VATNIKSTAN продолжает публиковать цикл рассказов Сергея Петрова о Великой русской революции на Дону. В прошлый раз повествование велось о встрече Митрофана Богаевского с таинственной журналисткой Марией. Сегодня вас ждёт продолжение этой истории, а также рассказ о том, как Владимир Антонов-Овсеенко планировал противостояние с Калединым и защищал рабочих.
Харьков, 24 декабря 1917 года,
ж.-д. вокзал, Временный штаб руководителя операциями против калединских войск и их пособников — Владимира Антонова-Овсеенко
— Господа капиталисты…
Пятнадцать человек, пятнадцать жирных туш в соболиных и песцовых шубах, рассевшиеся за длинным столом, озабоченно переглянулись.
— …на вас жалуются рабочие. Вы внезапно и необоснованно прекратили выплату заработной платы…
Самый тучный, с густыми бровями, бросил в сторону Антонова-Овсеенко недоуменный взгляд. Точно так же на него смотрел один из министров Временного правительства в Зимнем, 26 октября. Министр часто моргал. «Почему я должен бояться тебя, очкастый, длинноволосый человек в широкополой шляпе? — спрашивали его глаза. — Тебя, такого тонкого, как сухая ветка! Ты руководишь штурмом Зимнего дворца? Ты, человек с внешностью художника, собираешься арестовать нас? Серьёзно?». Серьёзнее некуда. «Художник» оказался потомственным военным, успевшим побывать и в юнкерах, и в офицерах.
— Гражданин Антонов-Овсеенко! — буржуй по-бычьи наклонил голову. — Владимир Александрович! Разве вас, командующего красными войсками, должны интересовать дела сугубо гражданские? Это не ваша забота, смею заметить. По экономическим вопросам мы ведём переговоры с Харьковским ревкомом, а засим…
— Защита прав рабочих, — перебил его Антонов, — дело каждого большевика. Вы эти права нарушили. На днях, как мне известно, вас попросили сократить рабочий день до восьми часов. Ваш ответ — невыплата зарплаты. Это — безобразие, саботаж и презрение к пролетариату. Заработную плату придётся выплатить сегодня же. Наличными…
Господа зашевелились. Из-за стола посыпались возмущённые реплики:
— Уважаемый комиссар изволит шутить?
— Наши предприятия не национализированы, почему вы командуете нами?!
— Существуют законы экономики в конце концов!
— Даже ваш Маркс…
Можно было бы и дальше заниматься словесной перепалкой с этими богатыми дураками. Можно было и поиздеваться, уточнить, к примеру, стоимость их шуб и поместий. Но у него не было на это времени.
— Вот что, господа, — в голосе Антонова-Овсеенко послышались железные нотки, — понимаю, вопрос для вас сложный. Нужно хорошо подумать, и чтобы не стеснять вас, я уйду. А вам принесут чаю. Советуйтесь. Буду ждать ответа десять минут…
Вернувшись в свой кабинет, командующий уселся на скрипящий стул. Шинели решил не снимать, здание вокзала еле отапливалось. Он взял со стола конверт. Его доставил из Новочеркасска связной, молодой железнодорожный рабочий.
Антонов-Овсеенко, честно говоря, не ожидал увидеть внутри конверта чего-то серьёзного и важного. У разведчицы, которую он направил в Новочеркасск, была замечательная «легенда», но опыт разведывательной деятельности и подпольной работы отсутствовал напрочь.
…Вспомнилось 16 декабря. В этот день он предложил Ленину свою кандидатуру на должность командующего революционными войсками Южного фронта, и Ленин согласился. А спустя два дня, получая заветное удостоверение, он подумал: «Мы судим о происходящем на Дону по слухам. Есть связь с Царицынским ревкомом, остатками Ростовского, но в Новочеркасске — ни глаз, ни ушей».
Чем дышит казачество на Дону? Какими силами располагает Каледин и какие его реальные планы? Эти вопросы требовали немедленных ответов. И когда Михаил Муравьёв, левый эсер, бывший подполковник царской армии, недавний командующий Петроградским военным округом и будущий начальник его, Антонова-Овсеенко, штаба вдохновенно сказал: «У меня есть прекрасная кандидатура, дорогой друг!», раздумывать долго не пришлось. Игра шла уже не на дни, на часы и минуты. Ленин требовал немедленного отъезда на фронт.
