Конец XIX — начало ХХ века в истории России был эпохой духовного, политического и культурного кризисов. Идеалы и ценности, веками впитываемые русским обществом, давали трещину. Прежние правила жизни, связанные с сословным и патриархальным укладом, перестали работать.
Кризисные времена порождали ответное течение мысли. Целая плеяда писателей, философов, общественных деятелей стремилась предложить новые основания социальной и нравственной жизни. Фигура Льва Толстого занимает особое место среди них. Будучи не только писателем, но и оригинальным философом, Толстой стремился к созданию последовательной и непротиворечивой морали, свободной от недомолвок и «серых зон».
Писатель ставил под сомнение привычные ценности борьбы, патриотизма, воинской доблести и показывал «двойное дно» официальных штампов, используемых политиками. Считая войну узаконенным убийством, прямо запрещённым Библией, мыслитель искал подлинные основания нравственности в пацифизме и непричинении вреда живым существам.
VATNIKSTAN предлагает погрузиться в наследие Льва Толстого, как никогда актуальное в наши дни.
Кому служить?
Многие оценивают гения Толстого по его романам — «Война и мир», «Анна Каренина» и другим широко известным произведениям. Между тем в 1909 году, когда один из посетителей Ясной Поляны восторженно поблагодарил Толстого за создание «Войны и мира» и «Анны Карениной», писатель ответил:
«Это всё равно, что к Эдисону кто-нибудь пришёл и сказал бы: „Я очень уважаю вас за то, что вы хорошо танцуете мазурку“. Я приписываю значение совсем другим своим книгам».
Толстой больше всего ценил те свои произведения, в которых прослеживается его главная мысль — непротивление злу насилием. Эта идея является ключевой для пацифизма, противопоставленного национализму и милитаризму.
Философские поиски писателя хорошо иллюстрирует его «Круг чтения» — сборник цитат мировых мыслителей о добре и зле. На первой же странице — выдержки из сочинения Буки (псевдоним Александра Архангельского) «Кому служить»:
— «Заповедь о непротивлении злому точно и ясно определяет место для борьбы со злом. Место это в самом себе».
— «Мирское зло именно в том и состоит, что люди, простирая свою волю за пределы своего существа, стараются сделать там её предметом первой необходимости, то есть ставят свою волю на место воли Божией».
— «Успех оправдывает дело; победил — так и прав; правда в победе. Таково плотское, животное, языческое понятие об истине. Понятие, по которому слово „истина“ — пустой звук».
— «Непротивление, устраняя борьбу, освобождает вероятность и возможность успокоения, освобождает поле для иного, духовного взаимодействия, в котором уже другие силы и интересы».
В толстовском учении зло оказывается тесно связано с категорией власти, которая, в свою очередь, понимается как главный источник насилия (или принуждения) против личности. Согласно Толстому, повиновение власти, как и сама власть, несовместимы с честью и достоинством человека:
«Только человек, сознающий себя духовным существом, может сознавать человеческое достоинство своё и других людей, и только такой человек не унизит ни себя, ни ближнего поступком или положением, недостойным человека».
Государство, как абсолютное воплощение принципа власти, писатель уподоблял вооружённым грабителям, которые притесняют простых тружеников. Философские поиски привели Льва Толстого к утверждению последовательного анархизма. Однако, в отличие от прочих анархических течений XIX века, учение писателя носило религиозный характер. Одна из книг, посвящённых критике власти (не только светской, но и церковной) так и называется: «Царство божие внутри вас».
Исследователь Павел Иванович Бирюков выделяет ключевое основание толстовского анархизма:
«Человек, духовно возродившийся, усвоивший себе христианское учение, носит в себе самом ненарушимый божественный закон любви и правды, который уже не нуждается в подкреплении человеческими законами».
Первая ступень
Писатель утвердился в своих воззрениях, когда познакомился с индийской духовной литературой: пуранами, упанишадами, «Махабхаратой», «Законами Ману». Толстой полагал, что совершенствование качеств отдельной личности тесно связано с окружающей её культурой. Он брал во внимание все стороны быта: питание, образование, язык, повседневную жизнь, труд, этику общения.
В сочинении «Первая ступень» Толстой пишет, как важно быть последовательным в приобретении нужных для доброй жизни качеств:
«Дорог этот признак преимущественно не для того, чтобы распознавать истинность стремлений к доброй жизни в других, но для распознавания её в самом себе, так как мы в этом отношении склонны обманывать самих себя ещё более, чем других».
