Коллектив российских и зарубежных антропологов впервые расшифровал ядерную ДНК неандертальцев, извлечённую не из костей и зубов, а из грунта пещер. Генетический материал, получаемый из костей и зубов, чаще содержит митохондрии, в которых зашифровано не так много генов, как в ядрах, и поэтому ядерная ДНК может дать гораздо больше информации в результате анализа. Об этом пишет издание Сибирского отделения Российской академии наук (СО РАН) «Наука в Сибири».
Есть и другая причина ценности полученного из грунта материала, о чём рассказал руководитель данного исследовательского проекта, директор Института археологии и этнографии СО РАН Андрей Кривошапкин:
«Ядерная ДНК гораздо ценнее, но её количество очень ограничено: даже имея фрагмент кости, не всегда удаётся извлечь достаточно материала. Однако мы с коллегами нашли решение этой проблемы. Во-первых, в качестве источника ядерной ДНК мы использовали артефакты с раскопок — камни, орудия труда — словом, всё, что могло сохранить биологические следы древнего человека. Во-вторых, мы применили совершенно новый подход к обработке метагеномного материала, то есть всей ДНК с наших образцов».
Источниками для исследования послужили артефакты неандертальцев из Чагырской и Денисовской пещер в Горном Алтае на юге Сибири и испанского грота в месте, называемом Атапуэрка. Сибирские стоянки оказались довольно богатыми на кости древних людей.
Итоги исследования пока рано подводить, но в перспективе они позволят уточнить генетическую преемственность различных групп неандертальцев, живших на территории Евразии около 100 тысяч лет назад.
Прошедшее десятилетие стало золотым веком сериалов. Феноменальный успех «Игры престолов» дал толчок к съёмкам фэнтезийных и исторических проектов с многомиллионными бюджетами. «Настоящий детектив» и «Молодой папа» показали, что «многосерийный фильм» способен на высший драматургический пилотаж. «Очень странные дела» сделали трендом восьмидесятые, перекочевавшие на большой экран с малого, что показало — кинематографическую моду сейчас задают сериалы.
Появились имена шоураннеров, которые зрители выучили наизусть, хотя прежде знали лишь имена актёров: Стивен Моффат («Шерлок», «Доктор Кто»), Винс Гиллиган («Во все тяжкие»), Дэвид Саймон («Прослушка»). Майк Джадж снял лучшую комедию нулевых «Кремниевая долина», и эта комедия тоже вышла не в полном метре. Мы постоянно следим за стриминговыми сервисами — что там новенькое на «Нетфликс» и HBO? Сериалы почти вытеснили из нашей жизни кино, особенно теперь, на второй год пандемии.
Российские сериалы первой половины 2010‑х годов радовали нечасто. В основном снимали то же, что и в нулевые: ментовские войны, безыскусные мелодрамы и грубоватые ситкомы по лекалам КВН и Comedy Club. Но со второй половины десятилетия начали появляться всё более качественные проекты. Некоторые из них стали хитами, как «Оттепель» и «Звоните ДиКаприо!». А мы поговорим о недооценённых отечественных сериалах 2010‑х годов.
Дело гастронома № 1 (2011)
Директор «Елисеевского» гастронома Беркутов (Сергей Маковецкий, ни на гран не ужимающий в сериальном формате своё грандиозное дарование) подкармливает икрой и дефицитной колбасой высокопоставленных чинов и тем трясёт за руку советскую власть. Поступают так примерно все в торговле, но вокруг Беркутова постепенно затягивается петля: за хранение валюты уже арестована его сотрудница, и органы подбираются к его знакомому завскладу на московской овощной базе. Майор КГБ (Михаил Пореченков, почти дублирующий здесь себя из «Ликвидации») лично ведёт дело Беркутова. Очевидно, что цель расследования — наказать одного, чтоб другим неповадно было.
В основе сериала лежит самое громкое дело о хищениях в советской торговле. В 1984 году начальника гастронома № 1 Юрия Соколова приговорили к смертной казни и расстреляли, поразив общественность суровостью расправы. При том что Соколов, кажется, вообще не воровал. Как говорит в сериале Беркутов:
«Каждого в торговле можно в любую минуту посадить. Так всё устроено».
Соколов фактически стал жертвой антикоррупционной кампании Андропова: требовался пионер — всем ребятам пример, и директор крупнейшего гастронома страны им стал. Попал, можно сказать, под каток государственной машины. Самое интересное в сериале, что в нём нет державных монстров. В первом явлении Андропов благодушно посмеивается над анекдотами о себе. Всё КГБ с открытыми приятными лицами. В симпатичной сепии (спасибо торфяным пожарам 2010 года в Москве, напустившим в воздух дымку) цветут клумбы, скользит по гладким дорогам антикварный жёлтый «Мерседес», некогда на самом деле принадлежавший Соколову. Улыбчивые продавщицы в накрахмаленных халатах отпускают сёмгу и балык в гастрономе, который выглядит как Версаль.
Пустые полки остальных магазинов скорее подразумеваются, но их показывать необязательно, мы про них и так знаем по миниатюре Жванецкого «Дефицит». Перед нами не империя зла в осаде НКВД, а вполне приспособленная для жизни страна. А что полки пустые, или другие какие временные трудности, так всё тот же Жванецкий писал:
«А нам хоть бы что. Мировое сообщество дико удивляется: повышение цен на нас никакого влияния не имеет. То есть не производит заметного со стороны впечатления».
Вот об этом и сериал, об отсутствии заметного со стороны впечатления. До поры, до времени. Режиссёр Сергей Ашкенази со времён своей работы над одним из лучших перестроечных фильмов «Криминальный талант» исследует проблемы жизни в СССР с редкой для кинематографиста точки зрения — экономической. У него будут говорить о ценах на «валютные» джинсы, соотношении балыка с зарплатой трудящихся и вечном дефиците в стране всего, кроме спичек. И спокойно, без драматической интонации, за разговором об усушке-утруске, отыщется ответ на сакраментальный вопрос: почему СССР рухнул?
Потому что не могла до бесконечности существовать экономика, при которой на полках ничего, кроме берёзового сока, как бы щедро Родина им ни поила. И тут уж стреляй, не стреляй товароведа, ничего от этого не изменится.
Без свидетелей (2012)
Психолог Татьяна (Ксения Кутепова) глубоко переживает проблемы своих пациентов. Возможно, даже слишком глубоко, по профессиональным меркам. Пока Татьяна пытается излечить чужие души, ей самой всё сильнее нужна помощь. Её брак трещит по швам, старшая дочь давно отдалилась, младшая переживает все прелести пубертата и страх перед надвигающимся разводом родителей. А ещё в Татьяну влюблён пациент, к которому она сама начинает испытывать чувства. Всё это Татьяна несёт к своему наставнику (Андрей Ильин), к которому у неё тоже скопилась гора претензий.
Израильский сериал «Be Tipul» адаптировали уже в 12 странах. Лучшей версией, затмившей оригинал, можно назвать американскую с великой ролью Гэбриела Бирна. Российские адаптации иностранных сериалов обычно зрелище трагическое, но это не тот случай. Авторы добротно скопировали персонажей и адекватно «перевели» их на русский язык. Наверное, можно придраться к тому, что их жизнь мало связана с российскими реалиями (никто не обсуждает повышение цен или политику), но для разнообразия приятно посмотреть на соотечественников, живущих сплошными глубокими чувствами.
Уходящая натура (2013)
На дворе 1978 год, приближается Олимпиада. Режиссёр пропагандистского кино Звонарёв (Сергей Колтаков), который когда-то ставил что-то высокохудожественное, хочет экранизировать Достоевского. Вместо этого начальство требует исполнения госзаказа по сценарию классика советской литературы (Алексей Петренко) о колхозной жизни с обязательной любовной историей «для женщин». Начальник киностудии (Владимир Меньшов) обещает за это госпремию, а в перспективе и Достоевского. Стиснув зубы, режиссёр едет на поиск натуры и оказывается в деревне. В избе, где он ночует с группой, на печи помирает бабка, которая перед самым концом успевает шепнуть, что будет тяжело, но как-нибудь прорвёмся. То ли пророчество, то ли благословение.
Режиссёр на автомате выбирает на главную роль звезду советского экрана с простым лицом и такими же мыслями (Владимир Вдовиченков). На остальные роли он без особой охоты приглашает собственную жену (Мария Шукшина) с замашками дивы, хваткую молодую любовницу (Анна Чиповская) и старого то ли друга, то ли врага — почти спившегося и безнадёжно безработного, но, судя по всему, гениального режиссёра Кузьменко (Игорь Скляр), который 20 лет назад получил приз на Венецианском фестивале и покорил Запад, что ему так и не простили на родине.
Вся эта скорбная компания направляется в деревню, где помирала волшебная бабка. Там Звонарёв влюбляется в местную жительницу с туманным не по-крестьянски взором (Алёна Бабенко), чей могучий муж в тельняшке (Олег Тактаров) выразительно точит топор.
Сериал Дмитрия Иосифова (Буратино в легендарных «Приключениях Буратино») вышел в тот же год, что и «Оттепель» Тодоровского и тут же был осыпан упрёками в подражательстве. То же ретро о жизни кинематографистов, тот же любовный треугольник и та же Чиповская в роли любовницы. На самом деле «Уходящую натуру» запустили в производство раньше, а злые языки говорят, что показ сериала задержали, расчищая дорогу проекту, который поддерживал всемогущий Константин Эрнст. В результате лавры первого российского сериала, снятого с кинематографическим размахом, достались яркой блестящей «Оттепели».
Не факт, впрочем, что фильм Иосифова их бы получил, даже выйди он раньше. «Уходящая натура» не блистает визуально, как стилизация Тодоровского. Картинка не обжигает глаз. Зато «Натура» выглядит в точности, как советские фильмы семидесятых, экран полнится застойным духом, а умерший в прошлом году Колтаков играет здесь свою последнюю, без преувеличения, великую роль. И другие титаны советского экрана (Петренко и Меньшов), пожалуй, тоже. «Оттепель» крепкая драма, но ролей такого уровня в ней не было, это сериал об эпохе, а «Натура» — о людях.
Источник: kinopoisk.ru
При ближайшем рассмотрении даже сходства между сериалами не так уж много.
Тодоровский играет со зрителем в «Угадай мелодию», предлагая распознать в персонажах реальные прототипы. Иосифов рисует собирательные образы, и даже персонажа замечательного Скляра лишь с натяжкой можно назвать Тарковским, которому не повезло. Тарковский всё-таки не наваливался всем своим весом на плечи преданных ему женщин и не пил запойно, как Кузьменко в сериале. Кузьменко, скорее, любой независимый художник, раздавленный соцреализмом и партийными бонзами.
Любовные линии «Оттепели» попахивают советской обязаловкой. В «Уходящей натуре» любовь синонимична счастью, при этом Иосифов очищает историю от слащавости и, что уж совсем редкость, — от кондовой современной романтичности. Это двойная бытовая драма двух уже немолодых людей, которых жизнь вдруг столкнула лбами. Он снимал своё конформистское кино, она доила корову, а вышло, что полюбили, словно по весне или во сне.
Самое же главное отличие двух выдающихся сериалов в том, что один о вечном, а другой о сезонном.
«Оттепель» — это политическое высказывание на злобу дня, отражающее цикличность российской истории. Как, например, рифмуются уголовное преследование гомосексуалов в СССР и принятый в год выхода сериала закон о «гей-пропаганде». Закон сегодня есть, а завтра отменят. А вечность, это когда каждому поколению страны приходится себе обещать, что будет тяжело, но как-нибудь прорвёмся.
Петля времени (2013)
В современной Москве опытный опер Ермолаев (Илья Оболенков) и начинающая сообразительная криминалистка Лужина (Елизавета Пащенко) осматривают в подземелье скелет, которому примерно 150 лет. При нём находят новенький пистолет. Потом всё трясётся, и пара следователей, выбравшись на поверхность, оказывается в 1879 году. Чтобы затеряться в толпе, они называют себя тайными агентами, прибывшими из Петербурга с секретной миссией, и тут же начинают расследовать местные дела.
Хорошая российская хронофантастика практически не существует в природе. Лучшие представители жанра остались в девяностых, когда каждый второй персонаж на экране мечтал куда-нибудь слинять во времени и пространстве. С тех пор ничего путного, по большому счёту, не сняли.
«Петля времени» — одно из редких исключений. Здесь нет никаких мистических ходов и психологической подоплёки «Жизни на Марсе» или «Зеркала для героя». Но это дающее возможность порезвиться со временем бадди-муви с обаятельно пикирующимися персонажами, толково прописанными детективными сюжетами и примерами дедуктивного мышления (российские следователи недостаточно часто думают на экране, в основном они бегают и стреляют). Жаль, что сняли всего четыре эпизода — в такой петле времени не грех было задержаться.
Орлова и Александров (2015)
Роскошным абхазским летом 1933 года съёмочная группа работает над первой советской музыкальной комедией «Весёлые ребята». Крупный план очаровательной розовой хрюшки, пытающей сбежать со стола. «Верните артистку в кадр!» — суровым басом требует под всеобщий хохот режиссёр Александров (Анатолий Белый). В это время на улице, среди кудрявой зелени, под раззолоченным небом, у кромки лазурного моря, другая артистка, Любовь Орлова (Олеся Судзиловская) с двумя косичками, готовится к трюку с быком. Снимается знаменитая сцена с «коровьим джазом». Все участники киногруппы молоды, счастливы, влюблены, сердце в груди бьётся, как птица…
Когда вступительную сцену покажут в следующий раз, ближе к середине сериала, мы окажемся в зазеркалье этого веселья. С ампирной дачи в Гагре, где снимали «Весёлых ребят», повезут сценаристов Эрдмана и Масса — прямиком в трёхгодичную ссылку. Их имена уберут с титров фильма, их сценарий упростят и прибавят «классовую» тему. Сценаристов увезут, а Орлова и Александров продолжат снимать.
После премьеры следующей успешной комедии «Цирк» расстреляют гениального оператора картины Владимира Нильсена. Орлова и Александров продолжат снимать. В разгар работы над комедией «Волга-Волга» расстреляют директора фильма Захара Даревского. Орлова и Александров продолжат снимать своё жизнерадостное бодрячество, которое Эрдман (реальный, не в сериале) позже оценит как «постыдный и глупый бред».
