Начало 1918 года. Большевики теснят Войско Донское и вот-вот займут Новочеркасск. После гибели атамана Каледина его заместитель Митрофан Богушевский призывает казаков отступить в степь. Но согласятся ли с ним новые атаманы?
Читайте в новом рассказе Сергея Петрова из цикла о революции и гражданской войне на Дону.
И свет, струившийся из люстр и настенных плафонов, и золото погон вместе с ослепительной белизной воротничков господ в штатском — всё это тускнело, едва не тонуло во мраке, что вваливался с улицы в высокие окна Областного правления.
Мелко и часто барабанила в стёкла снежная крупа, бесновался ветер. «Пора!» — тихо, но скрипуче восклицали окна, и это слышалось всем, сидящим в этом зале.
Умирал их Новочеркасск. Умирало их прошлое. Сквозь моросящую круговерть, пожирающую улицы и площади, дома и памятники, деревья и столбы, внутренним взором каждого просматривалась лишь одна перспектива — степь.
Новочеркасск, 1910‑е годы
Но они не хотели её. Для них, городских жителей, родная степь была чужой. Она представлялась бескрайней пустыней, грозящей, как воронка, вобрать в себя их всех, вместе с любимым Новочеркасском и самыми светлыми воспоминаниями.
Малый круг молчал. С трибуны доносилось привычное воркование.
— …Одиннадцать месяцев тому назад, господа, я имел счастье, а может быть и несчастие, поверить, что казачество ещё не умерло, что оно ещё не сослужило свою историческую службу… И теперь за эту веру мне, похоже, придётся поплатиться…
Выступал Митрофан Петрович Богаевский. Но это был уже не тот Богаевский, а похожий голосом дублёр. «Подменили», — в первые же секунды выступления прошелестело по рядам. Митрофан Петрович был лыс. Беспощадный цирюльник выбрил его радикально — ни волос, ни усов, только аккуратные брови.
— …Большевики… новые люди, взявшиеся управлять государственным кораблём. Никто их не знал… Первое знакомство состоялось с ними на московском совещании. Поехал туда Атаман, послушал, вернулся и сказал: «Сволочь»… Так и сказал…
У сидевшего в президиуме Назарова непроизвольно дёрнулись плечи. Судя по напыщенности фраз и лирическим отступлениям, Богаевский собирался говорить долго. Это раздражало Анатолия Михайловича, и, чтобы скрыть раздражение, он принялся массировать свою крепкую, воловью шею.
— …29 января Алексей Максимович позвал меня к себе… Как день был сумрачен, так и Алексей Максимович…
Да. Роковой день. Атаманский дворец, спонтанное заседание Войскового правительства. Одна телеграмма от Корнилова, другая от Алексеева, гонцы.
«Положение становится удручающим!» — вопили телеграммы. Гонцы или вторили им, наперебой сыпали словами, что, верно, не уместились в телеграммах: «почти в кольце Ростов», «вот-вот зайдёт Сиверс», «со стороны Царицына движется какой-то сброд под командованием некогда вашего хорунжия Автономова», «нет сил», «придётся бросать Дон», «уйдёмте на Кубань, вместе…»
— …какие грустные были глаза у Войскового Атамана… Он смотрел на телеграммы и не видел их…
Журчащий ручеёк, а не речь. Воспоминания о том, как расписался в собственном бессилии Каледин. И как они, члены Войскового правительства, поспешили поддержать его в этом решении, спешно заявив о собственной отставке.
— …на Дону должны править другие, решили мы… Но кто? — потрясал ладонями над бритой головой Богаевский. — Передадим власть Городской думе? Стали обсуждать… Алексей Максимович ходил нетерпеливо, как будто спешил куда-то… и невдомёк нам было, что спешил он навстречу своей смерти… Быстрее говорите, господа. Время не ждёт. От болтовни Россия погибла…
Сидевший по правую руку от Назарова генерал Попов, приземистый, плотный, почти колобок, тоже начинал терять спокойствие. Ещё бы… При всём трагичном величии набили оскомину эти слова. Уже неделю кочуют они из одного газетного номера в другой, а Митрофан их всем в головы вбивает, в пятый-десятый раз. Будто учитель.
— …Атаман ушёл в свою комнату… Члены Войскового правительства продолжили совещаться… Выстрел… Суета, крики, беготня, труп с окровавленной грудью на кровати, плач Марии Петровны: «Aleхis! Aleхis! Как ты мог?» — что там ещё причитала эта несчастная женщина…
Богаевский перевёл дыхание, стащил с носа пенсне.
— Господа… Мне тяжело говорить об Алексее Максимовиче. Я сжился с ним. Я полюбил его. Я нашёл в нём своего отца…
Назаров ещё раз ощупал взглядом профиль и бритый затылок оратора.
Его озарило. То было неприятное, угрюмое озарение — Богаевский изменился не только внешне. Не долгие речи Донского Златоуста, не внезапно бритая голова, а именно внутреннее преображение — вот что было ужасно в нём.
Анатолий Михайлович Назаров
…Назаров вспомнил апрель 1917-го, Казачий съезд. Богаевский сидел в президиуме, внешне спокойный, но взор пылал ярчайшим костром. Великолепный историк, он создавал новую историю казачества у всех на глазах. «Старая власть ушла… Россия изменилась, и нам нужна своя власть… Войсковой круг… Самоуправление… Истинная демократия».
Как гудел тогда тот зал! Но Митрофан лихо управлялся с ним. В президиум сыпались записки. Богаевский их шустро собирал, складывал в колоды, чуть ли не тасуя. «Карточный шулер», — с улыбкой подумал тогда о нём Анатолий Михайлович, но в этом не было осуждения — скорее, наоборот, он испытывал восторг. Донской элите, всей этой разношёрстной пастве — и военной, и гражданской — нужен был пастырь, способный объяснить новые реалии спокойно и убедительно. Митрофан этим качествам соответствовал. Он, а не Каледин, тонкой, но твёрдой рукою вёл Донской корабль по этому бушующему, непредсказуемому морю новой российской политики. Сколько раз Каледин хотел уйти? Как только ему предложили избраться в атаманы, тогда уже отнекивался. Но Богаевский убедил его, и тот взялся за атаманский пернач.
Август 1917-го. Телеграмма Керенского, сполох Голубова: Каледин — мятежник! Контрреволюционер! Арестовать! Удар чуть не сразил тогда боевого генерала. Ведь то, что произошло, было форменным хамством. И снова выручил Богаевский. «Суд» над Атаманом — блестяще! С Дона выдачи нет! Головы сложим за любимого атамана… И с Петроградом договорился он, Богаевский, и после крови в Ростове отставку Войскового правительства с немедленным переизбранием провернул тоже он — гений политического лавирования, Златоуст Митрофан. А паритет со съездом иногороднего населения? А создание Объединённого правительства?
«Так почему же сейчас, — внутренне бушевал Назаров, — почему именно сейчас, когда Малый круг доверил мне быть новым Войсковым Атаманом, а Попову — Походным, ты поёшь эти тоскливые песни?»
Генерал Попов, умница Пётр Харитонович, родил на днях разумнейший план. Он предложил спасти около двух тысяч боеспособных офицеров, юнкеров, казаков, ценности, эвакуировать столицу в Константиновскую, укрыться, быть может, на какое-то время в зимовниках Сальских степей, сохранить боевую силу!
А не далее как вчера начальник контрразведки передал ему донесение. Не донесение даже — сюрприз, палочка-выручалочка! Теперь уже в голове Назарова вызревал план, дающий шанс спутать карты противника и основательно изменить положение сил на фронте. Но для того, чтобы реализовать его, нужна была не столько стратегия военная, сколько политическая и психологическая. Нужен был Митрофан.
…Богаевский тяжело вздохнул.
— Большевики… Большевики — это страшно… Считаю себя обязанным сказать Кругу, почему я сбрил усы и обрил голову. Новочеркасск будет занят, вы это понимаете… И кому-кому, а мне, как ближайшему сотруднику Алексея Максимовича, точно идти на плаху… Спасайте Дон. Не всё ещё потеряно. Будущее казачества — впереди…
Назаров и Попов недоумённо переглянулись. Эти слова звучали каким-то издевательством. Вы тут обороняйтесь, отступайте, наступайте, что хотите делайте, но спасайте Дон, моё же дело — сторона. Я обрил голову и хочу исчезнуть, чтобы не узнали, не поймали, не казнили — вот что это всё значило. И ещё больше, в который раз обоих генералов удивило то, как отреагировал зал.
Пётр Попов
Ни одного возмущённого взгляда, ни одной презрительной ухмылки, сплошная тоска в глазах. Они сидели, как застывшие мумии, не шевелясь, в последний раз загипнотизированные его воркованием.
Воркование стихло. Перестала бить в стёкла снежная крупа, прекратился ветер, густо и ровно опускались на донскую землю белые хлопья. Митрофан Петрович уходил, сутулясь, мягкие шаги по ковровой дорожке. Члены Малого круга провожали его всё теми же тоскливыми взглядами. Они смотрели на него, как благородные гимназисты смотрят на любимого педагога, что не просто учил, но отдавал сердце. И вот теперь он покидает класс. Повинуясь каким-то неотложным и серьёзным жизненным изменениям, уезжает. Детям тяжело. Будет, конечно, другой учитель. Но вот такого — ласкового и справедливого, оттого любимого безмерно — не будет больше никогда.
— Перерыв, господа, — глухо прозвучало в зале.
2
— …Да хоть тысячу записок пусть пришлёт ваш Голубов…
Богаевский нервными движениями выгребал из ящиков стола бумаги, фотографии, газеты. Что-то он складывал в саквояж, ненужное с остервенением комкал, и кучами бумажных камней сыпалось это ненужное в корзину, падало с тихими хлопками на лакированный паркет.
— …блажь…
Атаманы стояли крепко, как вбитые сваи. Оба тяжело сопящие, с красными от недосыпания глазами, они глядели на него свирепо, и в какой-то момент в голове у Митрофана Петровича мелькнула мысль, что они не просто стоят, а загораживают путь. Сделай он шаг в сторону двери — не выпустят, затолкают обратно.
«Что им нужно от меня теперь?»
Он видел себя в отражении настенного зеркала. Какая это глупость — побриться наголо. Какая чушь, трусость.
…Агеев долго смеялся, когда увидел его таким.
«Конспирация не твой конёк, Митрофан, ей-богу! Товарищи, может, тебя и не узнают сразу, но остановят обязательно… Ты на затравленного профессора похож, который решил отомстить всей кафедре. Только отомстить не словом учёного, а динамитом!»
Некогда спокойный взгляд его стал паническим. Спокойствие он излучал теперь лишь в одном случае — когда выступал. Но в последнее время выступать доводилось всё реже, Богаевский преимущественно молчал и дёргался. Роба душевнобольного пошла бы ему сейчас куда больше, чем чёрный сюртук.
…В одном из ящиков обнаружились калмыцкие чётки. Память напомнила звук их щелканья. Бадьма. Вспомнилась его исполненная буддистского спокойствия улыбка.
«Так ты больше похож на калмыка».
Может, и похож.
Бадьма сказал, что в калмыцких селениях можно укрыться надёжно. Можно какое-то время переждать, а там видно будет, куда дальше деться.
Когда они втроём обсуждали это, никто уже не ассоциировал себя с Войсковым правительством. И никому не могло прийти в голову почему-то, что их планы и планы новых атаманов совпадут.
С одной стороны, в походе, который предлагал Попов, не было ничего дурного. Напротив, в нём даже угадывалось что-то величественное и знаковое: сняться всем вместе, уйти… как некрасовцы, наследие одной из трагедий. Но вот с другой — и Богаевский, и его друзья упускали шанс затеряться. Среди двух тысяч степных беглецов, сделать это было уже невозможно.
«Хорошо, — рассуждал Митрофан Петрович, — мы принимаем их вариант. Иначе останемся в донской истории крысами, убежавшими с тонущего корабля… Но дальше? И я, и Бадьма, и Павел считаем дело проигранным. Назаров и Попов — нет. Они готовы, как видно, барахтаться и собираются это делать до последнего вздоха».
Это пугало. Ему не удастся стать обычным беглецом. Генералы не собираются ограничиваться просто эвакуацией, у них военно-политические авантюры. И ладно бы новые попытки договориться с Корниловым и Алексеевым. Но Голубов?
Недавно по городу пронеслась весть: прислал записку. В ней говорилось, что он наступает на Новочеркасск и предлагает сдаться.
О чём они собираются договориться с ним? И причём здесь он, отставной Митрофан Петрович?
— …блажь господа, бла-ажь, — повторил Богаевский, — Голубов гарантирует оградить город от грабежей и разрушений, а нам обещает неприкосновенность? Вы сами себя слышите?
С усилием пыхтя, Митрофан Петрович стал управляться с замками саквояжа.
— Нет, господа, нет… Меня вовлекать во всё это не стоит. Я на данный момент отработанный материал… Всё… Хватит… Утомился… А насчёт Голубова я вам ещё раз скажу — не верьте… Нет никакого смысла посылать к нему парламентёров…
— Он через два дня может быть здесь, — резко прервал его Попов, — мы не успеем осуществить эвакуацию…
— Так поторопитесь! Позаботьтесь на всякий случай об обороне! Дайте ему бой у какого-нибудь хутора, остановите его на несколько часов! А одновременно с этим, вернее, прямо сейчас — направьте переговорщиков к советскому командованию! От них зависит успех операции, а не от Голубова. С ними нужно толковать о неприкосновенности…
Последние слова Богаевский произнёс настолько вызывающе, что лицо Петра Харитоновича мгновенно залило краской, а пальцы чуть не пронзили ткань генеральского кителя.
— Вы… да вы …
Ему захотелось разразиться проклятиями. Хотелось сказать про то, что со своим казаком проще договориться, чем с «жидами-комиссарами» и про возмутительный цинизм вкупе с недальновидностью тоже. Что это значит — дать бой у хутора? Это же людские потери! В такой-то момент, когда им для боёв в будущем дорога жизнь каждого офицера, каждого казака!
Тяжело дыша, Походный Атаман упёрся кулаками в стол, но Назаров положил ему тяжёлую руку на плечо, давая понять: «Молчи».
— Митрофан Петрович, — веско произнёс он, — мы не собираемся идти на поводу у Голубова…
— Вот как?
— Да‑с. Первая цель наших переговоров — остановить его наступление, дабы спокойно уйти отсюда самим. Вторая — попытаться переманить его на нашу сторону…
Оставив саквояж в покое, Богаевский обрушился на стул.
«С какой стати?! — изумился он. — Что за сумасшедшие фантазии?»
Лица генералов, мгновением ранее строгие, засияли лукавыми улыбками. Попов уселся в кресло, широко расставив ноги. Назаров уверенно продолжал:
— Контрразведка радует нас обнадёживающими сведениями. Отряд Голубова постепенно проникается анархией. После боя под Глубокой у них участились митинги. Перед каждым новым сражением происходит обсуждение: участвовать в сражении или нет… Голубову пока удаётся вести их за собой, убеждать. И чтобы быть ближе к своим воинам, он уже не рассуждает о контрреволюции, риторика советская сменилась казачьей… По всей видимости, он ожидал от большевиков какой-то важной должности, но увы… Подтёлков! На эту фигуру советская власть делает ставку, а не на него …
— Казачья риторика, анархия, — мягко перебил его Богаевский, — это, конечно, даёт надежду на то, что голубовцы выйдут из-под контроля большевиков. Но это робкая, очень робкая надежда. И она не означает обращения их, скажем так, в нашу веру.
— Поначалу — да. Но потом, если их уговорит наш Донской Златоуст…
Улыбка Войскового Атамана сделалась ещё шире, и он извлёк из подмышки папку. Это была тоненькая папка, обычная папочка с надписью «ДЪЛО».
— Здесь находится то, что поможет нам достичь первой цели, Митрофан Петрович… Наша контрразведка задержала одного рабочего… Тот оказался связным… Он иногда передавал советскому командованию донесения их агента… Агент в ноябре-декабре 1917-го работал в Новочеркасске. После — исчез, потом появился вновь… Связной не выдержал задушевных бесед с нашими офицерами. Агент теперь в наших руках…
Назаров положил папку перед Богаевским и, заложив руки за спину, отправился бродить по кабинету.
— Митрофан Петрович! — голос его раздавался то из одного угла, то из другого. — Будь это какой-то другой агент, обычный, я бы не стал вести с вами разговоров и надеяться на ваши советы… Но они нужны нам. Зачем? Отвечу.
Назаров прекратил хождения и застыл у шкафа. Ещё чуть-чуть, и тень — то место, где любил сидеть Бадьма. Но погружаться в неё новый Войсковой Атаман не собирался.
— Во-первых, агент тесно связан с Голубовым. А во-вторых, этот человек известен и вам… И думаю, что небезынтересен …
Богаевский негромко постучал костяшкой среднего пальца по столу.
— Ребусы какие-то. Нельзя проще, господа? И покороче…
— А ты, Митрофанушка, — бесцеремонно влез в разговор Попов, — папочку-то… посмотри…
Сгорая от гнева (хамлюга, подумалось ему, а не генерал), Богаевский отодвинул в сторону саквояж и притянул папку.
«Какие, к чертям, агенты?! Какие тонкие подходы могут быть, когда бежать надо, да так, чтобы пятки сверкали?!» Гнев переполнял его.
…Митрофан Петрович ожидал увидеть всё, что угодно: приказ Антонова-Овсеенко о своём расстреле, очередную фальшивую исповедь Голубова или вообще пустоту, как насмешку над собой со стороны генералов…
Однако то, что обнаружилось внутри этой проклятой папки, заставило его оторопеть окончательно и в сотый раз обозвать свою бритость уродством.
С небольшой, на днях, похоже, изготовленной фотографии, на Богаевского смотрели те самые глаза, от небесной красоты которых он в своей прошлой жизни чуть не потерял голову.
Бой у Горбатого моста на Пресне. Художник Константин Савицкий. 1905 год
Совсем скоро проект VATNIKSTAN представит премьеру документального фильма о декабрьском восстании 1905 года в Москве и столкновениях в районе Пресни. Одним из консультантов ленты стал Константин Макаров — исследователь студенческого движения и Первой российской революции.
Алексей Киреенко попросил историка рассказать о кризисе начала ХХ века — борьбе демократов за законность и университетскую автономию, полицейском насилии и солдатских расправах, радикализме студентов и угрозе гражданской войны.
— Часто о России Николая II говорят как о державе ускоренной модернизации, приводя в доказательство показатели выплавки чугуна и другую статистику «до 1914 года». В то же время жители империи не были довольны происходящим в стране. Что вызывало протест у подданных и почему власть не умела грамотно реагировать на проблемы?
— Николай II стремился сохранить консервативный курс отца и не желал проводить социальные и политические реформы. Страна тем временем погрузилась в череду экономических кризисов, в тяжёлом положении находились пролетариат и крестьянство. В интеллигентской среде росли оппозиционные настроения: образованные люди требовали реформ и либерализации законодательства. Всё это привело к глубочайшему политическому кризису. Поражение в Русско-японской войне только усугубило его, авторитет власти резко упал. При этом Николай II считал, что подавляющая часть народа поддерживает его, а волнения организует незначительная часть смутьянов, инородцев и швейцарских эмигрантов-революционеров.
Константин Макаров на заседании научного общества в РГПУ
Многим была видна неспособность самодержавия эффективно управлять страной. Бюрократический аппарат был неповоротлив. Зачастую чиновников в провинции просто не хватало. Представления сановников-бюрократов в Петербурге о народе, которым они управляют, были весьма приблизительны. Империя, при всей жёсткой вертикали власти и полицейском надзоре, была недостаточно управляема.
Не существовало единого аппарата, министры подчинялись непосредственно императору, а не главе правительства. Назревал конфликт между чиновничеством и общественными организациями — например, профессионалами, работавшими в земствах. Сложившимся порядком вещей были недовольны как низы народа, так и значительная часть просвещённого общества. Неудачная война на Дальнем Востоке и массовое движение столичного пролетариата ускорили взрыв.
— Какая общественная сила стала основной для протестов ХХ века и Первой русской революции?
— Важна консолидация нескольких сил. Конечно, очень важную роль играли рабочие, в том числе железнодорожники, парализовавшие страну забастовкой в октябре 1905 года и восставшие в декабре. Но роль интеллигентов — профессиональных революционеров, представителей общественных организаций и учащихся тоже важна: они агитировали в пролетарской среде и фактически организовали её. Союз интеллигенции и пролетариата создал силу, которая заставила императора и правительство пойти на уступки.
Масштабные крестьянские волнения показали необходимость кардинальных аграрных реформ. Армия, в отличие от 1917 года, в Первую российскую революцию проявила себя слабо и осталась на стороне власти. Но восстания на флоте стали важным и опасным сигналом для властей.
— Вы часто пишете о революционном студенчестве. Что толкало студентов на протест и насколько весом их вклад в революцию?
