В начале 1929 года журнал «Пионер» напечатал письмо читательницы, которая очень хотела стать кинозвездой. Шура Климова из Барнаула мечтала о всемирной славе, зарплате в два миллиона долларов и большом доме с камином и роялем.
Публикация произвела эффект разорвавшейся бомбы. В то время как редакция журнала утопала в откликах разгневанных, взволнованных и сочувствующих читателей, несчастная Шура страдала от издевательств в семье и школе, которые едва не довели её до самоубийства.
VATNIKSTAN расскажет историю неудавшейся актрисы и объяснит, почему её наивное письмо получило такой общественный резонанс.
Жизнь пройдёт серо и скучно
Шура Климова родилась не в своё время: первая пятилетка требовала новых рабочих рук, а угроза войны с капиталистическим Западом — заполненных до отказа казарм. В школах полным ходом шли кампании по военизации и политехнизации, в рамках которых и мальчики, и девочки осваивали работу на станках и стрельбу из винтовки.
Едва ли в таких обстоятельствах юная провинциалка, выросшая в бедной семье, могла рассчитывать на карьеру актрисы, богатство и мировую славу. Но неужели все остальные советские подростки мечтали только о дымящих трубах заводов и боевых подвигах? Если мы полистаем номера «Пионера» за 1929–1930 годы и заглянем в рубрику «Кем я хочу быть», то действительно найдём немало писем от ребят, которые надеялись получить техническую профессию. Попадались и будущие военные, например Н. Резницкий из Липовца (№ 4, 1929):
«Моя цель — стать красным командиром, и этой цели я достигну, как только окончу школу. Цель — это простое слово, состоящее из четырёх букв, но само слово означает многое. Каждый ребёнок с 4–5 лет имеет цель. Часто мне кажется, что я уже командир, участвую в манёврах, руковожу отрядом кавалерии.
А вот Г. Зуйков из Москвы всё ещё не мог определиться с призванием (№ 11, 1929):
«И вот, когда я вырасту, то хочу сделаться инженером-механиком. Но иногда мне хочется стать доктором по болезням уха, горла и носа. Мне делали несколько операций в носу и горле, и мне хотелось самому себе сделать операцию. Ещё одно дело, которое мне кажется интересным, — сделаться лётчиком».
Вася Лапин из Саранска хотел зарабатывать на жизнь поэзией. Вместо рассказа о работе мечты он прислал стихотворение (№ 3, 1929):
Звени, моя лира,
И пой свои песни.
Поэтом-задирой
Я буду известен.
Я буду баяном
Родимых полей
И петь не устану
На лире моей.
Интересные данные приведены в книге «Кем хотят быть наши дети» (1929), составленной из откликов ребят на письмо Шуры Климовой. Многие не только высказались по поводу жизненных целей девушки, но и поделились своими планами на будущее. Составитель книги и редактор «Пионера» Израиль Михайлович Разин подсчитал, что из 500 написавших в редакцию ребят большинство видело себя в профессии техника и агронома (52 человека). Как ни странно, профессия киноартиста заняла второе по популярности место (46 человек). Ниже расположились инженеры (39 человек), изобретатели (28 человек), рабочие (28 человек) и военные (27 человек). Большой популярностью пользовалась профессия писателя (35 человек). Последние места занимали конторщики (три человека), библиотекари (три человека) и балерины (два человека).
Далее Разин упомянул работу Николая Александровича Рыбникова, посвящённую интересам современных детей и подростков. В 1924–1925 годах Рыбников провёл ряд социологических опросов, в которых участвовали 1354 школьника из Москвы и Подмосковья в возрасте от 9 до 17 лет. Разин с возмущением отмечал, что на вопрос о мотивах выбора будущей профессии многие отвечали в духе «потому что нравится». Политические мотивы занимали одно из последних мест. Не понравились редактору «Пионера» и результаты исследования Николая Николаевича Иорданского, где самыми популярными ответами на тот же вопрос были «материальные соображения» и «власть и влияние».
