Вальтер (Уолтер) Дюранти — американский журналист, постоянный корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс» в Москве в 1919, 1921–1934 годах. За время работы в СССР написал множество статей и очерков о происходящих в стране событиях, взял интервью у многих советских политиков, в том числе дважды — у Сталина.
Дюранти придерживался просоветских взглядов. На Западе журналиста неоднократно обвиняли в апологетике сталинизма и в том, что он воспринимал советскую пропаганду за правду. В 1932–1933 годах в серии статей он отрицал масштабный голод в СССР, а в 1936–1938 годах оправдывал политические процессы в стране. Существует мнение, что статьи и репортажи Дюранти сыграли ключевую роль в решении Франклина Рузвельта официально признать СССР в 1933 году.
В марте 1940 года в журнале «Атлантик» вышла статья Дюранти «Российско-германское партнёрство». В ней автор анализирует советско-германский пакт Молотова — Риббентропа и изменения в международной политике, которые он вызвал. Дюранти задаётся вопросом, является ли советско-германская дружба подлинной или мнимой, действительно ли это союз или только его фикция. VATNIKSTAN подготовил перевод этого текста и внёс необходимые стилистические правки.
Взгляд американского журналиста на тогдашнюю ситуацию позволяет сделать общие выводы о том, как сотрудничество двух будущих врагов воспринималось в странах Запада.
I
Прошло 20 лет с тех пор, как Джон Рид написал книгу «Десять дней, которые потрясли мир». Её приём был обусловлен социальным и политическим положением читателей, но критики согласились с тем, что название, в котором упоминается большевистская революция 1917 года, было оправданным и подходящим. Прошло время, и Россия восстала из хаоса. Поднялся на вершину власти и Гитлер, выведя Германию из дикого отчаяния и деградации — так сказал он, а немцы ему поверили. Затем наступил август прошлого года (1939-го. — Прим.), который потряс министерства иностранных дел по всему миру от крыши до фундамента: именно тогда Советская Россия и Германия «заключили соглашение».
Эффект был ошеломляющим, особенно в Париже и Лондоне. История гласит, что советский посол при Сент-Джеймском дворе, господин Майский, заявил газете, которая, узнав об этом событии, позвонила первой, что это не было и не могло быть правдой. Верите вы этой истории или нет — в Лондоне в неё верят, — она даёт хотя бы некоторое представление о величине потрясения.
С того момента и по сей день каждый видный министр в каждом министерстве иностранных дел за пределами России и Германии (и, кто знает, может и там тоже) спрашивал себя и всех, с кем встречался: каковы степень, масштабы и цель германо-советского пакта в политическом, военном и экономическом смысле? Большинство этих министров видели ответ чёрным или белым, в зависимости от собственных мнений и предубеждений. На самом деле ответ ни чёрный, ни белый, и его нельзя подогнать ни под какую упрощённую формулу.
Прежде чем я начну оценивать ситуацию, хочу прояснить своё убеждение. Российско-германское «партнёрство» неизбежно должно зависеть от времени и обстоятельств и не менее неизбежно подпадать под три категории: политическую, военную и экономическую.
Весной и летом 1939 года Франция и Англия считали само собой разумеющимся, что правители Германии и России были искренними, когда обзывали друг друга. Недавняя история показала, что попеременно дружественные и враждебные отношения Александра I и Наполеона могут преподать урок современным государственным деятелям. Англия, если не Франция, озаботилась поспешными гарантиями, данными Польше. Я имею в виду, что было трудно выполнить это обещание, если СССР тоже не выполнит его. Поэтому казалось полезным и мудрым привлечь русских в антинацистский пул, что тогда казалось весьма простым делом.
Но англичане не поняли истинной цели обещания Сталина съезду Коммунистической партии 10 марта. Он решительно выступил против «агрессоров», которые внешний мир, естественно и, возможно, справедливо, тогда интерпретировал как нацистскую Германию из «оси». Но Сталин также заявил, что СССР выступает против всех «поджигателей войны» — неприятная фраза, популярная в Советской России. Англичане и французы так и не смогли понять, что Сталин имел в виду не только войну, которая может или не может противоречить советским взглядам, но и войну, в которой СССР столкнётся с другой великой державой. От такой войны Кремлю было бы мало пользы.