Трудно сказать, как оно было на самом деле для самого успешного дуэта сталинского кинематографа. Но в абсолютно несправедливо оплёванном российскими критиками сериале Орлова и Александров выступают как дуэт циркачей на арене, Бим и Бом. Поют, пляшут, отбивают чечётку, стоят на головах в тесных стенах гран-гиньоля, раскрашенного в техниколоре. Под немигающим взглядом ничуть не комического Сталина (Евгений Князев) пара старательно веселит советский народ. Александров убирает с лица растерянность и ужас и командует съёмкой. Орлова растягивает красные губы в ослепительной улыбке. И вперёд — показывать зрителю с экрана светлый путь.
Критики сериала кривились на эпоху, недостоверность событий и упрощение персонажей. Большинство персонажей действительно карикатурны: Горький окает, Эйзенштейн теребит шевелюру, Раневская разговаривает цитатами из себя, Берия посылает Орловой отравленные розы (сомнительно, что эта история вообще случилась).
Но насчёт достоверности вопрос в том, а была ли она нужна? Авторы написали непарадный портрет «советского Голливуда» в булгаковских тонах. Есть тут сквозное ощущение фантасмагории, воландовской мистерии-буфф, местами — со вполне прозрачными аллюзиями.
Приезжает Александров на дачу к руководителю Совкино Борису Шумяцкому, который уже знает, что скоро его расстреляют. Режиссёр привозит сценарий по роману «Мастер и Маргарита» и просит Шумяцкого посмотреть. Тот рассеянно кивает, но стоит автомобилю Александрова скрыться за поворотом, кидает сценарий в костёр, в котором жёг во дворе листву. «Рукописи не горят», — мгновенно вспоминает начитанный зритель. А ещё более начитанный вспоминает «обезьяний джаз» из романа. Горят Булгаков и Александров, горят все. С каждым днём всё радостней жить на балу сатаны.
Красная королева (2015)
На парижском показе мод абсолютный фурор производит советский Дом моделей с коллекцией а‑ля рюс. Ослеплённой фотовспышками звезде показа Регине Барской (ошеломляюще красивая дебютантка Ксения Лукьянчикова) задают вопрос, всегда ли она хотела стать манекенщицей. Камера ныряет в провинциальное детство героини, где она с матерью-уборщицей драит полы, живёт в нищей коммуналке с отцом-алкоголиком и мечтает о московском сталинском гламуре, недоступном, как Париж или космос.
Судьба Регины Збарской, прозванной западной прессой «самым красивым оружием Кремля», достаточно увлекательна и трагична, чтобы обойтись в байопике о первой советской топ-модели без романтизации или драматизации событий. Но авторы выбирают вариант «педаль в пол»: домашнее насилие, ранний аборт, ловля стиляг дружинниками, которые прижимают девушку к асфальту и насильно стригут с воплями: «Шлюха!».
Людей здесь нет, только типажи. Хищные стервозные блондинки, притворяющиеся подругами. Экстравагантная модельерша, дающая путёвку в жизнь. Бюрократы от моды. Роковой мажор от искусства, плакатный офицер от внутренних органов. Да и сама советская золушка, которую мотает, как цветок в проруби, от обстоятельства к обстоятельству: из коммуналки в Париж, из института на подиум, из большой любви — в психушку.
Тонкости, глубины, реалистичности — ноль, но это последнее, что требуется жанровому кино. Создатели «Красной королевы» используют готовые работающие рецепты, смешав в одном котле страсти бразильских теленовелл, воодушевлённость американских историй успеха и сентиментальность отечественного разлива. То есть всё то, благодаря чему «Москва слезами не верит» стала великой мелодрамой. Работает, как по волшебству.
«Красная королева» — лучший мелодраматический сериал 2010‑х годов с визуальным рядом почти комиксной красоты, от которого глаз не оторвать. Картинка даже перенасыщена, в ход идёт всё, извлечённое из запасов нашей памяти: виды ВДНХ, открытки Зарубина, розовые и голубые воздушные шарики, богатые столы, накрытые по рецептам из «Книги о вкусной и здоровой пище». Повсюду, разумеется, красный цвет, от клюквенного морса до флагов.
Это первый отечественный сериальный продукт, из которого хочется нарезать картинки для Тамблера и Пинтереста, клепать из местной влюблённой пары фан-ролики на ютубе и копировать наряды. Советская мода существовала только в журналах, на выставках достижений и для жён членов ЦК, но мы верим в эти платья, перчатки, туфли и макияж, как в непреложную истину. Браво авторам. Так и творятся культурно-исторические мифы — лёгким росчерком помады цвета рубиновых кремлёвских звёзд.
Этюды о свободе (2018)
Согласно новому закону Мосгордумы, всем молодожёнам выделяют кураторов — пару, прожившую в счастливом браке не меньше 15 лет. К свежеиспечённым молодым супругам являются их кураторы (Максим Суханов и Юлия Салмина). Чем дальше идёт напряжённая беседа, тем яснее становится, что заботливые старшие товарищи — это парочка свингеров, использующих новый закон для удовлетворения своих сексуальных вкусов.
Всего в антиутопическом сериале Владимира Мирзоева три эпизода, один другого абсурднее. В каждом исследуются границы личной свободы, которые может нарушить государство, пока не выясняется, что никаких границ не существует вовсе: государство может и хочет контролировать всё — секс, творчество, жизнь и, разумеется, смерть.
Последней и посвящён самый мрачный третий эпизод, но наибольшую жуть нагоняет относительно безобидный первый: любимец Мирзоева актёр Суханов с возрастом обрёл какую-то демоническую стать, которую Мирзоев использует и в своём свежем проекте — сериале «Топи», русской народной готике про тоталитаризм. «Этюды» можно назвать своего рода разминкой для режиссёра, но это, безусловно, пока единственное «Чёрное зеркало» по-русски — социальная фантастика, так близко соприкасающаяся с реальностью, что ещё полшага и мы окажемся на антиутопической территории.
А.Л.Ж.И.Р. (2018)
В 1939 году после ареста мужа, известного авиаконструктора, Ольга Павлова (Дарья Екамасова) репрессирована как ЧСИР (член семьи изменника родины). В арестантском вагоне поезда она встречает известную оперную певицу Софию Тер-Ашатурову (Екатерина Гусева), задержанную по доносу любовницы своего мужа. Женщины оказываются в Акмолинском лагере жён изменников Родины, сокращённо — АЛЖИР.
Акмолинский лагерь — реально существовавшее место, через которое, по официальным данным, за 15 лет существования прошли 15 000 женщин. Среди них были жёны Аркадия Гайдара и Бориса Пильянка, матери Булата Окуджавы, Василия Аксёнова и Майи Плисецкой, певица Людмила Русланова и другие родственницы «врагов народа».
Лагерь находился в Казахстане, поэтому среди героинь есть казашки, звучит казахский язык и даже отчасти показывается местная культура и обычаи. В аудитории сериала оказалось не меньше казахов, чем россиян, и вообще создателей стоит поблагодарить за укрепление дружбы народов через обращение к общей исторической памяти. В частности, многие зрители вспоминали, как местные жители помогали заключённым, спасая их от голода.
Несмотря на общую мрачность, лагерный быт показан относительно мягко. Хватает и искусственных моментов со спасением в последний миг. Плюс побеги, которые больше подходят приключенческому кино, и любовные истории (героиня Гусевой переживает целых два романа). Возможно, это было правильным драматургическим решением: в рамках не вдумчивого авторского кинематографа, а прямолинейной сериальной истории беспросветная жестокость автоматически превратилась бы в сурвайвал-хоррор вместо внятного рассказа о тяжёлой, но всё-таки жизни, хотя и в адских условиях.
Главная удача сериала — сами женщины. И тут выигрывают не главные героини, а уголовница Аглая, которую с азартом и разбойничьим огнём в глазах играет Клавдия Коршунова. Вторая блестящая роль в сериале принадлежит Ольге Лапшиной. У её убеждённой коммунистки Лазуркиной, которая пишет товарищу Сталину о том, что произошла чудовищная ошибка, был реальный прототип — соратница Ленина и выдающийся педагог Дора Лазуркина, 18 сталинских лет проведшая в лагерях, тюрьмах и ссылках. Сериальная Лазуркина погибает, спасая жизнь противному ребёнку, которого она успела перевоспитать. Реальной Лазуркиной после реабилитации всю оставшуюся жизнь снились кошмары о пытках и истязаниях. Неизвестно, что милосердней.
Бар «На грудь» (2018–2019)
В России постепенно осваивают веб-сериалы, и режиссёрский дебют актрисы Ирины Вилковой «Бар „На грудь“» — один из самых удачных сетевых проектов с особенностями национального колорита. Это набор коротких скетчей, связанных не сюжетом, а местом.
Маленькая вселенная сериала вращается вокруг питерского бара, куда приходит разнообразная публика. За стойкой высится местная богиня — барменша Алиса (Анна Гольдфельд) и её выдающийся бюст третьего размера, неодолимо притягивающий внимание. Как и положено человеку, работающему в питейном заведении, она наливает и молча слушает посетителей, кивая в нужных местах (ответные реплики не требуются).
Все персонажи объёмные, колоритные и списаны с жизни в натуральную величину, от тоскующего по девяностым бандита Валеры (Кирилл Полухин) до пьющего аккордеониста Аркадия, в одной из серий мужественно сражающегося с рюмкой водки. Сериал, по сути, слепок с нашей современности, приправленный долей абсурда, актуального юмора и неизбежных пьяных слез. Замечательное, оригинальное и живое шоу.
ИП Пирогова (2019–2020)
Домохозяйка Вера (Елена Подкаменская) 15 лет занималась семьёй и пекла в качестве хобби дизайнерские торты. После измены мужа она решает превратить увлечение в бизнес и открывает кондитерский стартап.
Перед нами чудо чудное — по-настоящему смешной российский ситком, да ещё и без единой шутки ниже пояса и водки (где вы такое в последний раз видели в отечественной комедии?). В отличие от большинства развлекательных шоу об отчаянных домохозяйках, сериал не оторван от жизни: героиня, которой бы впору обсуждать туфли вместе с Кэрри Брэдшоу, пытается поднять свой малый бизнес — занятие в России героическое.
Между персонажами толково распределены составляющие комедии. За сарказм отвечает Верина сестра (Ксения Теплова), за народный дух — папа (Александр Панкратов-Чёрный), за обаятельную нелепость — намертво живущий с мамой нерд-юрист (Константин Лысенков). Есть ещё конкурентка Веры (Елена Валюшкина), которая вечно печёт что-то в жутких розочках, пока главная героиня продвигает элегантные западные десерты (их очень красиво готовят прямо в кадре). Царит весёлая суматоха, заглядывают на огонёк Лапенко и играющая злую пародию на саму себя Яна Кошкина, иногда дают хорошие кулинарные советы, иногда — тортом в морду. Торт российской комедии к лицу.
Государственный исторический музей в Москве открыл выставку «Русская Антарктида. Два века истории». Она приурочена к 200-летию окончания Первой русской антарктической экспедиции Фаддея Беллинсгаузена и Михаила Лазарева, которая открыла самый южный континент Земли, а также к 65-летию начала советских исследований Антарктики.
Первый раздел выставки представляет артефакты, связанные с изучением Антарктиды в XIX — начале XX века. Среди них — акварели штатного художника экспедиции Беллинсгаузена и Лазарева Павла Михайлова, оригиналы которых впервые экспонируются в музее, модель шлюпа «Восток», с борта которого 16 января 1820 года русские моряки впервые наблюдали шельфовые ледники Антарктиды.
Второй раздел выставки посвящён деятельности первых советских антарктических экспедиций, о которых напоминают металлические пеналы с водой из памятных точек в районе Антарктиды, рисунки, географические карты континента, советские юбилейные и памятные медали и значки. Последний раздел выставки представляет произведения современных художников. Выставку дополняет демонстрация советских документальные фильмов 1950‑х годов.
Об испанской «Голубой дивизии» многие из нас имеют совсем смутное представление. Ещё меньше мы знаем о её боевом пути и о взаимоотношениях с мирным населением на оккупированных территориях. Своё мнение о завязшей в русских снегах испанской армии мы складываем из отрывочных воспоминаний и свидетельств очевидцев, всплывающих то тут, то там в интервью и исторических монографиях. Насколько наше мнение близко к реальности? Насколько много мы знаем о воевавших на нашей земле испанцах-фалангистах? Какими они были на самом деле и какую память оставили о себе? Об этом — в нашей сегодняшней статье.
Мы редко задумываемся о том, что Великую Отечественную войну многие из нас воспринимают лишь через призму противостояния русского народа с этническими немцами. При этом осознанию того, что в период с 1941 по 1945 годы СССР де-факто воевал с общеевропейской военной машиной, вобравшей в себя десятки народов от хорватов до финнов, отводится место где-то на обочине нашего культурного кода. Многочисленные же союзники гитлеровской Германии остаются в памяти советских людей лишь тогда, когда эта память полнится по-настоящему ужасающими свидетельствами зверств, превосходящих своей жестокостью обычное военное беззаконие.
Впрочем, у каждого правила есть свои исключения. Если рассказы об оккупантах-румынах, эстонцах, финнах и венграх единодушно описываются всего двумя ёмкими словами «Хуже немцев», то, скажем, воспоминания об испанцах-фалангистах из «Голубой дивизии» звучат совсем в иной тональности. Испанцы предстают перед нами весёлыми и добродушными южанами: пусть и не пропускающими ни одной русской юбки, пусть невероятными разгильдяями и драчунами — но при этом набожными альтруистами, сентиментальными романтиками, готовыми отдать паёк голодным русским детям, и бесстрашными воинами, отчаянно глядящими в глаза смерти.
«Голубая дивизия» отражает атаки советских войск в Красноборской операции
Во всё это верить нас заставляет какое-то тайное желание найти «своих» даже «среди чужих». Искренне надеясь, что всё было именно так, мы часто не обращаем внимание на то, что лежит на самой поверхности. Например, на то, что за создание положительного имиджа фалангистов-оккупантов с русской стороны ответственна Лидия Осипова, она же Олимпиада Полякова, антисоветчица-эмигрантка, автор записок с говорящим названием «Дневник коллаборантки». Как и, например, на то, что испанские источники, старающиеся обелить действия «Голубой дивизии», ссылаются либо на тот же самый «Дневник», либо на пасторальные воспоминания самих «дивизионеров».
Признаться, автор этой статьи долгое время сам был под очарованием образа «врага с человеческим лицом», образа настоящего испанца, человека чести, наследника традиций капитана Алатристе и дон Кихота. Свою первую трещину эта влюблённость дала после беглого знакомства с очерком выдающейся советской испанистки Светланы Пожарской «„Голубая дивизия“ на советско-германском фронте (1941–1943 гг.)», а после прочтения книги историка Бориса Ковалёва «Испанская дивизия — союзник Третьего рейха. 1941–1945 гг.», едва ли не самого масштабного труда по данной теме в российской историографии, она и вовсе разлетелась вдребезги — со звоном и хрустом.