Мы, в свою очередь, расскажем о работе Петра Николаевича Колотинского, который с 1913 по 1926 годы регулярно проводил опросы учащихся выпускных классов Екатеринодарской женской гимназии (впоследствии — Краснодарской трудовой школы). По данным Колотинского, в 1926 году кубанских подростков больше всего интересовала профессия врача. Вторым по популярности был ответ «знаменитость» (род занятий не имел значения). Отдельного внимания заслуживают высказывания выпускников, которые не могли определиться с профессией и относились к её выбору как к неприятной формальности:
«Я хотел бы быть первобытным человеком; придётся быть студентом того вуза, в который удастся поступить…»
«Кем — не всё ли равно, я хочу быть счастливой и только счастливой; по окончании школы поступлю в мединститут… хотя призвания к этому у меня никакого нет».
Творческие личности тоже не питали особых надежд по поводу будущего:
«Хотелось бы быть артисткой, только очень хорошей; поступлю в мединститут и буду врачом, и жизнь пройдёт серо и скучно».
«Мечта быть виртуозом, особенно виртуозом-декламатором; придётся же поступить в какое-нибудь учреждение или на фельдшерско-акушерские курсы…»
«Хочу быть блестящим общественным деятелем, оратором; поступлю в пединститут… просто потому, что больше некуда».
Шура и компания
Желание Шуры Климовой приобщиться к актёрскому искусству вполне объяснимо: в то время походы в кинотеатр были главным развлечением советской молодёжи. Автор книги «Дети и кино» (1928) Анна Эрнестовна Лацис утверждала, что некоторые школьники посещали кинотеатры до 20–30 раз в месяц. Лацис писала:
«Многие дети к вечеру становятся беспокойными и нервными — их влечёт в кино. Они так привыкли к кино, что оно стало для них Narcotinom [sic]».
Кроме того, Лацис приводила цитаты из писем юношей и девушек, которые, надеясь попасть на киноэкран, обращались в Совкино (орфография и пунктуация авторов сохранены):
«Я сгораю желанием брать участие в кино и как говорится по самые уши увлёкся этим».
«…если вы хотите купить орех, но не конфекту, то и стараетесь купить того, чего Вам хочется. Теперь войдите в моё положение так и я если у меня на уме не школа, а другое (кино!), то я и стремлюсь к исполнению того, чего мне хочется, а школа как не нужный предмет остаётся позади».
«Можно ли принять участие как и другие артисты 4 мальчика имеющим талант, который выказывают свой талант с малолетства и уверенно они сможат играть не хуже других артистов и просим Вас принять нас артистами, если не надеятесь, то можно испытать».
Скандальное, но куда более грамотное письмо Шуры Климовой напечатали в № 2 «Пионера» за 1929 год. Климова мечтала о запретных для советского человека удовольствиях не от хорошей жизни: после окончания семилетки пионерку ожидала скучная работа конторщицы, поскольку родители девушки не могли оплатить её дальнейшее обучение. Шура жаловалась:
«Живём мы не очень хорошо: то того не хватает, то другого. Иногда мне очень жалко моих родителей и двоих братьев — хочется им помочь, но пока не могу, и если останусь тут, то тоже плохая будет от меня помощь, ввиду маленького жалованья».
Девушка была уверена, что любовь к кино и фотогеничное лицо обеспечат ей успех на актёрском поприще. Шура мечтала:
«Я буду известной во всём мире и буду лучшей киноартисткой нашего Советского Союза».
