Вто­рая поло­ви­на XIX века уди­ви­тель­ным обра­зом напо­ми­на­ет совре­мен­ные рос­сий­ские реа­лии. Это вре­мя «закру­чи­ва­ния гаек», точеч­ных аре­стов, ссы­лок, а так­же попы­ток вла­стей про­ве­сти рефор­мы и модер­ни­за­цию (дале­ко не все попыт­ки ока­за­лись удач­ны­ми). В жиз­ни обще­ства это вре­мя запом­ни­лось про­буж­де­ни­ем само­со­зна­ния и нача­лом фор­ми­ро­ва­ния гори­зон­таль­ных систем вза­и­мо­по­мо­щи. Тра­ди­ци­он­ные прак­ти­ки меце­нат­ства допол­ни­лись ширя­щим­ся зем­ским дви­же­ни­ем, ярко про­явив­шим себя в форс-мажор­ных обсто­я­тель­ствах голо­да 1891–1892 годов. И, нако­нец, пери­од запом­нил­ся пер­вым в рос­сий­ской исто­рии мас­штаб­ным раз­ры­вом в систе­ме цен­но­стей меж­ду «вер­ха­ми» и обра­зо­ван­ны­ми «низа­ми», вла­стью и фор­ми­ру­ю­щей­ся общественностью.

Одна­ко мы неча­сто вспо­ми­на­ем, что в XIX веке про­изо­шёл ещё один, важ­ней­ший тек­то­ни­че­ский сдвиг в соци­аль­ной и куль­тур­ной жиз­ни Рос­сии. Его вто­рая поло­ви­на ста­ла вре­ме­нем про­буж­де­ния рос­сий­ской жен­щи­ны. Впер­вые в исто­рии тра­ди­ци­он­ные ген­дер­ные стан­дар­ты и уста­нов­ки ста­ли пред­ме­том пуб­лич­ной рефлек­сии и кри­ти­ки. И этот сдвиг, мощ­ный и важ­ный, тоже пере­кли­ка­ет­ся с ситу­а­ци­ей в совре­мен­ной Рос­сии. Как и в наши дни, в те годы он затро­нул мно­же­ство чув­стви­тель­ных боле­вых точек. В первую оче­редь это каса­лось вопро­сов соци­аль­ной неза­щи­щён­но­сти, нерав­но­го досту­па к обра­зо­ва­нию и труду.

В честь 8 Мар­та VATNIKSTAN пуб­ли­ку­ет текст о непро­стой исто­рии ста­нов­ле­ния актив­ной и дея­тель­ной «новой жен­щи­ны» в доре­во­лю­ци­он­ной России.

Рождение «новой женственности»

Исто­рия ста­нов­ле­ния жен­ско­го само­со­зна­ния и феми­низ­ма в Евро­пе намно­го древ­нее XIX века, хотя сам тер­мин появил­ся (по мне­нию боль­шин­ства учё­ных) имен­но в этом сто­ле­тии. При­ме­ры мож­но искать и при­во­дить бес­ко­неч­но. Из исто­рии Сред­них веков изве­стен, напри­мер, казус Ека­те­ри­ны Сиен­ской, бук­валь­но измо­ром заста­вив­шей сво­их роди­те­лей отка­зать­ся от пла­нов выдать её замуж. Вме­сто это­го она ушла в мона­стырь и поз­же про­сла­ви­лась как про­по­вед­ни­ца и визи­о­нер­ка (кано­ни­зи­ро­ва­на в като­ли­че­ской церк­ви). Она так­же внес­ла весо­мый вклад в дипло­ма­ти­че­ские игры сво­е­го вре­ме­ни (в част­но­сти, помог­ла пап­ско­му пре­сто­лу вер­нуть­ся в Рим из Ави­ньон­ско­го пле­не­ния) и даже при­ня­ла уча­стие в ста­нов­ле­нии ита­льян­ско­го лите­ра­тур­но­го язы­ка после Данте.

В исто­рии Рос­сии мно­гие жен­щи­ны так­же извест­ны как зна­ко­вые поли­ти­че­ские дея­тель­ни­цы, подвиж­ни­цы и покро­ви­тель­ни­цы куль­ту­ры. Мож­но вспом­нить и кня­ги­ню Оль­гу, и Мар­фу Борец­кую, и бояры­ню Фео­до­сию Моро­зо­ву (запе­чат­лён­ную Сури­ко­вым на зна­ме­ни­той кар­тине), и вели­кую кня­ги­ню Евдо­кию Мос­ков­скую (жену Дмит­рия Дон­ско­го, извест­ную меце­нат­ством и покро­ви­тель­ством цер­ков­но-мона­стыр­ско­му зод­че­ству). Мно­гие из них почи­та­ют­ся в РПЦ или сре­ди ста­ро­об­ряд­цев как святые.