Данная статья не ставит своей целью воспитание ненависти к конкретному народу. Она не ставит своей целью принижение объективных достоинств отдельных фалангистов как солдат. Она не пытается закрасить чёрной краской всё, что связано с пребыванием «Голубой дивизии» в СССР. Она лишь старается развеять тот благородный ореол и те заблуждения, которыми окутаны образы пришедших на нашу землю испанцев-фалангистов. Мы сведём к минимуму оценочные суждения — и просто покажем «Голубую дивизию» такой, какой она была на самом деле.
Заблуждение № 1. «Голубая дивизия» состояла из идейных добровольцев
В среде нынешних испанских реваншистов «Голубая дивизия» представляется спаянным коллективом отчаянных фалангистов, братским союзом фанатичных приверженцев идей Франсиско Франко и Хосе Антонио Примо де Риверы, отправившихся в далёкую Россию исключительно во имя борьбы с коммунистической чумой. Пищу для подобных представлений даёт, например, телеграмма, которую немецкий поверенный в делах Хеберлейн отправил из Мадрида в Берлин 4 июля 1941 года:
«На призыв к вербовке в „Голубую дивизию“ откликнулось в 40 раз больше добровольцев, чем это было необходимо…».
«Полк „Родриго“, состоявший в основном из фалангистов, подвергся реорганизации в Германии <…> Из него были образованы части противовоздушной обороны, связи, транспорта, интендантской службы и другие…»
«В Бургосе был сформирован 262 полк „Пиментель“, составленный, в основном, из фалангистов…»
Добровольцы «Голубой дивизии» в поезде, направляющемся на Восточный фронт
Ключевыми моментами во всех этих докладах являются слова «в основном». «Голубая дивизия» и вправду в большинстве своём состояла из испанцев, записавшихся в неё по доброй воле — вопрос был лишь в том, что именно заставило того или иного «дивизионера» прийти на призывной пункт.
Согласно докладам советских наблюдателей, идейные фалангисты составляли не более 50% всего личного состава. Оставшиеся «дивизионеры» были малограмотными крестьянами или студентами, записавшимися исключительно ради солидного жалованья, военными авантюристами, пошедшими на войну за новыми званиями, а то и вовсе деклассированными элементами, зачисленными в дивизию в принудительном порядке прямо в тюремной камере.
Например, Хосе Карпона Хельмо «…пошёл по необходимости, так как был в это время без работы». Эндика Ариха Раба «…поступил в Голубую дивизию, желая больше зарабатывать». Хосе Уриэль Лосано «в дивизию вступил, чтобы нажиться, надеясь, что дивизия не будет участвовать в боях».
Неназванный перебежчик из 269-го полка писал:
«Основным стимулом для солдат являлось сокращение военной службы с двух лет до шести месяцев, высокое жалованье и для некоторых — возможность получить галуны, то есть выслужиться в сержанты. Когда в первый раз перед строем командир роты ознакомил с условиями службы в „Голубой дивизии“ и предложил желающим вступить в неё сделать шаг вперёд, то шагнула вся рота. При виде этого капитан-командир роты разразился бранью, прибавив, что все хотят уехать, а кто же будет служить Испании?».
Подобных показаний у Пожарской и Ковалёва десятки. Более того, чем дальше «Голубая дивизия» вязнет в войне в России, тем меньше в её составе людей, искренне верящих в идеи Примо де Риверы. И хотя сторонники фалангистов вроде Карлоса Кабальеро Хурадо всячески стараются доказать обратное (оправдывая показания пленных желанием спасти свою жизнь или грубой советской пропагандой), лучшим доказательством истинных мотивов членов «Голубой дивизии» являются слова всё той же Осиповой — человека, которого никак не заподозришь в симпатиях к советскому строю:
«Испанцев пропаганда совершенно не интересует. <…> Им совершенно наплевать на все русские и нерусские дела в мире. И на всю политику. Это просто наёмники, которые решили подзаработать денег на войне. Как в Средние века. <…> Мой портной Маноло так и считает: как только будет довольно на покупку автомобиля — он едет домой и женится на своей Пепите. Вот и вся их политика».
Заблуждение № 2. «Голубая дивизия» отличалась высоким боевым духом
Под стать идейному наполнению «Голубой дивизии» и её боевые заслуги. Само собой, что современные неофалангисты видят «дивизионеров» бесстрашными сорвиголовами, не боящимися ни бога, ни чёрта; воинами, одинаково стоически переживающими и смертоносные морозы, и атаки несметных орд врага. Стоит, однако, копнуть чуть глубже, и аргументы в пользу таких утверждений начинают исчезать прямо на глазах. Основными источниками героических мифов об участниках «Голубой дивизии» являются либо мемуары союзников — таких как Киллиан Ханс, написавший книгу «В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943»:
«Голубая дивизия — войско диких, отчаянных головорезов. Эти парни идут в бой не с автоматами или карабинами и не ждут, пока заработает артиллерия. Они подпускают русских поближе, взрывают перед наступающими рядами ручные гранаты, а затем выскакивают из окопов и набрасываются на русских с ножами и мачете, перерезая им глотки…».
…либо, опять-таки, свидетельства бывших членов дивизии, которые, используя терминологию Кодекса об административных правонарушениях, являются «лицами заинтересованными». Именно из их воспоминаний произрастают духоподъёмные свидетельства о знаменитой битве в Красном Бору, перемежаемые фразами, достойными царя Леонида и трёхсот спартанцев:
«Жестокость битвы 25 января (между советскими войсками и ротой испанских лыжников в количестве 206 человек — прим. автора) лишний раз подтвердили радиопереговоры между генералом Муньосом Грандесом и капитаном Ордасом:
Генерал: Скажите, сколько там осталось храбрецов?
Капитан: Сеньор, нас осталось всего 12 человек. Да здравствует Испания! (боевой клич фалангистов — прим. автора)».
«Голубая дивизия» в боях под Ленинградом (современная реконструкция)
В этой ситуации любопытно взглянуть на ситуацию с несколько иного ракурса — через показания пленных или личные дневники. Судя по этим источникам, боевой дух большинства солдат «Голубой дивизии» держался на уровне лишь до тех пор, пока положение дел было в пользу испанцев и пока не ударили первые настоящие морозы. Первые «дивизионеры», такие как перешедший на нашу сторону Эустакио Герреро Наранхо, побежали уже в ноябре 1941 года, когда началась мясорубка под Посадом. Не отличались, по словам перебежчика, боевым духом и оставшиеся:
«В <…> роте из 120 человек 30 фалангистов, остальным война надоела <…> в роте есть около 40 человек, которые хотят перейти на сторону Красной армии…».
Слова перебежчика можно было считать желанием произвести положительное впечатление в плену, если бы его речь не подкреплялась, например, словами пленного фалангиста Артуро Терана. Не отказавшийся и в плену от своих убеждений, Теран, тем не менее, подтвердил, что боевой дух «дивизионеров» низок:
«Что касается политико-морального состояния, то солдаты хотят вернуться в Испанию, не имея желания продолжать войну».
Напомним, что речь идёт о декабре 1941 года, времени, когда русская кампания франкистов была даже не в разгаре — она едва началась. В испанских частях процветало дезертирство, были нередки случаи членовредительства, и сообщений об этом в докладах советских разведчиков будет становиться всё больше и больше. Под Ленинград в 1942 году испанцы пришли уже с обстрелянным личным составом, знакомым и с русскими морозами, и с тем, на что способен противник. Но даже в этом случае дневники «дивизионеров» часто сквозят ощущением безысходности:
«Всякий раз, когда мы стонем от ужасов зимы, противник проводит хорошо подготовленные атаки на наш фронт. Он всегда имеет преимущества <…> Кроме того, он лучше передвигается по снегу и льду, которые всегда являются серьёзными препятствиями для наших подразделений».
Неприкрытый оптимизм появляется в мемуарах испанцев только в двух случаях — в победоносных штабных реляциях и в описании тыловой жизни на оккупированных территориях. Естественно, что и у фалангистов были отдельные смельчаки, не задумываясь отдающие свои жизни за Испанию будущего. Более того, в том же самом Красном Бору отдельные части «Голубой дивизии» проявили себя без преувеличения героически. В остальном «героизм» испанцев был лишь следствием полного отсутствия дисциплины. Об этом, например, пишет всё та же Осипова:
«Немцы храбры постольку, поскольку им приказано фюрером быть храбрыми. Ни на капельку больше. Испанцы совершенно не знают чувства самосохранения. Выбивают у них свыше 50% состава какой-либо части, остальные 50% продолжают с песнями идти в бой. Это мы наблюдали собственными глазами. Немцы, согласно приказу, при первом же снаряде лезут в бункер и сидят в нём до конца стрельбы. У испанцев из нашей части погибло 14 человек оттого, что они не только не прятались от обстрела, но непременно мчались туда, где ложатся снаряды, чтобы увидеть, куда и как они попадают».
…которой вторит в своих сочинениях Павел Лукницкий:
«…Иные стреляют хорошо, но явно не обучены, не подготовлены: уходят из своих ячеек плохо маскируясь; бегут к кухне — выскакивают на бруствер. И мы их бьём с хладнокровием…»
«Голубая дивизия» на марше под Ленинградом
Заблуждение № 3. «Голубая дивизия» воевала с атеизмом
Набожность испанцев известна миру едва ли не больше, чем их гордость и любовный пыл, а военная кампания в России преподносилась и зачастую преподносится как некий «крестовый поход против атеистического большевизма». Казалось бы, для фалангистов любая христианская святыня (вне зависимости от того, была ли она католической или православной) должна была оставаться святыней.
Почитатели «Голубой дивизии» любят вспоминать случай с крестом, упавшим во время боёв за Новгород с центрального купола собора Святой Софии. Подобрав его среди обломков, испанские сапёры перевезли крест на родину, где установили в Военно-инженерной академии Бургоса; более того, считая его не столько военным трофеем, сколько спасённым религиозным символом, они в 2004 году вернули святыню российской стороне.
На деле всё обстояло едва ли не наоборот.
И речь даже не о новгородском Кириллове монастыре XII века, Троицкой церкви в Захарьино или Отенском монастыре в Посаде, которые испанцы безо всякого пиетета переоборудовали в укрепрайоны, способствовав дальнейшему превращению монастырей в руины. Например, степень набожности высших чинов испанского командования лучше всего передают слова священника Софийского собора Василия Николаевского — своё отношение к православным храмам испанцы демонстрировали, разгуливая в церкви с собаками:
«Немцы и испанцы с папиросами во рту и с собаками прогуливались по собору [Святой Софии, закрытому с приходом оккупантов] и прикасались своими нечистыми руками ко святым мощам, а собаки обнюхивали их».
Простые солдаты, по свидетельству академика Дмитрия Лихачёва, развлекались тем, что уничтожали древние фрески:
«На стенах лестницы [Георгиевского собора Новгорода] охочие до искусства испанцы рисовали голых баб прямо по остаткам фресок XII века…».
Или, как отмечает в своих мемуарах «Rusia no es cuestión de un día. Estampas de la División Azul» бывший участник дивизии Хуан Эухенио Бланко, воровали иконы:
«В качестве сувениров можно были привезти несколько икон <…> или религиозные образа…».
Тот же Бланко пишет об этом как о невинном развлечении, желании оставить воспоминания о далёкой северной стране, подобно тому, как мы, уезжая домой с юга, забираем с пляжей ракушки и ветки придорожных пальм:
«Вступив в Россию, мы не думали об „охоте“ за иконами, нам хотелось сохранить лучшие воспоминания о нашем пребывании там».
Ещё больший цинизм происходящему придаёт осознание испанцами того, насколько ценными были иконы для простых крестьян:
«В каждом доме в Советской России, где официальной религией был атеизм, в углу висели образа. Скромные, приветливые крестьяне никогда не забывали зажечь лампаду у иконы Богоматери или перед другими благочестивыми образами. Перед сном, согласно их православному обряду, они истово крестятся…».
И у этих «скромных, приветливых крестьян» потомки конкистадоров, ничуть не гнушаясь и не задумываясь ни на секунду, буквально тащили иконы. Чтобы продемонстрировать своё благородство, Бланко намекает на то, что иконы были приобретены у крестьян честным путём («маленькие <…> по грошовой цене, миниатюры побольше, возраст которых три-четыре века, — за пачку папирос или бутылку водки»), и тут же, походя, вскользь замечает:
«Естественно, это всё документально не оформлялось».
Впрочем, всё это может показаться лишь теми самыми кровавыми щепками, которые летят, когда по всей стране рубят лес. Однако существуют более яркие и более ёмкие свидетельства об испанской набожности. Пришли они, как ни странно, оттуда, откуда их можно было ожидать менее всего — от германского оперативного штаба «Рейхсляйтер Розенберг», занимавшегося оценкой культурных ценностей на оккупированных территориях:
«3 марта 1942 года. Церковь Архангела Михаила. Единственная церковь, в которой в большевистские времена проводились богослужения. Испанцы силой ворвались внутрь, разграбили её и разорили…»
«14 марта 1942 года. В Историческом музее и в Музее русского искусства <…> нет больше никаких произведений искусства»
«14 марта 1942 года. Церковь Феодора Стратилата на Ручью <…> Иконостас частично употреблён на топливо испанскими солдатами».
Карикатура «Воспоминания о России» из боевого листка «Hoja de Campaña». Рисунок очень чётко характеризует деятельность фалангистов на оккупированных территориях
И так далее, и так далее. Сам Борис Ковалёв в интервью Владимиру Рыжкову на «Эхе Москвы» в 2014 году едва ли не с восхищением говорит об удивлении испанцев, увидевших работающие церкви и искренне верящих в Бога советских граждан:
«Б. КОВАЛЁВ: …некоторые испанцы удивились, увидев кресты в России на церквях, на кладбищах, на груди тех или иных русских людей.
В. РЫЖКОВ: Как истинные католики, они были поражены, да?..
Б. КОВАЛЁВ: Они были поражены как христиане, они были поражены».