… — Хорошая девушка, — об этом Муравьёв, сообщил почему-то с тяжёлым вздохом, — журналистка. Пишет в «Дело народа». Но в правых эсерах разочаровалась давно, тяготеет к нам, левым… Её зовут Мария, она, — тут бывший подполковник закатил к потолку глаза, — прекрасна…
Политическое чутьё у этого человека сбивчивое, но что до чувствования женщины — тут ему равных не было. Об этом Антонов знал. Франт и позёр, Муравьёв был завсегдатаем шумных компаний, любителем и любимцем дам. Всякую он видел насквозь.
…Мария приехала в Смольный под вечер. «Легенды» для поездки на Дон ей фактически не требовалось. Ещё с ноября она просила главного редактора об этой командировке, тот долго упирался («Вы с ума сошли! Это опасно!») но её напор и перспектива отличного материала сделали своё дело, редактор дрогнул.
Антонов-Овсеенко инструктировал её сухо и по-деловому, хотя делать это было затруднительно. Девушка ослепляла красотой, и он говорил, глядя чуть в сторону. Франт Муравьёв сидел в сторонке, на подоконнике, нервно дымил папиросой и был подозрительно молчалив. «Она не пополнила коллекцию его любовных побед», — догадался Антонов.
— …Узнать отношение казаков к советской власти, добыть доказательства относительно союза Каледина и Корнилова — ваша первостепенная задача. Неплохо было бы уточнить численность вражеской армии. Это всё очень серьёзно, и очень опасно, товарищ Мария…
Он передал адреса подпольщиков, назвал дни, когда необходимо передавать сведения, и продиктовал текст заметки, которую следовало опубликовать в газете «Приазовский край» в случае опасности провала.
«Ещё бы неделю, — с тоской подумал он, — обучить бы азам шифрования, искусству ухода от „хвоста“, слишком же яркая, слишком будет на виду … Но нет и дня в запасе. Она должна появиться в Новочеркасске раньше, чем мы появимся в Харькове».
Антонов-Овсеенко протянул ей пропуск.
— Вы так отчаянно рвётесь на Дон, — наконец он взглянул в её большие глаза, — почему? Хотите помочь советской власти? Или есть какие-то другие мотивы?
Девушка безразлично пожала плечами.
— Мне известно, что Совнаркомом подготовлено обращение к трудовому казачеству, — спокойно произнесла она, словно и не было никакого вопроса, — дадите мне несколько таких листовок? Можно размножить их у подпольщиков и распространить по казачьим полкам…
2
Вскрыв конверт, командующий вытащил аккуратно сложенные листы бумаги и углубился в чтение.
«… Опасения по поводу контрреволюционности калединского режима и его союза с бывшими царскими генералами подтвердились.
Как сообщил мне надёжный человек, между Калединым, Корниловым и Алексеевым заключён союз, так называемый Триумвират. Цель его — свержение советской власти в России. Каледину в данном Триумвирате отводится задача, которую он, собственно, выполняет и сейчас — управление Донской областью. Корнилов — главнокомандующий Добровольческой армии, Алексеев — гражданское управление, внешнее сношение и финансы.
Также при Триумвирате создан некий Совет, одна из задач которого — усиление пропаганды и сплочение всех общественных и политических сил против большевиков. В состав Совета вошли: М.М. Фёдоров, П.Б. Струве, князь Г.Н. Трубецкой, П.Н. Милюков, Б.В. Савинков, П.М. Агеев и М.П. Богаевский.
Все эти договорённости совершались тайно, поэтому и у Триумвирата, и у Добровольческой армии, положение сейчас двойственное. Фактическая сторона дела — союз есть, и Добровольческая армия формируется (уже можно говорить о трёх-четырёх тысячах штыков), а юридически всё это пока ничтожно.
Войсковое правительство увиливает от вопросов по поводу формирования на Дону контрреволюционного центра. Подконтрольная им газета „Вольный Дон“, к примеру, неоднократно уверяла: Корнилова в Новочеркасске нет. При этом по улицам города уже маршируют приезжие юнкера, распевая: „Боже, царя храни“, что вызывает недоумение как у горожан, так и значительной части калединских офицеров, к возможности восстановления монархии относящихся скептически.
Тема Добровольческой Армии неоднократно возникает на Войсковом Круге. Так, на одном из заседаний, какой-то «умеренный» делегат заявил следующее: „Мы не против Добровольческой Армии, но если она пойдёт против народа, то её следует расформировать“. Заявление вызвало шквал аплодисментов. Уверена, что значительной части казачьей офицерской среды (не говоря уже о простых казаках) создание Добровольческой Армии на Дону воспринимается опасной авантюрой, фактором, провоцирующим Советы на военные действия против казачества.