— В среде российской учащейся молодёжи были очень популярны демократические и социалистические идеи — это было тогда ещё и очень модно. Марксизм как научное течение был популярен, радикализм народников тоже. Либерализм поколения их отцов привлекал молодёжь значительно меньше.
Демонстрация студентов у здания Петербургского университета. Октябрь 1905 года
Конечно, радикальные идеи преобразования общества захватили не всех. Но очень многие студенты и курсистки сочувствовали им. Не стоит забывать о максимализме и эмоциональности, свойственном людям в этом возрасте. Недаром эсеры пополняли ряды террористических организаций прежде всего за счёт молодёжи, в том числе и учащейся. Идеализм, амбиции, жажда власти, желание изменить страну к лучшему и войти в историю освободителями народа вели их к действиям.
— Преподаватели поддерживали студенческий протест? Каковы были настроения в среде профессуры?
— С 1884 года в России действовал консервативный университетский устав, который запрещал какие-либо студенческие организации. Жёсткий гимназический режим, чрезмерная опека инспекции и столкновения с полицией радикализировали студентов. При этом учащиеся ощущали себя единой корпорацией, что сплачивало массовое протестное движение. Три всероссийских студенческих забастовки, проходившие с 1899 по 1902 год, тому яркое свидетельство.
В Санкт-Петербурге и Москве сохранялось влияние либеральной профессуры, которая в целом сочувствовала оппозиционным взглядам учеников. Особенно сильно это проявилось в 1905 году. Преподаватели требовали либерализации университетского устава, законодательного закрепления автономии вузов от государства и реформирования всего строя. Конечно, на этом пути они смыкались с протестным движением студентов, видели в протестующих излишне радикальных, но союзников.
— Пыталась ли власть поставить эту тенденцию под контроль?
Если говорить о надзоре, уже сам устав 1884 года стал реакцией на студенческие волнения 1870‑х и народовольческий террор. В среде студентов работало много осведомителей полиции, охранные отделения получали актуальную информацию о действиях подполья. Когда ситуация выходила из-под контроля, учащихся арестовывали, высылали или исключали из университетов. Активно работала инспекция вузов, выявляя зачинщиков сходок и волнений — информация о них передавалась попечителю учебного округа, который мог исключить особо активных протестующих.
В 1903 году студенческое движение пошло на спад. Это было связано и с умеренными реформами министра Петра Ванновского, и с полицейскими репрессиями, и с усталостью студенчества от радикальных, подчас очень жёстких методов борьбы вождей протеста. Но относительное затишье длилось недолго: поражения Русско-японской войны вновь радикализировали молодёжь накануне 1905 года.
Министр просвещения Пётр Ванновский. 1902 год
— Как самоорганизовывались студенты, как действовали в условиях давления полиции?
— Ещё со времён Александра III в вузах, несмотря на запрет властей, действовали различные землячества и союзы взаимопомощи студентов. Фактически они становились подпольным «парламентом» для учащихся. Во главе их обычно оказывались люди социалистических взглядов, которые становились лидерами студенческого протеста.
Власти подвергали подполье регулярным арестам — «ликвидациям», как тогда говорили. Но рос и опыт забастовщиков, навыки их конспиративной работы становились более эффективными. Подпольные кружки быстро регенерировались: если лидера арестовывали, на его место приходили заместители, которые продолжали борьбу. Студенты разработали правила поведения на допросах, чтобы следствие получало как можно меньше признательных показаний. Даже в тюрьмах изобретали новые формы общения и обмена информацией — арестанты перестукивались специальным шифром.
— Декабрьские события 1905-го на Красной Пресне считаются ключевыми для революции. С чем это связано?
— Даже не сам штурм Пресни, а в целом Декабрьское вооружённое восстание в Москве. Считается, что этот период был «высшим подъёмом революции». Корнями это уходит в ленинскую концепцию: апогеем революции является вооружённое восстание народа.
Бой у Горбатого моста на Пресне. Художник Константин Савицкий. 1905 год
Стачки осени 1905 года были подготовкой такого восстания, а затем уже началось вооружённое противостояние с городскими боями, баррикадами и захватом опорных пунктов. Поражение восстания означало спад революции и её гибель. Затем эта концепция, конечно, перешла в советскую научную литературу.
Но, на мой взгляд, вообще все события с октября по начало 1906 года являются важными и ключевыми. События осени, издание манифеста 17 октября 1905 года в той же мере предопределили изменение самодержавного строя. Свергнуть режим не удалось, но начались хотя и противоречивые, но кардинальные трансформации в обществе.
— Главным успехом революции 1905 года считают появление Государственной Думы. Как это повлияло на политическую ситуацию?
— Одним из главных, безусловно. Империя вступила в недолгий, но яркий период парламентаризма. В стране появились партии, легальная оппозиция. Бюрократии приходилось считаться с ней и даже вступать в переговоры.
Парламент ограничивал власть Николая II. Но при этом император мог распустить Думу. В значительной мере именно конфликт законодательной и исполнительной власти привёл к успеху Февральского восстания 1917 года в Петрограде.
Зал заседаний в Таврическом дворце
В 1905 году появилась публичная политика как таковая, был дан сильный толчок формированию гражданского общества. Появились новые политические организации и союзы. Пусть с трудностями и преградами, но возникла независимая печать. Изменились принципы цензуры — предварительная была отменена. Санкции против СМИ теперь следовали в судебном порядке уже после публикации.
— Подавляя протесты, власти действовали чрезвычайными методами. Вы часто пишете о судебных делах против чиновников и офицеров, попытках призвать их к ответу за чрезмерно жестокие действия. Удавалось ли наказать виновных по закону?
— В условиях, когда император мог законно помиловать даже осуждённого представителя власти, исполнителей редко привлекали к реальной ответственности. После событий «Кровавого воскресенья» некоторых полицейских офицеров, командовавших избиением обыкновенных студентов на улицах столицы, осудили за превышение полномочий. Если у несчастных студентов находились свидетели, офицера признавали виновным, если нет — санкций не следовало. И, к сожалению, я не знаю, какие меры потом применяли к ним.
Кровавое воскресенье. Художник Владимир Маковский. 1907 год
Привлечь участников карательных экспедиций было практически невозможно, хотя адвокат Лисицын делал такие попытки в разные годы. По сословным нормам того времени офицеров армии мог осудить только военный трибунал. А командование совсем не хотело привлекать членов собственной корпорации к суду. Резонанс в прессе ему тоже был не нужен — это подорвало бы авторитет армии. При этом в ходе карательных экспедиций — если не считать событий на Московско-Казанской железной дороге — худо-бедно соблюдались нормы законодательства. Действовало хоть и ускоренное военно-полевое, но всё же судопроизводство. После победы Февральской революции участников экспедиций тоже не привлекали — к тому времени истёк срок давности.
— Насколько значимой для волнений начала ХХ века была идея закона, который власти призваны соблюдать наравне с подданными?
— Идеи прав и свободы человека были очень важны для либеральной и демократической части общества, противостоящей самодержавию. Закрепить эти ценности в законодательстве было для либералов важнейшей задачей. Во время студенческих волнений 1899 года, когда толпу столичных универсантов избила конная полиция, именно защита неприкосновенности личности играла ключевую роль в протесте. Студенты и часть преподавателей потребовали расследовать действия полиции и наказать тех, кто, по их мнению, превысил закон.
Массовая расправа над бунтовщиками. Художник Генри Пейджет
Борьба за гражданские свободы была очень мощной на протяжении почти всего 1905 года и консолидировала оппозицию. Её итогом и стал манифест 17 октября. Многие представители бюрократии, конечно, стремились удобно обойти законы, вырванные революцией. Например, перлюстрация писем — тайное вскрытие частной переписки — до 1905 года была абсолютно законной, хоть и секретной. После 1905 года всё это продолжалось, но было уже совершенно незаконным.
При подавлении восстаний также были случаи, когда формальную букву закона игнорировали. Так, в ходе карательной экспедиции полковника Римана на Московско-Казанской железной дороге солдаты казнили людей по спискам жандармерии. Причём без всякого, пускай и военно-полевого, суда. Характерно также, что император лично помиловал убийц либерального депутата Михаила Герценштейна, осуждённых финским судом. Законы, выработанные в 1905 и начале 1906 года, вошли в противоречие с задачей подавления революционного движения. Это предопределило ужесточение режима при Столыпине.
Карательная экспедиция Семёновского полка на станции Люберцы. С картины Владислава Лещинского
— Император, очевидно, был в курсе происходящего и одобрял все жестокости — но знали ли об этом подданные? Известная резолюция Николая II о латвийском городе Туккум — царь был недоволен тем, что бунтующих жителей не расстреливали, — оставлена на документе внутреннего пользования.
— Вооружённое восстание подданных или противоправное многотысячное движение, такое как шествие 9 января 1905 года к императорской резиденции, должно решительно подавляться силой оружия, фактически по законам военного времени.
Резолюция по поводу Туккума — не единственное свидетельство жёсткой позиции Николая II. В записях члена Государственного совета Александра Будберга упоминается мнение императора о крестьянах, громивших дворянские имения. Николай II считал: там, где это произошло, крестьянские хутора надо обыскивать, а пойманных с оружием — расстреливать. Император понимал, что будет много невинных жертв, но считал, что обстановка требовала самых суровых мер.
Баррикады на Пресне. Художник Иван Владимиров. 1906 год
Рядовые подданные, боюсь, могли узнать о такой позиции императора только из революционных листовок, устной пропаганды и слухов — в тенденциозной интерпретации врагов самодержавия. Основной массив достоверной информации опубликовали только после Февральской революции. В 1905 году обычные люди видели лишь действия представителей власти, выступавших от имени императора. Но я не уверен, что Николай мог знать обо всех жестокостях нижних чинов — и тем более одобрять. Однако они действовали против его врагов — одно это могло оправдать их в глазах царя.
— И о чём такая позиция (о Туккуме) свидетельствует: что царь плохо понимал специфику происходящего? Или, наоборот, он слишком хорошо её понимал и стремился перехватить инициативу?
— Думаю, что последнее. Он осознавал катастрофичность происходящего для всего строя и старался подавить восстания жёстко, но эффективно. Я не считаю Николая II мягкотелым и безвольным человеком. Он мог быть решительным и суровым правителем.
— События революции 1905 года известны историкам прежде всего по полицейским отчётам, либо по политизированным источникам. И те и другие по определению тенденциозны. Вряд ли полицейские и солдаты напишут, что первыми спровоцировали протестующих или вообще открыли огонь без причины. Как историку восстановить достоверную картину происходящего и какие здесь есть ограничения?
— Конечно, к любому источнику надо относиться с подозрением, стараться перепроверить его. К сожалению, бывают ситуации, когда о каком-то факте мы знаем только из одного источника информации, а в других материалах он не упоминается. Приходится ссылаться на этот единственный источник — но всегда надо учитывать, что он может быть неточным или недостоверным. В идеале надо показать объёмную перспективу происходящего с опорой на несколько источников.
Сани для баррикад. Художник Ричард Кейтон Вудвиль
Документы органов власти дают более полную картину, а их трактовки часто различаются — иногда в деталях, а иногда кардинально. Материалы полиции могут не совпадать со взглядом военных на одни и те же события. Документы прокуратуры тоже часто трактуют события по-своему. Безусловно, такие источники не составляли под копирку из какого-то единого центра. Даже если представители различных ведомств занимали единую антиреволюционную позицию, содержание их документов могло различаться.
Сопоставление таких источников выявляет общее и различное. Например, документы железнодорожной жандармерии дополняют материалы, написанные офицерами Семёновского полка, участвовавших в карательной экспедиции на Московско-Казанской железной дороге в декабре 1905 года. Даже отчёты нескольких офицеров одного и того же подразделения могут различаться в деталях. Если один и тот же факт описан в материалах различных ведомств, маловероятно, что он был придуман — скорее всего, перед нами достоверная информация.
Личные источники — письма, дневники и воспоминания — дополняют уже имеющиеся документы. Чем больше материалов использует историк, сталкивая их в «перекрёстном допросе», тем более объёмная и достоверная картина предстаёт перед ним. И тем точнее будет его анализ.
Фрагмент диорамы из историко-мемориального музея «Красная Пресня»
Не по всем событиям или деталям произошедшего мы находим достаточно информации — в этом главные ограничения для науки. Тогда историку надо решить, доверять или нет имеющимся источникам. Готов ли он делать выводы на этой основе, полностью или с оговорками. Это бывает непросто. Может показаться, что перед нами достоверный источник, а в будущем выяснится, что он ложный. Критический подход, сомнения, стремление уйти от личных симпатий и антипатий, поиск новых документов очень важны.
— Как полицейские и солдаты оправдывали собственные действия для самих себя и для общества?
— Прежде всего тем, что они выполняли приказы командования, подавляли бунт врагов самодержавия и императора. В декабре 1905 года офицеры и солдаты Москвы фактически ощущали себя как на войне. И часто вели себя соответствующе: «внутреннего врага» необходимо было победить во чтобы то ни стало. Отбить всякое желание восставать снова. Цена человеческой жизни в таких условиях предельно снижается.
Командир Семёновского полка полковник Георгий Мин в 1906 году писал московскому генерал-губернатору Фёдору Дубасову: «Все мы жили убеждением, что никто причастный к мятежу не должен быть пощажён». Подозрительного прохожего, который путался в показаниях, могли не просто арестовать, а вывести на лёд Москвы-реки и расстрелять. Именно это случилось со студентом Александром Моисеевым, убитым семёновцами. На мой взгляд, лучше было бы передать арестованного в охранное отделение для проверки.
Волнения ноября 1905 года в Москве
Известен случай, когда полицейские во время московского восстания стреляли с каланчи по людям на улице. Они могли оправдывать это борьбой с восставшими. Но на деле, как говорилось в полицейском отчёте, занимались этим «для удовольствия, ради спорта».
Я уже говорил, что после 9 января 1905 года полицейские и казаки Санкт-Петербурга могли напасть на студентов только из-за их учебной формы. Для нижних чинов студент был синонимом бунтовщика. Позже офицеры полиции оправдывали эти избиения революционной агитацией, которую учащиеся якобы вели на улицах. На деле полицейские нападали на обычных людей, не занимавшихся политикой.
— Можно ли сказать, что события 1905–1907 годов сплотили общество?
— Думаю, что о сплочении нельзя говорить. 1905 год показал определённое единство демократической части общества, людей, желавших преобразований. Их натиск на самодержавие привёл к изданию манифеста 17 октября. Но к концу осени этот либерально-революционный блок фактически распался.
Выборы в первую Думу 26 марта 1906 года в Москве
Ход Русско-японской войны также не способствовал единству общества. Первая русская революция — это череда конфликтов, столкновения интересов разных социальных групп. Произошли национальные столкновения и страшные погромы 1905 года — в Баку, Одессе, Казани.
Противоречия ширились и внутри каждого слоя: в рабочей и крестьянской среде, на флоте, в университетских аудиториях, даже в полиции. Перед обществом фактически замаячил призрак гражданской войны. Реформы, репрессии и усталость от революции сглаживали конфликты, приводили жизнь общества в норму. Но социально-политические и этнические проблемы не были до конца решены, и в 1917 году это проявилось.
— Какие книги вы бы советовали прочитать по теме для новичков?
— Из работ не строго академических рекомендую биографию Владимира Ленина «Пантократор солнечных пылинок», написанную Львом Данилкиным. Она местами дискуссионная и достаточно постмодерная по форме. Но по сути это интересная и увлекательная биография одного из самых противоречивых политиков российской истории. В 2017 году с большим интересом прочитал её.
Константин Макаров на заседании научного общества в РГПУ
Интересны, хотя тоже местами спорны, научно-популярные книги историка Кирилла Соловьёва, вышедшие в издательстве «Новое литературное обозрение», — «Хозяин земли русской?», «Самодержавие и конституция» и «Союз освобождения».
Из мемуаров мне очень нравятся изданные в 2011 году увлекательные воспоминания «На жизненном пути» Бориса Райкова — одного из лидеров студенческого протеста в Петербурге начала XX века. А ещё полухудожественные записки большевика Александра Воронского «За живой и мёртвой водой». Это очень интересные и талантливо написанные книги, которые могут многое рассказать о повседневной жизни молодых революционеров, их подпольной деятельности, тюрьме и ссылке.
В 1920‑е годы, находясь в мировой изоляции, большевики наладили отношения с исламским Востоком — и Афганистан сыграл в этом особую роль. Советская Россия стала первой страной, установившей дипломатические связи с Кабулом — в 1919 году афганцы только добились независимости от Англии. Уже в 1921 году два государства заключили Договор о дружбе, после чего советско-афганские связи становились всё крепче. Эмир, а с 1926 года король Аманулла-хан считался прогрессивным правителем: он отменил в стране рабство, запретил многожёнство, а в 1923 году принял первую афганскую Конституцию.
Падишах запомнился историкам не только реформами. Именно он стал первым в истории иностранным лидером, посетившим СССР. Визит короля состоялся в 1928 году — правитель отправился в поездку, чтобы укрепить союз и заручиться военной поддержкой. Аманулла знал, что делает: уже на следующий год в его стране вспыхнет мятеж пуштунов, недовольных преобразованиями. Советский Союз поддержит короля, и весной 1929 года Красная армия впервые вступит на афганскую землю.
Москва тщательно готовилась к визиту Амануллы. В СССР создали специальную комиссию, ответственную за советский вояж монарха. Опыта в приёме высоких гостей не хватало: визит далеко не всегда шёл по плану, неизбежно возникали неловкости и курьёзы. И всё же советским чиновникам и дипломатам удалось произвести на короля впечатление. VATNIKSTAN представляет карту исторического путешествия, где раскрывает детали поездки.
Леонид Быков известен отечественному зрителю, прежде всего по военной драме «В бой идут одни „старики“» (1973), без которой обычно не обходятся майские праздники. Но у режиссёра есть и другие крайне любопытные работы. К примеру, фантастическая комедия «Пришелец». У неё масса достоинств: во-первых, она длится десять минут, а современный зритель любит короткометражки. А во-вторых, это, пожалуй, единственный советский фильм, в котором есть инопланетные феминистки, борьба с «голубыми», алкогольная одиссея в духе Венички Ерофеева и пацифистская агитация. В общем, как ни крути, примечательная картина. Жаль только, что «несуществующая».
Актриса Анаит Топчян в образе инопланетянки и Леонид Быков на кинопробах к фильму «Пришелец». 1978 год
«С похмелья махнул в другую галактику»
В 2022 году родное телевидение вряд ли пропоёт «Смуглянку» из абсолютного шлягера советского «военного» кинонаследия «В бой идут одни „старики“» (36‑е место в топе «Кинопоиска»; из лент о войне выше только «А зори здесь тихие» Ростоцкого и «Список Шиндлера» Спилберга). И дело даже не в том, что режиссёр и исполнитель главной роли Леонид Быков украинец и что эту и ещё несколько других лент он снял на киевской Киностудии имени Александра Довженко.
Скорее всего, кого-нибудь насторожит одна из первых сцен, где герой Быкова, капитан Титаренко, он же Маэстро, спрашивает у товарищей по эскадрилье, что они видели во время недавнего боя. И, не получив нужного ему ответа, рассказывает сам:
— Как же вы не заметили? Мы же сегодня над моей Украиной дрались.
— А как тут заметишь? Те же поля, дороги, сёла.
— Э, нет. А воздух? Другой. А небо голубее и земля зеленее.
Дальше советские солдаты, все как на подбор разных национальностей, начинают спорить о том, чья земля лучше: Грузия, а может быть, Сибирь? Вот и выходит, что родина — это не государство, а дом, где родился, привычные с детства пейзажи, близкие, друзья.… Крамольная мысль, однако.
Кадр из фильма «В бой идут одни „старики“» (1973). Колоризированная версия
Тем не менее интересная вещь получается: чем меньше у человека родина, тем шире он может мыслить. Один из крупнейших русских поэтов конца XX века Борис Усов (Белокуров) как-то сказал:
«Мой патриотизм в рамках одного города, даже в рамках Конькова (район Москвы. — Прим.), скорее. <…> Да, это малая родина. Но она может быть очень малой, размером с балкон этой квартиры».
Выстроив себе «Остров-крепость» в квартире на улице Островитянова и укрывшись в ней от мира, Усов всё же умудрялся через стихи умещать в себя весь этот мир — от «райского уголка» Австралии до лежбища «Нерп Охотского моря». А Быкову и целого мира было мало: в 1979 году он задумал совершить полёт из украинской деревни на далёкую планету Рюм.
Первым «художественным» космонавтом из Украины (в реальности первым украинцем в космосе стал Павел Попович в 1962 году) это Быкова бы не сделало. Ещё в 20‑е годы стараниями фантаста Виктора Гончарова Украинская ССР отправляла в небеса звездолёты. Вспоминается трогательная деталь из книги «Межпланетный путешественник» 1924 года — один из персонажей, разглядывая Землю в телескоп, узнал сверху родимые края:
«Андрей разобрал, что крыши домов в большинстве своём были покрыты соломой, а сбоку их желтели подсолнечники.
