Причуды Донской Фемиды. Последний день суда над Голубовым

Мы про­дол­жа­ем пуб­ли­ко­вать рас­ска­зы Сер­гея Пет­ро­ва, посвя­щён­ные Вели­кой рус­ской рево­лю­ции на Дону. В преды­ду­щем тек­сте шла речь о нача­ле суда Вой­ско­во­го Кру­га над вой­ско­вым стар­ши­ной Нико­ла­ем Голу­бо­вым, кото­рый, испол­няя при­каз Вре­мен­но­го пра­ви­тель­ства, пытал­ся аре­сто­вать сво­е­го ата­ма­на — Алек­сея Кале­ди­на. Из сего­дняш­не­го рас­ска­за вы узна­е­те об окон­ча­тель­ных резуль­та­тах «судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства», а так­же о том, как в Обла­сти Вой­ска Дон­ско­го чуть не созда­ли пре­це­дент­ное право.


1

Она уже пол­ча­са пози­ро­ва­ла у фон­та­на. Дамоч­ка лет трид­ца­ти в белом пла­тье, кокет­ли­во пово­ра­чи­ва­лась то одним боком к фото­гра­фу, то дру­гим. В одной руке у неё был зон­тик. В дру­гой она дер­жа­ла ябло­ко. Рас­пу­щен­ные рос­кош­ные рыжие воло­сы, дамоч­ка улы­ба­лась, и труд­но было понять, какая она, эта улыб­ка: откры­тая или вульгарная.

— Сло­жи­те зон­тик, милей­шая Оль­га Фёдо­ров­на и опу­сти­те его! — про­сил фотограф.

— Встань­те на газон, пожа­луй­ста… Чуть выше яблоко!

Кон­чик длин­но­го зон­та скрыл­ся в тра­ве. На круп­ное жёл­тое ябло­ко упал сол­неч­ный свет, и оно чуть не засве­ти­лось золотом.

«В этой позе, — поду­мал сто­яв­ший у окна Бога­ев­ский, — она похо­жа на Феми­ду. Повяз­ку на гла­за, вза­мен зон­та — меч, вме­сто ябло­ка — весы, и — нату­раль­но Боги­ня Дон­ско­го пра­во­су­дия! Насмеш­ли­вая, переменчивая…».

В пер­вой поло­вине дня Дон­ская Феми­да поиз­де­ва­лась над ним вво­лю. Оче­ред­ное засе­да­ние Кру­га, посвя­щён­ное суду над Голу­бо­вым, вновь завер­ши­лось ничем.

— Изви­ни, Мит­ро­фан, но ты в этом вино­ват сам. Поче­му не воз­ра­зил Атаману?
Павел Михай­ло­вич Аге­ев, Това­рищ Пред­се­да­те­ля Вой­ско­во­го Кру­га, стре­ми­тель­но пере­ме­щал­ся по каби­не­ту. Несмот­ря на худо­бу, сту­пал он тяже­ло, так, что пар­кет отча­ян­но сто­нал под ногами.

«Поче­му не воз­ра­зил Атаману?».

Алек­сей Каледин

…Кале­дин вышел к три­буне в тот самый момент, когда на вопрос «кого под­дер­жит Круг: Бога­ев­ско­го или Голу­бо­ва?» мож­но было отве­тить почти одно­знач­но — Бога­ев­ско­го. Да, вор­ча­ли что-то фрон­то­ви­ки, сомне­ва­лись пред­ста­ви­те­ли двух ста­нич­ных окру­гов, но все эти вор­ча­нья и сомне­ния, каза­лось Бога­ев­ско­му, — ничто про­тив жёст­ких заяв­ле­ний новых высту­пав­ших. Под­го­тов­лен­ные деле­га­ты (с кем-то из них он пора­бо­тал лич­но), боль­ше ста­ри­ки из ста­ниц и про­ве­рен­ные офи­це­ры, гово­ри­ли гроз­но, без намё­ка на иро­нию. Отдель­ные выступ­ле­ния напо­ми­на­ли про­по­ве­ди суро­во­го, недо­воль­но­го пове­де­ни­ем паст­вы, попа. Голу­бо­ва срав­ни­ли с Анти­хри­стом, Иудой (услы­шав такое срав­не­ние, Мит­ро­фан Пет­ро­вич запи­сал каран­да­шом в блок­но­те — «Иуда Дона»), и все чаще зву­ча­ло: «Вон из казачества».
Но вот — сам Ата­ман. Вышел спо­кой­но, вели­ча­во, и… чуть не спу­тал все карты:

