Куль­ту­ра песен суще­ству­ет испо­кон веков. Одна­ко на про­тя­же­нии боль­шей части исто­рии услы­шать их мож­но было лишь в живом испол­не­нии. Ситу­а­ция рез­ко меня­ет­ся, когда во вто­рой поло­вине XIX века появ­ля­ют­ся тех­но­ло­гии зву­ко­пе­ре­да­чи. В 1887 году созда­но самое узна­ва­е­мое из подоб­ных устройств: Эмиль Бер­ли­нер патен­ту­ет грам­мо­фон, для вос­про­из­вод­ства музы­ки на кото­ром впер­вые были пред­ло­же­ны дис­ко­вые пластинки.

Это изоб­ре­те­ние пере­вер­ну­ло мир музы­ки, поро­див целую инду­стрию. Теперь, что­бы услы­шать полю­бив­ший­ся мотив (в испол­не­нии про­фес­си­о­наль­но­го пев­ца или музы­кан­та), даже не нуж­но было выхо­дить из дома! Это же при­ве­ло к ситу­а­ции, когда пес­ня мог­ла ради­каль­но отде­лить­ся от авто­ра и обре­сти свою, совер­шен­но неза­ви­си­мую историю.

Вальс «На соп­ках Мань­чжу­рии» в этом отно­ше­нии снис­кал поис­ти­не уни­каль­ную судь­бу. Пес­ня при­об­ре­ла попу­ляр­ность в крат­чай­шие сро­ки — не в послед­нюю оче­редь бла­го­да­ря рево­лю­ции ана­ло­го­вых про­иг­ры­ва­те­лей. Она же надол­го пере­жи­ла импе­рию, в кото­рой появи­лась на свет, и даже полю­би­лась слу­ша­те­лям в Совет­ском Сою­зе, чем дале­ко не каж­дый доре­во­лю­ци­он­ный хит мог похвастаться.

VATNIKSTAN рас­ска­зы­ва­ет исто­рию пес­ни, кото­рая про­шла через три вой­ны, а после обре­ла новую жизнь бла­го­да­ря филь­мам, в кото­рых использовалась.

Технологии в музыке и эрозия элитарности

Рубеж XIX–XX веков ока­зал­ся богат на тех­ни­че­ские нова­ции, навсе­гда изме­нив­шие нашу жизнь. Музы­ка ста­ла гораз­до бли­же к слу­ша­те­лям и в виде грам­мо­фон­ных пла­сти­нок при­шла в каж­дый дом, впер­вые попа­дая из пуб­лич­но­го про­стран­ства в частное.

«Бум зву­ко­за­пи­си» пре­вра­тил автор­ское музи­ци­ро­ва­ние в досто­я­ние масс, в то вре­мя как рань­ше про­фес­си­о­наль­ное испол­не­ние мож­но было услы­шать толь­ко вжи­вую — на спе­ци­аль­ных меро­при­я­ти­ях и свет­ских рау­тах. Он же сде­лал обще­ние чело­ве­ка с ком­по­зи­ци­ей более интим­ным, то есть лич­ным и близким.

Это при­ве­ло к тому, что преж­ние барье­ры меж­ду про­из­ве­де­ни­ем и слу­ша­те­лем ока­за­лись слом­ле­ны, их вза­и­мо­от­но­ше­ния при­об­ре­ли небы­ва­лую преж­де «воль­ность». Тех­но­ло­ги­че­ская рево­лю­ция поро­ди­ла фено­мен, прак­ти­че­ски невоз­мож­ный ранее: пес­ни автор­ско­го, про­фес­си­о­наль­но­го сочи­не­ния, ухо­дя в мас­сы, с тече­ни­ем вре­ме­ни теря­ли связь со сво­им твор­цом, обре­тая репу­та­цию «народ­ных». Про­ис­хо­ди­ла насто­я­щая «смерть авто­ра» по Рола­ну Бар­ту (хотя сама кон­цеп­ция появит­ся на свет лишь в 1960‑х годах): созда­тель терял вся­кую власть над тво­ре­ни­ем, оно жило и транс­фор­ми­ро­ва­лось неза­ви­си­мо от его желания.