Уни­каль­ный ста­тус для сво­е­го вре­ме­ни обре­ла кня­ги­ня эпо­хи «про­све­щён­но­го абсо­лю­тиз­ма» Ека­те­ри­на Ворон­цо­ва-Даш­ко­ва. Она ста­ла пер­вой жен­щи­ной в исто­рии чело­ве­че­ства, воз­гла­вив­шей Ака­де­мию наук.

Одна­ко боль­шин­ство жен­щин как в Рос­сии, так и в Евро­пе были обде­ле­ны подоб­ным при­ви­ле­ги­ро­ван­ным поло­же­ни­ем. Более того, все жен­щи­ны счи­та­лись бес­прав­ны­ми чисто юри­ди­че­ски — их граж­дан­ская пра­во­спо­соб­ность не была закреп­ле­на в евро­пей­ских зако­нах. Да, жен­щи­на в Евро­пе и в Рос­сии мог­ла ока­зать­ся на троне. Но логи­ка полу­че­ния монар­шей вла­сти нико­гда не явля­лась чисто «зем­ной», свои исто­ки она чер­па­ла в идее дей­ствия Боже­ствен­но­го про­ви­де­ния либо дру­гих мисти­че­ских сил. Если жен­щи­на может стать коро­ле­вой, это не озна­ча­ет, что каж­дая её под­дан­ная спо­соб­на рас­счи­ты­вать на подоб­ное уни­каль­ное поло­же­ние и почёт.

Счи­та­ет­ся, что имен­но с Вели­кой Фран­цуз­ской рево­лю­ции начи­на­ет­ся «дол­гий XIX век» — кате­го­рия не столь­ко хро­но­ло­ги­че­ская, сколь­ко соци­о­куль­тур­ная. Имен­но в этот пери­од появ­ля­ет­ся мас­со­вое дви­же­ние за жен­скую эман­си­па­цию, то есть за осво­бож­де­ние от при­ни­жен­но­го и нерав­но­прав­но­го поло­же­ния в эко­но­ми­ке, семье, обще­ствен­ной и поли­ти­че­ской жиз­ни. В момент кру­ше­ния абсо­лю­тиз­ма во Фран­ции эти вопро­сы уже не были пред­ме­том закры­тых салон­ных или фило­соф­ских дис­кус­сий. Тыся­чи пари­жа­нок в 1789 году про­шли мар­шем на Вер­саль из-за нехват­ки хле­ба, а спу­стя три года воору­жён­ные фран­цу­жен­ки на рав­ных с муж­чи­на­ми при­ни­ма­ли уча­стие в про­те­стах про­тив монар­хии. В 1791 году про­све­ти­тель­ни­ца Олим­пия де Гуж потре­бо­ва­ла, что­бы граж­дан­ские пра­ва жен­щин были про­пи­са­ны во фран­цуз­ском законе (будучи про­тив­ни­цей яко­бин­ско­го тер­ро­ра, вско­ре она была обви­не­на в контр­ре­во­лю­ции и казнена).

Под­дер­жа­ла рево­лю­цию и бри­тан­ская про­све­ти­тель­ни­ца Мэри Уол­стон­крафт. Она спе­ци­аль­но при­е­ха­ла во Фран­цию и так­же высту­пи­ла в защи­ту граж­дан­ско­го рав­но­пра­вия обо­их полов. Актив­но вклю­чив­шись в поли­ти­ко-рево­лю­ци­он­ную дея­тель­ность, в 1792 году она пуб­ли­ку­ет трак­тат «В защи­ту прав жен­щин». Поле­ми­зи­руя с Жан-Жаком Рус­со, кото­рый отво­дил послед­ним под­чи­нён­ную роль источ­ни­ка муж­ско­го удо­воль­ствия и насла­жде­ния, Уол­стон­крафт при­зва­ла открыть жен­щи­нам рав­ный доступ к обра­зо­ва­нию и актив­ной деятельности.

