«У нас какая-то повальная болезнь». Эпидемия «испанки» в России

В послед­ние неде­ли вни­ма­ние средств мас­со­вой инфор­ма­ции и обще­ствен­но­сти при­ко­ва­но к пан­де­мии коро­на­ви­рус­ной инфек­ции. Но ничто не ново под луной, и уже не в пер­вый раз наша стра­на и чело­ве­че­ство в целом стал­ки­ва­ют­ся с мас­штаб­ны­ми эпи­де­ми­я­ми. Сто­ле­тие назад по пла­не­те шагал зна­ме­ни­тый вирус «испан­ско­го грип­па», и о том, как с ним столк­ну­лась Рос­сия, мы хоте­ли бы рас­ска­зать сегодня.


Инфлюэнца, грипп, «испанка»

Про­сле­дить по древним источ­ни­кам, стра­да­ли ли люди от грип­па, слож­но — слиш­ком неопре­де­лён­ны опи­са­ния эпи­де­мий в лето­пи­сях и хро­ни­ках. Самым ста­рым слу­ча­ем, кото­рый, по мне­нию исто­ри­ков меди­ци­ны, мож­но интер­пре­ти­ро­вать как вспыш­ку грип­па, была болезнь 1173 года, охва­тив­шая Ита­лию, Гер­ма­нию и Англию. Грип­поз­ные эпи­де­мии мог­ли гулять по Евро­пе каж­дое деся­ти­ле­тие — ска­жем, в XVII сто­ле­тии опи­са­но 16 евро­пей­ских эпи­де­мий. В XVIII веке для болез­ни при­ду­ма­ли два тер­ми­на: инфлю­эн­ца (от ита­льян­ско­го сло­ва «influenza» — «воз­дей­ствие») и, соб­ствен­но, грипп (воз­мож­но, от фран­цуз­ско­го гла­го­ла «agripper» — «хва­тать», «схва­ты­вать»).

Впро­чем, стра­да­ла не толь­ко Евро­па. Все­мир­ная эпи­де­мия — пан­де­мия — 1780–1782 годов, как пред­по­ла­га­ют, нача­лась в Китае или Индии, осе­нью 1781 года были обна­ру­же­ны забо­лев­шие в Сиби­ри — в Иркут­ске и Кях­те, а летом 1782 года боль­ше поло­ви­ны насе­ле­ния Поль­ши, Гер­ма­нии, Фран­ции, Ита­лии и дру­гих стран были зара­же­ны. При­сут­ствен­ные места закры­ва­лись, в горо­дах уси­ли­ва­ли кара­ул. Пан­де­мия 1889–1892 годов, воз­мож­но, затро­ну­ла вооб­ще поло­ви­ну насе­ле­ния пла­не­ты — от Север­ной Аме­ри­ки до Австралии.

Сотруд­ни­ки аме­ри­кан­ско­го Крас­но­го Кре­ста уво­зят жерт­ву «испан­ско­го грип­па». США, Сент-Луис. 1918 год

Вспыш­ки грип­па были раз­ны­ми по мас­шта­бу, тяже­сти, смерт­но­сти и ком­плек­су симп­то­мов. Но, посколь­ку меди­ци­на про­шло­го была дале­ка от совре­мен­но­го уров­ня, выде­лить сре­ди эпи­де­мий грип­па отдель­ные виру­сы и раз­ло­жить их по полоч­кам в лабо­ра­то­рии тогда не мог­ли — да и нам сего­дня про­ве­сти такую клас­си­фи­ка­цию затруд­ни­тель­но. Поэто­му отдель­ное назва­ние «испан­ский грипп» полу­чил не бла­го­да­ря како­му-то уни­каль­но­му смер­то­нос­но­му виру­су, а в силу мас­шта­бов эпи­де­мии. Да и сам вирус «испан­ки», как выяс­ни­ли впо­след­ствии, не прин­ци­пи­аль­но отли­чал­ся от штам­мов, рас­про­стра­нён­ных сре­ди людей и сегодня.

Во вре­мя Пер­вой миро­вой вой­ны сол­да­ты ред­ко стра­да­ли грип­пом, несмот­ря на оче­вид­ные слож­но­сти сани­тар­ных усло­вий на фрон­те. И уже под конец «Вели­кой вой­ны», в 1918 году, сре­ди аме­ри­кан­ских сол­дат во Фран­ции были выяв­ле­ны пер­вые слу­чаи «испан­ки». По одной из вер­сий, они же эту болезнь и при­вез­ли из Фор­та Рай­ли в аме­ри­кан­ском шта­те Кан­зас. Дру­гие иссле­до­ва­те­ли винят в этом китай­ские тру­до­вые бата­льо­ны, при­е­хав­шие во Фран­цию, или вовсе рус­ский воин­ский кон­тин­гент из Владивостока.

Так или ина­че, Фран­ция пала пер­вой жерт­вой эпи­де­мии. Болезнь, напо­ми­нав­шая лёгоч­ную чуму с вне­зап­ным нача­лом, быст­рым тече­ни­ем и часты­ми смер­тя­ми, быст­ро дошла до Пари­жа в апре­ле, до Испа­нии, Пор­ту­га­лии, Ита­лии, Гре­ции и Север­ной Афри­ки в мае, до Англии, Гер­ма­нии и Индии в июне. В авгу­сте чис­ло забо­лев­ших ста­ло сни­жать­ся, но это была толь­ко пер­вая вол­на пандемии.

Гос­пи­таль в том самом Фор­те Рай­ли. США. 1918 год

Вто­рая вол­на нача­лась на запад­ном побе­ре­жье Афри­ки в кон­це авгу­ста 1918 года, пере­ки­ну­лась в США в октяб­ре — здесь, ско­рее все­го, вновь отме­ти­лись сол­да­ты, на этот раз вер­нув­ши­е­ся домой из Евро­пы. Болезнь пора­зи­ла все кон­ти­нен­ты, за исклю­че­ни­ем Австра­лии. При этом имен­но австра­лий­ский Мель­бурн дал старт тре­тьей волне «испан­ки» в янва­ре 1919 года, кото­рая про­дол­жа­лась боль­ше года.

Точ­ное чис­ло забо­лев­ших опре­де­лить труд­но, но счи­та­ет­ся, что их было не мень­ше 500 мил­ли­о­нов — насе­ле­ние Зем­ли при этом не дотя­ги­ва­ло до двух мил­ли­ар­дов. Погиб­ло в резуль­та­те пан­де­мии не мень­ше 20 мил­ли­о­нов, а неко­то­рые источ­ни­ки эту циф­ру дотя­ги­ва­ют и до 100 мил­ли­о­нов. Для срав­не­ния: люд­ские поте­ри всех вою­ю­щих армий Пер­вой миро­вой вой­ны оце­ни­ва­ют при­мер­но в 10 миллионов.

«Испан­кой» же болезнь ста­ла слу­чай­но — во вре­мя вой­ны цен­зу­ра не хоте­ла рас­про­стра­не­ния слу­хов об эпи­де­мии, в то вре­мя как в Испа­нии, не участ­во­вав­шей в Пер­вой миро­вой, воен­ной цен­зу­ры не было. Так пер­вые печат­ные изве­стия о мас­штаб­ном грип­пе появи­лись в мае — июне 1918 года в испан­ских газетах.

Кон­троль на вхо­де в обще­ствен­ный транс­порт — без мас­ки нель­зя! США, Сиэтл. 1918 год

На фоне других эпидемий

В Рос­сии после 1917 года хва­та­ло сво­их бед и без «испан­ки». Раз­вал ста­рых госу­дар­ствен­ных обра­зо­ва­ний, рево­лю­ция и Граж­дан­ская вой­на никак не спо­соб­ство­ва­ли улуч­ше­нию того, что при­ня­то назы­вать «эпи­де­мио­ло­ги­че­ской обстановкой».

С нача­ла 1918 года ста­ли посту­пать све­де­ния о вспыш­ках чумы вдоль побе­ре­жья Кас­пий­ско­го моря. Это была как бубон­ная чума, так и лёгоч­ная. В нача­ле 1920‑х годов вспыш­ки чумы были на Даль­нем Восто­ке, от Забай­ка­лья до Вла­ди­во­сто­ка. Более мас­штаб­ной была холе­ра, затро­нув­шая 40 губер­ний. Холер­ный виб­ри­он не любит холод, отче­го мы до сих пор слы­шим о холе­ре в жар­ких стра­нах, одна­ко в Рос­сии вре­мён Граж­дан­ской вой­ны эпи­де­мия холе­ры не пре­кра­ща­лась даже зимой 1920 года, а смерт­ность сре­ди забо­лев­ших дохо­ди­ла до 50 % и выше. Насто­я­щей ката­стро­фой стал тиф — оче­вид­цы отме­ча­ли, что чис­ло умер­ших от тифа было таким боль­шим, что мож­но было наблю­дать зале­жи тру­пов на неко­то­рых желез­но­до­рож­ных стан­ци­ях. И даже тро­пи­че­ская маля­рия про­дви­ну­лась силь­но север­нее сво­е­го при­выч­но­го аре­а­ла, смерт­ность от кото­рой ска­ка­ла от 10 до 80 % сре­ди раз­ных групп заболевших.

Про­све­ти­тель­ский совет­ский пла­кат. 1920‑е годы

Рас­про­стра­не­ние эпи­де­мий в усло­ви­ях воен­но­го вре­ме­ни не было сюр­при­зом. Вот что писа­ла сани­тар­ка Пер­вой кон­ной армии Будён­но­го по фами­лии Карская:

«Вспо­ми­на­ют­ся отдель­ные эпи­зо­ды 1919 года: тиф, бара­ки. Ране­ных и боль­ных крас­но­ар­мей­цев при­во­зят и при­во­зят без кон­ца. Не хва­та­ет ни белья, ни коек, ни меди­ка­мен­тов. Где-то близ­ко под Рыль­ском бой — насту­па­ет Дени­кин. Обслу­жи­ва­ю­щий пер­со­нал бара­ков в боль­шин­стве жен­щи­ны. Рабо­та­ем друж­но, забы­вая о сме­нах, об отды­хе. У всех одна мысль: побе­дить вошь (пере­нос­чик сып­но­го и воз­врат­но­го тифа. — Ред.), ибо она угро­жа­ет рево­лю­ции не менее чем Дени­кин. Она всю­ду, на каж­дой кеп­ке, пол­зёт по хала­ту, тре­щит под нога­ми. С ней труд­но бороть­ся, а надо: она еже­ми­нут­но выры­ва­ет бой­цов из рядов сра­жа­ю­щих­ся Крас­ной Армии. И мы рабо­та­ем и днём и ночью».

Орга­ни­зо­вать сани­тар­ные усло­вия на фрон­те — зада­ча непро­стая, о чём, напри­мер, чита­ем в при­ка­зе Саран­ско­го уезд­но­го воен­но­го комис­са­ри­а­та от 14 апре­ля 1919 года:

«В ротах запас­ных бата­льо­нов сре­ди казарм нахо­дят­ся по 2 кад­ки в каж­дой роте для помой, кото­рые сто­я­ли пере­пол­нен­ны­ми и через края уже тек­ло содер­жи­мое. Помои в кад­ки выли­ва­ют­ся небреж­но с верх­них нар остат­ки недо­еден­но­го бор­ща и недо­пи­то­го чая льют… <…> Отхо­жие места пере­пол­не­ны настоль­ко, что обра­зо­ва­лись сплош­ные кучи. Крас­но­ар­мей­цы оправ­ля­ют­ся пря­мо на полу отхо­жих мест и даже на дво­ре, так как сна­ру­жи око­ло казарм мас­са чело­ве­че­ских экскрементов».

В пала­те Кур­ган­ской город­ской боль­ни­цы. Нача­ло XX века

«Испан­ка» на таком фоне немно­го теря­лась. Тем не менее, в 1918 году, в основ­ном с лета, во вре­мя вто­рой вол­ны пан­де­мии, на местах ста­ли обра­щать вни­ма­ние на поваль­ную пнев­мо­нию с высо­ким про­цен­том смерт­но­сти. Про­ци­ти­ру­ем газе­ту «Кур­ская бед­но­та» от 10 октяб­ря 1918 года:

«В Ста­ро­ос­коль­ском уез­де сви­реп­ству­ет какая-то осо­бен­ная эпи­де­ми­че­ская болезнь, кото­рая не опре­де­ле­на вра­ча­ми. По сёлам мас­са забо­лев­ших, по убеж­де­нию вра­чей — это ост­рая инфлю­эн­ция пере­бро­сив­ша­я­ся из Воро­неж­ской губер­нии, осо­бен­но из Зем­лян­ско­го уез­да, где за послед­нее вре­мя мно­го умер­ло, не выне­ся эту болезнь».

Как мы видим, «испан­ку» не отде­ля­ли от инфлю­эн­цы (грип­па), посколь­ку болезнь про­те­ка­ла в похо­жей, но ослож­нён­ной фор­ме. Частой была пута­ни­ца и с лёгоч­ной чумой, на мысль о кото­рой наво­ди­ло кро­во­хар­ка­ние, и с кру­поз­ной пнев­мо­ни­ей, кото­рую вызы­ва­ют вооб­ще не виру­сы, а раз­лич­ные бак­те­рии. Гра­фи­ня Оль­га Сиверс, жив­шая в Пол­тав­ской губер­нии, опи­са­ла в днев­ни­ке слу­чай, когда на фоне мас­со­вой пани­ки из-за «испан­ки» она дума­ла, что её мать так же забо­ле­ла имен­но «испан­ским грип­пом» — врач после осмот­ра паци­ент­ки, одна­ко, поста­вил диа­гноз, что у неё не «испан­ка», а тифо­ид — лёг­кая фор­ма брюш­но­го тифа.

В Ижем­ских сёлах нача­лась «испан­ка». Похо­ро­ны жен­щи­ны и двух детей, погиб­ших от эпи­де­мии «испан­ки». 1918 год
Фото­гра­фия хра­нит­ся в Ижем­ском исто­ри­ко-кра­е­вед­че­ском музее Рес­пуб­ли­ки Коми

Статистика и масштабы

Ско­рее все­го, основ­ной удар «испан­ки» при­шёл с запад­ной гра­ни­цы, доволь­но рых­лой и неопре­де­лён­ной в 1918 году: мно­го све­де­ний о зара­жён­ных было из Кие­ва, в авгу­сте 1918 года про­шли сооб­ще­ния об эпи­де­мии в Моги­лёв­ской губер­нии. «Испан­ка» летом — осе­нью про­дви­га­лась с юго-запа­да на севе­ро-восток, пока не охва­ти­ла Москву.

В 1919 году Народ­ный комис­са­ри­ат здра­во­охра­не­ния под­вёл име­ю­щу­ю­ся у него на руках ста­ти­сти­ку зара­же­ния «испан­ской болез­нью» и опуб­ли­ко­вал их. «Лиде­ра­ми» сре­ди забо­лев­ших были Вла­ди­мир­ская (89710 чело­век), Вят­ская (82663), Смо­лен­ская (77324) и Там­бов­ская (76346) губер­нии. Спер­ва кажет­ся, что это не гигант­ские циф­ры, одна­ко, напри­мер, в той же Вла­ди­мир­ской губер­нии, по дан­ным пере­пи­си 1926 года, про­жи­ва­ло 1,3 мил­ли­о­на чело­век, и чис­ло забо­лев­ших «испан­кой» от это­го насе­ле­ния состав­ля­ет целых 7 %.

Гра­фик смерт­но­сти от пан­де­мии «испан­ки» 1918–1919 годов в круп­ных запад­ных столицах

Сред­няя смерт­ность от «испан­ки» была невы­со­кой, но в отдель­ных слу­ча­ях она запо­ми­на­лась, осо­бен­но когда с мест сооб­ща­ли, что люди «выми­ра­ют дома­ми». В отли­чие от пан­де­мии коро­на­ви­ру­са 2020 года, «испан­ка» дава­ла боль­шую забо­ле­ва­е­мость сре­ди людей моло­до­го воз­рас­та, что было осо­бен­но замет­но в усло­ви­ях вой­ны. Бело­гвар­дей­ский пол­ков­ник Фёдор Ему­ра­нов писал в сво­ём днев­ни­ке в декаб­ре 1919 года, нахо­дясь на Южном Урале:

«Преж­де все­го — сего­дня выбыл из строя Север­ный пар­ти­зан­ский полк. Целый полк. При­чи­на — болез­ни: тиф, какая-то испан­ка и проч. Болез­ни эти нача­лись, когда диви­зия ещё была в хох­лат­ских посёл­ках, с при­хо­дом в аулы посте­пен­но уси­ли­ва­лись, но до остав­ле­ния Джам­бей­ты, когда был ещё боль­шой про­цент здо­ро­вых, когда было кому уха­жи­вать за боль­ны­ми, поло­же­ние было снос­но, и части мог­ли даже бороть­ся с про­тив­ни­ком. Но когда оста­ви­ли Куспу и ото­шли в аулы, когда боль­ных при­шлось дер­жать око­ло себя, пото­му что обо­зы не мог­ли быть дол­го сгруп­пи­ро­ва­ны и нель­зя было боль­ных эва­ку­и­ро­вать, болез­ни так раз­ве­лись, что сла­дить с ними не ста­ло сил».

Даже когда до смер­тель­ных слу­ча­ев дело не дохо­ди­ло, «испан­ка» запо­ми­на­лась сво­ей вне­зап­но­стью. Обра­тим­ся к днев­ни­ку уже упо­мя­ну­той Оль­ги Сиверс, писав­шей в сен­тяб­ре 1918 года о ситу­а­ции в Пол­тав­ской губернии:

«У нас тут какая-то поваль­ная болезнь, веро­ят­но зане­сён­ная нем­ца­ми, они назы­ва­ют её испан­ским грип­пом. Тем­пе­ра­ту­ра повы­ша­ет­ся до 40 гра­ду­сов, чув­ству­ет­ся боль­шая сла­бость, голов­ная боль, кашель. Оба наши хуто­ра пере­бо­ле­ли этим грип­пом, но смер­тель­ных слу­ча­ев, сла­ва Богу, мало. Нас до сих пор Бог милу­ет, веро­ят­но же, пото­му, что я стро­го запре­ти­ла Марье Лео­поль­довне наве­щать боль­ных и не веле­ла нико­го пус­кать в кухню».

Палат­ки для изо­ля­ции боль­ных «испан­кой». США, Аркан­зас. 1918 год

«Испан­ку» лечи­ли в зави­си­мо­сти от симп­то­мов — так, при­ме­рять аспи­рин как жаро­по­ни­жа­ю­щее не все­гда было удоб­но, ведь «испан­ка» сама по себе мог­ла пора­жать сер­деч­но-сосу­ди­стую систе­му. Ино­гда при­хо­ди­лось обхо­дить­ся стан­дарт­ны­ми мето­да­ми: соблю­де­ни­ем постель­но­го режи­ма, пото­гон­ным лече­ни­ем. Были све­де­ния о вти­ра­нии в грудь серой ртут­ной мази с ихтио­лом и ком­прес­сом, «Изве­стия» писа­ли, что быв­ший зем­ский врач из Воро­неж­ской губер­нии лечил «испан­ку» «сали­ци­ло­вы­ми пре­па­ра­та­ми при непре­мен­ном упо­треб­ле­нии огром­но­го коли­че­ства: до 20 ста­ка­нов еже­днев­но». «Резуль­та­ты пора­зи­тель­ны», — заклю­ча­ла газе­та, но о подроб­но­стях умал­чи­ва­ла. Кре­стьяне люби­ли при­бе­гать к народ­ным сред­ствам — бане и водке.


Первое лицо государства

Совет­ская власть была вла­стью осо­бых пред­ста­ви­тель­ных орга­нов — Сове­тов. И за исклю­че­ни­ем съез­да Сове­тов, глав­ным орга­ном вла­сти в стране, с фор­маль­ной точ­ки зре­ния, был Все­рос­сий­ский цен­траль­ный испол­ни­тель­ный коми­тет. Его воз­глав­лял Яков Сверд­лов. В мар­те 1919 года он воз­вра­щал­ся в Моск­ву из Харь­ко­ва, и где-то по пути или же ещё в Харь­ко­ве забо­лел «испан­кой». 9 мар­та Сверд­лов уже был в тяжё­лом состо­я­нии, а 16 мар­та фор­маль­ный гла­ва госу­дар­ства умер.

И хотя его смерть окру­же­на слу­ха­ми, что на самом деле его отра­ви­ли по ука­зу Лени­на или что его изби­ли рабо­чие-анти­се­ми­ты, а уже от полу­чен­ных ран он скон­чал­ся, будем счи­тать, что офи­ци­аль­ная вер­сия спра­вед­ли­ва. Тем более, что ещё до это­го, осе­нью 1918 года, «испан­ка» уже про­ник­ла в Кремль, уне­ся жизнь супру­ги Вла­ди­ми­ра Бонч-Бру­е­ви­ча, вра­ча и пар­тий­но­го дея­те­ля Веры Велич­ки­ной. Вот как об этом писал её муж:

«Вера Михай­лов­на вече­ром 27 сен­тяб­ря, хотя и чув­ство­ва­ла себя не совсем хоро­шо, поеха­ла в Худо­же­ствен­ный театр. Вер­ну­лась она с недо­мо­га­ни­ем, жало­ва­лась, что её зно­бит. Тем­пе­ра­ту­ра была 37,5°. Вече­ром так­же забо­ле­ла наша няня, а доч­ка Лёля ночью мета­лась в жару. Наут­ро Вера Михай­лов­на вста­ла с тем­пе­ра­ту­рой в 38° и очень вол­но­ва­лась, что имен­но в этот день про­хо­дят ассиг­нов­ки в Нар­ком­про­се на горя­чие зав­тра­ки для школьников.

Она очень боя­лась, что без неё там зани­зят сум­мы, и она, несмот­ря на болезнь, в холод­ный вет­ре­ный день поеха­ла в про­лёт­ке в Нар­ком­прос. Отту­да она еле вер­ну­лась назад в сопро­вож­де­нии това­ри­ща. У неё была тем­пе­ра­ту­ра 40°. Сей­час же были вызва­ны вра­чи. Она бре­ди­ла и всё повто­ря­ла: „Теперь мож­но спо­кой­но уме­реть: дети будут накорм­ле­ны!“. Вра­чи опре­де­ли­ли вос­па­ле­ние лёг­ких на поч­ве „испан­ки“. Было уста­нов­ле­но дежурство.

При­е­хал извест­ный док­тор Мамо­нов, при­няв­ший энер­гич­ные меры, но заявив­ший, что это „испан­ка“ в очень тяжё­лой фор­ме и что он ни за что не руча­ет­ся. Оста­ток дня и ночь были кош­мар­ны. И Вера Михай­лов­на, и Лёля, моя дочь, и её няня были на краю гибе­ли. 29 сен­тяб­ря всем ста­ло луч­ше. Тем­пе­ра­ту­ра упа­ла, у Веры Михай­лов­ны было 37,7°, но Мамо­нов пока­чи­вал голо­вой: серд­це силь­но сдавало».

Вера Велич­ки­на (Бонч-Бру­е­вич)

Дочь Бонч-Бру­е­ви­ча и няня выжили.

А кон­спи­ро­ло­ги­че­ская вер­сия об убий­стве Сверд­ло­ва, кста­ти, свя­за­на с дру­ги­ми вос­по­ми­на­ни­я­ми Бонч-Бру­е­ви­ча, упо­мя­нув­ше­го, что Ленин посе­тил уми­ра­ю­ще­го сорат­ни­ка, несмот­ря на опас­ность нахож­де­ния рядом с больным:

«Надо было видеть, как был оза­бо­чен Вла­ди­мир Ильич. <…> В это вре­мя он уже жил в Крем­ле… Несмот­ря на пре­ду­пре­жде­ния вра­чей о том, что испан­ка крайне зараз­на, Вла­ди­мир Ильич подо­шёл к посте­ли уми­ра­ю­ще­го… и посмот­рел в гла­за Яко­ва Михай­ло­ви­ча. Яков Михай­ло­вич затих, заду­мал­ся и шёпо­том про­го­во­рил: — Я умираю…»

Похо­ро­ны Яко­ва Сверд­ло­ва. 1919 год

Какие при­чи­ны побу­ди­ли Лени­на нару­шить каран­тин, да и вер­но ли изло­жил собы­тия Бонч-Бру­е­вич, мы не зна­ем, но о том, что тай­ные поли­ти­че­ские убий­ства внут­ри пар­тий­ной вер­хуш­ки в усло­ви­ях Граж­дан­ской вой­ны — сомни­тель­ная гипо­те­за, я уже писал при раз­бо­ре заблуж­де­ний о поку­ше­нии Фан­ни Кап­лан на Лени­на.


Долой рукопожатия!

С нача­ла 1920‑х годов воен­ное вре­мя ухо­ди­ло в про­шлое, граж­дан­ская жизнь вхо­ди­ла в мир­ное рус­ло, а с ней схо­ди­ли на нет и эпи­де­мии. Нель­зя ска­зать, что это про­ис­хо­ди­ло само по себе. Вос­ста­нав­ли­ва­лись и созда­ва­лись с нуля меди­цин­ские учре­жде­ния, а неко­то­рые явле­ния, кото­рые мы сего­дня вос­при­ни­ма­ем как нор­му, были тогда в новин­ку. Имен­но поэто­му адрес­ная и спра­воч­ная кни­га «Вся Москва» за 1925 год подроб­но объ­яс­ня­ла мас­сам, что такое диспансеризация:

«Здесь умест­но оста­но­вить­ся на сущ­но­сти этой систе­мы. Её нача­ло нуж­но соб­ствен­но отне­сти к момен­ту орга­ни­за­ции помо­щи на дому. Помощь на дому есть уже брешь в ста­рой китай­ской стене лечеб­но­го дела, когда послед­нее было замкну­то в себе, при­ни­ма­ло боль­ных, когда они явля­лись, но не иска­ло их само, регу­ли­руя их при­ток. Голод, эпи­де­мии, раз­ру­ха не дава­ли воз­мож­но­сти для корен­ных ломок и пере­устройств, но как толь­ко мину­ло лихо­ле­тье, МОЗ (Мос­ков­ский отдел здра­во­охра­не­ния. — Ред.) поста­вил себе зада­чей осу­ществ­ле­ние систе­мы дис­пан­се­ри­за­ции, выки­нув лозунг: от борь­бы с эпи­де­ми­я­ми — к оздо­ров­ле­нию тру­да и быта».

Бро­шю­ра 1927 года

Когда с про­сто­ров Рос­сии исчез­ла «испан­ка», ска­зать труд­но. Как уже гово­ри­лось ранее, её мож­но было спу­тать с дру­ги­ми болез­ня­ми, и осо­бен­но с грип­пом, вызвав­шим по тем или иным при­чи­нам ослож­не­ния. По ста­ти­сти­ке умер­ших в Москве, в 1922 году от «инфлю­эн­цы и испан­ки» умер­ло 148 чело­век, в 1923‑м — 215. При этом от кори и скар­ла­ти­ны за эти два года умер­ло 2,5 тыся­чи чело­век, а от чахот­ки — боль­ше 6 тысяч.

Но кро­ме раз­ви­тия здра­во­охра­не­ния, сре­ди мер по про­фи­лак­ти­ке эпи­де­мий мож­но най­ти и что-то, зна­ко­мое нам по собы­ти­ям 2020 года. В 1919 году свя­щен­ник Мос­ков­ской губер­нии Сте­фан Смир­нов запи­сал в днев­ни­ке, что вла­сти запре­ти­ли крест­ные ходы, «ссы­ла­ясь на эпи­де­мии болез­ней — тиф, испан­ка и оспа». А ещё рас­про­стра­не­ние полу­чи­ла идея отка­за от руко­по­жа­тий, о чём напо­ми­на­ют сохра­нив­ши­е­ся с тех пор пла­ка­ты и значки.

Десять главных акций НБП: от захвата «Авроры» до Болотной

17 мар­та не ста­ло Эду­ар­да Лимо­но­ва — извест­но­го рус­ско­го писа­те­ля и поли­ти­че­ско­го дея­те­ля. Он соче­тал в себе мно­го­чис­лен­ные талан­ты, и сего­дня мы хоте­ли бы обра­тить­ся к одно­му из них — талан­ту поли­ти­че­ско­му, кото­рый мож­но рас­смот­реть через исто­рию глав­но­го лимо­нов­ско­го дети­ща — Наци­о­нал-боль­ше­вист­ской пар­тии (НБП).


Смерть Эду­ар­да Лимо­но­ва ста­ла для меня неожи­дан­но­стью. Несмот­ря на то, что я нико­гда не был сто­рон­ни­ком «Дру­гой Рос­сии» и пред­ше­ство­вав­шей ей Наци­о­нал-боль­ше­вист­ской пар­тии (ныне запре­щён­ной на тер­ри­то­рии Рос­сии), не читал все­го Лимо­но­ва (а напи­са­но им очень и очень мно­го), не могу не при­знать — он стал леген­дой ещё при жиз­ни. При­чи­ной тому необы­чай­ная хариз­ма, энер­гия, абсо­лют­ная убеж­дён­ность в сво­ей право­те и избран­но­сти, пас­си­о­нар­ность. Про Лимо­но­ва вер­но ска­зать, что всё, что он бы ни делал — всё у него получалось.

Эду­ард добил­ся извест­но­сти ещё в юно­сти. В Москве был чле­ном поэ­ти­че­ско­го объ­еди­не­ния СМОГ («Самое моло­дое обще­ство гени­ев»), хотя начи­нал как поэт в Харь­ко­ве. Стал извест­ным жур­на­ли­стом в Нью-Йор­ке, и сра­зу на него уже тогда, в 1976 году, обру­ши­лись репрес­сии: ему «зару­би­ли» ста­тью «Разо­ча­ро­ва­ние» о жиз­ни в США вооб­ще и жиз­ни эми­гри­ро­вав­ших сюда людей в част­но­сти. Лимо­нов, недол­го думая, ушёл из дис­си­дент­ско­го «Ново­го рус­ско­го сло­ва», ибо не хотел поно­сить свою Роди­ну, хотя и сам постра­дал от КГБ. Как мы зна­ем, он был изгнан из Совет­ско­го Сою­за с 200 дол­ла­ра­ми, чемо­да­ном и моло­дой женой Еле­ной, но чув­ство сопри­част­но­сти к общей рус­ской судь­бе нико­гда не поки­да­ло Лимо­но­ва, что он и дока­зал впо­след­ствии, вер­нув­шись уже в стра­да­ю­щую РФ в 1991 году.

Тогда же, в США в 1976 году, Эду­ард не упал духом и, навер­ное, вспом­нив своё про­ле­тар­ское про­ис­хож­де­ние, сра­зу стал раз­но­ра­бо­чим, груз­чи­ком, озе­ле­ни­те­лем горо­да и даже рабо­тал у мил­ли­ар­де­ра Пите­ра Спре­га «хауз­кип­пе­ром». Имен­но тогда Лимо­нов обра­ща­ет­ся к про­зе, пишет пер­вый роман «Это я — Эдич­ка», кото­рый впо­след­ствии ста­нет как бы визит­ной кар­точ­кой само­го Лимо­но­ва и кото­рый при­не­сёт, с одной сто­ро­ны, мно­го непри­ят­но­стей само­му авто­ру, а с дру­гой, даст ему путь в лите­ра­ту­ру и сде­ла­ет бессмертным.

Затем, уже во Фран­ции, после­до­ва­ли дру­гие про­из­ве­де­ния: под­лин­ный шедевр, неве­ро­ят­ное про­ник­но­вен­ное поэ­ти­че­ское про­из­ве­де­ние «Днев­ник неудач­ни­ка», жёст­кий и, как часто у Лимо­но­ва, пре­дель­но откро­вен­ный роман «Палач», цинич­ный «Исто­рия его слу­ги», харь­ков­ская три­ло­гия «У нас была Вели­кая Эпо­ха», «Под­ро­сток Савен­ко», «Моло­дой него­дяй» и дру­гие. Фран­ция дала Лимо­но­ву имя. Лимо­нов полю­бил эту стра­ну и стал фран­цуз­ским граж­да­ни­ном в 1987 году. Сле­ду­ет отме­тить, что он очень любил Париж. Имен­но здесь Эду­ард женил­ся в тре­тий раз на Ната­лии Мед­ве­де­вой. Брак был вполне счаст­ли­вым, и есть роман о слож­ных вза­и­мо­от­но­ше­ни­ях меж­ду супру­га­ми «Укро­ще­ние тиг­ра в Пари­же» — вели­ко­леп­ный роман о люб­ви и страсти.

Эду­ард Лимо­нов и Ната­лия Медведева

Тогда Эду­ард стал самым попу­ляр­ным левым лите­ра­то­ром Фран­ции. Лимо­но­ва нача­ли срав­ни­вать с Жаном Жене. Сего­дня мож­но кон­ста­ти­ро­вать тот факт, что в какой-то сте­пе­ни и Фран­ция может гор­дить­ся нашим рус­ским писа­те­лем, ведь он про­жил там более деся­ти лет и даже писал на фран­цуз­ском. Никто не ста­но­вил­ся настоль­ко извест­ным рус­ским писа­те­лем в тре­тьей волне эми­гра­ции, как Лимо­нов — более ран­ние Набо­ков и Бунин тут не в счёт. Конеч­но, наши сооте­че­ствен­ни­ки ста­но­ви­лись извест­ны­ми пер­со­на­ми на Запа­де, это факт, тот же Брод­ский и Довла­тов ста­ли клас­си­ка­ми ещё при жиз­ни. Но такой непо­лит­кор­рект­но­сти, с кото­рой Лимо­нов бук­валь­но ворвал­ся в лите­ра­ту­ру, они не мог­ли себе позволить.

После лите­ра­тур­но­го успе­ха за гра­ни­цей Лимо­но­ва в Рос­сии жда­ла акту­аль­ная поли­ти­ка — яркие и запом­нив­ши­е­ся акции НБП и «Дру­гой Рос­сии». Наци­о­нал-боль­ше­вист­ская пар­тия была в аван­гар­де левых идей все 1990‑е и 2000‑е годы, дала миру не толь­ко свое­об­раз­ные собы­тия, но и пас­си­о­нар­ных уче­ни­ков — один Захар При­ле­пин чего стоит!

Лимо­нов и Дугин. Нача­ло НБП

НБП была обра­зо­ва­на в уже далё­ком 1994 году. Хотя дви­же­ние наци­о­нал-боль­ше­ви­ков появи­лось в 1993 году, но по тра­ди­ции «лимо­нов­цы» счи­та­ют датой рож­де­ния пар­тии 28 нояб­ря 1994 года: имен­но в этот день был выпу­щен пер­вый номер зна­ме­ни­той газе­ты «Лимон­ка».

«Лимон­ку» напе­ча­та­ли в Твер­ской типо­гра­фии в нояб­ре 1994 года, и Эду­ард вме­сте с Его­ром Лето­вым, Алек­сан­дром Дуги­ным и Тара­сом Раб­ко поеха­ли из Моск­вы в Тверь заби­рать тираж газе­ты. На обрат­ном пути в Моск­ву ста­рый жигу­лё­нок несколь­ко раз ломал­ся, но вновь заво­дил­ся, и ком­па­ния отцов-осно­ва­те­лей НБП с таки­ми мытар­ства­ми добра­лась до Моск­вы, при­вез­ли газе­ту. Отца­ми-осно­ва­те­ля­ми дви­же­ния нац­бо­лов и счи­та­ют­ся эти лица: Эду­ард Вени­а­ми­но­вич Лимо­нов (Савен­ко) (парт­би­лет №1), Алек­сандр Гелье­вич Дугин (парт­би­лет №2), Тарас Ада­мо­вич Раб­ко (парт­би­лет №3), Игорь «Егор» Фёдо­ро­вич Летов (парт­би­лет №4).

