Чем выше уровень общественного недовольства, тем пристальнее государство следит за любым проявлением свободы слова. Как ни парадоксально, именно такие условия и нужны для расцвета «нелегального» политического юмора — карикатур на государственных деятелей, анекдотов, стихотворений и фельетонов.
Революция 1905–1907 годов, с её бесконечными демонстрациями и забастовками, стала временем настоящего бума отечественной сатирической журналистики. Несмотря на цензурный гнёт, репрессии против авторов и редакторов, всё больше журналов смело критиковали политику власти. VATNIKSTAN рассказывает, о чём писали в этих изданиях и почему они пользовались популярностью.
До событий 1905 года сатирической журналистики в России практически не существовало. Выходили юмористические журналы «Стрекоза», «Шут», «Будильник» и другие. Если они и касались политических тем, то с большой осторожностью. Цензурный комитет зорко следил за этими изданиями, особенное внимание уделяя карикатуре. В книге «Русская сатира Первой революции» (1925), которую составили писатель Владимир Боцяновский и критик Эрих Голлербах, рассказывается, как накануне 1905 года «Стрекозе» запретили публиковать, казалось бы, безобидный рисунок. Художник изобразил русского обывателя, раскладывающего гранпасьянс с подписью внизу: «Хоть убей, ничего не понимаю, а впрочем, очень интересно». По мнению цензуры, картинка «тенденциозно изображала неопределённость настоящего внутреннего положения России».
Цензурный гнёт имел и положительную сторону: люди учились читать между строк, понимать с полуслова то, что подсказывал писатель или художник. Но постоянно прятаться за «эзоповым языком» авторы не могли. Неудачный конфликт с Японией, огромные расходы на войну — больше полутора миллиарда рублей только в 1904–1905 годы — и вызванный ими экономический кризис породили всеобщее недовольство. Забастовки рабочих и студенческие протесты стали обычным явлением.
К «инакомыслящим» власти применяли жёсткие меры: от арестов до разгона протестов оружейными залпами. Печать загнали в тупик. «Россия в эти годы представляла бурлящий котёл, прикрытый довольно плотно герметической крышкой — цензурой», — пишет исследователь сатирической карикатуры, искусствовед Пётр Дульский.
Отправной точкой Первой русской революции стало «Кровавое воскресенье». 9 января 1905 года к Зимнему дворцу направились колонны рабочих, чтобы вручить Николаю II Петицию о рабочих нуждах. Петиция не дошла до адресата: стянутые в Санкт-Петербург войска открыли огонь по собравшимся.
Это событие пошатнуло веру в «помазанника божьего» и разрушило многие иллюзии. Одними из первых среагировали писатели и художники — возникла острая потребность в настоящей политической сатире. Весной 1905 года появляются первые сатирические издания — пока что только «листки» — «Эхо», «Колокол», «Парус». Несмотря на простоту оформления, они стали большим шагом вперёд после «беззубого» юмора прошлых лет. Молчавшие до сих пор люди начали перекликаться.
Забегая вперёд, отметим, что обращаться к теме «Кровавого воскресенья» карикатуристы начнут значительно позже. Из работ, посвящённых ему, выделяется рисунок в журнале «Буря» (№ 4, 1906): к угловой колонне Зимнего дворца, довольно далеко от земли, прибита дощечка с надписью: «Высота крови 9 января 1905 года».
«Запрещёнка» в картинках: графика сатирических журналов
«Зритель»
5 июня 1905 года в Санкт-Петербурге вышел первый номер журнала «Зритель». С него в России началось возрождение политической сатиры. Основателем журнала стал художник Юрий Арцыбушев. «Зритель» имел невероятный успех — первый номер, как и все последующие, разошёлся моментально.