На какое-то вре­мя Фран­ция ста­ла не толь­ко глав­ной «голов­ной болью» евро­пей­ской поли­ти­ки, но и эпи­цен­тром гене­ра­ции самых пере­до­вых соци­аль­ных идей сво­е­го вре­ме­ни. «Визит­ной кар­точ­кой» фран­цуз­ской мыс­ли ста­ла Жер­ме­на де Сталь, засту­пав­ша­я­ся за жертв тер­ро­ра и пуб­лич­но кри­ти­ко­вав­шая реак­ци­он­но-дик­та­тор­ский режим Напо­лео­на. В 1812 году мадам де Сталь при­ез­жа­ет в Рос­сию, будучи вынуж­де­на уехать подаль­ше от сфе­ры вли­я­ния вла­стей Пер­вой импе­рии. Выс­шее обще­ство Моск­вы и Петер­бур­га при­ня­ло её с восторгом.

Извест­но, что под зна­чи­тель­ным вли­я­ни­ем идей Жер­ме­ны нахо­дил­ся и Пуш­кин, кото­рый стал пра­ро­ди­те­лем визу­а­ли­за­ции новой фемин­но­сти в рус­ской лите­ра­ту­ре. Если Рус­со, апел­ли­руя к «при­ро­де», откры­то сомне­вал­ся в спо­соб­но­сти жен­щин осу­ществ­лять сво­бод­ный нрав­ствен­ный выбор (а зна­чит, и быть истин­ны­ми граж­дан­ка­ми), Пуш­кин про­воз­гла­шал пол­ную рав­но­цен­ность жен­ской и муж­ской нравственности.

Татья­на Лари­на, одна из наи­бо­лее зна­чи­мых для лите­ра­то­ра геро­инь, демон­стри­ру­ет внут­рен­нюю неза­ви­си­мость и само­сто­я­тель­ность. Несмот­ря на то, что Пуш­ки­на инте­ре­со­ва­ли преж­де все­го нрав­ствен­ные, лич­ност­ные каче­ства в выхо­див­ших из-под его пера жен­ских обра­зах, в них про­сле­жи­ва­ет­ся ещё кое-что. И в Татьяне, и в Жер­мене де Сталь (см. повесть «Рос­лавлев») авто­ра при­вле­кал их соци­аль­ный авто­ри­тет, заслу­жен­ный ими бла­го­да­ря неза­у­ряд­ным лич­ност­ным качествам.

Ува­жи­тель­ное и даже вос­хи­щён­ное отно­ше­ние Пуш­ки­на к жен­щи­нам отлич­но пере­да­ют несколь­ко строк из его «Застоль­ных разговоров»:

«Одна дама ска­зы­ва­ла мне, что если муж­чи­на начи­на­ет с нею гово­рить о пред­ме­тах ничтож­ных, как бы при­но­рав­ли­ва­ясь к сла­бо­сти жен­ско­го поня­тия, то в её гла­зах он тот­час обли­ча­ет своё незна­ние жен­щин. В самом деле: не смеш­но ли почи­тать жен­щин, кото­рые так часто пора­жа­ют нас быст­ро­тою поня­тия и тон­ко­стию чув­ства и разу­ма, суще­ства­ми низ­ши­ми в срав­не­нии с нами? Это осо­бен­но стран­но в Рос­сии, где цар­ство­ва­ла Ека­те­ри­на II и где жен­щи­ны вооб­ще более про­све­ще­ны, более чита­ют, более сле­ду­ют за евро­пей­ским ходом вещей, неже­ли мы, гор­дые Бог веда­ет почему».

Появ­ле­ние иде­а­ла интел­лек­ту­аль­но раз­ви­той, внут­ренне неза­ви­си­мой и ува­жа­ю­щей себя жен­щи­ны не было уни­каль­ным явле­ни­ем толь­ко рус­ской лите­ра­ту­ры. В жен­ской про­зе Вели­ко­бри­та­нии схо­жие типа­жи были созда­ны совре­мен­ни­цей Пуш­ки­на, писа­тель­ни­цей Джейн Остин (1775—1817). В отли­чие от «солн­ца рус­ской поэ­зии», послед­няя была вынуж­де­на скры­вать свои заня­тия твор­че­ством под стра­хом обще­ствен­но­го осуж­де­ния, и пер­вые изда­ния её рома­нов вышли без автор­ской под­пи­си. Джейн Остин, Шар­лот­та Брон­те, Джордж Элиот сфор­ми­ро­ва­ли новый для бри­тан­ской про­зы и даже куль­ту­ры стан­дарт жен­ствен­но­сти. Их геро­и­ни само­сто­я­тель­ны, ини­ци­а­тив­ны, умны и стре­мят­ся к заму­же­ству по любви.

