В подкасте «Всё идёт по плану» писатель и режиссёр Владимир Козлов рассказывает о жизни в СССР, развеивает мифы и опровергает фейки.
VATNIKSTAN публикует текстовую версию выпуска о молодёжных субкультурах в Советском Союзе — правда ли, что панки праздновали день рождения Гитлера, какую «систему» организовали хиппи и почему власти считали футбольных фанатов опасными.
Привет! Это — Владимир Козлов с новым эпизодом подкаста «Всё идёт по плану».
Сегодня речь пойдёт о молодёжных субкультурах советской эпохи — или, как их называли на бюрократическом языке, «неформальных молодёжных объединениях».
Начну с такой истории. В середине апреля 1987 года по школе, в которой я учился, — на окраине белорусского города Могилёва — пошёл слух о том, что в город 20 апреля — в день рождения Гитлера — приедут «панки»: праздновать этот самый день рождения нацистского вождя. О панках я на тот момент уже что-то читал в журналах типа «Парус» или «Студенческий меридиан» и примерно представлял себе, кто это такие. Поэтому связь между панками и Гитлером показалась мне как минимум неочевидной. Позже я узнал, что и в других районах города ходили слухи о грядущем приезде панков, которые вроде как уже приезжали в наш город год назад. «Основные» пацаны — те, кто ходили драться за свой район — готовились достойно встретить непрошенных гостей. В результате так никто и не приехал, и, откуда вообще взялся этот слух, осталось загадкой.
История о панках, якобы празднующих день рождения Гитлера, как оказалось, циркулировала в восьмидесятые годы и в других частях СССР.
Вот что рассказал об этом в недавней книге Роберта Гараева «Слово пацана» Роман Лебедев, экс-участник одной из казанских молодёжных криминальных группировок:
«Я два случая помню. 1984 год, когда все группировки Казани объявили перемирие, потому что ждали панков, которые приедут в город отмечать день рождения Гитлера. А другой случай — 1986 год. Опять было объявлено перемирие по всему городу, к молодёжному центру поехали тучи пацанов, которые собрались и ждали каких-то панков — они должны были выступать против советской власти. Естественно, никого не было, но мы видели, как из микроавтобуса видеокамера снимала нас. Это похоже на эксперименты власти с управлением группами людей».
История эта показывает, какая каша была в головах у людей в то время и как слабо многие разбирались в молодёжных субкультурах. Настоящих панков в Могилёве на тот момент ещё не было, они появились позже — и тогда, наверно, их уже не путали с неонацистами, празднующими годовщину вождя нацистской Германии. А вот про существование в городе «металлистов» я узнал летом 1986 года на концерте группы «Ария». Годом позже, начав ходить на матчи могилёвского «Днепра», увидел я и футбольных фанатов. В середине восьмидесятых молодёжные субкультуры, до этого малочисленные и существовавшие, в основном, в столицах республик и крупнейших городах, начали расти по всему Советскому Союзу.
Началось же всё гораздо раньше, ещё за несколько десятилетий до этого.
Первая советская молодёжная субкультура — стиляги, появившиеся в конце сороковых годов в крупных городах Советского Союза — прежде всего, в Москве и Ленинграде. Эти ребята, как правило, из интеллигентских и даже привилегированных семей, слушали западный джаз, смотрели «трофейные» фильмы и в одежде подражали героям этих фильмов. Парни, например, носили узкие брюки и длинные пиджаки с подбитыми плечами.
Два слова о том, что такое «трофейные фильмы». После окончания Великой Отечественной войны в зоне советской оккупации оказался Бабельсберг — пригород Берлина, в котором находилась киностудия УФА, а также Рейхсфильмархив. В архиве нашлось множество фильмов, как производства Германии, так и голливудских, купленных для проката. На легальную закупку фильмов у США в СССР денег не было, и поэтому в 1947 году было решено выпустить часть из этих фильмов в прокат как «трофейные». Среди них были и фильмы производства Германии — например, «Девушка моей мечты», и голливудские. «Трофейные» фильмы в принципе смешались с легально вышедшими на советские экраны британскими и американскими фильмами — ведь СССР, США и Великобритания были союзниками в войне против Германии. Например, британский фильм «Джордж из Динки-джаза» был куплен легально и вышел ещё во время войны, а фильмы про Тарзана были уже «трофейными» и выпущены были нелегально, как и «Серенада Солнечной Долины» со знаковой для советских стиляг песней «Chattanooga Choo Choo». Несмотря на возмущение голливудских кинокомпаний по поводу наглого нарушения авторских прав, «трофейные» фильмы крутились по стране несколько лет — и даже после смерти Сталина в 1953 году.