Совсем недав­но медиа вспо­ми­на­ли подоб­ный при­мер: пес­ню «Губы ока­ян­ные» из кино­лен­ты «Пять вече­ров» (1978 года) напи­сал Юлий Ким, но мно­гие счи­та­ют её народ­ной, хотя на деле это не так. Похо­жая исто­рия про­изо­шла и с валь­сом «На соп­ках Мань­чжу­рии»: он име­ет и авто­ра слов, и авто­ра музы­ки. Но память о них стёр­лась, а сло­ва пес­ни, ухо­дя в мас­сы, меня­лись, рож­да­лись всё новые вари­а­ции. Тех­но­ло­ги­че­ская мощь зву­ко­вой транс­ля­ции и кино вытес­ня­ют память о сочи­ни­те­лях, не остав­ля­ют для них места. С дру­гой сто­ро­ны, имен­но так искус­ство теря­ет эли­тар­ный апломб и ста­но­вит­ся бли­же ко всем и каждому.

Сам вальс появил­ся на свет по горя­чим сле­дам Рус­ско-япон­ской вой­ны 1904–1905 годов. Сын отстав­но­го унтер-офи­це­ра Илья Шатров сра­жал­ся в Мань­чжу­рии в соста­ве 214-го Мок­шан­ско­го пехот­но­го пол­ка. Его опре­де­ли­ли в пол­ко­вой оркестр дири­жё­ром: моло­дой чело­век был хоро­шо обу­чен игре на музы­каль­ных инстру­мен­тах и имел иде­аль­ный слух. Твор­че­ский кол­лек­тив часто сопро­вож­дал контр­ата­ки под­бад­ри­ва­ю­щи­ми маршами.

Но вой­на не щади­ла нико­го. За год бата­лий поте­ри мок­шан­цев ока­за­лись поис­ти­не гран­ди­оз­ны­ми: погиб­ло 2339 чело­век, при­мер­но поло­ви­на пол­ка. В память об усоп­ших това­ри­щах уже после вой­ны, в 1906 году, Шатров пишет минор­ный вальс.

Волны популярности, циклы перерождений

После вой­ны полк Шатро­ва был направ­лен в Сама­ру, где в 1908 году духо­вой оркестр впер­вые испол­нил ком­по­зи­цию под назва­ни­ем «Мок­шан­ский полк на соп­ках Мань­чжу­рии». Совре­мен­ни­ки вспо­ми­на­ли, что вальс тогда был вос­при­нят слу­ша­те­ля­ми весь­ма про­хлад­но — кста­ти, пока это была толь­ко мело­дия, без слов. Но настро­е­ния пуб­ли­ки ока­за­лись непо­сто­ян­ны­ми: про­из­ве­де­ние быст­ро набра­ло попу­ляр­ность по всей стране.

Вальс игра­ли в пар­ках, в скве­рах, на кон­цер­тах. Вско­ре поэт-реа­лист Ски­та­лец (Пётр Сте­па­нов) напи­шет сти­хи на музы­ку Ильи Шатрова.

«Пла­чет отец,
Пла­чет жена молодая,
Пла­чет вся Русь, как один человек,
Злой рок судь­бы проклиная».

Эти сло­ва мож­но счи­тать ори­ги­наль­ны­ми. Но музы­ка так быст­ро ушла в народ, что тут же появи­лось мно­же­ство новых вари­а­ций тек­ста на один и тот же мотив.

Вальс наби­рал попу­ляр­ность и узна­ва­е­мость неви­дан­ны­ми преж­де тем­па­ми, и не в послед­нюю оче­редь это было свя­за­но с при­ме­не­ни­ем новой тех­ни­ки. Грам­мо­фон­ные пла­стин­ки с ним про­да­ва­лись огром­ны­ми тира­жа­ми. Ноты пере­из­да­ва­лись 82 раза, а фир­ма «Сине­ра» выпу­сти­ла 15 тысяч экзем­пля­ров пла­сти­нок с запи­сью вальса.