Поражены настолько, что крали иконы, пускали на дрова иконостасы и превращали соборы в казармы — именно такой запомнилась русским людям вера истовых христиан-иберийцев. Гвоздём в крышку гроба набожности «Голубой дивизии» станет короткий рассказ о том, как на самом деле вернулся в Россию крест с собора Святой Софии. По версии испанской стороны, ветераны дивизии всю свою жизнь мечтали вернуть крест и сделали это сразу же, как только представилась возможность. Версия российской стороны более прозаична: о судьбе креста бывшие «дивизионеры» обмолвились случайно, в ходе визита в Россию в 1998 году, а вернулась святыня лишь благодаря активности архиепископа Новгородского и Старорусского Льва, дошедшего со своими прошениями о возвращении креста до самого Владимира Путина.
Заблуждение № 4. «Голубая дивизия» относилась к мирному населению с уважением и любовью
Наберите в любом поисковике фразу «Division azul», и интернет с готовностью выдаст вам десятки испанских сайтов с оценкой деятельности «Голубой дивизии». Почти в каждом из них вы найдёте как минимум одну фразу о том, с каким уважением фалангисты относились к советским людям — и обязательную, написанную розовыми красками ремарку о том, что мирное население платило им за это теплотой и любовью.
Как уже было сказано выше, делая такие заявления, испанские журналисты апеллируют, прежде всего, к «Дневнику» Осиповой — источнику, мягко говоря, субъективному и одностороннему. Не обошёл стороной взаимоотношения испанцев и русских и Борис Ковалёв, посвятив этому целую главу с говорящим названием «Добрые оккупанты». Исходя из интервью историка порталу «Lenta.ru», акцент в этой фразе Ковалёв делает именно на слове «добрые»:
«…у наших граждан, побывавших в зоне испанской оккупации, мнение в целом такое: „Почти не грабили, в основном воровали“. Во всём этом видится элемент некоего пусть извращённого, но уважения к жертве <…> Если же говорить о немцах, финнах, эстонцах, латышах — здесь такого сентимента <…> даже не просматривается…
Отмечены случаи, когда испанцы делились наворованным с местными жителями — в том числе и тем, что спёрли у немцев. В мемуарах известной коллаборационистки Лидии Осиповой есть такой эпизод: испанский офицер со своим денщиком приходит на приём к бургомистру Павловска, денщик ворует у жены бургомистра французские духи — от чего она, понятно, впадает в полную прострацию, ибо это сверхдефицит. А потом на улице денщик дарит эти духи первой встречной девушке…
…Зверями они не были, это сто процентов. Одна из глав в книге называется „Добрые оккупанты“, без всякого ёрничества. И то, и другое — правда: да, оккупанты — и да, добрые…».
Могила солдата «Голубой дивизии» под Ленинградом
Оставим на совести историка его восприятие поступков «дивизионеров» и обратимся к сухим фактам, которых в книге Ковалёва превеликое множество. Если отбросить 90% испанского «участия», которое представляло собой фактическую покупку интимной близости с голодными русскими женщинами, история «любви» фалангистов с населением оккупированных территорий полнится вот такими вот примерами:
«Мы с хозяйским сыном (обоим нам было лет по 13) спали вместе на печке, а прямо перед нами на полке лежала колбаса. Мы не удержались и ночью съели эту колбасу. Утром нас босиком, в одних рубашках вывели во двор и поставили к сараю — расстреливать. Выбежали бабушка и хозяйка, бросились перед солдатами на колени, умоляя пощадить. Нас помиловали, но сильно избили…»
«В деревне Лукинщина <…> за отказ отдать корову испанским солдатам был расстрелян из винтовки старик Изотов Григорий Изотович 1881 года рождения…»
«…в деревне Бабки был расстрелян из винтовки в своём доме 70-летний старик Пикалев Василий Иванович, когда он оказал сопротивление испанским солдатам, которые отбирали у него валенки прямо с ног».
«В ноябре 1941 года меня испанский солдат в моём доме избил кулаком по лицу, когда от меня другие солдаты отбирали сено, а я их просил не отбирать».
«В ту же зиму 1942 года испанцы содрали с ног в поле <…> у <…> Гришина Михаила Алексеевича (судя по интервью Ковалёва, Гришин был ребёнком — прим.автора), и он босиком избитый едва прибежал в деревню <…> От Филипповой Прасковьи Алексеевны испанцы отобрали все валенки, при этом избили её очень сильно ручными гранатами, мне тоже угрожали гранатой».
«Меня испанский офицер <…> избил кулаком по лицу за то, что я не пустил дочь к нему на вечер. Также гражданку Баринову Марию испанский солдат ударил кулаком по лицу за то, что сразу не открыла дверь. Пелину Екатерину солдат-испанец избил за то, что она ему плохо приготовила пищу».
«В ноябре 1941 года была избита гражданка Голева Валентина Сергеевна также палками. Её испанцы избили за хождение без пропуска. В результате этих побоев она, прохворав несколько суток, умерла».
«В деревне Троица в июле 1942 гражданина Барунова Егора Тимофеевича испанцы избили палками по рукам за то, что мало наловил им рыбы».
«…гражданку Карпову Веру <…> 13 лет, избили по лицу так сильно, что она слегла в постель».
«Доброта» фалангистов продолжалась до 1942 года. После того как активизировалось партизанское движение и дела испанцев на ленинградском направлении значительно ухудшились, «дивизионеры» перестали «просто» бить и начали убивать:
«В январе 1942 года испанские солдаты застрелили <…> Тимофеева Николая Тимофеевича <…> за то, что он вышел из своего дома после 5 часов вечера…»
«Испанским солдатом <…> был застрелен старик 70 лет Макеев Кузьма Тимофеевич <…> идущий рано утром в церковь. Я видел убитого. Его почти в упор застрелили разрывной пулей».
«Моего сына 1923 года испанцы убили <…> Они расстреляли его прямо в избе из винтовки. Разрывной пулей ему вырвало правый бок, и он скончался…»
«…утром 23 ноября, когда жена расстрелянного, Гаврилова Майя Михайловна, стала просить испанцев разрешить ей похоронить мужа, её испанские солдаты отвели в сторону от дома и расстреляли на дороге двумя пулями в затылок и спину».
Фалангисты из «Голубой дивизии» в занятой деревне под Ленинградом
И опять — десятки и десятки свидетельств. Испанцы любили пряно подшутить даже над своими русскими любовницами. Почти все жители оккупированных деревень отмечают странную страсть испанцев к… жареной или тушёной кошатине. Многочисленных мурок и васек фалангисты откармливали как кроликов, а затем с удовольствием готовили и ели. Одной из излюбленных шуток при этом было накормить русскую женщину блюдом из «только что подстреленного зайца», а сразу после окончания трапезы весело показать шкурку с болтающейся кошачьей головой и со смехом признаться в истинном происхождении только что съеденного кушанья.
Кто-то возразит: «На войне все солдаты поступают одинаково». Не все — и не одинаково. Да и потом, в памяти русских людей горячие кастильцы, андалусийцы и эстремадурцы останутся даже не потому, что покупали тела голодных женщин за рагу из кошек, не потому, что воровали иконы, и не потому, что «просто сильно били, а не убивали». Даже если бы там, где стояла «Голубая дивизия», не упал бы и волосок с головы ребёнка, каждый из пришедших на ленинградскую землю испанцев виновен в смерти тысяч блокадников.
Упорство улыбчивых испанцев в Красноборской операции почти на год продлило блокаду Ленинграда, а их героизм, фактически сорвавший операцию «Полярная звезда», похоронил сотни ни в чём не повинных женщин, детей и стариков. Когда вы будете читать дневник Тани Савичевой и сухие отчёты о блокадном каннибализме, когда вам придётся просматривать архивные кадры с матерями, тянущими на санках трупики своих детей — вспоминайте и причастных к этому испанских «добрых оккупантов».
На протяжении всего периода существования «Гражданской обороны» тематика и смысловая структура песен менялись. В основном на это влиял общий фон, политическая обстановка в стране. Если в перестройку Егор Летов боролся с советской властью, скрывался от сотрудников КГБ, то в девяностые он начинает войну против несправедливости новой системы.
В 1990‑е годы в России происходили большие перемены, вызванные радикальными политическими и экономическими реформами. В общественной жизни царил хаос. На фоне всего этого в 1993 году, после длительного перерыва, Егор Летов собирает «Гражданскую оборону», чтобы возродить творчество знаменитой группы. Через новые песни Летов хотел выразить мнение о сложившейся обстановке в стране — рассказываем, какие образы он использовал и где черпал вдохновение.
Смена идеологии и сотрудничество с НБП
Источником новых образов для Егора Летова становится ностальгия по ушедшей советской эпохе:
«Родина для меня — Советский Союз. Я здесь родился… Ощущение Родины — это язык, ландшафт, это идея, определённая идеология, символика, традиция, эстетика и мораль. Сейчас эстетика нашего государства российского — другая, мораль — другая, вообще никакой нет, территория — и та уже не та… распад полный. Смердит кругом».
Музыкант всегда был против существующего режима. Он никогда не соглашался с мнением большинства, ему необходима ярая борьба, движение, чтобы постоянно находиться в динамике. В одном из интервью он сказал:
«Коммунизм — это царство божие на земле».
В 1994 году Егор Летов активно сотрудничает с Эдуардом Лимоновым и Александром Дугиным, вступает в Национал-большевистскую партию (запрещена в РФ). Сохранилась видеохроника майской демонстрации 1994 года. В воспоминаниях «Некрологи. Книга мёртвых‑2» Эдуард Лимонов так описывает это событие:
«От неё (демонстрации) осталась блистательная фотография, достойная быть агитационной открыткой. Рабко, Летов и я идём, выбрасывая вперёд сжатые кулаки — рот-фронтовское приветствие. Мой и летовский кулаки слились в один. Мы даже ещё не имели своего флага. У нас общекоммунистический флаг с жёлтыми звездами и серп-и-молотом в углу. Мы ведём с собой довольно внушительную толпу молодёжи. Как левой, так и правой, а ещё более молодёжи незаряженной, летовские панки, прослышав, что „Егорушка“ будет петь вживую на Воробьёвых горах на митинге Анпилова, стеклись со всего города. Они идут плотной стеной за нами, выбегают со всех сторон, чтобы благоговейно хотя бы взглянуть на своего идола, некоторые протягивают ему „фенечки“. „Егорушка, на фенечку!“ — потупясь протягивает амулет юная квёлая особь. И, краснея, убегает».
В последующие годы активно идёт партийная работа. На созванной пресс-конференции Егор Летов высказывает своё отношение к современной России 1990‑х гг. На «Ютубе» опубликованы отрывки из его выступлений и интервью. Параллельно этому было создано рок-движение «Русский прорыв», которое внедряло идеи партии в массы.
Во время акций и агитационной работы рождаются свежие образы. Они связаны с возвеличиванием новой революционной борьбы против безумной ельцинской демократии. В написанных песнях ощущается помпезность, которая напоминает боевые годы гражданской войны красных и белых.
Теперь для Егора Летова красный цвет становится символом кровавой борьбы, воспеванием большевиков.
Любопытен факт: когда создавалась газета «Лимонка» при редактировании материала и программы партии Егор Летов настоятельно требовал:
«Больше красного!».
Рождение новых песен
На концерте в Москве на стадионе «Крылья Советов» звучат новые песни «Новый день», «Родина» и кавер «И вновь продолжается бой». Все они впоследствии вошли в альбом «Солнцеворот», за исключением кавера. Эти композиции были созданы под впечатлением событий 3 и 4 октября 1993 года. В этот момент советской власти окончательно пришёл конец. Верховный Совет был упразднён, а Борис Ельцин стал полноправным президентом страны.
Песня «Новый день» посвящается героическим защитникам Дома Советов. В ней Егор Летов ассоциирует новую демократическую Россию с раем, в котором герою тесно, а впоследствии грязно, душно и тошно, потому что власть оказалось краденой:
Сладостная месть совершилась. Красные костры и звёзды соответственно «вымокли дотла». Весь центр Москвы в алых ручьях крови, погибших при столкновении. Впоследствии улица затоптана грязью. Егор Летов поёт, что на его земле пахнет горечью, однако противостояние нового и старого продолжается:
«Чем гуще сумрак — тем светлей в бою
Чем темнее ночь — тем скорей рассвет».
За этим настанет новый день, который будет светлым, долгим и ясным — при победе красных сил.
«Помню, семь месяцев вынашивал песню, а потом вдруг как-то само собой зазвучало: „Вижу, поднимается с колен моя Родина… Моя Советская Родина…“».
В другом из интервью музыкант сам и раскрыл смысл этих строк:
«Песня про то, как поднимается с колен родина, которой, собственно говоря, и нет, которая не то, что поднимается с колен, а увязает в невиданной <…> всё глубже, и туже, и безысходнее. И при этом петь о том, как родина подымается, — это очень мощно».
Это слышно и в самих строках песни: былинный и могучий народ, который заряжен гневной и мощной энергией, от дыханья которого «тает плавится лёд», отправляется за солнышком вперёд в поход. Однако такой путь ведёт «на гибельную стужу, на кромешную ночь». И тем не менее главный герой, свидетель события, видит в этом, как его родина поднимается с колен. Действительно, это звучит очень мощно и убедительно!
Появление «красных» альбомов. «Маятник качнулся в правильную сторону»
Годы сотрудничества Летова с партией Лимонова были плодотворными. Итогом такой агитационной, вдохновляющей активности стали альбомы «Солнцеворот» (1997) и «Невыносимая лёгкость бытия» (1997), которые тесно взаимосвязаны друг с другом звучанием и стилем.
В первой композиции намечается настроение грядущих перемен. Видны отсылки к славянской традиции. В языческой Руси праздник Солнцеворота символизировал поворот от зимы к лету. В строчках «Маятник качнётся в правильную сторону/И времени больше не будет» заметна отсылка к Откровению Иоанна Богослова и вообще православным верующим. Согласно библейской традиции, к Судному Дню, Второму пришествию Иисуса Христа время навсегда остановится в пространстве и не будет протекать, тем самым символизируя вечное небытие Конца Света. На фоне предстоящих событий лирический герой воспевает своё движение за правое дело, которое приведёт к состоянию солнцеворота. Используются яркие, сильные сравнения, придающие помпезность происходящему:
«Hаше дело последнее, словно патрон
Словно вечно последний подвиг
Словно всякий последний раз
Словно первый вдох
Словно первый шаг…»
Песня «Про зёрна, факел и песок» выражает боевое настроение Летова. Будничная суета, борьба за справедливость выматывает лирического героя. Он хочет обрести душевное спокойствие, вернуться в своё тихое пристанище. Поэтому сквозь сложные образы-преграды прослеживается путь лирического героя домой. Природные условия всячески препятствуют этому: «Злобно хлопнет ветерок ставнем», «Вновь станет алый снег ядом». Эта дорога сквозь калёный лёд, сквозь кромешный полдень оказывается очень тяжёлой, жаркой и долгой. Как и в «Родине», она безысходная и гибельная.