Кстати, поначалу сами стиляги себя так не называли: они называли себя «чуваками» или «штатниками» от Соединённых Штатов. Стилягами их презрительно назвали в одноимённом фельетоне — в рифму к слову «доходяга». Но со временем негативно-презрительная коннотация стёрлась, и когда в восьмидесятые какие-то внешние элементы субкультуры были восстановлены, стиляги было уже самоназванием этой, можно сказать, архивной субкультуры.
Субкультура стиляг стала возможной на фоне некоторого ослабления режима в стране, а также временного — благодаря военному союзу против гитлеровской Германии — улучшению отношений Советского Союза с Англией и США. Но потепление в отношениях было недолгим, скоро началась холодная война, а в СССР набрали силу новые антибуржуазные тренды.
В августе 1946 года вышло постановление ЦК КПСС о журналах «Звезда» и «Ленинград», в котором обличались «произведения, культивирующие несвойственный советским людям дух низкопоклонства перед современной буржуазной культурой Запада». Кампания по «борьбе с низкопоклонством перед Западом» продолжилась и в последующие годы. Летом 1947-го член Политбюро ЦК КПСС Андрей Жданов составил закрытое письмо, посвящённое «низкопоклонству и раболепию» интеллигенции перед «буржуазной культурой Запада» и важности «воспитания советской интеллигенции в духе советского патриотизма, преданности интересам Советского государства».
Конечно, стиляги подпадали под формулировку «низкопоклонства перед буржуазной культурой Запада», но в явном антисоветизме — а за это тогда можно было легко попасть в ГУЛАГ — их не обвиняли. Отчасти защищало стиляг и то, что поначалу большинство из них были детьми людей, достаточно хорошо вписанных в советскую систему — крупных учёных, дипломатов и даже партийных функционеров.
Кстати, подобная субкультура существовала в начале сороковых в нацистской Германии — свинг-югенды или, по-английски, свинг-кидз. К ней принадлежали тинейджеры, которые любили джаз и свинг, а также всё, связанное с США и Великобританией. Конечно же, такое увлечение шло вразрез с идеологией национал-социализма, и многие свинг-югенды попали в концлагеря.
В послевоенном СССР слушать американский джаз было уже не так опасно, как в Германии начала сороковых. Тем более, что, как я уже сказал, многие стиляги были детьми партийной и научной элиты. Благодаря этому они имели доступ к западной одежде, журналам и пластинкам. Живя с родителями в отдельных квартирах, когда больше половины населения Москвы ещё ютились в коммуналках и бараках, они могли себе позволить устраивать вечеринки с алкоголем и танцами под патефон. У кого-то был доступ и к родительскому автомобилю — тоже большая редкость по тем временам. Стиляги видели фальшь коммунистической системы и не верили ей, но это было ни в коем случае не политическое движение. Их интересовали прежде всего развлечения и «западный» стиль жизни, к которому они стремились.
Так же как и свинг-югендам, стилягам было нужно просто одеваться, как они хотели, слушать музыку, которую хотели, находясь при этом максимально далеко от господствующей государственной идеологии. Новое потепление политического климата в Советском Союзе после смерти Сталина, возможно, спасло стиляг от более жёстких репрессий. К тому времени эта субкультура распространилась по стране достаточно широко, и среди стиляг были не только дети советской элиты, но и ребята из более скромных семей.
Стиляг можно назвать уникальной, чисто советской субкультурой — в США мода, которой они подражали и музыка, которую слушали, были мейнстримом, а не субкультурой.
