен художника и приглашает вас на небольшую экскурсию — тут есть что вспомнить.
В нужное время в нужном месте
Налбандян обладал безупречной с точки зрения советской идеологии биографией. Он родился в Тифлисе 15 сентября 1906 года в большой и очень бедной семье: четверо детей, мать-домохозяйка и отец — простой кочегар на железной дороге. К слову, двоюродной сестрой художника была Ашхен Степановна Налбандян, мать Булата Окуджавы. В 1938 году её репрессируют, однако творческой карьере начинающего кремлёвского портретиста это, как ни странно, не помешает.
В загадочной автобиографии, которая никогда не публиковалась, но приводилась в некоторых изданиях в качестве источника с пометкой «из личного архива», Налбандян говорил, что его отец был революционером и «дружил с Орджоникидзе». Тягу к прекрасному будущий художник почувствовал уже в раннем детстве: ему нравилось перерисовывать иллюстрации из журналов и картинки с открыток.
В 1918 году отец семейства был убит. Дмитрию — тогда ещё 12-летнему Мито — пришлось бросить школу и устроиться на кирпичный завод, чтобы прокормить семью. Там Налбандян познакомился со скульптором, который заведовал керамическим отделом. Он помогал юному рабочему, давал ему краски и материал для лепки. Работать на заводе пришлось недолго: в 1922 году, после того, как Грузия вошла в состав СССР, Налбандян поступил в художественную школу, а в 1924 году — в Академию художеств Грузии, где ему посчастливилось учиться у знаменитого Евгения Лансере и бывшего подопечного Поленова Егише Тадевосяна.
Начинающий художник оказался очень прозорлив и уже в 1928 году в качестве дипломной работы написал картину, сюжетом которой являлась беседа юного Сталина с матерью («И. В. Сталин с матерью в Гори», 1928—1929). Согласно вступительной статье искусствоведа Алины Васильевны Абрамовой к альбому репродукций художника 1950 года, на создание полотна молодого живописца вдохновила встреча с матерью Сталина, чей «простой, безыскусственный рассказ о детстве, учёбе, юношеских годах великого вождя народов пробудили горячее желание… написать картину». К сожалению, самой работы отыскать не удалось ни в каталогах репродукций, ни в Сети (не считая ошибочно атрибутированной картины Анатолия Казанцева).
Годом ранее в жизни Налбандяна произошло ещё одно важное событие: за успехи в учёбе он в числе других студентов был отправлен в Москву и Ленинград, где посетил главные музеи страны. Особенно Дмитрия Аркадьевича поразили полотна Рембрандта в Эрмитаже, «Боярыня Морозова» Сурикова и «Иван Грозный и его сын Иван» Репина в Третьяковской галерее. «Я смотрел на его произведения как на чудо и буквально пожирал глазами, не веря, что всё это написано рукой художника», — говорил Налбандян о Репине. Рембрандта он называл «волшебником живописи». Очарованный увиденным, амбициозный юноша твёрдо решил переехать Москву, чтобы учиться у столичных мастеров.
Но сначала Налбандяну пришлось некоторое время поработать в Одессе художником-мультипликатором. В столицу Дмитрий Аркадьевич перебрался только в конце 1930 года. Сначала трудился на «Межрабпомфильме», рисовал карикатуры для «Крокодила», занимался оформительскими работами. Параллельно продолжал заниматься живописью, причём выбирал очень своевременные сюжеты. В 1932 году вышло постановление «О перестройке литературно-художественных организаций», с которого началась эпоха социалистического реализма в искусстве. Тогда же начал постепенно складываться культ личности Сталина. Молодого художника заметили.
Здесь нужно сделать небольшое отступление. Сложно сказать, насколько правдива эта биография, написанная советскими искусствоведами. Между статьями о Налбандяне сталинского и послесталинского времени существуют некоторые различия, но основной нарратив остаётся прежним: сын рабочего, выросший в нищете, смог проложить себе дорогу в мир искусства благодаря таланту, упорному труду и, разумеется, заботе любимой партии. Много позже художник рассказывал:
«Мне приходится часто бывать за пределами нашей Родины и видеть жизнь и быт художников капиталистических стран. Сколько всевозможных препятствий и проблем встаёт на их творческом пути… Они могут только завидовать той атмосфере всенародной заботы, в которой трудимся мы, советские мастера…» («Правда», 25 марта 1972 года.)
