Осенью 1908 года Старый Свет чуть не скатился в пучину общеевропейской войны. Желание Австрии присоединить к себе Боснию привело к такому витку напряжённости, который повторится ещё раз лишь в 1914 году. В этих событиях не последнюю роль сыграл российский министр иностранных дел Александр Извольский, который рассчитывал провести изящную, как ему казалось, комбинацию и добиться значительных выгод для своего отечества.
Как Европа подошла к кризису, почему Извольский решил договориться с Австро-Венгрией и пытался действовать за спиной правительства и чем закончилось самоуправство главы российской внешней политики, рассказывает Никита Николаев.
Боснийский узел
«…Не знаю, почему, [страна] заслужила в сербском народе титул „хвалёной“ или „хвалящийся“ Босны […] как я скоро удостоверился, и хвалиться ей нечем, и хвалить её не за что», — писал в середине XIX века российский славист Александр Гильфердинг о Боснии, входившей в то время в состав Османской империи. Регион в большинстве своём был населён славянами, принявшими ислам после турецких завоеваний, — босняками. Помимо этого, существовали православные сербские и католические хорватские анклавы. Босния управлялась османским наместником, а на местах власть принадлежала боснийской аристократии.
В 1878 году в ходе Берлинского конгресса, собранного канцлером Отто фон Бисмарком по случаю завершения очередной русско-турецкой войны, европейские державы не только пересмотрели итоги конфликта, но и договорились о небольшом переделе территорий Блистательной Порты. Так Босния фактически оказалась в зоне влияния Австро-Венгрии — империя Габсбургов оккупировала регион, при этом де-юре он оставался частью Османской империи.
Этот факт серьёзно бил по позициям России и её союзницы, Сербии. Белградские политики лелеяли мечту о создании «Великой Сербии», которая объединила бы родственные народы на Балканах. Босняки считались такими же сербами, только принявшими ислам. Присутствие австрийцев серьёзно понижало шансы на реализацию этих устремлений, но Россия ничего поделать не могла: ослабленный после войны Петербург был вынужден согласиться с новым положением вещей.
После этого боснийский вопрос оказался заморожен. Австро-Венгрия, Германия и Россия были связаны «союзом трёх императоров». Спорные вопросы державы предпочитали не поднимать. Босния оставалась в подвешенном состоянии вплоть до начала XX века.
Балканы разогреваются
К этому времени внутренний кризис в Османской империи прогрессировал. Страну не спасли реформы Танзимата, «больной человек Европы» становился ещё более больным. В новых условиях европейские державы постепенно отказывались от использования Стамбула в качестве противовеса Российской империи — тем более что к этому времени фактически сложились основные военно-политические блоки: Антанта и Тройственный союз.
Ситуация на Балканах становилась горячее. Множились претензии молодых и амбициозных соседей (Сербии, Болгарии и Греции) к Османской империи, да и в европейских провинциях некогда могучей Порты было неспокойно. Чувствуя ослабление центральной власти, славяне и православные часто не подчинялись туркам: это выражалось в постоянных волнениях населения, которое часто получало поддержку у независимых соседей. У Стамбула недоставало политической воли решить проблему — поэтому на помощь приходили великие державы.
В 1903 году Николай II и Франц-Иосиф подписали в австрийском Мюрцштеге соглашение, по которому державы стали гарантами административных реформ в подконтрольных Османской империи частях Македонии. В широком смысле императоры фактически договорились о сохранении статус-кво на Балканах. Но дальнейшие события показали, что соглашение было временным.
Поражение в Русско-японской войне и Революция 1905 года снизили международное влияние России, в том числе и её позиции на Балканах. В Османской империи тоже было неспокойно. Близилась младотурецкая революция. Молодые офицеры, недовольные текущим положением в стране, стремились под знаменем тюркского национализма провести необходимые реформы и сделать Османскую империю великой снова.
Конечно, перемены ситуации не могли не заметить в европейских столицах. Одной из первых подняла голову Австро-Венгрия: учитывая слабость России и туманное будущее Османской империи, в Вене решили упрочить своё положение на Балканах. Прежде всего за счёт Боснии, которую уже давно пора было присоединить де-юре.
«Русофил» фон Эренталь
Главным действующим лицом развернувшейся в 1908—1909 годы драмы стал австрийский министр иностранных дел Алоиз Лекса фон Эренталь. Опытный дипломат занял должность незадолго до начала кризиса. При этом его нельзя было назвать русофобом или сторонником жёсткой линии в отношении России. До назначения на пост главы внешней политики империи Габсбургов Эренталь долгое время работал послом в Санкт-Петербурге, хорошо знал русский язык и особенности российской политической жизни.