Теперь одну и ту же пес­ню мог­ли одно­вре­мен­но про­слу­ши­вать тыся­чи чело­век по всей стране. Так она посте­пен­но обре­ла ста­тус «народ­ной»: ста­ло казать­ся, что она суще­ство­ва­ла всегда.

С нача­лом Пер­вой миро­вой вой­ны вальс, уже проч­но спа­ян­ный с тек­стом, пере­жи­ва­ет новую вол­ну попу­ляр­но­сти. Его испол­ня­ют в ста­рей­ших теат­рах стра­ны, заду­шев­ные сло­ва поют в сол­дат­ских око­пах. При­жиз­нен­но при­знан­ный мэтр Фёдор Шаля­пин добав­ля­ет пес­ню в свой репертуар.

Одна­ко после Октябрь­ской рево­лю­ции попу­ляр­ность валь­са в Рос­сии быст­ро схо­дит на нет. Поли­ти­ка «куль­тур­ной рево­лю­ции» в моло­дой Стране Сове­тов пред­по­ла­га­ла апри­ор­ную враж­деб­ность к насле­дию Рос­сий­ской импе­рии. Испол­не­ние «ста­ро­ре­жим­ных» песен мог­ло вызвать косые взгля­ды и обви­не­ния в «мещан­стве».

Центр тяже­сти доре­во­лю­ци­он­ной куль­ту­ры сме­стил­ся из стра­ны за её пре­де­лы: в эми­гра­ции вальс про­дол­жа­ли пом­нить, испол­нять и любить. Быв­шие жите­ли импе­рии стре­ми­лись мак­си­маль­но сохра­нить и про­длить жизнь «ста­рой» тра­ди­ции. Уез­жая из Рос­сии, мно­гие интел­ли­ген­ты ста­ра­лись пере­пра­вить на Запад кни­ги или цен­но­сти искус­ства, спа­сая послед­ние от уни­что­же­ния в огне Граж­дан­ской войны.

К тому же быст­ро выяс­ни­лось, что эми­гран­ты в Евро­пе и в Аме­ри­ке ока­за­лись чужи­ми: их финан­со­вые дела при­хо­ди­ли в упа­док, а достой­ный зара­бо­ток най­ти не все­гда уда­ва­лось. В этих усло­ви­ях род­ная куль­ту­ра помо­га­ла сохра­нить досто­ин­ство и иден­тич­ность, под­дер­жи­вая в годи­ну невзгод.

Так, «На соп­ках Мань­чжу­рии» часто испол­нял­ся попу­ляр­ным эми­грант­ским пев­цом Пет­ром Лещен­ко (1898–1954). Он давал кон­цер­ты в Румы­нии и При­бал­ти­ке, рабо­тая на ауди­то­рию поки­нув­ших роди­ну пат­ри­о­тов. Репер­ту­ар его состо­ял пре­иму­ще­ствен­но из песен, кото­рые были извест­ны в нашей стране до революции.

К фина­лу Вто­рой миро­вой вой­ны вальс неожи­дан­но вер­нул­ся в Совет­ский Союз. Неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли счи­та­ют ста­лин­ский пери­од вре­ме­нем «рус­ско­го» и даже «импер­ско­го» ренес­сан­са: в армию вер­ну­ли мар­шаль­ские зва­ния, пет­ли­цы на воен­ной фор­ме заме­ни­ли на более при­выч­ные пого­ны. Не обо­шла эта тен­ден­ция и куль­тур­ную жизнь.

В свя­зи с новым поли­ти­че­ским и соци­аль­ным «зака­зом» на пат­ри­о­ти­че­ские сим­во­лы, ком­по­зи­цию ста­ли часто ста­вить на радио в момент, когда совет­ская армия в 1945 году вела Мань­чжур­скую опе­ра­цию про­тив Япо­нии. Конеч­но, сам текст при этом не мог оста­вать­ся доре­во­лю­ци­он­ным. Сло­ва для «ново­го зву­ча­ния» пес­ни пишут поэт-фрон­то­вик Павел Шубин и Алек­сей Машистов.