— Украина! — воскликнул он, в порыве внезапной нежности обнимая холодную трубу».
Можно вспомнить и фантастический экшен «Небо зовёт», поставленный в 1959 году Михаилом Карюковым и Александром Козырем на студии Довженко. Для своего времени лента обладала потрясающими спецэффектами, оказавшими влияние на Голливуд. Стэнли Кубрик вдохновлялся «Небом…» во время работы над «Космической одиссеей 2001 года» (1968). Знаменитая круглая космическая станция почти без изменений «перелетела» в американский кинокосмос.
«Небо зовёт» (1959). Режиссёры Александр Козырь и Михаил Карюков
А будущий режиссёр «Крёстного отца» (1974) Фрэнсис Коппола так хотел порадовать сограждан оригиналом фильма, что прибегнул к единственному доступному в условиях холодной войны способу: раздобыл копию «Неба…» и переозвучил её так, чтобы казалось, будто актёры говорят по-английски. Перемонтировал, убрав антиамериканскую риторику, добавил вымышленные имена в титры, а затем выпустил в прокат под названием «Битва за пределами Солнца» (1962).
И всё же фантастическая комедия «Пришелец», работу над которой Леонид Быков начал в конце 70‑х, должна была стать новаторской. Впервые в Украине, а возможно и во всём СССР, персонаж отправлялся в полёт не по заветам Циолковского и Королёва, а по методу Венички Ерофеева — путешествие на винно-водочной тяге. «Рюмочное» название планеты Рюм, конечно, не случайно. Дошедший до нас десятиминутный вариант «Пришельца» начинается с бодрого комментария:
«Колхозный механизатор Ефим Тишкин с похмелья махнул в другую галактику».
Правда, планировалась в картине и летающая тарелка, которую построили на студии Довженко «в натуральную величину». Но НЛО — это для инопланетян. А сам главный герой Тишкин должен был попасть на Рюм как бы случайно: вышел из хаты — и сразу в космос. Очень по-ерофеевски. Но и по-быковски тоже: лётчик, который во время сражения находит время полюбоваться красотами родных лесов, и механик, способный «с похмелья» учинить космическую революцию, если и не один и тот же человек, то явно близкие родственники.
Летающая тарелка — декорация к фильму «Пришелец» на выставке «60 лет советского кино» на ВДНХ. 1979 год
«Имеются у них мамаши, голубые наши старушки?»
К съёмкам «Пришельца» Быков приступил в 1978 году, но завершить ленту не успел — 11 апреля 1979 года Леонид Фёдорович погиб в автомобильной аварии. По некоторым источникам, на тот момент было готово уже две трети фильма. По другим — остались только кинопробы, которые позднее были смонтированы в короткометражку.
Согласно информации с сайта памяти Леонида Быкова, десятиминутный «Пришелец» получил «гран-при за комбинированные съёмки и лаконичность» на фестивале в Париже. В каком году и на каком конкретно фестивале — не уточняется.
Как бы то ни было, имеющееся сегодня в открытом доступе кино — пускай и странное, но вполне самоценное произведение. Если не знать историю его создания, можно подумать, что такой и была задумка: создать «рваную» галлюцинацию, замешанную на высоких грёзах и деревенском самогоне. Этакие похмельные «Звёздные войны».
Монтажёр Александр Голдабенко говорил о коллеге:
«Быков для меня пришелец с другой планеты».
Именно такое впечатление его герой производит в «Пришельце». Парадокс, но полупрозрачная инопланетянка и прочие традиционные для кинофантастики 70‑х футуристические прибамбасы смотрятся заурядно и не особо цепляют. Другое дело — опухший мужичок в клетчатой рубашке, который озирает всё это богатство мутными глазами, а затем интересуется у «девушки», в каком он районе. «Вы на планете Рюм». «Ну, Рюм так Рюм, перебьёмся», — флегматично реагирует явно уже и не к такому привыкший, побитый судьбой Ефим Тишкин.
Тем временем инопланетянка начинает жаловаться на жизнь. Судя по всему, на Рюме уже давно построили коммунизм, заодно открыв бессмертие. В результате местное население, оказавшись в мире, где нет ни опасностей, ни трудностей, порядком обалдело и частично дематериализовалось.
— Слушайте, кто вас довёл до такого безобразия, что сквозь вас предметы видать?
— Это всё ВМЦ — Высший Мозговой Центр. Скверные заумные головастики. Они рассчитали жизнь каждого рюмянина по секундам. Когда нам спать, когда смеяться, какие видеть сны. А мы хотим рожать, нянчить детей, петь, танцевать. <…>
— Чем же вам помочь-то, бездетным рюмкам?
Тем, кому всё-таки требуется больше подробностей насчёт приключений Тишкина на «планете бездетных рюмок», стоит ознакомиться с первоисточником — повестью «Пришелец-73» Евгения Шатько. В 1974 году она по частям публиковалась в «Литературной газете», а сегодня доступна в сети.
Писатель и сценарист Евгений Шатько (1931–1984)
Интересно, что своих инопланетян Шатько называет «голубыми». Видимо, этот цвет у писателя ассоциировался с «идеальностью», которой достигли рюмяне, заодно обзаведясь болезненно-аристократическим синеватым свечением.
В 70‑е ещё не был так известен жаргонный вариант слова «голубой» в значении «представитель нетрадиционной ориентации». В 1976 году вышел популярный мультфильм «Голубой щенок», и никому не показалось, что в нём есть какой-то скрытый «взрослый» смысл.
Но уже в начале 80‑х содержание слова существенно расширилось. Открылось широкое поле для новых трактовок некоторых старых произведений, в том числе «Пришельца-73». Сегодня сложно читать повесть, не думая о том, что Шатько, если и не имел ничего «такого» в виду, то, по крайней мере удивительным образом предугадал будущее.
Явление Тишкина на планету, где «давно царила безмятежная голубая жизнь» сегодня так и тянет прочитать как пришествие «простого советского человека» в столь нелюбимую им «гейропу». Не в гости, конечно, а с целью навести свои порядки — чему там очень рады: здесь мы имеем дело не столько с фантастикой, сколько с фантазией. В диалоге с рюмянкой, которая умоляет Тищенко не прекращать касаться её, он прямо обещает «разобраться с голубыми мужиками»:
«Эйлурия, оставленная Тишкиным, вдруг опять стала прозрачной и волнистой, будто чешское стекло.
— Видишь, как мы слабы без тебя! — печально прозвучал её тающий голос. — Когда твоя рука излучает в меня силу Земли, я живу, я есть.
— Хлопот с вами, — проговорил Тишкин. — Как я руку тебе оставлю? Мне без её самому никак. Мне ещё с вашими голубыми мужиками надо разобраться».
Глоус-Тишкин (актёр Владимир Носик) с гармошкой и инопланетяне Марзук (Всеволод Гаврилов) и Лур (Борислав Брондуков) в фильме «Звёздная командировка» (1982)
Тем временем на Земле двое мужчин-рюмян пытаются вернуть обратно на Рюм «заблудшего» товарища по имени Глоус, который поселился на Земле вместо Тишкина и вкушает все радости телесной жизни, деля ложе с его женой Дарьей и играя по вечерам на гармошке:
— Работать в поле, играть на чужой гармошке — до чего вы докатились!
— На нём чужой пиджак и сапоги!
— Пиджак и сапоги я отработал! — гневно воскликнул Глоус. — Катитесь к чёрту! Завтра я куплю себе новую кепку!
— И это говорит самый умный житель нашей планеты! Элементарным напряжением мозга вы можете формировать материю, создавать автоматические заводы, синтетические леса, инкубаторы вечной жизни! Зачем вам кепка?
— Несчастные вы, голубые, — сказал Глоус с глубокой жалостью. — В этой кепке я пойду с Дашей в кино!
Неизвестно, насколько широко Быков планировал использовать «голубой» в цветовом решении фильма и диалогах. В варианте «Пришельца», доступном в Сети, слово «голубой» звучит только один раз. Узнав, что на Рюме проводят эксперименты — нескольких «неблагонадёжных» граждан садят в колбу, чтобы получить в результате одного благонадёжного, — механизатор возмущается:
«А у этих ребят, которые маются в твоей колбе, мамаши имеются? Имеются у них мамаши, голубые наши старушки? Старушки ждут сына из колбы домой?!»
«На площадь вступила колонна женщин в брюках»
В 1982 году на студии Довженко решили вернуться к замыслу Быкова. Пригласили новых актёров, режиссёр Борис Ивченко по сценарию Евгения Шатько — автора «Пришельца 73» — снял комедию «Звёздная командировка». Бессознательно возникший в повести второй план здесь отсутствует — слово «голубой» везде стыдливо заменили нейтральным «золотой».
«Звёздная командировка» (1982)
Чрезмерная осторожность и экономия — вот, пожалуй, причины того, что по-своему обаятельная картина сегодня забыта. Впрочем, бюджет — дело второе, вопрос ведь в том, как расходовать средства.
У Быкова в видео с проб даже дешёвые трюки работают замечательно. Правитель Рюма по имени Лур — интеллигент, раздираемый противоречиями. Он буквально разрывается на части, и Тишкину приходится связывать его ремнём. В «Пришельце» 1979 года это выглядит столь же нелепо, сколь комично и остроумно. А в «Командировке» нарисованное полупрозрачное НЛО нагоняет тоску.
Можно же было, раз уж такое малобюджетное дело, подвесить горшок к леске, как в узбекской перестроечной фантастике «Абдулладжан, или Посвящается Стивену Спилбергу» (1991) — обратить дешевизну в творческий приём. Либо так — либо как у Джорджа Лукаса. К чему полумеры?
Неопознанный летающий горшок из фильма «Абдулладжан, или Посвящается Стивену Спилбергу» (1991). Режиссёр Зульфикар Мусаков
Ещё зачем-то, хотя до горбачёвской антиалкогольной компании оставалось два года, «запикали» тему пьянства. Из грубоватого и пьющего, зато душевного Тишкина, каким его играл Быков, в 1982 году сделали чудака в духе героев Пьера Ришара. Он вроде тоже пьёт, но как-то незначимо, а его главный грех — увлечение изобретательством, в частности созданием фейерверков.
Когда в повести пришелец под видом Тишкина приходит работать в колхоз, председатель строго интересуется: «Дак работать думаешь или сызнова по зелёному змию ударять?» А в экранизации вместо этого: «На трудовую вахту заступать думаешь или опять фейерверки запускать?» Ну куда это годится?
Доходит до того, что пришелец на радость женщинам и к огорчению мужиков изобретает что-то вроде самогонного аппарата наоборот. Вливаешь в механизм алкоголь, а он его обрабатывает и выдаёт кубики сахара, дрожжи и другие полезные безалкогольные вещи. Грустные мужики вяло грызут сахар, а пришелец мечтает, как бы создать машину, в которую можно поместить атомную бомбу, чтобы она переделала её в атомную электростанцию.
Глоус-Тишкин демонстрирует колхозникам машину, превращающую самогон в сахар и дрожжи. «Звёздная командировка» (1982)
Зато нетронутой осталась тема феминизма — перенесена из повести Шатько в своём изначальном диковинном варианте. По сюжету «Пришельца-73», к власти на планете в результате переворота приходят женщины. Но идеи, которые их вдохновляют, — это необыкновенная смесь матриархата с традиционными семейными ценностями и нервической нимфоманией.
Первое, что мы узнаём о «рюмках», — они нуждаются в том, чтобы их трогали мужчины. Без касаний они, с их собственной точки зрения, и не женщины вовсе, а «бывшие» — бестелесные сущности.
«— Дай твою руку, Ефим, — попросила женщина и подала свою узкую ладонь.
Тишкин взял в свою ладонь тонкую прохладную руку. И вдруг проступили плечо, грудь под зеленоватой накидкой, линия бёдер, колени… Бледное лицо медленно наполнилось живым светом, как виноградина солнцем… Заструились мягкие волосы, залучились и улыбнулись рыжие глаза».
Но мужчины на Рюме трогать женщин не любят — те самые «голубые» рюмяне для этого слишком интеллектуальны. После того как Тишкин «разобрался с голубыми», женщины выходят на улицы. Но просят не о равенстве, а о телесности: проще говоря, требуют, чтобы их трогали.
В качестве символа сопротивления они используют фотографию жены Тишкина, Дарьи, которая в повести проявляет себя настоящей воительницей. Когда двое пришельцев попытались похитить с Земли лже-Тишкина и отправить его на Рюм, крестьянка прогнала их, отлупив вилами.
«…в комнату вбежал Марзук с перекошенным чёрно-синим лицом:
— Вы гляньте, что творят бывшие женщины! — выговорил он зелёными губами. <…>
…Площадь гудела от нестройных ликующих криков. Над узкими улицами в небе реял портрет женщины в косынке, сотканный из разноцветных телефонных проводов. <…>
Лур радостно воскликнул:
— О звезда моя вечерняя!
Марзук оборвал его;
— Какая звезда! Это Дашка, которая трахнула вас вилами.
— Я сохранил этот её жест в своём сердце, — сказал Лур с нежностью.
А на площадь вступила колонна женщин в брюках.
— Это марш материнства и младенчества, — сказал Марзук».
В «Звёздной командировке» рюмянки вышли митинговать в разноцветных хитонах и косынках — видимо, всё-таки сошлись на том, что женщиной в брюках во второй половине XX века никого не удивишь. При этом они скандируют: «Верните нам мужчин! Мы хотим детей!»
Правительство в ужасе:
«Эти одичавшие женщины устроят нам демографический взрыв! Дети нас не простят, не поймут нас дети. Это вражда поколений, стрессы, наводнения, землетрясения, революция!»
Взрыв не взрыв, но тема секса в версии 1982 года, можно сказать, раскрыта. В начале фильма мы оказываемся на Рюме, где правительство в полном составе с помощью гигантского видеоэкрана подглядывает за пышногрудой Дарьей, которая кормит ребёнка молоком.
От вида женских прелестей, рюмяне падают на колени. Ханжа Марзук сердится и прерывает эфир, разбивая аппаратуру. Инопланетяне ужасаются и надрывно требуют:
«Верните женщину с грудью!»
Ни дать ни взять первый советский эксплотейшен. И это не плохо — но это явно не то, что мог бы снять Быков. Помимо развлекательной пародийности и галлюциногенного абсурда, взятых из повести Шатько, Леонид Фёдорович планировал озвучить в «Пришельце» несколько серьёзных, волнующих его проблем. В частности — высказаться против войны.
«Люди… Будьте же людьми!»
Разумеется, все наши рассуждения насчёт того, каким мог быть «Пришелец», не более, чем домыслы. Полагаться можно разве что на воспоминания коллег режиссёра.
Сайт памяти цитирует писателя и сценариста Константина Кудиевского. По его словам, Быков не хотел сводить всё к тому, что идеальная бестелесность — плохо, а неидеальная материальность — хорошо. Он планировал переписать сценарий, добавив критический антивоенный финал:
«Леонид Фёдорович настойчиво искал обобщающую концовку: та, что была в сценарии, его не устраивала. Тогда же он подробно рассказывал о сцене, которой в первом варианте сценария ещё не было и которая должна была стать ключевой в нём: Ефим Тишкин, сельский механизатор, попавший на другую планету, спорит с её руководителями-интеллектуалами о путях развития цивилизации. Тогда ему в качестве аргумента показывают кинохронику военных преступлений, творимых на Земле людьми. Потрясённый увиденным, Тишкин просит „отбить“ на Землю телеграмму: „Земля. Организация Объединённых Наций. Всем правительствам. Всему человечеству. Люди… Будьте же людьми!“»
Подобная сцена в итоге появилась в «Звёздной командировке», но там Тишкин реагирует на военную хронику совсем не так, как хотел Быков. Вместо того чтобы телеграфировать политикам и в ОНН, механизатор возмущается: передёргиваете, мол, граждане инопланетяне. А дальше выводит на экран свою кормящую жену и провозглашает: «Вот наше будущее! И мы его отстоим!»
В том, как это сказано, чувствуется комсомольский задор — громкие слова, за которыми ничего не стоит. Быков хотел в этом моменте быть честнее со зрителем. За это, наверное, его и любили.
Когда в год его смерти в Москве на выставке «60 лет советского кино» демонстрировалась летающая тарелка — декорация к неснятому «Пришельцу», — кто-то оставил в книге отзывов следующую запись:
«Хочется верить, что Леонид Быков не умер, а улетел на другую планету и… вернётся».
В этом тексте — не только любовь к артисту и кинорежиссёру, но и неизбывная, бессознательная надежда человека на жизнь после смерти и на второе пришествие. Что ж, если на самом деле есть где-то космический рай и если встретит нас там однажды механизатор Тишкин — он же Маэстро из «В бой идут одни „старики“», — значит, всё не так уж плохо. Но пока мы здесь, постараемся не забывать присказку-завет неунывающего украинского космонавта:
«Земля это сложно… Это очень сложно. Но — перебьёмся как-нибудь».
Музыкальный кризис, охвативший страну, взывает к свежим жанровым формам. Значит, самое время вернуться на шаг назад и вспомнить, что русский постпанк — не всегда то, чем кажется.
VATNIKSTAN вспоминает самобытные отечественные команды жанра, почти забытые в наши дни, и пытается предсказать, станут ли их творческие находки актуальны сегодня.
Никто пока не знает, как будет развиваться музыка в России. Очень вероятно, что все уйдут в андеграунд: с ожидаемой смертью стримингов рухнет привычный фундамент музыкального бизнеса. Последние годы подсказывали, что нужно смотреть в сторону подполья — ковидные ограничения привели поп-сцену к концертной стагнации и идейному кризису. Андеграунд же спокойно жил в домашних условиях, интернете и барах, куда, вопреки всему, сбегались оголтелые художники.
В этом подполье — с тех пор, как в Россию пришла популярная музыка, — бытовал один важный, системообразующий жанр (впрочем, слово «жанр» здесь очень условно). И правда, постпанк был и остаётся одним из магистральных направлений в русской музыке. Он прошёл долгий путь от 80‑х до «здесь и сейчас»: гротеск «Звуков Му», интимность ранних «Кино», авангардная бескомпромиссность «Промышленной архитектуры», ностальгия «Утро» и Motorama, ирония «Буерака», кривое зеркало «ГШ» и пафос Shortparis. Всё это лишь малая часть тех форм, которые постпанк принял в России. Однако, несмотря на весь этот калейдоскоп, всё равно кажется, что главным постпанковским ориентиром на постсоветском пространстве остаётся Joy Division.
Белорусская группа «Молчат дома» в Манчестере у дома Йена Кёртиса
Нынешнее время даёт понять, что влияние манчестерских легенд не канет в лету. Универсальный эсхатологический саунд Joy Division запросто усваивается музыкантами по всей планете, которые нанизывают на него локальные темы.
Впрочем, с этим подходом есть ряд проблем. Группа Йена Кёртиса стала вехой постпанка благодаря футуристическому звуку, который представила на двух альбомах. Никто не звучал так прежде. Не тематика песен, пронизанная предчувствием бедствий и прочим антропологическим пессимизмом, а сама форма музыки Joy Division толкала культуру вперёд.
Но шли годы, и чем влиятельнее становилась группа, тем меньше футуризма оставалось в её наследии. Joy Division превратились в звуковой канон для групп самого разного пошиба. Наследники не вносили достойных новаций — только вторили меланхолии Кёртиса, а характерный саунд просто копировали. Эти группы уже не имели ничего общего с футуризмом, светочем которого когда-то стали молодые манкунианцы.
В России, где происхождение всей популярной музыки сплошь контрабандное, подобный сценарий был неизбежен. Даже сегодня Joy Division остаются для русских команд ролевой моделью — хотя, казалось бы, прошло много времени и доступ к фонотеке постпанка теперь открыт каждому. Сдаётся, это связано с тем, что среди всех жанровых групп Joy Division остаются самыми эмоционально понятными и простыми в инструментальном освоении. А какую другую (кроме The Cure) постпанк группу вы сможете представить как кумира молодёжи?
Проблема в том, что традиция обращаться к легендам Манчестера идеологически превращает жанр в нечто скудное. постпанк, если кратко, всегда был в поиске новой формы интеллектуального и эмоционального выражения переломных времён. Он замешивал самые разные жанры, стремился совместить несовместимое. И хотя наше время лишь подкидывает угля в котёл канонизации Joy Division, хочется верить, что переломная эпоха напомнит и о других, хорошо забытых именах, что способны помочь осмыслить жуткую и абсурдную реальность.
Новые времена заставляют обратиться к истокам — в них всегда отыщется вдохновение и исцеление. Мы собрали шесть гипотетических сценариев возрождения постпанка в России — из наиболее оригинальных и самобытных традиций, что по разным причинам не получили развития. Кажется, сейчас самое время их оживить.