Уже на посту министра иностранных дел в 1906 году Эренталь пытался поддерживать наследие «союза трёх императоров»:
«…хотелось бы со всеми предосторожностями, самым внимательным образом иметь в виду желательность дальнейшей консолидации наших с Германией отношений с Россией, хотя бы уже для того, чтобы воспрепятствовать угрозе закрепления англо-русской дружбы».
Главной причиной сближения Эренталь, консерватор по убеждениям, считал противодействие социалистической угрозе. В этом смысле он до поры отстаивал идею о необходимости поддержания статус-кво на Балканах.
Но, как известно, в 1908 году ситуация изменилась. Эренталь начал зондировать почву в европейских столицах относительно возможной аннексии Боснии. Барон смог договориться с Италией, занял нейтральную позицию в будущем конфликте Рима и Стамбула из-за Ливии, а самому султану пообещал внушительную компенсацию. Германский кайзер Вильгельм II поддержал союзника. Париж и Лондон не показали особой заинтересованности. Оставалось самое сложное — договориться с Россией.
План Извольского
Должность министра иностранных дел Российской империи занимал Александр Петрович Извольский, тоже опытный дипломат, до этого работавший посланником в Копенгагене. Он слыл англофилом и сторонником реформ в ведомстве, доставшемся ему в наследство от Владимира Ламсдорфа. В первые годы пребывания на посту Извольский, как и его австрийский коллега, публично поддерживал сохранение сложившегося на Балканах положения:
«Россия по-прежнему не ищет никаких территориальных приобретений на Балканском полуострове и стремится лишь к улучшению судьбы христианского населения Турции, к мирному развитию балканских стран и сохранению status quo». (Из выступления А. П. Извольского перед Государственной думой, 4 апреля 1908 года, здесь и далее все даты по новому стилю).
Впрочем, к этому времени до министра дошла информация о том, что Австро-Венгрия готовит аннексию Боснии. В голове Извольского родилась комбинация: согласиться с притязаниями Австро-Венгрии в обмен на благожелательную позицию Вены относительно режима черноморских проливов. Россия стремилась установить свободный проход своих военных кораблей через Босфор и Дарданеллы.
Министр рассчитывал, что другие европейские державы (главным образом, Франция и Великобритания) не будут чинить препятствий на пути его плана. В июне 1908 года во время визита Николая II в Лондон Извольский провёл переговоры с заместителем британского МИД Чарльзом Гардингом. Неизвестно, что конкретно обсуждали дипломаты, но российский министр почувствовал уверенность в правильности плана. Он незамедлительно телеграфировал в Вену с предложением обсудить аннексию Боснии и статус проливов.
Министр работает с общественным мнением
Извольский действовал на свой страх и риск и понимал, что во многом его карьера зависит от успеха всей комбинации. О ней, помимо самого министра, знал лишь император и его заместитель, дипломат Николай Чарыков. Оба были поставлены в известность постфактум. Впрочем, Николай II поддержал министра, которому глубоко доверял.
Перед очной встречей с австрийским коллегой Извольский через Чарыкова решил подготовить российское общественное мнение к скорому соглашению. Он писал своему заместителю:
«Австрия, в силу тех или иных причин, решила присоединить Боснию и Герцеговину. Мы об этом своевременно узнали. Мы, конечно, тотчас же указали ей на опасные последствия, и, благодаря нашим увещаниям, она согласилась на эвакуацию Санджака. Но что дальше? Ограничиться бесплодным протестом? Не объявлять же войну. Отсюда прямой переход к компенсациям и гарантиям в пользу России и балканских государств».
Ставка была сделана на консервативную газету «Новое время». Отдельные переговоры шли с Александром Гучковым. Кроме этого, к «обработке прессы» был подключён дипломат Александр Гирс, на тот момент глава Газетной экспедиции МИД. Чарыков пишет Извольскому:
«После доверительного совещания Гирса с редакторами газет „Новое время“, „Слово“ и „Речь“ этому предприятию положено, по-видимому, благоприятное начало, выразившееся в серьёзных, но и достаточно умеренных заметках в сегодняшних номерах первых названных газет».
Постепенно в прессе появлялись статьи, в которых Австрия осуждалась как агрессор, а Россия представала единственной защитницей православных христиан Балкан. Так Извольский планировал подготовить общественное мнение к договору: Россия, конечно, не согласна с аннексией, но за это она потребует благоприятный режим черноморских проливов, о котором мечтала уже несколько десятков лет.
На бумаге план выглядел максимально надёжным. 15 сентября Александр Извольский и Алоиз фон Эренталь встретились в замке Бухлау в Южной Моравии.
Всё идёт по плану
Переговоры шли трудно. На протяжении двух дней министры обсуждали различные варианты предполагаемого соглашения, пока не выработали примерное содержание. Россия соглашалась на аннексию Боснии Австрией. Взамен Вена поддерживает не только сама, но и пытается склонить Берлин согласиться с установлением нового режима черноморских проливов. Болгарское царство становится полностью независимым. И последнее — самое важное, на чём фактически строилась вся конструкция Извольского, — страны должны были объявить о соглашении одновременно.