Газета „Вольный Дон“ продолжает вести усиленную антисоветскую пропаганду. Методы её достаточно путанные, что нередко вызывает у читателей недоумение. Приближающаяся к границам Области Красная гвардия преподносится, как что-то шпионское (австро-германское) и черносотенное (!) одновременно. На большевиков навешиваются ярлыки „предателей Родины“, „усмирителей вольного казачества“, „агентов царской охранки“. Похоже, Каледин и Богаевский думают, что подобная „агитация“, при первом же вооружённом столкновении, позволит убедить казаков в необходимости совместных с корниловцами действий против „красных“. И как только все антисоветские стихии сольются в одну, Красная гвардия, по мнению этих господ, будет разбита, а дорога на Петроград и Москву — расчищена. Далее — „старая песня“: свержение „ленинской клики“, немедленный созыв Учредительного Собрания и установление новой власти в стране (скорее всего — военной, диктаторской).
Здесь следует добавить, что (по слухам), калединцами и корниловцами ведётся работа по созданию новых союзов — с Кубанским и Терским казачьими войсками, Украинской Радой.
К военной стороне дела. Главные силы Каледина пока сосредоточены на станции Миллерово, в станицах Глубокой, Каменской, Лихой.
По причине слабой надёжности казачьих частей, возвращающихся с фронта (разложены „большевистской агитацией“), Каледин формирует новые вооружённые соединения — т.н. добровольческие отряды. У Царицына действует отряд Степана Разина (до 200 человек), на севере Области — отряд подъесаула Бикадорова, на Юге — отряд есаула Чернецова (200–300), новые отряды собирает сотник Семилетов.
Отряды зачастую состоят из «патриотически» настроенного студенчества, офицеров. Все эти авантюры финансируются представителями капитала Юга России.
О настроениях. Настроение у большей части казачества — антивоенное, у кого-то даже и „пробольшевистское“. Каледин демобилизовывает вернувшиеся с фронта полки и распускает по домам. Вернувшись в станицы и хутора, фронтовики нередко вступают в конфликт со своими стариками, протестуя против прежних порядков. Они упраздняют станичные суды, ревизионные комиссии, требуют отмены воинской повинности. Нередко представители этих частей тоже являются на заседания Войскового Правительства и требуют роспуска Добровольческой Армии.
В ряде казачьих полков, дислоцированных здесь с начала 1917 года (35, 39, 44 и др.) активно работали агитаторы, и полки выносили враждебные Войсковому Правительству резолюции. В качестве главных агитаторов выступали представители казачьей «левой группы», сформированной на Общевойсковом съезде в Киеве и Новочеркасске в октябре-ноябре. После проведённых репрессий часть этой группы уже арестована (Голубов), кому-то удалось бежать (Сорокин, Гуменный, Нагаев и др.), одного из его лидеров — Автономова попытались арестовать, но казаки освободили его, и он скрылся.Крестьянство настроено к Каледину негативно, и его скорее попытаются „умаслить“ съездом представителей неказачьего населения Донской области, который состоится в январе. По уверениям Богаевского, должна случиться „грандиозная“ дискуссия с участием представителей всех слоёв населения, после которой, взамен Войскового, будет избрано новое, Объединённое Правительство чуть ли не с социалистическим уклоном. Считаю это ложью, „лапшой на уши“, запасным вариантом, который должен побудить Ленина прекратить попытки установить советскую власть на Дону, заполучив в лице Каледина и К „нейтральных союзников“. Верить этому, пока не изгнаны с территории Области Корнилов, Алексеев и прочая контрреволюционная камарилья, нельзя.
С рабочими, полагаю, Каледину не договориться. В районах рудников активным образом создаются красногвардейские отряды. Волнения жесточайшим образом подавляются есаулом Чернецовым. Последний в среде шахтёров снискал себе славу „карателя“, „кровопийцы“ и „душегуба“.
Выводы. Полагаю, что советской власти необходимо делать ставку на рабочих и фронтовое казачество. Это те силы, которые способны снести Каледина и Корнилова ещё до прихода красногвардейских частей. Предводителем революционного казачества я вижу Н.М. Голубова. У него огромный авторитет среди казаков, настроен он по-большевистски, и для Войскового Правительства угрозу представляет реальную. Под предлогом интервью мне удалось встретиться с ним на гауптвахте, у нас уже есть план его освобождения. В случае удачи советская власть получит крепкого союзника, альянс Каледина с Корниловым будет разрушен, и война закончится, не успев начаться. Другой значимой фигурой, повторюсь, является Александр Автономов. По некоторым сведениям, он пробирается на встречу частям Красной гвардии с небольшим отрядом казаков …».