И Налбандян отвечал партии тем же, заботясь о поддержании безупречного образа правящей верхушки. А начиналось всё, конечно же, с портрета любимого вождя.
«Организация социал-демократического кружка в Батуми под видом встречи Нового года» (1930‑е)
Согласно Абрамовой, картина была написана в 1933 году, однако в других каталогах её датируют 1935 или 1936 годом. Известно, что работа экспонировалась на организованной по инициативе Берии выставке «К истории большевистских организаций в Закавказье» в 1936 году.
Полотно изображает эпизод из дореволюционной биографии Иосифа (пока ещё) Джугашвили, когда тот в конце 1901 года приехал в Батуми для создания социал-демократической организации (или просто из-за угрозы ареста). 31 декабря он собрал нелегальную конференцию кружков главных предприятий Батуми, на которой была сформирована социал-демократическая организация, возглавившая в дальнейшем многочисленные забастовки и демонстрации батумских рабочих. Встреча была описана книге «Рассказы старых рабочих о великом Сталине» (1939):
«В ночь под Новый год мы собрались на квартире у Сильвестра Ломджария. Шутки Сталина вызывали взрывы смеха. Все чувствовали себя превосходно. Как-то незаметно беседа наша перешла на политические темы, и тут снова в наступившей тишине взволнованно звучал сталинский голос.
Так просидели мы до рассвета. Когда в окна проник розовый свет зари, Сталин поднял бокал и сказал:
— Ну, вот и рассвет. Скоро встанет солнце. Настанет время, это солнце будет сиять для нас».
Картина Налбандяна идеально соответствует канону: молодой революционер обращается к собравшимся с пламенной речью, стоя за столом, как за трибуной. Рука поднята вверх — энергичный жест, редко встречающийся в иконографии «взрослого» Сталина, но простительный молодому Джугашвили. Зажатый в руке листок — устав новой организации. Главный герой является центром притяжения. К нему обращены все лица. Если говорить о восприятии картины зрителем «из народа», то она смотрится выгоднее, чем похожие работы других художников. В картинах «Первые рабочие кружки 1898 года в Тифлисе под руководством товарища Сталина» В. Кроткова и «Организация тифлисского социал-демократического комитета по предложению товарища Сталина» чувствуется какая-то мрачная торжественность. А у Налбандяна — тепло, уют и дружеская атмосфера.
«Выступление С. М. Кирова на XVII съезде ВКП(б)» (1935)
В большинстве каталогов говорится, что молодого художника заметили именно благодаря этой картине. Но если верить утверждению о том, что его покойный отец был близко знаком с Орджоникидзе, заметить Налбандяна могли и раньше.
На XVII съезде партии, где присутствовал Налбандян, Киров выступил с энергичной речью, которая, согласно стенограмме, то и дело прерывалась весёлым смехом и аплодисментами. Искусствовед Анатолий Васильевич Парамонов, который посвятил множество работ творчеству художника, рассказывал:
«Огромное впечатление на Налбандяна, как и на всех участников съезда, произвела замечательная речь С. М. Кирова, в которой он с восхищением говорил о грандиозных успехах советского народа в строительстве социализма».
Однако на самом деле Киров говорил о тех, кто этим успехам препятствовал и настаивал на необходимости поддержания «глубочайшей партийной бдительности и железной большевистской дисциплины».
По словам искусствоведа, зарисовок, сделанных на съезде, художнику оказалось недостаточно. Но довольствоваться пришлось только ими. Парамонов писал:
«Злодейский выстрел внезапно оборвал жизнь пламенного большевика. Великая скорбь утраты ещё больше усилила стремление Налбандяна завершить картину. Используя свои личные впечатления и другие материалы, он старался как можно ярче выразить духовное богатство С. М. Кирова…»
Среди «других материалов» наверняка была фотография Кирова, которую Налбандян, кажется, попросту скопировал. Увы, не слишком удачно.
