150 лет назад, в 1868 году, в столице Российской империи начались студенческие волнения, на волне которых получил популярность Сергей Нечаев, ставший для ряда современников синонимом революционного движения. Герой для одних и «бес» для других написал документ, остроумно названный «Катехизисом революционера» — как и христианский катехизис, он фактически декларировал основные принципы религии. Только вот чьей была эта религия? Всех революционеров той эпохи? Или лично Нечаева?
Историк Виктор Кириллов приводит текст исторического документа и размышляет над обстоятельствами его создания и последующим влиянием.
Отношение революционера к самому себе
§ 1. Революционер — человек обречённый. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Всё в нём поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией.
§ 2. Он в глубине своего существа, не на словах только, а на деле, разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира. Он для него — враг беспощадный, и если он продолжает жить в нём, то для того только, чтоб его вернее разрушить.
§ 3. Революционер презирает всякое доктринёрство и отказался от мирной науки, предоставляя её будущим поколениям. Он знает только одну науку, науку разрушения. Для этого и только для этого, он изучает теперь механику, физику, химию, пожалуй медицину. Для этого изучает он денно и нощно живую науку людей, характеров, положений и всех условий настоящего общественного строя, во всех возможных слоях. Цель же одна — наискорейшее и наивернейшее разрушение этого поганого строя.
§ 4. Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ея побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него всё, что способствует торжеству революции.
Безнравственно и преступно всё, что мешает ему.
§ 5. Революционер — человек обречённый. Беспощадный для государства и вообще для всего сословно-образованного общества, он и от них не должен ждать для себя никакой пощады. Между ними и им существует тайная или явная, но непрерывная и непримиримая война на жизнь и на смерть. Он каждый день должен быть готов к смерти. Он должен приучить себя выдерживать пытки.
§ 6. Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нём единою холодною страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение — успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель — беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он должен быть всегда готов и сам погибнуть и погубить своими руками всё, что мешает ея достижению.
§ 7. Природа настоящего революционера исключает всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение. Она исключает даже личную ненависть и мщение. Революционерная страсть, став в нём обыденностью, ежеминутностью, должна соединиться с холодным расчётом. Всегда и везде он должен быть не то, к чему его побуждают влечения личные, а то, что предписывает ему общий интерес революции.
Отношение революционера к товарищам по революции
§ 8. Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционерным делом, как и он сам. Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к такому товарищу определяется единственно степенью полезности в деле всеразрушительной практической революции.
§ 9. О солидарности революционеров и говорить нечего. В ней вся сила революционного дела. Товарищи-революционеры, стоящие на одинаковой степени революционного понимания и страсти, должны, по возможности, обсуждать все крупные дела вместе и решать их единодушно. В исполнении таким образом решённого плана, каждый должен рассчитывать, по возможности, на себя. В выполнении ряда разрушительных действий каждый должен делать сам и прибегать к совету и помощи товарищей только тогда, когда это для успеха необходимо.
§ 10. У каждого товарища должно быть под рукою несколько революционеров второго и третьего разрядов, то есть не совсем посвящённых. На них он должен смотреть, как на часть общего революционного капитала, отданного в его распоряжение. Он должен экономически тратить свою часть капитала, стараясь всегда извлечь из него наибольшую пользу. На себя он смотрит, как на капитал, обречённый на трату для торжества революционного дела. Только как на такой капитал, которым он сам и один, без согласия всего товарищества вполне посвящённых, распоряжаться не может.
§ 11. Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос спасать его или нет, революционер должен соображаться не с какими-нибудь личными чувствами, но только с пользою революционного дела. Поэтому он должен взвесить пользу, приносимую товарищем — с одной стороны, а с другой — трату революционных сил, потребных на его избавление, и на которую сторону перетянет, так и должен решить.
Отношение революционера к обществу
§ 12. Принятие нового члена, заявившего себя не на словах, а на деле, товариществом не может быть решено иначе, как единодушно.
§ 13. Революционер вступает в государственный, сословный и так называемый образованный мир и живёт в нём только с целью его полнейшего, скорейшего разрушения. Он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире. Если он может остановиться перед истреблением положения, отношения или какого-либо человека, принадлежащего к этому миру, в котором — всё и все должны быть ему равно ненавистны. Тем хуже для него, если у него есть в нём родственные, дружеские или любовные отношения; он не революционер, если они могут остановить его руку.
§ 14. С целью беспощадного разрушения революционер может, и даже часто должен, жить в обществе, притворяясь совсем не тем, что он есть. Революционеры должны проникнуть всюду, во все сле (?) высшия и средние <сословия>, в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократский, военный, в литературу, в третье отделение и даже в зимний дворец.
§ 15. Всё это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий. Первая категория — неотлагаемо осуждённых на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осуждённых по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела, так чтобы предыдущие номера убрались прежде последующих.
§ 16. При составлении такого списка и для установления вышереченаго порядка должно руководствоваться отнюдь не личным злодейством человека, ни даже ненавистью, возбуждаемой им в товариществе или в народе.