Возможно, это письмо не вызвало бы такой волны негодования, если бы Климова не упомянула о желании разбогатеть:
«Я читала, что Мэри Пикфорд получает около двух миллионов долларов в год. Если бы я получала столько, то половину или даже больше я бы отдала на дело индустриализации нашего СССР. А потом бы я купила небольшой дом с хорошей обстановкой и взяла бы туда всю нашу семью, потому что папа с мамой скоро будут старыми и им нельзя будет работать, а братья будут учиться в вузе. Дома обязательно будут ковры и рояль. <…> В моей комнате будет камин. По вечерам ко мне будут приходить подруги и товарищи моего мужа. Я буду играть на рояли (авторское написание. — Ред.), а гости будут танцевать. Мы будем играть в лото и карты. Я думаю, что в лото и в карты играть не на деньги можно, потому что это интересно и ничего в этом плохого нет».
Такая девочка, как я
Судя по откликам, собранным в книге «Кем хотят быть наши дети» (большинство приведённых ниже цитаты взяты из неё), союзников у Климовой было немного. Пионерка Луиза Литвинова из Павловска, которая готовилась стать акробаткой, писала:
«Дай руку, дорогая Шура! Моя спальня похожа на цирк, там у меня находятся палки, обручи, натянуты разные верёвки и повешены кольца».
Литвинова тоже мечтала о собственном доме, но не считала работу в цирке своим призванием и рассматривала её исключительно как источник заработка:
«…буду работать в цирке, заработаю много денег и работу брошу. Куплю себе хорошенький домик, рояль, трюмо, много ковров, кресел, диванов, огромную кровать и под потолок подушек. Потом найму несколько служанок: кухарку, прачку, дворника. Открою свою баню. В доме у меня будет свой телефон, радио и фисгармония. И я всегда буду развлекаться».
Благие намерения у Луизы всё-таки были: она хотела помогать беспризорным, обучая их акробатике. Правда, альтруизм Литвиновой больше напоминал ненавистную советскому строю эксплуатацию, поскольку беспризорники впоследствии должны были стать артистами её цирка и приносить хозяйке хороший доход.
Пионерке из станицы Белореченской, подписавшейся «Е. Я‑нко», профессия киноартистки казалась шансом вырваться «из-под ига родни». Сложно сказать, было ли её стремление стать актрисой следствием элементарного подросткового бунта или напряжённых отношений с родными. «Ты кушаешь у меня хлеб, да ещё и не хочешь учиться тому, что я тебе предлагаю», — ругал девушку возмущённый отец, который желал, чтобы дочь стала учительницей.
Я‑нко говорила, что ей очень одиноко и не с кем поделиться переживаниями. Письмо Климовой стало для неё приятным открытием. Пионерка писала:
«Я никогда не думала, что у нас в СССР есть такая девочка, как и я…»
О желании хорошо зарабатывать и быть известной на весь мир Я‑нко не говорила.
Актрисой хотела стать и воспитанница детдома Гуся из Сольвычегодска. Она тоже обещала отдавать половину актёрского заработка на нужды индустриализации, но о большом богатстве не мечтала. Её желание попасть на киноэкран было обусловлено иными, более серьёзными причинами:
«Когда мне было семь лет, один раз была я в кино, то мама мне сказала, что тут играют люди, как я. Мама сказала, что и я такой же буду, как и они. Недолго после этого мама у меня заболела и просила перед смертью, чтобы я стала киноактрисой. И я обязательно буду киноартисткой. Я участвую в спектаклях. Ни один спектакль не проходит без меня. Комнату одну куплю — мне не надо роскоши, а нужен хотя бы простой уют».
Не хотим быть как Шура
В редакцию «Пионера» поступило много писем от единомышленников Шуры, которые сообщали, что их желание сниматься в кино было обусловлено исключительно любовью к искусству. Юноша под псевдонимом Г. З. писал:
«У меня тоже часто вертится мысль стать киноартистом, но не из-за того, чтобы получить много денег, а потому, что меня интересует кинодело. Я не чужд искусства, а потому также желал бы что-нибудь новое внести в киноактёрскую работу».
Примечательно, что Г. З. тоже мечтал добиться известности, но якобы лишь для того, чтобы обеспечить родителям безбедную старость.