Любопытно, что существуют две версии этого полотна. Киров на них практически один и тот же, а вот задний план отличается. Чаще встречается вариант, где все члены политбюро — Калинин, Микоян, Каганович, Жданов, Ворошилов, Сталин, Молотов, Орджоникидзе — сидят за столом и с улыбкой слушают оратора (посмотрите, как мило переглядываются Каганович и Жданов). Полотно было написано в 1935 году. Второй вариант нашёлся в краткой биографии художника, которая была написана искусствоведом Михаилом Васильевичем Бабенчиковым и вышла в издательстве «Искусство» в 1950 году. Кое-что изменилось. Во-первых, ракурс немного другой, почти как на фотографии Кирова. Во-вторых, Калинина развернули к зрителям и посадили поближе к вождю. В‑третьих — и это, пожалуй, самое интересное, — Сталин встал из-за стола. Он возвышается над остальными и пристально смотрит на Кирова. Снисходительная улыбка «в усы», глаза прищурены, на кителе тёмным пятном расплывается тень. В брошюре Бабенчикова этот вариант датирован 1936 годом.
Весной 1936 года картина «Выступление…» (к сожалению, сложно сказать, какой её вариант) экспонировалась на выставке московских живописцев, открывшейся в Государственном музее изобразительных искусств. Она получила много положительных отзывов и в дальнейшем упоминалась во всех каталогах Налбандяна. При этом воспроизводилась только в тех, что вышли до XX съезда.
Стоит добавить, что XVII съезд, который задумывался как «Съезд победителей», впоследствии получил имя «Съезд расстрелянных», так как больше половины его делегатов было репрессировано в годы Большого террора. Как тут не процитировать кое-что из речи Кирова, которому оставалось жить меньше года:
«Рассуждение некоторых товарищей о том, не слишком ли много самокритики, — очень вредная штука. На самом деле, если плохо, если не годится, так где же об этом говорить, как не в среде нашей партии? Если я сегодня как будто ничего, смазливенький, а завтра стал неказистый, — куда же мне идти кроме партии за лечением?»
«И. В. Сталин, С. М. Киров и К. Е. Ворошилов на строительстве Беломорско-Балтийского канала» (1937)
Советские искусствоведы считали это масштабное полотно Налбандяна неудачным.
Так, Бабенчиков писал:
«Далеко не многие из крупных живописных работ Д. А. Налбандяна за эти [1930‑е] годы… действительно образно отражают взятые художником исторические темы. Чаще это произведения, в которых художественная сторона — композиционная трактовка сюжета и психологическая характеристика образов — не вполне соответствует идейной высоте их творческого замысла. К таким малоудачным работам Налбандяна относится… не раскрывающее идейной основы исторического сюжета жанровое полотно „И. В. Сталин, С. М. Киров и К. Е. Ворошилов на строительстве Беломорско-Балтийского канала“».
Что значит «не вполне соответствует идейной высоте»? И каковы критерии оценки того, насколько хорошо художник раскрыл «идейную основу»? Возможно, дело было отнюдь не в мастерстве начинающего живописца, который ещё не успел набить руку. Изначально на картине присутствовал «четвёртый лишний» — глава НКВД Генрих Ягода, который был арестован в марте 1937 года и расстрелян в 1938‑м. Опальных партийцев вымарывали с картин и фотографий. То же произошло и с полотном Налбандяна. Видите плащ на перилах? Это всё, что осталось от первого наркома внутренних дел.
Между тем Ягода действительно сопровождал Сталина, Кирова и Ворошилова во время визита на стройку. Об этом свидетельствуют газеты того времени. Так, совместная фотография высоких гостей, прибывших на корабле «Анохин», была напечатана в «Комсомольской правде» от 5 августа 1933 года (Ягода третий слева). «…на палубе „Анохина“ стояли Сталин, Ворошилов, Киров. С ними несколько чекистов вместе с тов. Ягода», — говорилось в книге «Беломоро-Балтийский канал им. Сталина», изданной в 1934 году (после расстрела Ягоды в 1938 году почти весь тираж книги был уничтожен).