Первой ступенью духовного роста Толстой считал воздержание, прежде всего в питании:
«В нашу жизнь въелось столько диких, безнравственных вещей, особенно в ту низшую область первого шага к доброй жизни, — отношения к пище, на которое мало кто обращал внимания, — что нам трудно даже понять дерзость и безумие утверждения в наше время христианства или добродетели с бифстексом».
Мыслитель решительно обличал культ еды, считая его преградой для развития человеческих качеств:
«В низшем, в среднем быту ясно видно, что праздник, похороны, свадьба — это жраньё. Так там и понимают это дело. Жраньё так заступает место самого мотива соединения, что по-гречески и по-французски свадьба и пир однозначащи».
Писатель не раз бывал на мясной бойне, видел мучения животных, которых заживо забивают, сдирают кожу. Впоследствии Толстой стал одним из главных идеологом вегетарианского движения по всему миру. Отказ от употребления животных в пищу он считал непременным условием моральной последовательности, полного отказа от насилия:
«Движение это должно быть особенно радостно для людей, живущих стремлением к осуществлению царства божия на земле, не потому, что само вегетарианство есть важный шаг к этому царству (все истинные шаги и важны, и не важны), а потому, что оно служит признаком того, что стремление к нравственному совершенствованию человека серьёзно и искренно».
У Толстого было много последователей, которые подтверждали своей жизнью сказанное писателем. В публицистических статьях Лев Николаевич приводил их в пример:
«Молодые, добрые, неиспорченные люди, особенно женщины и девушки, чувствуют, не зная, как одно вытекает из другого, что добродетель не совместима с бифстексом, и как только пожелают быть добрыми, бросают мясную пищу».
Непротивление и протест
Толстой убеждён, что основные источники насилия — государственная власть и революционеры: обе силы используют принуждение, хоть и с разными целями. Писатель же был уверен, что люди способны стать морально самостоятельными. Он считал, что человек не бросается на другого не из страха судов и тюрем, а потому, что люди любят и жалеют друг друга.
Ключ к верному устройству общества Толстой видел в полном отказе от силового давления на волю и решения других, в том числе со стороны государства. Ценность человеческой личности, по какую бы сторону баррикад она ни находилась, мыслитель считал непререкаемой.
Религиозное благоговение перед свободной личностью — главная причина, по которой Толстой категорически не принимает насилие — даже как форму протеста или революционный метод. Если власть и насилие — это чистое зло, то победить его путём борьбы невозможно. Ведь соперничество и принуждение — это и есть основной инструмент для господства. Победить такое зло, согласно Толстому, можно, лишь сознательно уклонившись от участия «в делах его». Именно здесь лежит философское основание идеи непротивления.
Писатель был убеждён: упразднить государство можно лишь путём непротивления, мирного и пассивного воздержания каждого члена общества от всех государственных обязанностей — военной, податной, судебной. А также за счёт сознательного уклонения от всех видов должностей, от пользования учреждениями и от всякого участия в какой бы то ни было — легальной или революционной — политической деятельности.
Ненасильственное сопротивление вовсе не было для Толстого отвлечённой концепцией. Наоборот, он считал, что только эта форма протеста может быть эффективной в условиях политического кризиса, нараставшего в России в начале ХХ века. Одним из важнейших его аспектов стал земельный вопрос. Реформы, начавшиеся со второй половины XIX века, не решили проблему малоземелья и не оправдали ожиданий крестьян.
Многие жители сёл в поисках лучшей доли отправлялись в города, но и там сталкивались с нищетой и неустроенностью. Ещё в 1884–1886 годах писатель публикует трактат «Так что же нам делать?», в котором с горечью констатирует:
«У мужика не хватало хлеба, чтобы кормиться, а у помещика была земля и запасы хлеба, и потому мужик остался тем же рабом».
Решить вопрос Толстой предложил радикально. В январе 1902 года, находясь в Крыму, мыслитель пишет письмо Николаю II. Он призывает ликвидировать право частной собственности на землю, чтобы обуздать «сверху» «всё то социалистическое и революционное раздражение, которое теперь разгорается среди рабочих и грозит величайшей опасностью и народу, и правительству». Крупную земельную собственность писатель считал неправедно нажитой, видел в ней наследие эпохи завоеваний и грабежей.