Авиа
Почему актуально: карикатура на физкультурно-гимнастическую советскую мобилизацию, чувствуется, сейчас придётся как нельзя кстати. «Авиа» оставляют эстетику, но вырывают из неё идеологическое содержание. Примерно так работают Laibach с Rammstein, только у «Авиа» вместо эстетики шока — упор на юмор и тонкую сатиру.
В наше время их след обнаруживается частично в «Громыке», частично у Shortparis. Но у первых скорее прослеживается пародия на советские песни и заседания Верховного Совета, у Shortparis — упор на хореографию да артистическая схожесть Комягина с Адасинским. Прямого же продолжения дела «Авиа» в России не появилось. Иными словами, есть ещё смысл выстроить новую шеренгу артистов вслед за ленинградской группой.
С чего познакомиться: «Авиа» — это не столько группа, сколько визуально-музыкальное представление. Поэтому рекомендовать тут нужно не песню или альбом, а конкретное выступление. Что может быть показательнее, чем концерт 1991 года? «Авиа» здесь во всей красе: пародия на мобилизованных по-оруэлловски граждан сочетается с искренним восхищением советским авангардом 1920‑х. А ещё конструктивизмом, индустриальной музыкой и театром Мейерхольда. Laibach для подобного шоу пришлось лететь в КНДР, а «Авиа» с тем же успехом справились дома.
Николай Коперник
Почему актуально: последние пару лет в медиа шли разговоры о появлении «новых грустных» — не связанных друг с другом молодых артистов, рефлексирующих современную Россию на меланхолический лад. Часто отмечали, что у этой волны музыкантов до сих пор нет ультимативного альбома, что стал бы нарицательным для будущих поколений. Высказывалась мысль, что инструментально богатый Pop Trip «Источника» — первый шаг навстречу заветной пластинке.
Может статься, для поисков уже есть недурной ориентир — одна из самых тонких и инструментально талантливых групп СССР. В отличие от «новых грустных», музыка «Коперника» игнорировала повседневность, предпочитая ей рембовские озарения. Но на интуитивном уровне Юрий Орлов видится далёким предтечей нынешних меланхоликов. Калейдоскопическая тоска того же Pop Trip наводит на параллели с «коперниковскими» томными придыханиями.
С чем познакомиться: медитативные «Дымки» — шедевр «Николая Коперника». Аристократичность Джона Кейла встречается здесь с холодным глэмом Дэвида Сильвиана и иллюзиями французских символистов.
Телевизор
Почему актуально: в лучших своих проявлениях оригинальный постпанк был музыкальной формой общественно-художественной критики. Пожалуй, что «Телевизор» восприняли этот аспект удачнее всех. Их музыка была одновременно танцевальной и критикующей — доставалось как политическому строю, так и общественному в целом. Ангажированность, отдающая Gang of Four, и психопатическая интонация в духе Дэвида Бирна сделала «Телевизор» уникальной, но доступной группой советского нью-вейва.
Налёт политической осознанности с танцами сейчас миксуют многие группы, но зачастую они избегают прямых оценок. Прямолинейность — то, чему можно поучиться у «Телевизора».
С чем познакомиться: разумеется, «Сыт по горло». В определённом смысле центровая песня «Телевизора», словно вытекающая из названия группы — если не считать трека «С вами говорит телевизор». Что забавно, дикция Михаила Борзыкина в «Сыт по горло» ретроспективно может напомнить Богдана Титомира. И это отнюдь не повод к насмешкам, а приём эвристики: стыд попсы рухнул, и теперь подобные ассоциации раскрывают новые грани у творчества легенд. Новому поколению «сытых по горло» — хочется верить, они не перевелись — совпадения и неожиданные отсылки могут дать свежие идеи критики поп-культуры.
Промышленная архитектура
Почему актуально: первая альтернатива Joy Division, что приходит на ум, — Public Image LTD. Оно понятно: лишённая загробного пафоса, ритмически более «грувовая» музыка от бывшего фронтмена Sex Pistols даёт прямые доказательства разнообразия постпанка. В том же свете представлена и новосибирская группа «Промышленная архитектура», которая звучит как помесь PIL и Wire, записанная на советскую аппаратуру. Отличный пример того, что (пост)советскую паранойю можно выразить более тонким спектром приёмов, чем перечисление новостроек и скупой колд-вейвный аккомпанемент на стихи Бориса Рыжего.
С чем познакомиться: без лишних слов — песня «Политический труп».
Тупые
Почему актуально: хотя бы потому, что песня «Русский ренессанс» сегодня звучит почти пророчеством. В остальном «Тупые», наряду со «Звуками Му» и парой-тройкой других отечественных проектов, — хорошее свидетельство тому, что постпанк не обязательно должен вводить в грусть. Напротив — они однозначно уловили дух рок-н-ролла и хорошо знали, где любой жанр начинается, а где заканчивается.
По этой причине «Тупые» довольно легко переключались между замысловатостью постпанка, простотой сёрфа и нуарностью джаза. Балансировали эти циркачи за счёт интонации ушедшего в июле 2020-го Дмитрия Голубева. Специфика его вокала в том, что слушать можно, не вслушиваясь в слова. Ещё важнее, что тексты «Тупых» при таком подходе не стали бессмысленной сюрреалистичной отсебятиной, нацеленной исключительно на фонетически удачное сочетание.
Хитрая и весёлая игра слов, взрывоопасная сексуальность и камерная атмосфера сделали группу своего рода русским филиалом «Кабаре Вольтер» — знаменитой колыбели дадаистов. «Тупые» смогли стать арт-группой, которая не звучит как обслуга интеллектуальных и культурных господ. Чем не пример для подражания?
С чем познакомиться: сложно выбрать единственную песню, кроме хрестоматийного «Ренессанса». Но, пожалуй, не будет ошибкой предложить к прослушиванию «Голос из канализации». За скрытой простотой — в духе богемного гимна «Голубь» от «Звуков Му» — тут можно разглядеть фирменный интеллект «Тупых». Голубев — ни дать ни взять про него песня Мамонова — поёт будто из утробы цивилизации. Находясь в самом низу общества, но взирая на него глазами судьи. Образ клоаки здесь не случаен: как известно, именно сортир является единицей измерения цивилизации. Археологи называют поселение городом, только если в нём наличествует канализация.
Соломенные еноты
Почему актуально: Борис Усов сам собой приходит на ум, когда прогноз на будущее — (само)изоляция в андеграунде. Худрук «Соломенных енотов» и идейный лидер сцены формейшена всю жизнь отличался бескомпромиссным игнорированием всего, что выходит за пределы подполья. К внешнему миру, что пытался вторгнуться в уютные андеграундные закоулки, Усов относился весьма враждебно.
Может быть, образ жизни и позиционирование Бориса невольно станут ролевыми моделями для нового времени. Усов выстроил между собой и миром целый бестиарий из песенных образов, как будто нарочно переделав эзопов язык из инструмента цензуры в приём, обнажающий оскал.
С чем познакомиться: Если у близкого к Усову Летова можно было бы выбрать несколько классических репрезентативных песен, то с «Соломенными енотами» так не получится. Все песни здесь более-менее равны, выделяются скорее отдельные цитаты. Поэтому и знакомиться можно начать буквально с любой из них. Хотя в современном контексте особенно иронически слушаются «Никакого интернета нет» и «Nazi лозунг».
«Медея» Александра Зельдовича: киномиф о созависимых отношениях Премьера «Медеи» Александра Зельдовича прошла в Локарно, там её наградили призом молодёжного жюри. В России ленту впервые показали на 32‑м «Кинотавре», где она вызвала бушующие феминистические споры: режиссёра обвинили в мизогинии и искажении мифа. Как высказалась кинокритик Ксения Реутова: «…у Еврипида Медея — гордая и величественная до самого конца. Она царевна, в конце концов. Она волшебница. Она не отчаянная опустившаяся провинциалка».
Не желая пересказывать миф, Зельдович создал собственный. По признанию режиссёра, к точности он не стремился. Его цель — передать «переживание-опыт», вызвать катарсис — действуя не по букве, но в духе античной драмы. Разбираемся, как современность воскрешает греческую классику, привнося актуальную психологию в древний сюжет.
До «Медеи» Александр Зельдович снял две громких картины. В 2000 году вышла «Москва», через десять лет — «Мишень». Обе ленты в сценарном соавторстве с Владимиром Сорокиным — режиссёр и писатель долго вместе работали и до сих пор дружат. Обе фиксировали переломный период истории — девяностые и нулевые. «Медея» принципиально от них отличается: режиссёр впервые написал сценарий один — за 12 дней. А ещё это первая картина Зельдовича, в основе которой не сиюминутный (исторический), а вечный сюжет. Финансовую поддержку проекту оказали Роман Абрамович и Сергей Адоньев.
Миф о Медее знаком многим: царевна-чужестранка, жена аргонавта Ясона, помогает ему в испытаниях и из любви к нему разрезает на куски родного брата. Когда муж не платит ей тем же, желая оставить Медею ради другой, супруга мстит и убивает рождённых в браке детей. На вопрос, насколько картина — экранизация или переложение мифа, режиссёр отвечает:
«Да ни насколько. Я когда писал сценарий, опирался на „Википедию“».
В этом же интервью Зельдович справедливо замечает: «Медей» много. Каждый автор, работавший с этим образом, видел его по-своему. Поэтому оценивать фильм Зельдовича стоит как отдельное произведение, с авторским восприятием и идеями. Но помнить о том, какой миф лёг в основу картины, тоже не помешает.
Главную героиню (Тинатин Далакишвили) в фильме ни разу не называют по имени — и неслучайно. В прошлом она была химиком из промышленного города за Уралом. Но сейчас у неё нет ни работы, ни серьёзного занятия. В самом начале она говорит: «Моя жизнь состояла из ожидания Лёши», задавая истории психологический вектор.
Зритель сразу уловит в героине нотки одержимости, что по ходу сюжета только усилится. От Лёши (Евгений Цыганов) у неё двое детей. Он женатый бизнесмен, поэтому времени с героиней проводит немного. Но всё меняется, когда мужчина решает развестись и переезжает с девушкой и детьми в Израиль. Здесь героям предстоит по-настоящему познакомиться.
Быстро выяснится, что девушка созависима: она видит себя и партнёра как единое целое, один организм. Шуточная «гибель» Лёши приводит её к реальной потере сознания. Героиня произносит: «Я решила, что ты умер, и сама умерла». В компании друзей Лёши она чувствует себя одиноко: это ему нужны другие люди, а ей нет, в любви — весь её мир. Диалог влюблённых это подчёркивает:
— Ты какая-то сама не своя.
— Я твоя, Лёш, твоя.
В эмиграции героиня начинает бояться, что мужчина оставит её, найдёт кого-то моложе. «Ты меня не любишь, потому что я старая?» — кричит она. Проявляет эмоции девушка ярко и много, в отличие от спокойного мужчины. Статичная съёмка усиливает акцент на сказанном и сделанном в кадре.
Когда мужчина действительно покидает её, переехав с детьми в другой дом, девушка винит свой возраст, не понимая сути проблемы. На деле причина в другом.
Осторожно, спойлер!
Лёша узнал, что его возлюбленная убила собственного брата, когда тот хотел помешать их эмиграции.
Он наконец осознал, кем является мать его детей: ещё одним ребёнком, требующим постоянного внимания. Личную трагедию подчёркивает тонкая музыка в классическом стиле: композитора фильма Александра Ретинского отметили на «Кинотавре» призом Микаэля Таривердиева.
Разбитое сердце девушка пытается лечить религией — но убеждается, что Бога нет, — и другими мужчинами. С ними она ведёт себя показательно холодно, сильно, доминирующе, словно в противовес той любовной слабости, что испытывала с Лёшей. Не в силах удовлетворить любовный голод, героиня жаждет повернуть время вспять. Такое желание объясняет её атеизм: чтобы менять ход событий, нужно стать божеством, а не верующей. Реализуя метафору, девушка просит о помощи часовщика. И тот «чинит» время, вот только реальность не стала другой: прошлое не способны вернуть даже боги.
«Она пытается достучаться до сердца Ясона, а когда не получается, то ничего не остается, кроме как его съесть», — рассказывает Зельдович. Но сердце мужчины — в детях, а героиня не может перенести, что Лёша видит в ней только мать.
Осторожно, спойлер!
Убивая их, делает ему больно — и в то же время освобождает себя. В этой сцене важен бинокль (через него Лёша видит, как гибнут дети), телефон (по которому он говорит с девушкой) и расстояние, разделяющее бывшую пару. Такими и были их отношения: без настоящего соприкосновения, лишённые истинной близости. Которая, как известно, никогда не держится на иллюзиях — для неё важны понимание и принятие, умение видеть партнёра.
«За что?» — спрашивает в финале убитый горем отец. Зритель сам ответит на этот вопрос. Кто-то скажет, что мужчина был невнимателен, не распознал в девушке угрозу. Кто-то решит, что трагедия — плод неудачного случая или — в античном духе — злой рок. Сам Зельдович напоминает, что эрос непредсказуем:
«Да, мужское и женское часто хорошо соединяются, как инь и ян. Но когда они порознь, они разные. И, конечно, они могут соединяться неправильно, и тогда происходит ужасное, как случилось здесь».
А жизнь продолжится, несмотря на пережитый кошмар: в финальном кадре — улица, наполненная людьми и проезжающими машинами. Все спешат по своим делам. Как сказал бы Анатолий Мариенгоф: «А на земле как будто ничего и не случилось».
«Медея» Зельдовича — это тонкий сюжет о сложности человеческих отношений. Фильм отсылает к духу классической драмы — и вызывает споры среди современников. Героиня «Медеи» — фигура зависимая, поглощённая объектом страсти и, как ей кажется, любви. Подобная фабула дала повод обвинить ленту в мизогинии. Но давайте задумаемся: должны ли сюжеты кинематографа рассказывать лишь о самодостаточных женщинах? Если все режиссёры последуют этому правилу, не потеряем ли мы кино как искусство? Ведь именно им «Медея» — и античная, и современная — является прежде всего.
«Лев на кровати» (1940-е). Иллюстрация из книги «Добрый лев Марии Примаченко»
28 февраля 2022 года в ходе военных действий в Украине был уничтожен музей, в котором хранились картины украинской народной художницы Марии Авксентьевны Примаченко (1909–1997).
VATNIKSTAN собрал цифровые копии работ великой примитивистки, объединённые темами войны и мира: «Этот зверь вздыхает и дружбы ни с кем не знает, солнце ему не светит, люди спасибо не скажут, скоро его повяжут» (1984), «Господин Рейган, на эту картину посмотри и задумайся, какая эта Атом сложная, и тяжёлая, и неразумная…» (1986), «Старый дед пас корову у четвёртого [энерго]блока» (1987) и многие другие.
Мария Примаченко (Приймаченко) в молодости
В конце зимы СМИ сообщили: сгорел историко-краеведческий музей в городе Иванкове неподалёку от Киева. Кроме прочего, там были представлены картины Марии Примаченко (Приймаченко), чья слава гремела в СССР начиная с 1930‑х годов.
Пока неизвестно, насколько велик ущерб. Отдельные источники утешают: местные жители успели спасти коллекцию и взяли в свои дома до окончания боевых действий.
Так или иначе, вспоминаются строчки из стихотворения Юрия Щербака «Бессмертие», в которых поэт описывает, как жители села Болотня — родина художницы — во время Великой Отечественной войны спасали из горящих изб самое дорогое: кто телёнка, кто швейную машину. А Примаченко — свои рисунки:
«…Мария
вынесла из огня
двугорбую голубую корову
с белыми на боках цветами,
и зелёного льва с красной гривой спасла Мария
(лев лениво лизал чёрно-жёлтые жёлуди),
и оранжево-жёлтую птицу из огня выхватила Мария
(птах беззаботно взмахнул розово-небесными
крыльями),
а Мария стояла среди пожарища,
прижимая к груди родных своих деток —
клочки размалёванной бумаги». [1]
Картина «Звери в гостях у льва» (1962) на обложке набора открыток «Мария Примаченко» ленинградского издательства «Аврора» 1979 года
Едва ли не единственная книга об одной из ярчайших представительниц советского и украинского «наивного искусства» на русском языке — «Добрый лев Марии Примаченко» (1990) искусствоведа Григория Островского. Название не только вводит в мир художницы, населённый экзотическими и сказочными существами. «Добрый лев» — это и оксюморон, знак двойственности мироздания.
«Лев на кровати». 1940‑е годы. Иллюстрация из книги «Добрый лев Марии Примаченко»
Звери на её картинах зачастую страшны, но Мария Авксентьевна часто оставляла приписки вроде: «Дикий барсук. Из носа огонь горит, а из носа клыки торчат, но он не страшный, хороший». Или: «Розовый медведь, что по лесу ходит и людям зла не делает».
Если спрашивали, для чего это, поясняла:
«Это чтоб люди не думали, что они страшные. Они не страшные, они красивые».
«Синий бык». 1947 год. Иллюстрация из книги «Добрый лев Марии Примаченко»
Даже война в живописи Примаченко не однотонна. Это при том, что в 1940‑е она потеряла мужа, пережила фашистскую оккупацию, трудные послевоенные годы. Здесь важно пояснить, что всю жизнь Мария Аксентьевна провела в родной Болотне, оставаясь простой крестьянкой, не знавшей и не стремившейся к привилегиям, которыми зачастую обладают известные люди искусства. Хотя её работы выставлялись и выставляются во всём мире, а среди её почитателей упоминают Сергея Параджанова, Марка Шагала и Пабло Пикассо.
Сергей Параджанов и Мария Примаченко. Болотня, 1974 год. Фотография Игоря Гильбо
«Когда речь заходит о войне, она волнуется, нервы напрягаются до предела, голос срывается в крик, и нет более страстных и самых страшных проклятий войне», — пишет Григорий Островский.
Но, работая (согласно книге «Добрый лев…», Мария никогда не говорила «писать», «малювати», тем более «творить», но всегда — «робити», «работать») Примаченко делала так, чтобы картины на тему войны и памяти становились светлыми. Не потому, что война светла, но потому, что светел мир, в котором нет войны. Как на картине, обращённой к Тарасу Шевченко, перед чьей могилой художница готова сложить всё хорошее, что видит вокруг, что у неё есть:
«Дорогой Тарас Григорьевич! Что тут есть — всё твоё: каштаны, и калина, и васильки, и тюльпаны, пироги и хлебина, и те лебеди, что в войну мне снились, как гульба (война) на Днепре, гульня была тяжкая — чтоб не повторилась никогда».
«Дорогой Тарас Григорьевич! Что тут есть — всё твоё…». 1982 год
Упомянутый в названии сон про лебедей вместе с другим пророческим сном описан в «Добром льве…» со слов журналиста Юрия Роста:
«Когда немцы подошли к Москве, приснился Марии сон. Будто вышла она на улицу, и все люди вышли, а над ними низко туча чёрная на всё небо. И волнуются все, потому что как упадёт на людей — страшный суд будет. Аж вдруг раскалённое солнце ударило в эту тучу и в другой раз, и раскололась туча, а солнце пошло в гору, и пошло, и пошло, и там уже греет где-то, а нам холодновато пока. А там греет… И поняла Мария, что немцев солнце победит, и надо теперь ей ждать, когда оно станет греть на Украине, а только ждать предстояло ещё чуть ли не два года. А ещё был сон про лебедей, гнавших чёрных птиц… Это было накануне освобождения».
Другой яркий пример — изданная в 1970 году издательством «Весёлка» детская книга «Товче баба мак», для которой Примаченко создала и рисунки, и текст: украинскую народную прибаутку она пересказала своими словами. В финале — глубинное понимание того, для чего существует война: для того, чтобы не существовать. Бытие, нужное ради небытия — вариант классической идеи, что зло создано для того, чтобы мы могли отличать его от добра и умножать добро, уменьшая зло.
«Толчет баба мак.
Под ступою дьяк.
— Дьяче, дьяче,
— Чего ты плачешь?
— Меня баба била.
— Где ж та баба?
— Полезла на печь.
— Где ж та печь?
— Вода залила.
— Где ж та вода?
— Волы попили.
— Где ж те волы?
— В поле пошли.
— Где ж то поле?
— Цветами поросло.
— Где ж те цветы?
— Девки сорвали.
— Где ж те девки?
— Казаки побрали.
— Где ж те казаки?
— В моряки пошли.
— Где ж те моряки?
— На войну пошли.
— Где ж та война?
— А войны нет.
Цветут каштаны
Около Днепра».
«— Где ж та война? — А войны нет. Цветут каштаны около Днепра». Страница из книги «Товче баба мак». 1970 год
Сама Мария Авксентьевна не раз говорила о желании через искусство не наставлять и не научать людей, но радовать и утешать их:
«Не хочу грустной жизни. Хочу, чтоб люди работали и пели… Как посмотришь, как послушаешь, сколько памятников — так тяжко, тяжко. Каждый ведь человек хочет жить».