Когда начались переговоры между Россией, Англией и Францией, русские, казалось, верили, что цель переговоров — пакт, способный послужить контрсигналом Гитлеру, то есть предупредить его, что три страны объединятся против агрессии в любом месте и форме. Я полагаю, что в Кремле тогда подумали, что такого предупреждения будет достаточно. И с учётом этой мысли на третьей неделе апреля направили в Лондон ответ на франко-британское предложение, который был равносилен принятию. К удивлению Кремля и разочарованию советского министра иностранных дел Литвинова, заверившего руководство, что пакт можно считать подписанным, Лондон выдвинул новые предложения. Тогда Кремль сделал неприятный вывод — Британия и Франция больше не хотят предотвращать войну, а одной из целей Мюнхена было скорее принудить СССР к войне с Германией, о чём русские уже подозревали.
С этого момента было мало надежды на пакт между СССР, Францией или Великобританией, потому что у русских были острые подозрения насчёт Франции. Они считали, что Польша не выстоит против Германии, и, следовательно, видели себя следующей за Польшей жертвой «немецкого волка». Можно сказать со всей искренностью, что в последующих переговорах с Францией и Англией, гражданских и военных, русские взяли на себя право вводить войска под собственным командованием в Польшу и голосовать за «меры защиты», чтобы противостоять немецкой агрессии в странах Балтии.
Действительно ли русские хотели этого соглашения или, как считают франко-британцы, их цель была обструктивной, сейчас не имеет большого значения. Хотя интересно вспомнить, что Кремль в то время всё ещё сомневался в Германии и, судя по всему, прибил свой флаг к антинацистской мачте.
Может быть правдой, что Франция и Великобритания нарушили пакт с СССР, пренебрегая советским amour-propre (самолюбием. — Прим.), уже основательно уязвлённым Мюнхеном, отправив заключать сделку со Сталиным компетентного, но скромного чиновника. В любом случае, разбирательство тянулось в атмосфере взаимных подозрений до того внезапного и поразительного августовского дня, когда необходимость Гитлера доказала возможность Сталина.
II
Можно обоснованно утверждать, что гитлеровская система правления путём лёгких побед — Рейнская область, Австрия, Мюнхен, Мемель, Прага, — что в некотором смысле соответствует римской максиме «хлеба и зрелищ», сделала необходимым для него получить назад Данциг и бывшие немецкие земли в Западной Польше. Как и прежде, он пытался достичь своих целей без борьбы. Но к середине августа он увидел, что Польша стоит твёрдо, а Франция и Великобритания настроены одинаково решительно. Италия не особенно стремилась вступить в войну за Данциг. Ясно, что итало-германские переговоры в то время выражали желание Италии сдерживать любые насильственные действия Германии. Но Гитлер выпутался из того, что могло оказаться неловким положением, разыграв русскую карту. В результате Франция и Англия оцепенели на 24 часа.
Если бы Гитлер с самого начала замыслил воевать, это было бы время для нападения. Вместо этого он выжидал, без сомнения, надеясь, что его coup de theatre («спектакль». — Прим.) переломит ситуацию в пользу Германии — либо через запугивание Польши, либо через принуждение Франции и Англии заставить Польшу уступить. События доказали обратное, а договор с Россией не помог Гитлеру заставить противников отступить. Он снова выждал время, пока его отдел пропаганды изо всех сил пытался убедить мир и немецкий народ, что российско-германское соглашение было чем-то гораздо большим, чем казалось. А именно альянсом, стремящимся разделить между собой не только Польшу, но и всю Восточную Европу. Союзом красной и коричневой автократий, нацеленных доминировать в Европе и Азии. Русские серьёзно задерживали ратификацию договора. Казалось, они, как и Гитлер, в последний день ждали ослабления в лагерях Франции, Англии и Польши. Но этого не случилось. Россия упустила величайший шанс, и на следующее утро Гитлер нанёс удар.