К октябрю 1905 года бастовало уже около двух миллионов рабочих, а их интересы поддержали радикальные партии. Однако всех борцов за права крестьян и рабочих, признающих насилие методом борьбы, Толстой уподоблял человеку, тянущему за связывающие его верёвки. Путы от этого не порвутся, а узлы затянутся только туже.
«„Познаете истину, и истина сделает вас свободными“. Истина же в том, что „рабочие люди“ (крестьяне и фабричные) должны избавиться от общей со своими поработителями черты поведения, склонности жить не по-Божьи, заботиться о том, „как бы, пользуясь нуждою ближнего, устроить своё благосостояние“».
(«К рабочему народу», 1902 год)
Идеи ненасильственного протеста так и не возобладали в России, но победили в другой части света. Под влиянием переписки с Толстым индийский политический лидер Мохандас Ганди разработает учение о сатьяграхе — тактике ненасильственной борьбы за независимость Индии от Великобритании. Главные её принципы — несотрудничество и гражданское неповиновение.
Толстого считали безнадёжным идеалистом, однако его идеи были не только тепло восприняты в Индии, но и дали свои плоды. Махатма Ганди призвал индийцев не бороться с Британской империей, а просто отказаться участвовать в делах колониальных властей — не служить англичанам, не платить налоги, не работать в администрации. И власть Великобритании, не один век правившей Индией, рухнула за пару десятилетий.
Отношение Толстого к войне и патриотизму
«…одурённые молитвами, проповедями, воззваниями, процессиями, картинами, газетами, пушечное мясо, сотни тысяч людей однообразно одетые, с разнообразными орудиями убийства, оставляя родителей, жён, детей, с тоской на сердце, но с напущенным молодечеством, едут туда, где они, рискуя смертью, будут совершать самое ужасное дело: убийство людей, которых они не знают и которые им ничего дурного не сделали».
(«Одумайтесь!»)
Лев Толстой знал, как пахнет порох, поэтому прекрасно понимал, о чём пишет. Ещё юнкером 17 и 18 февраля 1852 года Толстой участвовал в Кавказской войне — в сражении в Маюртупском лесу, на переправе через Гашень и в атаке на Мичике. В 1856 году 26-летний Толстой командовал батареей в ходе Крымской войны.
Военные будни оставляли тягостное впечатление. Сидя в крымских окопах, Толстой отмечал в дневнике:
«И эти люди — христиане, исповедующие один великий закон любви и самоотвержения, глядя на то, что они сделали, не упадут с раскаянием вдруг на колени перед тем, кто, дав им жизнь, вложил в душу каждого, вместе со страхом смерти, любовь к добру и прекрасному, и со слезами радости и счастья не обнимутся, как братья? Нет! Белые тряпки спрятаны — и снова свистят орудия смерти и страданий, снова льётся честная, невинная кровь и слышатся стоны и проклятия».
Пережив ужасы боевых действий в юности, постепенно Толстой пришёл к убеждению, что ведение войн несовместимо с требованиями христианской и просто человеческой совести. Он последовательно критиковал конфликты, случившиеся при его жизни: от Англо-бурской до Русско-японской.
Излюбленный приём Толстого: вернуть словам их реальный смысл, затемнённый устоявшимися клише. Слово «война» кажется привычным, обозначающим что-то нужное и оправданное. Однако писатель считал, что гораздо честнее говорить об убийствах, причём массовых. И тем самым сорвать парчу стыдливого умолчания, показать явление в его реальной неприглядности.
Трактат Толстого «Царство Божие внутри вас», изданный в 90‑х годах XIX века, содержит такие слова:
«Один человек не должен убивать. Если он убил, он преступник, он убийца. Два, десять, сто человек, если они делают это, — они убийцы. Но государство или народ может убивать, сколько он хочет, и это не будет убийство, а хорошее, доброе дело. Только собрать побольше народа, и бойня десятков тысяч людей становится невинным делом».
На протяжении всей жизни Толстой считал войну признаком помутнения рассудка. Ещё в «Севастопольских рассказах», опубликованных в 1855 году под впечатлением от боевых действий в Крыму, автор писал:
«Одно из двух: или война есть сумасшествие, или ежели люди делают это сумасшествие, то они совсем не разумные создания, как у нас почему-то принято думать».