Перед публикацией Арцыбушеву пришлось «повоевать» с цензорами. Изначально журнал разрешили с условием, что он будет без карикатур. Весь комплект рисунков для первого номера запретили. Как с негодованием писал цензор, редакция «беззастенчиво» представила для первого номера «Зрителя» работы, среди которых:
- вместо заглавной буквы «3» — «отвратительная фигура смерти с черве- или змееобразным туловищем»;
- усыпальница царей с вьющейся над ней стаей воронья;
- две фигуры жандармов с «гнусным выражением лица».
Боцяновский и Голлербах рассказывают, как Арцыбушев многократно обходил запреты, публикуя карикатуры. Художник отдавал на суд цензоров все рисунки. Ему запрещали одни — он заменял их другими. В конце концов, что-то всё-таки разрешали.
Однажды цензору дали картинку, где автор изобразил несколько пар идущих по дороге ног в женской и мужской обуви. Цензор не увидел крамолы и допустил рисунок к печати. Спустя время, когда проверяющий благополучно обо всём забыл, ему подают вторую картинку — те же ноги, но в военных сапогах. Картинка снова кажется безобидной, и её пропускают. Выходит номер «Зрителя», где оба рисунка поставлены рядом — грубые сапоги бегут за ногами в гражданской обуви. Получается ясная картина ареста демонстрантов. Ошибка цензора налицо, но исправить нельзя — он сам одобрил печать.
Арцыбушев не только хитрил, но и открыто издевался над цензорами. В первых номерах «Зрителя» художник оставлял на обложке пустое место, поясняя, что вскоре здесь появится важное объявление. В пятом номере на обложке напечатали букву «Р». Через неделю на том же месте было уже две буквы «Ре…». Затем — «Рев…». Цензор, потирая руки, ждал крамольного слова «Революция». Увы, не дождался: многообещающее «Рев…» превратилось в рекламу «Ревельские кильки».
Чаще всего персонажами карикатур были государственные деятели, особенно сам император. Художникам приходилось проявлять изобретательность — «драгоценное изображение особы его Величества» находилось под бдительной охраной. Первой «эзоповой» карикатурой на Николая II стал рисунок маленького мальчика на тоненьких ножках с огромной шишкой на лбу. Он появился в «Зрителе» (№ 10, 1905) за авторством Сергея Чехонина под названием «Чёрная сотня» (общее имя крайне правых организаций в России 1905–1917 годов, которые стояли на позициях монархизма и жестоко наказывали бунтовщиков. — Прим.).
Чехонин обратился к известному инциденту, случившимся с Николаем, когда тот ещё цесаревичем посетил Японию. По недоразумению японский полицейский ударил гостя по лбу, отчего у последнего остался шрам. Чехонин блестяще использовал популярность полученной шишки.
Помимо комичного силуэта императора, в карикатуре «Чёрная сотня» художник изобразил Александра III, Иоанна Кронштадтского, некоторых великих князей и целый ряд министров. Миниатюрная виньетка не привлекла внимания цензора и чудом проскочила. Удивлённый неожиданным разрешением, Арцыбушев увеличил рисунок почти втрое и поместил на разворот журнала. Под картинкой была едва заметная подпись «25 силуэтов» и цифра «4». Читатели сразу узнали всю «чёрную сотню». Во главе, а точнее, в её руках, находился сам царь. Смысл рисунка дошёл до Цензурного комитета, как всегда, с опозданием.
Образ неразумного ребёнка хорошо «ложился» на представление о Николае II как о слабом правителе. Вскоре от мальчика осталась только шишка, причём еловая. Достаточно было изобразить её на рисунке, чтобы читатели поняли, о ком речь.
Сатирическая изобретательность «Зрителя» приводила цензоров в бешенство.
Вскоре цензурный комитет начал запрещать практически всё. Так, представленный журналом рисунок с горящей на подоконнике свечой не допустили к публикации. Образ свечи, по мнению проверяющих, символизировал «догорающее самодержавие». Но даже эту печальную ситуацию Арцыбушев обратил в остроумную шутку. Появился новый номер «Зрителя» (№ 8, 1905) без карикатур, но с рисунком скорбной фигуры редактора, одиноко гуляющего по страницам опустошённого цензурой журнала.