Но, конечно, были и другие работы — не такие радостные. В некоторых — щемящая, очень личная память о тех, кто с войны не пришёл. 1 января 1970 года — то есть в праздник — художница пишет совсем не праздничный сюжет:
«Мать плачет и рыдает, войну проклинает, было сынков пять, все они спят вечным сном 25 лет».
Подобных сюжетов у Марии Авксентьевны немало: «Два орла-сокола склонились на могиле неизвестного солдата» (1965), «Две могилы на воде» (1967), «Утром рано на заре наведала русалка бойца-моряка. Под курганом, заросшим бурьяном, боец-моряк лежит» (1968), «Солдатские могилки» (1971).
«Солдатские могилки». 1971 год. Иллюстрация из книги «Добрый лев Марии Примаченко»
Сильное впечатление оставляет подпись к картине, цифровую копию которой разыскать не удалось — это законченный маленький рассказ от лица убитого:
«Неизвестного солдата могила, никто его не знает и не видит, только два ворона каркают. Вы, вороны-вороненки, летите в мою сторонку, скажите моей матеньке, что полёг я честно за народ, чтоб война не повторилась».
Создавая другую картину с солдатскими захоронениями, Примаченко с трогательным простодушием надеялась помочь родственникам разыскать своих без вести пропавших сыновей и братьев:
«Тут, от Иванкова до Обухова, все болота были топкие, лоза да ольха по краю росла. К нам ближе выкопанец такой был, озерцо. Так туда в сорок первом упал лётчик в воду. И моряк. Две могилы в воде — да их ещё, наверное, и доныне ищут. Ничем им уже помочь нельзя было, не узнать было их имён, наверное, разведчики были, без документов. Но я написала такую картину и подписала, как всё было: „В сорок первом году упал лётчик в воду. И моряк. Слава украинская вам, неизвестным воинам“. Может, кто увидит, подумает, вспомнит да и отзовётся, кто ещё живой. Там две могилы на воде, рушниками убранные, среди цветов красных. Лётчик и моряк…»
«Три попугая на солдатской могиле». 1982 год
Григорий Островский пишет:
«Тема войны, её памяти перерастает с годами в антивоенную тему, которая приобретает всё возрастающее значение в творчестве Марии Примаченко последних лет. <…> Воспоминания о пережитой фашистской оккупации, телепередачи о страданиях таких же крестьян в Корее и Вьетнаме, Чили и Ливане, горечь несостоявшейся надежды иметь мужа и семью, сиротство сына, не знавшего отца, волнение за возмужавшего внука-солдата, служившего на границе, угроза ядерной катастрофы, о которой неумолчно говорят по радио и телевидению,— всё это предопределило существенные сдвиги в творчестве Марии Авксентьевны. Она всегда очень остро ощущала своё художническое предназначение в обращённости к чувствам многих и многих людей, сейчас же она осознаёт себя в рядах борцов за мир, своё искусство — орудием в этой борьбе».
Появляются картины, которые отзываются на предчувствие новых войн. Иногда впрямую: «Угроза войны», «Атомная война, будь проклята она!». Но чаще через иносказание. К концу столетия некоторые звери Марии Примаченко делаются злыми, хотят «гульбы», но ничего у них не выходит, ведь друзей рядом нет, да и вообще, хвост не дорос: «У этого зверя зубы большие, а хвост маленький» (1983), «Этот зверь вздыхает и дружбы ни с кем не знает, солнце ему не светит, люди спасибо не скажут, скоро его повяжут» (1984), «Этот зверь разинул пасть и хочет цветочком полакомиться, да язык тонкий» (1985), «Дракону некого кусать, так растения кусает» (1987) и так далее.
«Этот зверь вздыхает и дружбы ни с кем не знает, солнце ему не светит, люди спасибо не скажут, скоро его повяжут». 1984 год
Островский упоминает, что выражение «война — будь проклята она» было у Марии Авксентьевны в ходу в качестве горькой мудрой присказки, которую она стремилась сообщить всем и каждому. Подписывая «портрет» атомной войны, она даже решила усовестить тогдашнего президента США Рональда Рейгана:
«Господин Рейган, на эту картину посмотри и задумайся, какая эта Атом сложная, и тяжёлая, и неразумная. Посмотри и с нами помирись, чтоб был мир на Земле».
Рядом была пририсована могилка с крестом и эпитафией:
«Атом — она красивая. Можно заиграться и с родными попрощаться».
«Красивая атом» — опять двойственность, как «добрый лев», только наоборот. Лев страшен снаружи, зато внутри хороший, а атомная бомба прикидывается красивой, только внутри у неё клыки, с которыми лучше не играть.
«Господин Рейган, на эту картину посмотри и задумайся, какая эта Атом сложная, и тяжёлая, и неразумная…» 1984 год
С ядерной энергией у Примаченко были отдельные, свойские отношения: Болотня расположена в относительной близости от Чернобыля. В 1986 году художница вместе с сыном Фёдором, тоже художником, видела, как горел взорвавшийся реактор. После этого в творчестве Примаченко появилась так называемая чернобыльская серия.
В 2009 году в интервью газете «События» киносценарист Александр Рожен, знавший художницу и её семью, рассказывал:
«Чернобыльская станция находится относительно недалеко от дома Примаченко, и, когда горел реактор, они видели это. Мимо их дома мчались пожарные и военные машины, шли обозы с эвакуированными жителями зоны. Предложили, конечно, и им выезжать, но Мария сказала Фёдору: „Пусть едут. А мы тут столько картин пока нарисуем!“ И остались. Женщина из райцентра Иванков приезжала к ним, рассказывала, какие принимать меры безопасности. Дескать, на ноги надо надевать целлофановые пакеты, без конца мыться и так далее — мы все их помним, эти абсурдные меры. Мария в ответ написала корову. Обыкновенную, а не стилизованную, как обычно. На её копытах, рогах и хвосте были целлофановые пакеты, но она паслась на лугу с радиоактивной травой, ела её. Так же, как жители Болотни ели всё со своего огорода».
«Старий дiд пас корову бiля четвёртого блоку…» 1987 год
Из Болотни семья Примаченко так и не уехала. Мария Авксентьевна продолжала жить и работать на малой родине до самой смерти в 1997 году.
Начатая в 1986 году чернобыльская тема не оставляла её. На картине 1988 года — сон о четвёртом энергоблоке, похожем на могильные бугорки с картин, посвящённых павшим воинам. Здесь мы, похоже, видим будущее, где вместо АЭС — сад памяти тех, кто ликвидировал последствия аварии.
«Мне приснился четвёртый блок.
Позже там расцветут цветы,
И дети будут нести цветы,
И на веки вечные станет это памятником,
Наши самолёты будут сюда летать,
Наши герои,
Что нас спасли и от нас ушли». [2]
«Мне приснился четвёртый блок…» 1988 год
Некоторые предполагают, что Примаченко предчувствовала Чернобыль — так же, как предсказала войну: ещё до 1941 года маялась от дурных снов и словно разучилась работать с белым цветом. Дело шло только с чёрным:
«Брала белую материю вышивать — не шла работа по белому. А взяла кусок чёрного сатинчика — легла нитка, как должно быть… Легла по чёрному! — а я же никогда дотоле не шила и не малевала по той печали, ой, да по той скорби… Вышивала две картины перед самой войной — „Деревья и звери“ и „Козаченько на коне“».
Во второй половине XX века у зверей Примаченко, и прежде чудных и диковинных, стали вырастать дополнительные конечности или вторые лица посреди брюха, словно у мутантов. В 1977 году — за девять лет до взрыва на АЭС — она написала картину с иронично-зловещим заглавием: «Миллиард лет прошло, а таких обезьян не было» (оригинальная подпись: «Милиярда лет а таких мавп ньет»).
«Миллиард лет прошло, а таких обезьян не было» (1977). Источник: iulia-rozhkova.livejournal.com
Ещё один примечательный сон художницы описывается Юрием Ростом:
«Попала я в рай, — рассказывала Мария Авксентьевна, — вокруг всё цветёт, и по цветущему лугу ходят гуси, утки. Стоит большая и светлая колхозная столовая, в которой вся еда — бесплатная. А я всё время работаю, рисую. И в понедельник, и в четверг, и в воскресенье. „В раю работают все семь дней“, — говорит мне Бог. А я ему: „Да я даже на земле в субботу и воскресенье не работала, не нравится мне в таком раю“. И вернулась домой».
И кажется, что опять угадала: хоть Примаченко нет на свете уже 25 лет, она словно по-прежнему здесь. Её помнят как живую, на смену старым зрителям пришли новые, у которых свежий взгляд и актуальные ассоциации, которые, пожалуй, не хуже прежних.
Взять хоть написанную в далёком 1936 году картину «Зелёный слон». В советское время кому-то казалось, что он неспроста носит «сталинские» кепку и картуз. В наши дни сложно не вспомнить, по аналогии с названием, о фильме «Зелёный слоник» (1999) Светланы Басковой.
Обе аллюзии на первый взгляд кажутся надуманными. Разные головные уборы были у многих героев-зверей Примаченко; картину и фильм разделяют 60 лет. Но, с другой стороны, отзывалась же художница на хрущёвскую кукурузную пропаганду или на космический бум 60‑х — писала птиц с кукурузными крыльями, космических коней.
«Кукурузный конь в космосе». 1979 год
А что касается кино — если уж мы решили, что Мария Авксентьевна была склонна предугадывать будущее, стало быть, могла она предвидеть и Светлану Баскову, и отправить своего доброго зверя в утешение зрителям 90‑х. Посмотрел человек «Зелёного слоника», рассердился или расстроился, а тут ему слон Примаченко дружески шепчет: «Не бойся, я не страшный, хороший».
«Зелёный слон». 1936 год
С появлением интернета обнаружился «мемный» потенциал работ Примаченко. Что совсем не удивительно, ведь мемы — новый фольклор, а значит, у них с художницей, чья живопись вышла из народного искусства, как минимум общее этическое начало.
Чего хочет народ? Хочет, чтобы было красиво, чтобы было смешно, чтобы все были добрыми, интересными. Чтобы был мир, в конце концов.
Картина «Зверь гуляет» (1971), где человеческое хитрющее лицо вписано в тело льва, разошлась по Сети. Напрашивается параллель с некогда популярным видео «Надоедливый апельсин», в котором человеческий рты и глаза приделали фруктам. В одной из соцсетей к посту с картиной появился комментарий, отмечающий сходство зверя с персонажем Джемейна Клемента из фильма «Реальные упыри (2014), и собрал множество лайков. И правда похожи — неужто очередное предсказание?
А «Дикий Горботрус» — интеллигентного вида зверь в очках, у которого в животе плавает рыба? А пронзающий психоделическими глазами «Украинский кот в сапогах»? А единственная за всю творческую жизнь скульптура — крокодил с несоразмерными человеческими зубами и губами?
«Кот в сапогах». Иллюстрация из книги «Добрый лев Марии Примаченко»
Пожалуй, доживи Примаченко до явления в Болотню Всемирной паутины, она с радостью делилась бы творчеством со всем светом, и с президентами тоже, но прежде всего — с фолловерами из народа. За примерами того, как возрастные представители наивного искусства успешно реализуют себя в Сети, далеко ходить не надо: в 2019 году 81-летняя Юлия Алёшичева стала постить свои вышивки в социальных сетях, которые для неё завёл внук. Сейчас Юлии 84 года, у неё 15,5 тысяч подписчиков, и это явно не предел.
«Крокодил». 1930‑е годы
Так или иначе, в цифровую эпоху многое из Примаченко ещё предстоит переоткрыть. В текстах о ней и каталогах, опубликованных в XX веке, практически не представлена картина «Хорошо я пишу, не спешу» (1936−1937), поскольку, очевидно, опередила своё время. Сегодня это готовый мем про студента на лекции (когда один на паре пишешь конспект), фрилансера (когда завтра дедлайн), наёмного автора (когда пришли новые правки) — пожалуй, каждый увидит родное в этом грустном звере, который тоскливо выводит на листе бумаги трогательные каракульки.
«Хорошо я пишу, не спешу». 1936–1937 годы. Иллюстрация из каталога Meine Welt. Maria Prymatschenko — Malerei. Wiktor Maruschtschenko — Fotografie (2000)
Конечно, говорить о Примаченко сегодня — значит говорить и о том, что случилось 28 февраля 2022 года. Как будто та, кого Мария Авксентьевна всю жизнь проклинала и против которой выступала каждым нарисованным зверем, и каждым цветком, пришла к ней в дом после смерти, чтобы поглумиться и показать, что её вера в лучший мир была напрасной.
Но не всё ещё потеряно. Во-первых, цифровая эра буквально воплотила в жизнь идею «рукописи не говорят». Оригиналы картин могут быть утрачены, но «интернет всё помнит», и хотя цифровые копии, конечно, не то же, что оригиналы, но куда лучше, чем совсем ничего.
Во-вторых, хоть это и слышится как трюизм, творчество Примаченко всегда будет актуально, потому что прославляет вечные ценности. Взять хоть те же цветы. Что бы ни случалось на Земле — войны, катастрофы, революции и так далее, — всегда на ней будут расти цветы. Одни и те же, но в то же время и не одни и те же. Григорий Островский приводит такой диалог:
«— Почему вы не рисуете настоящих цветов?
— А зачем? Вы же их видите и так…
— А вы никогда не писали цветы такими, как они есть, с натуры?
— Я и рисую с натуры. Только они у меня каждый раз зацветают по-новому».
Потребность художницы в общении с аудиторией выражалась, в частности, в том, что она нередко дарила нарисованные цветы. Иногда буквально — вручала работу, отказываясь брать за неё плату. А иногда посвящала её той или иной группе людей: школьникам, космонавтам, футболистам. Читаем в «Добром льве…»:
«Постоянная потребность в диалоге со зрителем побуждает её нередко к соединению изображения со словом. Так возникли „цветы-посвящения“. <…> Чаще всего — радостные и ласковые: „Букет людям на радость“; „Дорогие женщины, поздравляю по всей земле всех хороших женщин, будьте здоровы как вода, а богаты как земля. Чтобы был мир на земле“; „Цвети, цвети, Украина. Как идёт замуж дивчина, будь счастлива и богата и всем добрым людям будь рада“; „Дарю цветы которым сели за науку 1 сентября, желаю счастья мирного в жизни и учёбы, по всей земле чтоб дети были счастливыми“; „Цветы космонавтам“ и даже наивно-торжественные „Розы моего сердца киевскому „Динамо““ (правда, розы произрастают не из сердца, а из футбольного мяча…)».
Цветок — один из самых известных, универсальных символов дружбы и мира. Можно вспомнить хоть «детей цветов» хиппи и лозунг «Цветы лучше пуль», известный по стихотворению Евтушенко, хоть фотографию «Девушка с цветком» (1967) Марка Рибу, хоть цветочек-иконку мессенджера ICQ, которая ассоциируется у молодёжи нулевых с юностью и закадычным онлайн-братством.
«Цветы за мир». 1965 год
Мария Авксентьевна говорила:
«Людям на радость цветы мои и всё моё. Я им счастье дарю и всё на свете… А тем ото врагам, что они хотят нас… — я даю картины — чтоб они очувствовались, бо у них же дети тоже есть…»
А вот примем ли мы дар, очувствуемся ли — это уже зависит от нас.
[1] Юрий Щербак «Фрески і фотографії». Издательство «Молодь», 1984. Цитируется по книге Григория Островского «Добрый лев Марии Примаченко».
[2] Перевод немецкого варианта названия из каталога Meine Welt. Maria Prymatschenko — Malerei. Wiktor Maruschtschenko — Fotografie, 2000
Плакаты и песни военных лет, пожалуй, знакомы каждому. Гораздо меньше известен фронтовой театр: вновь созданные артистические бригады за годы войны поставили больше миллиона пьес и концертов для армии. Почти треть из них шла на фронте.
Уникальными материалами о работе военных артистов с VATNIKSTAN поделился московский Театральный музей имени Алексея Бахрушина, подготовивший спецпроект о театре на фронте. Фотографии любезно предоставлены сотрудниками музея.
3 июля 1941 года президиум Всероссийского театрального общества создаёт особые артистические бригады, призванные поднимать боевой дух солдат. В работу включились актёры МХАТа, Малого и Большого театров, театра Вахтангова и многих других.
Работа бригад подчинялась единому центру: фронтовым театром руководил штаб, созданный при Центральном доме работников искусств в Москве. Именно он разрабатывал маршруты гастролей для трупп, согласовывал репертуар и помогал со снабжением.
Свободы выбора стало меньше: театралы теперь опирались на советскую и русскую классику. Это касалось и сценического материала, и музыки: для фронта исполняли патриотические стихотворения и песни, пьесы Александра Островского и Пушкина. В военных условиях играть многоактные произведения было трудно: бригады чаще ставили одноактные пьесы или отрывки. Особое место в работе занимали эстрадные формы: скетчи и миниатюры. Они не только нравились солдатам, но и были удобны артистам, так как не требовали долгой подготовки и сложных декораций.
Портативность, удобные декорации и костюмы, которые можно быстро собрать, были главным требованием для сцены. Ведь спектакли приходилось ставить в самых необычных ситуациях: под ногами могли быть палубы кораблей, овраги и болота. О гримёрках во многих случаях и вовсе оставалось лишь мечтать. Сцену, если не было возможности сколотить, делали в кузовах у грузовиков: если откинуть борта, получались театральные подмостки.
Фронтовую сцену первых месяцев войны изобразил Константин Паустовский в рассказе «Струна», написанном в 1943‑м по горячим следам:
«…ночью, если не было боя, актёры устраивали концерты и спектакли на маленьких полянах в лесу.
„Хорошо, — скажете вы, — конечно, в темноте можно слушать пение или музыку (если актёры поют вполголоса, а музыканты играют под сурдинку, чтобы звуки не долетали до неприятеля), но непонятно, как актёры ухитрялись разыгрывать спектакли в ночном лесу, где мрак плотнее, чем в поле или над открытой водой. Что в этом мраке могли увидеть зрители? Музыканты привыкли играть в темноте, но как же другие актёры?“
А они показывали морякам сцены из Шекспира, Чехова и „Профессора Мамлока“ Фридриха Вольфа.
Но война и отсутствие света по ночам создали свои традиции и выдумки. Как только начинался спектакль, зрители наводили на актёров узкие лучи карманных электрических фонариков. Лучи эти всё время перелетали, как маленькие огненные птицы, с одного лица на другое, в зависимости от того, кто из актёров в это время говорил».
Многие произведения создавались с нуля, приходили на сцену из жизни. Военкор Константин Симонов в военные годы написал пьесы «Парень из нашего города» и «Так и будет» — их сразу начали ставить в тылу и на фронте. Юлий Чепурин писал «Сталинградцев» буквально с натуры: в Сталинградской битве он тоже работал военным репортёром. Именно ему обязан всесоюзной славой дом Павлова. Художник-постановщик Ниссон Шифрин сам ездил в разрушенный город, чтобы точнее передать его образ на сцене.
Эскизы Ниссона Шифрина. Фото Бахрушинского музея
Бахрушинский музей и Штаб артистических бригад с начала войны сохраняли свидетельства о фронтовом театре. Они собирали документы — например, «паспорта» на постановки, — а также отклики зрителей, интервью актёров и музыкантов. Сохранились анкеты, где участники бригад рассказывали о постановках и откликах. Часто слушатели передавали музыкантам и актёрам записки: просили сыграть частушки и песни, благодарили за игру.
Записки с благодарностями и просьбами артистам. Фото Бахрушинского музея
Сотрудники музея Бахрушина в военные годы разработали уникальные дневники для фронтовых театров. По форме они представляли собой большой блокнот, переплетённый тёмно-красным коленкором с тиснением. Помимо запасной бумаги и карандаша, в начале каждого дневника содержалось обращение:
«Вы делаете большую нужную работу, помогая нашей доблестной Красной Армии в защите социалистической родины от немецко-фашистских полчищ, вдохновляя наших бойцов на новые подвиги… Фиксируйте все наиболее важные эпизоды вашей работы на фронте».
В дневниках артисты указывали отыгранные постановки, описывали репертуар, сохраняли имена коллег по бригадам, заносили туда вырезки и цитаты из газет и писем. Туда же вписывали отзывы с благодарностями и впечатлениями. Ими могли поделиться не только зрители, но и члены бригады, особенно руководитель труппы.
Альбом фронтового театра. Фото Бахрушинского музея
В бригадах работали ведущие артисты: Николай Анненков, Варвара Рыжова, Михаил Тарханов, Иван Москвин. Заслуженная артистка РСФСР Ольга Лепешинская выступала на фронте в составе бригады Большого театра, а кроме того — работала в молодёжном Антифашистском комитете и собирала деньги на постройку танковой колонны «Советский артист». После капитуляции немцев она получит телеграмму от Сталина с благодарностью за вклад в Победу.
За четыре года войны в стране появилось около трёх с половиной тысяч бригад. Их участники совершили почти 42 тысяч выездов на фронт. В мае же 1945-го артисты по всей стране давали уже не военные, а праздничные концерты.