Как руководитель строительства канала, за этот же канал награждённый орденом Ленина, Ягода не мог пропустить такое событие. Не исключено, что Налбандян написал картину раньше указанного в художественных каталогах 1937 года, но именно в этом году замазал неугодного партийца. Кстати, концом 1930‑х датировано и полотно Владимира Александровича Кузнецова с аналогичным сюжетом и почти идентичными позами героев. Возможно, расстрелянный нарком присутствовал и там.
«Портрет И. В. Сталина» (1945)
В годы войны Налбандян находился в эвакуации в Ереване, где занимался созданием агитационных плакатов и сатирических рисунков для армянского отделения «Окон ТАСС». Также в то время он написал ряд полотен, посвящённых подвигам советских солдат. Но главное, что случилось с художником в этот период, — обращение к портретному жанру. Именно портреты прославили Налбандяна и сделали его «первой кистью Политбюро». В 1944 году художник вернулся в Москву и начал работу над своим magnum opus — портретом вождя, за который в 1946 году получил Сталинскую премию первой степени.
В статье искусствоведа Владимира Павловича Толстого, помещённой в альбоме репродукций 1955 года, говорится:
«В процессе создания этого произведения Налбандян тщательно изучал историю партии, перечитывал труды Ленина и Сталина, настойчиво работал над композицией, стремясь к предельной ясности и простоте».
В поисках вдохновения художник посещал музеи и «учился на произведениях великих живописцев решать сложнейшие задачи композиционного портрета». По словам Толстого, Налбандяну выпала честь, которой удостаивались единицы: он сделал «много этюдов с натуры, которые придали картине… жизненную достоверность и живописную ценность». Готовый портрет тут же разошёлся по всем советским газетам. Типографии печатали огромные тиражи открыток с творением Налбандяна, а художники рангом пониже делали репродукции, которые пользовались большим спросом. Критики не скупились на похвалы. Вот как описывал портрет Бабенчиков:
«В этом портрете… художнику удалось образно воплотить черты человека, образ которого бесконечно дорог и близок советским людям. И. В. Сталин изображён стоящим во весь рост. Спокойная внушительная осанка, выражающая глубокую уверенность, придаёт монументальное величие образу вождя советского народа. Во всей фигуре И. В. Сталина столько естественной простоты, что зритель невольно чувствует на себе мягкий взгляд его живых глаз и ласковую теплоту его улыбки. Кажется, будто И. В. Сталин вышел из-за рабочего стола, привлечённый чем-то ему особенно дорогим и близким. Может быть, это соратники великого полководца и кормчего советской страны. Может быть, просто советские люди, пришедшие к своему любимому вождю, учителю и другу».
На самом деле Сталин здесь выглядит несколько скованно: смущает странное расположение рук, сложенных на животе. Обычно художники «вручали» вождю трубку, книгу и прочие соответствующие его образу предметы, изображали его с вытянутой по-ленински рукой, по-наполеоновски прятали его ладонь под пальто, опирали на стол, подоконник, трибуну и так далее. Но Налбандян знал, что делал. Замысел художника раскрыл в своих воспоминаниях Дмитрий Шостакович:
«Сталин хотел быть высоким. Ручки чтоб одинаковые. Всех перехитрил художник Налбандян. На его портрете Сталин, сложив руки где-то в районе живота, идёт прямо на зрителя. Ракурс взят снизу. При таком ракурсе даже лилипут покажется великаном. Налбандян последовал совету Маяковского: художник должен смотреть на модель, как утка на балкон. Вот с этой позиции утки Налбандян и написал портрет Сталина Сталин остался очень доволен. <…> А Налбандян на деньги, полученные за портрет, построил роскошную дачу под Москвой, огромную, с куполами. Её один мой ученик остроумно назвал „Спасом на Усах“».