В проигранной борьбе пропадает ощущение ценности собственной жизни, которой всегда нечего терять, а наоборот, хочется приобрести что-то существенное. Для отчаянных людей главное — это готовность к действию вне зависимости от того, в каком положении они находятся. Лирическому герою же в песне «Нечего терять» абсолютно без разницы, он равнодушен ко всему. В куплетах прослеживается пессимистичное настроение, тупиковый путь:
«Скользким узелком дорога
затянулась, сорвалась
Лето, тошнота, тревога
разразилась, улеглась».
Музыкант не видит смысла в происходящем. К принятию решений он абсолютно безучастен, так как ему всё равно нечего терять:
В песне «Мёртвые» прослеживается мотив закономерности жизни. Смерть сменяется новым рождением, происходит реинкарнация — всё произойдёт «опять сначала». В то же время Егор Летов иносказательно называет мёртвыми людьми — равнодушных, которые, как и покойники «не спорят, не хотят» и «не стреляют, не шумят». Необычное сравнение — противопоставляются активные живые и пассивные мёртвые в своём поведение люди.
«Далеко бежит дорога (впереди веселья много)» по праву является песней другого исполнителя — «Чёрного Лукича», которую Егор Летов решил перепеть. Появление её в «Солнцевороте» подчёркивает, что происходящие в истории явления, процессы и события сменяются друг другом, а человек должен идти своей дорогой к замысловатой цели, несмотря ни на что.
«Мы о жизни не размышляем. Мы — живём. „Мы идём в тишине по убитой весне…“. Вот. А другие там слушают, размышляют об этом — хорошо ли это или плохо? А мы идём там по этим очкам, значкам и т. д.».
Одновременно движению лирического героя придаётся помпезность, потому что он идёт на подвиг:
«Но мы идём в тишине
По убитой весне
По разбитым домам
По седым головам
По зелёной земле
Почерневшей траве
По упавшим телам
По великим делам».
Песня «Про дурачка» принадлежит другому проекту — «Егор и Опизденевшие». В данном альбоме она закрепляется за лирическим героем и указывает, что в этом мире «добежит слепой, победит ничтожный» и ничего изменить нельзя. В «Прыг-Скоке» она навеяна шаманским мотивом, который должен убаюкать слушателя. Находятся явные отсылки к язычеству и христианству.
В песне «Поздно» рассказывается, что энергия и буйная кровь, которая просится наружу, запоздала, так как главное событие уже произошло. И все упрямые скучные речи теперь лучше заменить на живые и бодрые песни, чтобы вдохновлять другое поколение.
«Забота у нас такая» отсылает к строчке советской «Песни о тревожной молодости». Об этой композиции Егор Летов позже говорит в интервью, что его армия радужная, разноцветная, которая постоянно ведёт бой с чёрно-белым злом.
«Может, конечно, мы и мрачные люди, но, прежде всего, мы солдаты — скажем так, те бесы, которые охраняют Рай. Хотя я и не видел, что там, внутри…».
Бесконечный апрель воспринимается как пик весеннего расцвета, жизнерадостности, подъёма. Радуга же является местом сражения добра и зла, понятное дело, что всё это происходит на метафизическом уровне, который подкрепляется художественными образами и отсылками.
Следующая песня «Жить», бесспорно, отсылает к знаменитой поэме Николая Некрасова «Кому на Руси жить хорошо?» Этим вечным вопросом задаётся и Егор Летов, оглядываясь на российскую современность. Однако ответа не последует, так как он для каждого человека свой.
Завершающая «Дембельская» песня отправляет слушателей в спокойствие после долгой службы и продолжительной войны. Память заставляет вспомнить, через что прошли войска, чтобы дойти до конца:
«Память моя память, расскажи о том
Как мы помирали в небе голубом
Как мы дожидались, как не дождались
Как мы не сдавались, как мы не сдались».
Живые символы, такие как дождик поутру, радуга над полем, знамя на ветру показывают всю краску борьбы за правое дело. Такими лиричными строками заканчивается «Солнцеворот».
«Лишь одна дорожка да на всей земле». Философское осознание героя
Следующий альбом «Невыносимая лёгкость бытия» продолжает тему борьбы, однако видно в этом некоторое осмысление и философствование. На обложке картина Иеронима Босха «Искушение святого Антония». Лицо сидящего на берегу реки человека выражает спокойствие, безмятежность, смиренность. Именно такие чувства прослеживаются в альбоме.
Название отсылает к роману Милана Кундеры «Невыносимая лёгкость бытия». Согласно писателю жизнь несёт в себе некую таинственную случайность, которая не всегда предопределяет наше будущее. В то же время любые действия становятся невыносимыми, если задумываться об их последствиях постоянно. Этим и объясняется посыл, который хочет донеси до слушателей Егор Летов.
Первая песня «Пой, революция!» поднимает патриотический дух, который заставляет встать в последний неравный бой. При этом настроение, вызванное энергичной музыкой и яркими образами в строчках, придаёт новых сил для сокрушения врага. Вся природа чувствует энергию человеческой борьбы и тем самым создаёт атмосферу:
«Дождик по миру брёл живой
За собой вёл свои войска
Вёл сквозь годы, снега и зной
Верил — победа близка.
Горизонты теснились в груди
Утопали в кровавых слезах
И сияли звёзды в земной грязи
И пьянила полынь в небесах».
«Ещё немного» продолжает настроение революционной борьбы. Воспевание революции в этой песне очень хорошо находит свою ретроспективу в истории Гражданской и Великой Отечественной войны. Этому служат отсылки из строчки припева «Ещё немного, ещё чуть-чуть», которая была взята из песни «Последний бой» Михаила Ножкина из фильма «Освобождение». Слова «Лишь только б ночку простоять / Да день продержаться…» были сказаны красноармейцем из сказки о Мальчише-Кибальчише, включённой в повесть Аркадия Гайдара «Военная тайна». В песне, несмотря на раны и пули, постоянно пролетающие над лирическим героем, бой с врагом приобретает бодрость и живое настроение:
«Наточу я шашку поострей
Веселей, братишка, веселей!»
Здесь также природой создаётся атмосфера боевого духа, сопутствуя людям в их противостоянии:
«Грозовое небо, отворись
Ледяное солнце, раскались —
Степные травы стелют нам постель
Стальные звёзды метят в изголовье…»
«В Ленинских горах» является также кавером на «Чёрного Лукича» с изменёнными сточками во втором куплете. С этой песни в альбоме начинается философское осмысление революционной борьбы. Показаны исторические похороны Владимира Ленина в 1924 году. После этого опять должны наступить тяжёлые времена для пролетариата, так как их вождь мёртв.
Наступает липкий страх от того, что будет дальше. Буржуи воскресают, поэтому нет время для потехи, так как обычную счастливую семью растопчут ради смеха.
Однако Егор Летов говорит:
«Песня, собственно говоря, про что? Про то, что Ленин умер в октябре 93-го. Так и надо было, в самом деле, назвать песню, чтоб никаких вопросов не возникало».
Песня «Про любовь», исполненная Константином Рябиновым, наполнена множеством образов, которые показывают буйную любовь во время войны. Это неразборчивый хаос из ветра и дождя, которые закружились в вихри страсти под музыку любви. Такое состояние предлагается каждому желающему, кто окунётся в этот мир.
Песня «У войны не женское лицо», отсылает к одноимённому произведению белорусской писательницы Светланы Алексеевич, в котором собраны рассказы женщин, участвовавших в Великой Отечественной войне. Егор Летов продолжает эту тему. В интервью Егор Летов утверждал:
«…идеальное состояние общества — это война. Война в глобальном смысле, в бердяевском состоит в преодолении: в искусстве, в идеологии, в личности, социальном — каком угодно. Творчество — это война. Жизнь — это война. Война не несёт разрушения. Война — главная ось этого мира, главная созидательная сила. Это прогресс, преодоление косности, инерции, прежде всего война с самим собой, чтобы преодолеть какой-нибудь недостаток или комплекс свой».
В песне «Наши» показано, как ни смотря ни на что равнодушные люди живут назло всем процессам, которые противостоят им в революционной войне. Таким и море по колено, и небо по плечу.
«Победа» подводит промежуточный итог войне, в которой сражался Егор Летов. Песня взаимосвязана с композицией «Пой, революция!», так как природа здесь соответствует человеческим процессам:
«Пировал закат — выгорал рассвет
Полыхал в лицо пьяному врагу
От родной земли до седьмых небес
Яростно и звонко звучало: „Победа!“».
Пространство сужается и остаётся самое главное в нём — это победа, которая воспринимается как чудо и финал всему происходящему во имя революции. Поэтому человеческие дела так важны, а бог умер, и его просто нет, как утверждается в следующей композиции. Небеса остаются чистыми, они далеко, чтобы увидеть земной грех, поэтому «и легка вся как есть доброта», а людская деятельность бесконечна и безгранична, которой не настаёт предел и конец.
На фоне этого «гордое слово в остывшей золе» затухает, так как огонь в костре был погашен победой. Изначально в жаркое пепелище были брошены все атрибуты войны, символизируя то, что предалось забвению. Это ветхие седины, ордена, имена и отчества героев.
После этого показывается безысходность, бедность прошлого, которое придаётся ностальгии в композиции «Так»:
«…Как зарплату с тобой получали мы
Хохоча и рыдая
В городе приговорённом
К высшей мере безнаказанности
Как среди светофоров, дождей, магазинов
С тобою делили мы деньги
Честно заработанные…».
Завершается альбом «Невыносимая лёгкость бытия» одноимённым треком. Это мелодичная композиция показывает лёгкость существования от показанной происходящей жизни в природе:
«Кроты гудят, кроты плывут в сырой земле
Тепло и солнечно
Легко и солнечно
Звезда чадит, звезда поёт, звезда горит —
Шальная весточка
Слепая ласточка…».
Лирический герой тем самым абстрагируется от реальных дел в мире людей. Он воспринимает это всё с равнодушием:
Колёса цивилизации набирают обороты и продолжают двигаться вперёд. И только единственный путь дан человеку, чтобы он прошёл сквозь все земные преграды. Такая простая истина прослеживается через сложные знаки-образы, которых очень много в песни.
Альбомы «Солнцеворот» и «Невыносимая лёгкость бытия» имели большой успех среди фанатов «Гражданской обороны». Новый звук и бодрящие слова до сих пор вызывают мурашки по коже, заставляют слушателя встать и начать творить великие дела. Сам же Егор Летов так отзывался об этих альбомах:
«Альбомы — нечто совсем другое. Возьму широкий, немного неточный символ — стоицизм. Это когда всё проиграно, но всё равно надо продолжать сопротивляться. „Солнцеворот“ и „Невыносимая лёгкость бытия“ — именно про это. Это высшая степень экзистенциализма — когда всё проиграл, но поступаешь так, как будто всё выиграл».
Недаром, впоследствии в 2005 году вышло переиздание этих альбомов под новыми переосмысленными названиями — «Лунный переворот» и «Сносная тяжесть небытия».
Весной 1917 года на Дону собрался Казачий съезд, участники которого пытались определить, по какому пути пойдёт край в новую эпоху. Но за страстными и оживлёнными обсуждениями, они не заметили, как по Области Войска Донского на цыпочках крадётся контрреволюция.
Общеказачий съезд. Март 1917 года
Он зашёл в залитый солнцем зал станичного правления и снова почувствовал себя педагогом. Офицеры, члены Казачьего союза, без команды поднялись со своих мест. Он бросил им спокойное, но приветливое «прошу садиться» и чуть было не добавил — «дети». Офицеры сейчас и вправду представлялись ему детьми, эдакими потерявшимися в политическом лесу недотёпами, которых нужно взять за ручку и вывести на опушку.
Исполняющий дела Наказного Атамана, взявший приветственное слово, демонстрировал осведомлённость о заслугах и талантах гостя. Делалось это, по всему было видно, не в первый раз.
— …Митрофан Петрович Богаевский, — восторженно вещал Волошинов, — известен родному краю, как талантливый педагог, директор Каменской гимназии, исследователь истории казачества. Его работами восхищались светочи учёной мысли столицы…
Услышав слова о «светочах», Богаевский вспомнил лоснящиеся от жира лица университетской профессуры, с усами, бородками и с бакенбардами. Его краеведческие статьи те принимали поначалу равнодушно: у нас столица, у нас Европа, кому нужны здесь байки о диких степняках? Но когда он извлекал из портфеля бутылки с «Цимлянским игристым», к истории Дона тут же пробуждался живой научный интерес.
— …Совсем недавно Митрофан Петрович вернулся из Петрограда… Он был председателем Общеказачьего съезда, господа. Согласитесь, это большая честь — председательствовать на съезде всех казаков России… Как жить станичникам дальше? Что делать? Быть ли войне с Германией до победного конца? Множество животрепещущих вопросов обсуждалось там! И теперь, председатель съезда — у нас. Мы снова собрались в правлении станицы Новочеркасской и готовы выслушать наказ от лучших представителей всего казачества России …
Волошинов повернулся в его сторону и чуть не задел бородой:
— Не могли бы вы, Митрофан Петрович…
Митрофан Петрович Богаевский
Богаевский скупо поблагодарил и.д. Наказного Атамана, оборвав на полуслове. Ещё раз поприветствовал присутствующих. Он сказал: неужели не понятно, чего ждут казаки России от казаков Дона? И предложил перейти к делам местным.
Зал одобрительно загудел. Богаевский, тщедушный человек, впалая грудь, чёрный пиджак, белая рубаха — один-единственный в штатском среди «золотых погон», уверенно осознал, что сможет дирижировать этим залом. О, милая провинциальность! Столица, председатель Общеказачьего съезда… Вся аудитория в кармане.
— Какая обстановка в Новочеркасске? — вкрадчиво спросил Митрофан Петрович.
— Как изменился баланс политических сил после февральской революции?
К трибуне чуть ли не строевым шагом вышел представитель Войскового штаба, сухощавый полковник С. И. Бояринов.