2 октября 1905 года «Зритель» запретили, но ненадолго — следующий номер выйдет в конце того же месяца. Этому способствовал Манифест 17 октября 1905 года, даровавший подданным гражданские права: неприкосновенность личности, свободу совести, собраний и — к радости редакторов — свободу печати.
Новый номер «Зрителя» Арцыбушев не отправлял Цензурному комитету. Содержание журнала было довольно смелым. Так, обложка изображала шествие манифестации с красными флагами, развевающимися на фоне колоннады Казанского собора. На первый план художник поместил городового, отдавшего честь красному знамени.
На третьей странице оказался рисунок Чехонина с двумя приближёнными государя, постоянными героями карикатур. Первый — бывший обер-прокурор Синода Константин Победоносцев в виде лягушки, второй — кланяющийся ему министр внутренних дел Пётр Дурново, откормленный кабан. Образ лягушки был просто насмешкой над внешностью Победоносцева. Кабан же — прямая отсылка к дипломатическому скандалу, в котором Дурново оказался замешан ещё при Александре III. Будучи директором департамента полиции, он пытался выкрасть письма любовницы испанского посла. Оскорбившись, иностранный гость дал пощёчину Дурново, а разгневанный Александр III вынес краткую резолюцию: «Убрать вон эту свинью». «Свинью» убрали, однако при Николае II Дурново возвысился вновь.
Чехонину также принадлежит ядовитая карикатура на Манифест 17 октября. Художник изобразил прообраз конституции в виде хрупкого карточного домика с подписью: «Просят не дуть». Рисунок оказался пророческим — домик вскоре разлетелся. Свобода слова, наряду с прочими обещаниями Манифеста, оказалась фиктивной: с 24 ноября в стране действовали Временные правила о печати. Теперь любое издание, нарушившее статьи Уголовного уложения, преследовали по суду. Особенно строго карались прямые призывы к свержению власти и «оскорбление Величества».
Вскоре в одном из номеров «Зрителя» появился созданный Чехониным проект медали: журнал предлагал выбить её в честь обещанной, но так и не дарованной свободы слова. В центре медали помещался скованный по рукам и ногам художник. Звенья цепи состояли из силуэтов голов августейших персон и сановников, которых Чехонин изображал на рисунке «Чёрная сотня»: Николай II, Марина Фёдоровна, Великий князь Владимир Александрович, Иоанн Кронштадтский и прочие. Закованный в кандалы художник не бросает дело и зажатой в зубах кисточкой рисует еловую шишку.
В декабре 1905 года Арцыбушева, как редактора «Зрителя», привлекли к уголовной ответственности за ряд текстов. Среди них была и пословица: «Царский манифест — для известных мест». Вскоре журнал снова закрыли. В 1906 году вышли ещё два номера, после чего «Зритель» надолго замолчал.
Однако, несмотря на суды и аресты, в конце 1905 года появляются новые сатирические издания. «Они сыпались один за другим, как звёзды в августовскую ночь, — пишет о том времени Пётр Дульский, — одни остроумные и язвительные, другие пошлые и тупые; их ловили на улицах, кромсали на куски в типографиях, но их количество только росло».
«Жупел» и «Адская почта»
2 декабря 1905 года вышел первый номер журнала «Жупел» (в церковно-славянском языке — горящая сера или смола, уготованная в аду грешникам. — Прим.), основанный книгоиздателем Зиновием Гржебиным. Несмотря на короткую жизнь — всего три номера, — журнал привлёк множество читателей уникальным оформлением. Гржебин собрал талантливых художников, многие из которых участвовали в знаменитом «Мире искусства». Среди них Иван Билибин, Мстислав Добужинский, Борис Кустодиев и другие. В журнале не было залихватской сатиры «Зрителя» — почти все работы художников наполнены горечью и трагизмом.