Следующие массовые молодёжные субкультуры СССР были уже полностью импортированы из-за границы, хотя, из-за нехватки информации, какие-то их идеи и целые элементы искажались или воспринимались здесь специфически.
В том или ином виде стиляги просуществовали в СССР до середины, а то и конца пятидесятых. А во второй половине 1960‑х годов в Советском Союзе появились хиппи.
В отличие от стиляг, это уже было перенесением западной субкультуры на местную почву. Общественно-политические реалии, в которых существовали оригинальные — американские — хиппи и советские были во многом противоположными. Американские хиппи боролись против войны во Вьетнаме, за свободную любовь и право употреблять наркотики. В СССР, совершенно несвободном обществе, какие-либо массовые акции — даже пацифистские, не говоря уже о каких-то социальных или политических, были в принципе невозможны.
Как бы ни прикольно это звучало сегодня, но название хиппи происходит от слова «hipster», хотя хипстеры кажутся гораздо более современной субкультурой — или, вернее, не субкультурой, а социальной группой. Словом «хипстер» в пятидесятые называли модников, слушавших джаз, а в середине шестидесятых американский журналист Майкл Фоллон изобрёл термин «хиппи».
В СССР идеи хиппи проникли достаточно быстро. Здесь не было психоделических наркотиков, а какая-то западная музыка всё же доходила: «Doors», Janis Joplin, Jimy Hendrix. Стиль был один к одному скопирован за океаном: длинные волосы, широкие брюки, «фенечки» — всякие бусы и браслеты. Кроме предсказуемых Москвы и Ленинграда, центрами хиппи-активности в СССР были Рига, Таллин и Львов — города, расположенные на окраинах страны: туда быстрей доходила информация из-за бугра.
Постепенно в Советском Союзе образовалась целая сеть хипповских коммун, подпольных «флэтов», на которые может «вписаться» хиппи, приехавший из другого города. Основным способом их передвижения по стране был автостоп. В тёплые месяцы тысячи хиппи со всего Союза устремлялись в Крым.
Музыкальный критик Артемий Троицкий в своей книге вспоминает «Рок в СССР», что в Ялте был рынок, где хиппи торговали одеждой, пластинками и «фенечками», и там же существовало множество временных «летних» коммун, располагавшихся чуть ли не под открытым небом. Зарабатывание денег никогда не было чем-то важным для советских хиппи. Многие жили «чем бог пошлёт», не считая чем-то зазорным выпрашивание денег у прохожих. Для обозначения этого они изобрели специальное словечко «аскать» (от английского слова «ask» — «просить»), и некоторые хиппаны стали настоящими профессионалами «аскания».
Советские хиппи называли свою тусовку «системой». Говорят, что слово это появилось в Питере, но прижилось потом в Москве и других городах. В этом есть некоторый парадокс: ведь с контркультурных позиций «системой» как раз является государственно-общественная машина, в оппозиции которой находятся нонконформисты. Вокруг «системы» и внутри неё находилось много творческих людей: писателей, поэтов, художников, музыкантов. Практически с начала семидесятых хиппи-тусовка пересекалась с рок-тусовкой, и многие первые группы «советского рока» имели тесный контакт с «системой» как единственной в то время андеграундной творческой средой.
Чёткой идеологии у советских хиппи не было — была скорей каша из доходивших до СССР западных книг и журналов и абстрактного пацифизма. В общем, советские хиппи жили по принципу «секс, драгс, рок-н-ролл», только функцию «драгс» часто выполнял алкоголь.
Пожалуй, самое интересное из всего, связанного с советскими хиппи — это неподтвержденная информация об антивоенных демонстрациях, организованных ими в начале семидесятых.