Из-за травмы, которую Сталин получил в юном возрасте, его левая рука была короче правой. Рост тоже был невелик — около 170 сантиметров. Налбандян искусно замаскировал эти недостатки, но не «пересластил». Видимо, обрадованный удачной находкой, художник использовал приём со сложенными руками в картине «На Крымской конференции», также написанной в 1945 году: Сталин стоит в той же позе, только повёрнут к зрителю другой стороной. И улыбка пошире.
«В. И. Ленин и И. В. Сталин у карты ГОЭЛРО» (1948)
Аббревиатура ГОЭЛРО — Государственная комиссия по электрификации России — прочно ассоциируется с именем Ленина и его знаменитым лозунгом «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны». На агитационных плакатах, посвящённых грандиозному плану, регулярно появлялось лицо Ильича, но будущего наследника рядом с ним не было — у того хватало других дел.
План электрификации был разработан в 1920 году, когда Сталин трудился за двоих: был сразу наркомом по делам национальностей (до 1923 года) и наркомом рабоче-крестьянской инспекции (до 1922 года). Впрочем, с планом ГОЭЛРО он всё-таки ознакомился, о чём писал Ленину в марте 1921 года:
«Последние три дня я имел возможность прочесть сборник „План электрификации России“. Болезнь помогла (нет худа без добра!). Превосходная, хорошо составленная книга. Мастерский набросок действительно единого и действительно государственного хозяйственного плана без кавычек. Единственная в наше время марксистская попытка подведения под советскую надстройку хозяйственно-отсталой России действительно реальной и единственно возможной при нынешних условиях технически-производственной базы».
Однако на полотне Налбандяна Сталин предстаёт перед нами в роли непосредственного советника Ленина по вопросу электрификации. Академик Глеб Кржижановский, электротехник Карл Круг и другие ключевые фигуры проекта остались за кадром. Интересно, что Сталин здесь похож на застенчивого студента, а Ленин — на преподавателя, принимающего экзамен. Он знает, что испытуемый хорошо подготовился и старается его подбодрить, а тот смущённо улыбается и неуверенно водит пальцем по карте. Это не рискованная шутка художника, а вполне уместный сюжет. Канонический Сталин, который впоследствии обзаведётся гордым званием «великого учителя», был, разумеется, преданным учеником своего предшественника.
Однако существует и другой, более ранний вариант картины, который у Бабенчикова датирован 1938 годом. На первый взгляд это почти то же самое полотно, только в зеркальном отражении. Но настроение здесь иное. Герои поменялись ролями: теперь Ленин показывает Сталину план электрификации, как будто ожидая от него одобрения или совета. Однако его соратник, кажется, настроен скептически. Внешне он уступает своему двойнику с картины 1947 года: китель выглядит неопрятно и плохо сидит, лицо хмурое, от глаз остались только тёмные полосы. Неудивительно, что картину пришлось переписать.
Интересно, что на обеих работах Сталин возвышается над Лениным. Ильич смотрит ему в лицо, но не удостаивается ответного взгляда. Он сидит на стуле в расслабленной позе, в то время как его собеседник стоит с прямой спиной и расправленными плечами, из-за чего «центр тяжести» изображения неизбежно смещается к его фигуре. Ученик готов перенять эстафету электрификации у учителя, что и сделает в будущем. Правда, действовать будет уже другими методами: в 1930‑е ряды причастных к разработке и реализации плана ГОЭЛРО заметно поредеют.
«Для счастья народа» (1949)
На картине изображено обсуждение «Сталинского плана преобразования природы». Суть его заключалась в создании крупных лесных насаждений в засушливых районах СССР. Это должно было уберечь территории от горячих юго-восточных ветров, смягчить климат и улучшить плодородность почвы (разработке плана предшествовали засуха и голод). Также планировалось создать систему орошения и внедрить новые методы земледелия. Более масштабных проектов не только советское, но и мировое сельское хозяйство ещё не видело.