В книге 1981 года «Очерки по истории Советского Бадахшана» есть цитата из известного заявления Гульмамада Гулямшаева (1909–1970):
«Прошу отправить меня на фронт сражаться для борьбы против германо-фашистской банды, посягнувшей на нашу Родину. <…> Готов драться до последней капли крови».
Жители Памира, или Горно-Бадахшанской автономной области, участвовали в боях с первых часов войны. К 1941 году в рядах Красной армии было много памирцев — они служили в западных военных округах и в пограничных частях. С началом войны в Таджикской ССР появлялись новые армейские соединения — горцы часто записывались туда добровольцами. Один из них, Гульмамад Гулямшаев, прошёл боевую выучку в 104‑й горно-кавалерийской дивизии. На войне он сражался в рядах 49‑й механизированной бригады, участвовал в решающих прорывах, окружениях и разгромах фашистов.
За боевые заслуги гвардии старший лейтенант Гульмамад Гулямшаев был награждён медалями «За взятие Берлина», «За освобождение Праги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Получил ордена Красного Знамени и Красной Звезды (оба — дважды), Отечественной войны I степени. «За захват с группой разведчиков стратегически важного моста (через реку Нейсе), что обеспечило дальнейшее продвижение войск» фронтовик был удостоен высшей награды — звания Героя Советского Союза.
Наградной лист с описанием боевого подвига Гульмамада Гулямшаева. За проявленное мужество командир 49‑й бригады, гвардии полковник Николай Яковлевич Селиванчик представил памирца к званию Героя Советского Союза. 21 февраля 1945 года
Краткая биография памирского героя
Гульмамад Гулямшаев родился в 1909 году в кишлаке Хорог Ферганской области Российской империи. Его отец Гулямшо Ашурмамадов (18??—19??) служил председателем Хорогского ревкома в 1920‑е, мать Назарбахт Шамирова (18??—194?) была родом из афганского Бадахшана. В их семье родились 11 детей: сыновья Нурмамад (1895–19??), Дустмамад, Ашурмамад, Нисормамад, Одинамамад (1899–1957), Бекмамад, Гульмамад, Ёрмамад (1914–19??), Назримамад, дочери Захробегим и Тазарф (1915–1973).
Дочери Гульмамада Гулямшаева, слева направо: Озодамо (1932–1996), Зебидамо (1935–2007) и его первая жена — Ёрасенова Муминамо (1914–2008)Слева направо в первом ряду: Клавдия Арсентьевна с мужем Гульмамадом Гулямшаевым (во втором браке), его братья Нурмамад и Бекмамад. Во втором: их племянник Давлат Ашурмамадов, Захробегим, Одинамамад, их сестра Тазарф и вторая жена Бекмамада — Мойрамо Шакармадова
В 1916 году Гульмамад поступил в первую светскую русскую школу, созданную для коренных горцев Памирским отрядом со штаб-квартирой на Хорогском посту. После победы советской власти глава семьи Гулямшо Ашурмамадов отдал сына в Хорогский интернат — первую государственную школу на Памире. Он надеялся, что сын станет образованным человеком. В 1926 году Гульмамад поступил в Институт просвещения в Ташкенте и вступил в комсомол, а в 1930‑м окончил учёбу.
С детства он дружил с Камбаром Шабдоловым — начиная с тех пор, когда в маленьком Хороге было всего семь домов. Гульмамад и Камбар будут вместе учиться в Ташкенте и останутся друзьями на всю жизнь. С первой половины 1930‑х Шабдолов служил в СВР СССР. Советский разведчик-нелегал (псевдоним Витас) выполнял задания Центра в Королевстве Афганистан, пресекал подрывные акции на южных рубежах Советского Союза в Великую Отечественную и после неё. В дальнейшем он стал спецсотрудником Комитета информации при МИД СССР. В гражданской жизни Шабдолов проявил себя как незаурядный хозяйственный и государственный деятель. Он героически погиб за границей в 1951 году, выполняя задачи, возложенные родиной.
Слева направо: старший брат Нурмамад, Камбар Шабдолов и Гульмамад в начале 1930‑х годов
Гульмамад же сначала работал в сфере образования, а потом в комсомоле. Он отлично владел русским языком, лучше многих памирцев. Знание языка и организаторские способности сильно помогли ему в карьере. Уже в 1932‑м Гулямшаеву предложат работу в столице Таджикской ССР Сталинабаде (с 1961-го город вернул название Душанбе). Его назначают замсекретаря комсомольского горкома, потом он трудился в аппарате ЦК комсомола Таджикистана и в сфере народного просвещения. С 1951 года Гулямшаев работал в Управлении делами Совета Министров Таджикской ССР, затем избирался членом Верховного Совета Таджикской ССР (5‑го созыва, 1959–1962 годы). В 1962 году по состоянию здоровья вышел на пенсию.
Один из близких друзей Гульмамада, известный таджикский журналист, главный редактор «Вечернего Душанбе», а позже писатель Яков Исаакович Нальский оставил о Гулямшаеве воспоминания. В 1985 году они будут опубликованы журналом ЦК Таджикской компартии «Агитатор Таджикистана» — в статье «Разведчик Гулямшоев». Нальский пишет:
«С Гульмамадом Гулямшаевым мы были знакомы с 1933 года. Тогда он только что приехал с Памира в Душанбе (в те годы Сталинабад) и был избран заместителем секретаря столичного горкома комсомола. У меня сохранился в памяти Гульмамад <…> [на] серьёзном молодом лице выделялись проницательные голубые глаза. По-русски говорил он почти без акцента <…> среди таджиков это было редкостью. Представление о нём, как о застенчивом человеке, изменилось, когда я услышал его <…> полную страсти речь, призывавшую молодёжь взяться за озеленение и благоустройство столицы. <…> Он вместе с молодёжью высаживал деревья по проспекту имени Ленина и в первом городском парке».
Призыв и участие в отправке и управлении эшелонами на фронт
О начале войны Гулямшаев услышал, когда гулял в парке имени Ленина в Сталинабаде. Он тогда задержался у тополя, который считал «своим» — потому что сам принёс его из питомника. Неожиданно раздался голос из репродуктора, передавший тревожное сообщение: «Внимание, говорит Москва!.. От Советского информбюро… Работают все радиостанции Советского Союза! Сегодня, 22 июня, в четыре часа утра…»
Гулямшаев сразу идёт в городской военкомат, но ему отвечают: наступит время — призовём. Так придётся ходить несколько раз. Наконец, Сталинабадский городской военный комиссариат призвал Гульмамада на службу — после поданного заявления, о котором мы говорили выше. В документах военкомата отмечено, что жил Гулямшаев на улице Шота Руставели, дом 3, квартира 5: «Место призыва: Сталинабадский ГВК, Таджикская ССР, Сталинабадская область, город Сталинабад».
Гульмамад Гулямшаев перед отправкой на фронт
В начале Великой Отечественной в Таджикской ССР создавались новые войсковые части и дивизии — по распоряжению Народного комиссариата обороны СССР. Среди них оказались четыре национальных горно-кавалерийских дивизии — 20‑я, 61‑я, 63‑я и 104‑я. Последнюю из них Совет народных комиссаров Таджикской ССР сформировал в августе 1941 года. В ряды 104‑й дивизии вступали трудящиеся добровольцы республики — позже она участвовала в обороне городов-героев Москвы и Сталинграда.
Лейтенанта Гульмамада Гулямшаева назначили командиром 1‑го эскадрона 286-го полка. Несколько месяцев он проходил военную подготовку. В начале августа первый эшелон 104‑й кавдивизии под командованием Гулямшаева выехал из Сталинабада. Месяц спустя Гульмамад прибыл на фронт в Саратов вместе с дивизионным штабом.
В 2015 году вышел сборник «Великая Отечественная война. 1941–1945. Документы и материалы. Т. III. Национальные формирования Красной армии. Под общей редакцией Героя России генерала армии С. К. Шойгу». Там представлены рассекреченные материалы о судьбе таджикских частей:
«Формирование национальных частей и соединений <…> стало одним из крупных и значимых <…> военно-мобилизационных мероприятий советского государственно-политического руководства. <…> Осуществить дополнительную мобилизацию людских и материальных ресурсов <…> в крайне тяжёлое для страны время. Многие национальные части и соединения внесли свой достойный вклад в достижение великой Победы над фашизмом. <…> Кавалерийские дивизии <…> были сформированы в Таджикской ССР. Это 20‑я горно-кавалерийская дивизия <…> награждена орденами Ленина и Красного Знамени. Впоследствии <…> преобразована в 17‑ю гвардейскую <…> к двум имевшимся орденам были прикреплены ещё два — ордена Суворова и Кутузова. <…> Создана также 104‑я кавалерийская дивизия…»
На фронтах Великой Отечественной войны
В боевых действиях Гулямшаев участвовал с 1942 года. Из Саратова лейтенанта отправили на Брянский фронт в новой должности — командира взвода автоматчиков 49‑й механизированной бригады. Она тоже прибыла из Таджикской ССР. С 1 ноября 1942 года бригада попала в состав 5‑го механизированного корпуса Брянского фронта. Какое-то время она находилась в резерве, а с 26 ноября выступает на Юго-Западном фронте, где Гулямшаев участвует в контрнаступлении под Сталинградом.
В скором времени он опять в новой должности — Гульмамада назначили командиром взвода разведки в танковом подразделении 49‑й бригады. Сама же бригада с апреля 1943 года вошла в состав 6‑го гвардейского мехкорпуса 4‑й танковой армии. Она будет участвовать в боях на Курской дуге в июле—августе 1943 года.
После неудавшегося наступления немецкие части под сокрушительными ударами Красной армии откатывались на запад. Враг огрызался, оставляя сильные заслоны, а бывало, и закреплялся на заранее оборудованных позициях:
«…на одном из участков наступление приостановилось. Враг упорно оборонялся. Нужны были данные о его дислокации, резервах, а это мог дать только «язык». <…> Захват поручили взводу Гулямшаева. <…> Командир отобрал группу надёжных бойцов, <…> они изучили подходы к вражеским позициям, отработали взаимодействие, сигналы. <…> Чтобы переправиться через речку, нужен был плот. Изготовить его поручили бойцу Филимонову. Тот, недолго думая, начал рубить дерево.
Гулямшаев остановил его.
— Зачем оголять землю, если в том нет нужды. Вон сколько брёвен и досок, — указал офицер на развалину блиндажа.
<…> Вечером Гулямшаев рассказывал бойцам, как на его родине (на Памире) оберегают зелень. Срубить дерево — значит окружить себя ненавистью односельчан.
<…> дерево, <…> главное — оно украшает нашу жизнь…
В полночь бойцы отправились на задание. <…> чтобы не обнаружить себя, им пришлось ползти по-пластунски, <…> наконец, и проволочное заграждение. Сапёры быстро проделали проход. Гульмамад с группой обеспечения занял позицию <…> а группа захвата, миновав проволочное заграждение <…> вдоль передней траншеи прохаживается один часовой. <…> Сержант Б. Шепилов железной хваткой сдавил его горло и сбил с ног. А Филимонов воткнул кляп фашисту в рот. Разведчики связали «языка», вытащили за колючую проволоку. <…> Враг, обнаружив исчезновение часового, открыл огонь. <…> С «языком» были уже у своих. Пленный ефрейтор дал ценные показания. Используя их, командование направило в обход вражеской обороны танки и с тыла разгромило группировку врага. И так бывало не раз. Гулямшаев со своими разведчиками часто ходил в тыл противника, приводил «языков», добывал ценную информацию.
<…> Осень на Украине вступила в свои права. От проливных дождей дороги развезло.
<…> Тяжело в пехоте. Только танки наступают врагу на пятки. На пути наших войск разрушенные города и сёла. Враг, отступая, в слепой ярости уничтожает всё.
— Много я читал книг о зверствах Чингисхана, Батыя и другие завоевателей… Но то, что делают фашисты, — уму непостижимо, — не раз говаривал лейтенант своим бойцам. Воины любили своего отважного, справедливого командира. <…> Радовались, когда за бои на Курской дуге он был награждён орденом Красного знамени».
В составе 4‑й танковой армии Гулямшаев участвовал в жестоких боях за освобождение Болхова в июле и Орла в августе 1943 года (и здесь же вступил в компартию). Эти события известны как Орловская наступательная операция с кодовым названием «Кутузов»:
«В связи с освобождением городов Орёл и Белгород в Москве 5 августа 1943 года был произведён первый в истории Великой Отечественной войны артиллерийский салют в честь доблестных воинов Брянского, Западного, Центрального, Степного и Воронежского фронтов. С тех пор торжественные салюты в честь наших побед стали традицией до конца войны».
Позже 49‑я мехбригада Гульмамада Гулямшаева участвовала в операциях 1‑го Украинского фронта. Особенно отличились танкисты в Проскуровско-Черновицкой операции, которая шла с 4 марта по 17 апреля 1944 года. 49‑я бригада вместе с другими частями освободила города Скалат и Каменец-Подольский (21 и 26 марта).
Немного предыстории. Каменец-Подольский был важной опорной точкой в обороне фашистов на Днестре. 11 марта 1944 года Ставка уточнила задачу 1‑му Украинскому фронту — нужно было главными силами с ходу форсировать Днестр, овладеть Черновцами и выйти на государственную границу СССР. Левое крыло армии должно было наступать на Каменец-Подольский. В ходе этого наступления разведрота Гульмамада Гулямшаева обеспечивала командование информацией, доставляла «языков». Разведчики и сами вступали в сражения. Так, бойцы роты подожгли большую колонну немецких машин с боеприпасами, что ехала в Каменец-Подольский.
За участие в операции гвардии лейтенант Гулямшаев был награждён орденом Красной Звезды. Об этом свидетельствует рассекреченный документ из архива Красной армии и Военно-морского флота. Его фотокопия представлена ниже.
Приказ по 49‑й механизированной Каменец-Подольской бригаде 6‑го гвардейского механизированного Краснознаменного корпуса 1‑го Украинского фронта от 6 мая 1944 года, № 08/н
По итогам наступательной операции бригада, где служил Гулямшаев, получила почётное название «49‑я механизированная Каменец-Подольская орденов Богдана Хмельницкого и Кутузова бригада». 17 марта 1945 года её преобразуют в гвардейскую.
«26 марта 1944 года город (Каменец-Подольский) был освобождён, и 49‑я механизированная бригада получила почётное наименование „Каменец-Подольской“, и в этот 1009‑й день войны войска 2‑го Украинского фронта вышли на реке Прут на государственную границу СССР с Румынией. С этого дня Красная Армия приступила к выполнению своей исторической миссии — освобождению народов Юго-Восточной и Южной Европы от гитлеровских оккупантов».
Рота разведки Гульмамада Гулямшаева также участвовала в Львовско-Сандомирской операции июля 1944 года, показала себя в боях за освобождение Львова. Танкисты, умело маневрируя, обходили крупные узлы обороны противника, уничтожали мелкие вражеские группы, упорно продвигались к городу с юга. Их глазами и ушами были разведчики Гулямшаева, безупречно выполнявшие задачи командования:
«Старшие командиры, ставя задание на разведку, напутствовали Гулямшаева:
— Надеемся на тебя, памирец, уверены…»
Львов был освобождён от фашистов 27 июля 1944 года. Затем Красная армия развернула бои в Силезии. Так начиналось полное освобождение Польши.
Освобождение польских земель
И вот новое задание Гулямшаева. Советские войска, форсируя реку Сан, остановились. Немцы занимали господствующую высоту, простреливая все подходы. Левый склон реки был ограничен топкими болотами, а правый — огромным лесным массивом, где стояли советские танки. Нужно было выявить огневую систему немцев, подавить её, оттеснить противника с высоты, чтобы помочь советской армии развить наступление. Целью был город Санок, стратегически важный для обороны противника.
По холмистой местности, то взбираясь на гребни высоток, то спускаясь в лощины, шёл наш бронетранспортёр. Немцы открыли по нему необузданный огонь, чего и ждал Гулямшаев. Он засекал огневые точки фашистов и наносил их на карту. Это был рискованный поединок с отлично замаскированным врагом. Сержант Зазуля мастерски вёл боевую машину: она то замирала на месте, то неожиданно скатывалась в лощину, лавировала между разрывами мин и снарядов. В скором времени у командования была точная схема огневых средств немцев. Однако атака нашего стрелкового батальона, поддержанного танками и артиллерией, успеха не имела: противник слишком основательно укрепился.
В полночь разведчики покинули землянку, бесшумно двигаясь по дну оврага. Дозоры, следовавшие справа и слева от основной группы, докладывали Гулямшаеву: всё спокойно, враг не обнаружен — и скрытно вышли в тыл фашистов. У опушки леса бойцы обнаружили замаскированные батареи, и вдруг в нескольких шагах от Гулямшаева из темноты показался человек. Увидев офицера, тот сразу не разобрался, кто это — свой или чужой. Разведчик опередил и выстрелил первым: выпустив автомат из рук, фашист упал. Грянул дружный огонь разведроты, уничтожающей артиллерию врага. Засевшие на высоте всполошились, у них в тылу шёл бой — немцы решили, что их окружают. Они спешно начали покидать окопы и отходить, высота была взята. Танкисты с пехотой на броне стремительно устремились в прорыв на Санок.
Боевые действия в районе города Острува
Настал январь 1945 года. Часто шёл снег, на дорогах была непролазная грязь. Тыловое обеспечение отставало, танки порой останавливались. Но невзирая ни на что наступление продолжалось.
Гулямшаев к тому времени возглавил свою разведроту. Разведчики теперь участвовали в ожесточённых боях близ Острувы. Пришёл приказ выйти в тыл врага и разведать дороги, по которым противник подбрасывал резервы. Получив танк Т‑34 и бронетранспортёр с девятью бойцами, Гулямшаев двинулся в дорогу. Сплошной обороны у врага не было, разведчики без труда вышли в тыл. Чтобы лучше видеть пространство, Гулямшаев пристроился на броне танка.
«Гусак, командир танка, не раз кричал Гульмамаду:
— Смотри не замёрзни, южанин!
— Давай вперёд, — отвечал командир роты. — И на Памире морозы бывают!»
[Журнал «Агитатор Таджикистана» за 1985 год, № 3]
В ночном небе гудели самолёты, изредка вспыхивали ракеты, и снова наступала густая темнота. В это время боевые машины подошли к небольшой деревушке, где разведчики шли по просёлочной дороге. Та сливалась с основной трассой, по которой оборонявшиеся в Оструве фашисты получали подкрепления.
Гульмамад, спрыгнув с танка, прислушался. Из темноты доносился гул моторов, немецкая колонна приближалась к перекрёстку. Впереди автомашин шёл бронетранспортёр, пропуская пешую колонну. Гулямшаев просигналил карманным фонарём Гусаку, взревел мотор «тридцатьчетвёрки» — и танк врезался в колонну гитлеровцев, давя гусеницами и расстреливая врага из пулемёта. В бой дружно включились солдаты с бронетранспортёра, и фашистский батальон, шедший на подмогу гарнизону Острува, был разгромлен.
Вот как описаны факты боевых подвигов гвардии старшего лейтенанта Гульмамада Гулямшаева в представлении к награждению:
«В наступательных боях в январе—феврале 1945 года на 1‑м Украинском фронте умело и мужественно руководил разведывательной ротой, непрерывно вёл разведку противника, вскрывал его группировки, противостоящие бригаде, личным наблюдением и захватом пленных давал ценные сведения командованию о противнике, благодаря чему не было ни одного случая внезапного нападения противника и части бригады успешно продвигались вперёд.
Лично руководя разведгруппами, неоднократно принимал бой с передовыми подразделениями противника, нанося им большой урон в живой силе и технике.
15.1.45 года, руководя разведдозором в районе села Дьминь (район города Кельце), разведкой боем установил группировку противника, уничтожив при этом 30 солдат и офицеров противника, и десять — взял в плен, в том числе майора, который дал ценные сведения.
16.1.45 года, находясь в засаде с шестью танками, четырьмя 76-миллиметровыми орудиями и одним бронетранспортёром в районе деревни Мнюв Келецкого воеводства, лично с семью разведчиками, находясь в разведке в направлении деревни Гумлер, обнаружил колонну противника, пытавшуюся прорваться из района Кельце в северо-западном направлении, и, возглавив руководство засадой, завязал бой, в результате которого уничтожил пять самоходных орудий, три бронетранспортёра, 15 автомашин, более 100 солдат и офицеров противника, захватил 30 пленных.
23.1.45 года в бою за город Острув (Польша), находясь в разведдозоре, в составе двух танков с десантом автоматчиков, одного бронетранспортёра, одной бронемашины, внезапным налётом на колонну противника создал панику, уничтожив при этом более
150 офицеров и солдат противника, более 30 автомашин, восьми бронетранспортёров; захвачено 20 пленных, противник оставил более 50 автомашин с грузами и боеприпасами. Благодаря успешным действиям разведдозора, части бригады успешно пошли вперёд и заняли город Острув. В этом бою товарищ Гулямшаев, несмотря на полученное серьёзное ранение, категорически отказался от эвакуации, продолжал руководить боем.