По слухам, московские хиппи провели демонстрацию 1 июня 1971 года, в международный день защиты детей, у американского посольства — протестуя против войны во Вьетнаме. Этим они не только подтверждали идеологическую близость своим заокеанским коллегам, но и фактически ничем не противоречили официальной советской идеологии: пресса в СССР поливала грязью «американский империализм» за его «агрессию против свободолюбивого Вьетнама». Вспоминают, что у посольства собралось несколько тысяч человек, но завершилось всё печально, потому что в СССР протестовать можно было только организованно и «под руководством партии и комсомола». Демонстрацию разогнали, а участников повыгоняли с работы или из вузов, а кое-кого отправили в психиатрические лечебницы.
В августе того же года демонстрация хиппи прошла в белорусском приграничном городе Гродно. Причём, если верить рассказам о ней, всё было гораздо круче, чем в Москве: протестовали уже не против империализма, а против притеснений хиппи. По неподтверждённым слухам, около сотни молодых людей с длинными волосами, одетые в расклешённые брюки и джинсы вышли с плакатами «Руки прочь от длинных волос», «Прекратите террор», «Свободу рок-н-роллу», «All you need is Love» на центральную улицу. Ясно, что советская пресса ни о чём подобном писать не могла, и открытых документальных свидетельств того, что в августе 1971 года происходило на Советской площади в Гродно, нет.
Через несколько дней похожая демонстрация вроде как проходила и в Вильнюсе. Говорят, что вильнюсские хиппи вышли с плакатами в защиту гродненцев на площадь у башни Гедимина, в центре города. Документов, подтверждающих эту акцию, тоже нет.
Существует и легенда о массовой манифестации в Ленинграде в 1979 году, когда там должны были состояться концерты Карлоса Сантаны и группы «Би Джиз», но их в последний момент отменили. Рассказывают, что по Невскому проспекту шли несколько сотен человек, в том числе хиппи.
Была ли советская хиппи-тусовка реальной оппозицией коммунистическим властям? На каком-то уровне — да. Но «система» не была политическим движением, не готовила революцию против существующей власти. В какой-то степени она помогала выжить человеку с творческими амбициями, который не хотел или не мог реализовать их в официальных структурах.
В целом, в Советском Союзе движение хиппи было достаточно малочисленным и не имело — да и не могло иметь — такого значения, как на Западе, где благодаря «хиппизму» поменялось отношение общества ко многим вещам — от свободной любви до здорового питания. В СССР хиппи вынуждены были существовать в андеграундном гетто, и влияние этой субкультуры проявилось скорее на уровне музыкально-артистической тусовки.
Расцветом молодёжных субкультур в СССР стали 1980‑е годы. Причин для этого было несколько. Прежде всего, не то чтобы ослаб идеологический пресс, но советская система дряхлела и больше не могла контролировать поведение и внешний вид молодёжи. Да, ещё и во второй половине восьмидесятых панка или металлиста могли забрать в милицию «за внешний вид», но это никого особо не останавливало, потому что забирали не каждый раз, а потом — всё меньше и меньше. Во-вторых, организованные, формальные варианты досуга окончательно деградировали, превратились в скучную, неинтересную повинность, и молодёжь искала этому альтернативы. Кроме того, молодёжные субкультуры за рубежом активно развивались — в том числе, благодаря их коммерциализации — и всё больше информации о них просачивалось сквозь железный занавес.
К хиппи добавились панки, металлисты, футбольные фанаты. Произошло возрождение в каком-то виде субкультуры и стиляг — парни и девушки носили одежду пятидесятых годов и слушали рок-н-роллы и твисты соответствующего периода.
Футбольные фанаты появились в Советском Союзе ещё в семидесятые годы, поначалу отличаясь от обычных болельщиков лишь более организованным болением — например, «кричалками». Чуть позже появляется атрибутика — полосатые шарфы, шапки, флаги.
«Пионерами» советского фанатизма считаются болельщики московского «Спартака», отсчитывающие своё движение с 1972 года, когда, по легенде, на трибуне в первый раз появился человек с красно-белым шарфом.