Сейчас можно сделать определённые выводы. Договор был тем, чем он должен был быть на бумаге, то есть соглашением, по которому Германия получила благожелательный нейтралитет СССР в войне. В таком случае нетрудно оценить, чего хотела и что получила Германия. Для начала СССР должен был выйти из рядов потенциальных врагов. После этого опасность препятствия больше не существовала, или, по крайней мере, она уменьшилась. Один лишь этот пункт оправдывал для Гитлера любые жертвы в личном составе или утрату престижа и морального положения в Японии, Испании и Италии. Потому что, как бы сильно союзники ни недооценивали наступательную мощь Красной армии, это не только облегчило бы помощь союзников Польше и тем самым уменьшило шансы на успех блицкрига, но и создало бы восточный фронт широкой и растущей протяжённости.
Не следует забывать, что соглашение изначально было представлено немецкому народу и приветствовалось им как шаг к миру. Московская пресса и коммунистические газеты за рубежом выдвигали тот же тезис. Это, вероятно, было сделано в предположении, что Франция, Англия и Польша обманутся в принятии требований Гитлера. Только позже, когда Гитлер увидел несогласие союзников, немцам сказали, что отныне они смогут получать российское продовольствие и сырьё. Это, безусловно, важно, хотя иностранные наблюдатели в Германии склонны согласиться с тем, что недавние и нынешние ограничения на продажу продуктов питания и товаров ещё не сильно повлияли на здоровье и моральный дух немецкого народа. Однако факт остается фактом: память о «голодных годах» — 1917–1919 годах — всё ещё жива. Яркий пример — Германия. Поэтому немцам очень отрадно думать, что договор с Россией не только устранил опасность военного окружения и затяжных военных действий на двух фронтах, но также обеспечил и осуществил постоянный прорыв в любой голодной блокаде.
Можно сказать, что русско-германское соглашение, которое предусматривало не более чем советский нейтралитет, превосходно послужило целям Гитлера. Если предположить, что он действительно не хотел войны, — или, скорее, надеялся, как и прежде, достичь своей непосредственной цели, Данцига, без войны, — соглашение стало ценной картой в его игре нервов и блефа. Как показали события, его противники не поверили в блеф, и в результате началась война. Тем не менее соглашение уменьшило военную опасность и укрепило моральный дух немцев.
Однако существует вторая версия. Русско-германский договор был не просто пактом о нейтралитете, каким бы благожелательным он ни был со стороны СССР, а далеко идущей схемой сотрудничества, в которой Россия должна была активно участвовать и получать долю добычи. Этот тезис, несомненно, подтверждается советской оккупацией Восточной Польши, действиями Союза в странах Балтии и попыткой заставить Финляндию принять аналогичные условия. С самого начала немцы делали всё возможное, чтобы мир поверил, будто это истинная цель и суть соглашения. На следующий день после его подписания французская и британская пресса переполнились сообщениями берлинских корреспондентов о планируемом разделе Польши, советских планах доминирования в Балтике и советской угрозе Бессарабии.
Мы видели, что СССР пошёл вперёд в этом направлении, и поэтому естественно предположить, что Россия и Германия действительно союзники во всех отношениях. Тем не менее я неохотно верю в это, хотя бы потому, что это точка зрения, которую так стремилась продвигать немецкая пропаганда.
III
По-прежнему задают вопрос, почему Германия желала заключить договор с СССР, но определить мотивы Сталина ещё труднее. Прежде чем идти дальше, нужно понять, что СССР учитывает только собственные интересы и ничего больше. Великий английский государственный деятель лорд Пальмерстон однажды заметил: «В конечном счёте политика Англии диктуется английскими интересами». То же самое можно сказать и о Советском Союзе сегодня.
Однако всё ещё остаётся вопрос, являются ли интересы СССР чисто российскими интересами или интересами большевистской революции и Третьего интернационала, а также уничтожения капитализма во всём мире. Политика Сталина подкрепила мнение о том, что главным образом он озабочен интересами России как таковой. Другими словами, мечта Ленина о России как ядре и отечестве мирового социалистического государства вытеснилась сталинской реальностью России как одной из мировых держав среди других. Это означает замену интернационализма национализмом и подразумевает, что единственная разница между гитлеровской Германией и сталинской Россией заключается в том, что одна является национал-социалистической, а другая — социалистически-национальной.