Лимо­нов и Летов

К НБП сра­зу же при­мкну­ло мно­же­ство попу­ляр­ных лиц. Сер­гей «Паук» Тро­иц­кий был чле­ном пар­тии прак­ти­че­ски с момен­та её обра­зо­ва­ния, с пер­вых номе­ров вёл в «Лимон­ке» руб­ри­ку «Желез­ный марш» и под­дер­жи­вал дру­же­ские отно­ше­ния с Лимо­но­вым. Так­же зна­ме­ни­тый музы­кант и лидер груп­пы «Поп-меха­ни­ка» Сер­гей Курё­хин был чле­ном пар­тии и нико­гда не стес­нял­ся афи­ши­ро­вать, что явля­ет­ся сто­рон­ни­ком наци­о­нал-боль­ше­вист­ских идей. Сто­рон­ни­ка­ми НБП были Вадим Сте­пан­цов («Бахыт-Ком­пот»), Дмит­рий Ревя­кин («Кали­нов мост»), Алек­сандр Аро­нов («День доно­ра»), Сан­тим («Бан­да четырёх»).

Не толь­ко музы­кан­тов зано­си­ло к нац­бо­лам. Извест­ный дерз­кий лите­ра­тор Яро­слав Могу­тин до сво­е­го отъ­ез­да в США был в НБП. Конеч­но же, рядом с Лимо­но­вым, до их рас­ста­ва­ния, была его жена — певи­ца и писа­тель­ни­ца Ната­лья Мед­ве­де­ва, извест­ная как «Мар­го Фюрер».

Через НБП про­шли поко­ле­ния моло­дых и юных, а под час и совсем детей: 13–14-летние при­хо­ди­ли в «Бун­кер» всту­пать в пар­тию. Бро­шен­ные в роко­вом 1991 году на про­из­вол судь­бы ель­цин­ской вла­стью, кото­рая не дума­ла тогда о буду­щем моло­дё­жи — уже не было октяб­рят, ком­со­моль­ско­го дви­же­ния, нача­лось «сво­бод­ное» время.

Нац­бо­лы рядом со зна­ме­ни­тым «Бун­ке­ром» на 2‑й Фрун­зен­ской улице

В мани­фе­сте НБП Лимо­нов заявил о рез­ком несо­гла­сии с уста­но­вив­шей­ся в 1991 году вла­стью. Корот­ко это мож­но оха­рак­те­ри­зо­вать так: власть в Рос­сии захва­че­на бур­жу­я­ми, жули­ка­ми и вра­га­ми Рос­сии, такая власть ниче­го хоро­ше­го Рос­сии не при­не­сёт, стране необ­хо­ди­ма соци­аль­ная и наци­о­наль­ная рево­лю­ция. Соци­аль­ная — озна­ча­ет уста­нов­ле­ние соци­аль­ной спра­вед­ли­во­сти, а наци­о­наль­ная — при­зна­ние «рус­ско­го мира», ука­за­ние в кон­сти­ту­ции ста­ту­са рус­ских как нации и экс­пан­сия, а имен­но — Рос­сия там, где гово­рят по-русски.

НБП сра­зу нача­ли обви­нять в нациз­ме, фашиз­ме, шови­низ­ме и про­чих пре­ступ­ле­ни­ях, что не было дей­стви­тель­но­стью. Сле­ду­ет при­знать тот факт, что в НБП состо­я­ли люди самых раз­ных наци­о­наль­но­стей, назо­вём для при­ме­ра зна­ме­ни­то­го Бене­са Айо — «Чёр­но­го Лени­на» родом из Риги. Отец Айо — афри­ка­нец, а мать — рус­ская. Айо назы­ва­ет себя левым наци­о­на­ли­стом, сра­жал­ся на Дон­бас­се, име­ет пас­порт ДНР, за что на родине в Лат­вии на него заве­де­но уго­лов­ное дело. Вла­ди­мир Лин­дер­ман — еврей, сей­час — извест­ный защит­ник рус­ско­языч­ных и рус­ских в Лат­вии, одно вре­мя был заме­сти­те­лем Лимо­но­ва в НБП. Назир Маго­ме­дов — уро­же­нец Даге­ста­на, про­хо­дил по делу о напа­де­нии у Таган­ско­го суда. НБП име­ла отде­ле­ния и на Укра­ине, и в Бело­рус­сии, и в При­бал­ти­ке, и даже в Израиле.

Бенес Айо, он же «Чёр­ный Ленин»

Воз­мож­но — и так ско­рее есть — Лимо­нов пред­ви­дел очень мно­гое, а воз­мож­но, ещё что-то нам откро­ет­ся. До Кры­ма и Ново­рос­сии Эду­ард и его пар­тия при­зы­ва­ли вер­нуть рус­ские зем­ли в «род­ную гавань», защи­ща­ли рус­ских Лат­вии. Лимо­нов не при­зы­вал к вос­ста­нов­ле­нию СССР, не жил про­шлым, а, наобо­рот, смот­рел в буду­щее, не пере­ста­вал повто­рять, что вся его дея­тель­ность и дея­тель­ность пар­тии направ­ле­на на «бла­го вели­кой Рос­сии». Тогда на Лимо­но­ва смот­ре­ли как на экс­тре­ми­ста в луч­шем слу­чае или про­сто как на чуда­ка. Он же не боял­ся гово­рить то, что счи­тал нуж­ным, не боял­ся созда­вать свою «банду»-партию таких же непре­клон­ных, дерз­ких, сме­лых людей. В пар­тию, как гово­рят, при­ни­ма­ли всех — даже инва­ли­дам, людям с огра­ни­чен­ны­ми воз­мож­но­стя­ми, был все­гда открыт вход в зна­ме­ни­тый «Бун­кер» на 2‑й Фрун­зен­ской в Москве, ведь глав­ное — это любить Рос­сию и быть вер­ным обще­му делу.

Делу Дугина–Курёхина верны

Наци­о­нал-боль­ше­вист­ская пар­тия не была похо­жа на клас­си­че­скую пар­тию ста­рой фор­ма­ции — на КПСС, напри­мер, или на «Еди­ную Рос­сию» — со съез­да­ми, дис­кус­си­я­ми, борь­бой на деба­тах и за порт­фе­ли в пра­ви­тель­стве. Это был поли­ти­ко-куль­тур­ный про­ект, объ­еди­няв­ший самых раз­ных людей. «Боль­ше дела, мень­ше фраз» — свое­об­раз­ное кре­до нац­боль­ской деятельности.

Сплав совре­мен­но­го акци­о­низ­ма и поли­ти­ки наци­о­на­лиз­ма-боль­ше­виз­ма был абсо­лют­но в духе вели­ко­го музы­кан­та Сер­гея Курё­хи­на, обла­да­те­ля парт­би­ле­та №314. Инте­рес­на исто­рия, свя­зан­ная с парт­би­ле­том: Курё­хин не знал, что от ред­кой болез­ни (сар­ко­мы серд­ца), он так рано поки­нет этот мир, и зара­нее не оза­бо­тил­ся, что­бы Лимо­нов выдал ему пар­тий­ный билет. Неза­дол­го до смер­ти он попро­сил выпи­сать ему парт­би­лет и имен­но под номе­ром 314, так как счи­тал это чис­ло маги­че­ским. Дугин вру­чил его уми­ра­ю­ще­му Курё­хи­ну уже в больнице.

«Поли­ти­ка — глав­ный вид искус­ства сего­дня», — учил маэст­ро Курё­хин, поки­нув­ший пла­не­ту в 1996 году. Вспом­ним же десять самых выда­ю­щих­ся акций НБП и её после­до­ва­те­лей, через кото­рые лег­че все­го про­сле­дить поли­ти­че­скую био­гра­фию само­го Лимонова.


1. На «Аврору»!

В 1996 году в Пите­ре в пар­тию при­шли два бра­та — Андрей и Сер­гей Греб­не­вы. Андрей был стар­ше на 3 года. Тогда пар­тий­ным «гау­ляй­те­ром» (так нац­бо­лы назы­ва­ли сво­их руко­во­ди­те­лей на местах) был Дмит­рий Жва­ния. Левак, интел­лек­ту­ал, впо­след­ствии напи­сав­ший кни­гу «Путь хун­вей­би­на» (2006) о сво­ей поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти, талант­ли­вый руко­во­ди­тель. Но уже тогда ста­но­ви­лось ясно, что пар­тии нуж­но выхо­дить на новый уро­вень, ста­но­вить­ся чем-то боль­шим, чем сек­той интел­лек­ту­а­лов. Жва­ния мог руко­во­дить пар­ти­ей «меч­та­те­лей», пар­ти­ей «идео­ло­гов». Имен­но тогда воз­ник­ло так назы­ва­е­мое «пря­мое дей­ствие», и НБП навсе­гда нарек­ли «пар­ти­ей пря­мо­го действия».

Вели­ко­леп­ный, дерз­кий, моло­дой Андрей Греб­нев, что назы­ва­ет­ся, под­мял под себя питер­ское отде­ле­ние, нац­бо­лы ста­ли слу­шать­ся Греб­не­ва, а не Жва­нию. Назрел рас­кол. Тогда в Питер лич­но при­е­хал Лимо­нов, дабы «раз­ру­лить» ситу­а­цию, а она была пато­вая. Жва­ния наот­рез отка­зы­вал­ся рабо­тать с Греб­не­вым, а Греб­нев обви­нял Жва­нию в стаг­на­ции дви­же­ния, дема­го­гии и фило­соф­ство­ва­нии в под­ва­ле и на кух­нях. Лимо­нов вече­ром на собра­нии пар­тии объ­явил, что нуж­ны кон­крет­ные дей­ствия, и пред­ло­жил ребя­там совер­шить акцию на «Авро­ре».

По пла­ну нуж­но было раз­бить­ся на две груп­пы: одна про­ник­нет внутрь крей­се­ра и забар­ри­ка­ди­ру­ет­ся в поме­ще­ни­ях, дру­гая — забе­рёт­ся на мач­ту, выве­сит фла­ги и транс­па­ран­ты, раз­бро­са­ет листов­ки. Осталь­ные устро­ят митинг на палу­бе. Сто­ит напом­нить, что это был 1997 год, и Жва­ния зара­нее дого­во­рил­ся с жур­на­ли­ста­ми НТВ, что те будут сни­мать и фото­гра­фи­ро­вать про­ис­хо­дя­щее. Тогда жур­на­ли­стам и в голо­ву бы не при­шло доло­жить мен­там о наме­ча­ю­щей­ся акции. В целом никто и не думал о послед­стви­ях, и все были уве­ре­ны, что уго­лов­ных дел никто фаб­ри­ко­вать не будет.

В захва­те «Авро­ры» участ­во­ва­ли бра­тья Греб­не­вы. Сер­гей Греб­нев залез вме­сте с ещё одним това­ри­щем на самую вер­хуш­ку мач­ты, а Андрей вме­сте с осталь­ны­ми устро­ил вни­зу митинг, раз­бро­сав листов­ки и раз­ма­хи­вая фла­гом с сер­пом и моло­том. Внут­ри забар­ри­ка­ди­ро­вать­ся не уда­лось, так как на две­рях не было зам­ков, поэто­му ребя­та раз­бре­лись по палу­бе, где сму­щён­ные мат­ро­сы нелов­ко сто­я­ли в сто­роне и жда­ли при­ез­да наря­да мили­ции. При­мер­но через пол­ча­са при­е­хал ОМОН, и все без сопро­тив­ле­ния сда­лись пра­во­охра­ни­те­лям. Акция была завер­ше­на, её пока­за­ли по всем кана­лам, напе­ча­та­ли о ней в газетах.

Захват «Авро­ры» акти­ви­ста­ми НБП в мае 1997 года

Андрей Греб­нев высту­пил с наци­о­на­ли­сти­че­ской тема­ти­кой: он и его сто­рон­ни­ки выкри­ки­ва­ли анти­тер­ро­ри­сти­че­ские лозун­ги, «Смерть чечен­ским тер­ро­ри­стам!», «Долой бур­жу­ев — пре­да­те­лей рус­ско­го мира!». Сто­рон­ни­ки Жва­нии, кото­рые были в мень­шин­стве, сосре­до­то­чи­лись на лозун­гах соци­аль­ной направ­лен­но­сти: «Капи­та­лизм — дерь­мо!» и «Отобрать и поделить!».

Одна­ко акция полу­чи­лась цель­ная, ника­ко­го рас­ко­ла внут­ри не было. Так нача­лась исто­рия питер­ско­го отде­ле­ния НБП под пред­во­ди­тель­ством Греб­не­ва. Жва­ния не участ­во­вал в акции, а нахо­дил­ся в это вре­мя с жур­на­ли­ста­ми НТВ. После акции он посте­пен­но при­знал лидер­ство Андрея и в после­ду­ю­щий пери­од ото­шёл от дел организации.

Как уже гово­ри­лось есть кни­га, напи­сан­ная Жва­ни­ей — «Путь хун­вей­би­на». Там очень хоро­шо пока­за­на мар­ги­наль­ная поли­ти­ка послед­них лет СССР и дея­тель­ность НБП на началь­ном пери­о­де. Но совсем недав­но вышла кни­га Сер­гея Греб­не­ва «Бес­ти­а­рий». Это свое­об­раз­ный сбор­ник рас­ска­зов, объ­еди­нён­ных общей темой поста­по­ка­лип­си­са. На стра­ни­цах вы смо­же­те узнать подроб­нее о той самой акции на «Авро­ре» и о жиз­ни моло­дё­жи в ель­цин­ской стране 1990‑х годов.

В 2004 году Андрей был убит неиз­вест­ны­ми на ули­це. Впо­след­ствии в «Кни­ге мёрт­вых» Эду­ард Лимо­нов ана­ли­зи­ро­вал судь­бу это­го отча­ян­но­го пар­ня. По его мне­нию, Греб­нев зара­нее видел свою судь­бу и выра­зил её в таких стихах:

Тру­що­бы…
Помойки…
Хрущёвки…
Попро­шай­ни­ча­ю­щие опойки…
Спирт!
Спирт!
Спирт!
Моло­дые бан­ди­ты и ста­рые воры
Мор­до­бой, кого-то сно­ва увозят
Спирт, спирт. По поня­ти­ям разговоры
В кар­ма­нах заточ­ки, здесь все так ходят
Чёр­ное солнце!
Чёр­ное солнце!
Мусор и мусора…
Сбор пустой стек­ло­та­ры — игра!
Лоте­рея, блядь!
(Шило,
Настой­ка боярышника,
Порт­вейн «777»!)
Чёр­ное солн­це, ёб твою мать!
Кровь на асфальте,
Похо­же, моя.
Отби­ты руки. Раз­дав­ле­ны пальцы
Конец рабо­че­го дня!


2. Захват клуба моряков в Севастополе

Пер­вая круп­ная посад­ка нац­бо­лов про­изо­шла в Кры­му 24 авгу­ста 1999 года, в День неза­ви­си­мо­сти Укра­и­ны. Это про­изо­шло в резуль­та­те того, что 20 нац­бо­лов захва­ти­ли баш­ню Клу­ба моря­ков в самом цен­тре Сева­сто­по­ля, тогда ещё укра­ин­ско­го горо­да. Око­ло 10 утра на вто­ром эта­же баш­ни с куран­та­ми, кото­рые испол­ня­ют гимн «Сла­ва Сева­сто­по­лю», укре­пи­ли транс­па­рант «Сева­сто­поль — рус­ский город!» и затем выве­си­ли флаг НБП.

Акти­ви­сты зава­ри­ли люки, что­бы их было не достать. Несколь­ко часов нац­бо­лов не мог­ли выку­рить отту­да, город был в шоке от про­ис­хо­дя­ще­го. Но Служ­ба Без­пе­ки взло­ма­ла две­ри и аре­сто­ва­ла ребят. В акции участ­во­ва­ли око­ло 30 чело­век, все они про­то­ми­лись в укра­ин­ских тюрь­мах почти пол­го­да, пока их не эта­пи­ро­ва­ли обрат­но в Рос­сию, где их, осво­бож­дав­ших­ся из Прес­нен­ской тюрь­мы, встре­тил Лимо­нов вме­сте с дру­ги­ми пар­тий­ца­ми. Лимо­нов вспо­ми­на­ет, что сам началь­ник Прес­нен­ско­го цен­тра­ла выхо­дил пожать руки ребя­там и Лимо­но­ву и ска­зать доб­рые сло­ва под­держ­ки и одобрения.

Когда в 2014 году слу­чи­лось вос­со­еди­не­ние Кры­ма, Лимо­нов непре­стан­но повто­рял жур­на­ли­стам: «Мы пер­вые гово­ри­ли о Сева­сто­по­ле и Крыме!»


3. Захват собора святого Петра в Риге

Рус­ские Лат­вии — это моя лич­ная боль. Ещё в дет­стве я пере­жи­вал за вете­ра­нов, над кото­ры­ми ново­ис­пе­чён­ная власть реши­ла поиз­де­вать­ся, но это изде­ва­тель­ство было и над нами все­ми — Рос­си­ей и рус­ски­ми людь­ми. По сути, это боль всех патриотов.

После раз­ва­ла СССР каж­дый мог поз­во­лить себе выти­рать ноги о Рос­сию и кон­крет­но о рус­ских людей. Все мы зна­ем, как там было и есть до сих пор, в этой «евро­пей­ской» При­бал­ти­ке. Рус­ским не дава­ли нор­маль­ной рабо­ты и надеж­ды на достой­ное буду­щее, дис­кри­ми­ни­ро­ва­ли по наци­о­наль­но­му при­зна­ку. Об этой про­бле­ме Евро­па, так оза­бо­чен­ная пра­ва­ми соба­чек, мусор­ка­ми и про­чей бели­бер­дой, совер­шен­но не говорила.

Ска­жу чест­но, беси­ло всё — агрес­сия латы­шей, их сим­па­тии к вете­ра­нам СС, и что «наших бьют», а пья­ни­ца Ель­цин про­дол­жал «при­ва­ти­зи­ро­вать» Рос­сию. Пик недо­воль­ства при­шёл­ся на 1998 год, когда ОМОН Риги избил наших пен­си­о­не­ров дуби­на­ми, хотя они все­го лишь гово­ри­ли о низ­ких пен­си­ях. Лимо­нов и НБП не мог­ли не отве­тить на это нацист­ское пове­де­ние. Нац­бо­лы были пер­вы­ми, кто под­дер­жал наших вете­ра­нов там.

В попу­лист­ском клю­че за рус­ских неред­ко высту­пал Вольфыч:

17 нояб­ря 2000 года наци­о­нал-боль­ше­вист­ский флаг взвил­ся над смот­ро­вой баш­ней собо­ра свя­то­го Пет­ра в цен­тре Риги. Зна­мя выве­си­ли трое рос­сий­ских нац­бо­лов: Сер­гей Соло­вей, Мак­сим Жур­кин и Дмит­рий Гафа­ров. Пред­ва­ри­тель­но, угро­жая муля­жом гра­на­ты, они попро­си­ли пер­со­нал очи­стить смот­ро­вую. В сбро­шен­ных вниз двух тыся­чах про­кла­ма­ций содер­жа­лись при­зы­вы к лат­вий­ско­му пра­ви­тель­ству — осво­бо­дить из тюрем вете­ра­нов Вели­кой Оте­че­ствен­ной, пре­кра­тить дис­кри­ми­на­цию рус­ских жите­лей Лат­вии, не всту­пать в НАТО.

30 апре­ля 2001 года Соло­вей и Жур­кин полу­чи­ли от лат­вий­ско­го пра­во­су­дия по 15 лет, а несо­вер­шен­но­лет­ний Гафа­ров — 6 лет лише­ния сво­бо­ды. Жесто­ко и бес­че­ло­веч­но при­бал­ты рас­пра­ви­лись с без­обид­ны­ми митингующими.

Соло­вей, Жур­кин и Гафа­ров после акции в Риге

Лимо­нов затем опи­сы­вал эту акцию и как его вызы­ва­ли в ФСБ, что­бы он дал разъ­яс­не­ния дей­стви­ям сво­их сорат­ни­ков. Эду­ард тогда про­сил ФСБ защи­тить рус­ско­языч­ных людей за рубе­жом, что­бы были про­пи­са­ны пра­ва мил­ли­о­нов рус­ских, что­бы они не счи­та­ли себя бро­шен­ны­ми на про­из­вол судь­бы, не добив­шись ника­ко­го отве­та. Лидер НБП попро­сил у ФСБ про­сто не мешать сво­ей пар­тии защи­щать рус­ских. Он даже ска­зал откро­вен­но пол­ков­ни­ку ФСБ, что­бы спец­служ­бы задей­ство­ва­ли их в такой работе:

«Мы гото­вы занять­ся этой про­бле­мой, мы хотим защи­щать наших людей!»


4. Акция против Никиты Михалкова

Во вре­мя мастер-клас­са режис­сё­ры Михал­ко­ва в Доме кино в Москве, 10 мар­та 1999 года, нац­бо­лы Дмит­рий Бах­ур и Егор Горш­ков бро­си­ли в него по одно­му све­же­му сыро­му яйцу. При­чи­ной тому была под­держ­ка режис­сё­ром Назар­ба­е­ва на выбо­рах пре­зи­ден­та Казах­ста­на. Ники­та Сер­ге­ич даже устро­ил йол­ба­сы показ сво­е­го ново­го филь­ма «Сибир­ский цирюль­ник». А Лимо­нов после­до­ва­тель­но высту­пал про­тив русо­фоб­ской поли­ти­ки Казах­ста­на и тре­бо­вал оттор­же­ния север­ных тер­ри­то­рий и при­со­еди­не­ния их к России.

Дмит­рий Бахур

В резуль­та­те нац­бо­лов изби­ли охран­ни­ки Михал­ко­ва, а сам режис­сёр дал с раз­ма­ха ногой по лицу Дмит­рию Бах­у­ру, кото­ро­го охран­ни­ки дер­жа­ли с залом­лен­ны­ми рука­ми. Очень по-муж­ски, конеч­но. Обще­ствен­ное мне­ние одно­знач­но вста­ло на сто­ро­ну нац­бо­лов. А «Новая газе­та» во всю нача­ла анти­ми­хал­ков­скую пропаганду.

28 июня Прес­нен­ский суд Моск­вы при­го­во­рил Его­ра Горш­ко­ва и Дмит­рия Бах­у­ра к 2,5 годам услов­но по ста­тье 213 УК РФ («Хули­ган­ство») и амни­сти­ро­вал. Сле­ду­ет отме­тить, что это было пер­вое уго­лов­ное дело с посад­кой в отно­ше­нии чле­нов НБП в Рос­сии. Сам Лимо­нов даже пору­гал Бах­у­ра и Горш­ко­ва за такую само­воль­ность, так как акция слу­чи­лась спон­тан­но и эмоционально.


5. Захват кабинета Минздрава

Жесто­кая для наших пен­си­о­не­ров и инва­ли­дов моне­ти­за­ция льгот, обре­кав­шая их на нище­ту, шла в 2004–2005 году. 2 авгу­ста 2004 года были послед­ние чте­ния по при­ня­тию это­го дра­ко­нов­ско­го зако­на. Уже после ново­го года, в нача­ле янва­ря, пен­си­о­не­ры пере­кры­ва­ли Ленин­град­ское и дру­гие шос­се Моск­вы. Нац­бо­лы же реши­ли нака­зать авто­ра людо­ед­ских реформ — гла­ву Мин­здра­ва Зурабова.

2 авгу­ста 2004 года в Москве око­ло трид­ца­ти нац­бо­лов ворва­лись в зда­ние ведом­ства и захва­ти­ли каби­не­ты, в том чис­ле и каби­нет мини­стра Миха­и­ла Зура­бо­ва, забар­ри­ка­ди­ро­ва­лись и выбро­си­ли из окна порт­рет пре­зи­ден­та Вла­ди­ми­ра Пути­на. Через несколь­ко дней нача­лись аре­сты и обыс­ки. В бун­ке­ре пар­тии на ули­це Марии Улья­но­вой задер­жа­ли несколь­ко чело­век, кого-то взя­ли на квар­ти­ре. В резуль­та­те на ска­мье под­су­ди­мых ока­за­лось 7 человек:

  1. Мак­сим Гро­мов — это он выки­ды­вал порт­рет Пути­на из каби­не­та Зурабова.
  2. Гри­го­рий Тишин — сын Ана­то­лия Тиши­на, вто­ро­го чело­ве­ка в НБП на тот момент, и имен­но Тишин руко­во­дил пар­ти­ей, пока Лимо­нов отбы­вал свой срок в Саратове.
  3. Сер­гей Ежов из Рязани.
  4. Кирилл Клё­нов из Брянска.
  5. Олег Бес­па­лов из Петер­бур­га, один из ста­рей­ших нац­бо­лов, сто­ял у исто­ков движения.
  6. Ана­то­лий Гло­ба-Михай­лен­ко — «Борщ» из Москвы.
  7. Ана­то­лий Кор­шун­ский — «Чемо­дан» из Санкт-Петербурга.

Гри­го­рий Тишин, кста­ти, стал про­то­ти­пом героя рома­на Заха­ра При­ле­пи­на «Сань­кя», а Ана­то­лий Тишин — про­то­ти­пом героя Мат­вея в этом же про­из­ве­де­нии. В поста­нов­ке спек­так­ля «Отмо­роз­ки» от Кирил­ла Сереб­рен­ни­ко­ва Сань­ку Тиши­на изме­ни­ли на Гри­го­рия Жили­на, тем самым делая аллю­зию ещё более очевидной.


6. Захват Администрации президента

Самая мас­штаб­ная и тра­ги­че­ская акция слу­чи­лась сра­зу после V съез­да НБП. 14 декаб­ря 2004 года око­ло 50 лимо­нов­цев, при­быв­ших со всей стра­ны на акцию, в рай­оне 12:00 заня­ли один из каби­не­тов в при­ём­ной Адми­ни­стра­ции пре­зи­ден­та, фак­ти­че­ской цита­де­ли вла­сти, на Ильин­ке. Забар­ри­ка­ди­ро­ва­лись в зда­нии, выве­си­ли свои фла­ги, рас­тяж­ку, скан­ди­ро­ва­ли лозун­ги. Одно­вре­мен­но в зда­нии и на ули­це рас­про­стра­ня­лась листов­ка-обра­ще­ние к пре­зи­ден­ту России.

Акция была направ­ле­на в защи­ту дей­ству­ю­щей кон­сти­ту­ции и име­ла исклю­чи­тель­но мир­ный харак­тер. Нац­бо­лы, про­ник­нув в поме­ще­ние, нача­ли тре­бо­вать встре­чи с совет­ни­ком Пути­на Илла­ри­о­но­вым. Но так слу­чи­лось, что Илла­ри­о­но­ва не ока­за­лось на рабо­чем месте, а работ­ни­ки ФСО в рез­кой фор­ме потре­бо­ва­ли пре­кра­тить «заба­стов­ку», на что лимо­нов­цы отве­ти­ли отка­зом и заяви­ли, что пока Илла­ри­о­нов или Путин лич­но не при­дут к ним, никто отсю­да сам не выйдет.

В одном из каби­не­тов ока­зал­ся боль­шой метал­ли­че­ский сейф. Когда туда зашли ребя­та, они при­кры­ли дверь сей­фом, на ули­цу выве­си­ли флаг и нача­ли скан­ди­ро­вать анти­пу­тин­ские лозун­ги: «Путин — уйди сам!», «Путин, лыжи, Мага­дан», «Мы научим вас Кон­сти­ту­цию любить!» и прочее.

Когда при­е­хал наряд ОМО­На и стал ломать дверь, нац­бо­лы дер­жа­ли её все вме­сте, не пус­кая пра­во­охра­ни­те­лей, и запе­ли хором пес­ню «Вра­гу не сда­ёт­ся наш гор­дый Варяг!». В ход пошли мон­таж­ки и топо­ры, дверь сло­ма­ли, омо­нов­цы в бро­не­жи­ле­тах вло­ми­лись, нача­ли изби­вать всех под­ряд (сре­ди ребят было девять деву­шек), несколь­ко чело­век попа­ли в больницу.

Общее чис­ло задер­жан­ных — 40 чело­век. Всем предъ­яви­ли обви­не­ния по 278 ста­тье УК — насиль­ствен­ный захват вла­сти, от 12 до 20 лет лише­ния сво­бо­ды. Никто из задер­жан­ных вины не при­знал, почти все не дава­ли ника­ких показаний.

Суд над нац­бо­ла­ми, кото­рые захва­ти­ли Адми­ни­стра­цию пре­зи­ден­та 14 декаб­ря 2004 года

Всех рас­фа­со­ва­ли по мос­ков­ским тюрь­мам. Деву­шек — на жен­ский цен­трал в Печат­ни­ки, паца­нов — в Бутыр­ку, Мат­рос­скую тиши­ну и Прес­ню, ребят млад­ше 18 лет (таких было пять чело­век) — в коло­нию для несо­вер­шен­но­лет­них. Через несколь­ко меся­цев, а всё это вре­мя все задер­жан­ные сиде­ли в СИЗО, обви­не­ние пере­ква­ли­фи­ци­ро­ва­ло дело со ста­тьи 278 на ста­тью 212, мас­со­вые бес­по­ряд­ки. Одно­го несо­вер­шен­но­лет­не­го, нац­бо­ла Ваню Пет­ро­ва, осво­бо­ди­ли от нака­за­ния — ему было 15, а субъ­ек­том пре­ступ­ле­ния по ста­тье 212 может быть толь­ко лицо, достиг­шее 16 лет. Спу­стя почти год, 8 декаб­ря, вынес­ли при­го­вор. 39 чело­век при­зна­ли винов­ны­ми в мас­со­вых бес­по­ряд­ках — хотя вся эта мас­со­вость про­ис­хо­ди­ла в одном кабинете.

Об этом про­цес­се очень хоро­шо писа­ла жур­на­лист­ка «Новой газе­ты» Анна Полит­ков­ская в ста­тьях «Поко­ле­ние некста­ти», «Суд боле­ет. У него 39» и других.


7. «Марши несогласных»

Митин­ги про­тив Пути­на — это уже нор­ма для мос­ков­ской либе­раль­ной жиз­ни. Но мало кто зна­ет, что лиде­ром анти­пу­тин­ско­го дви­же­ния был имен­но Эду­ард Вени­а­ми­но­вич. Как и лозунг «Рос­сия без Пути­на» — тоже изоб­ре­те­ние НБП, хотя, каза­лось, что его мог при­ду­мать ско­рее покой­ный Немцов.

С 2005 года по 2008 год, когда боль­шин­ство даже не мыс­ли­ло про­те­сто­вать про­тив вла­сти Пути­на, Лимо­нов и либе­ра­лы во гла­ве с Кас­па­ро­вым и Касья­но­вым устра­и­ва­ли шествия в защи­ту кон­сти­ту­ции. Пиком про­те­стов стал 2008 год, глав­ной мише­нью — пре­зи­дент Дмит­рий Мед­ве­дев. Речь Лимо­но­ва была самой яркой: «Без нас нам выве­ли тре­тье­сорт­но­го чинов­ни­ка и сде­ла­ли нашим пре­зи­ден­том», «Рос­сия — это мы, а не Путин».

В июле 2006 года сила­ми объ­еди­нён­ной оппо­зи­ции была созда­на широ­кая коа­ли­ция. В неё вошли самые раз­ные поли­ти­че­ские силы. Аван­гар­дом ста­ли НБП Лимо­но­ва, «Рос­сий­ский народ­но-демо­кра­ти­че­ский союз» Касья­но­ва и «Объ­еди­нён­ный граж­дан­ский фронт» Кас­па­ро­ва. Поми­мо них были и Хака­ма­да, и Рыж­ков, и Анпи­лов, и Гла­зьев, и ещё орга­ни­за­ции помель­че. Пер­вый митинг и шествие состо­я­лись 16 декаб­ря 2006 года на Три­ум­фаль­ной площади.

Касья­нов, Лимо­нов, Кас­па­ров на пер­вом Мар­ше несо­глас­ных. 16 декаб­ря 2006 года

Мар­ши несо­глас­ных про­во­ди­лись в несколь­ких горо­дах Рос­сии. Но в Пите­ре и в Москве они были наи­бо­лее оже­сто­чён­ны­ми, с про­ти­во­сто­я­ни­ем ОМО­Ну и мили­ции. В резуль­та­те нача­лись убий­ства акти­ви­стов НБП: уби­ты нац­бол из Сер­пу­хо­ва Юрий Чер­воч­кин и мос­ков­ский акти­вист-лимо­но­вец Антон Стра­ды­мов. ОМОН тогда был крайне жесток, не жалел ни юных бун­та­рей, ни пре­ста­ре­лых вете­ра­нов, кад­ры руко­при­клад­ства воз­му­ща­ли тогда всех москвичей.

Подроб­нее о вре­ме­нах мар­шей читай­те в кни­ге Андрея Бал­кан­ско­го «Эду­ард Лимонов».


8. «Стратегия 31»

В 2009 году Лимо­нов созда­ёт «Стра­те­гию-31» — самый попу­ляр­ный поли­ти­че­ский оппо­зи­ци­он­ный про­ект 2009–2011 годов. Ини­ци­а­ти­ва шла от оппо­зи­ци­он­ной коа­ли­ции «Дру­гая Рос­сия» (не сле­ду­ет путать с пар­ти­ей Лимо­но­ва, создан­ной в 2010 году вза­мен запре­щён­ной НБП и взяв­шей ана­ло­гич­ное назва­ние «Дру­гая Россия»).

Сей­час акции часто ассо­ци­и­ру­ют­ся с либе­раль­ны­ми поли­ти­ка­ми — Нем­цо­вым, Кас­па­ро­вым, Поно­ма­рё­вым. Но это неспра­вед­ли­во, ведь при­ду­мал их имен­но Эду­ард Вениаминович.

Каж­дое 31‑е чис­ло каж­до­го меся­ца сто­рон­ни­ки 31‑й ста­тьи кон­сти­ту­ции выхо­ди­ли на Три­ум­фаль­ную пло­щадь, что­бы потре­бо­вать соблю­де­ния этой самой ста­тьи, кото­рая гласит:

«Граж­дане Рос­сий­ской Феде­ра­ции име­ют пра­во соби­рать­ся мир­но, без ору­жия, про­во­дить собра­ния, митин­ги и демон­стра­ции, шествия и пикетирование».

Эти акции, длив­ши­е­ся без пере­ры­ва девять лет, пока­за­ли, как пло­хо у нас рабо­та­ет сие пра­во жите­лей Рос­сии. Лома­ли руки, били по голо­ве и дер­жа­ли на холо­де в КПЗ.


9. Национальная ассамблея

В 2008 году Лимо­нов вновь пыта­ет­ся создать вме­сте с Гар­ри Кас­па­ро­вым широ­кую коа­ли­цию неси­стем­ной оппо­зи­ции — Наци­о­наль­ную ассам­блею. Сюда выби­ра­ли кан­ди­да­тов по прай­ме­риз и соби­рал­ся аль­тер­на­тив­ный пар­ла­мент, свои сове­ты на местах и президент.

17 мая 2008 года свы­ше 450 деле­га­тов из 66 реги­о­нов стра­ны, пред­став­ля­ю­щие 85 орга­ни­за­ций, собра­лись в биз­нес-цен­тре непо­да­лё­ку от мет­ро «Ново­сло­бод­ская». Но на этом всё и кон­чи­лось, слиш­ком уж раз­ные силы хоте­ли быть вме­сте, скре­стить их было труд­но. Либе­ра­лы и левые, конеч­но же, не смог­ли дого­во­рить­ся. Как ссо­рят­ся либе­ра­лы, вы и сами зна­е­те, да и сре­ди левых согла­сия не было.