Рож­де­ние новых типа­жей в евро­пей­ской лите­ра­ту­ре шло рука об руку с соци­аль­но-эко­но­ми­че­ски­ми изме­не­ни­я­ми. В XIX веке в Евро­пе на фоне роста инду­стри­а­ли­за­ции про­из­вод­ство всё боль­ше отде­ля­лось от дома. Дом пере­ста­вал быть местом тру­да, пре­вра­ща­ясь в «тихую гавань» семей­ной жиз­ни. Зна­чи­тель­ное чис­ло совре­мен­ных пат­ри­ар­халь­ных сте­рео­ти­пов о «насто­я­щей жен­щине», «образ­цо­вой жене» и «хра­ни­тель­ни­це оча­га», рас­про­стра­нён­ных сего­дня в Рос­сии, берут свой исток имен­но из раз­вив­шей­ся в XIX веке на Запа­де бур­жу­аз­ной куль­ту­ры, прак­ти­ки и морали.

Идео­ло­гия бур­жуа стре­ми­лась огра­ни­чить жен­щи­ну сфе­рой домаш­не­го быта. Одна­ко имен­но бла­го­да­ря это­му пред­ста­ви­тель­ни­цы сред­них сло­ёв на Запа­де ста­ли ощу­щать дом как место для про­яв­ле­ния соб­ствен­ной ини­ци­а­ти­вы и инди­ви­ду­аль­но­сти. Муж, отправ­ля­ясь на зара­бот­ки, поки­дал жили­ще и пото­му упус­кал жену из поля сво­е­го зре­ния и кон­тро­ля. На этом фоне жен­щи­ны с воз­рос­шей лич­ной ини­ци­а­ти­вой, в том чис­ле в семьях рабо­чих, порой доби­ва­лись неко­то­рой эко­но­ми­че­ской само­сто­я­тель­но­сти. В этих усло­ви­ях ста­рая систе­ма пре­об­ла­да­ния муж­чин над жен­щи­на­ми начи­на­ла раз­ва­ли­вать­ся. Пат­ри­ар­халь­ный мир, сопро­тив­ля­ясь кри­зи­су муж­ской вла­сти и авто­ри­те­та, ста­рал­ся изоб­ре­сти новые и в то же вре­мя удоб­ные для себя фор­мы жен­ствен­но­сти (с поправ­кой на про­изо­шед­шие пере­ме­ны), про­ти­вясь неудоб­ным.

Этот кри­зис начал про­яв­лять себя и в Рос­сии, несмот­ря на запаз­ды­ва­ние тем­пов соци­аль­но-эко­но­ми­че­ско­го раз­ви­тия (по срав­не­нию с инду­стри­аль­но раз­ви­ты­ми Англи­ей и Фран­ци­ей). Как и в Евро­пе, гото­вой заявить о себе неза­ви­си­мой и дея­тель­ной жен­щине рус­ская куль­ту­ра про­ти­во­по­ста­ви­ла жен­щи­ну жерт­вен­ную. Это­му спо­соб­ство­ва­ло раз­ви­тие поли­ти­че­ской ситу­а­ции в стране. После того, как в 1825 году про­ва­лил­ся путч декаб­ри­стов, мно­гие из них были осуж­де­ны на мно­го­лет­нюю ссыл­ку в Сиби­ри. Тогда наи­бо­лее отваж­ные их сёст­ры и жёны поеха­ли вслед за ними, а их само­от­вер­жен­ность вызва­ла вос­хи­ще­ние у дво­рян­ских интел­лек­ту­а­лов. Так в созна­нии обра­зо­ван­ной пуб­ли­ки закре­пи­лась сим­во­ли­че­ская связ­ка одоб­ря­е­мой жен­ской само­ре­а­ли­за­ции со сми­рен­ным и крот­ким само­по­жерт­во­ва­ни­ем, вос­кре­сив тем самым тра­ди­ци­он­ные уста­нов­ки пра­во­слав­ных житий.

