После Второй мировой войны отношения СССР и бывших союзников Великобритании и США постепенно обострялись. В марте Уинстон Черчилль произнёс в Фултоне знаменитую речь, в которой обвинил Советский Союз в строительстве «железного занавеса» и экспансионизме. Хотя Черчилль подчеркнул, что выступает как частное лицо, было ясно, что это позиция Британии, и США её разделяют. В интервью «Правде» Иосиф Сталин назвал Черчилля «поджигателем войны» и напомнил ему и американцам о страшной бойне, в которой СССР, Великобритания и США победили вместе.
Стороны пытались наладить диалог с помощью культурных связей. Летом 1946 года в Соединённые Штаты отправилась делегация советских журналистов. Илья Эренбург, Константин Симонов и Михаил Галактионов приехали в Нью-Йорк, чтобы заверить американцев в мирных намерениях СССР.
VATNIKSTAN рассказывает, как Эренбург отвечал на нападки американских журналистов, с кем из знаменитостей встречался Симонов и почему Галактионов не хотел выходить из гостиницы.
Советские Рестоны
В 1940‑х годах звездой международной журналистики стал американец Джеймс Рестон. Рестон долгое время работал в Associated Press, а с вступлением США во Вторую мировую войну возглавил информационное бюро министерства обороны США в Лондоне. На протяжении нескольких лет Джеймс Рестон был голосом Америки для всех её союзников за океаном. Ещё во время войны Сталин заявил, что СССР тоже нужны «свои Рестоны», которые донесут советскую позицию до западной общественности.
В Великую Отечественную прославились многие советские журналисты и писатели, но самыми популярными были Константин Симонов и Илья Эренбург.
Трио из СССР. Эренбург, Симонов, Галактионов
Кандидатуры для участия в поездке выбирал лично нарком иностранных дел Вячеслав Молотов. В середине марта 1946 года он пригласил Константина Симонова и назначил его неофициальным главой делегации советских журналистов в США. Распоряжение отправить в Америку именно Симонова дал Иосиф Сталин.
На тот момент Константин Симонов — один из самых известных поэтов в Советском Союзе, прославившийся не только военной лирикой, но и очерками и репортажами с полей сражений по всей Европе и Японии. Напарников писателю подобрали соответствующих: в Америку с ним отправились опытный писатель и публицист Илья Эренбург и генерал-майор Михаил Галактионов, во время войны работавший корреспондентом и редактором «Красной звезды», а в 1946 году возглавивший военный отдел главной газеты «Правда».
Официальной целью поездки было участие в конференции редакторов и корреспондентов Международного клуба журналистов в Нью-Йорке. Однако после мероприятия советские авторы ещё три месяца оставались в США как официальные гости Государственного департамента. Американцы тоже были заинтересованы в этом визите: госсекретарь Джеймс Бирнс предполагал, что такое гостеприимство облегчит работу американских журналистов в СССР.
Путешествие «красных журналистов»
Самолёт с советским трио приземлился в Вашингтоне 19 апреля 1946 года. За несколько первых дней в США делегация, кроме Вашингтона, посетила Ньй-Йорк и Бостон. В каждом городе собирались пресс-конференции. Больше всех говорил Эренбург. На правах самого опытного из делегации он давал интервью американским журналистам, встречался с политиками и общественниками, повсюду заявляя об исключительно мирных намерениях СССР и напоминая о том, что только советско-американская дружба смогла победить самого страшного врага цивилизации — германский нацизм.