За систематическую разведку противника, вскрытие группировок и их намерений, …»
Продолжение текста было вырезано — видимо, только этот фрагмент первоначально прилагался к документам о награждении Гулямшаева звездой Героя Советского Союза.
Оценку командования, представившего Гульмамада к награде, подтверждают рассекреченные архивные документы.
Описание подвига Гульмамада Гулямшаева. ЦАМО. Фонд 33. Опись 690306. Единица хранения 1775Приказ № 09 от 1 марта 1945 года по 6‑му гвардейскому механизированному Львовскому Краснознамённому корпусу 4‑й танковой армии 1‑го Украинского фронта
Участие в Нижнесилезской операции
Наступательная операция 1‑го Украинского фронта проходила в начале февраля 1945 года. Советская армия нанесла мощный удар с Одерского плацдарма на город Коттбус, прорвала долговременные укрепления и окружила крупные гарнизоны противника. Был разгромлен город-крепость Глогау (Глогув), где к 1 апреля 1945 года были убиты около 18 тысяч вражеских солдат. Также советские войска заняли город-крепость Лигниц (Легница).
К 24 февраля 1945 года 4‑я танковая армия под командованием генерала Дмитрия Лелюшенко вышла к на реке Нейсе, встав на одну линию с войсками 1‑го Белорусского фронта. Были заняты выгодные позиции для завершающего удара по логову фашистов в Берлине. Плацдарм был удачным и для удара по верхнесилезской (оппельнской) группировке противника. С 17 марта 1945 года 4‑я танковая армия, в которой состоял Гульмамад, была преобразована в гвардейскую.
Враг усиливал сопротивление. В мареве закатов клубился и поднимался столбами к небу дым пожарищ и горящих танков. Стоял несмолкаемый грохот боя. Рота разведчиков Гульмамада Гулямшаева постоянно была на боевых заданиях. Круглые сутки отдельные группы и взводы разведчиков проникали в тыл противника, наводили штурмовую авиацию на уничтожение огневых средств и живой силы врага, корректировали огонь артиллерии и бомбардировщиков.
Свидетельство боевых заслуг Гульмамада в Нижнесилезской операции — рассекреченный фотодокумент из архива Красной армии и Военно-морского флота: «Приказ войскам 4‑й танковой армии от 14 марта 1945 года, за № 0106/н <…> Орденом Красного Знамени <…> Гвардии старшего лейтенанта Гулямшаева Гульмамада <…> Командир разведывательной роты (штат № 010/42649) механизированной Каменец-Подольской ордена Суворова Богдана Хмельницкого бригады» (дата совершённого подвига — 14.02.1945–15.02.1945)».
Приказ войскам 4‑й танковой армии от 14 марта 1945 года, № 0106/н
17 апреля 1945 года на линии 1‑го Украинского фронта по узкому коридору, пробитому войсками 3‑й, 5‑й и 13‑й гвардейских армий, на запад направились 3‑я и 4‑я танковые армии. В конце апреля 1945 года рота Гулямшаева подошла к Цоссенскому оборонительному рубежу, прикрывавшему подступы к Берлину. Завязались тяжёлые бои. Гульмамад Гулямшаев, дважды раненный, всё равно оставался в строю. Он участвовал в штурме Берлина, а потом и Праги. Берлинская операция была проведена армиями 1‑го и 2‑го Белорусских и 1‑го Украинского фронтов. Она привела к полной и безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии.
В ходе Пражской наступательной операции были ликвидированы немецкая группа армий «Центр» и часть сил группы «Юг». Свой боевой путь в Великой Отечественной войне Гульмамад Гулямшаев завершил в Чехословакии:
«Одним из тех советских воинов, которые с танковыми армиями поспешили в Прагу из-под Берлина, был и Гульмамад Гулямшаев. День Победы он (посланец Памира) встретил в чехословацком селе Рахувник (недалеко от Карловых Вар)».
В его характеристике, выданной командованием, записано:
«В боях смел и отважен. Быстро ориентируется в обстановке, принимает грамотные решения» [Журнал «Агитатор Таджикистана» за 1985 год, № 3].
После Великой Отечественной войны и завершения службы в Вооружённых Силах СССР
Гульмамад Гулямшаев завершил военную службу в звании капитана в 1946 году. После ухода из армии он вернулся домой в Сталинабад, в мирную жизнь. Его плодотворный труд был отмечен орденом «Знак почёта». Правительственная награда за трудовые дела — подлинное свидетельство тому, что и в мирные дни храбрый воин всегда шёл впереди:
«Гулямшоева уже нет в живых. Но возле дома, где он жил, серебрятся тополя. Их вырастил бывший танкист-разведчик. И каждый тополь носит имя одного из близких ему товарищей, погибших в боях с немецкими захватчиками» [Журнал «Агитатор Таджикистана» за 1985 год, № 3].
Автор посвящает этот биографический материал 77‑й годовщине Великой Победы и подкрепляет им обращение в Министерство обороны Российской Федерации по вопросу о присуждении Гулямшаеву Гульмамаду звания Героя Советского Союза.
Замечательный детский поэт, талантливый переводчик и отличный редактор — всё это Самуил Яковлевич Маршак. Но всё ли? Не каждый знает, что автор «Усатого-полосатого» и «Рассеянного», лауреат нескольких Сталинских премий в своих ранних произведениях обращался к еврейской теме и писал антибольшевистские фельетоны, заступался за коллег-писателей во время Большого террора, а позже — поддерживал Бродского и Солженицына. Неоценима его помощь детям-сиротам во время еврейских погромов, Гражданской и Великой Отечественной войн.
VATNIKSTAN расскажет о малоизвестных сторонах жизни именитого поэта, которые уже долгое время незаслуженно остаются в тени.
«Там я нужен, и я буду там»: Маршак и еврейская тема
С еврейской темой в ранней поэзии знаменитого детского автора знакомы далеко не все. Неудивительно: в советское время о циклах стихотворений «Сиониды» (1904–1906) и «Палестина» (1910‑е) Маршаку пришлось «забыть» — такие тексты могли доставить немало неприятностей автору.
По отцовской линии Самуил Яковлевич был потомком известного талмудиста Ахарона Шмуэля бен Исраэля Койдановера (1614 — около 1676), воспитывался в еврейских традициях, изучал идиш и иврит. Будучи гимназистом, Маршак увлёкся классической поэзией и начал писать стихи. Волей случая одна из его поэтических тетрадей попала в руки известному критику и искусствоведу Владимиру Стасову. По мнению ряда исследователей, именно Стасов посоветовал молодому автору развивать в своём творчестве еврейскую тему. Из письма Маршака наставнику:
«Знаете, дедушка, какая у меня заветная мечта: после университета забраться куда-нибудь в местечко „черты оседлости“ (граница территории, где разрешалось проживать евреям. — Прим.). Там я буду работать, ближе познакомлюсь с ними, моими бедными братьями. Там я нужен, и я буду там».
Самуил Маршак (по центру), Владимир Стасов (справа). 1890‑е
Через Стасова в 1904 году Маршак познакомился с Максимом Горьким, который, узнав о слабом здоровье молодого человека — тот страдал чахоткой, — пригласил его на свою дачу в Ялте. Там с 1904 по 1906 год Самуил Яковлевич жил, учился в гимназии и поправлял здоровье. В этот период появились стихи из цикла «Сиониды».
В 1904 году в журнале «Еврейская жизнь» было впервые опубликовано стихотворение Самуила Маршака «20 Таммуза». Таммуз, согласно Библии, — четвёртый месяц в году, совпадающий со второй половиной июня — первой половиной июля. По мнению исследователя жизни и творчества Маршака Матвея Гейзера, стихотворение было посвящено памяти еврейского общественного и политического деятеля Теодора Герцля, который являлся основоположником идеологии политического сионизма (движение, целью которого является объединение и возрождение еврейского народа на его исторической родине — в Израиле. — Прим.). Герцль умер 3 июля (20 июня по старому стилю) 1904 года. Маршак писал:
…я знаю: нет его. Но разум мой в раздоре
С моей душой,
И новое мучительное горе
Я не могу вместить, глубокое, как море,
В груди больной…
Тогда же начинающий поэт переводил «Песнь Песней», гимн еврейского рабочего движения «Клятва», стихи классика еврейской поэзии Хаима Нахмана Бялика с идиша и иврита.
Большое влияние на творчество молодого поэта оказали ужасы еврейских погромов, которые в начале 1900‑х годов приняли поистине катастрофические масштабы. Поводом для расправы над евреями могли стать самые нелепые слухи. В книге «Маршак» Гейзер рассказывает, что один из погромов начался из-за того, что еврейские дети якобы осквернили икону. Летом 1905 года погром в Житомире произошёл потому, что («и снова-таки якобы», отмечает Гейзер) евреи стреляли в портрет царя. Только в Чернигове в 1905 году жертвами октябрьских погромов стали более 100 человек. Осенью 1904 года Маршак писал Стасову:
«Сейчас я получаю известье о страшных погромах в Смоленске, Полоцке, Невеле. Что-то будет? Ведь евреям и обороняться нельзя!»
Последствия еврейского погрома в Одессе
Вскоре волна погромов докатилась и до Ялты. «До чего может озвереть человек — ужас охватывает…» — писал Стасову Самуил Яковлевич. В этом же письме он рассказывал, как вместе с учениками своего класса, где учились дети разных национальностей, создал школу для двадцати пяти мальчиков из бедных еврейских семей. В роли преподавателей выступали сами гимназисты, которые также организовали в школе завтраки — стакан молока с хлебом. Увы, школа проработала недолго: однажды полиция потребовала её закрыть. «И тут донос! Как позорно, низко», — восклицал Маршак.
В этот период он написал «Песни скорби». Отрывок из стихотворения:
Зачем я здесь? Быть может, братья
Таятся в страхе по углам!
Зачем я здесь, зачем не там?
Ничтожный трус, тебе проклятье!
Несколько десятилетий спустя в письме к школьникам из Феодосии Самуил Яковлевич рассказал, как спас от военно-полевого суда двух моряков, которые участвовали в Севастопольском восстании в ноябре 1905 года. Маршаку было поручено тайком переправить их в Феодосию на пароходе. Всё обошлось благополучно, хотя матросов было сложно скрыть от глаз посторонних:
«[Матросы] то и дело вылезали на палубу, на которой тесными рядами стояли солдаты с винтовками… принимавшие участие в подавлении восстания в Черноморском флоте… И когда из толпы пассажиров слышались возгласы: „Убийцы!“, „Палачи!“, — они отвечали только: „Ничего не поделаешь… служба!“ Мои моряки тоже не смогли удержаться от нескольких крепких замечаний по адресу солдат, и я с трудом увёл их в каюту».
Зимой 1906 года Маршаку пришлось покинуть Ялту — ему грозило исключение из гимназии и арест.
«Нары были домами, а проходы между ними — улочками»: Маршак и беспризорники
В 1911 году поэт отправился в путешествие по Ближнему Востоку. На пароходе он познакомился с Софьей Мильвидской (1889–1953), на которой женился после возвращения в Россию. У них родилась дочь, которая вскоре трагически погибла. Не будучи в силах оставаться наедине со своим горем, Самуил Яковлевич написал Екатерине Пешковой (бывшая жена Горького. — Прим.), в то время работавшей в Красном Кресте:
«Сейчас мне и бедной Софии Михайловне хотелось бы одного: отдаться всей душой… делу помощи несчастным и обездоленным. Больше всего мы желали бы помогать детям. Не знаете ли Вы какого-нибудь отряда, организации или учреждения, где нас можно было бы устроить? <…> Мы могли бы поехать куда угодно, но лучше всего — на театр военных действий или куда-нибудь на юг…»
Самуил Маршак и Софья Мильвидская. 1910‑е
Во время Первой мировой войны отчаявшийся поэт хотел отправиться на фронт, но был признан непригодным для службы — подвело зрение. В Воронежскую губернию в то время переселяли жителей прифронтовой полосы, преимущественно из бедных еврейских местечек. Маршак помогал беженцам, устраивал их в специальные приюты для переселенцев. «Помню одно из воронежских зданий, в котором разместилось целое местечко, — вспоминал Маршак. — Здесь нары были домами, а проходы между ними — улочками. Казалось, будто с места на место перенесли муравейник со всеми его обитателями». Тогда же он написал стихотворение «Менделе» (около 1916 года):
Обитель для изгнанников —
Для юных и для старых.
По шестеро, по семеро
Лежат они на нарах…
В 1918 году поэт отправился в Петрозаводск к брату Моисею Яковлевичу в поисках работы. Тогда же недалеко от города, в деревне Деревянная на берегу Онежского озера, открылась летняя детская колония, где жили сироты, беспризорные и дети местных советских работников. Маршак проводил там всё свободное время: читал ребятам стихи, играл в разные игры, ходил с ними в походы. Помогал по хозяйству — мыл полы, помогал с готовкой, разливал порции по мискам, резал хлеб. «И всё это с шутками, прибаутками, с сочинёнными тут же на месте стихами про расторопных и нерасторопных ребят, про еду», — рассказывала воспитательница колонии Антонина Викторова. По её словам, Маршак принял участие в судьбе многих беспризорников, «некоторых возвращал к жизни в буквальном смысле слова». Ребята чувствовали в нём «своего», советовались с ним обо всём. «И когда он уходил от нас по понедельникам в Петрозаводск, — вспоминала Викторова, — ребята всегда хором упрашивали его непременно прийти опять. А по субботам, в тот час, когда можно было ждать его прихода, мы все — ребята и педагоги — отправлялись гурьбой к нему навстречу».
Через несколько месяцев Маршак уехал в Екатеринодар (ныне Краснодар), куда в 1917 году перебралась его семья — отец поэта, Яков Миронович Маршак, нашёл там работу. К тому же на юге страны было легче прокормиться.
Организаторы «Детского городка» и «Театра для детей»(слева направо): профессор-египтолог Борис Леман, педагог Свирский, Самуил Маршак, поэтесса Елизавета Васильева. Краснодар, 1921 год
Самуил Яковлевич зарабатывал тем, что писал фельетоны для местной газеты, но этим его деятельность не ограничивалась. Он снова начал работать с детьми, которых Гражданская война лишила семьи и крова. Для них Маршак разработал проект дома детского труда и отдыха, который утвердили местные власти. Комплекс зданий, включавший в себя детский сад, школу, учебные мастерские, библиотеку и столовую назвали «Детским городком». Актриса театра Анна Богданова вспоминает, как «городок» спасал от гибели беспризорников:
«Кто-то тихо постучал в окно. Я подошла и увидела: по росту — ребёнок, но лицо такое опухшее, что трудно определить возраст… в руках длинная стариковская палка, серый деревенский рваный армячок, на голове рваная зимняя шапка. <…> Он протянул руку, а потом поднёс её ко рту, шепча:
— Крошечку… — И докончил: — Только подержать во рту…
Мальчика этого звали Васютка. Надо ли говорить, что вскоре он и его младшая сестричка оказались в „Детском городке“ и были спасены не только от голодной смерти, но и получили путёвку в жизнь».
Обложка книги Елизаветы Васильевой и Самуила Маршака «Театр для детей. Сборник пьес». 1922 год
Благодаря усилиям Маршака в городке появился театр для детей. Вместе с поэтессой Елизаветой Дмитриевой (псевдоним — Черубина де Габриак) Самуил Яковлевич сочинял небольшие пьесы и участвовал в их постановке. Этот период стал поворотной точкой в творчестве автора. «Я пришёл к детской литературе через театр», — вспоминал впоследствии Маршак.
«Вместо неба — „Надсовдепье“»: Маршак против большевиков
В 1919 году в Екатеринодаре вышел сборник некоего Д‑ра Фрикена «Сатиры и эпиграммы», включавший 40 стихотворений, преимущественно антибольшевистского характера. В это сложно поверить, но автором сборника был Самуил Маршак, который позже станет лауреатом Ленинской и четырёх Сталинских премий.
Обложка книги Д‑ра Фрикена «Сатиры и эпиграммы». 1919 год
Когда Маршак оказался в Екатеринодаре, город был занят белогвардейцами. Маршак зарабатывал на жизнь пером: писал едкие стихи и фельетоны на злобу дня, искал материалы для публикаций. Для местной газеты «Утро юга» ему удалось раздобыть письма Владимира Короленко к наркому просвещения Анатолию Луначарскому. Это была поистине редкая находка — в СССР эти письма не публиковались и стали доступны широкому читателю только в 1992 году. Писатель резко критиковал действия большевиков в Украине. В первом письме Короленко рассказал о расстрелах, устроенных чекистами в Полтаве:
«…на улице чекисты расстреляли несколько так называемых контрреволюционеров. Их уже вели тёмной ночью на кладбище, где тогда ставили расстреливаемых над открытой могилой и расстреливали в затылок без дальних церемоний. <…> Народ, съезжавшийся утром на базар видел ещё лужи крови, которую лизали собаки. <…> После, когда пришли деникинцы, они вытащили из общей ямы 16 разлагающихся трупов и положили их напоказ. Впечатление было ужасное».
Дом историка, общественно-политического деятеля Михаила Грушевского в Киеве, расстрелянный большевиками из пушек
Луначарский не ответил ни на одно из писем. О публикации текстов в большевистской печати не могло быть и речи. Непробиваемой советской цензуре Маршак (а точнее, д‑р Фрикен) посвятил стихотворение. Вот отрывок из него:
Не слышно слов и мнений вольных.
Зато повсюду слышен рёв
Восторженных, самодовольных,
Неунывающих ослов…
Здесь же стоит упомянуть стихотворение «Кому живётся весело»:
…Но живя в своей квартире,
Безмятежен только тот,
Кто ни штатских, ни в мундире
Реквизиторов не ждёт.
Без тревог живёт на свете
Тот, кто в нынешние дни
Чужд политике, как дети,
И наивен, как они.
Хорошо тому на свете,
Кто ни явно, ни тайком
Не участвует в газете
И с цензурой незнаком.
Ещё одна претензия, которую Маршак «предъявил» большевикам, — покушение на исторические топонимы. В честь годовщины Октябрьского переворота Невский проспект был переименован в проспект 25 Октября. Д‑р Фрикен высмеял эту инициативу в стихотворении «Гибель Невского проспекта».
…вместо неба — «Надсовдепье»,
Вместо солнца — «Центрожар»,
Не луна, а «Луначар»,
Имена планет над нами
Он заменит именами,
«Ленин», «Троцкий, «Коллонтай»…
Это будет, так и знай.
Не пощадил едкий юмор неутомимого Фрикена и белогвардейцев. В годы Гражданской войны белые часто прибегали к антисемитской пропаганде, используя её как средство мобилизации масс. В ответ на действия властей Маршак написал фельетон «Учёное открытие»:
…пусть нам рассказывает книжка
О том, что в сумраке веков
Мутил народ Отрепьев Гришка,
Затем — Емелька Пугачёв.
Всё это — ложь и передержка,
А факт действительно таков:
Мутил народ Отрепьев Гершка
И некий Хаим Пугачёв…
17 марта 1920 года Красная армия взяла Екатеринодар. Судя по всему, книга «Сатиры и эпиграммы» не попала в руки чекистов — её небольшой тираж, вероятно, был уничтожен автором. О существовании этого сборника Самуил Яковлевич никогда не упоминал и вообще не сообщал никаких подробностей о своей жизни при белых. Сборник считался утраченным. Однако в 1961 году одну книгу всё-таки удалось найти — друг и почитатель поэта подарил её Публичной библиотеке в Ленинграде. Все стихотворения, приведённые в данном разделе, взяты из материала историка Олега Витальевича Будницкого, опубликованной в журнале «Дилетант» (№ 2(74), 2022).
«Идейный враг Некрасова»: Маршак и Чуковский
В 1922 году Маршак переехал в Петроград. С 1924 года руководил редакцией детской литературы Ленинградского отделения Госиздата, много внимания уделяя редакторской деятельности. Писатель Исай Рахтанов в книге «Рассказы по памяти» называл его редактором замыслов, который «умел наполнять ветром чужие паруса, давать каждому верное направление». Многие рассказывают, как Маршак просиживал с автором полюбившейся ему рукописи не только дни, но и ночи подряд. В издательстве выходили книги Бориса Житкова, Виталия Бианки, Евгения Шварца, Даниила Хармса, Александра Введенского, Леонида Пантелеева, ставшие впоследствии детской классикой.
В это время Маршак много работал с Чуковским, которого поддерживал в период нападок со стороны советской цензуры. Первыми произведениями Чуковского, которые подверглись литературным гонениям, стали «Муха-цокотуха» и «Чудо-дерево». Из дневников Чуковского:
«Товарищ Быстрова (Людмила Быстрова, заместитель заведующего ленинградского Гублита. — Прим.)… объяснила мне, что комарик — переодетый принц, а Муха — принцесса. <…> Этак можно и в Карле Марксе увидеть переодетого принца!»