Со временем писатель пришёл к выводу, что это сумасшествие не возникает само по себе — оно исподволь подогревается властями. Оправдание войны находит удобную почву под маской патриотизма, который Толстой принялся беспощадно обличать. В 1900 году он подверг этот феномен всеобъемлющей критике в статье «Патриотизм и правительство». Приведём наиболее важные цитаты из неё:
«Всякий чиновник тем более успевает по службе, чем он более патриот; точно так же и военный может подвинуться в своей карьере только на войне, которая вызывается патриотизмом. Патриотизм и последствия его — войны — дают огромный доход газетчикам и выгоды большинству торгующих. Всякий писатель, учитель, профессор тем более обеспечивает своё положение, чем более будет проповедывать патриотизм. Всякий император, король тем более приобретает славы, чем более он предан патриотизму».
«Все народы так называемого христианского мира доведены патриотизмом до такого озверения, что не только те люди, которые поставлены в необходимость убивать или быть убитыми, желают или радуются убийству, но и люди, спокойно живущие в своих никем не угрожаемых домах в Европе… находятся в положении зрителей в римском цирке и так же, как и там, радуются убийству и так же кровожадно кричат: Pollice verso!»
В 1904 году под впечатлением от начавшейся Русско-японской войны Толстой публикует статью «Одумайтесь!», текст которой широко расходится по стране в виде брошюр. Автор не только последовательно излагает в ней причины своего неприятия милитаризма, но и приводит множество цитат из наследия мировых писателей и философов, близких ему по духу. Так, в одном из эпиграфов Толстой приводит слова Ги де Мопассана, чтобы напомнить публике про истинное лицо войны:
«Воевать — это „без отдыха ходить день и ночь, ни о чём не думать, ничего не изучать, ничему не научаться, ничего не читать, не быть полезным никому, загнивать в нечистоте, спать в грязи“».
Для писателя война была похожа на помешательство, поэтому он не верил в антивоенные конференции или лозунги. Он обращал внимание на то, что сам смысл слов, особенно в военное время, последовательно искажается пропагандой:
«Ничто очевиднее речей господина Муравьёва и профессора Мартенса о том, что японская война не противоречит Гаагской конференции мира, ничто очевиднее этих речей не показывает, до какой степени среди нашего мира извращено орудие передачи мысли — слово — и совершенно потеряна способность ясного, разумного мышления. Мысль и слово употребляются не на то, чтобы служить руководством человеческой деятельности, а на то, чтобы оправдывать всякую деятельность, как бы она ни была преступна».
Не только пропаганда, оправдывающая применение оружия, но и сами войны, согласно Толстому, абсурдны. Затраты, которые они порождают, не соответствуют никаким разумным расчётам:
«Поводы к войнам всегда такие, из-за которых не стоит тратить не только одной жизни человеческой, но и одной сотой тех средств, которые расходуются на войну (на освобождение негров истрачено в много раз больше того, что стоил бы выкуп всех негров юга)».
При этом войны никогда не выгодны тем, кто в них участвует, сливки всегда снимает кто-то другой: они «дают огромный доход газетчикам и выгоды большинству торгующих».
Толстой отмечал, что военные конфликты расчеловечивают, «развращают, озверяют людей». И речь не только об убийствах на фронте. Война порождает нездоровые социальные явления, она увеличивает градус насилия даже в тылу:
«Правительство возбуждает и поощряет толпы праздных гуляк, которые, расхаживая с портретом царя по улицам, поют, кричат „ура“ и под видом патриотизма делают всякого рода бесчинства…»
Наконец, война всегда неотделима от пропаганды и неизбежно приводит к притуплению критического мышления. Не только сокровищница мировой мысли, предостерегающая от смертей и разрушений, но даже сам здравый рассудок остаётся невостребованным в такие дни:
«Как будто не было ни Вольтера, ни Монтеня, ни Паскаля, ни Свифта, ни Канта, ни Спинозы, ни сотен других писателей, с большой силой обличавших бессмысленность, ненужность войны…
Посмотришь вокруг себя на то, что делается теперь, и испытываешь ужас уже не перед ужасами войны, а перед тем, что ужаснее всех ужасов, — перед сознанием бессилия человеческого разума. То, что единственно отличает человека от животного, то, что составляет его достоинство — его разум, оказывается ненужным, бесполезным, даже… вредным придатком».