Российский министр был окрылён: он смог добиться пересмотра условий, вот уже три десятка лет буквально душивших Россию — при этом достиг такого успеха малой кровью. Фактически Босния и так принадлежала Австрии, теперь это положение лишь официально фиксировалось на бумаге.
В западной и российской прессе начали появляться сообщения о переговорах Извольского и Эренталя. Русские националисты в первое время публиковали сдержанные материалы по договорённостям с МИД, однако это длилось недолго. 15 сентября «Новое время» забило тревогу:
«Очевидно… исподволь подготовляется новая ликвидация Берлинского конгресса. Отдаёт ли себе наша дипломатия ясный отчёт в надвигающихся событиях? Опасаемся, что дипломатия делает неверную оценку положения, создающегося помимо неё, или, что ещё печальнее, вследствие её близорукого попустительства».
Извольский же продолжил европейское турне, во время которого рассчитывал ещё раз, уже окончательно, подтвердить либо нейтральное, либо благожелательное отношение других держав к будущему договору. Первой на очереди была Италия. В Риме он получил полную поддержку, там же составил памятную записку о соглашении с Австрией и отправил её Николаю II. Император одобрил текст министра.
Открытие для Совета министров
Пётр Столыпин узнал о событиях, произошедших в Бухлау, из европейских и русских газет. Премьер-министр не понимал, как Извольский мог не поставить в известность правительство о таком важном шаге. Ситуацию разъяснил Чарыков. 19 сентября он рассказал членам Совета министров о комбинации, которую провернул Извольский. Особенно недоумевали Столыпин и министр финансов Владимир Коковцов. Они резонно заметили, что дело выглядит таким образом, что Россия выступила сообщницей Австрии в деле аннексии Боснии, а взамен получила умозрительное обещание в вопросе, которое зависит от всех европейских держав.
Столыпин отправился к императору узнать, в чём же дело. О результатах встречи вспоминал Коковцов:
«По существу же дела у Столыпина осталось совершенно определённое впечатление, что Государь глубоко возмущён этим инцидентом и прямо сказал Столыпину, что ему просто не хочется верить, чтобы Извольский мог сыграть такую недопустимую роль, которой он поставил и себя и Государя в совершенно безвыходное положение. <…> Столыпин сказал мне, что Государь два раза отметил, что ему в особенности противно, что всякий скажет, что русский министр получил от своего Государя полномочие без всякой надобности обещать нашу помощь Австрии в присоединении Боснии и Герцеговины, когда это дело всех подписавших Берлинский трактат, и мы должны быть последними, кто мог бы брать на себя какое-либо решающее участие в таком деле».
Совет министров предписал Извольскому вернуться в Петербург. Однако дипломат продолжил европейский вояж в надежде договориться с другими странами и довести дело до конца. От этого зависела уже не только судьба комбинации, но и карьера самого министра. Чарыков, до этого помогавший начальнику, внезапно перешёл на сторону Петра Столыпина. В воспоминаниях дипломат мотивировал это следующим образом:
«После хорошо обдуманного размышления я решил примкнуть к П. А. Столыпину, и это было бы лучше, чем вызвать его отставку, поскольку она могла бы неизбежно ускорить процесс той реакции, которую до сих пор он один был в состоянии остановить».
Крах планов Извольского
5 октября 1908 года Австрия официально объявила об аннексии Боснии. Газета «Речь» спрашивала:
«…Знал ли о готовящихся событиях русский министр Извольский? И если знал, то что он предпринял, чтобы предупредить тот тяжёлый удар, который наносится интересам славянства с аннексией Боснии и Герцеговины?»
Извольский был ошеломлён: он и Эренталь договаривались выступить вместе — а вышло так, что австрийский коллега обвёл его вокруг пальца. Общественное мнение в России и Сербии бурлило. Последние переживали аннексию особенно остро, поскольку рассчитывали в будущем сделать Боснию частью своей страны. На следующий день Сербия и Черногория объявили мобилизацию. Политики страны с надеждой смотрели на «русского медведя», который не мог оставить их в беде.
«Национальному праву сербского народа угрожает опасность. Кто такие эти люди, живущие в Боснии, и какие они должны иметь права как народ, это братья, известно. Ныне нет в мире никакого другого, кроме сербов, народа, который бы ранее, или в настоящее время жил в Боснии. Сербы там находились до возникновения государства Карла Великого, и, следовательно, тем более до возникновения тех государств, которые образовались из державы Карла Великого». (Председатель сербской Народной скупщины Любомир Йованович, 12 октября 1908 года.)