Часто на официальных встречах советские журналисты попадали в неловкие ситуации. Константин Симонов вспоминал:
«Во время поездки на бесконечно сменявших друг друга митингах, обедах, собраниях различных обществ, на пресс-конференциях нам задавали самые разные вопросы. Не слишком часто откровенно злые, иногда трудные для нас, иронические, забавные — в том числе и такие, смысл которых был не в том, чтобы что-то действительно узнать, а чтобы посмотреть, как мы выкрутимся из того сложного положения, в которое, как считалось и как оно иногда и действительно бывало, нас поставили. Началось это с того, что, встретив наше появление аплодисментами на уже начавшемся к нашему приезду заседании издателей и редакторов в Вашингтоне, буквально через несколько минут у русских коллег попросили разрешения задать им несколько интересовавших аудиторию вопросов. Первым из этих вопросов был такой: „Скажите, а возможно ли у вас, в Советском Союзе, чтобы после очередных выборов господина Сталина сменил на посту главы правительства кто-нибудь другой, например господин Молотов?“ Я бы, тем более в ту минуту, наверное, не нашёлся, что ответить. Эренбург нашёлся. Чуть заметно кивнул мне, что отвечать будет он, усмехнулся и сказал: „Очевидно, у нас с вами разные политические взгляды на семейную жизнь: вы, как это свойственно ветреной молодости, каждые четыре года выбираете себе новую невесту, а мы, как люди зрелые и в годах, женаты всерьёз и надолго“. Ответ вызвал хохот и аплодисменты, американцы ценят находчивость, собственно, их и интересовало не то, что Эренбург ответит, а то, как он вывернется. Он сделал это с блеском. Дальнейшие вопросы мне не запомнились, видимо, в них не было ничего затруднительного для нас».
Когда все официальные приёмы и конференции закончились, американская сторона предложила советским журналистам поездку по США. Каждый гость сам выбирал маршрут, все расходы брал на себя Государственный департамент. Эренбург, Симонов и Галактионов решили разделиться и поехать в разные концы страны, а потом вместе отправиться в Канаду. Илья Эренбург рассказывал:
«Галактионов предпочитал остаться в Нью-Йорке, где было много советских работников, но, посоветовавшись с послом, решил, что поедет на несколько дней в Чикаго, и, когда нас пригласил заместитель Бирнса Бентон, Михаил Романович объяснил, что намерен познакомиться с работой крупных чикагских газет. Симонов сказал, что выбрал Западное побережье — Голливуд. Пришёл мой черёд: „Я хотел бы поехать в Южные штаты“. Бентон попытался меня отговорить: далеко, воздушная связь плохая, да и не повсюду имеются хорошие гостиницы. Я возразил: от Москвы до Вашингтона ещё дальше, я могу поехать поездом, а комфортом мы не избалованы. Бентон повторил, что мы свободны в выборе».
Каждый из участников турне провёл время по-разному. Они и сами были очень разными: молодая звезда литературы Симонов, умудрённый опытом публицист Эренбург и военный журналист и историк Галактионов, посвятивший службе больше 30 лет.
«Красное и белое»: американский опыт Константина Симонова
Поэт, к 30 годам уже полковник и трижды лауреат Сталинской премии Симонов был известен не только в СССР. Произведения Константина Михайловича печатали и в США, а в бродвейских театрах шли постановки по его пьесе «Русские люди» и повести о Сталинградской битве «Дни и ночи».
В Голливуде Константин Симонов посетил мюзиклы, спектакли, встречался с известными людьми искусства: Чарли Чаплином, Бертольдом Брехтом, сыном еврейских эмигрантов из России актёром Джоном Гарфилдом. Женатый на актрисе Валентине Серовой Симонов проводил много времени с голливудской звездой Бетт Дэвис, десять раз номинированной на премию «Оскар».
Дольше всего Симонов общался с Чарли Чаплином. В одном из разговоров они коснулись настроений в американском обществе:
«За обедом и в особенности после обеда Чаплин много говорил о том, какие тяжёлые настроения возникли в Америке после войны, в каком трудном психологическом состоянии оказались люди, как послевоенный пессимизм и разочарование всё сильнее проявляют себя в искусстве, и, рассказывая об этом, несколько раз возвращался всё к одному и тому же вопросу: нет ли у нас, в Советском Союзе, такого же упадка духа, такого же ощущения растерянности и бесперспективности и вообще, и в особенности в искусстве».
Молодой советский мужчина, который с карандашом, блокнотом и «Лейкой» объездил всю пылающую страну и даже больше, от Беларуси в 1941 до Японии в 1946 году, был поражён «сытостью» США. Конечно, Симонов понимал разницу масштабов участия СССР и США в войне, но образы разрушенных городов и выжженных деревень родины резко контрастировали с богатыми Штатами.