Валя и Лёля из Саратова заявили:
«Мы не хотим быть, как хотела Шура, чтобы хорошо жить, мы за этим не гонимся, чтобы получать много жалованья и жить как буржуи, а нас интересуют кино и артисты».
И. Л. из Борисоглебска писал:
«Я хочу быть актёром потому, что я очень интересуюсь работой в кино. Кино есть один из главных способов поднятия культурного уровня всего населения».
Евдокия из Хабаровского округа тоже желала заниматься творчеством:
«Ничего бы я больше не хотела, дорогие товарищи, только бы быть артисткой. И не ради хорошего заработка, а ради самой сцены, ради искусства».
Пионерка Настя из Гурзуфа, которая хотела стать актрисой, пыталась вразумить будущую коллегу по цеху:
«Ты мечтаешь чересчур о большом, о богатстве, и чтобы ты была „звездой экрана“. <…> Я к этому совсем не стремлюсь… <…> Мы, пионеры, стремимся всё это изжить, так как мы живём не в буржуазной стране, а в Советском Союзе и собираемся строить социализм, так как это завещал наш дедушка Ильич. Не беспокойся, Шура, если даже и станешь киноартисткой, то нашей, советской, а не Мэри Пикфорд, и будешь получать жалованье, но не по два миллиона в год, а на которое можно будет содержать себя и своё семейство».
Некоторые цитировали слова Ленина о «важнейшем из искусств» и напоминали противникам Шуры, что киноартисты и другие работники культуры необходимы обществу не меньше, чем рабочие и инженеры. Фаня из Северо-Кавказского края справедливо заметила:
«Наша страна ещё недостаточно культурна, а с некультурной страной гораздо труднее будет прийти к социализму».
Воспитанники детдома имени Первого мая писали:
«…мы не согласны с теми ребятами, которые очень отрицательно относятся к Шуре, обвиняя её и не советуя быть киноактрисой. Почему же ей не стать, чем она хочет, т. е. пролетарским киноактёром, и строить новую культурную жизнь нашей страны».
Разумеется, в подобных письмах Шуре также напоминали, что советскому гражданину неприлично мечтать о роскоши и славе.
Мещанская отрыжка лакированной коммунистки
Противники Шуры Климовой часто высказывали аргументы в духе набившего оскомину «заводы стоят». Клава из Сталинградского округа возмущалась:
«Если мы все хотим быть киноактрисами, кто же будет строитель социализма».
А. С. из Казани поучал Шуру:
«…старайся избрать профессию или инженера, или техника, или педагога — тогда ты бы, выучась, была полезна Советскому государству, помогала бы строить и укреплять нашу страну, защищая её от врагов».
Володя из станицы Сещинской писал:
«…совгосударство не особенно нуждается в киноартистах. Советское государство нуждается в квалифицированных кадрах».
Некоторые давили на чувство вины. Тот же Володя называл Шурины мечты о богатстве «мещанской отрыжкой» и упрекал девушку в том, что, став известной актрисой, она будет вести беззаботную жизнь, в то время как «будут чахнуть рабочие всего мира, получающие гроши». Миша К‑ов из Новгорода писал, что Климова «позабыла о беспризорных, которым холодно и голодно». Особенным красноречием отличилась Мария Петрова из села Велисто (№ 8, 1929):
«Танцевать по коврам, которые пропитаны слезами и потом рабочих, и играть на рояле — аккордами заглушать вопли и рыдания зарубежных политических заключённых, а также получать столько денег, которых хватило бы на существование нескольких сот беднейших семей, — это не по-пионерски так думать».
Сама Мария хотела стать учителем. Правда, «сеять разумное, доброе, вечное» было для неё второстепенной целью. Девушка надеялась, что «своей работой завоевала бы авторитет партии и крестьян», а память о ней «надолго сохранила бы… школа и окрестность». Мария писала:
«После моей смерти школе присвоили бы моё имя, и это было бы моей гордостью».