Корней Чуковский и Самуил Маршак. Конец 50‑х — начало 60‑х годов
Особенно Чуковскому доставалось от «неутомимого борца со сказкой» Надежды Константиновны Крупской. По её мнению, «Тараканище» и «Крокодил» давали «неправильные представления о мире животных и насекомых». В статье «О „Крокодиле“ Чуковского», Надежда Константиновна назвала Крокодила Крокодиловича пошляком и мещанином, а Чуковского — идейным врагом Некрасова. Последнее она обосновывала тем, что крокодил, целуя сапоги царю-гиппопотаму, зачитывает монолог, являющийся возмутительной пародией на творчество «поэта мести и печали». Сказку она назвала «буржуазной мутью». С этой статьи началась «борьба с чуковщиной» — «безыдейностью и пропагандой чепухи» в детской книге.
В защиту Чуковского неоднократно выступал Маршак. Журналистка Ирина Лукьянова в книге «Корней Чуковский» пишет:
«27 марта… пересматривалось дело о запрете книг Чуковского. Инициатором пересмотра стал Самуил Маршак, с огромной энергией отстаивавший право писателя писать, переводить и публиковать детские сказки, нелепицы, нескладушки. <…> Крупской он, например, заявил: „Если человека расстреливают, пусть это хотя бы делает тот, кто владеет винтовкой“».
К Маршаку присоединился Максим Горький, который написал в редакцию «Правды» письмо в поддержку Чуковского. Разрешили печатать и «Тараканище» и «Муху-цокотуху». Под запретом оставалось «Чудо-дерево» — «во многих семьях нет сапог, а Чуковский так легкомысленно разрешает столь сложный социальный вопрос» (на Чудо-дереве росли туфельки и сапожки). «Крокодила» на протяжении многих лет то разрешали, то запрещали снова — в сказке постоянно искали политический подтекст.
Однако отношения Маршака и Чуковского были непростыми. В дневниках Чуковского можно найти записи, свидетельствующие об обиде на своего более успешного соратника:
«…он сияет — все его книги разрешены. Он отлично поплавал в Москве в чиновничьем море, умело обошёл все скалы, и мели, и рифы — и вот вернулся триумфатором. А я, его отец и создатель, раздавлен. Мои книги ещё не все рассматривались, но уже зарезаны „Путаница“, „Свинки“, „Чудо-дерево“, „Туфелька“».
С годами отношения поэтов наладятся. Но долгое время из уст в уста будет ходить эпиграмма Елизаветы Тараховской на Маршака:
Уезжая на вокзал,
Он Чуковского лобзал,
А приехав на вокзал,
«Ну и сволочь», — он сказал.
Вот какой рассеянный
С улицы Бассейной.
«В её невиновности уверен»: Маршак во время Большого террора
В 1937 году созданное Маршаком детское издательство в Ленинграде было разгромлено. Многих его сотрудников репрессировали, остальных уволили. Литературный критик Александр Рубашкин рассказывает, как Маршак пытался заступиться за молодую писательницу Раису Васильеву, арестованную в начале 30‑х. В то время писателей иногда приглашали в гости к Горькому, у которого бывали и партийные руководители. На одной из таких встреч Маршак вышел на кухню покурить и увидел Генриха Ягоду, который в то время был наркомом внутренних дел. Самуил Яковлевич сказал наркому, что он «ручается за Васильеву» и «в её невиновности уверен». Ягода смелого поступка не оценил: в марте 1938 года Васильева будет расстреляна, а заступничество за неё станет причиной нападок на поэта.
В редакции детских книг Ленгосиздата. Слева направо: Николай Олейников (позднее редактор журналов «Ёж» и «Чиж»), Владимир Лебедев (иллюстратор многих детских книг Маршака и его ближайший соратник по редакции), Злата Лилина (заместитель главного редактора издательства), Самуил Маршак, Евгений Шварц, Борис Житков. Конец 20‑х годов
«В 1937 году от Маршака потребовали, чтобы он отказался от друзей и учеников, которые были арестованы (среди них была и я), требовали, чтобы он назвал их врагами народа и вредителями. Но ни одним словом, ни одним уклончивым выражением не признавал он эти обвинения…»
Любарскую удалось освободить. В декабре 1938 года Чуковский и Маршак отправились к генпрокурору СССР Андрею Вышинскому. Во время приёма они рассказывали о родителях Любарской, об отредактированном ею трёхтомнике Пушкина. Прямо в присутствии посетителей Вышинский позвонил в Большой дом и отдал распоряжение о применении по отношению к Любарской другой статьи. В январе 1939 года Александра Иосифовна вышла на свободу.
До сих пор неизвестно, как Маршаку удалось избежать ареста. В 1937 году против Самуила Яковлевича на партийном собрании выступили несколько писателей с заявлением, что тот является английским шпионом. Доказательств было достаточно: с 1912 по 1914 годы Маршак жил и учился в Англии и всю жизнь занимался переводами с английского. Измученный нападками, он отправился Москву, где жил и лечился в нервной клинике. Надежда Яковлевна Мандельштам писала позже, что был такой способ избежать ареста — сменить город. Изредка номер проходил — карательная машина работала неслаженно. Возможно, так вышло и с Маршаком. Весной 1938 года Самуил Яковлевич осторожно вышел из дома, чтобы купить газету и на первой странице увидел указ: правительство наградило его орденом Ленина.
«Сейчас ни у кого — ничего»: Маршак и Цветаева
Говоря литераторах, которым Маршак помогал в довоенное время, стоит упомянуть и Марину Цветаеву. После возвращения в СССР из эмиграции в 1939 году поэтесса осталась без средств к существованию. Её муж и дочь были арестованы по подозрению в шпионаже, а сама она, несмотря на то что формально не подвергалась преследованиям за литературную деятельность, страдала от изоляции и безработицы.
Марина Цветаева с мужем Сергеем Эфроном, сыном Георгием и дочкой Алей. Прага, 1925 год
Маршак помогал Цветаевой финансово — об этом можно судить по письму Цветаевой к Евгении Эфрон (жене брата Сергея Эфрона — мужа Марины Цветаевой. — Прим.) от 24 сентября 1940 года.
«Весь вчерашний день до десяти часов вечера добирала остальные две тысячи [на оплату жилья]. Бесконечно трогателен был Маршак. Он принёс в руках — правой и левой — две отдельных пачки по 500 рублей… с большой просьбой — если можно — взять только одну (сейчас ни у кого — ничего), если же не можно — увы — взять обе».
«Самуил Яковлевич рассказал мне о том, как предлагал Марине Цветаевой свою помощь и поддержку, когда она в них нуждалась. А нуждалась она в них довольно часто. Высказал предположение, что, может быть, судьба Цветаевой сложилась бы лучше, если бы она не стеснялась обращаться за помощью. Но она ничего ему о своих бедах не рассказывала, так что многие её неудачи долго оставались ему неизвестны».
«Кури и выкури врага»: Маршак и Великая Отечественная война
Сразу после начала войны Маршак решил пойти в ополчение, но в военкомате ему отказали: «Вас не призвали на службу ещё в 1914 году… У вас есть более мощное оружие — ваши стихи». Этим оружием Маршак сражался все военные годы. Много и плодотворно он работал с группой художников «Кукрыниксы». Результатом этого сотрудничества стали многочисленные агитационные плакаты, в том числе знаменитые «Окна ТАСС». Один из художников, Николай Соколов, вспоминал:
«В один из первых дней войны к нам в квартиру… пришёл Маршак и, очень волнуясь, стал говорить о том, как хорошо было бы в эти дни объединить стих и рисунок. И на следующий день мы сидели за раздвинутым столом уже не трое, а четверо… Маршак <…> то нахмурившись и выпятив вперед верхнюю губу, что-то бормочет, то, вдруг буркнув зло, начинает быстро писать, тяжело дыша. Потом, вскинув на лоб очки, смотрит на фотографию убитых детей. Его маленькие медвежьи глаза становятся злыми.
— Мерзавцы!..
Очки спадают на нос, и Самуил Яковлевич снова пишет…»
Для плакатов требовались короткие, хлёсткие строчки. Они не всегда давались Маршаку легко. Как замечал Соколов, чем короче были стихи, тем сильнее и злее они получались.
Маршак и Кукрыниксы за работой. Слева-направо: Порфирий Крылов, Михаил
Куприянов, Самуил Маршак, Николай Соколов. Москва, 1941 годПлакат из серии «Окна ТАСС», Самуил Маршак и Кукрыниксы, 1941 год
Самуил Яковлевич сочинял стихи даже для обёрток пищевых концентратов и махорки. Например:
Бойцу махорка дорога.
Кури и выкури врага!
Также стихи Маршака появились на знаменитом плакате Нины Ватолиной и Николая Денисова «Не болтай» (1941).
В своих воспоминаниях Соколов рассказывал, как во время воздушной тревоги, когда художникам приходилось дежурить на улице, поэт, которого пытались увести в убежище, упирался: «Я хочу с Кукрыниксами быть во дворе!» Когда во время одной из таких тревог Соколову пришлось дежурить на крыше, Маршак долго не хотел его отпускать. После безрезультатных переговоров с управдомом и милицией он отправился на крышу вместе с художником.
Также Самуил Яковлевич активно содействовал сбору средств в Фонд обороны. В 1942 году вместе с Кукрыниксами, поэтами Виктором Гусевым и Сергеем Михалковым он собрал деньги на постройку танка КВ‑1 «Беспощадный», который был передан РККА.
Самуил Маршак выступает перед танкистами при вручении им танка «Беспощадный». Весна 1942 года
Поэт неоднократно выезжал на фронт, читал стихи солдатам. Военные, сопровождавшие его, вспоминали Роберта Бёрнса «Честная бедность»:
Кто честной бедности своей
Стыдится и всё прочее,
Тот самый жалкий из людей,
Трусливый раб и прочее…
Находясь на фронте, Самуил Яковлевич требовал отправить его как можно ближе к месту проведения боевых действий. Он держал при себе фонарик, чтобы, сидя в темном окопе, сразу записать пришедшие на ум строчки.
В военное время Маршак активно работал в жанре сатиры, публиковал стихи и статьи в газетах «Правда» и «Красная звезда». Из стихотворения «Дурное воспитание»:
— …послушай, Фриц! —
Со всех страниц
Кричат ему газеты. —
Зачем ты грабишь частных лиц?
Зачем насилуешь девиц?
Очнись, подумай, где ты!
<…>
За рубежом
Ты грабежом
Был занят непрестанно.
Но грабить свой, немецкий, дом —
По меньшей мере странно!
В ответ раздался стёкол звон
И хриплый голос Фрица:
— Я не могу, — воскликнул он, —
Уже остановиться!
Самуил Маршак и Кукрыниксы «Аттестат зверости». 1942 год
В годы войны Маршак продолжал принимать активное участие в судьбе коллег. Так, в сентябре 1941 года Самуил Яковлевич при поддержке писателя Александра Фадеева помог Ахматовой, Габбе и другим литераторам выбраться из осаждённого Ленинграда. Александра Любарская вспоминает:
«…когда Самуил Яковлевич узнал, что Тамара Григорьевна Габбе с семьёй и я дошли уже до крайней степени дистрофии, он целыми неделями не выпускал из рук телефонную трубку, хлопоча о том, чтобы нас вызвали в Москву, добиваясь, чтобы Военсовет Ленинграда предоставил нам место в транспортном самолёте. И когда мы прилетели в Москву, первое, что мы услышали от служащего аэропорта, были слова: „Звонит Маршак, спрашивает, как вы себя чувствуете?“».
В 1992 году в израильском журнале «Круг» были опубликованы воспоминания родственника Самуила Яковлевича, Нахмановича, который рассказывал, что в 1945–1946 годах Маршак передавал крупные суммы для помощи еврейским детям-сиротам в Литве:
«Эти деньги были предназначены для поддержки созданных в Каунасе и, кажется, в Вильнюсе, интернатов и садика для еврейских детей-сирот, родители которых погибли от рук нацистов. <…> Примерно в конце 1945 и в начале 1946 годов… начали организовывать, конечно, нелегально и конспиративно, переправку через Кёнигсберг (Калининград) в Польшу, а оттуда в Израиль (тогда ещё Палестина), молодых еврейских парней и девушек из Каунаса, Маршак вновь прислал для этих целей большую сумму денег. Он сам занимался сбором средств у своих близких и проверенных людей».
По словам Нахмановича, о помощи, которую оказывал Маршак, не знал практически никто: на фоне развёрнутой в послевоенные годы «борьбы с космополитизмом» этот факт приходилось скрывать.
«Когда начиналась моя жизнь — это было. И вот сейчас опять»: Маршак, Бродский и Солженицын
Несмотря на благосклонность власти и многочисленные премии, после войны поэт продолжал поддерживать опальных коллег. Так, Самуил Яковлевич был одним из немногих литераторов, не участвовавших в травле Анны Ахматовой и Михаила Зощенко в 1946 году после постановления оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», которое способствовало исключению Ахматовой и Зощенко из Союза писателей СССР.
Вскоре после войны в стране началась так называемая «борьба с космополитизмом». В «безродном космополитизме» обвиняли преимущественно евреев, приписывая им оскорбление «патриотических чувств советских граждан». Был ликвидирован Еврейский антифашистский комитет, активным членом которого был Самуил Яковлевич. Начались аресты. Среди обвинённых в космополитизме были поэты, стихи которых переводил Маршак, — Лев Квитко и Исаак Фефер (оба расстреляны 12 августа 1952 года).
Стихотворение Самуила Маршака «Пять минут», посвящённое смерти Сталина. Из журнала «Мурзилка», № 4, 1953 год
Очевидно, поэт был напуган происходящим: в 1953 году его подпись появилась под «Проектом обращения еврейской общественности в „Правду“». Авторы проекта называли своих соплеменников «злейшими врагами еврейских тружеников» и обвиняли в «пособничестве еврейским богачам». В то время Маршак писал панегирики высокопоставленным лицам и выполнял другие литературные заказы государства. Самуилу Яковлевичу вновь повезло — ареста удалось избежать.
Маршак снова встанет на защиту других литераторов лишь в период оттепели. В 1959 году поэта Евгения Евтушенко раскритиковали за стихотворение «Бабий Яр» — Хрущёв заявил, что автор изобразил жертвами фашистов только еврейское население, а о других народах не упомянул.
Бабий Яр. Эсэсовцы роются в карманах убитых. 1941 год
Поэт Алексей Марков написал о Евтушенко едкий памфлет:
Какой ты настоящий русский.
Когда забыл про свой народ.
Душа, как брючки, стала узкой,
Пустой, как лестничный пролёт.
Маршак вступился за Евтушенко, ответив Маркову не менее едким стихотворением:
Был в царское время известный герой
По имени Марков, по кличке «Второй».
Он в Думе скандалил, в газете писал,
Всю жизнь от евреев Россию спасал…
28 декабря 1963 года повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» была выдвинута на соискание Ленинской премии по литературе. «Вельможи от литературы» — так назвал протестующих литераторов Твардовский — сочли это кощунством. Солженицына поддержали многие писатели, в том числе и Маршак. В 1964 году в газете «Правда» (№ 30, 1964) была опубликована его статья «Правдивая повесть», где он заступился за спорное произведение:
«Сначала будто перед глазами мрак, а потом он постепенно рассеивается или глаза привыкают к нему, и всё отчетливее различаешь обстановку и людей. В большинстве это хорошие люди, обыкновенные советские люди. <…> Но в таких обстоятельствах, при которых человека можно увидеть без покровов каких-либо условностей, по всей наготе его характера, чувств и побуждений».
Статья Самуила Маршака «Правдивая повесть» в газете «Правда», № 30, 1964 год
Повесть так и не выдвинули на соискание премии. В период застоя все её издания, включая журнальные, начнут изымать из библиотек и уничтожать. Снова «Один день Ивана Денисовича» в СССР издадут только в 1990 году.
Маршак не молчал, когда Бродского судили за тунеядство. Лидия Корнеевна Чуковская впоследствии вспоминала:
«Я впервые рассказала Маршаку о Бродском, когда Косолапов (Валерий Косолапов, директор Гослитиздата. — Прим.)… порвал с ним договоры. Самуил Яковлевич лежал в постели с воспалением лёгких. Выслушав всю историю, он сел, полуукутанный толстым одеялом, свесил ноги, снял очки и заплакал.
— Если у нас такое творится, я не хочу больше жить… Это дело Дрейфуса и Бейлиса в одном лице (антисемитские судебные процессы конца XIX — начала XX веков. — Прим.). Когда начиналась моя жизнь — это было. И вот сейчас опять».
Суд над Бродским. Фото из статьи «Окололитературный трутень», опубликованной в газете «Вечерний Ленинград» от 29 ноября 1963 года
Чуковская рассказывала, как Косолапов, прочитав в «Правде» статью Маршака о Солженицыне, позвонил ему, желая высказать свое восхищение. Маршак ответил:
«Да, Солженицын. Он в тех условиях остался человеком. А вот Вы, Валерий Алексеевич… Что же это Вы делаете? <…> Бродский не только талантливый поэт — он замечательный переводчик. У Вашего издательства с ним несколько договоров. Вы же, узнав о гонениях, приказали с ним договоры расторгнуть! Чтобы дать возможность мерзавцам судить его как бездельника, тунеядца… Да ведь это же, Валерий Алексеевич, что выдернуть табуретку из-под ног человека, которого вешают».
Впоследствии Маршак и Чуковский отправили в суд телеграмму в защиту поэта. Судья отказался приобщить эту телеграмму к делу. На втором заседании суда 13 марта 1964 года Бродского признали виновным и отправили в ссылку на исправительные работы. Вскоре под давлением советской и мировой общественности срок сократили до полутора лет, и в сентябре 1965 года Иосиф Александрович вернулся в Ленинград. Маршак до освобождения Бродского не дожил. Самуил Яковлевич ушёл из жизни 4 июля 1964 года.
Самуил Маршак в своём кабинете. Последняя фотография. 16 июня 1964 года
«Коробка гладкой мудрости»: что ещё говорили о Маршаке
Восприятие фигуры Самуила Маршака, несмотря на его литературную и общественную деятельность, остается неоднозначным. Чаще всего поэта обвиняли в самолюбовании, конформизме и сочинении «заказных» стихотворений. Поэт Лев Друскин вспоминал:
«Самуил Яковлевич оказался человеком несмелым. Когда [в 30‑х] начались аресты и он был ещё в силе, он не пробовал вступаться ни за кого: ни за Белых, ни за Серебренникова. <…> Я с грустью перебираю его фотографии. Вот со Сталиным. Вот с Горьким. Вот с Фадеевым. А где же с Пастернаком, Цветаевой, Мандельштамом? <…> На политические темы с Маршаком было как-то даже неудобно разговаривать. Улитка тут же пряталась в раковину. Ещё бы! Золотым дождём сыпались на Самуила Яковлевича ордена и награды. <…> Он пил эту славу полными горстями».
О любви Самуила Яковлевича к славе упоминал также писатель Борис Житков:
«Беда Маршака в том, что он повсюду хочет быть первым, и всякий визит превращается в его юбилей… Приглашать его можно только митрополитом».
Надежда Яковлевна Мандельштам считала Маршака классическим советским интеллигентом-конформистом:
«Хрипловато-вдохновенным тоном он объяснял авторам (у него были не писатели, а авторы), как они должны писать… выбиваясь в большой стиль. <…> Для души он завёл коробку гладкой мудрости, вызывающую умиление даже у начальства. <…> Маршак — характернейший человек своего времени, подсластивший заказ, создавший иллюзию литературной жизни, когда она была уничтожена».
Здесь стоит процитировать литературного критика Валерия Игоревича Шубина, чьи слова как нельзя лучше характеризуют личность и творчество Самуила Яковлевича, подводя итог всему вышесказанному:
«Элемент приглаженности, сентиментальной фальши, умильной полулжи, прикрывающей свирепую и варварскую природу нового общества, есть не только в лирике Маршака, но и в его переводах, и в его поздних детских стихах. Нервный, дёрганый человек, страдавший мучительными бессонницами, постоянно испытывавший внутренний дискомфорт, он временами прятался от него в слащавое смиренномудрие. Но будь Маршак только таким, едва ли он стал бы другом и учителем Хармса. И едва ли типичный советский интеллигент зачитывался бы в 1930‑е годы Хлебниковым, а про песенку „Маруся отравилась“ всерьёз утверждал бы, что она культурнее всех стихов Брюсова. Сам Маршак не был ни одномерен, ни „прозрачен“…»
.24 марта Виктор Кириллов, автор VATNIKSTAN, расскажет о покушении Дмитрия Каракозова на императора Александра II. Лекция «Выстрел из „Ада“. Три загадки первого покушения на Александра II» пройдёт в Музее современной истории России.
25 февраля вышел русскоязычный кавер на песню «Jealousy» группы «Матросская тишина». Его исполнил Илья JazzOFF, друг и коллега покойного лидера группы Германа Дижечко.