Больше всего поэта интересовала культура, однако политическая ситуация подталкивала на весьма неутешительные размышления. Симонов с грустью констатировал:
«Над Японией были взорваны атомные бомбы, и в Соединённых Штатах сразу же появились люди, которые стали считать, что, имея монополию на атомную бомбу, нечего цацкаться с Советской. Россией и можно разговаривать с ней с позиции силы».
Симонова пугала воинственность некоторых американцев. На встрече с калифорнийскими журналистами, редакторами и владельцами местных газет в Сан-Франциско советский литератор чувствовал себя некомфортно, колкие вопросы и едкие комментарии о СССР поразили его циничностью. Через два года в стихотворении «Тигр» он опишет этот разговор так:
И всё-таки я вспомнил через год
Ничем не любопытный этот вечер, —
Не потому ли, что до нашей встречи
Я видел лишь последний поворот
Тигриных судеб на людских судах,
Где, полиняв и проиграв все игры,
Шли за решётку пойманные тигры,
Раздавливая ампулы в зубах!
А он был новый, наглый, молодой.
Наверно, и они такими были,
Когда рейхстаг зажгли своей рукой
И в Лейпциге Димитрова судили.
Горит, горит в Америке рейхстаг,
И мой сосед в нём факельщик с другими,
И чем пожар сильней, тем на устах
Всё чаще, чаще слышно его имя.
Когда, не пощадив ни одного,
Народов суд их позовёт к ответу,
Я там, узнав его при встрече этой,
Скажу: я помню молодость его!
Советский поэт особенно отметил социальную несправедливость в США. Симонов был поражён расизмом и сегрегацией чернокожих американцев. Константин Михайлович специально попросил отвезти его в «чёрный» квартал, в поездку он отправился с местной учительницей. Об этом уже в СССР Симонов тоже написал стихотворение, которое назвал «Красное и белое»:
А женщина была черна,
И всё же с нами цветом схожа
Среди всех них
была одна она.
Мы шли втроём навстречу глаз свинцу,
Шли взявшись под руки, через расстрел их,
Шли трое красных
через сотни белых,
Шли как пощёчина по их лицу.
Я шкурой знал, когда сквозь строй прошёл там,
Знал кожей сжатых кулаков своих:
Мир неделим на чёрных, смуглых, жёлтых,
А лишь на красных — нас,
и белых — их.
На белых — тех, что, если приглядеться,
Их вид на всех материках знаком,
На белых — тех, как мы их помним с детства,
В том самом смысле. Больше ни в каком.
На белых — тех, что в Африке ль, в Европе
Мы, красные, в пороховом дыму
В последний раз прорвём на Перекопе
И сбросим в море с берега в Крыму!
«Вы и создали „железный занавес“»: Илья Эренбург критикует США
В 1946 году Эренбург — уже мэтр советской публицистики и журналистики, его очерками зачитывались на фронте и в тылу. Эренбург ещё в 1920‑х годах объездил всю Европу, был в Испании, охваченной гражданской войной, наблюдал за падением Франции в 1940‑м, а потом прошёл всю войну как корреспондент «Красной звезды».
В турне по югу США Илью Эренбурга сопровождали левый издатель Дэниэл Гилмор, сын русского эмигранта Билл Нельсон и журналист Сэм Графтон. Ещё в Нью-Йорке Эренбург критиковал социальную иерархию и расизм в США:
«Я хотел понять, почему же в стране, где перемешались все расы, все национальности, все языки, расцвели и расизм, и своеобразная национальная иерархия. <…> Теоретически негры в Нью-Йорке пользовались всеми правами. Но квартир в домах, где жили белые, неграм не сдавали. Они жили в Гарлеме, и что ни говори — это гетто».