Внешне это кажется правдой. Но хотя идея мировой революции и интернационализма может на какое-то время отойти на задний план в сознании и политике Сталина, она, тем не менее, все ещё существует и может выйти вперёд в любой момент. Ленин, наставник Сталина, был оппортунистом. В 1921 году он выбросил за борт практику коммунизма в России, установив новую экономическую политику, которая восстановила частное производство и собственность. Ленин сказал, что это было лишь временное отступление. Возможно, что Сталин, ученик Ленина, также делает не более чем временную уступку национализму, как Ленин сделал экономическому индивидуализму.
Русские гордятся своим реалистичным и объективным взглядом на политику. Намёк на то, что большевики вели себя недостойно, заключая сделку с Гитлером во время переговоров с его противниками, только насмешил бы их. Советскому Союзу не понравились Англия и Франция. Британцы и французы подозревали о том, что Сталин сказал в программной речи на партийной конференции 10 марта: Франция и Англия попытаются сделать грязную работу против Германии руками СССР. Но власти двух стран также думали, что Гитлер построил всю свою философию и политику на противостоянии им, и, следовательно, должен быть их врагом. Они предполагали, что поведение Гитлера было провокацией войны, но войны они хотели избежать, потому что желали мира и нуждались в нём для развития собственных ресурсов.
Затем Гитлер передумал и предложил России сделку. На мой взгляд, фюррер оказался в трудном положении и блефовал, как объяснялось ранее. Русские согласились, потому что это не только уберегло их от войны на Западе, но и возобновило их дружбу с Германией. Договор предоставил им гораздо большую свободу действий на Ближнем Востоке, где советский интерес велик. Поведение Гитлера на переговорах продемонстрировало понимание советской психологии и стало лекарством для большевистской гордости, задетой Мюнхеном. Показательно, что пресса и радио СССР злонамеренно подчёркивали англо-французское замешательство в первых комментариях по договору.
Остаётся более зловещее объяснение, широко распространённое в Европе. Когда примерно в конце апреля русские убедились в намерении Франции и Великобритании воевать, из глубин советского сознания, так сказать, всплыла дремлющая и «замороженная» идея мировой революции. Большевистский принцип состоял в том, что следующая мировая война приведёт к коммунистической революции в Восточной Европе. Соответственно, предполагается, что русские разработали макиавеллиевский план ускорить войну и самим в неё не ввязываться.
Сейчас существует некоторое расхождение в отношении конечной цели России, даже в умах самых убеждённых противников большевиков. Некоторые утверждают, что сталинисты и гитлеровский режим практически неотличимы друг от друга, и что диктаторы заключили общий союз для завоевания Европы и Азии. Они признают, однако, что русские обманули немцев точно так же, как обманули французов и британцев. Во всяком случае, принято считать, что партнёрство началось примерно в мае, и его плодами стало увольнение Литвинова, который представлял франко-британскую тенденцию и препятствовал сближению Кремля с Гитлером. Отныне французы и британцы служили приманкой для обмана немцев, потому что, согласно этой теории, именно Россия, а не Германия, инициировала заговор.
Французов и англичан одурачили, заставив надеяться на поддержку России и взять на себя обязательство, помимо вывода войск, помочь Польше. В критический момент русские сбросили маску. Советы приняли условия Гитлера и тем самым обеспечили войну в Европе. Эти события устранили старое пугало европейской комбинации против СССР. Большевики были уверены в том, что победившая Германия — или победившие союзники — будет настолько ослаблена по сравнению с Советами, что приблизит последнего хозяина Европы к революции или оккупации восточным соседом. Тем временем СССР с относительной лёгкостью проглотил бы страны Балтии, Восточную Польшу и Бессарабию, а также благодаря усиленной поддержке Китая или фактической войне с Японией стал бы повелителем Азии.
Я думаю, что это слишком надуманная хитрость. Это больше напоминает Радека, чем Сталина, хотя Радек, возможно, всё ещё жив, а Сталин иногда хитрит (Карл Радек — советский политик, дипломат, журналист. Был известен остроумием, наблюдательностью, хитростью и беспринципностью. Погиб 19 мая 1939 года в Верхнеуральском политизоляторе. — Прим.). В любом случае это остаётся интересной и возможной гипотезой. Я вынужден допустить, что такие предположения объясняют действия со стороны советских властей по навязыванию войны Финляндии, когда русские говорят о «законном правительстве Финляндии», то есть большевистской революционной группе или движении. И неважно, что кто-то думает о мотивах и возможных масштабах германо-советского соглашения, было ли оно свободным или жёстким, общим или конкретным, искренним или фальшивым. Первостепенный вопрос сегодня заключается в том, как оно осуществляется политически, экономически и в военном отношении.