Часто встречались упрёки в духе «это не по-пионерски». Рая Р‑н. из Одессы заметила:
«Шура, как видимо, выпустила из виду, что Советский Союз стремится к уничтожению частной собственности. Куда годятся такие пионеры?»
В. Меркулова из села Теляжье, которая советовала Шуре уехать из СССР в Париж и обзавестись там «коврами с роялью», возмущалась:
«Где же Ленинское воспитание, где забота не только о себе, но и об окружающих, где стремление участвовать в улучшении окружающей жизни? Ничего этого у Климовой нет. Даже не хочется думать, что она пионерка».
Неподписавшийся пионер из посёлка Вербилки заявил:
«Пионерский взгляд — стать будущим коммунистом. Её же взгляд — окунуться в замужество, играть на рояли и греться у камина. Такой взгляд недостоин будущей коммунистки».
Не обошли вниманием и Луизу Литвинову, которая хотела учить беспризорных акробатике. Некто «Полный гнева Д. Г.» из города Николаев сравнивал Луизу с героиней Чарской. Это было серьёзное обвинение, так как Чарская считалась буржуазной писательницей, а чтение её сентиментальных романов о девочках-сиротках порицалось. Д. Г. ядовито заметил:
«Построишь ли общество с Литвиновыми? Извиняюсь, тов. Литвинова, т. е. извиняюсь… синьора, не такая вы уж барыня, чтобы вам беспризорные акробатничали. Они тоже люди… только немного с большим жизненным опытом».
Израиль Разин тоже высказался по поводу ситуации Шуры Климовой (№ 6, 1929):
«Шура виновата. Но виноват и тот отряд, который не сумел воспитать в ней лучших стремлений, виноваты те ребята, которые не хотели дать Шуре хороший совет».
Чтобы сгладить ситуацию, Разин напомнил читателям, что выбор профессии — задача не из лёгких, и некоторым сложно справиться с ней в одиночку.
Спустя несколько месяцев редактор «Пионера» заговорил с ребятами по-иному. Некоему Мише, который хотел стать квалифицированным рабочим, но при этом мечтал о большом жаловании, Разин ответил (№ 18, 1929):
«Оглянись вокруг себя. Вот строится новая жизнь, вот честные, сознательные рабочие, отдающие все свои силы, волю и энергию на дело революции, вот старые большевики, вся жизнь которых сплетена с судьбами революции…
А вот самодовольные мещане, мечтающие о тихом уюте, об обстановке с канареечкой. Им наплевать на наше строительство, на великое дело социализма. Вот карьеристы, подхалимы, бюрократы, примазавшиеся к нашей партии и власти… С кем ты пойдёшь, Миша?»
Несложно догадаться, что, говоря о «самодовольных мещанах», Разин имел в виду Шуру.
К обещанию Климовой отдавать часть зарплаты на нужды индустриализации редактор «Пионера» отнёсся скептически. В книге «Кем хотят быть наши дети» он назвал подобных ей благодетелей «лакированными коммунистами» и «делягами», которые прикрывают стремление к деньгам и славе большими пожертвованиями. «Новый рабочий человек социалистического общества», по мнению Разина, должен был трудиться за идею, и желательно без отпусков: зимой работать на заводе и заниматься самообразованием в библиотеке, а летом «будоражить землю».
Работа над ошибками
Спустя несколько месяцев «Пионер» опубликовал ответное письмо Шуры (№ 21, 1929). Девушка жаловалась, что стала объектом насмешек и даже подверглась травле со стороны сверстников. В школе её окрестили «миллионершей», в пионеротряде — Мэри Пикфорд. Климова рассказывала:
«Мои подруги отворачивались от меня, когда я к ним подходила. В классе во время уроков и в отряде на сборах мне присылали записочки, в которых писали: „Уважаемая миллионерша, пожертвуйте на школу тысчёнок 15, что вам стоит?“; „Очаровательная Мэри Пикфорд, когда же мы увидим вашу первую картину?“».