— Вот уже месяц, — доложил полковник, — Новочеркасск бьётся в революционной лихорадке. Что сделала новая власть? Что сделал Донской исполнительный комитет и его председатель Петровский? Ничего… Они стали заигрывать с иногородними. Дон — для всех, не только для казаков, представляете, Митрофан Петрович? Не казачья у нас земля, оказывается, — общая! С какой стати, я спрашиваю? На кой чёрт нам такая революция?! Повторяю, ничего хорошего этот Комитет не сделал! Они разогнали полицию и учредили милицию. Навели порядок в городе? Нет! Обуздали толпы митингующих? Нет! Они просто подминали всё под себя, до последнего брандмейстера, начальника рыбных ловель чуть из окна собственного кабинета не вышвырнули… И все им уступали — власть новая, как же… Обожглись на нас, на Войсковом штабе и Юнкерском училище…
Именно в недрах Войскового штаба, хвастливо сообщил Бояринов, созрели идеи создания Казачьего союза и проведения съезда донского казачества, Войскового съезда.
— Как же к этому отнёсся Донской исполнительный комитет? —поинтересовался Богаевский.
Бояринов хитро подмигнул в ответ.
— Да что они против нас могут?! Пришёл этот их… Голубов. Револьвером размахивал, кричал: «Прекратить контрреволюционные сборища! За нами — власть, за нами — шестнадцать тысяч штыков». Я ему врезал: «У нас шашки и штыки тоже имеются». Он — к начальству, к Петровскому. А Петровский — ни «тпру», ни «ну». Это же — общественное собрание, у нас свобода собраний, пусть …
В зале засмеялись, захлопали, кто-то даже присвистнул.
— …вот, и господин исполняющий дела Наказного Атамана нам помог, — новое подмигивание, истинно ёрническое, Бояринов адресовал Волошинову, — помещение станичного правления выделили для собраний, благодарствуем…
Волошинов открыл было рот, чтобы объясниться, а может и вовсе отмежеваться от новой власти, но лёгким движением руки Богаевский предотвратил его объяснения.
— То есть вы хотите сказать, — снова обратился он к Бояринову, — что Комитет не будет препятствовать проведению Войскового съезда?
— Не посмеют! — уверенно прогрохотал Бояринов, — Силёнок не хватит!
«А не такие-то они и дети», — укорил себя Богаевский за то высокомерие, с которым он здесь появился.
Митрофан Петрович мысленно перенёсся в серые мартовские дни. Петроград, сырость, колючий снег. На Общеказачьем съезде собрались львы войны, там было кому председательствовать, но столь высокое собрание поручили провести именно ему, педагогу и учёному.
Он помнил лучащиеся добротой глаза А.И. Дутова, заместителя председателя Временного Совета Казачьих Войск: «Событие поистине историческое! Кому как не историку казачества вести этот съезд?» Дутов долго тряс его руку: «Митрофан Петрович, Дон должен стать опорой, примером крепкой власти в России. Постарайтесь. Покажите пример. Тогда за вами пойдёт всё казачество, и мы сохраним Отчизну». «Но ведь у нас, как и во всей России, появилась новая власть, — мягко ответствовал Богаевский, — Донской исполнительный комитет — уменьшенная копия Временного Правительства. Что же? Мы должны совершить контрреволюцию?» Собеседник задумчиво почесал бритую голову. «Это… не должно называться контрреволюцией. Вам не нужно захватывать власть. Вам её нужно… пе-ре-хватить».
Александр Ильич Дутов
Тогда эти слова показались Богаевскому утопией. Но теперь, понимая, что новая власть в Новочеркасске неустойчива, она — не более, чем пыль под сапогами, и её можно растоптать, до него дошло, что имел в виду Дутов.
«ДИК совершил непростительную ошибку, — заключил про себя он, — они продекларировали, что дадут всем все, в том числе и землю. Они забыли, что земля для казака — святое, она добыта кровью вольнолюбивых предков. Это — козырь. И теперь он мой».
— Основные положения повестки, — восполнил возникшую паузу Митрофан Петрович, — обозначим сегодня же, после перерыва. Есть ли в зале представители прессы? Прошу вас подойти ко мне, господа…
2
12 апреля 1917 года в газете «Вольный Дон» появилась скромная заметка за авторством Ф. Ларина — «Очередные вопросы на Дону».
«Старый строй пал, — сообщал читателям Ларин, — и главнейшей задачей текущего момента является укрепление нового порядка основ народоправства. У нас, на Дону, это необходимо начать с восстановления разновременно отнятых у казаков их прав и вольностей. Необходимо прежде всего немедленное восстановление полностью былого казачьего самоуправления — воскрешение Войскового Круга».
Эта заметка уже не носила характера невысказанной угрозы. Революционная власть получила вполне официальное предупреждение о том, что дни её пребывания на Дону сочтены.
Портрет казаков в форме, представляющей весь период истории кубанского казачьего войска. 1910 год
3
Богаевский давно знал Голубова. Они были знакомы ещё с гимназических времён. Крепкий, коренастый Коля любил расхаживать по Новочеркасску, засучив рукава. Шаловливо глядя по сторонам, он будто спрашивал: «А ну? С кем бы подраться?».
И каково было удивление Митрофана Петровича, когда Волошинов рассказал ему о том, что Голубов митингует.
«Коля — оратор? — не поверил он ушам своим, — я не помню, чтобы в детские годы он отличался красноречием».
«Голубов чертовски красноречив! Он здорово заводит чернь, — чуть ли не жаловался Волошинов, — на одном митинге этот негодяй сорвал с себя погоны, топтал их и горлопанил: „Мне стыдно быть офицером! Я ваш! Я с вами!“. Солдаты и рабочие ликовали…»
«Бросьте», — вяло отреагировал Богаевский.
Но вот, 16 апреля, в день открытия Войскового съезда, в зале зимнего театра Новочеркасска возник он, Голубов.
Голубов, который называл Казачий союз «контрреволюционным сборищем»! Голубов, который заявлял, что ничего общего со «сборищем» иметь не может! По законам офицерской чести, взбалмошный есаул появляться здесь был вообще не должен! А он взял, и появился. Нагло, с ехидной улыбкой (в погонах и с наградами, кстати) он подошёл к президиуму и попросил, нет, потребовал слова.
Волошинов попытался воспрепятствовать: в списках выступающих вас нет, есаул, катитесь к чёрту, но не он властвовал на Съезде, Председателем был Богаевский, и Богаевскому захотелось поиграть. «Пусть поговорит, — решил он, — потом я его размажу».
— Голубов — оратор черни, — шепнул Митрофан Петрович Волошинову, — мать, извините, пере-мать. Здесь — другая аудитория. Это будет его лебединой песней, поверьте …
И Богаевский просчитался.
— В Донской запасной батарее представлено 135 станиц, — говорил Голубов, бросая дерзкие взгляды на Богаевского, — казаки батареи сказали: мы слишком любим Дон, чтобы отдать его руководство кому бы то ни было. При свободном строе мы научились любить свободу и уважать её в другом. Кто пойдёт против свободы другого, тот потеряет свою свободу…
В зале послышались аплодисменты, и сидящий в президиуме Петровский побагровел.
Он, как глава революционной власти, здесь присутствовать не собирался. Что ему было делать в стане претендующего на власть врага? Но пришла в Новочеркасск телеграмма министра Временного правительства А.И. Гучкова, «ничего против проведения Войскового съезда не имеем», — говорилось в ней, и Петровского принесло сюда ветром истории. «Быть может, — наивно подумал бывший адвокат, — мне дают понять, что пора консолидироваться? Выстраивать властную вертикаль совместно с Казачьим союзом? Почему нет? Объединим наш Военный отдел с их Войсковым штабом, и все успокоится».
Со своего места поднялся епископ Гермоген. Батюшка благословил съезд. Это показалось знаком. Все вокруг представилось Петровскому прекрасным, чарующим: и лица сидящих в зале, и золотой крест на груди Гермогена, и борода Волошинова, и, журчащая ручьём речь Богаевского.
Однако вылез чёртов Голубов, и очарованию пришёл конец.
…— Пусть не смущаются об упадке дисциплины! Новый строй создаёт новые формы дисциплины, но дисциплины духа…
Эти слова заставили побагроветь уже и председателя. «Да он анархический трибун, — ошарашенно признался себе Митрофан Петрович, — Бакунин! „Дисциплина духа“ — как это красиво, чёрт возьми, величественно звучит!».
— Как устроить нашу жизнь? — продолжал Голубов. — Не мыслим другого правления, кроме республики! Осуществим заветы вольности Степана Разина и Ермака Тимофеевича… (бурные аплодисменты) …Да! Казаки запасной батареи с первых дней революции ясно и твёрдо определили — демократическая республика! И в этой борьбе мы пойдём вместе с пролетариатом!
Петровский уронил голову в ладони, вздрогнув всем телом. Со стороны могло показаться, что Председатель Донского исполнительного комитета рыдает.
— Казаки заявили, что не остановятся ни перед чем, идя на защиту свободы, и что враг народной свободы мог отнять её, разве что, перешагнув через наши трупы…
…Как только первый день работы съезда был закончен, Богаевский собрал Волошинова и Бояринова на небольшое совещание в кабинете директора театра.
— С офицерами нужно хорошо поговорить, господа. Не может быть Голубова и поощрительных аплодисментов!
В последующие дни есаулу дали спокойно выступить только один раз. Обсуждался вопрос специфический — о расширении возможностей армейской службы казачества. Он предложил оригинальную идею — брать «низовых» казаков на флот (они же поголовно рыбаки, часто выходят в Азовское море!) В Президиуме обещали над его предложением подумать.
В остальных же случаях, как только он начинал вспоминать на трибуне о революции и власти ДИК, слова его заглушала канонада улюлюканий и захлопываний.
«При появлении на трибуне Голубова, — писала газета „Вольный Дон“ от 28 апреля 1917 года, — поднимаются шум и голоса: „Долой“!
Председатель долго звонит. Голубов пытается говорить…
Голос: „За кого будете говорить?“
Голубов: „За казаков!“ (крики „долой“)
Голубов: „Это, господа, насилие“ (уходит, раздаются аплодисменты)…»
…Всё тем же вкрадчивым голосом Митрофан Петрович повёл Войсковой съезд в нужном направлении. Казачий шовинизм, на фоне перспектив новых законных свобод для казачества, взял верх над революционной романтикой, над «свободой, равенством и братством». Всё чаще слышалось на этом съезде: «Дон — для казаков!».
Временному правительству Съезд выразил полное доверие. При этом ему предлагалось официально снизить значение Советов рабочих и солдатских депутатов и «принять меры к прекращению вредной для революции агитации ленинцев». «Война, — говорилось в одном из решений съезда, — должна быть до победного конца».
Также провозглашалось национальное самоопределение, поддержка стремления Временного правительства создать Демократическую республику с сильной властью на местах.
«Донская Область, — конкретизировал съезд, — составляет неотделимую часть Российской демократической республики, имея широкое местное самоуправление».
Эти положения вопросов у центральной власти не вызвали. Составленные корректно, умело отредактированные Митрофаном Петровичем, «генеральной линии» они не противоречили. Временное правительство тоже было и за демократию, и за войну до победного конца.
Вопрос о земле был отложен «на потом». Отложен с прозрачным намёком на то, что «потом» — не случится никогда.
Решение о признании Донского областного исполнительного комитета «временной общественной организацией», измотанный почти двумя месяцами политической жизни Петровский подписал безоговорочно, так же, как и согласился в начале марта 1917-го со своей отставкой последний Наказной Атаман М.Н. Граббе.
Власть аккуратно прикарманили Богаевский и К. Официально же ею должен был стать Войсковой Круг, который изберёт правительство и Войскового Атамана. Круг назначили на 26 мая 1917 года. Контрреволюция прошлась по Области Войска Донского на цыпочках. В Петрограде этого, похоже, и не заметили.
Публикацию подготовил писатель Сергей Петров, автор книг «Бакунин. Первый панк Европы», «Хроника его развода» и «Менты и люди». Сотрудничает с издательством «Пятый Рим» и пишет для журнала «Русский пионер».
14 апреля лидеру культовых «Звуков Му» Петру Мамонову исполняется 70 лет. По этому случаю колумнист VATNIKSTAN Пётр Полещук сделал подборку из 10 песен экс-фронтмена группы, доказывающих уникальность Мамонова в русском роке.
Источник заразы, «Звуки Му»
«Я всегда хотел быть самым крутым», — говорил Пётр Мамонов, и едва ли кто-то может поспорить с тем, что группа «Звуки Му» одна из самых знаковых советских рок-групп.
Одновременно с этим, «Звуки Му» всегда выделялись не только из плеяды русского-рока в целом, но и на фоне эстетически близких коллективов московской рок-лаборатории. Песни Петра Николаевича, безусловно, о России, но это Россия совершенно иной породы, чем та, что представлена у кого бы то ни было ещё: не интеллигентская, а галлюциногенная, не бардовская, а порочная, не патетичная-интеллигентская, а вывернутая наизнанку и весёлая.
«Источник заразы» хороший тому пример — в ней нет никаких маркеров того, что обычно понимают под русским-роком. Музыка ощущается автономной на фоне слов, что создаёт особый грув, ни много ни мало, напомнивший известному теоретику постпанка Саймону Рейнольдсу музыку Принса. Когда правительство пыталась регулировать молодёжные движения, стараясь «не победить, а направить», оно сделало одним из критериев советских ВИА анемичную ритм-секцию, так как определённого рода ритмика рассматривается любым правительством как некий физиологический нонконформизм (причём не только в России). В этом смысле сравнение с грувами Принса более чем лестно. Ведь какой советский рок может быть более нонконформистским, чем тот, что вызывает у ваших ног физический отклик?
Песни, посвящённые женщинам, в русском-роке тоже писали все. Можно вспомнить и «Сладкую N», и «Когда твоя девушка больна», и множество других. Но едва ли кто-то может соперничать с Мамоновым в написании одновременно столь циничной и столь бойкой песни, как «Источник заразы». Как писал биограф группы Сергей Гурьев:
«В 1979 году у Мамонова, который к тому времени уже был женат первым браком, подходившим к концу, появилась новая девушка — Оля Горохова по кличке „Мозги“, — вспоминает Липницкий. — Кличка была обусловлена тем, что она любила говорить мужчинам: „У тебя нет мозгов“. Лечила: дескать, мужчина должен женщину обеспечивать. Именно ей были посвящены „Муха — источник заразы“, „Люляки баб“ и некоторые другие ранние песни „Звуков Му“. Познакомились мы с ней в ресторане „Сосновый бор“ на Рублёвском шоссе в Горках‑2, куда приехали на концерт „Удачного приобретения“. Они тогда выступали „золотым составом“: Вайт, Матецкий, Михаил „Петрович“ Соколов…»
Ольга «Мозги» Горохова, проживающая ныне в Генте (Бельгия), считает:
«Если говорить про какой-то „инспирейшн оф Мамонов“, то я уверена, что никакого такого „инспирейшн“ у него уже не было после меня. Только я его по-настоящему инспирировала! Он был зверь, а я очень любила природу».