К началу 1980‑х годов фанаты имелись практически у всех столичных команд высшей лиги и у некоторых клубов из низших лиг. В Москве движения были настолько многочисленными, что милицейское и кагэбэшное начальство забеспокоилось, поняв, что имеет дело с серьёзной силой. Причем, силой легальной — ничего «идеологически вредного» фанаты не делали, а болеть за свою команду в Советском Союзе не воспрещалось. Но когда фанаты стали устраивать массовые драки с болельщиками других команд и «демонстрации», как они это называли, во время которых разбивали стекла в троллейбусах, а иногда и вообще переворачивали их, стало понятно, что власти имеют дело с организованным и довольно многочисленным движением. А что, если в какой-то момент их лидеры захотят «политизировать» движение и повернуть его против советской власти?
В результате начались репрессии. По времени они практически совпали с трагедией в Москве, на стадионе Лужниках на матче Кубка УЕФА между «Спартаком» и голландским «Харлемом» 20 октября 1982 года, когда в давке погибли, по разным данным, от 66 до 340 человек. Это дало повод говорить, что трагедия послужила катализатором для «закручивания гаек», и даже существуют конспирологические теории о том, что спецслужбы сами как-то её срежиссировали.
Советские власти замолчали трагедию и её масштабы. Зато милиция вовсю начала «прессовать» фанатов. На многих стадионах, особенно в Москве, запрещали даже вставать с места и выкрикивать что-либо, не говоря уже о флагах, горнах и тому подобном. Ситуация была абсурдной — ты пришёл на стадион поболеть, а должен сидеть смирно, будто на балете или в опере.
Новый всплеск фанатского движения произошёл во второй половине восьмидесятых, и я даже поучаствовал в нём «по касательной». В романе «Школа» я с достаточно высокой степенью автобиографичности описываю, как мы с одноклассниками рисовали позорные флаги могилёвского «Днепра» гуашью на простынях. Становиться фанатом «Днепра» я не собирался, меня подтолкнуло скорее разовое любопытство. Кстати, мои одноклассники, с которыми мы вместе пришли в фанатский сектор стадиона «Спартак», тоже в движении не задержались.
В недавнем эпизоде о молодёжных бандах я говорил, что организационная структура группировок чем-то напоминала ту, что была у хулиганских фирм, появившихся несколько позже — в девяностые. Но в восьмидесятые, ещё до всяких фирм и организации, уже сформировались основные противостояния между фанатами команд — «Спартак» против ЦСКА или «Спартак» против «Зенита», и здесь действовал тот же принцип, что и в межрайонных разборках: это — свои, а это — чужие.
От футбольных фанатов — к металлистам. Первого «настоящего» металлиста я увидел летом 1986 года в Могилёве, на концерте группы «Поющие сердца», которая во втором отделении превратилась в группу «Ария». Подробно я рассказывал об этом в эпизоде «Мелодии и ритмы».
Надписи на стенах — AC/DC, Accept и HMR — я видел и раньше, и думаю, некоторые из тех, кто их делали, «металл» не слушали, но экзотические названия групп и сама аббревиатура HMR казались им чем-то крутым. К лету 1986-го я уже читал о «металлистах» в молодёжных журналах, какие-то сюжеты о них показали и по телевизору.
Позже я обычно видел «металлистов» в Могилёве на рок-фестивалях, которые тогда были винегретом из групп, игравших в разных стилях, условно вписывавшихся в категорию «рок». Отличались они от таких же волосатых слушателей всякого другого рока лишь самодельными браслетами из кожзаменителя с клепками: рок-магазинов тогда ещё, само собой, не было, и купить «металлическую» одежду было негде. Интересно, что в той среде, где я жил, «металлистами» называли слушателей любого рока в принципе. А «рокерами» в Могилеве называли байкеров — любителей мотоциклов. Сам я хеви-метал никогда не слушал, но относился к нему нейтрально-нормально.
Кстати, совершенно в духе того времени, среди самих гопников были «металлисты» — ребята, которым нравился хеви-метал. Волосы они, конечно, не отращивали, а вот браслеты из искусственной кожи с заклепками некоторые носили. Я знал нескольких таких, учившихся в моей школе. Это совершенно не мешало гопникам-металлистам нападать на «настоящих», волосатых металлистов.