На обложку первого номера «Жупела» поместили иллюстрацию Бориса Анисфельда. На фоне красного зарева виднеются виселицы с повешенными, земля усеяна трупами, над ними — красные чудища с птичьими головами. Внизу надпись: «1905 год». Рисунок показал последствия жестоких мер, применённых властями для подавления волнений в городах и деревнях. Протест ширился, несмотря на число арестованных и убитых.
В том же номере — не менее мрачная работа Валентина Серова. Расстрел демонстрантов в «Кровавое воскресенье» художник зарисовал с натуры. По воспоминаниям дочери, отец находился в Академии художеств, когда увидел в окне толпу с иконами и портретами. Он заметил оружейный залп, как упали раненые и убитые. Рисунок сопровождают строчки из песни, звучащие как горькая усмешка: «Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваша слава?»
Ещё одна иллюстрация — «Октябрьская идиллия» Мстислава Добужинского. На рисунке — залитая кровью стена. Рядом наклеен обманувший ожидания Манифест, прибита благотворительная кружка Красного Креста. Невыносимо страшной кажется брошенная на панели кукла, потерянная убежавшей или убитой девочкой. Лежащая рядом калоша будит в памяти жуткую подробность «Рассказа о семи повешенных» Леонида Андреева, написанного позже, в 1908 году:
«Складывали в ящик трупы. Потом повезли. С вытянутыми шеями, с безумно вытаращенными глазами, с опухшим синим языком, который, как неведомый ужасный цветок, высовывался среди губ, орошённых кровавой пеной, плыли трупы назад, по той же дороге, по которой сами, живые, пришли сюда. И так же был мягок и пахуч весенний снег, и так же свеж и крепок весенний воздух. И чернела в снегу потерянная Сергеем мокрая, стоптанная калоша».
Гвоздём первого номера стал рисунок Гржебина «Орёл — оборотень, или Политика внешняя и внутренняя». Картинка-перевёртыш изображает русский герб, за которым скрывается оголённый зад Николая II. О смелой карикатуре французский искусствовед Джон Картре напиcал:
«…это — Николай II, показывающийся в глазах Европы как конституционный монарх… Для Европы он прячет срамоту тиранического деспотизма под складками своей мантии, на которой упомянуто „Конституция“».
Уже на следующий день после выхода первый номер «Жупела» запретили. Но из тиража в 70 тысяч полиция смогла конфисковать лишь 500 копий — журнал раскупили моментально. Вскоре Гржебина арестовали «за дерзостное неуважение к верховной власти» и присудили шесть месяцев заключения.
Арестован был и второй номер «Жупела», посвящённый декабрьскому восстанию в Москве. Оно длилось с 22 по 31 декабря (с 9 по 18 декабря по старому стилю) и было жестоко подавлено. Рисунок Кустодиева «Вступление» изобразил идущую по улицам смерть — огромный окровавленный скелет шагает по городу, унося жизни людей. В 1920 году Кустодиев напишет картину «Большевик», которая композиционно напоминает «Вступление». Пожарища превратились в красные знамёна, скелет оброс плотью и примерил образ русского пролетария.
«Умиротворение» Добужинского демонстрирует тонущий в багровом море Кремль, над которым выгнулось дугой бело-красное подобие радуги.
Завершил апокалиптическую серию Борис Анисфельд. На рисунке «Новый год» художник показал погибающий город с сидящими сверху чудовищами. Сцену дополняет солнечное затмение.
На обложке третьего номера жуткий рисунок Добужинского — скелет в богатом убранстве, растянувшийся в мягком кресле перед маленькой девочкой. С черепа сползла маска, напудренный парик брошен на пол. На кистях обеих рук — изображение царской короны.
Особый интерес вызвала иллюстрация Билибина «Осёл. В 1/20 натуральной величины». Вот что писал о ней Картре:
«…взята рамка одного из портретов Николая II, вульгаризованных до бесконечности благодаря народной русской торговле изображениями… и в ней бюст императора просто заменён ослом, который немножко удивлён, видя себя находящимся в подобной обстановке. Это не карикатура, но это сатира весьма дерзкая, какая только могла быть нарисована».