IV
При нынешнем положении дел между Германией и СССР политическое сотрудничество считается и, по всей вероятности, является взаимовыгодным. Совсем недавно мы видели, что, пока Россия обвиняла Швецию в желании помогать Финляндии, немецкая пресса начала кампанию угроз против любой попытки Швеции «нарушить баланс нейтралитета». О Франции и Англии представители Германии и России говорили на одном языке. Обе союзные страны обвиняют в том, что они спровоцировали войну «подстрекательством Польши к борьбе», а теперь в попытке расширить войну путём аналогичного подстрекательства нейтральных стран — Голландии, Бельгии и скандинавских государств. В данном случае, однако, скорее Россия задаёт тон, а Германия подыгрывает, тогда как ранее именно Германия озвучивала требования «партнёрства», а русские молча соглашались.
Более того, даже здесь можно спросить, не звучит ли мелодия фальшиво. Например, когда война Германии против Польши приближалась к победоносному завершению, советская пресса переполнилась предупреждениями союзникам, что им лучше заключить мир с Германией, а не то… И почти одновременно СССР подтверждал нейтралитет и право вести торговые переговоры с Англией. Короче говоря, это было не более чем блефом. Точно так же, когда Германия угрожала Швеции за нарушение нейтралитета и помощь Финляндии, были основания полагать, что шведы получили от Берлина гарантии, что они могут делать почти что угодно, при условии, что будут действовать пристойно и не слишком открыто.
Относительно экономического сотрудничества можно только заметить, что разговоров о планах и проектах было гораздо больше, чем результатов. В странах Балтии, действительно, больше свидетельств соперничества, чем сотрудничества. Русские забрали оттуда продукты питания, целлюлозу и древесину, в которых Германия явно нуждается. Они импортируют в страны Балтии хлопок и нефтепродукты, в которых Германия также нуждается, и, что ещё хуже, они оплачивают некоторые закупки в странах Балтии валютой, а точнее, американскими долларами. Это может означать только то, что балтийские государства в какой-то мере освобождаются от ограничений, которые наложила немецкая блокада на торговлю с Англией. Ранее британский рынок был их основным источником «свободных» денег.
Очевидно, что Россия является большим потенциальным источником того, в чём Германия больше всего нуждается, — зерна, нефти, хлопка, марганца и оружия. Но то, что Германия получила сколько-нибудь большое количество этих товаров, ещё предстоит доказать. Россия нуждается во всех них сама, и эта потребность не уменьшится из-за российско-финского конфликта.
Возникает также вопрос транспорта, который иностранные наблюдатели единодушно считают самым слабым звеном в несколько натянутой цепи советской системы. И последнее по порядку, но не по значению: стоит поразмыслить, как можно быстро и успешно наладить сотрудничество между Германией и Советами, которые в последние годы продемонстрировали миру исключительную неспособность сотрудничать друг с другом. Признаю, скажу неприятную вещь, но как ещё можно интерпретировать «чистку» и её последствия?
В военных вопросах у любого сотрудничества есть две стороны. СССР никак не помог Германии во время кампании в Польше, а в свою очередь Советы не получили никакой немецкой помощи или утешения в Финляндии. Нельзя не чувствовать, что этот недостаток или упущение — один из наиболее значимых факторов в любой попытке оценить российско-германские отношения. Самого по себе этого достаточно, чтобы опровергнуть мнение, будто две страны объединяет нечто более ощутимое, чем временная общность интересов и неприязнь к другим. На этом тонком фундаменте можно выстроить долговременную доктрину.
В заключение можно сказать, что германо-советское соглашение может быть всем или ничем — в зависимости от судьбы или обстоятельств. Но гораздо разумнее сказать, что оно не всё и не ничто, а нечто среднее. Другими словами, не чёрное или белое, а серое.
Читайте также перевод интервью Элеоноры Рузвельт с Никитой Хрущёвым.