Над картой будущих лесонасаждений, обсуждая план преобразования природы, склонились Сталин и его приближённые (слева направо): Вячеслав Молотов, Николай Шверник, Николай Булганин, Анастас Микоян, Никита Хрущёв, Андрей Андреев, Алексей Косыгин, Климент Ворошилов, Георгий Маленков, Лазарь Каганович. На стене — портрет вездесущего Ленина со свежим номером «Правды». Но кого-то не хватает. Неужели придворный художник, хорошо знакомый с кремлёвской элитой, забыл о великом и ужасном Лаврентии Берии?
Действительно, «забыл» — так же, как когда-то о Генрихе Ягоде. Оказывается, картина выше — исправленный примерно в 1953 году оригинал. Первая версия картины — пока ещё с Берией — была написана несколькими годами ранее и экспонировалась на Всесоюзной художественной выставке в 1949 году. Берия сидел между Ягодой и Андреевым. С картины, как и с советского политического олимпа, он навсегда исчез в 1953 году, когда был арестован и казнён.
Композиционно картина схожа с полотном «Организация социал-демократического кружка…»: художник поместил Сталина в левый верхний угол холста, сделав его центром композиции и центром притяжения для всех присутствующих. Он деловито расчерчивает карту, пока подчинённые напряжённо следят за движением его руки, словно ученики доктора Тульпа с картины Рембрандта (вспоминаем первый поход молодого Налбандяна по музеям).
Абрамова писала:
«Картина „Для счастья народа“ — серьёзный успех художника на пути к созданию большого произведения на самую волнующую и актуальную тему современности».
Бурными похвалами в адрес Налбандяна (которые на самом деле были адресованы Сталину) разразился Бабенчиков:
«Склонившись над картой, члены Политбюро с глубоким вниманием слушают любимого вождя, каждый по-своему переживая чувство радостного волнения, вызванного его мудрыми и вдохновенными словами.
Сосредоточенность общего настроения, словно пронизанного напряжённой работой мысли, верно прочувствованная художником… Скромный рабочий кабинет товарища Сталина в Кремле воспринимается как гигантская творческая лаборатория, где рождается светлое и счастливое будущее.
Грандиозность масштабов величайшего плана преобразования природы нашей страны пробуждает невольное чувство гордости, когда смотришь на это новое произведение художника».
Как известно, после смерти Сталина грандиозный план «преобразования природы» свернули. Кое-где лесополосы начали постепенно вырубать. Пришло время Хрущёва, а вместе с ним — освоение целинных земель и кукурузная лихорадка. Но Налбандяна не «вырубили» — напротив, художник пустил новые корни в свежую почву и ещё прочнее закрепился в статусе главного портретиста партийной верхушки.
«Великая дружба» (1950)
Грандиозное полотно «Великая дружба» посвящено официальному визиту Мао Цзэдуна в Москву. Китай переживал тяжёлые времена, и Председатель Мао надеялся заручиться поддержкой СССР. Этой идеей он задался ещё в 1947 году, но советское правительство долго не решалось принять гостя из Поднебесной, то и дело перенося дату поездки. Наконец, в декабре 1949 года Мао Цзэдун прибыл в Москву. В честь такого события железнодорожный вокзал столицы украсили китайскими флагами.
Согласно Толстому, замысел картины возник у художника, когда он присутствовал на приёме в честь китайской правительственной делегации. Ему было дано официальное разрешение писать гостя с натуры. И снова удача: полотно, изображающее задушевную беседу двух вождей, тепло приняли критики и публика. Толстой, правда, замечал, что картина «страдает неприятной чернотой и тяжеловесностью в тенях» (и здесь Рембрандт), но в остальном остался вполне доволен:
«Художник представил один из моментов той задушевной беседы, которая возможна лишь между настоящими друзьями-единомышленниками. За окном брезжит холодный свет раннего утра. Этот утренний свет проникает в тихий сумрак кабинета, освещённого настольной лампой. Видно, в беседе незаметно прошла ночь. Да и как иначе: ведь речь идёт о самом главном — о будущем человечества, о судьбах мира во всем мире…
Чувства глубокого взаимного уважения и тёплой дружбы выражены в образах И. В. Сталина и Мао Цзэдуна».