Гадопятикна, «Звуки МУ»
Однажды в разговоре между Троицким, Липницким и Новгордцевым кто-то из них проронил фразу, что вся русская рок-музыка — отпечаток английской. Это действительно верно. Как только в моду вошли новые романтики, русские рокеры стали с переменным успехом стараться быстрее забыть своё фолк-роковое прошлое. Постпанк стал одним из главных ориентиров русских групп и, кажется, остаётся до сих пор. Влад Паршин из группы Motorama называл «Промышленную Архитектуру» русской версией Public Image LTD, а «Биоконструктор», разумеется, русскими Depeche Mode.
«Звуки Му», конечно, тоже не избежали участи подобного рода сравнений, будь то проводимые аналогии с Talking Heads или Капитаном Бифхартом. Однако эти сравнения не умаляют настоящую оригинальность группы. В конце концов, «Звуки Му» произвели большое впечатление на The Residents. Участник группы Рэнди Фокс в интервью Липницкому сказал:
«Я всегда думал, что Европа может удивить США какими-нибудь идеями, изысками, но не мог и предположить, что какая-то группа из России окажется куда более дикой, чем все американские группы, которые я когда-либо видел».
Песня «Гадопятикна» хороший пример того, как группа Мамонова умела играть постпанк без очевидного ориентира на очередное культовое английское имя. Шизофренический пульс, ритм, отдающий эхом The Doors, и гримасы Мамонова, передающиеся через музыку — никто больше (за исключением, пожалуй, «Аукцыона») не производил более устрашающее впечатление на советского зрителя, чем «Звуки Му» с песней «Гадопятикна» в программе «Музыкальный Ринг».
Серый голубь, «Звуки Му»
Если в русском-роке и была песня, воспевающая богемную позу в духе «лежу в канаве, вижу все звёзды» наиболее исчерпывающе, то это точно «Серый голубь». В определённом смысле эта песня — манифестация того образа Мамонова, который стал его визитной карточкой: амплуа его героя из фильма «Такси-блюз», кажется, врастает кривлияниями всё в ту же позицию:
«Я самый плохой, я хуже тебя. Я самый ненужный, я гадость, я дрянь, зато — я умею летать».
Забытый секс, «Звуки Му»
Есть расхожее мнение, что русские артисты не умеют проговаривать слово «секс» так, чтобы оно вызывало ощущение опыта, а не предмета, который обозревается, скорее, со стороны. Сколько времени прошло, прежде чем люди отринули смущённое «это» и стали называть вещи своими именами?
«Забытый секс» один из самых ранних примеров, способных опровергнуть подобного рода скепсис. Здесь нет никакого гедонизма: секс представлен как нечто практически индустриальное, но, парадоксально, эта песня, где либидо подменили на что-то другое, звучит эротичнее, чем песни многих других артистов той эпохи на эту тему.
Послушайте, как Мамонов интонирует «секс, секс, секс, каждый вечер, каждый день», пока на фоне звучат синтезаторы, которые запросто могли бы оказаться в ныне воскрешённом сегменте сити-поп — конфуз ли это или удовольствие? Что точно — «Забытый секс» лучшая песня восьмидесятых о половых отношениях.
Постовой, «Звуки Му»
Пожалуй, одна из немногих песен Мамонова, полностью лишённая юмора. Инфернальный и монотонный речитатив Мамонова вкупе с зацикленным индустриальным грохотом звучит, как приговор.
«Но кто же будет следить за общим движением? Кто не допустит аварий? Кто остановит бегущих через дорогу детей? Кто повесит в нужном месте знак?» — риторически спрашивает Мамонов, вырисовывая образ постового как «ежедневного героя», пойманного в социальную толкотню. И хотя «Звуки Му», то ли в силу своего юродства, то ли очевидной вершины, на которую могут посягать единицы, не стали группой, которая разошлась бы на цитаты в современной музыке. Тем не менее пресловутый постовой возникает в песне «Ножевой» группы Shortparis.
Маша, Пётр Мамонов
Одна из «квартирных» песен Мамонова, на удивление, не ставшая популярным концертным номером репертуара «Звуков Му». Бытовая трагикомедия, в лучших традициях Петра Николаевича. Нетрудно представить «Машу», как часть театральных соло выступлений Мамонова. Реальность здесь интерпретируется предельно приземлённым языком, что даёт песне преимущество — никакого интонационного или образного отрыва от той ситуации, которую комментирует Мамонов.
Улечу, Пётр Мамонов и «Совершенно Новые Звуки Му»
«Пётр Мамонов в „Звуках Му“ остаётся непревзойдённым мастером, но это было фрик-шоу одного актёра c довольно слабыми аккомпаниаторами» — писал Артемий Троицкий про легендарную группу.
Группа Мамонова, названная «Совершенно новые Звуки Му», ещё больше доказывает слова критика — музыканты здесь выполняют сугубо сессионную роль, так что никакого исполнения заморского твиста ждать не приходится. Однако, со своей ролью музыканты справляются на ура. Песня «Улечу» — это пример на редкость плотной ритм-секции для мамоновского речитатива.
А мне всё мало / Мне надо ещё, Пётр Мамонов
Есть некий шарм в том, как Мамонов может позволить себе выйти на сцену опен-ейр фестиваля и обойтись одним лишь хриплым голосом да гитарой. Одна из лучших песен, не требующих дополнительных аранжировок — «А мне всё мало».
То ли призрачная исповедь Мамонова из прошлого, когда он ещё не отдался на служение Богу и был жаден до всего и вся (вспомните, как он смаковал в былые времена обычную поездку на автомобиле), то ли своеобразная критика общества консьюмеризма, накатившего на страну в нулевых.
Ученичок, Пётр Мамонов
Впрочем, главным инструментом Мамонова всегда было его тело. Даже без гитары лидер «Звуков Му» всегда умел завладеть внимание зрителей, причём, на протяжении долгого времени.
Скетч «Ученичок» именно такой: Мамонов говорит с залом каждым движением на протяжении семи минут, обходясь без какого-либо дополнительного аккомпанемента, кроме цикличной музыки, играющей на фоне.
«При любой погоде», Пётр Мамонов
Ещё один превосходный спокен-ворд от пожилого Мамонова. Многие говорили, что Мамонов, уйдя от городской суеты, потерял умение общаться с людьми и отрезал себя от происходящего вокруг ещё больше, чем изредка спускающийся с поднебесной Гребенщиков.
Как бы не так: на фестивале «Форма», в 2019 году, Мамонов с одной лишь гитарой выдал номер, вызвавший умеренную, но уважительную реакцию публики. Да и как могло быть иначе при чтении строк:
«При любой погоде я готов раствориться в собственном народе. Но только при одном жёстком условии, что я буду точно на свободе».
Владимир Маяковский прославился как поэт-футурист, но в самом начале творческого пути видел себя художником. Он рисовал с малых лет — не только из интереса и любви к искусству, но и чтобы поддержать семью. Маяковский вспоминал:
«…денег в семье нет. Пришлось выжигать и рисовать. Особенно запомнились пасхальные яйца — круглые, вертятся и скрипят, как двери. Яйца продавал в кустарный магазин на Неглинной. Штука 10–15 копеек. С тех пор бесконечно ненавижу Бем’ов, русский стиль и кустарщину».
Маяковский даже обучался в подготовительном классе Строгановского училища, в студиях художников Станислава Жуковского и Петра Келина, а 1911 году поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества — единственное место, куда уже трижды арестованного Маяковского приняли без свидетельства о благонадёжности.
Прославленным живописцем Маяковский так и не стал, однако его рисунки, плакаты и лубки исчисляются сотнями и по сей день поражают точностью и оригинальностью. Владимир рисовал неизвестных случайных людей, друзей и знакомых по творческим кругам и, конечно, Лилю Брик. Сегодня мы публикуем портреты и шаржи работы Маяковского.
В Музее политической истории России в Санкт-Петербурге открылась выставка «Космос между мечтой и политикой», приуроченная к 60-летию полёта Юрия Гагарина. Проект подготовлен совместно с Музеем космонавтики. Выставка представляет взгляд на историю освоения космического пространства в контексте мировых политических процессов, показывая, как столкновение политических идеологий космических держав уступало место прогрессу и научным инновациям.
Авторы выставки на основе личных вещей космонавтов и учёных, документов, фотографий, макетов, плакатов и других типов экспонатов проследили историю освоения космоса с первых теоретических исследований русских учёных (таких, как Константин Циолковский) и даже энтузиастов-любителей (например, революционера-народовольца Николая Кибальчича) до современного участия России в космических проектах. В центре внимания, естественно, оказался советский опыт космических полётов и их отражение в идеологии и политике.
Среди наиболее интересных экспонатов выставки — предметы, связанные с выдающимися деятелями космической отрасли. Это личные вещи Юрия Гагарина (форма подполковника ВВС и берет, подаренный Фиделем Кастро), посмертная маска и слепки с рук Сергея Королёва, карта полёта корабля «Восход‑2», составленная Алексеем Леоновым с его автографом, и многое другое.
Список сфер деятельности, в которых отличился Алексей Степанович Хомяков, можно продолжать до бесконечности. Он русский поэт, богослов, художник, инженер и даже гомеопат. При этом ему был не присущ карьеризм. Являясь лучшим представителем дворянского сословия, Алексей Хомяков до конца жизни оставался помещиком без каких-либо чинов, считая себя кровно связанным с народом. По воспоминаниям многих великих соотечественников, Алексей Степанович являлся центральной фигурой общественной жизни России второй четверти XIX века. Возглавляя плеяду первых славянофилов, Алексей Хомяков был одним из первых, кто обратился к поиску истоков исконно русской жизни.
VATNIKSTAN рассказывает о жизни и творческой деятельности Алексея Степановича Хомякова — идейного и духовного отца славянофилов, пророчившего России и Православной церкви исполнение великой миссии в интересах всего человечества.
Алексей Хомяков. Автопортрет. 1842 год
Прогрессивная юность будущего консерватора
Алексей Степанович Хомяков родился 1 мая 1804 года в Москве, на Ордынке. По отцу и по матери он принадлежал к старинному русскому дворянству. Кажется, что уже с детства Хомяков приобрёл взгляды, которые в дальнейшем будут только усиливаться и развиваться.
Его отец — Степан Александрович был типичным русским помещиком, сочетавшим в себе черты европейского просвещения и беспечность русского барства. В свою очередь, мать — Марья Алексеевна, урождённая Киреевская, имела глубокий ум, отличалась набожностью и строгой дисциплиной. Перенимая лучшие качества родителей, воспитываясь в строгом православном духе, Алексей Степанович к тому же получил блестящее домашнее образование. Родители привили юному Хомякову тягу к знаниям и уважительное отношение к православной культуре.
В 1815 году семьях Хомяковых переезжает в Санкт-Петербург. В сравнении с патриархальной Москвой Северная столица кажется Алексею Степановичу и его брату языческим городом, мальчики боятся, что их заставят переменить веру и решают всеми способами этому противостоять. К счастью, пребывать в языческом городе пришлось недолго. Через год семья возвращается в Москву, где дети продолжают обучение.
В 17 лет Алексей Степанович сдаёт экзамен на степень кандидата математических наук при Московском университете. Ко времени учения в Москве относятся первые стихотворные опыты Хомякова и перевод «Германии» Тацита, напечатанный в «Трудах Общества Любителей Российской Словесности». В этот же период он сближается с братьями Веневитиновыми и входит в созданный ими кружок университетской молодёжи, тяготевшей к немецкой идеалистической философии — так называемый кружок «любомудров».
Как и большинство подростков начала XIX века, Алексей Степанович, который ребёнком засыпал под новости с полей сражений Отечественной войны, грезил о великих походах. Его буйный нрав требовал свободы действий и героических поступков.
Когда началась Война за независимость Греции (1821–1828) юный романтик купил нож, взял с собой небольшую сумму и тайком сбежал из дома, чтобы принять участие в сражениях.
Его поймали за Серпуховской заставой и вернули домой. Стало понятно, что воинствующий нрав необходимо направить в нужное русло. Алексей Степанович был определён отцом сначала в Астраханский кирасирский полк, а через год переведён в Петербург в конную гвардию.
Граф Остен-Сакен, под начальством которого находился Алексей Степанович в Астраханском кирасирском полку, так описывает юного офицера:
«В физическом, нравственном и духовном воспитании Хомяков был едва ли не единица. Образование его было поразительно превосходно, и я во всю жизнь свою не встречал ничего подобного в юношеском возрасте.… Ездил верхом отлично. Прыгал через препятствия в вышину человека. На эспадронах дрался превосходно. Обладал силою воли не как юноша, но как муж, искушённый опытом. Строго исполнял все посты по уставу православной Церкви и в праздничные и воскресные дни посещал все богослужения…»
В столице Хомяков устанавливает знакомства с литераторами-декабристами и даже печатает в «Полярной звезде» Кондратия Фёдоровича Рылеева и Александра Александровича Бестужева стихотворения «Бессмертие вождя» (1824) и «Желание покоя» (1825). Но на этом сношения с декабристами заканчиваются — их идеи начинающий поэт считает легкомысленными и ненародными.
В 20 лет, в начале 1825 года, Алексей Степанович оставляет службу и отправляется за границу. Во время восстания декабристов 14 декабря он находился в Париже, где занимался живописью, потом был в Швейцарии и Северной Италии, откуда через земли западных славян вернулся в Россию.
Позже Хомяков вспоминал, что в славянских землях был принят как любимый родственник, вернувшийся в семью.
Во время заграничного путешествия в журналах стали появляться мелкие стихотворения Алексея Степановича, в это же время он заканчивает лирическую драму «Ермак», которая была впервые прочитана автором в доме Веневитиновых после возвращения в Москву в 1826 году, а поставлена на сцену в 1829 году. Несмотря на противоречивые мнения, Александром Сергеевичем Пушкиным драма была оценена положительно.
Война с Турцией (1828–1829) снова вызвала в Хомякове тягу к военной славе, он поступил в Белорусский гусарский полк и в начале мая был уже на Дунае. За участие в деле 30 мая он был представлен к Владимиру, однако получил лишь св. Анну с бантом. Несколько стихотворений относятся ко времени пребывания Хомякова на войне. Самым сильным из них считается «Прощание с Адрианополем» (1829), которое наполнено чувством патриотичности и заканчивается следующими строками:
«Эдныре! на стройных мечетях твоих
Орёл возвышался двуглавый;
Он вновь улетает, но вечно на них
Останутся отблески славы!