Это злодейство и эта ненависть могут быть даже отчасти и кремего (?) полезными, способствуя к возбуждению народного бунта. Должно руководствоваться мерою пользы, которая должна произойти от его смерти для революционного дела. Итак, прежде всего должны быть уничтожены люди, особенно вредные для революционной организации, и такие, внезапная и насильственная смерть которых может навести наибольший страх на правительство и, лишив его умных и энергических деятелей, потрясти его силу.
§ 17. Вторая категория должна состоять именно из тех людей, которым даруют только временно жизнь, дабы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта.
§ 18. К третьей категории принадлежит множество высокопоставленных скотов или личностей, не отличающихся ни особенным умом и энергиею, но пользующихся по положению богатством, связями, влиянием и силою. Надо их эксплуатировать всевозможными манерами и путями; опутать их, сбить их с толку, и, овладев, по возможности, их грязными тайнами, сделать их своими рабами. Их власть, влияние, связи, богатство и сила сделаются таким образом неистощимой сокровищницею и сильною помощью для разных революционных предприятий.
§ 19. Четвёртая категория состоит из государственных честолюбцев и либералов с разными оттенками. С ними можно конспирировать по их программам, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем прибрать их в руки, овладеть всеми их тайнами, скомпрометировать их до нельзя, так чтоб возврат был для них невозможен, и их руками и мутить государство.
§ 20. Пятая категория — доктринёры, конспираторы и революционеры в праздно-глаголющих кружках и на бумаге.
Их надо беспрестанно толкать и тянуть вперёд, в практичные головоломныя заявления, результатом которых будет бесследная гибель большинства и настоящая революционная выработка немногих.
§ 21. Шестая и важная категория — женщины, которых должно разделить на три главных разряда.
Одне — пустые, обессмысленные и бездушные, которыми можно пользоваться, как третьею и четвёртою категориею мужчин.
Другия — горячия, преданныя, способныя, но не наши, потому что не доработались ещё до настоящего безфразного и фактического революционного понимания. Их должно употреблять, как мужчин пятой категории.
Наконец, женщины совсем наши, то есть вполне посвящённыя и принявшия всецело нашу программу. Они нам товарищи. Мы должны смотреть на них, как на драгоценнейшее сокровище наше, без помощи которых нам обойтись невозможно.
Отношение товарищества к народу
§ 22. У товарищества ведь <нет> другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, то есть чернорабочего люда. Но, убеждённые в том, что это освобождение и достижение этого счастья возможно только путём всесокрушающей народной революции, товарищество всеми силами и средствами будет способствовать к развитию и разобщению тех бед и тех зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и побудить его к поголовному восстанию.
§ 23. Под революциею народною товарищество разумеет не регламентированное движение по западному классическому образу — движение, которое, всегда останавливаясь с уважением перед собственностью и перед традициями общественных порядков так называемой цивилизации и нравственности, до сих пор ограничивалось везде низложением одной политической формы для замещения её другою и стремилось создать так называемое революционное государство. Спасительной для народа может быть только та революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции, порядки и классы в России.
§ 24. Товарищество поэтому не намерено навязывать народу какую бы то ни было организацию сверху. Будущая организация без сомнения вырабатывается из народного движения и жизни. Но это — дело будущих поколений. Наше дело — страстное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение.
§ 25. Поэтому, сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством: против дворянства, против чиновничества, против попов, против гилдейского мира и против кулака мироеда. Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России.
§ 26. Сплотить этот мир в одну непобедимую, всесокрушающую силу — вот вся наша организация, конспирация, задача.
Текст с сохранением орфографии и пунктуации приводится по изданию: Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. Документальная публикация / Под ред. Е. Л. Рудницкой. М.: Археографический центр, 1997. С. 244–248.
Поражающий цинизмом и утилитарным отношением к человеческой жизни «Катехизис революционера» — один из самых известных документов в истории русского революционного движения. Сегодня без труда можно найти научные сборники или популярные исторические книги, в которых упомянут или же аккуратно перепечатан этот документ. В конце концов и само имя Сергея Нечаева не нуждается в представлении — образцом типичного революционера его считают как консервативно мыслящие критики, цитирующие роман Фёдора Достоевского «Бесы», так и немногие поклонники вроде авторов сообщества «Нечаевщина».
Получив популярность в революционной молодёжной среде во время студенческих волнений рубежа 1868–1869 годов, Сергей Нечаев бежал от неизбежного ареста в Швейцарию. Там он вошёл в доверие к авторитетным эмигрантам Михаилу Бакунину и Николаю Огарёву и убедил их в том, что революционное движение в России растёт с каждым днём, и прямо сейчас в России действует мощное подполье, готовящее крестьянскую революцию. В стремлении поддержать это движение Бакунин, Огарёв и примкнувший к ним Нечаев развернули так называемую «прокламационную кампанию»: они печатали агитационные журналы и прокламации и засылали их разными путями в Россию.