На весь тираж третьего номера также наложили арест. Гржебина осудили на 13 месяцев крепости, с запретом работать издателем на пять лет. 7 февраля 1906 года журнал закрыли. Однако, даже находясь в заключении, Гржебин удержал почти всю редакцию и многих авторов. Вскоре он основал «Адскую почту» — фактически прежнее издание под новой вывеской. Чтобы обойти официальный запрет, журнал оформили на художника Евгения Лансере.
В «Адской почте» публиковали карикатуры на видных чиновников. Например, на известных жестокостью министров внутренних дел Петра Дурново и Петра Столыпина, подавившего Декабрьское восстание в Москве генерал-губернатора Фёдора Дубасова, «не жалевшего патронов» петербургского генерал-губернатора Дмитрия Трепова. Автором большинства портретов стал Борис Кустодиев. Он хорошо изучил этих персонажей, помогая Илье Репину с масштабной картиной «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года в день столетнего юбилея со дня его учреждения» (1903).
Журнал прожил немногим больше предшественника — «Адская почта» продержалась три номера. Четвёртый подготовили, но он был конфискован прямо в типографии.
«Пулемёт»
Основанный журналистом Николаем Шебуевым, «Пулемёт» сразу обратил на себя внимание смелыми текстами и иллюстрациями. На задней обложке первого номера, выпущенного в ноябре 1905 года, красовалась едкая карикатура: поверх текста Манифеста 17 октября оттиснут след запачканной кровью руки. Подпись гласила: «К сему листу свиты его величества генерал-майор Трепов руку приложил» (намёк на суровые меры, предпринятые генерал-губернатором для преследования «неугодных» режиму. — Прим.) Номер имел колоссальный успех. Полиция отбирала журнал у газетчиков, а те прятали его по квартирам или по ближайшим лавкам. Кровавый отпечаток стоил Шебуеву свободы — за «оскорбление Величества» и «дерзостное неуважение к верховной власти» журналиста арестовали и заключили в крепость на один год.
«Манифестом 17-го октября, — говорил на суде прокурор, — дарована свобода печати, но не разнузданность». Дело «Пулемёта» послужило началом длинного ряда литературных процессов начала XX века. Осуждённый Шебуев сочинил пародийное предостережение для коллег:
Даровал свободу
Слова манифест.
На год, на два года
Садят под арест.
Требуют залога
Гласности кроты.
Подожди немного,
Посидишь и ты…
В тюрьме Шебуев написал исповедь «Они», также опубликованную в «Пулемёте»:
«Я оскорбил их ничтожество, а меня будут судить за оскорбление Его Величества! <…> Я чёрные типографские буквы Манифеста закрыл красной типографской краской. А они самую душу Манифеста залили кровью. И в тюрьме не они, а я…»
Находясь в заключении, он всё равно составлял номера «Пулемёта», писал, занимался корректурой, заказывал рисунки. Журнал жил, но держался недолго — вышло лишь пять номеров и один «экспресс». В последнем номере на обложку поместили рисунок женщины, у которой в одной руке браунинг, а в другой знамя. Подпись: «У баррикады — начало». На обратной стороне журнала — та же женщина, но убитая, со словами: «У баррикады — конец».
«Стрелы», «Пули», «Бурелом»: поэзия в сатирической прессе
Литературовед Александр Нинов в книге «Стихотворная сатира первой русской революции 1905–1907 годов» сообщает: только с 15 декабря 1905 года по 25 января 1906 года в городах России закрыли 78 изданий и арестовали 58 редакторов. Но сатирические журналы всё равно выходили — суды не успевали рассматривать скопившиеся «литературные дела».
Нам сдаваться нет охоты,
Нам угрозы не страшны:
«Пули», «Бомбы», «Пулемёты» —
Всё готово для войны!