— …дело вой­ско­во­го стар­ши­ны Голу­бо­ва печаль­ное… Нель­зя играть стра­стя­ми… Он хотел аре­сто­вать меня… Чело­ве­ку с мяг­кой голо­вой это мож­но про­стить… Но нель­зя Голу­бо­ва исклю­чать из сосло­вия. Его дей­ствия пре­ступ­ны с точ­ки зре­ния уго­лов­но­го зако­на, и его дол­жен судить уго­лов­ный закон…

Нуж­но было тогда вос­клик­нуть или кор­рект­но воз­ра­зить: вы непра­вы, Алек­сей Мак­си­мо­вич, какой уго­лов­ный закон? Это же дело каза­чье, семей­ное… Но вне­зап­ный гром апло­дис­мен­тов пре­рвал речь Кале­ди­на, послы­ша­лись кри­ки «Вер­но, Ата­ман!», вре­зал­ся в общей гул хрип­ло­ва­тый басок Пред­се­да­те­ля Кру­га Мельникова:

— Под­дер­жим пред­ло­же­ние Вой­ско­во­го Ата­ма­на, гос­по­да! В Поло­же­нии о Вой­ско­вом Кру­ге не про­пи­са­на про­це­ду­ра и осно­ва­ния исклю­че­ния из сосло­вия. Пра­ва исклю­чать фак­ти­че­ски не имеем‑с…

Кто-то воз­ра­зил ему:

— Поче­му же? Один из пунк­тов гла­сит: Круг может исклю­чить из каза­ков, если исклю­ча­е­мый не соот­вет­ству­ет духу казачества!

— А что озна­ча­ет этот самый дух? — изде­ва­тель­ский уточ­нил Мель­ни­ков. — Фураж­ка? Шаро­ва­ры? Не более ста­ка­на вина в неде­лю? Где опре­де­ле­ние?! Пока­жи­те мне его!
Опре­де­ле­ния не было. Было 13 сен­тяб­ря — пред­по­след­ний день рабо­ты Вой­ско­во­го Круга.

«Мы ведь, — поду­мал Мит­ро­фан Пет­ро­вич, — можем не успеть. Так не луч­ше ли и впрямь — про­ве­сти насто­я­щее уго­лов­ное рас­сле­до­ва­ние? А потом, опе­ри­руя судеб­ным при­го­во­ром, на Тре­тьем Кру­ге исклю­чить Голу­бо­ва без лиш­них сомне­ний! Пре­ступ­ник — чего же более?».

— Гос­по­да, — про­вор­ко­вал Бога­ев­ский, — мы не можем выне­сти смерт­ный при­го­вор Голу­бо­ву, как каза­ку, пока суд не при­зна­ет его поступ­ки уго­лов­ным преступлением!

Когда вор­ко­ва­ние пре­рва­лось, Аге­ев посмот­рел на него, как на идиота.
Хлест­нул пре­зи­ди­ум нена­вист­ным взгля­дом Голубов.

— Наста­и­ваю на при­вле­че­нии к уго­лов­ной ответ­ствен­но­сти Това­ри­ща Вой­ско­во­го Ата­ма­на Богаевского!

— За что же это? — изу­мил­ся тот.

— За рас­про­стра­не­ние лож­ных слу­хов о моём уча­стии в Том­ских погромах…

…От послед­не­го вос­по­ми­на­ния Мит­ро­фа­на Пет­ро­ви­ча пере­дер­ну­ло. Он в него­до­ва­нии захлоп­нул окно.

— В сло­вах Алек­сей Мак­си­мо­ви­ча был резон, — выда­вил из себя Бога­ев­ский, не пово­ра­чи­ва­ясь, — раз­ве — нет?