Подоб­ная сим­во­ли­че­ская нагруз­ка, насле­ду­ю­щая иде­а­лам вре­мён Мос­ков­ской Руси, будет ассо­ци­и­ро­вать­ся в Рос­сии с фемин­но­стью ещё очень дол­го. К при­ме­ру, имен­но такой образ жен­ско­го нача­ла мож­но най­ти в чер­но­ви­ках к «Войне и миру», напи­сан­ных в кон­це 1860‑х годов. В них Лев Тол­стой про­го­ва­ри­ва­ет­ся о Москве как о жен­щине, сопро­вож­дая мета­фо­ру харак­тер­ным образ­ным рядом. Эти сло­ва отлич­но иллю­стри­ру­ют при­су­щее писа­те­лю пат­ри­ар­халь­ное виде­ние рус­ской жен­ствен­но­сти как таковой:

«Москва жен­щи­на, она — мать, она стра­да­ли­ца и муче­ни­ца. Она стра­да­ла и будет стра­дать, она — негра­ци­оз­на, несклад­на, недев­ствен­на, она рожа­ла, она — мать и пото­му она крот­ка и вели­че­ствен­на. Вся­кий рус­ский чело­век чув­ству­ет, что она — мать, вся­кий ино­стра­нец (и Напо­ле­он чув­ство­вал это), что она — жен­щи­на и что мож­но оскор­бить её».

Дея­тель­ное нача­ло, гото­вое проснуть­ся в рос­сий­ских жен­щи­нах, неиз­беж­но долж­но было натолк­нуть­ся на пре­пят­ствие в виде гос­под­ство­вав­шей в умах роле­вой моде­ли крот­кой жерт­вен­ной муче­ни­цы. Более того, оно будет вынуж­де­но всту­пить с ним в конфликт.

Имперские шестидесятники и Россия будущего

Прав­ле­ние Нико­лая I было вре­ме­нем «закру­чен­ных гаек». Круж­ко­вая интел­ли­ген­ция толь­ко нача­ла про­сы­пать­ся от интел­лек­ту­аль­ной спяч­ки. Одна­ко воз­мож­но­стей для ини­ци­а­тив­ной дея­тель­но­сти у неё было мало. Либе­раль­ные интел­лек­ту­а­лы, пре­крас­но пони­мая все рис­ки, огра­ни­чи­лись чте­ни­ем и обсуж­де­ни­ем акту­аль­ной фило­соф­ской лите­ра­ту­ры, ста­ра­ясь не вызы­вать лиш­них подо­зре­ний у властей.

Пози­ция же ради­ка­лов состо­я­ла в идее реше­ния назрев­ших в стране про­блем путём пря­мо­го поли­ти­че­ско­го дей­ствия. Их про­ек­ты быст­ро ста­но­ви­лись пред­ме­том при­сталь­но­го инте­ре­са поли­ции и зако­но­мер­но под­вер­га­лись раз­гро­му. Такая участь постиг­ла кру­жок бра­тьев Крит­ских (1826–1827), кру­жок Гер­це­на и Ога­рё­ва (1831–1834), пет­ра­шев­цев (1845–1849) и Кирил­ло-Мефо­ди­ев­ское брат­ство в Укра­ине (1845–1847). Круж­ко­вый фор­мат дея­тель­но­сти исклю­чал воз­мож­ность вос­поль­зо­вать­ся широ­кой соци­аль­ной под­держ­кой, а любая попыт­ка рас­ши­рить фронт рабо­ты и аги­та­ции неиз­беж­но натолк­ну­лась бы на репрессии.

Одна­ко пора­же­ние Рос­сии в Крым­ской войне при­ве­ло к тому, что систе­ма поли­ти­че­ско­го прес­син­га дала сбой. Обна­ру­жив­шая себя сла­бость госу­дар­ствен­ной маши­ны поро­ди­ла широ­кое обще­ствен­ное дви­же­ние. Власть была вынуж­де­на осла­бить хват­ку и про­де­мон­стри­ро­вать готов­ность к пози­тив­ным пере­ме­нам, обсуж­де­ние кото­рых даже допус­ка­лось в печа­ти. Гло­ток сво­бо­ды и све­же­го воз­ду­ха дал воз­мож­ность про­явить себя не толь­ко для поли­ти­че­ской, но и для соци­аль­но-ген­дер­ной мыс­ли. Пока импер­ская власть была оза­бо­че­на попыт­кой про­ду­мать рефор­мы таким обра­зом, что­бы попра­вить свой имидж и в то же вре­мя не слиш­ком упу­стить кон­троль над обще­ствен­ной ситу­а­ци­ей, в пуб­лич­ной мыс­ли зарож­да­лась ген­дер­ная рефлексия.