Нац­бо­лы тогда пред­ло­жи­ли объ­явить Наци­о­наль­ную ассам­блею парал­лель­ным пра­ви­тель­ством, но деле­га­ты отверг­ли это столь ради­каль­ное пред­ло­же­ние. Нац­бо­лы вышли из соста­ва ассам­блеи, хотя она ещё несколь­ко лет суще­ство­ва­ла. Пожа­луй, мож­но вполне счи­тать Наци­о­наль­ную ассам­блею пред­те­чей Стратегии-31.


10. Протесты 2011–2012 годов

Самые мас­со­вые про­те­сты в исто­рии Рос­сии XXI века. Собы­тия, заста­вив­шие Пути­на боять­ся народ­ных про­те­стов по-насто­я­ще­му и повер­нув­шие век­тор поли­ти­ки вла­сти в сто­ро­ну уже­сто­че­ния сво­бод, цен­зу­ры и точеч­ных репрес­сий, подав­ле­ния оппо­зи­ции и замо­ра­жи­ва­ния реформ. Эти про­те­сты заста­ви­ли понять, что, несмот­ря на дутые рей­тин­ги и Соло­вьёв-ТВ, народ может встать на защи­ту сво­их инте­ре­сов, может ока­зы­вать дав­ле­ние на власть. Как гово­рят, имен­но тогда пре­зи­дент при­нял реше­ние не ухо­дить из вла­сти нико­гда — кто знает?..

4 декаб­ря 2011 года власть фаль­си­фи­ци­ро­ва­ла выбо­ры в Думу, нару­ше­ний было очень мно­го, на местах чинов­ни­ки наг­ле­ли и не стес­ня­лись нико­го, делая вбро­сы. Народ в горо­дах выхо­дит на митин­ги про­те­ста. Эти мас­со­вые про­те­сты ста­ли тако­вы­ми имен­но бла­го­да­ря Лимо­но­ву. 6 декаб­ря он выво­дит сто­рон­ни­ков на Три­ум­фаль­ную пло­щадь, к ним при­со­еди­ни­лись все недо­воль­ные. Имен­но в этот день был достиг­нут рекорд по задер­жан­ным в новей­шей исто­рии — более 500 чело­век. 7 декаб­ря вновь про­хо­дят митин­ги в несколь­ко тысяч чело­век, поли­ция вновь задер­жи­ва­ет людей. Мест не хва­та­ет во всех отде­ле­ни­ях поли­ции Москвы.

Сер­гей Удаль­цов, лидер «Лево­го Фрон­та», был тогда под аре­стом и дер­жал голо­дов­ку. Имен­но он подал бума­гу в мэрию раз­ре­ше­ние на митинг 10 декаб­ря. Сде­лал он это за несколь­ко недель до 4 декаб­ря, зара­нее. Он, конеч­но же, не пред­по­ла­гал, что про­изой­дут такие собы­тия. Но оппо­зи­ци­о­не­ры схва­ти­лись за этот митинг. Митинг был раз­ре­шён и санк­ци­о­ни­ро­ван мэри­ей на 300 человек.

Лимо­нов одним из немно­гих наста­и­вал на том, что­бы не согла­шать­ся идти на Болот­ную пло­щадь, кото­рую власть бук­валь­но навя­за­ла оппо­зи­ции. Нем­цов решил подо­гнуть про­тест под себя и стал одним из глав­ных вдох­но­ви­те­лей идеи митин­га на Болот­ной, а не на пло­ща­ди Рево­лю­ции. В ито­ге 10 декаб­ря 2011 года Путин выиг­рал бла­го­да­ря оппор­ту­ни­стам — Нем­цо­ву, Пар­хо­мен­ко, Венедиктову.

Все, кому не лень, ломи­лись на Болот­ную. Всю зиму и всю вес­ну до новых выбо­ров они води­ли народ по пло­ща­дям Моск­вы. Был потом про­спект Саха­ро­ва, окку­пай-Абай, окку­пай-Бар­ри­кад­ная и опять 6 мая Болот­ная, где про­изо­шли стыч­ки с поли­ци­ей. Удаль­цо­ва и Раз­воз­жа­е­ва тогда вме­сте с дру­ги­ми участ­ни­ка­ми объ­яви­ли винов­ни­ка­ми в бес­по­ряд­ках, поса­ди­ли за решёт­ку и судили.

Нем­цо­ва уби­ли на мосту в 2015 году, Наваль­но­го так засу­ди­ли, что он теперь на пожиз­нен­ном крюч­ке у вла­сти, Удаль­цов под над­зо­ром. А Дед, Лимо­нов, тогда всем гово­рил, что нель­зя ухо­дить с пло­ща­ди Революции…


17 мар­та 2020 года Лимо­но­ва не ста­ло. Имен­но 17 мар­та 2014 года совер­ши­лось вос­со­еди­не­ние Кры­ма с Рос­си­ей. Шесть лет про Лимо­но­ва гово­ри­ли, как же он был прав в 1990‑е. Шесть лет за Лимо­но­вым нача­ли при­зна­вать насто­я­щий поли­ти­че­ский талант. Что ещё нам пока­жет буду­щее, откро­ет из того, о чём гово­рил и писал Эду­ард Вениаминович?

17 мар­та днём в боль­ни­це, уми­рая, Лимо­нов попро­сил близ­ких сорат­ни­ков увез­ти его домой на квар­ти­ру неда­ле­ко от мет­ро Ново­сло­бод­ская. Он не хотел уми­рать в боль­ни­це. Его, изне­мо­га­ю­ще­го от онко­ло­ги­че­ско­го забо­ле­ва­ния, довез­ли до дома, где он до само­го послед­не­го момен­та был в созна­нии и про­сил пере­дать заве­ща­ние и то, что он умер у себя дома. Это было его послед­нее жела­ние. Это озву­чи­ли ребя­та на похоронах.

Напро­тив РГГУ, там же близ мет­ро Ново­сло­бод­ская, есть мага­зин «Маг­но­лия». У Лимо­но­ва в 2017 году вышла кни­га «Мон­го­лия». Кни­га назва­на так не из-за стра­ны Чин­гис­ха­на, а пото­му, что рядом с «Магнолией»/«Монголией» жил Эду­ард и частень­ко захо­дил туда вме­сте с охран­ни­ка­ми за про­дук­та­ми. Буде­те там рядом, вспом­ни­те, что в этом мага­зине, напро­тив РГГУ, был Эду­ард Лимонов.

Когда-нибудь не ста­нет этой «Маг­но­лии», но «Мон­го­лия» Лимо­но­ва несо­мнен­но останется.

Казаки, бандиты, плагиат: Россия на «Евровидении» в 1990‑е годы

В 2020 году от нашей стра­ны на «Евро­ви­де­нии» долж­на была высту­пать груп­па Little Big, но из-за каран­ти­на меж­ду­на­род­ный кон­курс пес­ни отме­ни­ли. Мы жела­ем рей­ве­рам успе­хов и раз­ры­ва танц­по­лов, а сей­час давай­те вспом­ним, как этот кон­курс при­шёл в Россию.

Вы узна­е­те, как в 1994 году каза­ки и нем­цы боро­лись с пан­ка­ми, но побе­ди­ли евреи и Сер­гей «Дево-девоч­ка моя» Кры­лов. В 1995 году вы узри­те Филип­па Бед­ро­со­ви­ча в розо­вой коф­точ­ке и узна­е­те, как про­во­ди­ли «дого­вор­ня­ки» на кон­курс евро­пей­ской пес­ни и пляс­ки. Оце­ни­те безу­мие отбо­ра в 1996 году, а так­же пой­мё­те, поче­му Алле Пуга­чё­вой ниче­го не све­ти­ло годом позже.


Рос­сия не участ­во­ва­ла в евро­кон­кур­се в 1992–1993 годах из-за бюро­кра­тии и без­де­не­жья. Да и пар­ла­мент горел — какое там «Евро», в Москве бы при­брать­ся. Новые стра­ны демо­кра­тии надо было под­го­то­вить к уча­стию по стан­дар­там Евро­со­ю­за, что тоже было непро­сто. Поэто­му Рос­сию допу­сти­ли лишь в 1994 году, пер­вый раз в бой пошли и быв­шие рес­пуб­ли­ки Сою­за, а так­же стра­ны Восточ­но­го бло­ка. Поля­ки, сло­ва­ки, литов­цы и рус­ские лома­ну­лись на Запад.

1994. Цыганова, «Ногу свело!» и Крылов

Вес­ной 1994 года реши­ли не про­сто назна­чить того, кто поедет, воле­вым реше­ни­ем пар­тии и пра­ви­тель­ства, а ещё и выбрать в пря­мом эфи­ре гос­ка­на­ла РТР. А где было выби­рать? Пер­вый канал был крайне слаб, НТВ ещё не стал на ноги, а «2×2» был слиш­ком дет­ским и шутей­ным. За отбор долж­на была отве­чать леген­дар­ная «Про­грам­ма А». Но насчёт чест­но­сти гон­ки были боль­шие сомнения.

У РТР не ока­за­лось денег на кон­курс в Дуб­лине, со спон­со­ра­ми был пол­ный бар­дак. Поэто­му жюри ско­рее иска­ло того, кто был бы готов не толь­ко сде­лать пес­ню по стан­дар­там, но и опла­тить уча­стие. Не важ­но уже, кто пла­тит — Солн­цев­ская или Оре­хов­ская ОПГ, Бере­зов­ский или Жеч­ков, — лишь бы сде­ла­ли всё сами. А уж коль всё будет «под ключ», то и побе­ду «обес­пе­чим» в «чест­ной» битве.

Неглас­но лиде­ром отбо­ра зна­чи­лась Вика Цыга­но­ва. Всё при ней: пат­ри­о­ти­че­ские пес­ни, ста­тус звез­ды и день­ги, рус­ская кра­са и сила. Про­дю­се­ры Цыга­но­вой нашли под­держ­ку в лице каза­чьих ата­ма­нов Дона и Куба­ни и немец­ких про­дю­се­ров, кото­рые обе­ща­ли 50 тысяч дол­ла­ров на рас­хо­ды. Зву­чит безум­но: нем­цы и каза­ки со вре­мён ата­ма­на Крас­но­ва не быва­ли вме­сте, но РТР это устра­и­ва­ло. Пес­ня есть, день­ги тоже, про­мо­ушн из Берлина.

Но тут то ли сама певи­ца, то ли её коман­да нача­ли метать­ся — дали на отбор пес­ню «Я вер­нусь в Рос­сию», а потом ото­зва­ли кас­се­ту и захо­те­ли заме­нить на что-то пат­ри­о­тич­нее. Это было про­тив пра­вил «Евро­ви­де­ния», начал­ся скан­дал, наез­ды ата­ма­нов на РТР и про­чее. В резуль­та­те Цыга­но­ву за хам­ство про­сто сня­ли c забе­га. Види­мо, пред­ста­ви­те­ли из Рос­сии ещё не пони­ма­ли, что на «Евро­ви­де­нии» по-пацан­ски решать нель­зя, закон есть закон. Цыга­но­ва потом уве­ря­ла, что виной все­му евреи, Коб­зон, Маша Кац, и про­чие сио­ни­сты, кото­рые не дали доро­гу рус­ской песне. Даже на отбо­ре она заяви­ла со сце­ны, мол, я всё рав­но победила.

Пес­ня, кото­рая бы точ­но побе­ди­ла на конкурсе

Тогда реши­ли поста­вить на груп­пу «Ногу све­ло!». Всё при них — сла­ва бес­смыс­лен­но­го, но весё­ло­го хита «Хару мам­бу­ру», гре­мев­ше­го из каж­до­го тап­ка стра­ны, хариз­ма Мак­си­ма Покров­ско­го (объ­яв­лен Миню­стом РФ ино­аген­том), пан­ков­ский раз­бит­ной фор­мат, кото­рый бы понра­вил­ся в Евро­пе. Ребя­та запи­са­ли «Сибир­скую любовь», таёж­ный панк, и «Про­грам­ма А» реши­тель­но гово­ри­ла о победе.

Но моло­дость и сла­ва уда­ри­ли в голо­ву. Неза­дол­го до офи­ци­аль­но­го отбо­ра «Ногу све­ло!» поссо­ри­лись с про­дю­се­ра­ми и лей­б­лом «Тау-про­дукт». Музы­кан­там пока­за­лось, что им уре­за­ют гоно­рар. Груп­па устро­и­ла раз­бор­ку со сво­ей «кры­шей» из бан­ди­тов и бан­ка «Мет­ро­поль», разо­рва­ли кон­тракт на мил­ли­о­ны с теми, кто вывел их в люди.

На момент отбо­ра «Ногу све­ло!» не было нуж­ной финан­со­вой под­держ­ки, а в жюри, как назло, сиде­ли оби­жен­ные пред­ста­ви­те­ли «Тау». Они не поста­ви­ли нуж­ные бал­лы, и «Нога» заня­ла лишь вто­рое место. Если бы не было раз­бо­рок с ОПГ, Покров­ский высту­пил бы в Дуб­лине и мог бы победить.

Рас­сказ от пер­во­го лица

Ещё в 1994 году на поезд­ку в Дуб­лин пре­тен­до­вал паноптикум:

  • Груп­па «Мега­по­лис» с пес­ней «Пуш­кин» — стран­но, как и всё твор­че­ство это­го кол­лек­ти­ва. Не полу­чи­ли ни одно­го балла.
  • Весь такой бли­ста­тель­ный Пен­кин с пес­ней «Вспом­ни». Его грим и блёст­ки види­мо спуг­ну­ли совет­ское жюри. Один балл.
  • Достой­ная и стиль­ная груп­па «Квар­тал», пода­рив­шая нам пес­ню о «Пара­ма­ри­бо» и мно­го все­го хоро­ше­го. Види­мо, их блю­зо­вые свин­ги ока­за­лись не у дел. Один балл.
  • Али­са Мон в обра­зе стрип­ти­зёр­ши, Татья­на Мар­цин­ков­ская с бап­тист­ским госпе­лом, Андрей Мисин с роман­сом тоже оста­лись за бор­том. Слиш­ком тре­шо­во и мимо ворот.

При­лич­нее всех сре­ди каза­че­ства и про­че­го неистов­ства выгля­де­ла юная блю­зо­вая певи­ца Юдифь с бал­ла­дой «Веч­ный стран­ник». Юная Мария Кац (насто­я­щее имя Юди­фи) пора­жа­ла ско­рее чисто­той взя­тых нот, чем костю­мом. Кон­сер­ва­тив­ное жюри, разу­ме­ет­ся, отда­ло пред­по­чте­ние роман­ти­че­ско­му пес­но­пе­нию под гита­ру без эпа­та­жа и луб­ка, гей-лос­ка и тре­ша. Но не забы­вай­те — опла­чи­вать всё нуж­но было сво­и­ми сила­ми. У Кац и её коман­ды дол­ла­ров пач­ка­ми не было.

Жюри не зна­ло, что делать, уже хоте­ли про­сить вер­нуть­ся ата­ма­нов и Цыга­но­ву. Но тут воз­ник автор хита «Девоч­ка моя» Сер­гей Кры­лов. Этот солид­ный гос­по­дин заявил, что даёт Юди­фи 100 тысяч дол­ла­ров как спон­сор. Отку­да они у Кры­ло­ва были? Сер­гей зара­бо­тал их на шоу «Ангел-421», где высту­пил про­дю­се­ром. Более того, за раз­ви­тие музы­ки ему отпла­ти­ли биз­не­сме­ны-спон­со­ры пре­мии «Ова­ция».

Про­сто секс

То, что эту пре­мию финан­си­ро­ва­ли тогда те же самые пред­ста­ви­те­ли ОПГ, не было сек­ре­том для боге­мы сто­ли­цы. Ины­ми сло­ва­ми, Кры­лов отдал 100 тысяч от раз­ных музы­каль­ных банд­фор­ми­ро­ва­ний, но на «Евро­ви­де­нии» и Кац не зара­бо­тал почти ниче­го. Ско­рее про­сто помог, не полу­чив диви­ден­ды ни в пиа­ре, ни в чём.

К чести Юди­фи на кон­кур­се надо отме­тить и высо­кое каче­ство вока­ла, и костюм в сти­ле кар­ти­ны Клим­та с тем же назва­ни­ем. Вид­ны дол­гие репе­ти­ции и труд коман­ды. Не забы­вай­те, что никто не знал, как и куда петь. Да и место она заня­ла девя­тое — непло­хо для пер­во­го опы­та, когда нет ни тех­но­ло­гий, ни пони­ма­ния, как выступать.


1995. Филипп Бедросович

Гораз­до безум­нее про­шёл отбор в 1995 году. О кон­кур­се вспом­ни­ли где-то за три неде­ли до нача­ла, в сере­дине апре­ля. Воз­мож­но, из-за пере­де­ла рын­ка, гибе­ли Вла­ди­сла­ва Листье­ва и про­чих тра­ге­дий. Под дав­ле­ни­ем Бере­зов­ско­го реши­ли, что отбо­ром будет зани­мать­ся его све­же­ис­пе­чён­ный канал ОРТ. В пер­вые неде­ли веща­ния коман­да при­ня­лась за поиск конкурсанта.

Сроч­но реши­ли делать наци­о­наль­ный отбор, но на него не было вре­ме­ни. То есть опять нужен был лишь чело­век, кото­рый опла­тит уча­стие. Уго­во­ри­ли на это Филип­па Бед­ро­со­ви­ча Кир­ко­ро­ва, у него финан­сы были. Парал­лель­но в режи­ме пани­ки отсня­ли буд­то бы «Отбор от Рос­сии на „Евро­ви­де­ние-95“», где высту­пи­ли пев­цы «для галочки».

Вот что пове­да­ла VATNIKSTAN участ­ни­ца отбо­ра, певи­ца Оль­га Дзусова:

«Нас, как при­дур­ков, позва­ли, мы отпе­ли, нас сня­ли, потом пока­за­ли по Пер­во­му кана­лу, и всё дей­ство вен­чал клип Кир­ко­ро­ва. Потом, ока­зы­ва­ет­ся, от орга­ни­за­то­ров „Евро­ви­де­ния“ при­шла бумаж­ка, где было реко­мен­до­ва­но послать одно­го из трёх кан­ди­да­тов — Окса­ну Пав­лов­скую, Вик­то­рию Виту или Оль­гу Дзу­со­ву. Бумаж­ку спря­та­ли в стол. Поехал Филипп».

Кир­ко­ров не был бы собою, если бы не при­слал ремейк, что про­тив пра­вил кон­кур­са. Пес­ня «Колы­бель­ная для вул­ка­на» — это воль­ный пере­вод мол­дав­ско­го хита Ана­ста­сии Лаза­рюк Buna seara stelelor («Доб­рый вечер, звёз­ды») 1985 года.

В кли­пе Филипп вра­ща­ет­ся вокруг оси, дела­ет пас­сы и поёт о вул­кане, кото­рый бомбит.

Филипп Кир­ко­ров в розо­вой кофточке

Кир­ко­ров высту­пил, полу­чил 17‑е место. Поз­же жюри в Дуб­лине узна­ло, что это ремейк, и анну­ли­ро­ва­ло резуль­та­ты. Все спра­ши­ва­ли, поче­му король эст­ра­ды не ездит сам на кон­курс петь во вто­рой или тре­тий раз, а возит про­те­же. Может, дело в этом?

Жал­кая румын­ская паро­дия на Кир­ко­ро­ва, запи­сан­ная за десять лет до его песни


1996—1999. Пугачёва, Меладзе и дисквалификация

В 1996 году отбор реши­ли про­ве­сти сно­ва. ОРТ за глу­пость лиши­ли это­го пра­ва. РТР назвал это «Пес­ня для Евро­пы». Да и отбор реши­ли делать честно.

«Ногу све­ло!» пред­ста­ви­ли свой зна­ме­ни­тый «Мос­ков­ский романс» — пес­ню нищих, на кото­рую потом сня­ли шикар­ный клип. Есть пре­да­ние, что жюри выбра­ло «Ногу», но Алла Бори­сов­на попро­си­ла их не отправ­лять. Побе­ди­ла пес­ня «Я это я» Андрея Косин­ско­го. В целом всё про­шло уны­ло и серо, Косин­ский про­ва­лил­ся в полуфинале.

Отбор 1997 года же был похож на нынеш­ние: реши­ли что ни к чему выби­рать на гла­зах у стра­ны, мож­но собрать­ся кулу­ар­но. Всё про­хо­ди­ло непуб­лич­но, ОРТ про­слу­ши­вал кас­се­ты и после вынес вер­дикт. В закры­том жюри было мно­го извест­ных имен: Юрий Сауль­ский, Мак­сим Дуна­ев­ский, Иван Деми­дов, Юрий Аксюта.

По ито­гам гла­ва ОРТ Кон­стан­тин Эрнст заявил, что побе­ди­ла пес­ня «При­ма­дон­на» Мелад­зе, а чуть лишь отста­ла пес­ня «Ангел» в испол­не­нии дуэ­та «Чай вдвоём».

Мелад­зе забо­лел, и жюри реши­ло, что от Рос­сии надо ехать Пуга­чё­вой. При­ма­дон­на полу­чи­ла лишь 15‑е место, кучу едких уко­лов от прес­сы и ТВ. Алла Бори­сов­на, дама зака­лён­ная совет­ской эст­ра­дой, не боя­лась трав­ли. Пуга­чё­ва устро­и­ла себе летом 1997 года супер­га­стро­ли по Евро­пе с мужем и дочкой.

Алла в Амстердаме

В 1998 году от стра­ны хоте­ли отпра­вить Татья­ну Овси­ен­ко, но евро­пей­ские чинов­ни­ки про­сто не допу­сти­ли стра­ну до кон­кур­са из-за пло­хих резуль­та­тов про­шлых лет. ОРТ от оби­ды даже не пока­зы­ва­ло «Евро­ви­де­ние». В 1999 году Рос­сию не пусти­ли сно­ва — за то, что не транс­ли­ро­ва­ли кон­курс. Такие правила.


Если в 2000‑е и 2010‑е годы Рос­сия на «Евро­ви­де­нии» — это фор­мат­но, луч­шие ком­по­зи­то­ры и про­дю­се­ры, огром­ные день­ги, то в 1990‑е это кое-как, по наи­тию, без денег, но зато с бан­ди­та­ми, каза­ка­ми, пла­ги­а­том и в режи­ме хао­са. Это было непре­стиж­но, непо­нят­но, ненуж­но и даже в тягость.

Хотя в недав­нем про­шлом тоже хва­та­ло тре­ша. Напри­мер, вот эфир «Рос­сии 1» после фина­ла «Евро­ви­де­ния» 2014 года. Пред­ста­ви­тель­ни­цы Рос­сии сёст­ры Тол­ма­чё­вы заня­ли седь­мое место.


Читай­те также:

— «Cамый луч­ший день для побе­га на Запад. Экс­пан­сия рус­ской музы­ки в 1990‑е»;

— «Десять глав­ных аль­бо­мов рус­ско­го шан­со­на 1990‑х»;

— «Рус­ский рэп 1990‑х: десять глав­ных аль­бо­мов».


Что­бы читать все наши новые ста­тьи без рекла­мы, под­пи­сы­вай­тесь на плат­ный теле­грам-канал VATNIKSTAN_vip. Там мы делим­ся экс­клю­зив­ны­ми мате­ри­а­ла­ми, зна­ко­мим­ся с исто­ри­че­ски­ми источ­ни­ка­ми и обща­ем­ся в ком­мен­та­ри­ях. Сто­и­мость под­пис­ки — 500 руб­лей в месяц.

Рабочий класс на пороге XX века: облик, численность, уровень жизни

Поло­же­ние рабо­чих в Рос­сий­ской импе­рии на рубе­же XIX и XX веков было тяжё­лым: стес­нен­ные усло­вия жиз­ни, скуд­ное пита­ние, изну­ри­тель­ный труд за копей­ки. Госу­дар­ство и вла­дель­цы пред­при­я­тий, конеч­но, зна­ли об этом, но не спе­ши­ли что-либо исправ­лять. Цар­ское пра­ви­тель­ство опа­са­лось поли­ти­че­ско­го ущер­ба и недо­воль­ства при­ви­ле­ги­ро­ван­ных сло­ёв обще­ства, а про­мыш­лен­ни­ки не жела­ли тер­петь убытки. 

Рас­ска­зы­ва­ем, в каких усло­ви­ях жили рабо­чие и к каким послед­стви­ям это привело.


К кон­цу XIX века рабо­чий класс стал одной из основ­ных про­из­во­ди­тель­ных сил стра­ны: его чис­лен­ность соста­ви­ла око­ло 14 мил­ли­о­нов чело­век. Чет­верть от обще­го коли­че­ства — жен­щи­ны. Воз­раст боль­ше­го чис­ла работ­ни­ков состав­лял от 17 до 40 лет, а самой рас­про­стра­нён­ной наци­о­наль­но­стью были рус­ские. Про­мыш­лен­ные цен­тры, а вме­сте с ними и основ­ные мас­сы рабо­чих, рас­по­ла­га­лись в рай­о­нах двух сто­лиц, на Ура­ле и отда­лён­ных окру­гах — в Бело­рус­сии, Укра­ине, При­бал­ти­ке и на Север­ном Кавказе.

Бур­ный рост про­мыш­лен­но­сти и уве­ли­че­ние про­тя­жён­но­сти желез­ных дорог, рост тех­ни­че­ско­го осна­ще­ния пред­при­я­тий и после­до­вав­шее за этим услож­не­ние про­из­вод­ства изме­ни­ло внут­рен­ний состав рабо­че­го клас­са и спрос на труд. Теперь на про­из­вод­стве тре­бо­ва­лись не про­сто рабо­чие руки, а ква­ли­фи­ци­ро­ван­ные кад­ры. Сре­ди рабо­чих муж­ско­го пола уро­вень гра­мот­но­сти дости­гал 60%, тогда как сре­ди жен­щин — толь­ко 35%. Фаб­рич­ные инспек­то­ры докла­ды­ва­ли, что рабо­чие про­си­ли устро­ить на пред­при­я­тии читаль­ню, а ино­гда, не дождав­шись отве­та, в склад­чи­ну выпи­сы­ва­ли жур­на­лы, газе­ты, кни­ги оте­че­ствен­ных писа­те­лей, а то и тех­ни­че­ские труды.

Две тре­ти рабо­чих были потом­ствен­ны­ми, а пото­му осо­зна­ва­ли своё поло­же­ние и зача­стую ост­ро реа­ги­ро­ва­ли на нега­тив­ные пере­ме­ны, касав­ши­е­ся зара­бот­ка, про­дол­жи­тель­но­сти рабо­че­го дня, усло­вий рабо­ты и жиз­ни. Самой низ­кой зара­бот­ная пла­та была на тек­стиль­ных пред­при­я­ти­ях, а высо­кой — на метал­лур­ги­че­ских и химических.

Боль­шая часть денег ухо­ди­ла на пита­ние и про­жи­ва­ние — до 70%, ещё часть — свы­ше 10% — на штра­фы, кото­рые всё ещё были высо­ки, несмот­ря на ряд огра­ни­чи­ва­ю­щих зако­нов. Зара­бот­ная пла­та выда­ва­лась с пере­бо­я­ми — через месяц или вооб­ще по боль­шим цер­ков­ным празд­ни­кам, то есть один-два раза в год.

Дли­тель­ность рабо­че­го дня была мак­си­маль­ной по всем воз­мож­ным план­кам, так­же уста­нов­лен­ны­ми зако­ном — из 11,5 воз­мож­ных часов фаб­ри­кан­ты «исполь­зо­ва­ли» 11,2.

Несмот­ря на про­из­вод­ствен­ные тяже­сти и опас­ную рабо­ту, зара­бот­ки не дости­га­ли про­жи­точ­но­го мини­му­ма. Нехват­ка денег мог­ла быть ком­пен­си­ро­ва­на сверх­уроч­ной рабо­той, при­вле­че­ни­ем осталь­ных чле­нов семьи на рабо­ту (в том чис­ле и мало­лет­них), а самым попу­ляр­ным мето­дом было «сокра­ще­ние нор­мы потреб­ле­ния». Бюд­жет сред­не­го мос­ков­ско­го сту­ден­та обык­но­вен­но был выше бюд­же­та бес­се­мей­но­го рабочего.

Боль­шая часть рабо­чих не име­ла воз­мож­но­сти полу­чить недо­ро­гую горя­чую пищу.

Пётр Андре­евич Зало­мов, член РСДРП и участ­ник про­те­ста 1902 года в Сор­мо­ве, писал:

«А потреб­но­сти эти всё уве­ли­чи­ва­ют­ся, так как про­све­ще­ние, хотя и мед­лен­но, но всё же про­ни­ка­ет в народ­ные мас­сы. Народ­ные биб­лио­те­ки могут дока­зать, насколь­ко силь­на жаж­да зна­ний сре­ди рабо­чих… насколь­ко силь­но жела­ние у рабо­чих при­лич­но оде­вать­ся, вид­но из того, что мно­гие отка­зы­ва­ют себе даже в пище ради при­лич­но­го пла­тья… Несо­от­вет­ствие усло­вий, в кото­рых при­хо­дит­ся жить рабо­чим, с запро­са­ми, предъ­яв­ля­е­мы­ми к жиз­ни, застав­ля­ет их силь­но стра­дать и искать выхо­да из ненор­маль­но­го поло­же­ния, в кото­ром они нахо­дят­ся бла­го­да­ря несо­вер­шен­ству суще­ству­ю­ще­го порядка».

Самы­ми под­вер­жен­ны­ми вли­я­нию оппо­зи­ции ока­за­лись моло­дые рабо­чие. За вни­ма­ние и под­держ­ку рабо­че­го дви­же­ния боро­лись две круп­ных пар­тии — соци­ал-демо­кра­ти­че­ская (боль­ше­ви­ки, мень­ше­ви­ки) и соци­ал-рево­лю­ци­о­нер­ская (эсе­ры).

Не сто­ит думать, что бур­ный рост про­мыш­лен­но­сти был толь­ко в 1930‑е годы. Осно­ву для мощ­ной про­мыш­лен­ной базы зало­жил ещё Пётр I, а с новой силой про­из­вод­ство нача­ло раз­ви­вать­ся в сере­дине XIX века Так, Пути­лов­ский чугу­но­ли­тей­ный завод, осно­ван­ный ещё в 1801 году и попав­ший под модер­ни­за­цию в 1868 году, за 12 лет пре­вра­тил­ся из сред­не­го пред­при­я­тия в мощ­ное про­из­вод­ство — он про­из­во­дил сталь высо­ко­го каче­ства, артил­ле­рий­ские сна­ря­ды, стан­ки, ваго­ны, дро­биль­ные маши­ны и мно­гое дру­гое. К нача­лу XX века Пути­лов­ский завод был круп­ней­шим сре­ди рос­сий­ских метал­ли­че­ских и метал­лур­ги­че­ских заво­дов и тре­тьим в Евро­пе, усту­пая немец­ко­му заво­ду Круп­па и бри­тан­ско­му заво­ду Армстронга.

Сле­ду­ю­щим круп­ным пред­при­я­ти­ем ста­ла Сор­мов­ская машин­ная фаб­ри­ка — завод уни­вер­саль­но­го про­фи­ля, основ­ной про­дук­ци­ей кото­ро­го были паро­хо­ды, бук­си­ры, сухо­гру­зы, ваго­ны, паро­во­зы, паро­вые маши­ны и кот­лы, и на базе кото­ро­го в 1870 году была постро­е­на пер­вая в Рос­сий­ской импе­рии мар­те­нов­ская печь для выплав­ки стали.


Условия работы

Пер­вые систе­ма­ти­зи­ро­ван­ные све­де­ния об усло­ви­ях тру­да рабо­чих отно­сят­ся к нача­лу 1880‑х годов — изда­ние «Тру­ды Мос­ков­ско­го ста­ти­сти­че­ско­го отде­ла» гла­си­ло, что годо­вой зара­бо­ток рабо­че­го бело­ка­мен­ной был равен при­мер­но 190 руб­лям, а за месяц выхо­ди­ло око­ло 16 рублей.

Если пере­во­дить эти зна­че­ния на совре­мен­ный лад в соот­но­ше­нии 1 рубль Рос­сий­ской импе­рии = 600 руб­лей Рос­сий­ской Феде­ра­ции (исполь­зу­ет­ся мето­ди­ка пере­во­да Иго­ря Еро­хо­ва с учтён­ной авто­ром дан­ной ста­тьи погреш­но­стью из-за инфля­ции 2016–2019 годов):

  • годо­вой зара­бо­ток — 114 тысяч рублей;
  • месяч­ный зара­бо­ток — 9,6 тысяч рублей.

В преды­ду­щие и сле­ду­ю­щие годы как зна­че­ние валю­ты, так и раз­ме­ры зар­плат коле­ба­лись в раз­ные сто­ро­ны. Напри­мер, после отме­ны кре­пост­но­го пра­ва зар­пла­та сни­зи­лась из-за наплы­ва в горо­да рабо­чей силы, и её рост начал­ся толь­ко бли­же к кон­цу 1890‑х годов.

В Петер­бург­ской губер­нии зара­бо­ток был зна­чи­тель­но выше, чем в Мос­ков­ской — 252 руб­ля (21 в месяц), в евро­пей­ской части Рос­сии — 204 руб­ля (17 в месяц).

Совре­мен­ные значения:

  • годо­вой — 151 тысяч руб­лей (петер­бург­ская), 122 тыся­чи руб­лей (Рос­сия);
  • месяч­ный — 12,6 тысяч руб­лей (петер­бург­ская), 10,2 тысяч руб­лей (Рос­сия).

Верх­няя гра­ни­ца зара­бот­ка мог­ла под­ни­мать­ся до 600 руб­лей и 50 руб­лей в месяц соот­вет­ствен­но (360 ÷ 30 тысяч), а затем опус­ка­лась до ниж­ней в 88 и 7,3 руб­лей в месяц (52 ÷ 4,3 тысячи).

Вслед за стаг­на­ци­ей, насту­пив­шей после рево­лю­ции 1905 года, при­шёл и подъ­ём — в 1910 году зара­бо­ток тка­чей под­нял­ся на 74%, а кра­силь­щи­ков на 133%. Несмот­ря на высо­кое про­цент­ное зна­че­ние, реаль­ная зар­пла­та рабо­чих лёг­кой про­мыш­лен­но­сти была низ­кой — в 1913 году тка­чи полу­ча­ли 27,7 руб­ля, а в 1880 году зар­пла­та была и вовсе рав­на 16 руб­лям (16,6 ÷ 9,6 тыся­чи совре­мен­ных руб­лей), в 1880 году кра­силь­щи­ки полу­ча­ли 12 руб­лей, а в 1913 году — 28 руб­лей (7,2 ÷ 16,8 тыся­чи совре­мен­ных руб­лей). Луч­ше дела обсто­я­ли в тяжё­лой про­мыш­лен­но­сти и у рабо­чих ред­ких про­фес­сий: маши­ни­стам и элек­три­кам пла­ти­ли по 97 руб­лей в месяц (58 тысяч по-совре­мен­но­му), выс­шим масте­ро­вым — 63 руб­ля (37,8 тыся­чи), куз­не­цам — 61 рубль (36,6 тыся­чи), сле­са­рям — 56 руб­лей (33,6 тыся­чи), тока­рям — 49 руб­лей (29 тысяч).

Огром­ное коли­че­ство людей тру­ди­лось на опас­ных и вред­ных про­из­вод­ствах — рабо­чие меха­ни­че­ских, хими­че­ских, пря­диль­ных заво­дов. В резуль­та­те тако­го тру­да до 40 лет дожи­ва­ло толь­ко 10% пря­диль­щи­ков — в основ­ном они уми­ра­ли от чахотки.