В ряду этой подпольной литературы летом 1869 года в типографии польского эмигранта Людвига Чернецкого была напечатана небольшая книжка с зашифрованным текстом — это и был «Катехизис революционера». Большинство историков сходятся во мнении, что одним из его авторов был Нечаев. Но только ли он?
Среди возможных соавторов называют плодовитого теоретика революционной эмиграции Михаила Бакунина, писателя и революционера Петра Ткачёва, с которым Нечаев контактировал ещё до отъезда из Петербурга, и никому не известного деятеля столичного студенческого движения Георгия Енишерлова. Смесь в «Катехизисе» банальных радикальных идей, которые мог придумать как высокообразованный старый эмигрант, так и молодой недоучившийся студент, и при этом отсутствие конкретной политической программы способствуют тому, что установить точное авторство документа до сих пор не удаётся.
Как нетрудно догадаться по тексту документа, он предназначался для особо «посвящённых» революционеров. Революционерам второго порядка, а тем более остальным смертным, знать о существовании жёсткого и жестокого «символа веры» не следовало. Неудивительно, что Нечаев, отправившись в Россию в том же 1869 году создавать подпольную организацию «Народная расправа», так и не показал «Катехизис» никому из своих соратников. Адвокат Владимир Спасович впоследствии на процессе нечаевцев справедливо замечал:
«Если задаться вопросом, почему этот „Катехизис“, столь старательно составленный, никому не читался, то надо прийти к заключению, что не читался он потому, что если бы читался, то произвёл бы самое гадкое впечатление».
Попытки реализовать методы «Катехизиса» не увенчались успехом: главная московская ячейка «Народной расправы», возглавляемая самим Нечаевым, под его влиянием убила собственного члена Ивана Иванова, но не смогла «скрепиться кровью». Расследование убийства вскрыло деятельность нечаевских кружков, и Сергей Нечаев вновь бежал за рубеж. Среди бумаг участника главной ячейки Петра Успенского следствием была найдена книжка с зашифрованным текстом, а у другого члена той же ячейки Алексея Кузнецова — ключ к расшифровке. Прочитанный во время процесса нечаевцев и даже опубликованный в газете «Правительственный вестник» текст был в новинку как сторонней публике, среди которых был и будущий автор «Бесов» Достоевский, так и самим подсудимым нечаевцам. По их показаниям и воспоминаниям, Нечаев лишь в самых общих чертах и не целиком пересказывал им некоторые положения документа.
Возможно, опасения Нечаева, что его радикализм не будет поддержан революционной молодёжью, были напрасны?.. Вряд ли. Судьба быстро распавшейся и толком несформированной «Народной расправы» лишь подтверждает, что поддержка Нечаева была сиюминутной — с момента его приезда в Москву в начале сентября 1869 года до его бегства из России во второй половине декабря. После следствия и суда большинство участников «Народной расправы», как вспоминал лично знавший их народник Михаил Фроленко, «…относилась скорее отрицательно, а то и враждебно, к самому Нечаеву, перенося это и на самое дело, к которому он призывал». Кто-то из них и вовсе забросил революционную работу, а кто-то — подался в формирующиеся народнические кружки.
Пожалуй, единственным последователем заветов «Катехизиса» можно назвать бывшего студента Медико-хирургической академии Петра Кошкина, который по нечаевскому делу был сослан в Самару, где он, участвуя в местном революционном кружке, убил женщину, грозившую участникам кружка доносом. И это — единственный пример из десятков привлечённых к нечаевскому делу лиц!
Громкость нереализованного исторического документа — нередкое явление. Может быть, именно поэтому о таких документах мы знаем больше — слишком выдающимися являлись их положения и идеи, слишком нестандартными перспективы их реализации. Отсюда нередко и их мифологизация, преувеличение их исторического значения. Нереализованные конституционные проекты от «Кондиций» Анны Иоанновны и «Наказа» Екатерины II до идей Михаила Сперанского и Михаила Лорис-Меликова, политические документы декабристов, «Письмо к съезду» как «завещание» Владимира Ленина, «Моральный кодекс строителя коммунизма» вместе с сопутствующей ему «Третьей программой КПСС»…
Можно очень долго рассуждать о том, что несмотря на отсутствие влияния «Катехизиса революционера» на самих современников-революционеров, в реальности «Катехизис» и был квинтэссенцией их потаённых взглядов, идей и желаний. Но, как известно, история — наука не совсем точная, и вполне правдоподобно, найдя нужные аргументы, можно выстроить иную логически непротиворечивую, но при этом полностью противоположную точку зрения. Фактически же «Катехизис» не был «Катехизисом революционера», а был лишь «катехизисом» самого Сергея Нечаева.
Отрекаясь от нечаевщины, революционное движение в начале 1870‑х годов открыло для себя одну из самых романтических и наивных эпох — эпоху «хождения в народ», до поры до времени полностью отрицавшую методы террора как по отношению к власти, так и для своих собственных революционных рядов.
Смотрите также нашу интерактивную карту покушения народовольцев на императора Александра II «Последний маршрут императора».