Счи­та­ет­ся, что жен­ское дви­же­ние в Рос­сии как широ­кая и во мно­гом низо­вая ини­ци­а­ти­ва воз­ник­ло бла­го­да­ря пуб­лич­ной дис­кус­сии о про­ек­тах обра­зо­ва­ния. В 1856 году в жур­на­ле «Мор­ской сбор­ник» зна­ме­ни­тый хирург и участ­ник Крым­ской вой­ны Нико­лай Пиро­гов (1810–1881) опуб­ли­ко­вал ста­тью «Вопро­сы жиз­ни» с при­зы­вом изме­нить тра­ди­ци­он­ное отно­ше­ние к обра­зо­ва­нию и вос­пи­та­нию. Он писал: «Самые суще­ствен­ные осно­вы наше­го вос­пи­та­ния нахо­дят­ся в совер­шен­ном раз­ла­де с направ­ле­ни­ем, кото­ро­му сле­ду­ет обще­ство». Ста­тья была выдер­жа­на в рели­ги­оз­но-про­по­вед­ни­че­ском духе и кри­ти­ко­ва­ла ско­рее цен­ност­ную раз­об­щён­ность обще­ства, неже­ли кон­крет­ные соци­аль­ные язвы.

При­зы­вая изме­нить педа­го­ги­че­ский под­ход к фор­ми­ро­ва­нию лич­но­сти, Пиро­гов неожи­дан­но затра­ги­ва­ет и вопрос вос­пи­та­ния жен­щин. Будучи чело­ве­ком веру­ю­щим, он смот­рел на него с пра­во­слав­но-пат­ри­ар­халь­ных позиций:

«Итак, пусть жен­щи­ны […] пой­мут, что они, уха­жи­вая за колы­бе­лью чело­ве­ка, учре­ждая игры его дет­ства, научая его уста лепе­тать и пер­вые сло­ва и первую молит­ву, дела­ют­ся глав­ны­ми зод­чи­ми обще­ства. […] Не поло­же­ние жен­щи­ны в обще­стве, но вос­пи­та­ние её, в кото­ром заклю­ча­ет­ся вос­пи­та­ние все­го чело­ве­че­ства, — вот что тре­бу­ет пере­ме­ны. Пусть мысль вос­пи­тать себя для этой цели, жить для неиз­беж­ной борь­бы и жерт­во­ва­ний про­ник­нет всё нрав­ствен­ное суще­ство­ва­ние жен­щи­ны, пусть вдох­но­ве­ние осе­нит её волю — и она узна­ет, где она долж­на искать сво­ей эмансипации».

Пиро­гов явно не был про­фе­ми­ни­стом: по его мне­нию, сто­рон­ни­ки жен­ской эман­си­па­ции «сами не зна­ют, чего хотят». Весь пафос его иде­а­ли­сти­че­ской про­грам­мы заклю­чал­ся в при­зы­ве уни­что­жить раз­лад меж­ду вос­пи­та­ни­ем, фор­ми­ру­ю­щим из девоч­ки свет­скую кокет­ли­вую даму, и жду­щей её потом жерт­вен­ной ролью мате­ри. Крым­ский вете­ран и воен­но-поле­вой хирург пред­ло­жил вовсе опу­стить «кон­фет­но-букет­ные» ста­дии и изна­чаль­но вос­пи­ты­вать в любой девуш­ке хри­сти­ан­скую жерт­вен­ную мать.

Одна­ко, счи­тая, что «жен­щи­на эман­си­пи­ро­ва­на и так уже, да ещё, может быть, более, неже­ли муж­чи­на», Пиро­гов неволь­но под­ме­ча­ет, что на самом деле это не так. В дей­стви­тель­но­сти в пат­ри­ар­халь­но-мас­ку­лин­ном обще­стве «тще­сла­вие людей, строя алта­ри геро­ям, смот­рит на мать, кор­ми­ли­цу и нянь­ку как на вто­ро­сте­пен­ный, под­власт­ный класс».