— Нет, — поло­жив руку на его пле­чо, лас­ко­во отве­тил Аге­ев, — не было. Отда­вать дело Голу­бо­ва в суд — глу­пость. Но коль глу­пость про­зву­ча­ла из уст само­го Ата­ма­на и его Това­ри­ща… нуж­но как-то от этой глу­по­сти осво­бож­дать­ся. Мы долж­ны опе­ре­дить судеб­ное реше­ние по Голубову.

— Поче­му?

— Пото­му, что ты, Мит­ро­фан, — Аге­ев упал в глу­бо­кое крес­ло и вытя­нул ноги, — ни чер­та не пони­ма­ешь в юрис­пру­ден­ции. А я — юрист. И утром был у про­ку­ро­ра. Он под­твер­дил мои опа­се­ния: шан­сы при­знать пого­ню за Кале­ди­ным пре­ступ­ле­ни­ем — неве­ли­ки. Голу­бов выпол­нял при­каз Керен­ско­го, суду не уйти от это­го фак­та. Митин­ги в пол­ках? У нас рево­лю­ци­он­ное вре­мя, нет чет­ких зако­но­да­тель­ных запре­тов, вез­де митин­гу­ют… Поэто­му, есть все шан­сы полу­чить оправ­да­тель­ный при­го­вор, Мит­ро­фан. И вот тогда исклю­чить наше­го Колю из сосло­вия будет очень затруд­ни­тель­но. Прак­ти­че­ски — невозможно…

Мит­ро­фан Пет­ро­вич снял пенсне и тоск­ли­во посмот­рел в самый даль­ний и тём­ный угол кабинета.

— Что ска­жешь, Бадь­ма? Ты же тоже юрист …

Бадь­ма Нара­но­вич Ула­нов сидел без­молв­ный, как тум­боч­ка. Ска­жи сей­час любо­му вошед­ше­му: «Най­ди Бадь­му» — не сра­зу и нашёл бы. Чёр­ный сюр­тук и буд­дист­ское спо­кой­ствие поз­во­ля­ли ему, сидя­ще­му в тени гро­мад­но­го шка­фа, быть почти что невидимым.

Бадь­ма Уланов

Когда же про­зву­чал вопрос Бога­ев­ско­го, Бадь­ма вышел на свет. С пра­вой ладо­ни его сви­са­ли кал­мыц­кие чётки.

«Лицо как буд­то высе­че­но степ­ны­ми вет­ра­ми, — поду­мал Мит­ро­фан Пет­ро­вич, огля­ды­вая в оче­ред­ной раз плот­нень­ко­го Бадь­му — он сей­час похож на Буд­ду или на како­го-то мон­голь­ско­го бож­ка… Как богат сего­дняш­ний день на ассо­ци­а­ции… Каж­дый у тебя сего­дня на кого-то похож».

— Я, — еле слыш­но ска­зал похо­жий на бож­ка, — преж­де все­го — исто­рик сво­е­го наро­да. Ты зна­ешь, Мит­ро­фан, что нас, кал­мы­ков, впи­са­ли в каза­ки услов­но. Как я могу судить…

Бога­ев­ский недо­воль­но поморщился.

— Напом­ни мне ещё о Чин­гис­хане, о род­стве кал­мы­ков с мон­го­ла­ми напом­ни. Ты — один из Това­ри­щей Пред­се­да­те­ля Вой­ско­во­го Кру­га сей­час, пред­ста­ви­тель Саль­ско­го Окру­га Обла­сти Вой­ска Дон­ско­го. К чёр­ту исто­ри­че­ские услов­но­сти! Како­во твоё мне­ние по Голубову?

— Это — юри­ди­че­ский тупик, — отве­тил Бадь­ма низ­ким голо­сом, щёл­кая зер­на­ми чёток, — но из тупи­ка есть выход. Я согла­сен с Аге­е­вым — уго­лов­ный суд нам не помощ­ник, лишит нас всех козы­рей. Поэто­му, — кал­мык выдер­жал неко­то­рую пау­зу и неожи­дан­но закон­чил, — мы долж­ны оста­вить Голу­бо­ва в покое…

— А что мы ещё ему долж­ны? — чуть ли не взре­вел Аге­ев. — Извиниться?