…«Я ошибался в ней, — признался себе Антонов-Овсеенко, складывая листы вчетверо, — она не пустой романтик, хотя романтизм чувствуется даже в этих строчках… Что ж… Все мы были романтиками… Умная девушка, умная и отчаянной храбрости, это очевидно. Нет опыта подпольной работы, но есть журналистская хватка. Талантливый журналист умеет наладить связь с любым человеком, умеет быстро проанализировать обстановку. Это в нашем деле тоже дорогого стоит».
Он снова вспомнил Смольный и Ленина. Всплыла в памяти сцена совещания, на котором обсуждалась посылка войск на Украину и Дон. Некоторые товарищи сомневались: не будет ли это выглядеть агрессией в глазах народа? Каледин же не нападал на нас…
Ильич был непреклонен:
«Нет, нет и нет! Если мы не прикончим калединщину и Украинскую Раду немедленно, то контрреволюция разольётся по всей России».
…Теперь, держа в руках письмо своей разведчицы, он окончательно уверовал в правоту и прозорливость Ленина.
«Сообщать ли Ильичу про Голубова?» — спросил он себя
Ответить на этот вопрос было непросто. С одной стороны, Владимир Ильич требовал чуть ли не ежедневного отчёта по телеграфу, «полнейшей картины сил и событий, без всяких недомолвок». С другой — засорять Ленину голову сведениями о человеке пусть и «с пробольшевистскими позициями», но до конца неизученного и ко всему прочему, находящемуся в заключении, представлялось преждевременным.
Кто такой Голубов? Антонов-Овсеенко помнил, что об этом подполковнике писали газеты до Октябрьского переворота. Голубов намеревался арестовать Каледина, исполняя приказ Керенского — последний обвинял Атамана в мятеже. Оригинально. Смело. Больше о подполковнике неизвестно ничего. Мария пишет о его большевистском уклоне… Но Голубов не принадлежит ни к какой политической партии, это точно. Эдакий революционный самородок, таких в России — полно.
«Революционно-настроенных, — уточнил для себя Антонов-Овсеенко, — смелых, готовых даже отдать за революцию жизнь, но… идеологически необработанных».
Он понимал, что такие вот «голубовы», могут как перековаться и стать преданными большевиками, так и свернуть совсем в другую сторону со своими идеалистическими представлениями о революции. Полная анархия в их головах. Увы.
«Нет, — решил командующий, — представлять его кандидатуру Ленину, как главного казачьего революционера, рано».
Антонов взглянул в окно, за ним простирался внутренний двор. Он увидел, как ловко орудовали лопатами рабочие, загружая в тележки уголь, и вспомнил о фабрикантах.
Десять минут, которые были даны им для размышления, давно уже истекли.
3
— Это издевательство, комиссар!
— Пытка!
— Мы полчаса томимся здесь!
— Нас не выпускают в уборную!
Толстяк с густыми бровями кричал громче всех. Похоже, в уборную не выпускали именно его, и положение было критическим.
Двое матросов с винтовками, что стояли в дверях, криво ухмыльнулись переглянувшись. Антонов-Овсеенко зашёл в кабинет.
— Ваши решение, господа?
Переминавшийся с ноги на ногу бровастый выпалил:
— Есть законы экономики! Мы, образованные люди, не имеем права идти против них! Предприятия теряют прибыль, понимаете? Так что в данный момент зарплаты быть не может. Если только через неделю, две, при условии…
Кивком головы, означающим полнейшее равнодушие к бедам и заботам господ-капиталистов, командующий прервал пламенную речь.
— Конвой, — обратился он к матросам, — уведите их в пассажирский вагон. Сегодня же они отправятся работать. По-настоящему. На рудники… Не смею задерживать вас, господа.
Он развернулся и неспешно двинулся по коридору, в сторону своего кабинета.
За спиной ощущались суета и паника. Матросы выталкивали буржуа в коридор. Доносились крики: «Произвол!», «Как вы смеете?!», «Харьковский Ревком обещал нам!», «Уборная!».
Лишь только когда ладонь командующего легла на дверную ручку, бровастый в отчаянии простонал:
— Комиссар! Владимир Александрович!… Мы согласны!
Читайте также «Штурм Зимнего дворца. Развенчание мифов».