Питание и проживание

На про­жи­ва­ние тра­ти­лось око­ло 1⁄5 зара­бот­ной пла­ты — так, на одно­го рабо­че­го кварт­пла­та состав­ля­ла 3,5 руб­ля (2,1 тыся­чи совре­мен­ных руб­лей) в Санкт-Петер­бур­ге, в Баку — 2,2 руб­ля (1,3 тыся­чи), а в про­вин­ци­аль­ном город­ке где-нибудь в Костром­ской губер­нии — 1,8 руб­ля (одна тыся­ча) — в сред­нем по Рос­сий­ском импе­рии сто­и­мость про­жи­ва­ния была рав­на двум руб­лям. Съём доро­гих апар­та­мен­тов сто­ил око­ло 30 руб­лей в Санкт-Петер­бур­ге, в Москве — чуть более 20 руб­лей, по осталь­ной Рос­сии — немно­гим мень­ше этой же суммы.

На одно­го жиль­ца рабо­че­го при­хо­ди­лось 16 квад­рат­ных аршин жилой пло­ща­ди — это восемь квад­рат­ных мет­ров. Сто­и­мость квад­рат­но­го арши­на вез­де была оди­на­ко­вой — хоть в элит­ном жилье, хоть в бед­ном она состав­ля­ла 20–25 копе­ек за месяц.

До кон­ца XIX века каче­ство и пла­ни­ров­ка жилья для рабо­чих остав­ля­ла желать луч­ше­го, но потом в моду вошло стро­и­тель­ство жилищ с более высо­ким уров­нем ком­фор­та. Так, для рабо­чих в посёл­ке Вель­гия Нов­го­род­ской губер­нии был выстро­ен целый рай­он одно­этаж­ных дере­вян­ных домов с отдель­ной при­до­мо­вой тер­ри­то­ри­ей. Рабо­чий поку­пал такое жильё в кре­дит, пер­вый взнос состав­лял 10 рублей.

Такой посё­лок был дале­ко не един­ствен­ным в импе­рии. Одним из пер­вых рабо­чих город­ков стал Гаван­ский, постро­ен­ный в Санкт-Петер­бур­ге. Гаван­ский стал экс­пе­ри­мен­том — и стро­и­тель­ным, и социальным.

Про­ект, пред­ло­жен­ный орга­ни­за­ци­ей «Това­ри­ще­ство борь­бы с жилищ­ной нуж­дой», начал реа­ли­зо­вать­ся в кон­це апре­ля 1904 года — пер­вые три дома были зало­же­ны рядом с Малым про­спек­том. Сле­ду­ю­щие два дома — вдоль Гаван­ской ули­цы, кото­рая и дала позд­нее назва­ние городку.

Гото­вый жилой ком­плекс вме­стил в себя квар­ти­ры для тыся­чи жите­лей. Семей­ные рабо­чие рас­по­ла­га­ли дву­мя сот­ня­ми мало­га­ба­рит­ных квар­тир — от одной до трёх ком­нат. Свы­ше сот­ни ком­нат, выхо­див­ших в общие кух­ни, ван­ные и туа­ле­ты, пред­на­зна­ча­лось для оди­но­ких рабочих.

В домах со сто­ро­ны про­спек­та рас­по­ла­га­лись мага­зи­ны и ясли, а в цен­тре посёл­ка функ­ци­о­ни­ро­ва­ло четы­рёх­класс­ное учи­ли­ще. Дру­гой кор­пус вме­щал чай­ную, сов­ме­щён­ную со сто­ло­вой, биб­лио­те­ку и даже зал с киноаппаратурой.

В про­ек­те город­ка были новые мага­зи­ны, пра­чеч­ная, мед­пункт, ещё одна сто­ло­вая, часов­ня и отдель­ный клуб. К нача­лу Пер­вой миро­вой вой­ны толь­ко треть рабо­чих оби­та­ла на съём­ном жилище.

Что­бы прий­ти к таким резуль­та­там, потре­бо­ва­лось нема­ло уси­лий и вре­ме­ни. Так, ещё в том же 1897 году тру­же­ни­ки, заня­тые руч­ным тру­дом, изго­тов­ля­ли про­дук­цию на тех же местах, где и сами обитали.

Один из осно­во­по­лож­ни­ков сани­тар­ной ста­ти­сти­ки в Рос­сий­ской импе­рии Евста­фий Михай­ло­вич Демен­тьев писал:

«Спе­ци­аль­ные жилые поме­ще­ния суще­ству­ют, как мы виде­ли, дале­ко не на всех фаб­ри­ках: все рабо­чие, почти по всем про­из­вод­ствам, где при­ме­ня­ет­ся толь­ко или пре­иму­ще­ствен­но руч­ной труд, живут непо­сред­ствен­но в тех же поме­ще­ни­ях, где рабо­та­ют, нисколь­ко, как буд­то бы, не стес­ня­ясь под­час совер­шен­но невоз­мож­ны­ми усло­ви­я­ми их и для рабо­ты и для отды­ха. Так, напри­мер, на овчи­но­ду­биль­ных заве­де­ни­ях они сплошь и рядом спят в ква­силь­нях, все­гда жар­ко натоп­лен­ных и пол­ных удуш­ли­вых испа­ре­ний из ква­силь­ных чанов и т. п. Раз­ни­цы меж­ду мел­ки­ми фаб­ри­ка­ми и круп­ны­ми ману­фак­ту­ра­ми в этом отно­ше­нии почти ника­кой и, напр., и на мел­ких, и на круп­ных сит­це­на­бив­ных фаб­ри­ках набой­щи­ки спят на вер­ста­ках сво­их, про­пи­тан­ных пара­ми уксус­ной кис­ло­ты мастерских».

Рабо­чие из близ­ле­жа­щих дере­вень и город­ков, на выход­ные отправ­ляв­ши­е­ся к себе домой, не име­ли при себе даже сме­ны белья и мини­маль­но­го нуж­но­го имущества.

Наи­бо­лее пока­за­тель­ны­ми для тако­го обра­за жиз­ни явля­ют­ся рогож­ные фаб­ри­ки — слу­чай­ный посе­ти­тель увя­зал нога­ми в слое гря­зи с пер­во­го шага, сле­ду­ю­щим гро­зил­ся насту­пить на малень­ко­го ребён­ка, пол­зав­ше­го там же, где рабо­та­ли его роди­те­ли, а тре­тьим мог спо­ткнуть­ся о кад­ку с водой, запу­тав­шись в раз­ве­шен­ных по все­му поме­ще­нию мочалах.

Жить и рабо­тать в таких «цехах» было очень тяже­ло. Если туда забре­да­ла зара­за, то всем жиль­цам, кото­рые не мог­ли пере­не­сти болезнь, уми­ра­ли. Затх­лость поме­ще­ния, отсут­ствие лекарств и нор­маль­но­го пита­ния не остав­ля­ли шан­сов на выжи­ва­ние сла­бым оби­та­те­лям про­из­вод­ствен­но-жило­го поме­ще­ния, в основ­ном ста­ри­кам и детям.

В таких поме­ще­ни­ях круг­лые сут­ки напро­лёт было душ­но — немно­го­чис­лен­ные фор­точ­ки нико­гда не откры­ва­лись, а об искус­ствен­ной вен­ти­ля­ции никто и пред­став­ле­ния не имел.

Демен­тьев описывал:

«Вся грязь, какая отмы­ва­ет­ся от моча­лы, попа­да­ет на пол, все­гда мок­рый и про­гнив­ший, а так как он нико­гда не моет­ся, то за восемь меся­цев рабо­ты рогож­ни­ков на нём обра­зу­ет­ся тол­стый слой лип­кой гря­зи, в виде сво­е­го рода поч­вы, кото­рая отскаб­ли­ва­ет­ся толь­ко раз в год, в июле, по ухо­ду рогож­ни­ков. Вез­де, — поме­ща­ют­ся ли мастер­ские в дере­вян­ных или камен­ных зда­ни­ях, — гряз­ные, нико­гда не обме­та­ю­щи­е­ся и нико­гда не беля­щи­е­ся сте­ны их отсы­ре­лые и покры­ты пле­се­нью; с зако­пте­лых и заплес­не­ве­лых потол­ков обык­но­вен­но капа­ет как в бане, с наруж­ных же две­рей, оброс­ших тол­стым сло­ем ослиз­не­лой пле­се­ни, текут бук­валь­но пото­ки воды».

На тех фаб­ри­ках, где спе­ци­аль­ные жилые поме­ще­ния всё же отво­ди­лись, усло­вия были нена­мно­го луч­ше — рабо­чим иной раз при­хо­ди­лось ютить­ся в сырых под­валь­ных эта­жах. Чаще же жили в огром­ных мно­го­этаж­ных казар­мах, едва раз­де­лен­ных доща­ты­ми пере­го­род­ка­ми либо же раз­би­ты­ми на камор­ки для семей­ных и одиноких.

Не сто­ит так­же счи­тать, что в одной камор­ке раз­ме­ща­лась толь­ко одна семья — в стрем­ле­нии хоть как-нибудь обосо­бить­ся от боль­шо­го коли­че­ства людей семьи были гото­вы делить тер­ри­то­рию с мень­шим. В камор­ках мог­ло поме­щать­ся не то, что по две или три семьи, а сра­зу по семь.

При рас­се­ле­нии и рас­пре­де­ле­нии жиль­цов не было ника­ких огра­ни­чи­ва­ю­щих норм и пра­вил, и часто рабо­чие ока­зы­ва­лись в поло­же­нии сар­ди­ны в бан­ке. Ино­гда адми­ни­стра­ция фаб­ри­ки учи­ты­ва­ла то, в какие сме­ны рабо­та­ют тру­же­ни­ки и ста­ра­лась селить вме­сте или рядом тех, кто рабо­та­ет в одно вре­мя, что­бы дать воз­мож­ность нор­маль­но­го отдыха.

Евста­фий Демен­тьев вспоминал:

«Кар­ти­на, пред­став­ля­е­мая общи­ми спаль­ня­ми, почти ничем не отли­ча­ет­ся от камо­рок. Ино­гда они пред­став­ля­ют совер­шен­но отдель­ные поме­ще­ния… ино­гда же срав­ни­тель­но неболь­шие ком­на­ты в общем ряде камо­рок, отли­ча­ю­щи­е­ся от послед­них лишь вдвое или вто­рое боль­шей вели­чи­ной. Они насе­ле­ны нисколь­ко не менее тес­но, чем камор­ки, и куби­че­ское про­стран­ство, при­хо­дя­ще­е­ся на каж­до­го живу­ще­го в них, в сред­них вели­чи­нах вооб­ще совер­шен­но то же, что и в каморках».

Что­бы про­кор­мить себя и свою семью, рабо­чий был вынуж­ден тра­тить до поло­ви­ны зара­бот­ка на про­пи­та­ние — 10—15 рублей.

Раци­он рабо­че­го кон­ца XIX века мало чем отли­чал­ся от раци­о­на кре­стья­ни­на: чёр­ный хлеб, щи из кис­лой капу­сты, говя­жье сало, греч­не­вая или пшен­ная кру­па, соло­ни­на и огур­цы. Мяс­ная про­дук­ция, и так упо­треб­ляв­ша­я­ся в малом коли­че­стве, в пост­ные дни заме­ня­лась рас­ти­тель­ной пищей — а их было почти 200 в году. На наём­ных квар­ти­рах пища была ещё скуд­нее — чёр­ный хлеб и щи. Мясо упо­треб­ля­лось в смеш­ном коли­че­стве — 10 золот­ни­ков на муж­чи­ну (42 грам­ма). Для жен­щин и детей даже греч­не­вая кру­па была праздником.


Как власть помогала рабочим

Пер­вая попыт­ка рабо­че­го зако­но­да­тель­ства, кос­нув­ша­я­ся улуч­ше­ния усло­вий рабо­ты, была пред­при­ня­та в 1882 году — это закон, запре­тив­ший труд детей до 12 лет, и воз­ло­жив­ший на адми­ни­стра­цию обя­зан­ность состав­лять спис­ки работ, вред­ных и опас­ных для здо­ро­вья. Через два года закон был свое­об­раз­но рас­ши­рен — мало­лет­ние, заня­тые на про­мыш­лен­ных пред­при­я­ти­ях, обя­за­ны были посе­щать школу.

Через год был выпу­щен нор­ма­тив­ный акт, запре­тив­ший ноч­ной труд жен­щин и под­рост­ков на тек­стиль­ных фаб­ри­ках. Это про­ект был при­нят с неболь­шой поправ­кой — его дей­ствие дли­лось толь­ко три года. Хит­рые вла­дель­цы фаб­рик, несмот­ря на огра­ни­чен­ный и доста­точ­но малый срок дей­ствия зако­на, попы­та­лись его обой­ти, пере­ме­стив работ­ниц ноч­ной сме­ны в днев­ную, а осво­бо­див­ши­е­ся места заня­ли муж­чи­на­ми из днев­ных смен. Впро­чем, такой про­из­вол рабо­чие не смог­ли стер­петь, и неза­мед­ли­тель­но отве­ти­ли на неугод­ный закон стачками.

Вре­мя шло, при­ни­ма­лись зако­ны, часто носив­шие декла­ра­тив­ный харак­тер, а рабо­чие бун­то­ва­ли всё сильнее.

Пер­вым за дол­гое вре­мя зна­чи­мым стал закон «О про­дол­жи­тель­но­сти и рас­пре­де­ле­нии рабо­че­го вре­ме­ни в заве­де­ни­ях фаб­рич­но-завод­ской про­мыш­лен­но­сти». Он уста­но­вил порог про­дол­жи­тель­но­сти обыч­но­го рабо­че­го дня до 11,5 часа, а пред­празд­нич­но­го — в пять часов. Ноч­ная рабо­та огра­ни­чи­лась 10 часа­ми, вос­кре­се­нья и празд­нич­ные дни ста­ли дня­ми нера­бо­чи­ми, но одно­вре­мен­но с при­ня­ти­ем это­го зако­на на всех пред­при­я­ти­ях чис­лен­но­стью более 200 чело­век была уси­ле­на фаб­рич­но-завод­ская полиция.

Испу­ган­ная широ­ко раз­вер­нув­шим­ся ста­чеч­ным дви­же­ни­ем цар­ская власть в июне 1903 года при­ня­ла сра­зу два зако­на — «Об учре­жде­нии ста­рост в фаб­рич­ных пред­при­я­ти­ях» и «Об ответ­ствен­но­сти пред­при­ни­ма­те­лей за уве­чья и смерть рабо­чих». Пер­вый поз­во­лил рабо­чим изби­рать ста­рост из сво­ей сре­ды, кото­рые мог­ли бы выра­жать их волю адми­ни­стра­ции завода.

Вто­рой закон ока­зал­ся более зна­чи­мым. Вла­дель­цы фаб­рик обя­зы­ва­лись выпла­чи­вать постра­дав­ше­му рабо­че­му ком­пен­са­цию за полу­чен­ные трав­мы и лече­ние, а в слу­чае его смер­ти ком­пен­са­ция ухо­ди­ла его семье.

Ста­тья 1 зако­на «Об ответ­ствен­но­сти» гласила:

«При несчаст­ных слу­ча­ях в пред­при­я­ти­ях фаб­рич­но-завод­ской, 600 гор­ной и гор­но­за­вод­ской про­мыш­лен­но­сти <…> вла­дель­цы пред­при­я­тий обя­за­ны воз­на­граж­дать, на осно­ва­нии насто­я­щих пра­вил, рабо­чих, без раз­ли­чия их пола и воз­рас­та, за утра­ту долее, чем на три дня, тру­до­спо­соб­но­сти от телес­но­го повре­жде­ния, при­чи­нен­но­го им рабо­та­ми по про­из­вод­ству пред­при­я­тия или про­ис­шед­ше­го вслед­ствие тако­вых работ. Если послед­стви­ем несчаст­но­го, при тех же усло­ви­ях, слу­чая была смерть рабо­че­го, то воз­на­граж­де­ни­ем поль­зу­ют­ся чле­ны его семейства».

Финаль­ным зако­ном Рос­сий­ской импе­рии, под­дер­жи­ва­ю­щим рабо­чих, стал закон «Об обес­пе­че­нии рабо­чих на слу­чай болез­ни» — он преду­смат­ри­вал выпла­ты рабо­чим в слу­чае вре­мен­ной нетру­до­спо­соб­но­сти, обя­зы­вая фаб­ри­кан­тов орга­ни­зо­вы­вать так­же бес­плат­ную меди­цин­скую помощь рабо­чим. Для таких целей учре­жда­лись боль­нич­ные кас­сы, попол­няв­ши­е­ся как за счёт взно­сов рабо­чих, так и сбо­ров с пред­при­ни­ма­те­лей. Но одно­вре­мен­но с этим закон охва­тил толь­ко фаб­рич­но-завод­скую про­мыш­лен­ность (око­ло 2,5 мил­ли­о­на чело­век), игно­ри­руя осталь­ные кате­го­рии рабо­чих (то есть сель­ско­хо­зяй­ствен­ных, гор­ных и желез­но­до­рож­ных, а так­же неква­ли­фи­ци­ро­ван­ных рабо­чих), а это было боль­ше 10 мил­ли­о­на чело­век. На этом и оста­но­ви­лось фор­ми­ро­ва­ние рабо­че­го зако­но­да­тель­ства в Рос­сий­ской империи.

Перед нача­лом Пер­вой миро­вой вой­ны оно носи­ло хао­тич­ный харак­тер — тол­ком не было выде­ле­но поня­тие «фаб­рич­но-завод­ская про­мыш­лен­ность», а рабо­чие дру­гих кате­го­рий и вовсе управ­ля­лись дру­ги­ми ведомствами.

Кро­ме посо­бий по поте­ре тру­до­спо­соб­но­сти не суще­ство­ва­ло боль­ше ника­ких — в том чис­ле по бере­мен­но­сти и родам, болез­ням, без­ра­бо­ти­це, пен­сий по инва­лид­но­сти (кро­ме ком­пен­са­ций за уве­чье) и ста­ро­сти. Соци­аль­ное обес­пе­че­ние шло толь­ко чинов­ни­кам и выс­шим ран­гам. Исклю­че­ние остав­ля­ли гор­ные рабо­чие из-за опас­но­сти и вред­но­сти про­из­вод­ства — они име­ли пра­во на посо­бие по болезни.

Самой обез­до­лен­ной частью рабо­че­го клас­са были жен­щи­ны. Неуди­ви­тель­но, что они одни­ми из пер­вых под­дер­жа­ли Вели­кую рос­сий­скую рево­лю­цию и ста­ли в ско­ром вре­ме­ни одной из её дви­жу­щих сил.

Осво­бож­де­ние рабо­чим при­нес­ла рево­лю­ция, ведь в её резуль­та­те в мире появи­лось пер­вое соци­а­ли­сти­че­ское госу­дар­ство, в кото­ром имен­но они име­ли реша­ю­щее слово.


Читай­те так­же наш мате­ри­ал «Рус­ская рево­лю­ция: созда­вая „ново­го чело­ве­ка“».


Что­бы читать все наши новые ста­тьи без рекла­мы, под­пи­сы­вай­тесь на плат­ный теле­грам-канал VATNIKSTAN_vip. Там мы делим­ся экс­клю­зив­ны­ми мате­ри­а­ла­ми, зна­ко­мим­ся с исто­ри­че­ски­ми источ­ни­ка­ми и обща­ем­ся в ком­мен­та­ри­ях. Сто­и­мость под­пис­ки — 500 руб­лей в месяц.

На чём играть в ВИА. Топ-10 советских инструментов

Музы­каль­ная про­мыш­лен­ность в СССР оче­вид­но не поспе­ва­ла за тре­бо­ва­ни­я­ми музы­кан­тов. Хочешь играть биг-бит — ну, потер­пи десять лет, пока про­мыш­лен­ность оси­лит элек­тро­ги­та­ру. Но со вре­ме­нем заво­ды рас­ка­чи­ва­лись — и в резуль­та­те в стране выпус­ка­лись десят­ки моде­лей элек­тро­ор­га­нов, син­те­за­то­ров и гитар. Ото­бра­ли для вас десят­ку самых важ­ных или про­сто инте­рес­ных — если вдруг захо­ти­те поиг­рать в каком-нибудь совет­ском вокаль­но-инстру­мен­таль­ном ансамбле.


Терменвокс

Вопре­ки мифу, тер­мен­вокс — это дале­ко не пер­вый элек­трон­ный музы­каль­ный инстру­мент, да и фор­маль­но создан­ный ещё и до СССР. Но точ­но пер­вый, вошед­ший в канон попу­ляр­ной куль­ту­ры, поэто­му его обя­за­тель­но упо­мя­нем. Изоб­ре­тён­ный Львом Тер­ме­ном чуть ли не слу­чай­но в нача­ле 1920‑х годов, он опре­де­лил зву­ча­ние всей ран­ней элек­тро­аку­сти­че­ской музыки.

По сути, тер­мен­вокс без обра­бот­ки спо­со­бен все­го на пару трю­ков: кра­си­вые завы­ва­ния, похо­жие на жен­ский вокал или хре­сто­ма­тий­ных при­зра­ков, и вся­кие ато­наль­ные посви­сты­ва­ния. Плюс на нём очень слож­но играть, что поро­ди­ло целую вол­ну инстру­мен­тов, постро­ен­ных по тому же прин­ци­пу, но более при­спо­соб­лен­ных для живой игры. Поэто­му чаще все­го его исполь­зу­ют или в ака­де­ми­че­ской музы­ке, или для созда­ния спе­ц­эф­фек­тов (да-да, те самые завы­ва­ния лета­ю­щих таре­лок из филь­мов 1950‑х). Зато чело­век с тер­мен­вок­сом, извле­ка­ю­щий зву­ки пря­мо из воз­ду­ха, все­гда выгля­дит неве­ро­ят­но эффектно.


АНС

А вот АНС, назван­ный сво­им созда­те­лем Евге­ни­ем Мур­зи­ным в честь Алек­сандра Нико­ла­е­ви­ча Скря­би­на, мас­со­вым так и не стал — да и не мог стать. Кон­струк­ция его была слож­ной, а тре­бо­ва­ния к ком­по­зи­то­ру — крайне спе­ци­фи­че­ски­ми. Это опти­че­ский син­те­за­тор: для того, что­бы полу­чить из АНС звук, нуж­но скор­мить ему пла­сти­ну с нари­со­ван­ной спек­тро­грам­мой. То есть нуж­но очень хоро­шо пони­мать, что имен­но ты хочешь полу­чить. Чаще все­го на АНС дела­ет­ся то, что про­ще: все­воз­мож­ные шумы и сонор­ная музы­ка, но, если про­ка­чать­ся, мож­но делать очень слож­ные композиции.


Шиховская акустика

Вооб­ще, в Совет­ском Сою­зе аку­сти­че­ские гита­ры дела­ли во мно­гих горо­дах — Ижев­ске, Кун­гу­ре, Сама­ре, Ленин­гра­де и так далее. Но поче­му-то сим­во­лом ста­ла имен­но про­дук­ция Шихов­ско­го заво­да под Зве­ни­го­ро­дом — дубо­ва­тые гита­ры, попу­ляр­ные у бар­дов. Шихов­ская аку­сти­ка — это соби­ра­тель­ный образ, на самом деле их несколь­ко моде­лей, и шести- и семиструнных.

Впро­чем, мож­но заме­нить этот пункт спис­ка любым, кото­рый кажет­ся вам более под­хо­дя­щим — напри­мер, не менее зна­ме­ни­ты­ми боб­ров­ски­ми аку­сти­ка­ми или «луна­чар­ка­ми».


Электрогитара «Тоника»

Счи­та­ет­ся, что «Тони­ка» — это пер­вая мас­со­вая цель­но­кор­пус­ная гита­ра в СССР. Ну и плюс такой же бас. Выпус­ка­лись они с кон­ца 1960‑х годов, было доволь­но мно­го раз­но­вид­но­стей, отли­ча­ю­щих­ся от заво­да к заводу.

Фор­ма кажет­ся доволь­но дикой, но вооб­ще в 1960‑е в мире выпус­ка­ли мно­го подоб­но­го — посмот­ри­те на неко­то­рые моде­ли Meazzi, Welson или на дизай­нер­ские экс­пе­ри­мен­ты Wandre. В «Тони­ке» к дизай­ну при­кла­ды­ва­лась ещё и топор­ная сбор­ка с «про­мыш­лен­ны­ми» реше­ни­я­ми вро­де деки, набран­ной из брус­ков или нере­гу­ли­ру­е­мо­го анке­ра. Тем не менее не так дав­но копию этой гита­ры хоте­ла издать извест­ная сво­и­ми репли­ка­ми исто­ри­че­ских инстру­мен­тов ком­па­ния Eastwood, а на моди­фи­ци­ро­ван­ном басу «Тони­ка» (или его клоне) игра­ет басист груп­пы Algiers Рай­ан Мэхэн.


«Эстрадин-8Б»

Пер­вый совет­ский элек­тро­ба­ян, про­из­во­ди­мый в про­мыш­лен­ных мас­шта­бах! Что вооб­ще такое элек­тро­ба­ян? По сути, это элек­тро­ор­ган с кон­трол­ле­ром, при­выч­ным для бая­ни­ста. Учи­ты­вая коли­че­ство таких музы­кан­тов в совет­ских ансам­блях самой раз­ной направ­лен­но­сти, вопрос созда­ния элек­тро­ба­я­нов вправ­ду был актуальным.

«Эст­ра­дин-8Б» — это сам баян, нож­ная педаль и два гро­би­ка с дина­ми­ка­ми и орга­ном. Про­из­вод­ство нача­лось к кон­цу 1970‑х годов. Доволь­но дико, конеч­но, гор­дить­ся таким аппа­ра­том во вре­ме­на «Поли­му­га» с циф­ро­вым управ­ле­ни­ем, но вот такая у нас локаль­ная специфика.


Электрогитара «Урал 650»

Тот самый леген­дар­ный «Урал», про кото­рый сло­же­но так мно­го анек­до­тов. Одна из самых мас­со­вых элек­тро­ги­тар СССР — и, несмот­ря на все недо­стат­ки, она не так и ужасна.

Боль­ше все­го «Урал» похож на япон­ские гита­ры 1960‑х, кото­рые сей­час так любят все­воз­мож­ные гараж­ные музы­кан­ты. Сла­бые яркие зву­ко­сни­ма­те­ли, не луч­шая эрго­но­ми­ка, пло­хое каче­ство сбор­ки, ран­дом­ные мате­ри­а­лы, куча вся­ких пере­клю­ча­те­лей: типич­ная элек­тро­ги­та­ра из стра­ны, у кото­рой ещё нет доста­точ­но­го опы­та в их созда­нии. Визу­аль­но «Урал» — ревер­сив­ная копия Yamaha SG5, кото­рая вышла почти на десять лет рань­ше. Впро­чем, на волне инте­ре­са к ретро «Урал», как и «Тони­ка», смот­рит­ся вполне себе и регу­ляр­но све­тит­ся даже у извест­ных музыкантов.


«Поливокс»

Magnum opus про­из­вод­ствен­но­го объ­еди­не­ния «Век­тор», инже­не­ра Вла­ди­ми­ра Кузь­ми­на и всей совет­ской син­те­за­тор­ной про­мыш­лен­но­сти. Хоро­шо зву­ча­щий, не похо­жий на зару­беж­ные ана­ло­ги, да ещё и кру­то (в отли­чие от боль­шей части совет­ских элек­тро­му­зы­каль­ных инстру­мен­тов) выгля­дя­щий инстру­мент. Ещё 15 лет назад «Поли­вокс» в хоро­шем состо­я­нии мож­но было забрать из како­го-нибудь ДК. Десять лет назад он сто­ил — ну, пять-семь тысяч руб­лей. А сей­час и два­дцат­ка счи­та­ет­ся нор­маль­ной ценой.

Ещё это, пожа­луй, един­ствен­ный совет­ский син­те­за­тор, кото­рый был неод­но­крат­но ско­пи­ро­ван дру­ги­ми про­из­во­ди­те­ля­ми. А ещё он есть в игре Doom 2016 года. А ещё… В общем, вы и сами всё знаете.


«Электроника ЭМ-25» и «Том-1501»

Пожа­луй, луч­шие совет­ские син­те­за­тор­ные струн­ные. Вооб­ще син­те­за­тор­ные струн­ные — осо­бый класс инстру­мен­тов, изна­чаль­но при­зван­ный ими­ти­ро­вать струн­ную сек­цию оркест­ра, но быст­ро став­ший визит­ной кар­точ­кой мно­гих сти­лей музы­ки. Если слы­ша­ли Жан-Мише­ля Жар­ра или груп­пу Zodiac, то у них мно­го таких звуков.

Рас­цвет это­го типа син­те­за­то­ров при­шёл­ся на 1970‑е годы. В СССР, как все­гда, чуть запоз­да­ли — и ЭМ-25, и Том-1501 про­из­во­ди­лись уже в 1980‑е. «Элек­тро­ни­ка» — с явной огляд­кой на япон­ский Roland, а «Том» — на ита­льян­ский Crumar Performer.


«Каданс С‑12»

Совет­ский ответ гибрид­ным син­те­за­то­рам 1980‑х годов — таким, как Roland Juno, Oberheim Matrix 1000 или Crumar Bit One. Это тоже инстру­мент с циф­ро­вы­ми осцил­ля­то­ра­ми, и он даёт харак­тер­ный «вось­ми­де­сят­ни­че­ский» звук — мож­но играть Depeche Mode. Мик­ро­про­цес­сор, память, пре­се­ты, ана­ло­го­вый фильтр, неудоб­ное управ­ле­ние на кноп­ках — прак­ти­че­ски клас­си­че­ский син­те­за­тор этой эпохи.


«Артон ИК-51»

Еще одно дети­ще Кузь­ми­на — и печаль­ный закат совет­ских син­те­за­то­ров вооб­ще, зариф­мо­вав­ший­ся с зака­том всей стра­ны. Это циф­ро­вая само­иг­рай­ка на манер Yamaha PSR, с содран­ны­ми с «Яма­хи» же сем­пла­ми удар­ных. И при этом — чуть ли не инже­нер­ный подвиг, так как про­мыш­лен­ность СССР не мог­ла обес­пе­чить инже­не­ров нуж­ной эле­мент­ной базой (в ито­ге там сто­ит клон про­цес­со­ра Texas Instruments).

С само­иг­рай­ка­ми вооб­ще инте­рес­ная тема: позд­не­со­вет­ские музы­кан­ты реши­ли, что это венец раз­ви­тия тех­ни­ки, и с удо­воль­стви­ем меня­ли свои ста­рые ана­ло­го­вые син­те­за­то­ры на пла­сти­ко­вые PSR, кото­рые сей­час выгля­дят при­год­ны­ми ну раз­ве что для обу­че­ния детей или игры ретро­шан­сон­чи­ка. Но ИК-51 так и остал­ся нико­му осо­бо не нуж­ным бес­слав­ным дети­щем эпо­хи упадка.

Всенародное обсуждение Конституции: широкомасштабная пиар-акция от Сталина

В 1930‑е годы Иосиф Ста­лин устро­ил одну из самых широ­ко­мас­штаб­ных пиар-акций в исто­рии: все­на­род­ное обсуж­де­ние про­ек­та Кон­сти­ту­ции. Более 40 мил­ли­о­нов чело­век дис­ку­ти­ро­ва­ли об основ­ном законе стра­ны, пред­ла­га­ли поправ­ки и выска­зы­ва­ли мне­ния. Доволь­но зна­чи­тель­ную часть пред­ло­же­ний — более 43 тысяч — даже учли при под­го­тов­ке ито­го­во­го тек­ста. Зачем Ста­ли­ну это было нуж­но и насколь­ко чест­ным было обсуж­де­ние, рас­ска­зы­ва­ет Вик­тор Пепел.


За 69 лет СССР менял Кон­сти­ту­цию три­жды: в 1924, в 1936 и 1977 году. Пер­вая была созда­на вско­ре после обра­зо­ва­ния Совет­ско­го Сою­за, вто­рая была напря­мую свя­за­на со Ста­ли­ным, тре­тья счи­та­ет­ся Брежневской.

Ста­лин изме­нил основ­ной закон по несколь­ким при­чи­нам. СССР в 1930‑х годах после нача­ла инду­стри­а­ли­за­ции, кол­лек­ти­ви­за­ции и пере­хо­да от НЭПа к пла­ну стал по срав­не­нию с «нэп­ма­нов­ским» пери­о­дом дру­гой стра­ной и тре­бо­вал, соот­вет­ствен­но, новых зако­нов. По мне­нию иссле­до­ва­те­ля Жуко­ва, глав­ным фак­то­ром ста­ла сме­на поли­ти­че­ско­го курса:

«Реши­тель­ный отказ от ори­ен­та­ции на миро­вую рево­лю­цию, про­воз­гла­ше­ние при­о­ри­тет­ной защи­ты наци­о­наль­ных инте­ре­сов СССР и тре­бо­ва­ние закре­пить всё это в Конституции».

Олег Хлев­нюк в кни­ге «Хозя­ин. Ста­лин и утвер­жде­ние ста­лин­ской дик­та­ту­ры», напро­тив, видит в ста­лин­ском зако­но­твор­че­стве попыт­ку создать бла­го­при­ят­ной образ СССР для запад­но­ев­ро­пей­ских стран. А исто­рик и пра­во­вед Андрей Меду­шев­ский пишет, что Кон­сти­ту­ция 1936 года, точ­нее её все­на­род­ное обсуж­де­ние, была «неви­дан­ной по мас­шта­бам, фор­мам и интен­сив­но­сти акции направ­лен­но­го внеш­не­го и внут­рен­не­го инфор­ма­ци­он­но­го мани­пу­ли­ро­ва­ния». Меду­шев­ский при­во­дит вос­тор­жен­ные сло­ва газе­ты «Инку­вай­рер» (Цин­цин­на­ти, штат Огайо):

«В пери­од, когда в ряде стран уни­что­жа­ет­ся само­управ­ле­ние, при­ят­но кон­ста­ти­ро­вать, что вожди Совет­ско­го Сою­за… наме­ре­ны уста­но­вить демо­кра­ти­че­скую систе­му вза­мен дик­та­ту­ры, осу­ществ­ляв­шей­ся в нача­ле крас­ной рево­лю­ции. Новая рус­ская кон­сти­ту­ция, ныне закон­чен­ная раз­ра­бот­кой, сви­де­тель­ству­ет об искрен­но­сти это­го намерения».

Гря­ду­щие годы потом пока­жут, насколь­ко оши­ба­лись запад­ные кор­ре­спон­ден­ты. Вре­мя раз­ра­бот­ки и при­ня­тия зако­на были не толь­ко пред­став­ле­ни­ем для Запа­да, но и не име­ю­щей ана­ло­гов (без сар­каз­ма) поли­ти­че­ской акци­ей на тер­ри­то­рии СССР.

Аги­та­ци­он­ный плакат

Когда у Ста­ли­на заро­ди­лась мысль об изме­не­нии основ­но­го зако­на, допод­лин­но неиз­вест­но. 25 янва­ря кан­ди­да­ты и чле­ны Полит­бю­ро полу­чи­ли пись­мо, в кото­ром «был опре­де­лён меха­низм реа­ли­за­ции право­твор­че­ской ини­ци­а­ти­вы». VII съезд Сове­тов в фев­ра­ле того же года при­нял поста­нов­ле­ние «О вне­се­нии неко­то­рых изме­не­ний в Кон­сти­ту­цию Сою­за ССР». Для созда­ния новой Кон­сти­ту­ции была созда­на спе­ци­аль­ная комис­сия, вклю­чав­шая 12 под­ко­мис­сий. Ими руко­во­ди­ли Вяче­слав Моло­тов (отве­чал за под­ко­мис­сию по эко­но­ми­ке), Влас Чубарь (финан­сы), Карл Радек (изби­ра­тель­ная систе­ма), Нико­лай Буха­рин (пра­во), Андрей Жда­нов (народ­ное обра­зо­ва­ние), Мак­сим Лит­ви­нов (внеш­ние дела), Лазарь Кага­но­вич (труд), Андрей Вышин­ский (суд), Иван Аку­лов (мест­ные орга­ны вла­сти), Клим Воро­ши­лов (обо­ро­на).