Российский министр иностранных дел в Лондоне и Париже попытался договориться с союзниками о новом режиме проливов и пересмотре пунктов Берлинского трактата — но в европейских столицах встретили Извольского холодно. Великобритания заявила, что согласна на открытый доступ для судов всех стран без исключения. В этом британцев поддержала Германская империя. Министр был вынужден вернуться в Петербург.
Извольскому предстояло держать ответ перед Советом министров. Об этом ему сообщил в личном письме Пётр Столыпин. Сотрудник МИД Александр Савинский вспоминал:
«Я застал Извольского над этим письмом Столыпина. Он стал горько жаловаться на затруднительность своего положения, которое усугублялось нападками русского общественного мнения. Он говорил, что при этих условиях ему будет трудно сохранить в своих руках руководство внешней политикой».
В конце октября Совет министров принял решение не соглашаться на аннексию и оттягивать ситуацию. При этом об отставке самого Извольского речи не шло — во время дипломатического кризиса этот шаг казался правительству гибельным. Впрочем, министру ещё предстояло держать ответ перед Государственной думой. Недели до выступления прошли в совещаниях с представителями фракций и чтении критики в свой адрес в газетах. Нападки на министра проникли и в зарубежную печать. Российский посланник в Токио Николай Малевский-Малевич писал уже упоминавшемуся Савинскому:
«Вы не можете представить себе, как вредно отражаются на престиже русского правительства постоянные нападки на наше ведомство. Неужели нельзя этому положить предел?»
12 декабря 1908 года Извольский выступил перед Думой. В речи он утверждал, что необходимо созвать общеевропейский конгресс для обсуждения сложившегося положения и стремился сгладить свои промахи. Депутаты же, во главе с правыми, решительно отказывались признавать австрийскую аннексию Боснии. Особенно ярко выступал Владимир Пуришкевич:
«Не подлежит никакому сомнению, что кроме протеста, кроме крика: „Никогда!“ — в ответ на эту аннексию наших братьев-славян никакой крик, никакой другой возглас не может раздаться из Великой России».
Несмотря на это, Извольский умудрился сохранить пост и получить поддержку большинства думских депутатов. Министр временно спас свою карьеру — пришёл черёд разбираться в сложившейся ситуации.
Выход из тупика
А она становилась крайне тяжёлой. Ни Сербия, ни Австро-Венгрия не шли друг другу на уступки. Страны находились на пороге полномасштабной войны. За спиной Вены стоял Берлин. Османская империя и Болгария заняли выжидательную позицию, которая благоприятствовала Австрии. Вот как оценивала положение газета «Русское слово»:
«Болгария уже вооружена против нас, Турция продаётся за бесценок Австрии, и вместо внушительной балканской коалиции на руках у России остаются только злосчастные сербы, помочь которым наши дипломаты не сумели. Будущее сулит нам тяжкие разочарования и удары для национального достоинства России».
Столыпин занял однозначную позицию — империя к войне не готова. Российские дипломаты предпринимали все усилия для сдерживания сербских политиков от опрометчивых шагов. Идея Извольского созвать международную конференцию поддержки великих держав не получила. Петербург оказался в патовой ситуации.
22 марта 1909 года Германия предложила России разрешить кризис: отказаться от поддержки Сербии и признать австрийскую аннексию Боснии. Петербургу не оставалось иного выхода, кроме как согласиться. Спустя несколько дней сопротивление прекратила и Сербия. Кризис миновал, но оставил после себя глубокие раны.
Самонадеянность Извольского привела к его скорой отставке. В 1910 году должность министра иностранных дел занял Сергей Сазонов — человек Столыпина, который безоговорочно ему доверял. С новым главой изменилось и лицо МИД. Теперь дипломаты должны были отчитываться о своих действиях непосредственно кабинету министров. Извольский же занял должность российского посла в Париже, где и встретил революцию 1917 года. Бывший министр остался во Франции и поддерживал белых вплоть до своей смерти в 1919 году.
Месяцы Боснийского кризиса вошли в историю России под названием «дипломатическая Цусима». Эту точную характеристику дал кадет Василий Маклаков:
«Признание Россией аннексии является Цусимой для иностранной политики России. Формально потерпела поражение маленькая Сербия, но удар пришёлся не по ней, а по России. Дипломатическая катастрофа является разгромом нашего морального влияния».
Очередной шанс защитить маленькую Сербию выпадет на лето 1914 года.
Читайте также другие наши тексты о дипломатии и внешней политике:
От ненависти до принятия: как СССР вступал в Лигу Наций
На пути к ленинскому «окну в Европу». Советско-эстонский мирный договор 1920 года
Мог ли СССР стать частью НАТО? Мифы и факты о возможном союзе с Западом
Гаагские конференции Николая II: спасти мир на краю катастрофы