А на пустующее место разума приходят древние страсти и инстинкты, «всеобщая, газетная ложь, всё это одурение и озверение». Таким образом, в трактовке писателя война — апофеоз абсурда и страдания, бессмысленного и беспощадного.
Толстой считал, что основная причина войн состоит в несовершенном нравственном состоянии человека. Любые военные действия яснополянский мудрец считал прямым нарушением библейской заповеди: «Не убий!» Но при этом война для него — это логичное следствие того, что люди не живут установлениями Христа и в мирное время. Толстой полагал, что даже христианские церкви отошли от учения своего основателя и начали поощрять заблуждения. Получалось так, что всё общество сбилось с пути.
В этом убеждении автор не был одинок. Близкий друг писателя Александр Архангельский писал:
«Нет на земле большей святыни — святыни человека, живого носителя божества. А между тем мы видим, что то, что происходит от человека, изделия, вымыслы и дела человеческие возвеличиваются выше человека, творение ставится выше творца…»
Толстой с почтением относился к Буке и его идеям, говорил о нём: «Он живёт Богом». Также как и Толстой, Архангельский отвратился от церкви и духовенства, жил внецерковным христианством. Интересно, что сам Бука являлся скромным выходцем из семьи священников и даже учился в бурсе (церковной семинарии). Вместе с Толстым Архангельский последовательно протестовали против царя, госслужащих и священноначалия, стремясь утвердить идеи, которые представлялись им истиной христианства.
Лев Николаевич считал, что учение Христа со временем исказилось в церкви. Иначе как выходит, что священнослужители оправдывают войну в нарушение не только ветхозаветной заповеди, но и призыва Иисуса возлюбить врагов? Толстой стремился стать более последовательным христианином, чем критикуемые им теологи и священники, настойчиво требовал от себя и других буквального исполнения предписаний Библии. И даже отважился на собственный перевод Евангелия, предварительно изучив необходимые древние языки. Работа над ним была завершена в 1882 году, однако цензура не позволила публикацию труда в России. Впервые «Четвероевангелие» Толстого увидит свет не на родине автора, а в Англии.
Согласно семейному преданию, в роду Толстого по отцовской линии были настоящие воины-монахи, а именно — тамплиеры. По сообщению Черниговской летописи, во времена гонений некто Индрис или Анри де Монс укрылся на русской земле и принял крещение со своими сыновьями. Эту версию отстаивал один из потомков писателя. Познакомиться с ней можно в книге «Опыт моей жизни», составленной из отрывков автобиографии Льва Львовича Толстого.
Если предание соответствует истине, то, возможно, именно от храмовников Толстой унаследовал мятежный дух свободолюбия и протеста против власти и церкви.
Критика идей Толстого
Уже после Великой Октябрьской революции, в 1925 году, философ Иван Ильин, находясь в эмиграции, в труде «О сопротивлении злу силой» выступит с критикой идей Толстого. К тому времени толстовство уже давно утратило популярность. Однако именно идею непротивления злу насилием Ильин считал одной из причин мягкотелости интеллигенции, приведшей к победе революции большевиков.
По мнению Ильина, Толстой, судя о добре и зле, делал это без «верного духовного опыта в восприятии и переживании зла, любви, добра и воли и, далее, нравственности и религиозности». Философ считал, что толстовцы просто снимают проблему зла, бегут от неё.
Правильный духовный опыт Ильин отождествлял с православной практикой религиозности — её примеры можно найти в его же «Книге тихих созерцаний». Известно, что Толстой и его последователи сознательно отказались от православия.
Прежде чем спорить с толстовством, Ильин приводит основные положения этого учения. В чём же Толстой, по мнению философа, ошибается? Например, в том, что, отрицая глубинное и даже мистическое зло, видит вместо него лишь заблуждения, ошибки, слабости и бедствия. Если бы зло и присутствовало в других людях, то надо от него отвернуться, не судить и не осуждать за него — тогда его всё равно что не будет. Любить — значит жалеть человека, не огорчать его. Нравственный человек заботится о самосовершенствовании и предоставляет другим свободу действия, отказываясь навязывать другим свою волю и усматривая во всём происходящем «волю Божью». Все эти мысли, увиденные у Толстого, Ильин отвергает.
Эмигрантский философ делает вывод:
«Таким образом, всё его философское учение исходит из чувства жалостливого сострадания и доктринерского рассудка. Все миросозерцание Льва Толстого сводится к тезису: „надо любить (жалеть); к этому себя приучать; в этом находить блаженство; всё остальное отвергнуть“».