Оль­га Мак­си­мо­ва в кни­ге «Зако­но­твор­че­ство в СССР в 1922 — 1936 годах» пишет о раз­но­гла­си­ях меж­ду Ста­ли­ным и груп­пой Бухарина:

«… прин­ци­пи­аль­ные раз­но­гла­сия меж­ду груп­пой Ста­ли­на и вид­ны­ми в про­шлом пар­тий­ны­ми дея­те­ля­ми, таки­ми как Радек и Буха­рин, уже дав­но обна­ру­жи­ва­лись, ещё в 1920‑е годы. Одна­ко их всё же при­влек­ли к рабо­те над про­ек­том новой Кон­сти­ту­ции. Это факт мож­но ско­рее все­го объ­яс­нить тем, что для рабо­ты над Кон­сти­ту­ци­ей СССР были при­вле­че­ны луч­шие силы боль­ше­вист­ской пар­тии, несмот­ря на име­ю­щи­е­ся меж­ду ними разногласия».

С 20 по 26 фев­ра­ля 2020 года «Лева­да-Центр» (ныне при­знан ино­аген­том) опро­сил граж­дан о гря­ду­щем кон­сти­ту­ци­он­ном голо­со­ва­нии. Выяс­ни­лось, что треть не име­ет ясно­го пред­став­ле­ния о «сути пред­ло­жен­ных попра­вок в Кон­сти­ту­цию». В 1930‑х годах «созна­тель­ных» граж­дан было ещё мень­ше. Не так дав­но про­шла куль­тур­ная рево­лю­ция с целью научить насе­ле­ние пись­му и чтению.

Пиар-агентств и социо­ло­ги­че­ских служб не суще­ство­ва­ло, рав­но как и теле­ви­де­ния. Радио­ве­ща­ние непло­хо пере­да­ва­ло речи вождей, но всё же его не хва­та­ло. Объ­яс­не­ние основ­ных све­де­ний и озна­ком­ле­ние с гря­ду­щим зако­ном лег­ло на пле­чи агитаторов.

Исто­рик Алек­сандр Иса­ев в ста­тье «Обсуж­де­ние про­ек­та „Ста­лин­ской кон­сти­ту­ции“ насе­ле­ни­ем Даль­не­го Восто­ка СССР» подроб­но опи­сы­ва­ет меха­низм все­на­род­ной дис­кус­сии. В газе­тах и жур­на­лах пуб­ли­ко­ва­лись ста­тьи о запад­ных зако­нах. Вско­ре широ­кие мас­сы уви­де­ли и раз­ра­бо­тан­ные пере­до­ви­ка­ми рабо­че­го клас­са про­ек­ты новых скри­жа­лей. Аги­та­то­ры ходи­ли по квар­ти­рам, чита­ли лек­ции, но чаще все­го устра­и­ва­ли собра­ния для озна­ком­ле­ния и обсуж­де­ния. На них выби­ра­лись комис­сии. Пред­ло­же­ния и заме­ча­ния пере­да­ва­лись в рай­он­ный и кра­е­вой съезд сове­тов. А за невы­пол­не­ние пла­на обсуж­де­ния мог­ли и объ­явить выго­вор мест­ным начальникам.

Демон­стра­ция, посвя­щён­ная при­ня­тию Ста­лин­ской кон­сти­ту­ции. Декабрь 1936 года

Как под­чёр­ки­ва­ет Алек­сей Тюрин в ста­тье «Ста­лин­ская забо­та о людях, или Пустая бол­тов­ня: обсуж­де­ние Кон­сти­ту­ции 1936 г.», такие собра­ния окан­чи­ва­лись сла­во­сло­ви­я­ми в адрес пар­тии и пра­ви­тель­ства. Выгля­де­ло это обыч­но так:

«Деталь­но обсу­див каж­дый пункт Кон­сти­ту­ции, работ­ни­ки Гос­цир­ка с вели­кой радо­стью и гор­до­стью отме­ча­ют вели­кую побе­ду соци­а­лиз­ма в нашей стране, одер­жан­ную пар­ти­ей под руко­вод­ством Вели­ко­го вождя тру­дя­щих­ся СССР това­ри­ща Сталина…».

Затем выска­зы­ва­лись раз­лич­ные мыс­ли в духе:

«Если миро­вой фашизм и его вер­ные псы из II-го Интер­на­ци­о­на­ла, а так­же остат­ки контр­ре­во­лю­ци­он­но­го троц­кист­ско-зино­вьев­ско­го бло­ка зате­ют вто­рую бой­ню, угро­за кото­рой всё бли­же и бли­же надви­га­ет­ся на нас — мы все как один вста­нем на защи­ту нашей пре­крас­ной Родины…»

Ста­ли­на пред­ла­га­ли вне­сти в Кон­сти­ту­цию как «выс­ше­го выра­зи­те­ля воли тру­дя­щих­ся» или пер­во­го почёт­но­го граж­да­ни­на. Выска­зы­ва­лись и пред­ло­же­ния пере­име­но­вать Моск­ву в город Ста­ли­на. Поз­же эта идея всплы­вёт во вре­мя рекон­струк­ции сто­ли­цы. Одна­ко гене­раль­ный сек­ре­тарь отка­зал­ся. По мне­нию Меду­шев­ско­го, Иосиф Вис­са­ри­о­но­вич «счи­тал опас­ным юри­ди­че­ское оформ­ле­ние куль­та лич­но­сти, пред­по­чи­тая „мета­кон­сти­ту­ци­он­ный“ ста­тус вер­хов­но­го жре­ца марк­сист­ско­го куль­та».

Облож­ка жур­на­ла «Кро­ко­дил». Ноябрь 1936 года

Инте­рес­но, что в тот же самый момент за гра­ни­цей культ лич­но­сти Ста­ли­на про­грес­си­сты виде­ли как нечто либе­раль­ное. В ста­тье Меду­шев­ско­го есть очень при­ме­ча­тель­ная вырезка:

«Мысль о том, что Рос­сия неожи­дан­но ста­но­вит­ся пол­но­цен­ной демо­кра­ти­че­ской стра­ной, кажет­ся нам сей­час оше­лом­ля­ю­щей, хотя, быть может, Рос­сия уже шла к это­му в тече­ние послед­них двух деся­ти­ле­тий. При­мер­но столь­ко же вре­ме­ни про­шло меж­ду Фран­ци­ей пери­о­да гильо­ти­ны и теми дня­ми, когда импе­рия Напо­лео­на достиг­ла сво­е­го зени­та. Рос­сия как стра­на дей­стви­тель­но кон­сти­ту­ци­он­ная — это, воз­мож­но, толь­ко меч­та. Но всё-таки, про­ис­хо­дя­щая пере­ме­на не менее оше­лом­ля­ет, чем раз­ни­ца меж­ду нынеш­ним режи­мом в стране и цар­ским режимом».

Во вре­мя обсуж­де­ния раз­да­ва­лась и кри­ти­ка. Боль­ше все­го воз­му­ща­лись кре­стьяне: «В про­ек­те кон­сти­ту­ции запи­са­но, кто не рабо­та­ет, тот не ест, а в горо­де у раз­ных там спе­ци­а­ли­стов, инже­не­ров и тому подоб­ных жёны сидят, ниче­го не дела­ют и поль­зы госу­дар­ству ника­кой не дают, а кре­стьян­ки-кол­хоз­ни­цы рабо­та­ют день и ночь без отды­ха» — так отре­а­ги­ро­вал на вопрос о Кон­сти­ту­ции кол­хоз­ник из При­мор­ско­го края.

Ино­гда это при­во­ди­ло к рас­суж­де­ни­ям вроде:

«Кон­сти­ту­ция — это толь­ко сло­ва — на деле ника­кой сво­бо­ды сло­ва нет, чуть что ска­жешь, сра­зу попа­дёшь в НКВД. Вот во Фран­ции, там дей­стви­тель­но суще­ству­ет сво­бо­да сло­ва и дей­ствий, — там откры­то рабо­та­ют и фашист­ская, и ком­му­ни­сти­че­ская пар­тии, а у нас толь­ко одна партия».

Но такие све­де­ния не вно­си­лись, а соби­ра­лись ком­пе­тент­ны­ми органами.

Нема­ло пред­ло­же­ний посту­па­ло насчёт фор­му­ли­ро­вок. Пред­ла­га­ли упо­мя­нуть не толь­ко рабо­чих и кре­стьян, но и тру­дя­щу­ю­ся интел­ли­ген­цию или же, наобо­рот, счесть СССР госу­дар­ством толь­ко «тру­дя­щих­ся». Очень часто собра­ния окан­чи­ва­лись тре­бо­ва­ни­я­ми не допус­кать к уча­стию в выбо­рах слу­жи­те­лей куль­та: это был резуль­тат рабо­ты мест­ных ате­и­сти­че­ских аги­та­то­ров. Но всё же боль­ше все­го жите­лей Совет­ско­го Сою­за вол­но­ва­ли пра­ва на обес­пе­че­ние в ста­ро­сти и отдых.

Циф­ры по Все­на­род­но­му обсуж­де­нию впе­чат­ля­ют. Более 40 мил­ли­о­нов чело­век участ­во­ва­ли в нём и внес­ли око­ло 170 тысяч пред­ло­же­ний. Отдел Пре­зи­ди­у­ма ЦИК учёл 43 427 попра­вок, но они мало повли­я­ли на изна­чаль­ный замысел.

Зато в умы граж­дан внед­рил­ся образ «побе­див­ше­го соци­а­лиз­ма». Вплоть до при­ня­тия новой Кон­сти­ту­ции 1977 года 5 декаб­ря счи­та­лось обще­со­юз­ным празд­ни­ком. На Запа­де же этот дол­гий про­цесс поро­дил у одних «свет­лый» образ СССР, а у дру­гих — надеж­ду на его даль­ней­шую демократизацию.


Читай­те так­же «Пер­вый англий­ский министр в совет­ской Москве: Иден в гостях у Ста­ли­на в 1935 году».

Цвета суфражисток. Как одежда объединяла феминисток

Внеш­ний вид неот­де­лим от ста­ту­са. Тыся­че­ле­ти­я­ми одеж­да, обувь, при­чёс­ка, аксес­су­а­ры гово­ри­ли о людях боль­ше, чем они сами. В том чис­ле, об их поли­ти­че­ских взгля­дах. В этом мате­ри­а­ле речь пой­дёт о суф­ра­жист­ках, феми­нист­ках и «рав­но­прав­ках» сере­ди­ны XIX — нача­ла ХХ веков, в мире и в Рос­сии, и том, как их объ­еди­ня­ла мода и стиль.


Нача­ло орга­ни­зо­ван­но­го дви­же­ния жен­щин за рав­но­пра­вие при­ня­то отсчи­ты­вать с XIX века. Осо­бен­но ярко оно про­яви­лось в Вели­ко­бри­та­нии, стране с жёст­кой клас­со­вой систе­мой. Здесь суф­ра­жизм (от англ. suffrage — «пра­во голо­са») стал ещё одним ответв­ле­ни­ем борь­бы за демо­кра­ти­за­цию прав.

В 1865 году извест­ный бри­тан­ский поли­тик и эко­но­мист Джон Стю­арт Милль опуб­ли­ко­вал своё эссе «Под­чи­нён­ность жен­щи­ны» («The Subjection of Women»). На рус­ском кни­га вышла в 1869 году. В ней Милль раз­ви­ва­ет свои идеи о том, как жен­щи­на может быть осво­бож­де­на от соци­аль­но­го и поли­ти­че­ско­го угне­те­ния. Этот труд был создан под силь­ным вли­я­ни­ем жены Мил­ля — Хэр­ри­ет Тей­лор Милль, апо­ло­ге­та жен­ских прав. Выход «Под­чи­нён­но­сти жен­щи­ны» сов­пал с обра­зо­ва­ни­ем пер­вой суф­ра­жист­ской орга­ни­за­ции, Коми­те­та жен­ских изби­ра­тель­ных прав.

К нача­лу ХХ века суф­ра­жизм рас­ко­лол­ся на два направ­ле­ния — «ради­каль­ное» и «уме­рен­ное». Самы­ми замет­ны­ми дея­те­ля­ми «ради­каль­но­го» тол­ка ста­ла семья Панк­хёрст: Эмме­лин и две её доче­ри — Кри­ста­бель и Силь­вия. В 1905 году они осно­ва­ли Жен­ский соци­аль­но-поли­ти­че­ский союз (WSPU).

Кри­ста­бель и Эмме­лин Панк­хёрст. 1908 год

Чле­ны сою­за вери­ли, что доби­вать­ся сво­е­го нуж­но с помо­щью граж­дан­ско­го непо­ви­но­ве­ния — демон­стра­ци­я­ми, заба­стов­ка­ми, голо­дов­ка­ми, битьём сте­кол. Кста­ти, имен­но после того, как WSPU начал свою актив­ную дея­тель­ность, газе­ты ста­ли назы­вать жен­щин, борю­щих­ся за изби­ра­тель­ные пра­ва, уни­чи­жи­тель­ным тер­ми­ном «суф­ра­жист­ки» (suffragette). В свою оче­редь, акти­вист­ки при­ня­ли это сло­во на вооружение.

Анти-суф­ра­жист­ская открыт­ка «Дикая роза тре­бу­ет береж­но­го обращения»

В жур­на­лах и газе­тах суф­ра­жист­ка изоб­ра­жа­лась как непри­вле­ка­тель­ная дама, с мор­щи­на­ми, непра­виль­ны­ми чер­та­ми лица или пол­ная, оде­тая либо неряш­ли­во, либо в костюм с эле­мен­та­ми муж­ско­го гар­де­роба. Очень часто кари­ка­тур­ные суф­ра­жист­ки носи­ли очки — как, напри­мер, на рисун­ке извест­но­го худож­ни­ка Джо­на Тен­ни­е­ла, создав­ше­го куль­то­вые иллю­стра­ции к «Али­се в Стране чудес».

Джон Булль, пер­со­ни­фи­ци­ро­ван­ный образ Вели­ко­бри­та­нии, не даёт суф­ра­жист­кам голосовать

Инте­рес­но, что сами суф­ра­жист­ки, в том чис­ле чле­ны WSPU, счи­та­ли сво­им дол­гом на акци­ях и пара­дах выгля­деть осо­бен­но эле­гант­но для того, что­бы при­вле­кать боль­ше вни­ма­ния к сво­им тре­бо­ва­ни­ям. Газе­та «Votes For Women» в 1910 году заяв­ля­ла, что «совре­мен­ная суф­ра­жист­ка выби­ра­ет изящ­ные и акку­рат­ные наря­ды», а про­дав­щи­цы суф­ра­жист­кой газе­ты «The Suffragette» обя­за­ны были «оде­вать­ся в самое лучшее».

Более того, суф­ра­жист­ки сде­ла­ли сво­и­ми основ­ны­ми цве­та­ми фио­ле­то­вый — обо­зна­чал пре­дан­ность и досто­ин­ство, белый — чисто­ту, и зелё­ный — надеж­ду. Цве­та актив­но исполь­зо­ва­лись во всей суф­ра­жист­кой «про­дук­ции»: лен­тах, сум­ках, укра­ше­ни­ях, знач­ках всех видов, шля­пах, одеж­де, обу­ви и даже ниж­нем белье. Опрят­ный внеш­ний вид акти­ви­сток и про­стая ком­би­на­ция цве­тов помог­ли шире рас­про­стра­нять идеи суф­ра­жи­сток — любая жен­щи­на мог­ла про­де­мон­стри­ро­вать сим­па­тию дви­же­нию, надев трёх­цвет­ную брошь или ленту.

При­ме­ры суф­ра­жист­ских сувениров

Итак, в Вели­ко­бри­та­нии, цен­тре суф­ра­жист­ско­го дви­же­ния жен­щи­ны счи­та­ли, что внеш­ний вид — одно из важ­ней­ших состав­ля­ю­щих дви­же­ния. Что об этом дума­ли в Рос­сий­ской импе­рии? Мож­но ли было вычис­лить рос­сий­скую суф­ра­жист­ку в толпе?

Что­бы отве­тить на этот вопрос, необ­хо­ди­мо ска­зать о том, каким был суф­ра­жизм в Рос­сии и был ли он таким же, как в Вели­ко­бри­та­нии. В Рос­сии «жен­ский вопрос» идёт от шести­де­сят­ни­ков. Об эман­си­па­ции жен­щин в то вре­мя гово­ри­ли врач Нико­лай Пиро­гов, фило­соф Нико­лай Чер­ны­шев­ский, поли­ти­че­ский дея­тель Миха­ил Михай­лов, эко­но­мист Мария Вер­над­ская, акти­вист­ка Мария Труб­ни­ко­ва — с помо­щью послед­ней, кста­ти, был выпу­щен в печать труд Джо­на Мил­ля, и мно­гие другие.

Мария Вер­над­ская

В жур­на­лах тогда ста­ли актив­но писать о поло­же­нии жен­щин, а с 1866 по 1868 годы выхо­дил «Жен­ский вест­ник», кото­рый, несмот­ря на свою недол­гую жизнь в шести­де­ся­тых, успеш­но реин­кар­ни­ро­вал­ся в 1905 году. В те годы оте­че­ствен­ные «суф­ра­жи­сты» — сре­ди них было нема­ло муж­чин — боль­ше все­го были обес­по­ко­е­ны жен­ским обра­зо­ва­ни­ем и про­фес­си­о­наль­ным ста­ту­сом, поэто­му в основ­ном дела­ли упор на этих темах.

Идея о том, что жен­щи­ны долж­ны иметь те же граж­дан­ские пра­ва, что и муж­чи­ны, при­шла несколь­ко поз­же, к кон­цу XIX века. Дви­же­ние повер­ну­лось в сто­ро­ну феми­низ­ма. Кро­ме пра­ва голо­са, «рав­но­прав­ки» в Рос­сии нача­ли актив­но отста­и­ва­ли свою сек­су­аль­ную и мат­ри­мо­ни­аль­ную сво­бо­ду. Они боль­ше не хоте­ли выхо­дить замуж по реше­нию отцов и тре­бо­ва­ли воз­мож­но­сти легаль­но раз­ве­стись или сде­лать аборт.

Но несмот­ря на то, что суф­ра­жизм и феми­низм в Рос­сии стре­мил­ся охва­тить все сто­ро­ны жен­ско­го быта, очень дол­го он оста­вал­ся эли­тар­ным дви­же­ни­ем для горо­жа­нок. Боль­шин­ство тогдаш­них суф­ра­жи­сток и феми­ни­сток про­ис­хо­ди­ли из извест­ных фами­лий и про­жи­ва­ли в Петер­бур­ге. Они, как и бри­тан­ки, орга­ни­зо­вы­ва­ли жен­ские общества.

Чле­ны Рус­ско­го жен­ско­го вза­им­но-бла­го­тво­ри­тель­но­го обще­ства. 1911 год. Фото из лич­но­го архи­ва иссле­до­ва­тель­ни­цы Ири­ны Юкиной

Одним из пер­вых было Рус­ское жен­ское вза­им­но-бла­го­тво­ри­тель­ное обще­ство, создан­ное в 1895 году. Любо­пыт­но, что на пер­вом съез­де раз­да­ва­лись анке­ты и, соглас­но резуль­та­там опро­са, боль­шин­ство акти­ви­сток были вдо­ва­ми или неза­муж­ни­ми, стар­ше 30 лет, с выс­шим или сред­ним обра­зо­ва­ни­ем. Это под­твер­жда­ет фото­гра­фия, сде­лан­ная на съез­де в 1911 году. Мы видим мно­го раз­ных жен­щин явно стар­ше 30; все они оде­ты оди­на­ко­во хоро­шо и в духе сво­е­го вре­ме­ни — пожа­луй, это всё, что их объединяет.

Рус­ская суф­ра­жист­ка. Худож­ник Вла­ди­мир Каду­лин. Открыт­ка из серии «Типы кур­си­сток». 1910‑е годы

Инте­рес­но отме­тить, что на извест­ной открыт­ке того же вре­ме­ни «Рус­ская суф­ра­жист­ка» худож­ни­ка Вла­ди­ми­ра Каду­ли­на пока­зан совсем иной образ. Юная осо­ба с корот­кой стриж­кой в стран­ной одеж­де — то ли помя­той, то ли тря­су­щей­ся от рез­кой поход­ки, то ли про­сто неак­ку­рат­ной. На ней малень­кая про­стая шляп­ка с огром­ной булав­кой, она курит на ходу и «по-муж­ски» поло­жи­ла руку в кар­ман. Этот образ — пол­ная про­ти­во­по­лож­ность сте­пен­ных дам-бла­го­тво­ри­тель­ниц из преды­ду­ще­го поко­ле­ния активисток.

Одна­ко Каду­лин не смог бы нари­со­вать свою кари­ка­ту­ру, не наблю­дая дей­стви­тель­ность. С нача­лом Пер­вой миро­вой вой­ны, с новым вит­ком обостре­ния поли­ти­че­ско­го поло­же­ния в стране к «рав­но­прав­кам» ста­ло при­мы­кать всё боль­ше жен­щин из всех сло­ев насе­ле­ния, в том чис­ле девуш­ки из сре­ды раз­но­чин­цев. Новые суф­ра­жист­ки — моло­дые девуш­ки, наблю­дав­шие тоталь­ную неспра­вед­ли­вость и тяго­ты воен­но­го поло­же­ния — не захо­те­ли мирить­ся с поло­же­ни­ем дел.

К 1917 году рос­сий­ские жен­щи­ны уже актив­но участ­во­ва­ли в поли­ти­че­ской жиз­ни Рос­сии. Они выхо­ди­ли на мно­го­ты­сяч­ные мани­фе­ста­ции и митин­ги, пыта­лись избрать­ся в Учре­ди­тель­ное собра­ние. Жен­щи­ны настой­чи­во тре­бо­ва­ли всех граж­дан­ских прав. И имен­но тогда они все объ­еди­ни­лись под одним цве­том — крас­ным. Крас­ный был в гости­ных, в церк­вях, на ули­цах, в теат­рах, на работ­ни­цах, на депутатах.

«Дева Рево­лю­ция. 27 фев­ра­ля». Рису­нок М. Бобы­шо­ва. Жур­нал «Бич». Июль 1917 года

Крас­ный цвет поза­им­ство­ва­ли у Вели­кой фран­цуз­ской рево­лю­ции, а та, в свою оче­редь, у древ­них рим­лян. Во вре­ме­на Цеза­ря и Бру­та осво­бож­дён­ные рабы носи­ли «пилеи» — крас­ные кол­па­ки, кото­рые поз­же ста­ли назы­вать­ся фри­гий­ски­ми. В Рос­сии 1917 года крас­ный цвет был насто­я­щим хитом сезона.

Исто­рик моды Юлия Деми­ден­ко в сво­ей ста­тье «Пет­ро­град. Мода. 1917» при­во­дит инте­рес­ный отры­вок из фелье­то­на, в кото­ром сто­лич­ная дама бесе­ду­ет с подругой:

«…Что? Зака­зать вме­сто пла­тья vieux rose ярко-крас­ное?.. Как зна­мя вос­ста­ния? Это будет мод­но? Послу­шай, а ведь это идея! Ярко-крас­ное пла­тье, чёр­ная шля­па, чёр­ные чул­ки и крас­ные туфли… Послу­шай, ведь это вели­ко­леп­но! Это будет стиль — рес­пуб­ли­ки, а?..»


О взлё­тах и паде­ни­ях жен­ско­го дви­же­ния в Рос­сии читай­те в нашей ста­тье «Музей­ные замет­ки. У рево­лю­ции жен­ское лицо».

Кокаинум: как в СССР боролись с наркотиками

Почти всё вре­мя суще­ство­ва­ния Совет­ско­го Сою­за тема нар­ко­ма­нии ста­ра­тель­но замал­чи­ва­лась. Не пото­му, что не было веществ и потре­би­те­лей: их-то хва­та­ло в избыт­ке. Но по цело­му ряду дру­гих при­чин. Попро­бу­ем разо­брать­ся с тем, как госу­дар­ство рабо­чих и кре­стьян пыта­лось реа­ги­ро­вать на пси­хо­ак­тив­ную культуру.


Ранние годы

Нар­ко­ти­ки и нар­ко­ма­ния доста­лись крас­ной Рос­сии по наслед­ству. Как пишет Ната­лия Леби­на, в нача­ле XX века в Рос­сии пси­хо­ак­тив­ные веще­ства ста­ли пока­за­те­ля­ми при­над­леж­но­сти к новым эсте­ти­че­ским суб­куль­ту­рам, эле­мен­том куль­ту­ры дека­дан­са. В богем­ной сре­де осо­бен­но элит­ны­ми нар­ко­ти­ка­ми счи­та­лись гашиш и про­чие про­из­вод­ные коноп­ли и, конеч­но, кока­ин, появив­ший­ся в стране перед Пер­вой миро­вой вой­ной. Плюс эфир с мор­фи­ем, ещё в XIX веке вошед­шие в оте­че­ствен­ную пси­хо­навтскую традицию.

«В этом кафе моло­дые люди муже­ско­го пола ухо­ди­ли в муж­скую убор­ную не затем, зачем ходят в подоб­ные места. Там, огля­нув­шись, они выни­ма­ли, сыпа­ли на руку, вды­ха­ли и в тече­ние неко­то­ро­го вре­ме­ни быст­ро взма­хи­ва­ли голо­вой, затем, слег­ка поблед­нев, воз­вра­ща­лись в зало. Тогда зало пере­ме­ня­лось. Для неиз­вест­но­го поэта оно пре­вра­ща­лось чуть ли не в Аверн­ское озе­ро, окру­жен­ное обры­ви­сты­ми, порос­ши­ми дре­му­чи­ми леса­ми бере­га­ми, и здесь ему как-то яви­лась тень Аполлония».

Кон­стан­тин Ваги­нов «Коз­ли­ная песнь»

Всё это тща­тель­но роман­ти­зи­ро­ва­лось в богем­ных кру­гах. Порой по опи­са­нию нель­зя и понять, о каком веще­стве идёт речь; что мор­фий, что гашиш вос­при­ни­ма­ют­ся дея­те­ля­ми Сереб­ря­но­го века как какое-то вол­шеб­ство, дару­ю­щее ази­ат­ские «грё­зы» и «виде­ния». С дру­гой сто­ро­ны, нар­ко­ти­ки потреб­ля­лись и в рам­ках локаль­ных, «низо­вых» тра­ди­ций — напри­мер, в Сред­ней Азии мас­со­во кури­ли опий и гашиш.

После рево­лю­ции упо­треб­ле­ние нар­ко­ти­ков демо­кра­ти­зи­ро­ва­лось и в горо­дах. Во-пер­вых, мно­же­ство новых мор­фи­ни­стов появи­лось в резуль­та­те вой­ны — это были, в основ­ном, ране­ные сол­да­ты. Во-вто­рых, кон­троль за обо­ро­том нар­ко­ти­ков дра­ма­ти­че­ски ослаб, что выве­ло тот же кока­ин из сало­нов в чай­ные и на ули­цы. Кро­ме того, с 1914 года в стране дей­ство­вал сухой закон: толь­ко в самом кон­це 1919 года раз­ре­ши­ли делать и про­да­вать вино кре­по­стью до 12%. Это тоже вли­я­ло на при­об­ще­ние насе­ле­ния к дру­гим пси­хо­ак­тив­ным веществам.

В ито­ге кока­ин, полу­чив­ший в наро­де назва­ние «мара­фет», и дру­гие пси­хо­ак­тив­ные веще­ства мож­но было купить в самых неожи­дан­ных местах — на рын­ках сре­ди кар­тош­ки и капу­сты или в мага­зине калош. Стран­но сей­час пред­ста­вить, но кока­ин стал мас­со­вым нар­ко­ти­ком сре­ди бес­при­зор­ни­ков: как дети 90‑х нюха­ли клей, так дети нача­ла 20‑х нюха­ли белый поро­шок (впро­чем, поря­доч­но раз­ве­дён­ный мелом и хини­ном) из бумаж­ных паке­ти­ков. В ито­ге в 1921 году нар­ко­ма­ни­ей стра­да­ли до 800 тысяч беспризорников.

Уже в 1918 году вышло поста­нов­ле­ние Сове­та народ­ных комис­са­ров «О борь­бе со спе­ку­ля­ци­ей кока­и­ном». Но в любом слу­чае борь­ба с нар­ко­ти­за­ци­ей не вос­при­ни­ма­лась как пер­во­оче­ред­ная зада­ча: в Уго­лов­ном кодек­се 1922 года вооб­ще нет ста­тей, посвя­щён­ных имен­но нар­ко­ти­кам. Но нако­нец-то нашлось вре­мя и ресур­сы для рабо­ты с сами­ми потре­би­те­ля­ми — от сек­ции по про­фи­лак­ти­ке дет­ской нар­ко­ма­нии и до при­ну­ди­тель­ных тру­до­вых работ. Гай­ки посте­пен­но закручивались.

Бес­при­зор­ни­ки. Фото­граф Геор­гий Сошаль­ский. Москва. 1920‑е годы

В 1924 году неза­кон­ный обо­рот нар­ко­ти­ков был кри­ми­на­ли­зи­ро­ван, а в 1926 году лече­ние зави­си­мых ста­ло при­ну­ди­тель­ным. А ещё через два года появил­ся и пер­вый офи­ци­аль­ный пере­чень того, что госу­дар­ство счи­та­ло нар­ко­ти­ка­ми. В него вошли кока­ин, гашиш, опий, геро­ин, дио­нин (этил­мор­фин) и пан­то­пон. Впро­чем, при­ме­ня­лись не толь­ко репрес­сив­ные меры. Отме­че­ны даже весь­ма про­грес­сив­ные попыт­ки «отвя­зать» потре­би­те­лей от чёр­но­го рын­ка. Напри­мер, в 1929 году в Сверд­лов­ске нар­ко­за­ви­си­мых ста­ли при­креп­лять к апте­кам, где по рецеп­там нар­ко­дис­пан­се­ров они мог­ли полу­чить необ­хо­ди­мые для дозы вещества.

В ста­лин­ское вре­мя нар­ко­по­ли­ти­ка ста­ла несколь­ко шизо­фре­нич­ной. С одной сто­ро­ны, было жела­тель­но делать вид, что ниче­го не про­ис­хо­дит, ника­ких нар­ко­ма­нов у нас нет. Понят­но поче­му: нар­ко­ма­ния — это побег от реаль­но­сти, а тут бежать не от чего и неку­да. Кро­ме того, любой нар­ко­ман с точ­ки зре­ния тота­ли­тар­но­го госу­дар­ства ока­зы­ва­ет­ся немно­го дис­си­ден­том — у него есть при­вя­зан­ность, кото­рая уж точ­но силь­нее при­вя­зан­но­сти к Родине. Пове­де­ние потре­би­те­ля нар­ко­ти­ков — это пове­де­ние откло­ня­ю­ще­го­ся от все­о­хват­ной люб­ви и опе­ки Боль­шо­го брата.

Ста­лин­ский СССР вооб­ще не очень хоро­шо пони­мал, что же это за люди такие — нар­ко­ма­ны, как про­ис­хо­дит нар­ко­ти­за­ция обще­ства и что с этим всем делать. Веро­ят­но, поэто­му санк­ции за нар­ко­ти­че­ские пре­ступ­ле­ния были весь­ма мяг­кие. Ста­тья 104 УК РФСФР «Изго­тов­ле­ние и хра­не­ние с целью сбы­та и самый сбыт кока­и­на, опия, мор­фия, эфи­ра и дру­гих одур­ма­ни­ва­ю­щих веществ без над­ле­жа­ще­го раз­ре­ше­ния» пред­по­ла­га­ла до года лише­ния свободы.

Из совет­ско­го диа­филь­ма «В сетях нар­ко­ма­нии» (1989)

В резуль­та­те зако­но­да­тель­ство о нар­ко­ти­ках не меня­лось 20 лет — с сере­ди­ны 30‑х и до отте­пе­ли, а вся начав­ша­я­ся скла­ды­вать­ся систе­ма госу­дар­ствен­ной помо­щи нар­ко­за­ви­си­мым была уничтожена.

Но при этом как-то реа­ги­ро­вать на нар­ко­ти­за­цию насе­ле­ния всё же при­хо­ди­лось. Ведь объ­ё­мы легаль­но­го про­из­вод­ства нар­ко­ти­че­ских средств вырос­ли в разы: в 1936 году посе­вы опи­ум­но­го мака уве­ли­чи­лись почти в 40 раз по срав­не­нию с 1913 годом. Кро­ме того, появ­ля­лись новые пре­па­ра­ты: про­ме­дол, теко­дин, амфе­та­ми­ны и так далее. На всё это, вклю­чая выра­щи­ва­ние коноп­ли, была вве­де­на гос­мо­но­по­лия, но на чёр­ный рынок теми или ины­ми спо­со­ба­ми попа­да­ло доволь­но мно­гое. Напри­мер, после окон­ча­ния Вто­рой миро­вой вой­ны за маро­дёр­ство был на четы­ре года осуж­дён адъ­ютант мар­ша­ла авиа­ции Худя­ко­ва Миха­ил Гар­бу­зен­ко. Поми­мо про­чих цен­но­стей, он вывез из Ман­чжу­рии 15 кг опия для про­да­жи и обме­на на золото.

В ито­ге госу­дар­ству порой было удоб­нее видеть в нар­ко­за­ви­си­мых и тор­гов­цах нар­ко­ти­ка­ми «поли­ти­че­ских» вре­ди­те­лей, нахо­дя их вину не толь­ко в неза­кон­ном обо­ро­те запре­щен­ных веществ, но и в чём-то боль­шем. Напри­мер, в Ленин­гра­де в 1935 году после кра­жи из апте­ки мор­фия и геро­и­на похи­ти­те­лям вме­ни­ли ещё и жела­ние отра­вить воду в городе.

В куль­ту­ре ста­лин­ско­го вре­ме­ни пси­хо­ак­тив­ным веще­ствам осо­бо­го места по понят­ным при­чи­нам не нашлось. Впро­чем, отдель­ные упо­ми­на­ния о них най­ти мож­но. Напри­мер, «ста­ро­ре­жим­ный» эфир доволь­но часто встре­ча­ет­ся в текстах Введенского.

«Я нюхал эфир в ван­ной ком­на­те. Вдруг всё изме­ни­лось. На том месте, где была дверь, где был выход, ста­ла чет­вёр­тая сте­на, и на ней висе­ла пове­шен­ная моя мать. Я вспом­нил, что мне имен­но так была пред­ска­за­на моя смерть. Нико­гда никто мне моей смер­ти не пред­ска­зы­вал. Чудо воз­мож­но в момент смер­ти. Оно воз­мож­но пото­му, что смерть есть оста­нов­ка времени».

Алек­сандр Вве­ден­ский «Серая тетрадь»


«Фенамин. Бодрит!»

Фак­ти­че­ское отсут­ствие внят­ной нар­ко­по­ли­ти­ки пере­жи­ло Ста­ли­на. Изме­не­ния здесь ста­ли про­ис­хо­дить толь­ко во вто­рой поло­вине 1950‑х годов. В 1956 году для меди­цин­ско­го исполь­зо­ва­ния был запре­щён геро­ин, а фена­мин и перви­тин теперь отпус­ка­лись из аптек толь­ко по блан­кам, под­ле­жа­щим осо­бо­му учёту.