Илья Эренбург встретился с Альбертом Эйнштейном. Так он описывал эту встречу:
«Эйнштейн сказал: „Главное теперь — не допустить атомную катастрофу… Хорошо, что вы приехали в Америку, пусть побольше русских приезжают, рассказывают… Человечество должно оказаться умнее, чем Эпиметей, который раскрыл ящик Пандоры, а закрыть его не смог… До свидания! Приезжайте снова…“ Десять дней спустя я услышал по радио знакомый голос: Эйнштейн говорил о смертельной опасности, нависшей над человечеством, — необходимо договориться с русскими, отказаться от атомного оружия, не вооружаться, а разоружаться — он хотел захлопнуть ящик Пандоры».
Илья Эренбург чаще других делегатов вступал в политические споры. С обычными американцами журналист был дружелюбен и любезен: он понимал, что эти люди тоже вынесли на себе все тяжести Второй мировой войны. Но если кто-нибудь пытался критиковать советскую систему или каким-либо образом выказывать неуважение всему советскому, Эренбург сменял милость на гнев. Константин Симонов вспоминал:
«Эренбург по натуре был не из тех людей, которые позволяют наступать себе на ноги. Однако та резкость, с которой он выступал в Америке по политическим вопросам, была не результатом характера, хотя в ней, конечно, присутствовал и характер, — она была результатом самоощущения представителя израненной войной Советской страны, по отношению к которой некоторые из американцев пытались взять тон послевоенного превосходства, опираясь на свою силу, на свою сытость, на своё почти не затронутое войной благополучие.
И с этими американцами Эренбург говорил так, что каждый разговор шёл на острие ножа. Эренбург не только лично, он — и это было гораздо сильнее в нём — общественно ненавидел каждого из людей, которые не желали помнить, какие жертвы принёс Советский Союз в недавней войне, сколько пролито крови и сколько перетерплено испытаний».
На все вопросы, связанные с разгорающимся конфликтом США и СССР Эренбург отвечал резко. Он критиковал американские власти и крупных капиталистов за то, что это они развязывают новую войну и опускают «железный занавес», о котором сами так много говорят. А делают они это, чтобы простые американцы не видели, как обстоят дела в СССР и не захотели сбросить с себя «ярмо капитализма».
В США журналист встречался с одним из самых левых писателей Америки Джоном Стейнбеком. Американский коллега Эренбурга ещё в конце 1930‑х побывал в СССР, у двух писателей было много общего. Оба участвовали в войне в качестве военных корреспондентов, Стейнбек был ранен в Северной Африке.
После возвращения на родину Эренбург написал несколько больших очерков в газету «Известия», где раскритиковал социальное неравенство в США и новых поджигателей войны. В 1960‑х годах Илья Эренбург опубликовал несколько томов воспоминаний «Люди. Годы. Жизнь». Важное место в этих мемуарах заняли главы о поездке в США.
Генерал Михаил Галактионов и призраки 1937 года
Генерал-майор Галактионов сильно отличался от Симонова и Эренбурга. Не обладавший литературной известностью, тихий и спокойный военный историк и журналист, казалось, попал в эту компанию случайно. Михаила Романовича отправили в США как представителя редакции газеты «Правда». Именно отправили: это был не тот человек, который желал бы оказаться в США, и на это у него были причины.
Михаил Галактионов начал военную карьеру ещё в Первую мировую, потом была Гражданская, преподавание в военной академии, а в 1937 году — опала. Во время репрессий многих товарищей Галактионова арестовали, его обвинили в связях с вредителями. У Михаила Романовича нашли книги вчерашних светил военной науки, а сегодня — троцкистко-зиновьевско-фашистских врагов народа. Галактионова не арестовали, хотя он каждый день ждал этого. Михаила Романовича исключили из партии, лишили звания, наград и должности.
Через полгода Ежова, тоже оказавшегося «врагом народа», сменил Лаврентий Берия. Галактионова восстановили и направили на работу в «Красную звезду». Повезло — но призраки того страшного года преследовали его всю жизнь.