По «Сигналу» «Пулемёта»
«Жупел» «Пламенем» объят.
И в изменников без счёта
«Стрелы» с «Пулями» летят.
Даже «Зритель» безучастный
Им устроил «Бурелом»,
Словно кровью, красной краской
Обагряя всё кругом.
Это залихватское стихотворение неизвестного автора появилось в начале 1906 года в журнале «Сигналы». Действительно, на рубеже 1905–1906 годов сатирическая журналистика переживала настоящий бум. По улицам разносились задорные голоса газетчиков, изощрявшихся в прибаутках: «Журнал „Стрелы“ очень смелый — долго ли жить будет», «„Свобода“ — для всего народа», «„Нагаечка“ — бьёт тем же концом, да по другому месту», «„Сигнал“—патронов не жалеть» («холостых залпов не давать, патронов не жалеть» — такой приказ при беспорядках отдал войскам петербургский генерал-губернатор Дмитрий Трепов. — Прим.). Графика многих новых журналов не дотягивала до уровня «Жупела» и «Зрителя». Но печатавшиеся там литературные произведения, в особенности хлёсткие афоризмы и насмешливые стихотворения, безусловно, заслуживают внимания.
Так, в журнале «Зарницы» (№ 9, 1906) вышла подборка высказываний Исидора Гуревича под общим названием «Изречения Нео-Пруткова». Вот некоторые из них:
«Блажен, кто вовремя уходит».
«Если ты голоден — умри».
«Сажай и властвуй».
Часть афоризмов и стихотворений была связана с цензурными гонениями на печать в целом и сатирические журналы в частности:
«Никто не должен считать себя счастливым, пока не стал редактировать газету…»
(Давид Гликман, журнал «Вампир», № 1, 1906 год)
«Жена редактора склонность к одиночеству имеет».
(Пётр Потёмкин, журнал «Сигналы», № 2, 1906 год)
Посвящённое «свободе печати» стихотворение Гликмана «Русь» (журнал «Спрут», № 9, 1906) на мотив известного произведения Афанасия Фета:
Я пришёл к тебе с приветом —
Рассказать, что солнце встало
И что ночь кровавым светом
Над землёй затрепетала…
Что объявлена свобода
(И на истинных началах!),
Что тюрьма полна народа,
И сидят уж в частных залах;
Что с печати все запреты
Сняты, с правды спали гири,
Что закрыты все газеты,
А редакторы в Сибири…
А вот подражание «Молитве» Лермонтова — стихотворение «Совет» Сергея Галанского (Юмористический альманах «Избиратель», № 6, 1906) о провластных изданиях:
В минуту жизни трудную,
Коль нет иных газет,
Бери «Россию» блудную, —
Вот мой тебе совет.
В ней сила полицейская,
Там факты хороши,
Там льётся мысль лакейская
Из проданной души;
Там пишут убедительно;
Попробуй-ка читать, —
Захочешь положительно
Продать себя, продать…
Вместе с художниками-карикатуристами поэты высмеивали политиков. Разумеется, не обошли вниманием и государя. Но если в карикатурах личность Николая II маскировали за различными образами, то в литературных произведениях авторы не стеснялись обращаться к нему открыто. Константин Бальмонт посвятил императору стихотворение, полное горечи и злости. Оно было опубликовано в газете «Красное знамя» (№ 1, 1906):
Он трус, он чувствует с запинкой,
Но будет, час расплаты ждёт.
Кто начал царствовать — Ходынкой,
Тот кончит — встав на эшафот.
(Ходынка — давка, возникшая из-за бесплатной раздачи «царских гостинцев» 18 мая 1896 года в дни коронации Николая II. Больше тысячи человек погибло, несколько сотен было изувечено. — Прим.)