При­мер­но в те же годы фена­мин (кажет­ся, впер­вые) про­ник и на теле­экра­ны. В филь­ме «Голу­бая стре­ла» совет­ский лёт­чик попа­да­ет на борт под­вод­ной лод­ки, где бор­то­вой врач пред­ла­га­ет ему отве­дать сти­му­ля­то­ров: «Фена­мин. Бод­рит!». Эки­паж кораб­ля — анти­со­вет­чи­ки, замас­ки­ро­ван­ные под совет­ских моря­ков. Види­мо, в исто­ках этой сце­ны лежит тра­ди­ци­он­ный нар­ра­тив о том, что нацист­ские под­вод­ни­ки, лёт­чи­ки и тан­ки­сты исправ­но при­ни­ма­ли амфе­та­ми­ны (кото­рые дей­стви­тель­но были в немец­ких воен­ных аптечках).

Меж­ду тем про­из­вод­ство и потреб­ле­ние нар­ко­ти­че­ских средств нача­ло рас­ти — и рос­ло все 1960‑е и 1970‑е годы. Воз­мож­но, одним из толч­ков к это­му ста­ло при­ня­тие в 1958 году поста­нов­ле­ния «Об уси­ле­нии борь­бы с пьян­ством и наве­де­нии поряд­ка в тор­гов­ле креп­ки­ми спирт­ны­ми напит­ка­ми». Кро­ме того, госу­дар­ство ста­ло вести хоть какой-то учёт потре­би­те­лей. Парал­лель­но уже­сто­ча­лось зако­но­да­тель­ство: ста­тья 224 УК РСФСР, при­ня­то­го в 1960 году, за сбыт нар­ко­ти­ков преду­смат­ри­ва­ла уже от 6 до 15 лет. Дру­гие анти­нар­ко­ти­че­ские ста­тьи были посвя­ще­ны неза­кон­но­му выра­щи­ва­нию мака и коноп­ли и содер­жа­нию наркопритонов.

В ито­ге в 1965 году на учё­те орга­нов здра­во­охра­не­ния состо­я­ло более 23 тысяч потре­би­те­лей, а к кон­цу 1971 года их насчи­ты­ва­лось уже более 50 тысяч человек.

Хотя офи­ци­аль­ные циф­ры, похо­же, име­ли мало отно­ше­ния к реаль­но­сти. В 1963–1964 годах в Москве по 224‑й ста­тье были при­вле­че­ны 53 чело­ве­ка — на почти шести­мил­ли­он­ный город. Неэф­фек­тив­ность пра­во­охра­ни­тель­ных орга­нов была вид­на и в дру­гих реги­о­нах: с каж­до­го гек­та­ра посе­вов опий­но­го мака в кон­це 60‑х похи­ща­лось до 10 кило­грам­мов опия-сыр­ца, вер­нуть уда­ва­лось толь­ко око­ло про­цен­та от этой циф­ры.

Мас­со­вые хище­ния шли и на про­из­вод­ствах и базах хра­не­ния. В этом смыс­ле фарм­пред­при­я­тия мало отли­ча­лись от любых дру­гих заво­дов Совет­ско­го Сою­за, свои «несу­ны» появи­лись и здесь. Объ­ё­мы чёр­но­го рын­ка впе­чат­ля­ют, а ведь это толь­ко вер­хуш­ка айс­бер­га. Мож­но сде­лать и выво­ды о цене нар­ко­ти­ков на совет­ском чёр­ном рын­ке — для срав­не­ния, новый «Моск­вич» сто­ил в нача­ле 1970‑х годов чуть боль­ше пяти тысяч рублей.

Вынос нар­ко­ти­ков с тер­ри­то­рий пред­при­я­тий чаще все­го про­ис­хо­дит путём их сокры­тия в одеж­де, при­чёс­ке, интим­ных частях тела, выво­за с отхо­да­ми на свал­ку, через кана­ли­за­ци­он­ные люки. В одном из источ­ни­ков читаем:

«…Работ­ни­ки скла­да облздрав­от­де­ла г. Воро­ши­лов­град (Бон­да­рен­ко и Мар­ты­нен­ко) путём состав­ле­ния фик­тив­ной доку­мен­та­ции для полу­че­ния на скла­де лекарств, похи­ти­ли 75 220 ампул мор­фи­на, 835 г про­ме­до­ла и мор­фи­на в порош­ке. Из них 15 000 ампул, 205 г мор­фи­на в порош­ке и 360 г про­ме­до­ла они про­да­ли пере­куп­щи­кам на сум­му 35 000 руб. Так­же, состоя в комис­сии по уни­что­же­нию про­ме­до­ла из апте­чек АИ‑2 на скла­дах Граж­дан­ской обо­ро­ны, ими было похи­ще­но 2 лит­ра про­ме­до­ла, кото­рые они про­да­ли за 1 600 руб».

До нача­ла 80‑х, похо­же, боль­шую долю нар­ко­рын­ка зани­ма­ли как раз завод­ские пре­па­ра­ты (если не счи­тать коноп­лю). Конеч­но, кустар­ные нар­ко­ти­ки из мака тоже были рас­про­стра­не­ны — осо­бен­но на зонах и в реги­о­нах, где этот мак и рос. Были извест­ны и рецеп­ты при­го­тов­ле­ния сти­му­ля­то­ров из лекарств, содер­жа­щих эфед­рин. Но вооб­ще город­ским нар­ко­за­ви­си­мым было про­ще достать аптеч­ный мор­фин или фена­мин, чем моро­чить­ся с само­сто­я­тель­ным изготовлением.

А вот в филь­ме «Гон­щи­ки» (1972) герой Лео­но­ва фена­ми­ну — «от сна» — пред­по­чи­та­ет хоро­вое пение песен.

К кон­цу 70‑х под сто­про­цент­ным запре­том (пере­чень 1) в СССР было 14 веществ, а так­же их раз­но­вид­но­сти: геро­ин, кан­на­бис и тет­ра­гид­ро­кан­на­би­но­лы со все­ми про­из­вод­ны­ми, опио­и­ды аце­тор­фин и этор­фин, пре­па­ра­ты лизер­ги­но­вой кис­ло­ты, син­те­ти­че­ские кан­на­би­но­и­ды пара­гек­сил и DMHT, мес­ка­лин, пси­ло­цин и пси­ло­ци­бин, DOM, DET и DMT. Плюс доволь­но обшир­ные спис­ки раз­ре­шён­ных нар­ко­ти­че­ских лекарств и запре­щён­ных рас­те­ний. Плюс спи­сок, утвер­ждён­ный Еди­ной кон­вен­ци­ей о нар­ко­ти­че­ских средствах.

В эти спис­ки одно­знач­но попа­да­ли пси­хо­де­ли­ки. Но вот имен­но они име­ли очень узкое хож­де­ние в СССР. Хип­пи-куль­ту­ра в 70‑е уже была доволь­но актив­ной — а эзо­те­ри­че­ские поис­ки совет­ских инже­не­ров хоро­шо опи­са­ны в лите­ра­ту­ре. Но, несмот­ря на это, ЛСД или кета­мин и даже гри­бы оста­ва­лись очень нише­вы­ми веща­ми, а в общей мас­се в «систе­ме» пред­по­чи­та­ли дру­гие пре­па­ра­ты, о кото­рых — ниже.


Я сяду на колёса, ты сядешь на иглу

В 80‑е в стране начал­ся насто­я­щий нар­ко­бум. При­чём аптеч­ные чистые пре­па­ра­ты — осо­бен­но если речь шла не о без­де­луш­ках вро­де рела­ни­у­ма или (свят-свят) таре­на, а об опио­и­дах или серьёз­ных сти­му­ля­то­рах — достать было всё слож­нее. Поэто­му на пер­вый план вышли неле­галь­ный геро­ин, «чер­няш­ка» из мака и само­дель­ные стимуляторы.

Из совет­ско­го диа­филь­ма «В сетях нар­ко­ма­нии» (1989)

Изго­тов­ле­ние эфед­ро­на или перви­ти­на из эфед­ри­на осо­бым сек­ре­том не было. Навер­ня­ка такие мето­ди­ки раз­ра­ба­ты­ва­лись совет­ски­ми хими­ка­ми-люби­те­ля­ми само­сто­я­тель­но десят­ки или сот­ни раз неза­ви­си­мо друг от дру­га — уж очень они про­сты. Так что на зонах это прак­ти­ко­ва­ли уже дав­но. Но рецеп­ты пошли в народ, и при­вя­зан­ность к сти­му­ля­то­рам нача­ла рас­про­стра­нять­ся по стране сре­ди сту­ден­тов, хип­пи и про­стых работяг.

«В 80‑е нар­ко­ти­ки име­ли хож­де­ние, что было свя­за­но с эсте­ти­кой Систе­мы и хип­пиз­ма. Это не был, как в нынеш­ние вре­ме­на, чистый биз­нес. Народ курил трав­ку, были и тяжё­лые нар­ко­ти­ки — в основ­ном само­дель­ные, насколь­ко я это себе представляю».

Из интер­вью соста­ви­те­ля сбор­ни­ка «Сумер­ки „Сай­го­на“» Юлии Валиевой

При­го­тов­ле­ние эфед­ро­на не тре­бо­ва­ло вооб­ще ниче­го, выхо­дя­ще­го за рам­ки домаш­ней аптеч­ки и кух­ни совет­ско­го жите­ля: эфед­рин до поры до вре­ме­ни про­да­вал­ся даже без рецеп­та как лекар­ство от насмор­ка, без про­блем мож­но было купить мар­ган­цов­ку и уксус. Что­бы «набол­тать муль­ку», не надо и осо­бых хими­че­ских позна­ний, веще­ства сме­ши­ва­ют­ся на глаз. Эфед­рон — доволь­но сла­бый сти­му­ля­тор, но с непри­ят­ным отло­жен­ным послед­стви­ем в виде мар­ган­це­во­го паркинсонизма.

«Вете­рок доно­сит до меня рез­кий уксус­ный аро­мат. Я реша­юсь и спра­ши­ваю у соседа:

— Чего они там творят?

— Эти-то… — Лени­во зева­ет сосед, не забы­вая, ско­сив гла­за, оце­нить меня на сте­пень стрём­но­сти. Тест мною прой­ден успеш­но: фенеч­ки, хай­ер, тусов­ка с паци­фи­ком, ксив­ник. Сосед ещё раз позе­вы­ва­ет и продолжает:

— Муль­ку варят. Сей­час ширять­ся будут.

— Муль­ку? Ширять­ся? — Несмот­ря на двух­ме­сяч­ный стаж в систе­ме, эти сло­ва мне пока что извест­ны не были.

— Колоть­ся, — Пояс­ня­ет сосед. И вне­зап­но добав­ля­ет со звер­ской ухмылкой:

— В вену!..

Мы пару секунд тара­щим­ся друг на друга».

Баян Ширя­нов «Низ­ший пилотаж»

Из совет­ско­го диа­филь­ма «В сетях нар­ко­ма­нии» (1989)

Кустар­но изго­тов­лен­ный метам­фе­та­мин — винт — был более слож­ным в изго­тов­ле­нии пре­па­ра­том, но и более мощ­ным. Эфед­рин и лекар­ства, из кото­рых его нетруд­но извлечь (куль­то­вым пре­па­ра­том стал сироп от каш­ля «Солу­тан»), к сере­дине 80‑х про­да­ва­лись уже по рецеп­ту. Под­ки­ды­вать­ся с полу­че­ни­ем и под­дел­кой рецеп­тов ради сла­бень­кой «муль­ки» ста­ло баналь­но невы­год­но: «вин­та» тре­бу­ет­ся гораз­до мень­ше. Тем более что лавоч­ка с пре­кур­со­ра­ми была откры­ла ещё дол­го, да и при необ­хо­ди­мо­сти они добы­ва­лись само­сто­я­тель­но, из аптеч­но­го йода и спи­чеч­ных коробков.

Геро­и­но­вый всплеск зача­стую свя­зы­ва­ет­ся с вой­ной в Афга­ни­стане. В этом смыс­ле СССР повто­рил путь США во Вьет­на­ме. Афга­ни­стан тра­ди­ци­он­но был одним из цен­тров про­из­вод­ства опи­а­тов, а потреб­ле­ние опия к момен­ту вво­да Огра­ни­чен­но­го кон­тин­ген­та оста­ва­лось нор­мой для мест­но­го насе­ле­ния. Нар­ко­ти­за­ция, похо­же, явля­ет­ся логич­ным отве­том на пост­трав­ма­ти­че­ский стресс — осо­бен­но если сами нар­ко­ти­ки нахо­дят­ся пря­мо под рукой. Сре­ди всех пси­хи­че­ских откло­не­ний у рядовых-«афганцев» треть слу­ча­ев при­хо­ди­лась имен­но на зло­упо­треб­ле­ние нар­ко­ти­ка­ми. И более поло­ви­ны зави­си­мо­стей тут — имен­но геро­ин.

Про­чтём фраг­мент из кли­ни­че­ско­го наблю­де­ния за участ­ни­ком Афган­ской войны:

«В 1986 году полу­чил оско­лоч­ное ране­ние левой верх­ней конеч­но­сти, ране­ние груд­ной клет­ки, кон­ту­зию взрыв­ной вол­ной. Конеч­ность была ампу­ти­ро­ва­на в верх­ней тре­ти предплечья.

Нар­ко­ти­зи­ро­вать­ся опи­а­та­ми начал в пери­од служ­бы в Афга­ни­стане. Сооб­щил, что нар­ко­ти­за­ции пред­ше­ство­вал посто­ян­ный страх „остать­ся инва­ли­дом, …нико­гда отсю­да не вер­нуть­ся, …неиз­беж­ной смер­ти“. Свои пере­жи­ва­ния свя­зы­вал с реак­ци­ей на гибель сво­их това­ри­щей. Опи­а­ты (мест­ный геро­ин) сра­зу стал упо­треб­лять регу­ляр­но в боль­ших дозах».

Не заме­чать про­ис­хо­дя­щее ста­ло невоз­мож­но, осо­бен­но на фоне начав­шей­ся пере­строй­ки. Сюже­ты о нар­ко­ти­ках и их вре­де начи­на­ют транс­ли­ро­вать­ся по теле­ви­де­нию, в том чис­ле с подоб­ны­ми цита­та­ми: «в орга­низ­ме чело­ве­ка рож­да­ет­ся малень­кий кро­ко­диль­чик, кото­рый с каж­дым при­ё­мом нар­ко­ти­че­ско­го веще­ства креп­нет». К кон­цу деся­ти­ле­тия выхо­дит целая пле­я­да филь­мов, более или менее (чаще — менее) прав­до­по­доб­но пока­зы­ва­ю­щих нар­ко­ти­че­ские суб­куль­ту­ры и нар­ко­ти­че­ский чёр­ный рынок: «Тра­ге­дия в филь­ме рок», «Доро­га в ад», «Игла» и так далее.

80‑е — вре­мя, когда закла­ды­ва­лись осно­вы более позд­ней кри­ми­наль­ной нар­ко­куль­ту­ры. Опто­вая тор­гов­ля запре­щён­ны­ми веще­ства­ми пере­хо­дит под кон­троль начи­на­ю­щих своё шествие зна­ме­ни­тых ОПГ. Появ­ля­ет­ся пуга­ю­щее сло­во «нар­ко­ма­фия». Реак­ция госу­дар­ства пред­ска­зу­е­ма — оче­ред­ное уже­сто­че­ние ответ­ствен­но­сти. Конец 1980‑х годов — един­ствен­ное за всё вре­мя суще­ство­ва­ния СССР и Рос­сии вре­мя, когда «уго­лов­ку» (до двух лет — ст. 224.3) мож­но было полу­чить не толь­ко за сбыт или хра­не­ние, но и за потреб­ле­ние. Эту нор­му отме­ни­ли в 1991 году, мень­ше чем за месяц до рас­па­да страны.

«Страх» С. Юрасова: побег советского офицера из ГДР

Послевоенный Берлин, фотография начала 1950-х гг.

Пока­за­тель­ный суд СМЕР­Ша над выдан­ным аме­ри­кан­ца­ми бег­ле­цом юнцом-крас­но­ар­мей­цем, после­ду­ю­щее бег­ство совет­ско­го офи­це­ра из восточ­ной Гер­ма­нии в Кёльн, где на каж­дом шагу путе­ше­ствия под­жи­да­ет опас­ность, будь то англи­чане, аме­ри­кан­цы, или «Cове­ты». В рас­ска­зе «Страх» 1955 года ярко всё — от сюже­та и авто­ра до того, где сей рас­сказ был опуб­ли­ко­ван. Обо всём по порядку.

Вла­ди­мир Ива­но­вич Жабин­ский-Юра­сов — гла­ша­тай «Радио Сво­бо­да», нача­ло 1950‑х гг., Нью-Йорк

За псев­до­ни­мом «С. Юра­сов» скры­вал­ся Вла­ди­мир Ива­но­вич Жабин­ский, эми­грант II вол­ны, успев­ший отси­деть в ГУЛА­Ге с 1937 по 1943 год, а затем в 1946 году пере­ехав­ший слу­жить в Бер­лин в соста­ве Совет­ской Воен­ной Адми­ни­стра­ции Гер­ма­нии. Отту­да в 1951 году он бежит к аме­ри­кан­цам, и со сле­ду­ю­ще­го года почти три деся­ти­ле­тия веща­ет на СССР из Нью-Йор­ка, рабо­тая веду­щим на «Радио Свобода».

Пер­вая запись «Голо­са Аме­ри­ки» — пер­во­го ино­стран­но­го голо­са на рус­ском язы­ке, 17 фев­ра­ля 1947 года.

«Радио Сво­бо­да» тех лет это совсем не то «Радио Сво­бо­да», что извест­но нам сего­дня. Не сек­рет, что изна­чаль­но, на «вра­же­ских голо­сах» рабо­та­ли пожи­лые бело­эми­гран­ты, или же те, кто бежал на Запад в 1940‑е гг. Мож­но ска­зать, что пер­вые запад­ные голо­са и их идео­ло­ги­че­ские пози­ции, с точ­ки зре­ния сего­дняш­не­го дня, были гораз­до бли­же все­го к услов­но­му «Спут­ни­ку и Погро­му» чем к нынеш­ней «Радио Свободе».

Бесе­да на аме­ри­кан­ском ток-шоу 9 мар­та 1951 года с кня­ги­ней Алек­сан­дрой Кро­пот­ки­ной, доче­рью зна­ме­ни­то­го ари­сто­кра­та-анар­хи­ста, где обсуж­да­ет­ся, как Шта­там надо бороть­ся с СССР. Все согла­ша­ют­ся, что сле­ду­ет исполь­зо­вать мяг­кую силу — напри­мер «Радио Свобода».

Но вре­мя шло, менял­ся Союз, меня­лась Аме­ри­ка, меня­лись и эми­гран­ты. Так, в кон­це 1970‑х гг. бой­кие совет­ские эми­гран­ты III вол­ны «стёр­ли в поро­шок» преж­нее поко­ле­ние рус­ских эми­гран­тов и под­мя­ли под себя и «Радио Сво­бо­ду», и эми­грант­ские жур­на­лы (кто-нибудь вспом­нит, что «Гра­ни» начи­нал­ся как жур­нал рус­ских наци­о­на­ли­стов из Народ­но-Тру­до­во­го Сою­за?), не гово­ря уже о вни­ма­нии и финан­си­ро­ва­нии со сто­ро­ны Запа­да. Память о тех преж­них голо­сах частич­но хра­нит совет­ская про­па­ган­да, назы­вав­шая эми­гран­тов, рабо­тав­ших на запад­ную про­па­ган­ду, «фаши­ста­ми», хотя этот тер­мин по отно­ше­нию к эми­гран­там, уж точ­но изжил себя к 1980‑м гг. Ну какой фашист из Довла­то­ва или Гени­са? А гово­рить про либе­рал-фаши­стов на Руси нач­нут толь­ко в 1990‑е гг.

Моги­ла Вла­ди­ми­ра Жабин­ско­го-Юра­со­ва, фото­гра­фия 2017 года. Nyack, Rockland County, New York

Юра­сов рабо­тал на «Сво­бо­де» в его золо­той пери­од, когда Шта­ты не жале­ли денег на анти­со­вет­скую про­па­ган­ду. Парал­лель­но с рабо­той про­па­ган­ди­ста, сво­им лите­ра­тур­ным хоб­би, он вырас­тил двух сим­па­тич­ных детей — пол­но­цен­ных аме­ри­кан­цев сред­не­го клас­са, на кото­рых вы може­те поглядеть.

В каком-то смыс­ле он выпол­нил меч­ту «пре­да­те­ля» — устро­ил­ся рабо­тать в Нью-Йор­ке анти­со­вет­чи­ком, парал­лель­но создав нор­маль­ную аме­ри­кан­скую мид­дл-класс семью. Эми­гран­там из III вол­ны при­дёт­ся гораз­до туже, как мы зна­ем из рас­ска­зов Эдич­ки Лимо­но­ва и Сер­гея Довлатова.

Интер­вью Юра­со­ва с Иоси­фом Брод­ским на «Радио Cво­бо­да», 6 мар­та 1977 года.

Не менее зна­ме­на­тель­но и изда­ние, где был опуб­ли­ко­ван сей рас­сказ — «Новый Жур­нал», печа­тав­ший­ся в Нью-Йор­ке с 1942 года, учре­ждён­ный Мар­ком Алда­но­вым и Миха­и­лом Цейт­ли­ным как про­дол­же­ние париж­ских «Совре­мен­ных Запи­сок» (1920−1940 гг.). Оба изда­ния были фор­маль­но пра­во­э­се­ров­ски­ми, но спи­сок тех, кто в них пуб­ли­ко­вал­ся застав­ля­ет снять шля­пу: Набо­ков, Бунин, Гип­пи­ус, Мереж­ков­ский, Гуль, Тэф­фи, Зай­цев (в «Совре­мен­ных Запис­ках»). А в «Новом Жур­на­ле» впер­вые на рус­ском язы­ке были опуб­ли­ко­ва­ны гла­вы из рома­на Бори­са Пастер­на­ка «Док­тор Жива­го», «Колым­ские рас­ска­зы» Вар­ла­ма Шала­мо­ва. При помо­щи «Ново­го жур­на­ла» были собра­ны архив­ные доку­мен­ты, лёг­шие в осно­ву цик­ла Алек­сандра Сол­же­ни­цы­на «Крас­ное колесо».


«Страх»

Опуб­ли­ко­ва­но в «Новом Жур­на­ле (36)»,
Июнь 1955 года,
Нью-Йорк.

Вла­ди­мир Ива­но­вич Шабин­ский (Юра­сов) (1914−1996 гг.)

После­во­ен­ный Бер­лин, фото­гра­фия нача­ла 1950‑х гг.

«Суд»

Оста­ва­лось про­ве­рить ошиб­ки. Хуже все­го было со зна­ка­ми пре­пи­на­ния — в спра­воч­ни­ке о них ниче­го не ска­за­но. В труд­ных слу­ча­ях ста­вил чёр­точ­ку или кляк­соч­ку: если долж­на быть запя­тая — мож­но при­нять за запя­тую, если нет — кляк­соч­ка, мол, случайная.

Рез­ко и тре­бо­ва­тель­но зазво­нил теле­фон — раз длин­но, два корот­ко, раз длин­но, два корот­ко — так теле­фо­нист­ки зво­ни­ли ему в слу­чае тре­во­ги или если началь­ство вызывало.

— Под­пол­ков­ник Трухин?

— Я вас — слу­шаю, това­рищ пол­ков­ник, — Васи­лий узнал голос замполита.

— Немед­лен­но ко мне. Партактив!

Васи­лий, торо­пясь, закле­ил пись­мо и побе­жал, нахо­ду наде­вая фураж­ку и китель. Поч­то­вый ящик висел в кори­до­ре шта­ба, неда­ле­ко от каби­не­та зам­по­ли­та. «Может быть, ещё раз про­смот­реть?» Но рас­суж­дать было неко­гда, и Васи­лий пись­мо бросил.

— Това­ри­щи! — заго­во­рил Гуди­мов, как толь­ко все собрались.

— Вне­оче­ред­ное собра­ние офи­цер­ско­го парт­ак­ти­ва счи­таю откры­тым. Я созвал вас вот по како­му делу: по тре­бо­ва­нию наше­го коман­до­ва­ния аме­ри­кан­ские вла­сти пере­да­ли нам измен­ни­ка родины…

Васи­лий стис­нул зубы, что­бы не ахнуть.

— … кото­рый недав­но бежал из наших рядов на сто­ро­ну вра­га. — Гуди­мов обвел собрав­ших­ся коман­дир­ским взглядом.

Васи­лий сидел белый, как при ране­нии. Ему пока­за­лось, что взгляд пол­ков­ни­ка задер­жал­ся на нем.

— Пре­да­тель нахо­дит­ся в нашем СМЕР­Ше. Полит­ко­ман­до­ва­ние армии реши­ло устро­ить пока­за­тель­ный суд у нас в клу­бе. Сол­да­ты и офи­це­ры диви­зии измен­ни­ка зна­ют в лицо. Я вас собрал сюда, что­бы вы выбра­ли из сво­их под­раз­де­ле­ний людей для при­сут­ствия на суде. Здесь спи­сок — сколь­ко чело­век из каж­до­го под­раз­де­ле­ния. Осталь­ные будут слу­шать по радио в казар­мах. Коэф­фи­ци­ент полез­но­го дей­ствия от откры­то­го засе­да­ния три­бу­на­ла дол­жен быть наи­выс­шим. Пред­ва­ри­тель­но пого­во­ри­те с наро­дом. Упор на то, что аме­ри­кан­цы выда­ли дезер­ти­ра по тре­бо­ва­нию наше­го коман­до­ва­ния, соглас­но суще­ству­ю­ще­му согла­ше­нию о дезер­ти­рах. Об осталь­ном поза­бо­тит­ся три­бу­нал. Что­бы отбить охо­ту у всех при­та­ив­ших­ся измен­ни­ков! Вот так. Разойдись!

Мол­ча под­хо­ди­ли к сто­лу, загля­ды­ва­ли в спи­сок и рас­хо­ди­лись, сту­пая на нос­ки, слов­но в сосед­ней ком­на­те кто-то был при смер­ти. Васи­лий едва под­нял­ся. Толь­ко в кори­до­ре решил спро­сить шед­ше­го рядом лей­те­нан­та Павлушина.

— Кого это?

— Как кого, това­рищ под­пол­ков­ник? Сер­жан­та Его­ро­ва, Лукаш­ку. У нас пока один.

— А‑а… — ска­зал Васи­лий, чув­ствуя, что выстрел в упор поща­дил — пуля про­шла мимо.

Boris Alexandrov, the conductor of the Alexandrov Red Army Choir, recalls the historic performance of the Ensemble in Berlin on the 9th of August 1948. Даже не будучи фана­том сей музы­ки — взгля­ни­те на выступ­ле­ние. Здесь мож­но уви­деть и после­во­ен­ный ещё полу­раз­ру­шен­ный Бер­лин, а так­же геро­ев сего рас­ска­за — крас­но­ар­мей­цев пре­бы­ва­ю­щих в Германии.

На клуб­ной сцене за сто­лом пре­зи­ди­у­ма сто­я­ли три крес­ла с высо­ки­ми спин­ка­ми. Кума­чё­вую ска­терть заме­ни­ли тём­но-крас­ной. Над крес­ла­ми, на зад­ни­ке сце­ны висел порт­рет Ста­ли­на — тоже дру­гой: рань­ше висел в парад­ной фор­ме, а этот в тужур­ке, гла­за при­щу­ре­ны, под уса­ми злая, доволь­ная улыбка.

«Ста­лин — это мир!» — пла­кат из ГДР, конец 1940‑х / нача­ло 1950‑х гг.

Офи­це­ры и сол­да­ты вхо­ди­ли мол­ча, зани­ма­ли места, смот­ре­ли на Ста­ли­на. Васи­лий заме­тил, что не один толь­ко он отво­дил взгляд и погля­ды­вал на порт­рет испод­тиш­ка. Может быть, каж­до­му каза­лось, что Ста­лин смот­рел на него: ага — попал­ся? Сле­ва на сцене сто­ял про­стой стол и некра­ше­ный табурет.

Спра­ва, впри­тык к сто­лу пре­зи­ди­у­ма — стол пона­ряд­нее и стул. В пер­вом ряду уже сиде­ли: гене­рал, зам­по­лит, началь­ник шта­ба, несколь­ко стар­ших офи­це­ров из шта­ба и полит­управ­ле­ния армии и дру­гих диви­зий. Васи­лий сел подаль­ше с эки­па­жа­ми. Рядом никто не раз­го­ва­ри­вал. Топа­ли, скри­пе­ли сапо­ги, хло­па­ли сиде­нья. Мно­го мест не хва­ти­ло, ста­но­ви­лись у стен.

Checkpoint Charlie, Бер­лин, 1950‑е гг. Все ещё выгля­дит доволь­но про­стень­ко — укреп­ле­ния поста­вят поз­же, в нача­ле 1960‑х гг.

Сле­ва, из-за кулис выгля­нул опер­упол­но­мо­чен­ный СМЕР­Ша капи­тан Фили­мо­нов. Ста­ли закры­вать две­ри. Пер­вый ряд раз­го­ва­ри­вал. Отту­да же, отку­да выгля­нул Фили­мо­нов, мел­ки­ми дело­вы­ми шаж­ка­ми вышел незна­ко­мый офи­цер с пап­ка­ми. Он пере­сек сце­ну, сел за стол спра­ва, раз­ло­жил пап­ки, потом встал и крикнул:

— Встать! Суд идёт!

Зал встал. Васи­лию под коле­на­ми меша­ло сиде­нье, но так и про­сто­ял, согнув ноги, пока вхо­ди­ли и зани­ма­ли места: незна­ко­мый пол­ков­ник юри­ди­че­ской служ­бы — бри­то­го­ло­вый, без­ли­цый, и два засе­да­те­ля — парт­орг 1‑ro пол­ка и герой Совет­ско­го Сою­за май­ор Дуд­ко. После них вышли два сол­да­та с
вин­тов­ка­ми и вста­ли по углам сце­ны. Сек­ре­тарь пере­дал пап­ку пред­се­да­те­лю. Тот поли­стал, пошеп­тал­ся с засе­да­те­ля­ми, попра­вил бума­ги и неожи­дан­но высо­ким голо­сом объявил:

— Откры­тое засе­да­ние воен­но­го три­бу­на­ла 3‑ей удар­ной армии груп­пы совет­ских окку­па­ци­он­ных войск объ­яв­ляю откры­тым! Слу­ша­ет­ся дело быв­ше­го стар­ше­го сер­жан­та Его­ро­ва, Лукья­на Про­хо­ро­ви­ча, по обви­не­нию в измене родине. Под­су­ди­мый обви­ня­ет­ся в пре­ступ­ле­ни­ях, преду­смот­рен­ных пунк­том Б ста­тьи 58–1 Уго­лов­но­го Кодек­са Рос­сий­ской Совет­ской Феде­ра­тив­ной Соци­а­ли­сти­че­ской Рес­пуб­ли­ки. — Пред­се­да­тель повер­нул­ся к кому-то за кули­са­ми: — Вве­ди­те подсудимого!

Все смот­ре­ли в сто­ро­ну табу­ре­та. Где-то на ули­це про­ехал авто­мо­биль. За сце­ной бес­по­ря­доч­но зато­па­ли сапо­ги, обо что-то дере­вян­ное стук­ну­ло желе­зо. Пер­вым появил­ся сол­дат с обна­жен­ной шаш­кой. За ним малень­кая фигур­ка в выли­няв­шей измя­той гим­на­стер­ке, без поя­са и без погон. Чер­ные, густо взлох­ма­чен­ные воло­сы и то, что был он без поя­са, дела­ли его чужим и отдель­ным. Вто­рой сол­дат шел сле­дом и под­тал­ки­вал фигур­ку к табу­ре­ту. Рядом с Васи­ли­ем кто-то гром­ко пере­вел дух. Васи­лий всмат­ри­вал­ся в фигур­ку и не узна­вал. И лицо было малень­ким, и губ не было, и шея выле­за­ла из ворот­ни­ка тон­кая — Его­ров ли это?

Пред­се­да­тель мах­нул кон­вою. Сол­дат потя­нул фигур­ку за рукав. Фигур­ка сло­ма­лась под гим­на­стер­кой и села. Пред­се­да­тель стал шеп­тать­ся с засе­да­те­ля­ми — в том же поряд­ке: сна­ча­ла с пра­вым, потом, с левым. А зал смот­рел на фигур­ку — да Его­ров ли это? Тот, как сел одним дви­же­ни­ем, так и сидел — лицом к сто­лу, слов­но боял­ся смот­реть в сто­ро­ну зала, запол­нен­но­го ряда­ми лиц, погон, ките­лей и гимнастерок.

— Под­су­ди­мый, ваша фами­лия, имя и отчество?

Фигур­ка, не под­ни­мая голо­вы, что-то ответила.

— Год и место рож­де­ния? Отве­чай­те громче.

— 1924‑й… Ста­ни­ца Цим­лян­ская… Ростов­ской области…

Пред­се­да­тель начал опрос. Васи­лий не слы­шал. И голос не Его­ро­ва. Где-же голос запе­ва­лы Лукаш­ки Его­ро­ва? А что зам­по­лит сей­час дума­ет? Пом­нит запис­ку: «Ну, гад, я ещё вер­нусь!» Вот и вер­нул­ся. Не вер­нул­ся, так вер­ну­ли. Запис­ка, навер­но, к делу при­ши­та. Про­пал парень…

— Обви­ни­тель­ное заклю­че­ние по делу под­су­ди­мо­го Его­ро­ва! — раз­дал­ся голос сек­ре­та­ря. — Его­ров, Лукьян Про­хо­ро­вич, быв­ший сер­жант 97‑й тан­ко­вой диви­зии, 3‑й удар­ной армии, обви­ня­ет­ся в том, что 21-ro нояб­ря 1945 года само­воль­но поки­нул рас­по­ло­же­ние сво­ей части, дезер­ти­ро­вал из рядов воору­жен­ных сил Сою­за ССР, с измен­ни­че­ской целью неле­галь­но пере­шел гра­ни­цу у горо­да Нор­д­ха­у­зе­на, с умыс­лом, в целях спо­соб­ство­ва­ния ино­стран­ной дер­жа­ве свя­зал­ся с её пред­ста­ви­те­ля­ми, доб­ро­воль­но был завер­бо­ван раз­вед­кой упо­мя­ну­той ино­стран­ной дер­жа­вы с наме­ре­ни­ем при­чи­нить ущерб воору­жен­ным силам Сою­за ССР, пере­дал сек­рет­ные све­де­ния воен­но­го харак­те­ра: об орга­ни­за­ции, чис­лен­но­сти, дис­ло­ка­ции, бое­спо­соб­но­сти, воору­же­нии, сна­ря­же­нии, бое­вой под­го­тов­ке, доволь­ствии, лич­ном и команд­ном соста­ве сво­ей и дру­гих частей груп­пы совет­ских окку­па­ци­он­ных войск в Гер­ма­нии. Под­су­ди­мый обви­ня­ет­ся в пред­на­ме­рен­ном нару­ше­нии воин­ско­го дол­га и воен­ной при­ся­ги и в измен­ни­че­ских пре­ступ­ле­ни­ях: дезер­тир­стве, умыш­лен­ном пере­хо­де на сто­ро­ну вра­га, выда­че воен­ной и госу­дар­ствен­ной тай­ны, ква­ли­фи­ци­ру­е­мых, как изме­на родине.

— Под­су­ди­мый Его­ров, при­зна­е­те себя винов­ным в совер­ше­нии пере­чис­лен­ных пре­ступ­ле­ний? — спро­сил председатель.

При­знаю! — как-то неесте­ствен­но выкрик­ну­ла фигурка.