Приводя положения учения Толстого (иногда кажется, что Ильин спорит не с самим толстовством, а со своим представлением о нём), философ настаивает: отказаться от противодействия грабителю или убийце — значит стать соучастником преступления.
По мнению Ильина, непротивление не способно спасти реальных людей от настоящего зла. Для этого нужна внешняя сила – такая, как государство. Ильин считал, что только сильная политическая власть — которая не связана интересами и потребностями отдельной личности — может утверждать и охранять условное добро. Зло же, по Ильину, всегда личностно, оно носит характер чисто человеческого произвола. Задача власти – сдерживать позывы низменной человеческой природы. Если понадобится, силой полиции или армии. Отсюда критика идеи Толстого о личной свободе от государства. Ильин утверждает необходимость делать зло ради добра:
«Жить не светлыми, но тёмными лучами любви, от которых она становится суровее, жёстче, резче и легко впадает в каменеющее ожесточение».
Соответственно философии сложились и политические симпатии Ильина. Он был последовательным идеологом национализма и Белого движения, жёстким критиком коммунизма. Его идеалом была либо авторитарная православная монархия, либо православная же диктатура. Либеральную демократию и сам принцип народовластия философ принимал в штыки, считая, что править должны только лучшие представители страны: «Масса может иметь значение в драке, но сила её суждения остаётся жалкою». Идее демократии Ильин противопоставлял пафос преклонения перед национальным вождём.
После высылки из Советской России Ильин преподавал в берлинском Русском научном институте, участвовавшем в Лиге Обера (Международная антикоммунистическая лига). В эту же лигу входила НСДАП. Отметим взгляд Ильина на фашизм: он считал его более предпочтительным, чем коммунизм, и оставался при этом мнении даже после 1945 года.
Справедлива ли критика Ильина?
Можно ли говорить об отсутствии верного духовного опыта в восприятии и переживании зла, любви, добра, воли, нравственности и религиозности у самого Толстого (о последователях умолчим)? Конечно же, нет.
Вся жизнь писателя, отражённая в его творчестве, — череда духовных взлётов и падений, с постепенным восхождением на вершины мысли и духа, воли и самоотречения. Книги и личные записи яснополянского старца позволяют по достоинству оценить объём внутренней работы и борьбы, которую вёл Лев Николаевич.
Его учение было основано на философии целого ряда мыслителей, из трудов которых Толстой стремился почерпнуть самое важное. Среди них: апостол Павел, немецкий реформатор Мартин Лютер, французский учёный и религиозный писатель Блез Паскаль, Лао Цзы и многие другие. Из «Круга чтения» мы видим, что идеи «несопротивления злу» во многом почерпнуты из трудов Александра Архангельского.
Лев Толстой в истории и культуре России занимает совершенно уникальное место. Будучи дворянином, привыкшим к обеспеченному комфорту, он порвал с обычаями своего социального слоя, предпочёл роскоши суровую жизнь аскета. Оставаясь ветераном Крымской кампании, значительную часть жизни он осуждал войну и институт армии. Космополит по убеждениям, он наполнял свою религиозную философию идеями духовных учений со всего света. Но в то же время сохранял неразрывную связь с русской культурой — как в дворянском, так и в крестьянском её изводе.
Философия Толстого для эпохи заката царской России была настолько же оригинальна, насколько и своевременна. Она остаётся актуальной и в наши дни — и, наверное, останется таковой в любую другую эпоху. От критических вопросов, которые задаёт писатель, нельзя увернуться: они всегда бьют точно в цель, требуя ответственного рассуждения и работы критической мысли. Пожалуй, столь независимого, оригинального и системного критика российское общество не знало ни в XIX веке, ни даже сейчас.
Толстой был убеждён: если человек возьмёт для себя за правило последовательность и честность во всех мыслях и действиях, это убережёт его от большинства бед, даже глобальных. Попадает в ловушку лишь тот, кто «сам обманываться рад».
Ранее мы посвятили писателю цикл материалов «Огонь, вода и медные трубы Льва Толстого»:
- Часть I. О молодости и военной службе.
- Часть II. О работе над «Войной и миром», а также первых шагах в философии.
- Часть III. О семье, отлучении от церкви и мировом признании.