Но всё не так просто. Налбандян сразу даёт понять, кто тут главный. Фигура Сталина залита светом настольной лампы, а Мао Цзэдун находится немного в тени. Сталин удобно устроился в кресле с сигаретой. Он выглядит расслабленным, но остаётся начеку: левая рука, лежащая на подлокотнике кресла, готова сжаться в кулак. Гость подносит руку к сердцу, выражая признание и благодарность «старшему брату» (в то же время это можно трактовать как защитный жест). На коленях у него книга — конечно, том ленинских сочинений, — которая служит символом ученичества. Книжный шкаф советского вождя заполнен такими томами сверху донизу — тут как минимум два комплекта собрания сочинений Владимира Ильича: число томов в изданиях, вышедших до момента написания картины, не превышало 35, а на полотне Налбандяна только одна полка шкафа уже вмещает в себя около 17–18 книг.
Встреча Мао Цзэдуна и Сталина давно обросла множеством слухов, причём порой совершенно невероятных — от байки о «кошачьем туалете» до конспирологической теории о канализационной трубе, содержимое которой якобы шло из гостевой уборной прямо в советские научные лаборатории. Вдаваться в подробности не будем — их легко разыскать в Сети. Но можно с уверенностью сказать, что холст Налбандяна оказался прочнее дружбы двух держав: «Советско-китайский договор о дружбе, союзе и взаимной помощи», подписанный 14 февраля 1950 года сроком на 30 лет, на деле перестал работать уже в хрущёвскую эпоху.
Счастье художника
О сталинском периоде творчества Дмитрия Налбандяна впоследствии не упоминали ни в художественных альбомах, ни в прессе, а современных публикаций на эту тему практически не существует. После XX съезда художник, очевидно, благодаря связям, не утратил популярности. Он активно включился в создание ленинианы, которая достигла пика к концу 1960‑х, путешествовал по миру, писал портреты видных партийцев и деятелей искусства, зарубежных политиков и знаменитостей, запачканных сажей рабочих и застенчивых крестьянок. Кроме того, Налбандян неожиданно увлёкся созданием импрессионистских полотен в духе Константина Коровина, которые, кстати, замечательно продавались.
Но в одном советском издании репродукций Налбандяна нашлись две неожиданные работы. Каталог персональной выставки художника, изданный в 1986 году — том самом, когда слово «гласность» впервые прозвучало на очередном съезде партии, — содержал два изображения Сталина. Первое — этюд к знаменитому портрету 1945 года с пометкой «написано с натуры». Второе — картина «Во время войны», где Сталин был изображён у карты военных действий вместе с соратниками. Но теперь вождь находился в нижнем левом углу полотна, в то время как центральное место занимали Ворошилов, Жуков и Будённый. Интересно, что эта работа датирована 1985 годом. Однако во вступительной статье о работе Налбандяна над портретами Сталина не говорилось ни слова. Каталог издавался «на экспорт»: русский текст дублирован английским, само издание качественно оформлено и уложено в картонный короб.
Ностальгировал ли художник по прошлому? Об этом остаётся только догадываться, поскольку его воспоминания так и не были изданы, а подробной биографии вроде тех, что издаются в серии «ЖЗЛ», пока что никто не написал. Но верность реалистический живописи — навязанную или искреннюю — он сохранял до конца жизни. В 1981 году в № 25 журнала «Огонёк» вышла статья Налбандяна «Счастье художника», где говорилось:
«Искусство модерна утверждает, что художник может существовать вне натуры, в придуманной им обстановке. Но авангардисты, занимаясь пустым формотворчеством, обрекают своё искусство на гибель. <…> Ни одно самое изощрённое геометрическое построение никогда не сможет передать даже отголоска волнующей тайны, заключённой в свежести берёзового листа, а лишённая смысла абстракция не вспыхнет никогда лучистым светом женских глаз, не засияет милой в своей выразительности улыбкой ребёнка.
Не знаю, каким будет искусство ХХI века, но верю, что оно будет реалистическим…»
Читайте также «Тоталитарная утопия в картинках: Сталинская премия в области живописи».