Рас­ска­жи­те суду о соде­ян­ных вами пре­ступ­ле­ни­ях. Голо­ва Его­ро­ва по-пти­чьи лег­ко заво­ро­ча­лась на тон­кой шее. Он мель­ком, в пер­вый раз погля­дел на зал и зачем-то хотел огля­нуть­ся назад, но сто­яв­ший поза­ди сол­дат поме­шал ему уви­деть то, что хотел Его­ров уви­деть. Васи­лию пока­за­лось, что. Его­ров хотел ещё раз в чем-то убе­дить­ся, и что это было где-то там, сза­ди, за кули­са­ми. Мно­гим в зале, из тех кто знал Его­ро­ва, вдруг почу­ди­лось, что огля­нув­шись так, он сей­час лихо рас­тя­нет баян, заве­дет свою люби­мую пес­ню «Соло­вьи, соло­вьи не буди­те сол­дат, пусть сол­да­ты немно­го поспят», потом посы­пет при­ба­ут­ка­ми, как быва­ло на при­ва­лах в при­фрон­то­вом лесу сыпал похо­жий на него Лукаш­ка Его­ров. Под Бре­стом все лукаш­ки­ны напар­ни­ки по эки­па­жу сго­ре­ли — один он выско­чил. Вто­рой танк подо­жгли под Кюстри­ном; спа­са­ясь от огня, Лукаш­ка на гла­зах диви­зи­он­но­го НП (Наблю­да­тель­ный Пункт — прим. авт) бро­сил танк в Одер, выплыл сам, а потом при­нял­ся нырять, пока не выта­щил ране­но­го лей­те­нан­та Зуро­ва. «Меня ни огонь, ни вода не берет!» — выжи­мая шта­ны, гово­рил тот Его­ров собрав­шим­ся за НП связ­ным. За спа­се­ние коман­ди­ра гeнepa­ла тогда Лукаш­ке звез­ду дaли.

Нача­ло рас­ска­за Васи­лий пропустил.

— … спра­ши­ваю нем­ца: где тут аме­ри­кан­цы? Он думал, я по делу како­му, слу­жеб­но­му, довел меня до угла и пока­зы­ва­ет — вон там их комен­да­ту­ра. Я ему — про­во­ди еще, а он — нет, боюсь. Чего ж ты боишь­ся, спра­ши­ваю? Аме­ри­кан­цев боюсь, гово­рит. Чем же они страш­ные? О, комрад, они свер­ху вро­де и люди, а толь­ко хуже зве­рей. Ну, думаю, лад­но. Навер­но, ты фашист, вот и боишь­ся… При­шел. Сидят двое, ноги на сто­ле и жуют — аме­ри­кан­цы все­гда рези­ну жуют, вро­де жвач­ки. Так и так, при­шел к вам. А ты кто такой? — спра­ши­ва­ют, попле­вы­вая. Отве­чаю: ваш союз­ник, к вам при­шел и, конеч­но, про­тив совет­ской вла­сти им вру. Так, гово­рят, про­хо­ди сюда. Смот­рю, а они меня в кутуз­ку воню­чую и на замок. Ну, вот… значит…

— Сколь­ко вас там продержали?

— Два дня.

— Кор­ми­ли? Как к вам относились?

— На вто­рой день есть так захо­те­лось, аж тош­нить ста­ло. Начал сту­чать — дай­те поесть, а они сме­ют­ся. Ниче­го, гово­рят, ты рус­ский — можешь и не поесть. Как же так, гово­рю, дай­те хоть хле­ба короч­ку. Ниче­го, казак, опять сме­ют­ся, у вас, у рус­ских, и пого­вор­ка такая есть — тер­пи, казак, ата­ма­ном будешь. К вече­ру при­хо­дят к две­ри чело­век шесть. Ну, Иван, гово­рят, как дела? Дай­те, гово­рю, хоть поку­рить, курить хочет­ся. Один доста­ет сига­ре­ту и про­тя­ги­ва­ет мне. Я толь­ко брать, а он назад. Что ж ты изде­ва­ешь­ся? — спра­ши­ваю его. А он мне: дам сига­ре­ту, если рус­скую спля­шешь нам. Ну, думаю, не дождешь­ся ты это­го, рыжий. Они сели про­тив две­ри и давай есть. Я отво­ра­чи­ва­юсь — есть-то хочет­ся. А они хоть бы что. Ну вот… значит…

— Так и не дали поесть?

— Нет, толь­ко, зна­чит, заба­ву при­ду­ма­ли; ста­ли мне кости, как соба­ке, кидать. Да всё в голо­ву норо­вят попасть. Ну, вот… значит…

— Зна­чит, толь­ко кости, как соба­ке, бросали?

— Да. А ушли, не вытер­пел я — стал кости грызть. Гры­зу, а сам пла­чу от обиды.

— Ну, а потом что было?

— На тре­тий день при­е­хал офи­цер, зако­ва­ли мне желе­зом руки и повез­ли. Я офи­це­ра спра­ши­ваю: за что вы это меня, как бан­ди­та, я ведь к вам по доб­рой воле при­шел? Там уви­дим, гово­рит. Ну, вот… зна­чит… при­вез­ли меня в какой-то лагерь и опять за решет­ку. Толь­ко тогда и дали балан­ды мис­ку да кусок сухо­го хлеба.

— Допра­ши­ва­ли вас?

— Офи­це­ры раз­ные вызы­ва­ли. Рас­спра­ши­ва­ли про часть какие, зна­чит, тан­ки, какие пуш­ки, кто. офи­це­ры, зна­чит, сколь­ко в Гер­ма­нии войск. Рас­ска­жешь, гово­рят, полу­чишь кусок шоко­ла­да. А чуть что не нра­вит­ся — раз дубин­кой по голо­ве. Я, зна­чит, всё, что знал, рас­ска­зал, думал — лег­че будет. Ну, вот… значит…

— А о заво­дах они спра­ши­ва­ли вас?

— Да, рас­спра­ши­ва­ли — какие в Совет­ском Сою­зе заво­ды и фаб­ри­ки зна­ешь? Я им — не знаю, мол, я толь­ко сер­жант. А они — не рас­ска­жешь, выда­дим назад. Ну, вот…

— А про кол­хо­зы спра­ши­ва­ли вас?

— Про кол­хо­зы? Да… Про Дон спра­ши­ва­ли, про Кубань… Какая зем­ля, что родит… Я им рас­ска­зы­вал, а они посме­и­ва­лись толь­ко. Хоро­шо, Иван, гово­рят, ско­ро мы к вам при­дем. Раз у вас такая хоро­шая зем­ля, так мы ваши горо­да с зем­лёй срав­ня­ем и всю рус­скую зем­лю одним полем сво­им сде­ла­ем. Ну, вот… Да и еще: что. вы, мол, рус­ские, укра­ин­цы и бело­ру­сы и осталь­ные, буде­те у нас, аме­ри­кан­цев, на план­та­ци­ях, вро­де негров. Ну, вот…

— А про жен­щин спра­ши­ва­ли вас?

— Про жен­щин? И про жен­щин спра­ши­ва­ли. Май­ор один, жир­ный такой, спра­ши­вал — какие у нас бабы? На какой манер? Худые или тол­стые? Я ему отве­чаю — раз­ные быва­ют. А он мне — ниче­го, когда домой поедешь, ска­жи мате­ри и сест­ре и всем бабам, чтоб встре­чать гото­ви­лись — аме­ри­ка­нец любит поесть и поспать хоро­шень­ко. Так, гово­рят, и ска­жи, чтоб ста­рые жен­щи­ны яйца и сме­та­ну гото­ви­ли, а моло­дые посте­ли помягче…

По залу про­шёл глу­хой гул. Его­ров быст­ро огля­нул­ся на зал и опять попы­тал­ся посмот­реть назад.

— А кто ещё к вам приходил?

— Да, раз­ные… раз­ные аме­ри­кан­цы с жена­ми и детьми при­хо­ди­ли… меня смот­реть. Смот­рят, лопо­чут по-сво­е­му, сме­ют­ся, вро­де я зверь какой. А одна, тол­стая, жена глав­но­го началь­ни­ка, даже стул поста­ви­ла про­тив решет­ки — жир­ная дюже, и доч­ку дер­жит при себе, чтоб не подо­шла — кусаюсь,
мол. Вот, так, значит…

— Так никто к вам и не отнес­ся хорошо?

— Ко мне? Один чело­век толь­ко пожа­лел — зна­чит, немец-убор­щик. Нет-нет кусок хле­ба под­бро­сит. Я у него спра­ши­вал — что это, аме­ри­кан­цы толь­ко к нам, рус­ским, так? Что ты, хло­пец, гово­рит, они и к нам, нем­цам, тоже так — изде­ва­ют­ся, за людей не при­зна­ют. С дру­ги­ми наро­да­ми у них один раз­го­вор — дубин­кой. По всей зоне без­об­раз­ни­ча­ют, гра­бят, наси­лу­ют, посме­ши­ща для себя устра­и­ва­ют. Едут на машине, уви­дят, где люди сто­ят, бро­сят несколь­ко сига­рет и рего­чут, как люди пол­за­ют и дерут­ся. Мы, гово­рят, побе­ди­те­ли. Мы, аме­ри­кан­цы, весь свет победим.

— Потом что было? Дали вам рабо­ту? — пере­бил председатель.

— Нет, когда, зна­чит, выда­ви­ли всё из меня, что им надо было, ска­за­ли, чтоб домой соби­рал­ся. Я испу­гал­ся, начал про­сить­ся, в ногах пол­зать. А они мне — зачем ты нам здесь, у нас сво­их без­ра­бот­ных неку­да девать. На, гово­рят, тебе за услу­гу шоко­лад­ку. И дали плит­ку шоко­ла­да. Что ж, вы, не выдер­жал я, изде­ва­е­тесь, что ли, надо мной? А ты ещё недо­во­лен, всы­пать ему! Отлу­пи­ли меня, зако­ва­ли в наруч­ни­ки и отвез­ли на границу.

Его­ров опять заво­ро­чал голо­вой, огля­ды­ва­ясь. Потом при­няв тиши­ну за ожи­да­ние про­дол­же­ния рас­ска­за, сказал:

— Зна­чит всё … как было…

Пред­се­да­тель пошеп­тал­ся с заседателями.

— Под­су­ди­мый, рас­ска­жи­те суду, что вас побу­ди­ло перей­ти границу?

Фигур­ка шевель­ну­лась и что-то сказала.

— Суду не слыш­но, гово­ри­те громче.

— Лег­кой жиз­ни искал…

— Дума­ли, что за пре­да­тель­ство вам предо­ста­вят жизнь без тру­да, без обя­зан­но­стей, в пьян­стве, сре­ди про­даж­ных жен­щин? — Его­ров мол­чал. — Нашли вы за гра­ни­цей такую жизнь? — Фигур­ка пока­ча­ла голо­вой. — Были ли вы хоть раз сыты за эти месяцы?

— Нет.

— Сколь­ко раз вас били?

— Несколь­ко раз…

— Кто, по-ваше­му, хуже отно­сит­ся к наше­му наро­ду и к нашей родине — аме­ри­кан­цы или наци­сты во вре­мя войны?

— Аме­ри­кан­цы, в тыся­чу раз хуже! — неесте­ствен­но выкрик­нул Егоров.

— Вас били, что­бы полу­чить сек­рет­ные дан­ные, или вы дава­ли их добровольно?

— Доб­ро­воль­но давал…

— За что же вас били?

— Да, так, как ско­ти­ну бьют… , — и слов­но что вспом­нив тороп­ли­во доба­вил: — Пото­му что рус­ский я.

— Что вам обе­ща­ли аме­ри­кан­цы за ваше предательство?

— Что они меня не вьщадут.

— А потом выда­ли всё-таки?

— Выда­ли.

— Под­су­ди­мый! — пред­се­да­тель сде­лал пау­зу, доста­вая какую-то бумаж­ку. — Что вы име­ли в виду, когда, после побе­га, при­сла­ли на имя заме­сти­те­ля коман­ди­ра диви­зии вот эту записку?

Его­ров быст­ро, затрав­лен­но посмот­рел на пред­се­да­те­ля и опять, уже настой­чи­во, стал огля­ды­вать­ся назад.

— Я вас спра­ши­ваю, подсудимый!

— От зло­сти это я… За то, что пять суток мне тогда дали…

— Вы угро­жа­ли в лице заме­сти­те­ля коман­ди­ра диви­зии совет­ской власти?

Его­ров молчал.

— Вы дума­ли, что вер­не­тесь с аме­ри­кан­ски­ми импе­ри­а­ли­ста­ми? Поче­му же они вас так встретили?

— Пото­му что рус­ский я.

— То есть измен­ник ли родине, враг ли совет­ской вла­сти — им всё равно?

— Раз не аме­ри­ка­нец, зна­чит быд­ло. Полу­чи­ли сек­ре­ты и пошел вон.

— Под­су­ди­мый, вы зна­ли, что изме­на родине, совер­шен­ная воен­но­слу­жа­щим, есть самое тяж­кое, самое позор­ное, самое гнус­ное зло­де­я­ние? Вы зна­ли, что за изме­ну родине под­ле­жат нака­за­нию не толь­ко сам измен­ник, но и совер­шен­но­лет­ние чле­ны семьи изменника?

Его­ров низ­ко накло­нил­ся над столом.

— Име­ют ли чле­ны суда вопро­сы к под­су­ди­мо­му? — спро­сил председатель.

— Ска­жи­те, зна­ли ли вы, что, давая при­ся­гу, воен­но­слу­жа­щий берет на себя обя­зан­ность стро­го хра­нить воен­ную и госу­дар­ствен­ную тай­ну? — спро­сил Дудко.

— Знал, — чуть слыш­но отве­тил Егоров.

— Зна­ли ли вы 36‑ю ста­тью ·бое­во­го уста­ва пехо­ты, где гово­рит­ся, что «ничто — в том чис­ле и угро­за смер­ти — не может заста­вить бой­ца Крас­ной армии в какой-либо мере выдать воен­ную тай­ну»? — спро­сил парторг.

Его­ров кив­нул голо­вой — всё рав­но, мол.

— Кому из сол­дат или офи­це­ров вы гово­ри­ли о замыш­ля­е­мом побеге?

— Нико­му! — крик­нул Егоров.

— Кому вы гово­ри­ли, что в Евро­пе жизнь луч­ше, чем у нас на родине?

Его­ров промолчал.

— Вас спра­ши­ва­ет суд! — про­го­во­рил председатель.

— Стар­шине Сапож­ни­ко­ву и стар­ше­му сер­жан­ту Бело­ву, — едва слыш­но отве­ти­ла фигур­ка и слов­но ещё умень­ши­лась в размере.

— Кому вы гово­ри­ли, что аме­ри­кан­цы хоро­шие ребята?

— Не помню.

Пред­се­да­тель спро­сил о чем-то чле­нов суда, каж­дый пока­чал головой.

— Сви­де­тель пол­ков­ник Гуди­мов! — вызвал председатель.

Пол­ков­ник под­твер­дил полу­че­ние пись­ма Его­ро­ва. Потом стар­ший сер­жант Яшин пока­зал, что в мае 45-ro года Его­ров хва­лил аме­ри­кан­цев. Стар­ши­на Сапож­ни­ков отри­цал, что Его­ров гово­рил ему, что жизнь в Евро­пе луч­ше. После пере­крест­но­го допро­са Сапож­ни­ков ска­зал, что не пом­нит. Стар­ше­го сер­жан­та Бело­ва не вызы­ва­ли — Белов осе­нью демобилизовался.

Васи­лий сидел в том же поло­же­нии, в каком его заста­ло нача­ло засе­да­ния. Сидел и видел на табу­ре­те не Его­ро­ва, а Федо­ра: «Под­су­ди­мый Панин, кому вы гово­ри­ли о замыш­ля­е­мом побе­ге?» И чужой, не Федо­ра, голос отвечал:
«Под­пол­ков­ни­ку Трухину».

— Под­су­ди­мый Его­ров, вам предо­став­ля­ет­ся послед­нее сло­во! — объ­явил пред­се­да­тель и тут же начал раз­го­ва­ри­вать с май­о­ром Дуд­ко, буд­то его не каса­лось, что ска­жет в сво­ем послед­нем сло­ве фигурка.

Его­ров встал, такой же сгорб­лен­ный, закру­тил голо­вой, несколь­ко раз посмот­рел на пред­се­да­те­ля, про­ся его вни­ма­ния, но пред­се­да­тель про­дол­жал разговаривать.

— Я… я чест­но сра­жал­ся за роди­ну… Я знаю, что я наде­лал… Про­шу толь­ко дать мне… , — фигур­ка вдруг выпря­ми­лась, ста­ла похо­жей на преж­не­го Лукаш­ку Его­ро­ва, и закри­ча­ла сквозь рыда­ние: — Этих гадов, этих аме­ри­кан­ских фаши­стов постре­лять, как пара­зи­тов! Если мне оста­ви­те жизнь! Буду одно­го ждать — когда при­дет вре­мя их стре­лять, как я уни­что­жал Фри­цов! — И боль­ше ска­зать не смог. Сто­ял и рыдал, выти­рая рука­вом гла­за. Лукаш­ка Его­ров — пер­вый весель­чак, Лукаш­ка Его­ров — запе­ва­ла и бая­нист — «меня ни огонь, ни вода не берет» — плакал.

Васи­лий перег­лот­нул и поко­сил­ся на соседа.

— Суд уда­ля­ет­ся на совещание.

Вокруг заше­ве­ли­лось, всё загу­де­ло. Его­ров пла­кал, поло­жив голо­ву на стол.

Вот тебе и аме­ри­кан­цы! — кто-то тихо ска­зал за спи­ной Василия.

— Союз­нич­ки, мать их… Посмот­ри, что они из него сделали.

— Так и надо, дурак, — «я ещё вер­нусь». Вот и вер­нул­ся, как соба­ка, — ска­зал дру­гой голос.

— Мать-то ждет, поди…

— Чего ждать-то? За него, пар­шив­ца, где-нибудь дохо­дить будет в лагере.

У Васи­лия мел­ко-мел­ко дро­жа­ла нога. Страх ледя­ной, мно­го­тон­ной тяже­стью при­да­вил к сиде­нью. То, что Фёдо­ра пой­ма­ют и выда­дут, теперь было неиз­беж­но. «Демо­би­ли­зо­вать­ся! Уехать… Спря­тать­ся! .. Белов демо­би­ли­зо­вал­ся и ему ниче­го не будет… » Поче­му-то вспом­ни­лось бро­шен­ное пись­мо — «ни одно­го пись­ма, ни одно­го!» И выхо­ди­ло: пока Фёдо­ра не пой­ма­ли, пока не выда­ли — демобилизоваться.

— Встать! Суд идет!

Вышли они бод­ро, с лица­ми толь­ко что хоро­шо пообе­дав­ших людей. Пред­се­да­тель даже не погля­дел на под­су­ди­мо­го. А тот при­сталь­но смот­рел на него. Пред­се­да­тель откаш­лял­ся, вытер очень белым плат­ком рот, потом — бри­тую голову.

— Това­ри­щи! Совет­ский пат­ри­о­тизм, горя­чая любовь совет­ских людей к родине, их готов­ность отдать ей свои спо­соб­но­сти, энер­гию и самую жизнь явля­ет­ся одной из самых могу­чих идей­ных сил наше­го наро­да. В сво­ем докла­де о 27-ой годов­щине Вели­кой Октябрь­ской Соци­а­ли­сти­че­ской Рево­лю­ции това­рищ Ста­лин ска­зал: «Тру­до­вые подви­ги совет­ских людей в тылу, рав­но как и немерк­ну­щие рат­ные подви­ги наших вои­нов на фронте» …

… На 18‑м съез­де ВКП(б) това­рищ Ста­лин предо­сте­ре­гал про­тив недо­оцен­ки «силы и зна­че­ния меха­низ­ма окру­жа­ю­щих нас бур­жу­аз­ных госу­дарств и их раз­ве­ды­ва­тель­ных орга­нов». Эти ука­за­ния това­ри­ща Ста­ли­на… Вот как надо пони­мать пре­ступ­ле­ние сидя­ще­го перед нами вра­га наро­да и измен­ни­ка, про­брав­ше­го­ся в ряды Воору­жен­ных Сил Совет­ско­го Сою­за! ..Он при­знал свою умыш­лен­ную вину. Не поис­ка­ми «лег­кой жиз­нью» он объ­явил свою изме­ну. В сво­ей гнус­ной запис­ке он гро­зил родине! Гро­зил пар­тии! Он, види­те ли, ошиб­ся в аме­ри­кан­цах! Он не верил сво­им коман­ди­рам, сво­им поли­ти­че­ским руко­во­ди­те­лям, что аме­ри­кан­цы толь­ко более гнус­ная раз­но­вид­ность фашиз­ма, расиз­ма, загни­ва­ю­ще­го капи­та­лиз­ма! Они исполь­зо­ва­ли пре­да­те­ля и выбро­си­ли… После раз­бо­ра сущ­но­сти и обсто­я­тельств дела под­су­ди­мо­го, объ­яв­ляю при­го­вор Воен­но­го Три­бу­на­ла 3‑ей удар­ной армии: — рас­смот­рев в откры­том судеб­ном засе­да­нии… при­го­во­рил: Его­ро­ва, Лукья­на Про­хо­ро­ви­ча… , — в тишине немыс­ли­мой при таком скоп­ле­нии людей пред­се­да­тель сде­лал пау­зу и гром­ко выкрик­нул — к каз­ни через повешение!

Общий взгляд всех сидя­щих в зале буд­то столк­нул фигур­ку. Его­ров секун­ду смот­рел на пред­се­да­те­ля, слов­но ожи­дая «но при­ни­мая во вни­ма­ние… », потом рыв­ком повер­нул­ся назад и, не най­дя чего-то, так же рыв­ком загнан­но­го вол­чон­ка обер­нул­ся к залу, и все уви­де­ли как открыл­ся его безгубый
рот. Но в пер­вом ряду гром­ко захло­па­ли, кон­вой­ные схва­ти­ли фигур­ку под руки и пово­лок­ли за кулисы.

— Брат­цы!! Они… — услы­ша­ли все сквозь аплодисменты.

Судьи под­ня­лись, и апло­дис­мен­ты, заглу­шая всё — недо­вы­крик­ну­тое Его­ро­вым, ужас совер­шен­но­го, страх каж­до­го из зри­те­лей, — запол­ни­ли зал. Сосед сле­ва бил в ладо­ши, слов­но отго­нял что-то от себя. Васи­лий уви­дел свои руки -
они сту­ча­ли друг о дру­га, неза­ви­си­мые от него. «С кем гово­ри­ли? — С под­пол­ков­ни­ком Тру­хи­ным… К каз­ни через повешение… »

— Раз­ре­ши­те прой­ти, това­рищ под­пол­ков­ник. — Сосед, лей­те­нант, гля­дел неви­дя­щи­ми глазами.

Бер­лин, нача­ло 1950‑х гг.

X

Саша застал Васи­лия на диване.

— Ужи­нать буде­те, това­рищ подполковник?

— Буду.

— А я вас видел.

— Где видел?

— Там, в клу­бе. Я у стен­ки сто­ял. Про­пал Лукаш­ка ни за понюх таба­ку. А заме­ти­ли, как он всё оборачивался?

— Куда оборачивался?

— Да назад. Там за кули­са­ми капи­тан Фили­мо­нов всё вре­мя сто­ял. Навер­но пообе­щал Лукаш­ке, что оста­вят в живых, если будет гово­рить, что приказали.

— Что говорить?

— Да ну, това­рищ под­пол­ков­ник, буд­то не пони­ма­е­те. Да чтоб аме­ри­кан­цев ругать. Для это­го и пока­за­тель­ный устроили.

— Его ж аме­ри­кан­цы выдали.

— Да кто его зна­ет, това­рищ под­пол­ков­ник. Тем­ное это дело. Ребя­та гово­рят, что Лукаш­ку уже месяц как выда­ли. Вот и обра­бо­та­ли в СМЕР­Ше. Кто-то видел: при­вез­ли его чистень­ко­го, в загра­нич­ном костю­ме. Это его до руч­ки уже у нас дове­ли… Может, и не повесят.

— Как это не пове­сят? — крик­нул, вска­ки­вая, Василий.

— При­го­вор обжа­ло­ва­нию не подлежит?

— Так это ж пока­за­тель­ный, това­рищ под­пол­ков­ник! По нотам разыг­ра­но. Я раз в кон­вое в насто­я­щем три­бу­на­ле был. Там тако­го митин­га не быва­ет, раз — и шлёп­ка. А тут театр! И пове­сить — летом указ был отме­нить воен­ные зако­ны — в газе­те читали…

— Что ты пони­ма­ешь! Для окку­па­ци­он­ных войск зако­ны воен­но­го вре­ме­ни остав­ле­ны… спе­ци­аль­ное ука­за­ние Вер­хов­но­го Суда было…

— Всё рав­но, това­рищ под­пол­ков­ник, — театр. Неда­ром, что на сцене устро­и­ли. Фили­мо­нов вро­де режис­се­ра или суф­ле­ра за сце­ной стоял.

— Ну, чего сто­ишь, тащи ужин!

Но за ужи­ном, после ста­ка­на вод­ки, испуг вер­нул­ся — раз союз­ни­ки выда­ют бег­ле­цов, то выда­дут и Федо­ра. А тогда? Демо­би­ли­зо­вать­ся, как Белов?

Саша про­бо­вал заговаривать:

— А чего это, това­рищ под­пол­ков­ник, аме­ри­кан­цы такие дура­ки? Помни­те, в 45-ом, когда встре­ти­лись с ними… Миро­вые пар­ни были. Тогда все гово­ри­ли, что в Евро­пе и в Аме­ри­ке жизнь луч­ше. А теперь Сапож­ни­ко­ву при­ши­ва­ют. А поче­му? На него СМЕРШ дав­но копа­ет. Теперь нашли повод…

Васи­лий посмот­рел на Сашу и в пер­вый раз за все годы поду­мал: а не завер­бо­вал ли Фили­мо­нов Саш­ку сле­дить за ним? Не выпы­ты­ва­ет ли у него Сашка?

— Вот что, парень, дуй-ка отсю­да, чтоб ноги здесь тво­ей не было.

Вро­де бы кар­тин­ка про элек­три­фи­ка­цию двух Гер­ма­ний (Запад­ной и Восточ­ной), а на деле анти-ГДРов­ская про­па­ган­да, 1952 год, ФРГ.

«Побег»

Те же раз­ва­ли­ны, тот же гру­зо­ви­чок со спя­щим шофе­ром в кабине, толь­ко теперь — из парад­но­го — всё было немно­го сдви­ну­то впра­во. Шаг­нув на тро­туар, уви­дел про­дол­же­ние — ухо­дя­щие пер­спек­ти­вы фаса­дов. Новиз­на ули­цы была и в этих двух пер­спек­ти­вах, и в огром­ном про­стран­стве весен­не­го неба над ними, и в необы­чай­ной подроб­ной брус­чат­ке мосто­вой с газет­ным листом на решет­ке водо­сто­ка. Но глав­ная новиз­на ули­цы заклю­ча­лась в плос­ко­сти стен с парад­ны­ми и окна­ми этой сто­ро­ны. Окна смот­ре­ли на него, и боль­ше всего
он боял­ся сей­час кри­ка фрау Эль­зы из окна каби­не­та. Тогда при­дет­ся бежать через мосто­вую мимо выска­ки­ва­ю­ще­го из каби­ны шофе­ра, по сле­жа­лым кир­пи­чам раз­ва­лин, мимо испу­ган­ных детей, а в спи­ну будет орать вся улица.

Спра­ва по мосто­вой, ему навстре­чу дви­га­лась тач­ка со скар­бом, за тач­кой шел ста­рик. Фёдор хотел повер­нуть нале­во, но там на углу раз­го­ва­ри­ва­ли две жен­щи­ны. Потом, мно­го лет спу­стя, он мог нари­со­вать и угол, и жен­щин, их сум­ки и даже цве­та их одеж­ды. И хотя угол, где они сто­я­ли, был бли­же, Фёдор пошел навстре­чу тач­ке — жен­ский крик все­гда прон­зи­тель­нее и при­зыв­нее. Шел, дер­жась бли­же к незна­ко­мой стене, вне поля зре­ния верх­них окон — за каж­дым жил потен­ци­аль­ный крик фрау Эльзы.

Шёл тороп­ли­вым шагом очень заня­то­го чело­ве­ка. Впер­вые за неде­лю шагал во всю ширь ног; муску­лы, рас­тя­ги­ва­ясь, при­ят­но пру­жи­ни­ли, как у тре­ни­ро­ван­но­го лег­ко­ат­ле­та после про­дол­жи­тель­но­го отды­ха. Фун­ке, навер­ное, уже дозво­нил­ся, и поли­цей­ские уже мча­лись на авто­мо­би­ле или мото­цик­ле. Но важ­но было дру­гое — с какой сто­ро­ны они выедут? Фёдор уже насти­гал угол, когда отту­да пока­зал­ся авто­мо­биль­ный ради­а­тор, успев выта­щить поло­ви­ну кузо­ва с перед­ним коле­сом. Сра­зу же захо­те­лось повер­нуть назад. Фёдор даже оста­но­вил­ся, ощу­пы­вая кар­ма­ны, тем самым пока­зы­вая ули­це и окнам, что забыл нуж­ную бума­гу, — но ради­а­тор пота­щил даль­ше: длин­ный спор­тив­ный БМВ с белой авто­мо­биль­ной шапоч­кой за стек­лом свер­нул и умчал­ся вдоль улицы.

С пере­сох­шим ртом, креп­ко дер­жась в кар­мане за руко­ят­ку писто­ле­та, Фёдор свер­нул за спа­си­тель­ный, един­ствен­ный в мире угол дома. Для убе­га­ю­ще­го в горо­де пер­вый угол, что лен­точ­ка фини­ша для бегу­на. Пер­вый угол он насти­га­ет гру­дью, серд­цем, инстинк­том — так рвет лен­точ­ку побе­ди­тель забе­га. Сле­ду­ю­щий угол он берет, как бегун, при­шед­ший к фини­шу вто­рым — рвет гру­дью уже несу­ще­ству­ю­щую лен­точ­ку. После­ду­ю­щие углы про­бе­га­ют­ся, как про­бе­га­ют чер­ту фини­ша те, кто занял в забе­ге тре­тье, чет­вер­тое, пятое места — по инер­ции, боль­ше ори­ен­ти­ру­ясь на судей.

С каж­дым углом наро­ду на ули­цах ста­но­ви­лось боль­ше. У Вуп­пы сел в под­вес­ной трам­вай. Высо­ко над реч­кой, вдоль уще­лья набе­реж­ных минут за два­дцать дое­хал до конеч­ной оста­нов­ки. Выхо­дя, с лест­ни­цы уви­дел, что поток шляп, голов, пле­чей вни­зу на тро­туа­ре омы­вал поли­цей­скую фураж­ку. Дей­ствуя пле­чом, стал сре­зать в сто­ро­ну и выплыл у газет­но­го киос­ка, за три мет­ра до поли­цей­ско­го. Мог ведь чело­век в послед­нюю мину­ту вспом­нить, что надо купить газе­ту! Взял первую с краю тощую газет­ку и про­тя­нул ста­ру­хе мар­ку — что­бы не спра­ши­вать цену: если вспом­нил о газе­те, то цену знать дол­жен. Ожи­дая сда­чу, уви­дел рас­пи­са­ние поез­дов. — Купил тоже.

Заго­ро­дясь от поли­цей­ско­го киос­ком, делая вид, что чита­ет газе­ту, пошёл даль­ше через ули­цу вдоль мерт­во­го про­стран­ства. Рас­пи­са­ние было с кар­той. Из Вуп­пер­та­ля поез­да ухо­ди­ли: на Дюс­сель­дорф, Эссен, Кельн, Кас­сель, Дорт­мунд, Бре­мен, Виль­хельм­с­ха­фен и Эмден. Куда? И сам отве­тил: «подаль­ше от гра­ни­цы». Это зна­чи­ло — на север, на запад и на юг. Но север не ·годил­ся: одна­жды кто-то из «Хозяй­ства Сид­не­ва» (Опе­р­от­дел при Цен­траль­ной бер­лин­ской комен­да­ту­ре — прим. авт) рас­ска­зы­вал о посыл­ке двух немец­ких ком­му­ни­стов с зада­ни­ем лик­ви­ди­ро­вать бег­ло­го пол­ков­ни­ка, скры­вав­ше­го­ся не то в Бре­мене, не то в Гам­бур­ге. Это было «про­тив», «за» — было море: забрать­ся в трюм и выехать из Гер­ма­нии. Но тут же поду­мал: «Без­гра­мот­но. Вре­ме­на Майн Рида про­шли — обна­ру­жат и выда­дут». А на запад? На запа­де была бель­гий­ская гра­ни­ца — пло­хо, как вся­кая гра­ни­ца. Кро­ме того, в Дюс­сель­дор­фе — англий­ский Карлсхорст: здеш­няя поли­ция даст знать, англи­чане «выжмут как лимон» и выда­дут (кто-то об англи­ча­нах так гово­рил в Бер­лине). Фран­цуз­ская зона? ещё в Бер­лине заме­тил: фран­цу­зы перед совет­ски­ми заис­ки­ва­ли. Оста­вал­ся Кёль­ни даль­ше в аме­ри­кан­скую зону. «Аме­ри­кан­цы хоро­шие ребя­та, на нас похо­жи» (тоже кто-то говорил).

Тол­пы, авто­мо­би­ли, повоз­ки, дет­ские коляс­ки; гуд­ки, смех, окри­ки — всё дви­га­лось, пет­ля­ло, заме­ши­вая про­стран­ство улиц и пло­ща­дей. И про­стран­ство сда­ва­лось, густе­ло, тем­не­ло, выкри­стал­ли­зо­вы­вая жел­тые сгуст­ки и звез­доч­ки элек­три­че­ско­го све­та. До «шпер­цайт» оста­ва­лось три часа трид­цать шесть минут.

Еще на фрон­те заме­тил, что обрат­ная реак­ция насту­па­ла с запоз­да­ни­ем: в опас­но­сти был зло спо­ко­ен и рас­чет­лив — про­ис­хо­див­шее дви­га­лось для него, как в замед­лен­ном кино, и толь­ко потом, когда всё кон­ча­лось, при­хо­дил испуг и рас­слаб­лен­ность. Так слу­чи­лось и сей­час. Спря­тал­ся в пер­вый ресто­ран. Пиво было водя­ни­стое, двух­гра­дус­ное. Первую круж­ку выпил не отры­ва­ясь, от вто­рой толь­ко отпил и стал раз­гля­ды­вать пиво на свет — из чего они его дела­ют? Сол­да­ты гово­ри­ли, что из камен­но­го угля. Хими­ки! Пере­счи­тал день­ги: сто девя­но­сто две мар­ки — три пач­ки сига­рет или кило­грамм мас­ла. ещё были швей­цар­ские часы, вод­опы­ле­не­про­ни­ца­е­мые, в Бер­лине запла­тил три тыся­чи. И всё. Весь налич­ный капи­тал фир­мы Панин и К‑о. Осталь­ной капи­тал состо­ял из обли­га­ций зай­ма Сво­бо­ды — купил на всё, что было в жизни.