Так свер­ши­лась оче­ред­ная «смерть авто­ра», а пес­ня, наобо­рот, пре­тер­пе­ла «вто­рое рож­де­ние», снис­кав сим­па­тии слу­ша­те­лей уже не в импе­рии, а в СССР. Её испол­ня­ли на кон­цер­тах по всей стране, в том чис­ле такие мэт­ры, как Иван Коз­лов­ский, Лео­нид Утё­сов, Люд­ми­ла Зыки­на. Но даже на этом исто­рия валь­са отнюдь не закон­чи­лась: пере­жив оче­ред­ную вой­ну, он про­дол­жал поко­рять серд­ца и в мир­ное время.

Со сцены — на экран

В эпо­ху застоя, мно­го поз­же гло­баль­ных воен­ных потря­се­ний, совет­ские режис­сё­ры актив­но исполь­зу­ют «На соп­ках Мань­чжу­рии» в сво­их кино­лен­тах. Оче­ред­ной виток попу­ляр­но­сти песне при­нес­ла её вновь пере­де­лан­ная вер­сия, испол­нен­ная в вышед­шем в 1977 году филь­ме «Слу­жеб­ный роман».

Спе­тая Андре­ем Мяг­ко­вым (в роли Анто­на Ново­сель­це­ва) частуш­ка поро­ди­ла мощ­ную реак­цию «сни­зу»: в наро­де ста­ли появ­лять­ся мно­го­чис­лен­ные шуточ­ные вари­а­ции слов на всем извест­ный мотив. Сей­час в интер­не­те мож­но най­ти сот­ни подоб­ных юмо­ри­сти­че­ских версий.

В 1979 году попу­ляр­ную мело­дию (без слов) исполь­зу­ет Ста­ни­слав Гово­ру­хин в зна­ме­ни­том мини-сери­а­ле «Место встре­чи изме­нить нель­зя». Она зву­чит в сцене, где опе­ра­тив­ни­ки выпол­ня­ют зада­ние на Чистых пру­дах. Не забы­ли про вальс даже в 1990‑е годы. В 18‑й серии куль­то­во­го «Ну, пого­ди!» волк, поскольз­нув­шись в полё­те, тан­цу­ет с беге­мо­том под музы­ку Ильи Шатрова.

Пост­со­вет­ские режис­сё­ры тоже часто исполь­зу­ют «На соп­ках Мань­чжу­рии» в сво­их кар­ти­нах. Пес­ню мож­но услы­шать в теле­се­ри­а­ле «Дивер­сант» 2004 года, в филь­ме Сер­гея Бод­ро­ва «Кав­каз­ский плен­ник», в совсем све­жей лен­те «Брест­ская крепость».

Вышед­ший в 2013 году био­гра­фи­че­ский теле­про­ект «Пётр Лещен­ко. Всё, что было…» име­ет осо­бую струк­ту­ру повест­во­ва­ния: каж­дая задей­ство­ван­ная в нём пес­ня ста­но­вит­ся смыс­ло­вым стерж­нем сюже­та отдель­ной серии. Вто­рой эпи­зод как раз выстро­ен вокруг испол­не­ния в 1917 году начи­на­ю­щим пев­цом извест­но­го вальса.

В насто­я­щее вре­мя «На соп­ках Мань­чжу­рии» без тру­да мож­но отыс­кать на любой стри­мин­го­вой пло­щад­ке, при­чём в десят­ках вари­а­ций: от испол­не­ния а капел­ла до хоро­во­го, от Ива­на Коз­лов­ско­го до Дмит­рия Хворостовского.

Лег­ко запо­ми­на­ю­щий­ся мотив сде­лал пес­ню извест­ной, а свер­шив­ший­ся в ХХ веке бум тех­но­ло­гий рас­тя­нул её попу­ляр­ность на целый век. Её сло­ва меня­лись как спон­тан­но, так и в уго­ду конъ­юнк­ту­ре, но неиз­мен­но сохра­ня­лось глав­ное — заду­шев­ная музы­ка, кото­рая живёт в куль­тур­ной памя­ти и поныне.

Читай­те так­же «Нача­ло совет­ско­го джа­за. Пер­вые джаз-бан­ды, попу­ляр­ность и кри­ти­ка».