Особенно Шуру задели слова отца, который 8 марта объявил дочери:
«Ну, артистка, нашёл я тебе дело [на железнодорожной станции], авось, меньше выдумывать будешь».
От обиды Шура хотела броситься под поезд. В конце концов она убежала из дома и доехала до Москвы, где посетила редакцию «Пионера». История горе-актрисы произвела большое впечатление на писателя Николая Владимировича Богданова, который попытался устроить её в кинотехникум.
В письме Шура отчасти признала, что была неправа. Но аппетиты девушки уменьшились незначительно:
«Ну я, правда, согласна, что два миллиона — это очень много. <…> Но всё-таки для того, чтобы быть хорошей артисткой, нужно иметь очень много денег. <…> лото, карты и танцы, если только ими заниматься — бесполезная вещь… Поэтому у меня в доме будет ещё и библиотека, шахматы, и я буду заниматься спортом, для этого у меня будет хорошая чёрная-чёрная лошадь и всякие гимнастические приборы».
По мнению Шуры, те, кто считал материальные блага прерогативой исключительно буржуазного общества, глубоко ошибались. Она убеждала ребят в том, что, чем выше уровень жизни людей, тем лучше они работают:
«Насчёт домашней обстановки ребята рассуждают совсем неправильно. Что же, по-ихнему, ковры, рояли и камины делаются только для буржуев? А трудящиеся ими пользоваться не могут? Я думаю, что социализм затем и строится, чтобы все жили хорошо, имели бы хорошую, уютную и весёлую обстановку. Ведь при хорошей обстановке гораздо лучше работать, чем если жить в подвале, ходить по скрипучему полу и питаться впроголодь. А я хочу хорошо работать — лучше всех киноартисток в мире».
При этом Климова раскритиковала «циркачку» Луизу Литвинову, которая просила Шуру «подать ей руку»:
«Если же пошло на то, кто буржуйка, то это пионерка Луиза Литвинова. Что она хочет делать? Открыть свой собственный цирк и эксплуатировать беспризорников в свою пользу. <…> Я никого не собираюсь эксплуатировать. Я хочу отдать все свои способности обществу и за это получить много денег, чтобы мой талант не погиб».
Профессия — это не мечта
Позже в редакцию Пионера пришло третье и последнее письмо от Шуры (№ 1, 1931). Климова оставила мечты о карьере киноактрисы и поступила в фабрично-заводскую семилетку. Но её мятежный дух по-прежнему давал о себе знать:
«Учителя говорят, что мы пойдём в фабзавуч при нашей фабрике. Там из нас подготовят квалифицированных рабочих текстильщиков. А я не хочу быть текстильщицей. <…> я хочу быть монтёром или инженером по электричеству. Ведь это важнее и нужнее для СССР, чем текстильная работница. Всюду столько пишут об электрификации, не хватает инженеров и рабочих для неё».
Шура писала, что всерьёз интересуется электротехникой: она тщательно изучала специальную литературу, вырезала и собирала полезные статьи из журналов и газет, самостоятельно провела домой электрический звонок и теперь занималась изобретением электрической печки. В перерывах между работой на фабрике Климова бегала на заводскую электростанцию, расспрашивала рабочих про устройство двигателей и моторов.
Но Шура обратилась в «Пионер» не для того, чтобы похвастаться. Она рассказала о споре с подругой Тамарой Градовой, которая утверждала, что о будущей профессии надо думать только после окончания ФЗС. Шура просила редакцию и читателей журнала ответить, права ли Тамара.
Не все читатели поверили, что Шура действительно исправилась. Деткор Талмудовский из Барнаула считал, что публиковать письма Климовой вообще не стоило (№ 16, 1931):
«Она написала это [первое] письмо, чтобы все ребята знали, что вот в Барнауле живет Шура Климова. Для того, чтобы… ребята ей завидовали — „Ишь ты! Её письмо в журнале напечатали и на обложке её фамилию пишут“.