— Изви­нять­ся не надо, — спо­кой­но отре­а­ги­ро­вал Бадь­ма, — нам про­сто необ­хо­ди­мо про­де­мон­стри­ро­вать вели­ко­ду­шие. Да, мы про­стим Голу­бо­ва. Но одно­вре­мен­но с этим, мы вне­сём поправ­ки в Поло­же­ние и вос­пол­ним все пра­во­вые про­бе­лы. И если Голу­бов в сле­ду­ю­щий раз что-нибудь совер­шит, у нас будут все пра­во­вые осно­ва­ния исклю­чить его из сосло­вия. Сей­час этих осно­ва­ний нет.

— А ты не боишь­ся, Бадь­ма, что в сле­ду­ю­щий раз он подо­бьёт каза­ков на воен­ный переворот?

Аге­ев вско­чил на ноги, про­шёл­ся по каби­не­ту, оста­но­вив­шись у порт­ре­та ата­ма­на Пла­то­ву, хмык­нул, и, не дождав­шись отве­та, рез­ко обра­тил­ся к Богаевскому.

— …Нуж­но немед­лен­но при­знать за Вой­ско­вым Кру­гом пра­во исклю­чать из каза­ков. Не-мед-лен-но! Мы осу­дим Голу­бо­ва и тут же вне­сём все поправ­ки, ина­че поте­ря­ем вре­мя… Я знаю, как убе­дить Круг! Поз­воль мне про­ве­сти вечер­нее засе­да­ние само­му, Митрофан.

Бога­ев­ский покор­но кивнул.

— Хоро­шо, Павел. Попробуй.

…За окном разыг­ры­вал­ся ветер, зака­ча­лись вер­хуш­ки топо­лей. Рыже­во­ло­сая дамоч­ка уда­ля­лась в сто­ро­ну пло­ща­ди. Фото­граф, с аппа­ра­том и шта­ти­вом под­мыш­кой семе­нил сле­дом, что-то выкри­ки­вал, но дама к его кри­кам была рав­но­душ­на. Пока­чи­вая бед­ра­ми и при­дер­жи­вая край шляп­ки рукой в белой пер­чат­ке, она шла даль­ше и не обо­ра­чи­ва­лась. Лишь подой­дя к пло­ща­ди, дамоч­ка ста­но­ви­лась, про­тя­ну­ла ему несколь­ко купюр. Пока фото­граф укла­ды­вал на зем­лю аппа­рат и шта­тив, день­ги из тон­ких жен­ских паль­цев вырвал ветер.

Мит­ро­фан Богаевский

2

— …Думаю, что пра­во Кру­га судить каза­ков долж­но быть при­зна­но одно­вре­мен­но и бес­спор­но. Это пра­во в широ­ких раз­ме­рах при­над­ле­жа­ло древ­не­му Вой­ско­во­му Кру­гу, долж­но при­над­ле­жать и нынеш­не­му, порож­дён­но­му рево­лю­ци­ей. Это была и есть суще­ствен­ная функ­ция каза­чье­го наро­до­прав­ско­го орга­на. Прав­да, это пра­во ещё не обла­че­но в пись­ме, не изло­же­но в конституции…

Аге­ев пред­при­нял изящ­ный ход. Он решил, что пра­виль­ную пози­цию до каза­ков дол­жен доне­сти не про­сто юрист, а юрист посто­рон­ний. Это создаст ощу­ще­ние неза­ви­си­мо­сти и объ­ек­тив­но­сти, рас­су­дил он. Таким «посто­рон­ним» и ока­зал­ся при­сяж­ный пове­рен­ный Кон­стан­тин Пет­ро­вич Каклю­гин, сокурс­ник Аге­е­ва по Харь­ков­ско­му юри­ди­че­ско­му университету.

Румя­ный и глад­ко при­чё­сан­ный, с акку­рат­ной бабоч­кой на шее, Кон­стан­тин Пет­ро­вич сто­ял, ухва­тив­шись за края три­бу­ны, и доб­ро­душ­но вещал:

— …так оно, это пра­во, насколь­ко я пони­маю, нико­гда и не было подроб­но где-то изло­же­но. Про­сто сей­час оно воз­рож­да­ет­ся у вас в фор­ме пра­во­во­го обы­чая, вот и всё… Как зано­за из тела, как фаль­ши­вая моне­та из обра­ще­ния, так и пороч­ный член обще­ства извер­га­ет­ся обще­ством из сво­ей сре­ды. Кто-то у вас про­те­сту­ет про­тив суда над Голу­бо­вым. Но поче­му же никто не про­те­сто­вал, когда Вой­ско­вой Круг судил Ата­ма­на Кале­ди­на? Ведь о воз­мож­но­сти суда над Ата­ма­ном в Поло­же­нии тоже ниче­го не ска­за­но! Но вы рас­смот­ре­ли дело и вынес­ли реше­ние — не вино­вен. И выс­шая судеб­ная власть в Рос­сии не отме­ни­ла реше­ния ваше­го суда! Чего же боять­ся теперь? У вас есть пра­во­вой пре­це­дент, так при­ме­няй­те его! Суди­те Голубова!

В пер­вых рядах заап­ло­ди­ро­ва­ли. Бога­ев­ский доволь­но улыб­нул­ся. Ожи­вил­ся и вышел из сво­ей нир­ва­ны Бадь­ма. Аге­ев стал пере­би­рать бума­ги. Со сто­ро­ны мог­ло пока­зать­ся, что Каклю­ги­на он не слу­ша­ет и даже не знает.

— …Вы пере­ста­ли быть губер­ни­ей, управ­ля­е­мой из цен­тра! Вы пере­хо­ди­те в новую плос­кость поли­ти­че­ско­го бытия! Вы нахо­ди­тесь в состо­я­нии право­твор­че­ства! Вы куе­те новую кон­сти­ту­цию здесь и сей­час. Так будь­те же смелее!…

Ора­тор поки­дал три­бу­ну, как поки­да­ет сце­ну артист — при­жи­мая руку к серд­цу и кла­ня­ясь. Пре­зи­ди­ум апло­ди­ро­вал стоя. «Бра­во!», «Бра­во, Каклю­гин!», кри­ча­ли из зала.

Чле­ны Госу­дар­ствен­ной думы II созы­ва от обла­сти Вой­ска Дон­ско­го. Кон­стан­тин Каклю­гин сто­ит край­ним слева

— Ну, что, доро­гие ста­нич­ни­ки, — при­вет­ли­во про­из­нёс Аге­ев, когда апло­дис­мен­ты и вос­тор­жен­ные кри­ки ста­ли сти­хать, а Каклю­гин скрыл­ся за высо­ки­ми две­ря­ми, — поз­воль­те изло­жить про­ект резолюции?

Он попра­вил гал­стук и под­нес к лицу бумагу.

— 13-го сен­тяб­ря сего года, Вой­ско­вой Круг, — про­воз­гла­сил Аге­ев, — поста­но­вил… Пер­вое — пере­дать мате­ри­а­лы про­вер­ки о пре­ступ­ной дея­тель­но­сти Голу­бо­ва в орга­ны рас­сле­до­ва­ния. Вто­рое — ото­звать Голу­бо­ва из всех орга­ни­за­ций, куда он деле­ги­ро­вал­ся сво­ей частью. Тре­тье — осу­дить дея­тель­ность Голу­бо­ва. Чет­вёр­тое — исклю­чить его из каза­че­ства… Голо­со­ва­ние, пола­гаю, долж­но быть закрытым…

В пре­зи­ди­ум нача­ли пере­да­вать запис­ки. Бога­ев­ский лов­ко при­ни­мал их, раз­во­ра­чи­вал, скла­ды­вал перед собой. «За», «исклю­чить Голу­бо­ва», «гнать из каза­че­ства вон», «за», «за», «за». Не пошло и мину­ты, как посту­пи­ло око­ло пол­сот­ни запи­сок в под­держ­ку их резолюции.

«Сего­дня же, — лико­вал Мит­ро­фан Пет­ро­вич, — собе­ру пре­зи­ди­ум и пове­ду всех в ресто­ран. Это — наша побе­да! Насто­я­щая! Демократическая!».