Когда Эренбург и Симонов разъехались по разным концам США, генерал Галактионов предпочёл остаться в Ньй-Йорке. Он практически ни с кем не общался, встречался только с советскими журналистами и дипломатическими работниками. В мае советский посол уговорил Михаила Романовича съездить на несколько дней в Чикаго, чтобы посмотреть на работу крупных чикагских газет. Эренбург позднее опишет странное поведение Галактионова так:
«До нашей поездки я тоже думал, что Михаил Романович старше меня, а ему, когда мы были в Америке, не было и пятидесяти. Генеральская форма придавала ему некоторую сухость, казалось, что он весь накрахмален — и щёки, и слова, и мысли. А это было неправдой. <…> В начале нашей поездки я не только ничего не знал о душевном состоянии Михаила Романовича, я и не понимал его поступков. Меня удивляло, как болезненно он реагирует на бесцеремонные вопросы журналистов, на издевательскую шутку одного из „колумнистов“, на любую мелочь, которой Симонов или я даже не замечали. Потом я начал кое-что понимать, а узнал всё слишком поздно. В первый месяц нашей американской жизни я как-то зашёл в номер Галактионова. Он сидел сгорбившись у стола, мне показалось, что он нездоров. Он ответил: „Всё в порядке“, — и поглядел на меня глазами затравленного зверя. Я сказал, что нам нужно ехать на обед „Юнайтед Пресс“. Он встал, причесал волосы, даже улыбнулся и вдруг тихо выговорил: „Каждый день встречаться с иностранцами… Это пытка!..“»
Галактионов согласился и поехал. Он долго сидел в своём номере, а когда вышел на прогулку в новом летнем костюме, об этом сразу же написала местная пресса. После этого Галактионов ещё сильнее замкнулся. Все подшучивали, что он боится жены, которая подумает, что он ей изменяет. Но Галактионов боялся отнюдь не жены. Утром после прогулки Илья Эренбург отметил подавленное состояние генерала:
«Он ожил, сказал, что вышел под вечер погулять… даже рассмеялся: „Наверно, я похож на обыкновенного пожилого бизнесмена…“. А на следующий день я нашёл его в ужасном состоянии, перед ним лежала газета, и он еле вымолвил: „Можете прочитать. Вот к чему привели ваши советы!..“ Нужно сказать, что „колумнисты“ усиленно нами занимались: один написал, сколько долларов потратил Симонов на ужин с актрисой, другой рассказывал, что я купил ящик дорогих гаванских сигар. И вот один из „колумнистов“ написал: „Зацвели сады, запели птички, и грозный генерал Галактионов сменил своё оперение. Мы видали, как вчера он выпорхнул в светло-сером костюме и направился… Мы не скажем куда“. Михаил Романович был подавлен: „Вы понимаете, что это значит? А я только дошёл до угла и вернулся. Да что тут говорить!..“ Я всё ещё не понимал и наивно сказал, что жена Михаила Романовича — умная женщина, если даже газета дойдет до неё, она рассмеётся. Он крикнул: „При чём тут жена?.. Я вам говорю: что там скажут?“ Он показал на потолок. Я пытался его успокоить: мало ли писали вздора обо мне, Симонове, у нас знают стиль бульварных газет. Но он не успокоился: „Вам всё сойдёт — вы писатели. А я человек военный…“»
К сожалению, в отличие от других участников поездки, Михаил Галактионов не оставил никаких воспоминаний об Америке на бумаге.
Возвращение домой
Спустя три месяца участники делегации вернулись в Советский Союз. Илья Эренбург сразу же приступил к серии критических очерков о США для «Известий». Его работы положили начало целому направлению в антиамериканской пропаганде. Может быть, появлению тезисов о «загнивающем Западе» и «а у вас негров линчуют» мы обязаны именно Эренбургу.
Константин Симонов продолжил блистать на литературном поприще. Он написал ещё множество стихотворений, романов, очерков. Некоторые из работ Константина Михайловича были посвящены поездке в Америку. Пьесу «Так и будет» под его дистанционным контролем поставили на Бродвее. Симонов с женой Ларисой Жадовой ещё раз побывал в США, но уже в начале 1970‑х годов.
Генерал Михаил Галактионов продолжил заведовать военным отделом газеты «Правда». В апреле 1948 года после продолжительной депрессии «старый солдат» застрелился. Призраки прошлого догнали его.
Читайте также «Антисемитизм в послевоенном СССР»