Да и сами «металлисты» порой вели себя как настоящие гопники. Помню, в феврале 1990 года мы с другом ездили из Могилева в Минск на рок-фестиваль «Тры колеры» («Три цвета»). Как только мы вышли из метро, чтобы сеть на автобус до Уручья — фестиваль проходил там во дворце спорта СКА, — нас встретили местные «металлисты» и попытались стрясти денег, причём такса показалась нереально высокой — пять рублей. Мы как-то отмазались, сказав, что не местные, а прибыли из Могилёва, и в итоге нас отпустили, ничего не взяв.
В отличие от металлистов, настоящих панков — с гребнями, в рваных джинсах, с булавками — в Могилёве не было до самых девяностых, да и в других частях СССР, кроме Москвы, Ленинграда и Прибалтики, их было немного. О том, почему на подавляющем большинстве территории СССР панк-прикид не носили, рассказывает в моем фильме о сибирском панк-роке «Следы на снегу» лидер группы «Инструкция по выживанию» Роман Неумоев:
«Хотя внешне нельзя было сказать, что мы какие-то панки: мы ни гребней не носили никаких, ни клёпок никаких. Мы в те годы приезжали в Прибалтику, вот там мы видели настоящих панков, которые в косухах, с клёпками, с цепями, с гребнями, с крашеными волосами ходили там. Мы там видели панков, а у нас в Сибири вы попробуйте всё это на себя надеть! Вы по улице пройдёте метров сто. Пройдя метров сто, вас отведут за ближайший угол и там отмудохают просто, грубо говоря. И не дадут вам попанковать! Вот и всё. Такие были условия и такие были реалии».
Вообще, возвращаясь к рассказанной вначале истории о праздновании панками дня рождения Гитлера, замечу, что в среде, где я жил, кто такие панки, долгое время толком никто не знал, и потому о них придумывали всякую чушь.
Гораздо позже я узнал, что в СССР панки — или, по крайней мере, те, кто называл себя панками, появились ещё в конце 1970‑х годов. По иронии многие из них узнали о западных панках из разгромных статей в советской прессе, где панков называли не иначе как «отбросами общества» и «гнильём», уцепившись за один из вариантов перевода слова «панк». И какому-то количеству советской молодёжи — на самом деле, скорей антисоветской — все эти описания наоборот показались крайне привлекательными. Они понимали: если советские пропагандисты называют что-то «отбросами», значит, на самом деле это что-то совсем другое.
В первую тусовку ленинградских панков, кроме Андрея «Свина» Панова, будущего лидера группы «Автоматические удовлетворители», входили известный впоследствии режиссёр-некрореалист Евгений Юфит, а также основатели группы «Кино» Виктор Цой и Алексей Рыбин.
Версия панка от Свина — или Свиньи — это такое вот весёлое раздолбайство. Как он сам сказал в 1982 году в интервью самиздатовскому журналу, музыканты «АУ» — «не панки, а просто шалопаи … весёлые шалопаи.» Но эти «весёлые шалопаи» по определению никак не вписывались в систему коммунистически-комсомольских ценностей, были враждебным ей буржуазным элементом.
К концу восьмидесятых число панков в СССР росло — не только правильно одетых, с гребнями и булавками, — но, в первую очередь, панков по своей идеологии — нигилистов, ни во что не ставящих навязываемые им ценности социализма. И далеко не все из них слушали панк-рок — просто потому, что отечественного панк-рока было не так уж много, и тот, что был, далеко не всегда отражал реальность, в которой жили советские панки и которая вызывала у них отторжение.
Исключение — «Гражданская оборона». Группе Егора Летова удалось нарисовать ту картину реальности позднего СССР, с которой легко было себя идентифицировать огромному количеству молодёжи. Отсюда и причина широкой популярности этой андеграундной группы, в том числе, у тех, кто никакими панками не был и в остальном слушал совсем другую музыку — я таких людей знал. Но сводить творчество Г.О. того периода чисто к антисоветизму было бы примитивно, оно гораздо шире, и многие люди, родившиеся уже после распада СССР и реалий позднего совка не видевшие, открывают для себя альбомы «Гражданской обороны», записанные в восьмидесятые годы, и находят в них что-то совсем другое.