Это нехорошо, товарищи! У нас есть крепкая боевая организация, а тут какая-то девочка, которой её личные дела гораздо важней и нужней, чем дела нашего коллектива, заставляет ребят думать о её профессии и разрешать её спор с Тамарой Градовой. <…> Нам нет дела до Шуры Климовой, которая не знает, куда ей деться».
В том же номере деткор Моня Шлифер из Грозного убеждал Шуру, что «профессия — это не мечта», так как она «куётся, а не мечтается»:
«Она [профессия], крепко выкованная учёбой и работой, сама захватывает нас в свои могучие объятия и… вовлёчет нас в наиударнейшие ряды взрослых — борьбу за коммунизм».
Деткор Динабург из города Хорола считал, что выбор профессии остался для Шуры вопросом престижа (№ 9, 1931). Ученикам ФЗС, по его мнению, о престиже думать не полагалось:
«Хотя Шура Климова пишет, что она теперь мечтами не занимается, но они ещё остались: она хочет быть чем-то высшим, например инженером… Знает ли Шура Климова, что для этого необходимо высшее образование? Что для этого необходимо хорошо знать высшую математику, физику, химию, языки и т. п., а в ФЗС об этом можно только мечтать. И не всем же быть инженерами! <…> Бегая на завод, наклеивая вырезки из журналов, ты не получишь того знания, которое усваивают годами».
Кто-то из ребят вставал на сторону Шуры: говорили, что профессию надо выбирать заранее и советовали сначала закончить школу, а потом уже думать о работе («а то выберешь теперь — разонравится»). Другие считали, что каждая из девушек права по-своему: нет ничего плохо в том, чтобы готовиться к овладению одной профессией, параллельно обучаясь другой. Влад. Дьяков из Смоленска писал (№ 15, 1931):
«Раз не хватает текстильщиков, значит, нужно заполнить эту нехватку, а потом нужно заниматься тем, что интересует. А то может так получиться, что все захотят быть электриками, а кто же тогда будет литейщиками?»
Дискуссия по поводу спора Климовой и Градовой довольно быстро угасла.
Дальнейшая судьба Шуры остаётся загадкой. Хочется надеяться, что ей удалось найти любимое дело и не попасть в жернова Большого террора. Безусловно, её мечты об актёрстве были по-детски наивны, но едва ли стоит винить за это девочку-подростка, которая родилась в бедной семье, росла в провинциальном городе и могла надеяться только на работу в канцелярии со «скучными бумажками». Неудивительно, что Климова мечтала о красивой жизни и мировой славе.
Почему это простодушное письмо вызвало такой широкий резонанс? Неужели всё дело только в коврах и роялях? Историк Александр Юрьевич Рожкова посвятил Шуре Климовой объёмную научную статью. Спор, разгоревшийся на страницах детского журнала, имел серьёзный социально-политический подтекст:
«Она [дискуссия] позволила выделить два культурных типа советских школьников — „буржуазно-демократический“ и „уравнительно-социалистический“. Если ментальные установки одной части пионеров (сторонников Шуры и Луизы) были связаны с такими культурными темами, как личный интерес, индивидуальная ответственность и материальный успех, то у другой части юных ленинцев — с идеями коммунизма, равенства и справедливости. Первые были свободными гражданами в несвободной стране, вторые ощущали их идентичность с советским режимом. Климовы и литвиновы жили с самоопределением „изменить мир“, выйти за рамки обстоятельств. Их оппоненты были запрограммированы „изменить себя“, подстроив под советские нормы. Ролевая дистанция таких пионеров, как Шура и Луиза, раздражала и пугала партийную элиту».
Читайте также:
— Во что и почему раньше играли дети. Интервью с фольклористом Марией Гавриловой.
— Дети Гражданской войны. Беспризорники 1920‑х годов.
— Соцреализм для самых маленьких: детская иллюстрация сталинской эпохи.