Говоря о Николае II, нельзя не упомянуть его правую руку — премьер-министра Сергея Витте. На рисунках его чаще изображали «нянькой» государя. В литературных произведениях авторы отзывались о министре иначе, называя трусом и лжецом, что не встал на защиту свобод, обещанных Манифестом. Из стихотворения Бенедикта Катловкера «Баллада о премьере», опубликованного в журнале «Спрут» (№ 2, 1906):
Когда в разгар борьбы суровой
Граф Витте нежным голоском
Вдруг запоёт о жизни новой,
Наобещав тебе притом
Свобод, и прав, и льгот не в меру, —
Не верь премьеру!
<…>
Когда с улыбкой и с подходцем
Граф Витте вдруг заговорит,
Что бунт затеян инородцем,
Что патриотам надлежит
Не следовать его примеру, —
Не верь премьеру!Но если, в бой вступив неправый,
Граф Витте грозно закричит,
Что он зальёт волной кровавой
Всю Русь, что он её сразит,
Закутав в дым, в огонь и в серу, —
Поверь премьеру!
Едва ли не самым отвратительным вышел в сатирическом зеркале Дурново. Общественность не могла примириться с тем, что конституционные свободы поручили проводить в жизнь человеку, который арестовал, сослал в Сибирь и казнил сотни людей за стремление к этим свободам. Строки из стихотворения Ивана Скворцова «Песнь торжествующего Дурново» о жёстких действиях министра («Паяц», № 3, 1906):
Раз кто задумал бастовать
Иль к забастовке призывать —
Арестовать, арестовать!
<…>
Кто станет митинги сзывать
И прокламации бросать —
Арестовать, арестовать!
Многие журналы откликнулись на невинный, казалось бы, эпизод: весной 1906 года дочь Дурново произвели во фрейлины императрицы. Счастливый отец дал по этому поводу большой бал в Министерстве внутренних дел. Придворная знать и дипломаты не желали танцевать кадриль в «охранке», так что зал заполнили чины жандармерии и полиции. Язвительным шуткам в печати не было конца. Стихотворение Давида Гликмана из журнала «Спрут» (№ 12, 1906):
— Вы слышали: был бал у Дурново…
Прекрасный бал… — И что же, ничего?..
— Как — «ничего»? И пили, и плясали…
Играли в винт, и в фанты, и в лото…
Так весело… — Да нет, я не про то!..
— Про что же? — Никого не расстреляли?!
Не менее ядовиты произведения, адресованные суровому «хранителю трона» Трепову. Слова «патронов не жалеть» стали позорной кличкой, приставшей к нему как клеймо. До завершения революции он не дожил и скончался осенью 1906 года. Порфирий Казанский сочинил по этому поводу саркастическую эпитафию, которая вышла в журнале «Ёрш» (№ 14, 1906):
Здесь Трепов погребён. Вреда он сделал много.
«Патронов не жалел», свободу он губил;
Но мы судить его не будем слишком строго —
Свободе послужил и он, хотя немного:
Он от себя страну теперь освободил.
Литературных произведений, адресованных деятелям времён революции, так много, что из них можно составить отдельный сборник. Не менее популярны были тексты, посвящённые политическим событиям. После обманувшего ожидания Манифеста у людей отпало доверие к инициативам властей, а сам документ вызывал лишь насмешки. Строки из стихотворения «Наша конституция» неизвестного автора, опубликованного в журнале «Саратовский дневник»:
Стонет стоном люд голодный,
Спят отечества отцы;
Бюрократ за счёт народный
Строит целые дворцы.
Составляя планы, сметы,
Гордо смотрит «сверху» плут…
Что за диво? — Это?.. Это…
Конституцией зовут…
Важный пункт Манифеста — создание Государственной думы, призванной ограничить полномочия монарха, — тоже восприняли скептически. В журнале «Леший» (№ 2, 1906) вышло стихотворение неизвестного автора, посвящённое Думе I созыва, где автор, критикуя двухпалатный парламент, пишет:
Как на рубище заплаты,
Вдруг явились две палаты,
Торжествуй же, храбрый росс!
Только вот один вопрос:
Будет ли ума палата?..