Пер­вое, что нуж­но сде­лать — выбрать­ся из горо­да и, чем даль­ше, тем луч­ше. Заку­рил, стал, как бума­ги в пап­ке, про­ве­рять порт­фель: пара белья, нос­ки, плат­ки, поло­тен­це, брит­вен­ный при­бор, газе­та, рас­пи­са­ние. Орден­ская книж­ка за под­клад­кой сапо­га. Орде­на, завер­ну­тые в носо­вой пла­ток, — в кар­мане, писто­лет — в паль­то. И что сто­и­ло достать в Бер­лине немец­кие доку­мен­ты? Какую-нибудь «липу» на «гeppa Мил­ле­ра». А ведь Карл гово­рил. Чело­век без доку­мен­тов — мозг без череп­ной короб­ки. У совет­ско­го же чело­ве­ка доку­мен­ты — целый орган. Обиль­но пита­ясь справ­ка­ми, харак­те­ри­сти­ка­ми, пас­пор­та­ми, воен­ны­ми биле­та­ми, про­пус­ка­ми, тру­до­вы­ми книж­ка­ми, удо­сто­ве­ре­ни­я­ми Моп­ра, Осо­виа­хи­ма, «Дру­га детей», коман­ди­ро­воч­ны­ми, выпис­ка­ми из при­ка­зов, отмет­ка­ми о про­пис­ке, о месте рабо­ты, рож­де­ния, бра­ке, ком­со­моль­ски­ми, пар­тий­ны­ми, проф­со­юз­ны­ми биле­та­ми, член­ски­ми взно­са­ми, этот бумаж­ный орган за годы пяти­ле­ток раз­рос­ся чудо­вищ­но. Слу­чай­но забыл дома — сра­зу чув­ству­ешь отсут­ствие в кар­мане при­выч­ной тяже­сти. За вой­ну этот орган ещё раз­рос­ся: офи­цер­ские, сол­дат­ские, орден­ские книж­ки, коман­ди­ро­воч­ные пред­пи­са­ния, про­пус­ка на про­езд, про­пуск на авто­мо­биль, про­пуск на служ­бу, про­пуск в управ­ле­ние, удо­сто­ве­ре­ние на пра­во вожде­ния, пас­порт на авто­мо­биль, атте­стат на пита­ние, атте­стат на денеж­ное доволь­ствие, атте­стат! На веще­вое доволь­ствие, кар­точ­ки хлеб­ные, кар­точ­ки пром­то­вар­ные, кар­точ­ки продуктовые…

Что­бы не рас­пла­чи­вать­ся с хозя­и­ном у стой­ки, оста­вил на сто­ле мар­ку, хотя пиво сто­и­ло не боль­ше два­дца­ти пфе­ниrов. Ули­ца встре­ти­ла чер­но­той и вет­ром. Свер­нул в тем­ную, без еди­но­го огонь­ка ули­цу — сплошь руи­ны. Мир­ный житель по такой идти побо­ит­ся, и это дела­ло иду­ще­го подо­зри­тель­ным. Но поли­цей­ские тоже побо­ят­ся. По кар­те — с той сто­ро­ны было шос­се на Кельн. За желез­но­до­рож­ным полот­ном уви­дел шос­се. На пер­вой указ­ке сто­я­ло: «Кельн — 87 км.»

Рур­ские доро­ги, как ули­цы: посел­ки, посел­ки, горо­да, соеди­нен­ные пряж­ка­ми заво­дов — на одном заво­де рабо­та­ют жите­ли двух-трех горо­дов. Дви­же­ние — груп­пы, оди­ноч­ки, вело­си­пе­ды и ред­кие авто­мо­би­ли, боль­ше воен­ные, с англи­ча­на­ми. Воз­ле одно­го дома у осве­щен­ной сте­ны сто­ял при­сло­нен­ный вело­си­пед: сел и был таков! За три часа дале­ко уехал бы… Но заныл отре­зан­ный бумаж­ный орган: у вело­си­пе­дов — номе­ра, у вело­си­пе­ди­стов — удостоверения.

Цвет­ная видео­за­пись с вида­ми окку­пи­ро­ван­ной Гер­ма­нии 1947 года

Страш­ная мину­та при­шла нарас­та­ю­щим поза­ди рёвом мото­цик­ла. Сво­ра­чи­вать было позд­но. Шёл, слу­шая спи­ной, затыл­ком, кожей. Но мото­цикл, насти­гая, газа не сба­вил и про­нес­ся, обдав воз­ду­хом и брыз­га­ми. Уви­дел две поли­цей­ские спи­ны в пла­щах — одна в коляс­ке, дру­гая за рулем. А может быть, про­сто не заме­ти­ли? Захо­те­лось свер­нуть и искать про­се­лоч­ную доро­гу. На боль­шом пере­крест­ке, с лест­ни­ца­ми ука­зок по углам, под фона­рем, на свет­лом кру­гу сто­я­ли трое: муж­чи­на и две жен­щи­ны. У стол­ба лежа­ли пуза­тые рюк­за­ки. Все трое «голо­со­ва­ли» — каж­дый авто­мо­биль в сто­ро­ну Кель­на при­вет­ство­ва­ли при­выч­ным «хайль». Реше­ние при­шло по-чело­ве­че­ски: а, может, и мне попро­бо­вать? Оста­но­вил­ся мет­рах в трех от кру­га. В свет­лом кру­гу избран­ные при­вет­ство­ва­ли про­ез­жав­ших богов, недо­стой­ный сто­ял в тени.

Потом один из избран­ных сни­зо­шёл и приблизился.

— Нет ли у вас огонька?

Федор зажег спич­ку, закры­вая её от вет­ра, дал при­ку­рить. Ста­рая мок­рая шля­па, крас­ный вяза­ный шарф, замерз­шее лицо в седой щетине.

— Спа­си­бо… К поезду?

— Да, — ветер дул север­ный и нераз­го­вор­чи­вость была понятной.

— Пол­ча­са сто­им… Спа­си­бо. — Немец воз­вра­тил­ся в круг.

Не успел он дой­ти до спут­ниц как со сто­ро­ны Вуп­пер­та­ля пока­за­лись огни фар. Жен­щи­ны зама­ха­ли. Немец под­нял руку. Вос­поль­зо­вав­шись, Фёдор всту­пил в круг, заме­чая, что хоро­шее паль­то и новая шля­па eгo выделяют.

Видео­за­пись жиз­ни горо­да Wuppertal (ФРГ), 1940‑е гг.

Авто­мо­биль, пере­де­лан­ный по после­во­ен­ной моде из лег­ко­во­го, гру­зо­ви­чок зату­кал, затор­мо­зил. Опу­сти­лось стек­ло, вылез­ла и повис­ла на двер­це тол­стая рука и не ина­че, как вырос­ло из пле­ча уса­тое круг­лое лицо божества.

— В Кёльн?

— Да, пожа­луй­ста! хором отве­ти­ли жен­ские две трети.

— Ско­рей. Одна может ко мне. Надо торо­пить­ся — «шпер­цайт».

В каби­ну села в шляп­ке. В кузов полез­ла в бере­те. Под­са­жи­вая ее, Фёдор у само­го лица уви­дел креп­кую икру и при­пух­лость с ямоч­ка­ми под коле­ном. Подал рюк­за­ки. Вышло, буд­то вме­сте. Но та, в кабине, мог­ла ска­зать, что он из недо­стой­ных. Усе­лись на пол под каби­ну. Гру­зо­ви­чок зату­кал, что-то пере­хва­тил внут­ри себя и бой­ко побе­жал в тем­но­ту. Ветер подул рез­че. Ско­ро ста­ло так холод­но, что Федор, не стес­ня­ясь, при­жал­ся спи­ной к спут­ни­кам. «До Кёль­на — тем лучше».

По сто­ро­нам бежа­ла всё та же бес­ко­неч­ная рур­ская доро­га-ули­ца. Огни в окнах, ред­кие фона­ри, пре­ры­ва­лись тем­ны­ми гро­ма­ди­на­ми нера­бо­тав­ших заво­дов. Достал сига­ре­ты, мол­ча про­тя­нул сосе­дям. При­ку­ри­ва­ли от ero спич­ки, засло­няя ветер втро­ём. Лицо жен­щи­ны ока­за­лось моло­дым — лет трид­ца­ти. Гла­за — по-немец­ки, свет­лые — быст­ро взгля­ну­ли, но спич­ка погас­ла. Затя­ну­лась, про­яв­ляя в тем­но­те ост­рый кон­чик носа и круг­лый подбородок.

Ветер умуд­рял­ся дуть со всех сто­рон. Муж­ское пле­чо спра­ва ниче­го не гово­ри­ло; сле­ва, ее, поеживалось.

— Холод­но, … — ска­за­ла одно­му ему.

Федор понял: «Вот в шар­фе мне чужой и напрас­но ты мол­чишь». Про­ве­ряя, он при­жал­ся к её пле­чу, — ото­дви­ну­лась, но не от неrо, а от шар­фа, так что меж­ду ними осво­бо­ди­лось место. Фёдор подви­нул­ся. Oт холо­да и от того, что
это мог­ло зна­чить, тоже сказал:

— Холод­но, — и укрыл её полой сво­е­го паль­то. Руку с пле­ча не убрал.

Щеки их ока­за­лись рядом. Жен­щи­на не шеве­ли­лась и толь­ко чаще затя­ги­ва­лась; ого­нек сига­ре­ты теперь про­яв­лял улы­ба­ю­щий­ся уго­лок рта. Потом сказала:

— Бла­го­да­рю.

И это он понял: запоз­да­ние озна­ча­ло, что с момен­та, когда он укрыл её полой, до её «бла­го­да­рю» она дума­ла об одном и том же, имев­шем отно­ше­ние к нему, к его руке, к вет­ру, к остав­ше­му­ся в ночи перекрестку.

Фёдор щелч­ком кинул оку­рок — огнен­ный гла­зок поле­тел в тем­но­ту, от корот­ко­го замы­ка­ния с мок­рой зем­лей брыз­нул искра­ми и погас. Сосед­ка свой оку­рок поту­ши­ла о пол кузо­ва и поло­жи­ла за борт. И слов­но устра­и­ва­ясь удоб­ней, съе­ха­ла спи­ной по рюк­за­ку, оста­вив Фёдо­ра над собой — мол­ча­ли­вое «ну, вот… », полу­при­гла­ше­ние. Шарф спра­ва дре­мал, уткнув­шись в колени.

И Фёдор накло­нил­ся. Она гля­де­ла вбок, на бегу­щие за бор­том огни и напря­жен­но улыбалась.

— Теперь теплее?

Посмот­ре­ла, засме­я­лась гла­за­ми, кив­ну­ла. Он укрыл её дру­гой полой, забы­вая убрать и пра­вую руку.

Гру­зо­ви­чок под­бра­сы­ва­ло, рука, при­слу­ши­ва­ясь к мяг­кой теп­ло­те тела, ложи­лась всё тяже­лей, и хотя жен­щи­на опять гля­де­ла на огни, её дыха­ние, напря­жен­ность лица гово­ри­ли ему: «ну и что?».

Мед­лен­но, как берут сон­ных, про­су­нул руку меж­ду пуго­ви­ца­ми паль­то. Лас­ко­вым теп­лом встре­ти­ла шер­стя­ная коф­точ­ка. Пони­мая, что нель­зя, что дела­ет глу­пость — черт зна­ет поче­му! — стал накло­нять лицо к её лицу и, когда из поля зре­ния исчез берет и под­бо­ро­док и вся она пере­ста­ла дышать, мяг­ко при­жал­ся губа­ми к холод­но­му подат­ли­во­му рту…

Уха­бик застал у губ. Авто­мо­биль трях­ну­ло, зубы уда­ри­лись о зубы, и это отрез­ви­ло. Фёдор воро­ва­то огля­нул­ся. Шарф по-преж­не­му кле­вал в колени.

— Холод­но? — спро­сил Фёдор невы­шед­шим шёпо­том. Но холод­ная её ладонь закры­ла ему иску­сан­ный рот. И было в этом: не того сты­жусь, а слов — сло­ва в мире были о хле­бе, кар­то­фе­ле, доку­мен­тах, Гер­ма­нии. Жела­ние послед­ней, всё раз­ре­ша­ю­щей лас­ки, не поме­ща­ясь внут­ри, лез­ло в голо­ву: оста­но­вить маши­ну и слезть вме­сте? На всю ночь? На всё «что будет»? Выбро­сить сосе­да за борт? А она лежа­ла и жда­ла: ну, что же ты? ..

Пер­вый не выдер­жал авто­мо­биль­щик — хлоп­нул и стал тор­мо­зить. И ночь, сми­ло­сти­вив­шись, крикнула:

— Стой!

Жен­щи­на толк­ну­ла Фёдо­ра и, торо­пясь, ста­ла при­во­дить себя в поря­док. Гру­зо­ви­чок оста­но­вил­ся. Шарф, ухва­тив­шись за верх каби­ны, под­нял­ся на ноги. Федор, про­ко­ло­тый окри­ком, сидел, мгно­вен­но от все­го осво­бож­ден­ный. Вспом­нил про писто­лет. Выбра­сы­вать было позд­но. У ног сосе­да фанер­ная обив­ка каби­ны отста­ла. Фёдор едва втис­нул туда пистолет.

Подо­шел элек­три­че­ский фона­рик с поли­цей­ским. Силу­эт дру­го­го поли­цей­ско­го с вин­тов­кой, сто­ял в сто­роне, у мотоцикла.

«Ну, вот и всё … », — тупо поду­мал Федор. «Навер­ное те самые, что обо­гна­ли… Дурак, что не свер­нул… » Из каби­ны пода­ли доку­мен­ты. «Ска­жу, что немец, бежал из совет­ской зоны… »

— Ваши бума­ги? — к той, что сиде­ла в кабине.

Бор­мо­та­нье. Мол­ча­нье. Воз­вра­щая доку­мен­ты, поли­цей­ский ска­зал что-то дву­смыс­лен­ное. В кабине рассмеялись.

— Куда едете?

— Домой, в Кёльн. Торо­пим­ся до «шпер­цайт», — в тон поли­цей­ско­му отве­ти­ла в шляп­ке. — Сза­ди моя подру­га и знакомый.

Фона­рик загля­нул через борт. Ведо­мый спа­си­тель­ным инстинк­том, Фёдор успел обнять сосед­ку. Фона­рик уви­дел, как она его оттолк­ну­ла, и Фёдор глу­по улыб­нул­ся на свет, как если бы его заста­ли в углу с жен­щи­ной. Шоки­ро­ван­ный лучик про­бе­жал по ним и уста­вил­ся на шарф. Фёдор сошел за знакомого,
а шар­фу доста­лось поло­же­ние постороннего.

— Что это там у вас?

— Кар­то­фель…

Из тем­но­ты, из-под фона­ри­ка, про­тя­ну­лась рука в сером рука­ве, ощу­па­ла рюкзак.

— А там?

— Кар­то­фель и немно­го муки, — отве­ти­ла сосед­ка, и Фёдор услы­шал, что голос у неё картофельный.

Рука поли­цей­ско­го спря­та­лась. Фона­рик ещё раз бег­ло огля­дел кузов и потух.

— Хоро­шо, но торо­пи­тесь; не успе­е­те до «шпер­цайт» — задержат.

Поли­цей­ский ото­шел к напар­ни­ку, авто­мо­биль­чик бла­го­дар­но затораторил.

— Доб­рой ночи! — всё так­же игри­во крик­ну­ла из кабин­ки шляп­ка. Поли­цей­ские засме­я­лись и закри­ча­ли в ответ:

— Оста­вай­тесь, тогда и ночь будет доброй!

— Фёдор достал сига­ре­ты. Сосед­ка поправ­ля­ла рюк­зак. При­ку­ри­вая, видел, как дро­жа­ла спич­ка. В кабине смеялись.

— Рут, я испу­га­лась, что кар­тош­ка про­па­ла! Ты тоже? — крик­ну­ла шляпка.

— Я нет, они хоро­шие пар­ни, эти поли­цей­ские. Сла­ва Богу, что не было англичан.

Курил, глу­бо­ко затя­ги­ва­ясь. «Сошло. Впе­ред нау­ка… » Поко­сил­ся на сосед­ку. Та рас­ска­за­ла шар­фу о том, как в про­шлый раз англи­чане отня­ли у них десять кило­грамм кар­тош­ки. Неза­мет­но выта­щил писто­лет и швыр­нул за борт.
Опух­шие губы пло­хо дер­жа­ли сига­ре­ту. Вспом­нил афо­ризм май­о­ра Худя­ко­ва (схо­ро­ни­ли под Вар­ша­вой): «Когда лег­че все­го при­хлоп­нуть муху? Когда сидит на дру­гой. Так и с чело­ве­ком». Опять поду­мал: «Спро­си доку­мен­ты — и всё … » — при­шел испуг.

Стал слу­шать, что рас­ска­зы­вал шарф — у того тоже одна­жды отня­ли кар­тош­ку и кусок сала. И опять дул ветер холод­ный, про­мозг­лый, опять было тем­но. «Кёльн, а там куда?»

Сосед­ка кури­ла, ото­дви­нув­шись к бор­ту. «Пой­ду к ней… » и успокоился.

Видео­съём­ка Кёль­на, 1950‑е гг.

В Кёльн при­е­ха­ли за пол­ча­са до «шпер­цайт». Оста­но­ви­лись на каком-то углу. Хозя­и­ну надо было ехать куда-то в сто­ро­ну. Шар­фу тоже. Ста­ли выгру­жать­ся. Сни­мая её с бор­та, задер­жал на руках.

— Пожа­луй­ста, — ска­за­ла шопо­том, не гля­дя на Федора.

Пока жен­щи­ны про­ща­лись с тол­стя­ком, Фёдор пере­нес рюк­за­ки на тро­туар. Потом гру­зо­ви­чок зата­рах­тел, из каби­ны зама­ха­ла рука.

— Спа­си­бо, гepp Клюг­ге! — закри­ча­ли женщины.

Она подо­шла сама. Погля­дел в гла­за и сказал:

— Могу я помочь вам доне­сти домой вещи?

Тихо засме­я­лась, пока­ча­ла головой:

— Нет, я сама… Боль­шое спасибо.

Гру­зо­ви­чок с шар­фом в кузо­ве завер­нул за угол. Жен­щи­ны ста­ли наде­вать рюкзаки.

— Ну, все­го хоро­ше­го, — ска­за­ла в шляпке.

Федор сто­ял, и, не веря, гля­дел, как они пере­шли ули­цу, как шляп­ка обер­ну­лась. Он услы­шал смех, чужой и обидный.

Повер­нул­ся и зло. заша­гал вдоль сте­ны, мимо пустых глаз­ниц выжжен­ных вит­рин. Толь­ко теперь заме­тил, что накра­пы­вал дождь. По ули­це тороп­ли­во про­бе­га­ли послед­ние прохожие.

Оста­лось два­дцать минут, а идти было неку­да. Впе­ре­ди, по попе­реч­ной ули­це про­шел поли­цей­ский пат­руль и оби­да отсту­пи­ла перед опас­но­стью. Чер­ная ули­ца на краю ночи кон­ча­лась оди­но­ким, бес­при­ют­ным огонь­ком. Пол­квар­та­ла спра­ва зани­ма­ла гро­ма­ди­на сго­рев­ше­го зда­ния. На мок­ром тро­туа­ре крив­ля­лась тень. Пока шел, тень вытя­ги­ва­лась, туск­не­ла пока не про­па­ла. Огля­нул­ся — видеть его уже никто не мог — и полез в пер­вое окно. Про­би­ра­ясь нао­щупь сре­ди каких-то изуро­до­ван­ных балок по кучам кир­пи­чей, думал: «Про­ва­лишь­ся или сте­на обва­лит­ся — и никто нико­гда не узнает… »

Если в тем­но­те не смот­реть на пред­мет пря­мо, а несколь­ко в сто­ро­ну от него, то пред­мет виден. Видеть пря­мо меша­ет «соб­ствен­ный свет» глаз — в цен­тре поля зре­ния, от посто­ян­но­го раз­дра­же­ния днем, в тем­но­те вид­но свет­лое пят­но и, как бель­мо, меша­ет. Фёдор боко­вым зре­ни­ем заме­тил вход в подвал.

Ощу­пал ногой пло­щад­ку. Риск­нул зажечь спич­ку — сту­пень­ки в кир­пич­ном бое и шту­ка­тур­ке ухо­ди­ли вниз. Мед­лен­но, видя толь­ко пят­на «соб­ствен­но­го све­та», дер­жась за сте­ну, спу­стил­ся до сле­ду­ю­щей пло­щад­ки. Свер­ху пока­тил­ся потре­во­жен­ный кир­пич. С мину­ту сто­ял. При­слу­ши­ва­ясь, но, кро­ме уда­ров серд­ца, ниче­го не слы­шал. Зажег вто­рую спич­ку — нале­во амфи­ла­дой шли захлам­лен­ные бетон­ные поме­ще­ния. Запом­нив направ­ле­ние про­хо­дов, пошел, спо­ты­ка­ясь о кир­пи­чи, и когда заблу­дил­ся, зажег тре­тью спич­ку. Заго­ра­жи­вая её ладо­ня­ми, успел дой­ти до ком­на­ты с ржа­вым кот­лом в углу. Здесь было суше и каза­лось теп­лее. Чет­вёр­тая спич­ка поз­во­ли­ла набрать тря­пья и при­хва­тить обло­мок дос­ки. В тем­но­те усел­ся за кот­лом, под­ло­жив под себя тря­пье; дос­ку и порт­фель под­су­нул под спи­ну — к стене. Цифер­блат на часах высве­чи­вал ров­но десять.

«Для чего ты хотел её про­во­дить? Нет, это-то понят­но, а дру­гое? Ведь было и дру­гое. Наде­ял­ся заце­пить­ся, при­стро­ить­ся? Лежал бы ты сей­час в чистой посте­ли под пери­ной, она моет­ся в ван­ной и сей­час при­дет к тебе. Но глав­ное не то, глав­ное, что зав­тра проснул­ся бы в теп­ле, в защит­ной короб­ке стен и потол­ка, и не было бы ни дождя, ни поли­цей­ских пат­ру­лей… А то, что в авто­мо­би­ле? Бег­ство, това­рищ, бег­ство. Ведь от неё кар­тош­кой пахнет… »

Раз­го­вор со сво­им «я» пере­шёл в мно­го­то­чие малень­ких кар­ти­нок — мень­ше, мень­ше, дож­де­вой кап­лей, и — в сон.

Лил дождь. Ста­рый раз­би­тый Кёльн лежал в ночи. Золо­тая булав­ка фона­ря на чер­ных, мок­рых лох­мо­тьях ули­цы све­ти­ла, сиг­на­ли­зи­руя, что под гро­ма­ди­ной сго­рев­ше­го уни­вер­ма­га Хёр­ти, в под­ва­ле за ржа­вым холод­ным кот­лом спал, поло­жив щеку на коле­но, чело­век и, у это­го чело­ве­ка в кар­мане, завёр­ну­тые в гряз­ный пла­ток, орде­на Лени­на, Бое­во­го Зна­ме­ни, Крас­ной Звезды…


 

Десять знаковых альбомов советской электроники

Совет­ский Союз после 1920‑х годов нель­зя назвать местом, иде­аль­ным для созда­ния «новой» музы­ки. И элек­трон­ной музы­ки это каса­ет­ся тоже. Да, были и Лев Тер­мен, и Евге­ний Шол­по, и Евге­ний Мур­зин — но всё это боль­ше каса­лось инстру­мен­та­рия и идей, а не соб­ствен­но музы­ки. Поэто­му слож­но ждать от совет­ских музы­кан­тов про­ры­вов — осо­бен­но в поп-музы­ке. Сво­их Kraftwerk или Silver Apples у нас не было.

Но под­бор­ку пла­сти­нок всё же сде­лать уда­лось. Пред­став­ля­ем десять аль­бо­мов совет­ской элек­трон­ной музыки.


«Танцевальная музыка», Ансамбль ЭМИ п/у Вячеслава Мещерина, 1956 год

Ансамбль ЭМИ мог бы стать совет­ским The Radiophonic Workshop BBC, но не стал. Несмот­ря на оби­лие «элек­трон­ных музы­каль­ных инстру­мен­тов» (в первую оче­редь раз­но­об­раз­ных элек­тро­ор­га­нов) даже для кон­ца 1950‑х гг. он зани­мал­ся абсо­лют­но фор­мат­ной совет­ской музы­кой с валь­са­ми и поль­ка­ми, а вовсе не иссле­до­ва­ни­ем новых территорий.

Нель­зя ска­зать, что ансамбль Меще­ри­на как-то серьёз­но повли­ял на раз­ви­тие имен­но элек­трон­ной музы­ки в СССР. В кон­це кон­цов, в нача­ле 1960‑х гг. уже нача­ли появ­лять­ся пер­вые по-насто­я­ще­му «син­те­за­тор­ные» рабо­ты, а не про­сто филар­мо­ни­че­ские меще­рин­ские опу­сы. Поль­ка, сыг­ран­ная на элек­тро­ба­яне, оста­ёт­ся поль­кой. Но во мно­гом ансамбль стал про­то­ти­пом более позд­них совет­ских ВИА — во вся­ком слу­чае, в части мак­си­маль­но лако­нич­но­го и обез­жи­рен­но­го исполь­зо­ва­ния элек­тро­ги­тар и органов.


«Музыкальное приношение», 1971 год

Здесь мож­но раз­ме­стить и более ран­ние экс­пе­ри­мен­ты с син­те­за­то­ром АНС. Но «Поток» Шнит­ке — одна из самых извест­ных вещей совет­ско­го ака­де­ми­че­ско­го аван­гар­да, так что пусть будет эта пла­стин­ка где, поми­мо Шнит­ке есть ещё и Губай­дул­ли­на, и Дени­сов, и Арте­мьев, и Булошкин.

АНС, на кото­ром напи­сан «Поток» и про­чие ком­по­зи­ции с «При­но­ше­ния» — самый извест­ный совет­ский син­те­за­тор. Он не копи­ро­вал запад­ные нара­бот­ки, а пред­ла­гал ори­ги­наль­ную архи­тек­ту­ру и интер­фейс: на нём нель­зя играть как на обыч­ном кла­ви­а­тур­ном или модуль­ном аппа­ра­те, вме­сто это­го ком­по­зи­тор дол­жен про­ца­ра­пы­вать вся­кие узо­ры на спе­ци­аль­ных стек­лян­ных пла­сти­нах. Зву­чит кру­то, но на прак­ти­ке полу­чи­лось, что почти все дела­ют на нём что-то око­ло­эм­би­ент­ное или око­ло­ной­зо­вое. «Музы­каль­ное при­но­ше­ние» нахо­дит­ся в этом же поле акту­аль­ной для шести­де­ся­тых сонор­ной музы­ки, на пике музы­каль­но­го про­грес­са — вме­сте с ком­по­зи­ци­я­ми, напри­мер, Лиге­ти и Пендерецкого.


Саундтрек к фильму «Солярис», Эдуард Артемьев, 1972 год

Для созда­ния это­го саунд­тре­ка тоже вовсю исполь­зо­вал­ся АНС. Но здесь Арте­мьев при­ме­нил уже немно­го дру­гой под­ход: глав­ным для него ста­ло сов­ме­ще­ние син­те­за­то­ра с «при­род­ны­ми» зву­ка­ми и сим­фо­ни­че­ским оркестром.

Полу­чи­лось мас­штаб­ное полот­но, где кон­крет­ная музы­ка соеди­ня­ет­ся с музы­кой сонор­ной и бароч­ной, а ком­по­зи­тор­ское ремес­ло — с ремеслом саунд­про­дю­се­ра. Вме­сте это пред­вос­хи­ща­ет дости­же­ния куда более моло­дой экс­пе­ри­мен­таль­ной элек­тро­ни­ки 1980–1990‑х годов.



«Метаморфозы», Эдуард Артемьев, 1980 год

В отли­чие от преды­ду­ще­го пунк­та, этот слож­но назвать зна­ко­вым для элек­трон­ной музы­ки в целом. Switched-on Bach, постро­ен­ный по тако­му же прин­ци­пу — обыг­рать клас­си­ку на син­те­за­то­ре — был выпу­щен за 12 лет до «Мета­мор­фоз». Вот и тут: Дебюс­си, Бах, Мон­тевер­ди плюс пароч­ка автор­ских ком­по­зи­ций в виде бону­са сыг­ра­ны на крайне пафос­ном син­те­за­то­ре EMS Synthi 100. Мож­но даже назвать «Мета­мор­фо­зы» его боль­шой демоверсией.

Но вме­сте с «Зоди­а­ком» (о кото­ром ниже) этот аль­бом делал рабо­ту по попу­ля­ри­за­ции элек­трон­ной музы­ки: она в нача­ле вось­ми­де­ся­тых ста­но­ви­лась мейн­стри­мом в СССР.


Disco Alliance, Zodiac, 1980 год

Zodiac — инте­рес­ный при­мер совет­ской груп­пы-эпи­го­на, допу­щен­ной до широ­ких масс. Если мно­го­чис­лен­ные само­де­я­тель­ные копи­ро­ва­те­ли каких-нибудь Led Zeppelin так и оста­лись в исто­рии, то к латыш­ско­му спейс-року офи­ци­аль­ные музы­каль­ные струк­ту­ры ока­за­лись более лояльными.

На пла­стин­ке мы най­дём эда­кий домо­тка­ный вари­ант груп­пы Space, толь­ко более кустар­но сыг­ран­ный и све­дён­ный: стринг-син­те­за­то­ры, пате­ти­че­ские гар­мо­нии, «кос­ми­че­ские» тре­мо­ли­ру­ю­щие зву­ки. В прин­ци­пе, мож­но даже при­нять за совре­мен­ный сови­ет­вейв — и мно­гие сови­ет­вейв-музы­кан­ты уве­рен­но назы­ва­ют Zodiac сво­и­ми вдохновителями.


Саундтрек к мультфильму «Тайна третьей планеты», Александр Зацепин, 1981 год

«Тай­на тре­тьей пла­не­ты» — очень важ­ный источ­ник пост­со­вет­ской носталь­гии, носталь­гии по буду­ще­му, кото­ро­го не слу­чи­лось. И музы­ка Заце­пи­на уже тоже не вос­при­ни­ма­ет­ся в отры­ве от этой ностальгии.

Тех­ни­че­ски это — ну, ска­жем так, как буд­то в аран­жи­ров­ки и гар­мо­нии ВИА доба­ви­ли немно­го син­те­за­то­ров. То есть по под­хо­ду Заце­пин в саунд­тре­ке к «Тайне тре­тьей пла­не­ты» не дале­ко ушёл от того, чем зани­мал­ся ансамбль ЭМИ. Но ведь рабо­та­ет: пси­хо­де­лич­ные гита­ры под 1960‑е гг., син­то­вое пиу-пиу, «щемя­щие» гар­мо­нии. Буду­щее-в-про­шед­шем, по кото­ро­му хочет­ся горевать.


«Банановые острова», Юрий Чернавский и Владимир Матецкий, 1983 год

Аль­бом, вокруг кото­ро­го сло­жи­лась своя мифо­ло­гия и на кото­ром мож­но изу­чать жанр «офи­ци­оз­ные совет­ские музы­кан­ты зад­ним чис­лом жалу­ют­ся на притеснения».

Ну в самом деле: при­знан­ные и облас­кан­ные госу­дар­ством поп-музы­кан­ты реши­ли при­ду­мать мод­ной музыч­ки, запи­са­ли всё это на «Поли­му­ге», «Гиб­со­нах» и «Фен­де­рах», а потом тра­ви­ли бай­ки про непри­знан­ность и запре­щён­ность. И ещё жало­ва­лись, мол, «Поли­муг» чинить надо было. В этом смыс­ле «Бана­но­вые ост­ро­ва», конеч­но, один из глав­ных образ­чи­ков совет­ско­го лице­ме­рия, где «высо­кий про­фес­си­о­на­лизм» сытых филар­мо­ни­че­ских музы­кан­тов соче­та­ет­ся с их жела­ни­ем пока­зать себя ух каки­ми бунтарями.

С дру­гой сто­ро­ны, это вправ­ду один из пер­вых элек­трон­ных DIY-аль­бо­мов в СССР, более или менее акту­аль­но зву­ча­щий (музы­ку-то авто­ры слу­ша­ли совре­мен­ную), ну и пес­ня в «Ассу» попа­ла. Культ, как ни крути.


«Ритмическая гимнастика», Ансамбль под управлением В. Осинского, 1984 год

Пла­стин­ка, ни на что в своё вре­мя не пре­тен­до­вав­шая, но выра­зив­шая весь дух элек­трон­ной музы­ки СССР на гра­ни­це пере­строй­ки. «Руки на пояс, полу­при­се­да­ния с пово­ро­та­ми туло­ви­ща… ииии вле­во! впра­во!», — при­зы­ва­ет голос, пара­док­саль­ным обра­зом объ­еди­ня­ю­щий робо­ти­зи­ро­ван­ность со сла­до­страст­ны­ми инто­на­ци­я­ми тех­но­кра­ти­че­ской уто­пии на пике раз­ви­тия. И всё это под эда­кий при­по­п­со­ван­ный полу-Kraftwerk, раз­ве что испор­чен­ный эст­рад­но-при­джа­зо­ван­ны­ми соля­ка­ми на синтезаторах.


«Танцы по видео», Биоконструктор, 1987 год

Одна из пер­вых попу­ток созда­ния «рус­ско­го Depeche mode». Син­ти-поп зву­ча­ние и наив­но-поучи­тель­ные пес­ни про слож­но­сти НТР, зави­си­мость от теле­ви­зо­ра и бетон­ный рай. Прав­да, для оте­че­ствен­но­го пост-пан­ка и смеж­ных жан­ров все­гда были харак­тер­ны эти крайне серьёз­ные интонации.

Через несколь­ко лет родив­ша­я­ся на оскол­ках «Био­кон­струк­то­ра» груп­па «Тех­но­ло­гия» выве­дет рус­ский мрач­ный син­ти-поп на новый уро­вень каче­ства и при­зна­ния. Но, к сожа­ле­нию, рас­пла­тить­ся за это при­дёт­ся окон­ча­тель­но выхо­ло­щен­ным зву­ком и туро­вым чёсом по стране. К успе­ху пришли.


«Лёгкое дело холод», Стук Бамбука в XI часов, 1991 год

Самый извест­ный аль­бом «ижев­ской вол­ны» — и при этом обхо­дя­щий­ся без оче­вид­ных оте­че­ствен­ных пред­ше­ствен­ни­ков и остав­ший­ся без оче­вид­ных после­до­ва­те­лей, суще­ству­ю­щий более или менее сам по себе.

Фор­маль­но по тегам тут, конеч­но, мож­но было бы при­тя­нуть трип-хоп, эмби­ент, дарквейв и мно­го чего еще: тону­щие в ревер­бе­ра­ции син­те­за­то­ры, полу­шеп­чу­щий вокал, мини­ма­ли­стич­ные рит­мы. Но это и не трип-хоп, и не эмби­ент и так далее. Про­то­хон­то­ло­ги­че­ская само­дель­ная музы­ка, напи­сан­ная и выпу­щен­ная на изле­те суще­ство­ва­ния целой стра­ны — на несколь­ко шагов впе­ре­ди и сбо­ку основ­ных музы­каль­ных путей.


Читай­те так­же «Рус­ский брит-поп. 10 аль­бо­мов».

VATNIKSTAN выпустил мемуары медиамагната дореволюционной России Станислава Проппера

Воспоминания владельца «Биржевых ведомостей» о ключевых событиях в России рубежа XIX–XX веков.

VATNIKSTAN участвует в московском «ТОЛК ФЕСТ: Солидарность без границ»

Интерактивная выставка, выступления артистов, лекции, буккроссинговая библиотека, книжная ярмарка и специальные гости

VATNIKSTAN выпускает мемуары медиамагната дореволюционной России Станислава Проппера

VATNIKSTAN готовит к публикации книгу «То, что не попало в печать» Станислава Максимилиановича Проппера — одного из ведущих деятелей отечественной прессы конца XIX — начала XX веков, издателя популярной газеты «Биржевые...

Вышел комикс о Егоре Летове и Янке Дягилевой

Независимое издательство Alpaca выпустило графический роман «Егор и Яна. Печаль моя светла» о лидере группы «Гражданская оборона» Егоре Летове, певице и поэтессе Янке Дягилевой, их отношениях и творческих поисках....