И турок в мечтах будет зреть пред собой
Тень крыльев Орла над помёркшей Луной»
Идеи об освобождении славянских народов и необходимости славянского единства после похода только укрепляются в душе Алексея Степановича, но после заключения Адрианопольского мира он в чине штаб-ротмистра уходит в отставку.
В 1830‑е годы Хомяков становится частым гостем в знаменитом литературном салоне Авдотьи Петровны Елагиной. В салоне он выступает как критик философии Шеллинга и Гегеля, постоянно ведя нескончаемые споры с «шеллингистами» и «гегельянцами», развивая пока ещё только наброски собственной философии. Одновременно активно продолжается литературная деятельность. Стихотворения поэта печатаются в «Европейце», «Библиотеке для чтения» и других журналах, в 1833 году выходит в свет новая драма Алексея Степановича — «Димитрий Самозванец».
Идеологические воззрения будущего основоположника славянофильства не выходят ещё за рамки поэтической формы. Реагируя на Польское восстание 1830 года, Хомяков в «Оде» пишет:
«Да будет предан тот, чей глас
Против славян славянским братьям
Мечи вручил в преступный час!
Да будут прокляты сраженья,
Одноплеменников раздор
И перешедший в поколенья
Вражды бессмысленный позор»
Идеи панславизма и мечты об освобождении Южных и Западных славян развиваются у Хомякова в стихотворении «Орёл» (1832), в котором автор призывает помочь «младшим братьям», томящимся «в сетях тевтонов вероломных, в стальных татарина цепях». В стихотворении «Мечта» (1835) поэт уже обращается к Западу, предрекая его скорый закат и гибель, противопоставляя просыпающемуся Востоку. Таким образом, в стихотворениях этого периода уже чётко были сформулированы все те мысли, которые потом будут выражены в публицистических произведениях Хомякова.
Портрет Авдотьи Елагиной. Художник Николай Неврев. 1870‑е гг.
Круг деятельности Алексея Степановича не ограничивался праздными походами в свет и упражнениями в изящной словесности. Он был типичным русским помещиком, со всеми присущими этому понятию элементами барства и привязанностью к земле.
Хомяков со всей свойственной ему творческой инициативой активно ведёт хозяйство в своих имениях, отдаёт много сил внедрению новшеств: изобретает ружьё, которое бьёт дальше обыкновенных ружей, изобретает сельскохозяйственную машину — сеялку, за которую получает из Англии патент. В имениях устраивает винокуренный завод, лечит крестьян, занимается вопросами улучшения их жизни. Свободное время посвящает любимому делу — охоте. В 1836 году Алексей Степанович вступает в брак с Екатериной Михайловной Языковой, и ко всем его положительным чертам прибавляется ещё любящий семьянин и заботливый отец.
Екатерина Хомякова. Репродукция с дагерротипа. Около 1850 года
Формирование славянофильской идеологии
С конца 1830‑х годов Алексей Степанович начинает выступать как проповедник сложившихся в нём взглядов, ранее озвученных лишь в стихах. В 1836 году Пётр Яковлевич Чаадаев публикует «Философическое письмо». Высказанная им мысль о превосходстве Запада и католической церкви вызвало бурную реакцию общества и раскололо его.
В 1830–1840‑е годы становится ясно, что прошлые философские споры о Гегеле и Шиллинге переросли в нечто большее, что в самой России сформировались свои особые течения мысли. Влияние европейских идей на представителей той эпохи остаётся бесспорным, в частности очевидно влияние немецкой романтической философии начала XIX века на взгляды славянофилов.
Однако это уже не просто слепое перенимание одежды и культуры, свойственное дворянству XVIII века, а попытка переосмыслить мировой опыт работы ума, попытка мыслить самостоятельно, творчески участвовать в процессах мировой культуры.
Это было время, когда после декабристов выросло новое поколение, закалившее свой ум и взгляды в университетских кружках, а Москва стала средоточием интеллектуальной жизни России. В том же литературном салоне Елагиной и во многих других Хомяков встречался с Чаадаевым, с главами зарождавшейся западнической школы: Герценом, Огарёвым, Грановским. Вёл беседы с Языковым, Аксаковым, Киреевским, Шевырёвым, Погодиным и многими другими. Хомяков находился в центре зарождения новой русской мысли, представители которой разделились на западников и славянофилов.
Александр Иванович Герцен, идейный противник Алексея Степановича, в «Былом и думах» будет вспоминать о нём:
«Хомяков был действительно опасный противник; закалившийся старый бретер диалектики, он пользовался малейшим рассеянием, малейшей уступкой. Необыкновенно даровитый человек, обладавший страшной эрудицией, он, как средневековый рыцарь, карауливший Богородицу, спал вооружённый. Во всякое время дня и ночи он был готов на запутаннейший спор и употреблял для торжества своего славянского воззрения всё на свете…»
Основные положения славянофильской доктрины впервые были изложены Хомяковым зимой 1839 года на одном из еженедельных вечеров у Киреевского, где он прочитал свою статью «О старом и новом», не предназначенную для печати. В ней были сформулированы взгляды на древнюю Русь, на Запад и на задачи современной России. Неожиданно она начинается с резкой критики московской Руси: «безграмотность, неправосудие, разбой, крамолы, непросвещение и разврат…».
В этом же году Хомяков пишет стихотворение «Гордись! — тебе льстецы сказали…», в котором предлагает отказаться от слепого самолюбия, взамен духовному самосовершенствованию. В этих двух программных работах Алексей Степанович заложил проходящую красной нитью у ранних славянофилов идею о разумности строгих требований к России во имя тех высших начал, которые легли в основу её развития и которые составляют её преимущество перед Западом.
Алексей Хомяков. Рис. Э. А. Дмитриева-Мамонова, 1850‑е гг.
Годом ранее по настоянию Дмитрия Александровича Валуева, младшего члена кружка славянофилов, Алексей Степанович стал работать над трудом по всеобщей истории. Рукописи были озаглавлены таинственно «И. и. и. и.», а по предложению Николая Васильевича Гоголя, друзья в шутку стали называть этот труд «Семирамидою». Работа представляла собой систематические записи мыслей по истории человечества.
Фундаментальный труд, создававшийся на протяжении долгих лет, останется незаконченным, выйдет после смерти Хомякова в 1871 году, и будет известен также как «Записки о всемирной истории».
Основной темой «Записок» является проблема Запада и Востока, при этом движущим началом истории является вера. Из этого положения Алексей Хомяков выводит оригинальную теорию, в которой история представляется ареной борьбы двух религиозных начал — иранского и кушитского. Из стихии кушитства выходит религия необходимости, вещественности. Из стихии иранства выходит религия свободы, творящего духа.
«Все древние веры делятся на два разряда: на поклонение духу как творящей свободе и на поклонение жизни как вечно необходимому факту. Наружным признаком их нашли мы обоготворение змеи или ненависть к ней…»
К кушитской стихии Хомяков относит языческие религии, поскольку, по его мнению, они основаны на торжестве необходимости. В свою очередь, венцом иранства, религией творческого духа является христианство. Однако католическая и протестантская ветви христианства, как и западная культура в целом, были подвергнуты влиянию кушитского начала, из-за чего не смогли полностью освободиться от вещественности и индивидуальности, а затем заразились болезнью рациональности.
Сохранить предание о свободе духа, как считает Хомяков, смогла только православная Россия, в ней наиболее чисто выразился дух иранства. Именно поэтому православный славянский мир в будущем должен стать провозвестником новой исторической эпохи и подарить всем народам свободу. Отсюда вытекает ещё одна оригинальная идея, высказанная в «Записках», — в истории творится судьба не отдельных народов, а всего человечества. Алексей Степанович по этому поводу пишет:
«История призывает Россию стать впереди всемирного просвещения, — история даёт ей право на это за всесторонность и полноту её начал…»
В 1840–1850‑е годы Алексей Степанович Хомяков продолжает развивать основные идеи своей религиозной концепции. Главной работой, написанной по данной теме, считается «Церковь одна». Точная дата её написания неизвестна, но исследователи относят время создания к 1840‑м годам. Впервые труд был напечатан после смерти Хомякова — в 1864 году в «Православном обозрении».
В «Церковь одна» Алексей Хомяков впервые вводит понятие «Соборность», под которым понимает духовную целостность Церкви, принадлежащей всему миру, вне которой нет спасения. Из этого следует необходимость для всех соблюдать все обряды, блюсти символ веры, не отвергать ни одного из таинств. Из всех христианских направлений, по мнению Хомякова, только Православная церковь смогла сохранить святой дух, поэтому ей отведена миссия духовно объединить все народы.
Вопросы богословия будут волновать Алексея Степановича до конца жизни. Так, в трёх брошюрах, изданных за границей на французском языке под общим названием «Несколько слов православного христианина о западных верованиях» (1853–1858), будет развита идея «Соборности» и особой миссии Православной церкви. Изложенная им богословская концепция будет высоко оценена христианскими мыслителями, а русский философ Николай Бердяев увидит главную заслугу Хомякова, как основоположника славянофилов, именно в указании важности религиозного фактора в жизни народов, прозвав его «рыцарем Церкви».
Общественная деятельность Алексея Хомякова
С начала 1840‑х годов начинается журнальная деятельность Хомякова — прежде всего в «Москвитянине» Михаила Петровича Погодина. В 1844 году Алексей Степанович выпускает небольшой сборник своих стихотворений, вызвавший очень резкий отзыв Белинского. С этого времени обостряются отношения между западниками и славянофилами, что выразилось и в острой полемике между Хомяковым и историком Грановским, начавшейся в 1845 году и продолжавшейся три года.
Обложка журнала «Москвитянин» № 1 за 1845 год
В публицистике Алексей Степанович касался и общественно-политических вопросов. По Хомякову народ является источником власти. Царь получает власть от народа и вынужден нести это бремя. Из этого вытекает ненависть славянофилов к бюрократии, привнесённой якобы Петром I, разрушающей семейную связь между народом и царём-батюшкой.
Но Алексей Хомяков не был слепым идеологом самодержавия.
Он ратовал за свободное выражение общественного мнения, за отмену смертной казни, за учреждение открытого суда с участием присяжных заседателей, требовал уничтожения крепостного права.
Данные взгляды не могли встретить одобрения в период правления Николая I. Николай Бердяев точно сформулировал отношения правительства к неподвластным консервативным взглядам:
«Славянофилы были свободными и свободолюбивыми людьми, идеалистами, мечтателями, в них не было прислужничества, близкого сердцу николаевской бюрократии… Консерватизм был понятен как служба и прислужничество, но непонятен он был как свободное выражение народной души».
С 1848 года начинаются цензурные стеснения общественной мысли. С этого года и до конца правления Николая I Хомяков почти не пишет и не печатает публицистических работ. Кроме этого, в его жизни происходит трагедия, от тифа в 1852 году умирает жена.
Алексей Хомяков. Конец 1850‑х гг.
В начале Крымской войны (1853–1855) возобновляется литературная деятельность Алексея Степановича. Для выражения своих взглядов он вновь прибегает к поэтической форме. В одном из стихотворений этого времени, начинающемся словами: «Вставайте! оковы распались» (1853), Хомяков призывает к восстанию южных славян, в «Суде Божием» (1854) выражает надежду на падение Турции.
В стихотворениях «России» и «Раскаявшейся России», написанных в 1854 году, он говорит о великом испытании, предстоящем России, и о необходимости для неё очиститься от грехов, чтобы заслужить милость Божью. Стихотворение «России» вызвало волну негодования у проправительственных сил. Возможно, по самолюбию государственных мужей ударили следующие строки:
«В судах черна неправдой чёрной
И игом рабства клеймена;
Безбожной лести, лжи тлетворной,
И лени мёртвой и позорной,
И всякой мерзости полна!
О, недостойная избранья,
Ты избрана! Скорей омой
Себя водою покаянья,
Да гром двойного наказанья
Не грянет над твоей главой!»
С восшествием на престол Александра II (1855) в обществе оживились надежды на долгожданные реформы. С 1856 года у славянофилов появляется свой печатный орган — «Русская беседа», в котором пропагандировались необходимость сохранения самодержавия, созыва совещательного земского собора и проведения ряда реформ. Алексей Хомяков вошёл в редакционный совет журнала и стал частым автором многих статей.
Обложка журнала «Русская беседа» №1 за 1856 год
Вновь ожила и общественная деятельность Алексея Степановича. Благодаря его усилиям и при участии Маслова, Погодина, Кубарёва, Вельтмана и Максимовича возобновилось Общество любителей Российской словесности при Московском университете. Хомяков был избран первым по возобновлении председателем Общества и оставался таковым до конца жизни.
Смерть настигла Алексея Хомякова неожиданно, за обычным для него делом — помощью крестьянам. В сентябре 1860 года он поехал в село Ивановское Рязанской губернии, где свирепствовала холера. Занимаясь лечением крестьян, Хомяков заболел. Принятые лекарства не помогли. Алексей Степанович скоропостижно скончался в возрасте пятидесяти шести лет, не дожив совсем немного до заветного освобождения крестьян. Похоронили Хомякова, как он сам того желал, в Даниловом монастыре, где похоронена его жена, а также Валуев, Гоголь и Языков. В советское время прах всех троих был перезахоронен на новом Новодевичьем кладбище.
Могила Алексея Хомякова на Даниловском кладбище. 1910 год
Друг Хомякова, историк Михаил Петрович Погодин будет вспоминать о нём:
«Что была за натура, даровитая, любезная, своеобразная! Какой ум всеобъемлющий, какая живость, обилие в мыслях, которых у него в голове заключался, кажется, источник неиссякаемый! Сколько сведений, самых разнообразных, соединённых с необыкновенным даром слова, тёкшего из его уст живым потоком! Чего он не знал? Не было науки, в которой Хомяков не имел бы обширнейших познаний, о которой не мог бы вести продолжительного разговора со специалистами… И в то же время писал он проекты об освобождении крестьян, распределял границы американских республик, указывал дорогу судам, искавшим Франклина, анализировал до мельчайших подробностей сражения Наполеона, читал наизусть по целым страницам из Шекспира, Гёте или Байрона, излагал учение Эдды и буддийскую космогонию…»
В Музее политической истории России в Санкт-Петербурге открылась выставка «Космос между мечтой и политикой», приуроченная к 60-летию полёта Юрия Гагарина.