Это, кажется, сверх штата.
Похожим было отношение и к выборам в Думу. Недовольство вызвал тот факт, что фактически право голоса получили лишь привилегированные и состоятельные граждане. (Выборы проводились по неравноправной системе имущественного и социального ценза, где голоса курии землевладельцев значительно перевешивали голос крестьян и рабочих. — Прим.) Свобода выбора же на практике не гарантировалась. На многих избирательных участках находились «наблюдатели»: священник, волостной старшина, писарь или урядник, которые либо агитировали за определённого кандидата, либо открыто следили за голосующими. «Неправильное» голосование было чревато неприятными последствиями. Об этом красноречиво свидетельствует стихотворение Родиона Менделевича «Перед выборами» из журнала «Искры» (№ 43, 1906). Оно посвящалось выборам в Государственную думу II созыва:
…для выборов законы
Другие пишут нам,
И шествуют шпионы
За нами по следам…
Ведётся тонко дело
В теперешний момент,
И устранён умело
«Опасный элемент»…
И жутко мне, создатель,
Никак я не пойму:
Я — русский избиратель
Иль кандидат в тюрьму?..
Тема репрессий, чиновничьего и полицейского произвола, арестов и репрессий не сходила с уст сатириков. Из стихотворения Василия Адикаевского, напечатанного в журнале «Спрут» (№ 6, 1906):
Не оттого ли к нам несётся стон страны,
Не потому ль на Русь посыпались напасти,
Что многие теперь правители сильны
Не силою ума, а только силой власти?
Ещё одно стихотворение о положении страны в начале XX века (и не только), вышедшее в журнале «Альманах» (№ 1, 1906):
Печально всё в родимой стороне…
Грядущее окутано туманом,
И счастье только грезится во сне
Чарующим и сладостным обманом!..
И снилось мне: дыханием весны
Согрета грудь любимого народа,
И счастие излюбленной страны
Венчает лавром юная свобода…
Но сон прошёл — остался лишь кошмар
Да мрачные пугающие грёзы!..
На сцене вновь — с телятами Макар,
Опять всё те же — Сидоровы козы!..
Расцвет сатирической прессы в России продлился недолго. Роспуск I Думы в июле 1906 года привёл к власти Столыпина, который стал председателем Совета министров, сохранив пост министра внутренних дел. Полицейский и административный произвол в стране стал ещё более свирепым. Стихотворение Сергея Галанского из юмористического альманаха «Избиратель» (№ 6, 1906), в красках описывает все «прелести» столыпинского режима. Романтические мотивы Афанасия Фета «Шёпот, лёгкое дыханье…» автор наполнил новым содержанием:
Ропот. Ложка без движенья.
В пищу — лебеда.
На военном положенье
Сёла, города.
Ночью — обыск, днём — шпионы,
Страх, что донесут.
Вечно новые законы,
Скорострельный суд.
Запрещения, угрозы
Нынче, как вчера.
И страдания, и слёзы,
И — ура! Ура!!!
В тюрьмы толпами отправляли редакторов, авторов и даже газетчиков, заподозренных в продаже запрещённых журналов. В конце 1906 года сатирические издания начали исчезать одно за другим. Некоторые, не дожидаясь властей, закрывались сами. Содержание тех журналов, что ещё оставались на плаву, становилось беднее. Публика брала их неохотно, и они тоже вскоре переставали выходить. Русская сатира на время замолчала. Впоследствии вместо бурного потока журналов в 1908 году возник одинокий «Сатирикон», принадлежащий новому периоду политической истории.
За годы Первой русской революции художники-карикатуристы и поэты-сатирики создали замечательные документы эпохи. Журналы предавали всеобщему осмеянию влиятельных политиков и открыто говорили о происходящем в стране. Многое из написанного и нарисованного в те годы и сегодня поразит читателя остроумием, злостью, меткостью слова и штриха.
Читайте также интервью с исследователем Константином Макаровым о Первой русской революции.