В какой-то момент сно­ва откры­лись высо­кие две­ри. Бога­ев­ский бро­сил туда рас­се­ян­ный взгляд. Ему поду­ма­лось, что в зал вер­нул­ся при­сяж­ный пове­рен­ный Каклю­гин. Вер­нул­ся, что­бы под­дер­жать реше­ние Кру­га, засви­де­тель­ство­вать рож­де­ние новых пра­во­вых форм…

Одна­ко он сно­ва ошиб­ся. В зал никто не зашёл. Напро­тив, из зала кто-то вышел. Один, нахло­бу­чив фураж­ку, за ним вто­рой, тре­тий. Отка­зы­ва­ясь голо­со­вать, поки­да­ла поки­да­ла фрак­ция «фрон­то­ви­ков».

— Вы куда?! — воз­му­щён­но закри­чал Аге­ев. — Что вы дела­е­те? Вы идё­те про­тив воли Кру­га! Вы рое­те себе моги­лу, господа!

— Это вы рое­те себе моги­лу! — донес­лось в ответ.

— Пусть ухо­дят! — крик­нул кто-то. — Воз­дух чище будет.

По залу про­ка­ти­лась вол­на рас­ка­ти­сто­го сме­ха. Под этот смех со сво­их мест под­ня­лись ещё несколь­ко человек.

Павел Аге­ев

— Мы, пред­ста­ви­те­ли Усть-Хопер­ско­го окру­га, — крик­нул какой-то хорун­жий, — реши­тель­но про­тив такой резо­лю­ции! Пона­ча­лу ещё сомне­ва­лись, а теперь поня­ли — шулер­ство, под­та­сов­ка! Мы поки­да­ем зал!

За ними вышли пред­ста­ви­те­ли Усть-Мед­ве­диц­ко­го окру­га, и когда суе­та в зале стих­ла, а в небе за окном пока­за­лись звёз­ды, Бога­ев­ский потря­сён­но произнес:

— По спис­ку нас четы­ре­ста пять­де­сят чело­век. При­сут­ство­ва­ло — четы­ре­ста. Чуть боль­ше ста поки­ну­ло зал в знак про­те­ста. Из при­сут­ство­вав­ших двух­сот девя­но­сто семи про­го­ло­со­ва­ли за исклю­че­ние две­сти два­дцать три. Пять­де­сят шесть — про­тив. Восем­на­дцать — воз­дер­жа­лись… Но кво­рум — четы­ре­ста пять­де­сят, а при­сут­ство­ва­ли четы­ре­ста … У нас, гос­по­да, нет кворума …

Аге­ев налил себе и Бога­ев­ско­му из графина.

— Пере­не­сём обсуж­де­ние это­го вопро­са, — ска­зал он, опус­кая гла­за, — на завтра.


3

На сле­ду­ю­щем засе­да­нии, 14 сен­тяб­ря 1917 года, делом Голу­бо­ва зани­мать­ся не ста­ли. Круг чество­вал румын­ско­го послан­ни­ка и обсуж­дал хозяй­ствен­ные вопросы.

Точ­ку поста­вил Воен­ный коми­тет. Этот орган, являв­ший­ся оскол­ком пер­во­го рево­лю­ци­он­но­го Дон­ско­го пра­ви­тель­ства, пред­став­лял собой обще­ствен­но-воен­ную орга­ни­за­цию, не имев­шей и малой толи­ки пол­но­мо­чий Вой­ско­во­го Кру­га, но все же — никто не лишал его пра­ва про­во­дить суды офи­цер­ской чести.

Газе­та «Воль­ный Дон» от 29.09.1917 (№ 143) писала:

«…Област­ной воен­ный коми­тет кон­ста­ти­ру­ет, что вой­ско­вой стар­ши­на Голу­бов и его сто­рон­ни­ки при­ни­ма­ли в Усть-Бело­ка­лит­вен­ной ста­ни­це меры „совер­шен­но неза­кон­ные с точ­ки зре­ния мир­ной обста­нов­ки“, „допус­ка­ли неко­то­рые изли­ше­ства“ … одна­ко необ­хо­ди­мо пол­ное пре­кра­ще­ние судеб­ных пре­сле­до­ва­ний како­го бы-то ни было дей­ствия, отно­ся­щи­е­ся к это­му момен­ту, т.к. выпол­нял­ся при­каз Керенского…».

Вой­ско­во­му Кру­гу отве­тить на это реше­ние было нечем. Осен­няя сес­сия завер­ши­ла свою работу.


Читай­те так­же рас­сказ «Ата­ман Кале­дин и его „мятеж“». 

Поделиться