В закрытом Телеграм-чате подписчиков на «Патреоне» в контексте молодёжных советских субкультур мне задали вопрос о брейк-дэнсе, и я решил «покопать» эту тему. Моё единственное пересечение с брейк-дэнсом в реальной жизни случилось в школе, когда там вдруг решили устроить «вечер интернациональной дружбы» и пригласили студентов-иностранцев, обучавшихся в могилевских вузах. Они приготовили музыкальные номера, и какой-то африканский парень станцевал брейк. Это был примерно 1987 год. ещё до этого я видел брейк-дэнс в фильме «Курьер», но это было чем-то от меня крайне далёким. В Могилёве никого, кто танцевал бы брейк, я не знал.
Однако в середине 1980‑х годов в крупных городах СССР существовала брейк-дэнс субкультура, о которой участники и очевидцы движения рассказывают, например, в книге «Хулиганы-80». Популяризировали брейк-дэнс группа «Вектор» Владимира Рацкевича и, что достаточно неожиданно, джаз-ансамбль Алексея Козлова «Арсенал», выпустивший пластинку с соответствующей музыкой в серии «Спорт и музыка» и включавший в концертные программы танцевальные номера с брейк-дэнсом. Поскольку власти не видели в брейк-дэнсе чего-то явно опасного, «буржуазной заразы», то заниматься им можно было вполне официально — в танцевальных студиях при домах культуры, например.
Цитирую интервью Милы Максимовой в вышеупомянутой книге «Хулиганы-80»:
«На официальную сцену брейк вытащил не только вектор, но и „Арсенал“, ещё в 1984 году. У них был смешанный жанр, брейкерская танцевальная секция, где постановку танцев делал Саша Брюн, ныне режиссёр мирового класса, и джазовое инструментальное сопровождение, что по сути было интересной инновацией. Арсенал тогда громко выступил в Дружбе, в Лужниках, и была дана отмашка — брейк пускать. Танцоров с серьёзным уровнем стали приглашать выступать на всевозможные концерты, уже за деньги. Нам было смешно выходить на сцену после чтецов стихов или трио балалаечников. Зрителям, видимо, ещё смешнее. А в 1986 году состоялся Всесоюзный конкурс по брейк-дэнсу в Таллинне».
Параллельно формировалась и уличная брейк-сцена, центром которой в Москве стал Арбат. Интересный момент, о котором прочёл в этой книге: брейкеров не трогали «люберы» — подмосковные качки, воевавшие с неформалами, считая их такими же спортсменами, как они сами. С представителями других субкультур — особенно, металлистами — люберы тогда воевали, и пик вражды пришёлся на 1987 год. Подробнее о люберах я рассказывал в эпизоде «С какого района?», где речь шла о молодёжных криминальных группировках советских времен.
Вообще, молодёжные субкультуры восьмидесятых были во многом наивными. Входившим в ним ребятам часто не хватало информации о своих же движениях, не говоря уже о хроническом дефиците соответствующей одежды и атрибутики: многое приходилось делать самим, о том, чтобы купить в магазине «косуху» или футболку своей любимой группы, речи не было.
Но советские неформалы не боялись выделяться из толпы, быть «не такими, как все» — а тогда это было не так просто, как сейчас. За внешний вид можно было получить от гопников, тебя могли забрать в милицию, в худшем случае — дать выговор «по комсомольской линии», а то и исключить из комсомола. И, конечно же, «неформальные молодёжные объединения» были настоящей альтернативой строго регламентированному времяпровождению молодёжи под руководством комсомола. Панки, металлисты, хиппи одним своим видом показывали коммунистическим властям, что вырастить новое поколение «молодых строителей коммунизма» не удалось.
Подписывайтесь на «Всё идёт по плану» на «Apple Podcasts», «Яндекс.Музыке» и других платформах, где слушаете подкасты.
Читайте также текстовую версию выпуска подкаста «„Самая читающая страна в мире“. О чтении в СССР».