Ста­тья вызва­ла живой отклик у пуб­ли­ки. Её обсуж­де­ние быст­ро вышло за рам­ки вопро­сов обра­зо­ва­ния и вос­пи­та­ния и неожи­дан­но выяви­ло зави­си­мое соци­аль­ное поло­же­ние жен­щин. Демо­кра­ти­че­ские кру­ги интел­ли­ген­ции при­зва­ли доби­вать­ся для них юри­ди­че­ско­го и про­фес­си­о­наль­но­го равноправия.

Будучи впер­вые выне­сен­ным в пуб­лич­ное поле, «жен­ский вопрос» сра­зу же поро­дил низо­вую ини­ци­а­ти­ву: появи­лись соот­вет­ству­ю­щие пери­о­ди­че­ские изда­ния, сою­зы и клу­бы. Если ранее попе­че­ние о жен­щи­нах (напри­мер, о девоч­ках-сиро­тах) было по пре­иму­ще­ству уде­лом вла­стей, то теперь ини­ци­а­ти­ва вер­хов была пере­хва­че­на. Воз­ни­ка­ю­щие жен­ские орга­ни­за­ции созда­ва­ли гори­зон­таль­ные сети бла­го­тво­ри­тель­но­сти и вза­и­мо­по­мо­щи, помо­га­ли девуш­кам полу­чать обра­зо­ва­ние. Они доби­ва­лись для них воз­мож­но­сти полу­чить про­фес­сию и кор­мить себя соб­ствен­ным тру­дом, что­бы заво­е­вать эко­но­ми­че­скую свободу.

В 1859 году спло­тил­ся зна­ме­ни­тый «три­ум­ви­рат» Марии Труб­ни­ко­вой, Надеж­ды Ста­со­вой и Анны Фило­со­фо­вой, сто­яв­ших у исто­ков рос­сий­ско­го жен­ско­го дви­же­ния. Осно­ван­ное ими «Обще­ство дешё­вых квар­тир» обес­пе­чи­ва­ло дешё­вым и чистым жильём нуж­да­ю­щи­е­ся петер­бург­ские семьи, осо­бен­но те из них, в кото­рых не было отцов.

Как отме­ча­ет иссле­до­ва­тель­ни­ца Мари­на Полу­то­ва: «В доме, постро­ен­ном Обще­ством, име­лись паро­вое отоп­ле­ние, обще­ствен­ные кух­ни, пра­чеч­ные — то, что мог­ло облег­чить жизнь рабо­та­ю­щим мате­рям. Три эта­жа дома зани­ма­ло обще­жи­тие для неиму­щих жен­щин, так­же при обще­стве были откры­ты мастер­ские, мага­зин, шко­ла для взрос­лых жен­щин». «Тви­у­м­ви­рат» открыл про­ект мате­ри­аль­ной помо­щи бед­ней­шим сло­ям насе­ле­ния. Помощь ока­зы­ва­лась и открыв­шим­ся в 1859–1862 годах вос­крес­ным шко­лам, наце­лен­ным на борь­бу с жен­ской безграмотностью.

Эта ини­ци­а­ти­ва нашла под­держ­ку у демо­кра­ти­че­ской интел­ли­ген­ции, шести­де­сят­ни­ков XIX века, для кото­рой её про­тив­ни­ки изоб­ре­ли ярлык «ниги­ли­стов». Лите­ра­тур­ный кри­тик Дмит­рий Писа­рев (худо­же­ствен­ная лите­ра­ту­ра и кри­ти­ка в те годы была глав­ным рупо­ром для обсуж­де­ния соци­аль­ных про­блем) заме­чал:

«Муж­чи­на, посто­ян­но раз­вра­щав­ший жен­щи­ну гнё­том сво­е­го креп­ко­го кула­ка, в то же вре­мя посто­ян­но обви­нял ее в умствен­ной нераз­ви­то­сти, в отсут­ствии тех или дру­гих высо­ких доб­ро­де­те­лей, в наклон­но­сти к тем или дру­гим пре­ступ­ным сла­бо­стям. Обви­не­ния эти дела­лись, конеч­но, чисто с точ­ки зре­ния само­го обви­ни­те­ля, кото­рый в сво­ём соб­ствен­ном деле являл­ся обык­но­вен­но ист­цом, судьёю, при­сяж­ным и пала­чом. […] Валить нрав­ствен­ную ответ­ствен­ность на такое суще­ство, кото­рое в тече­ние всей сво­ей жиз­ни нахо­дит­ся в зави­си­мо­сти, неспра­вед­ли­во и небла­го­род­но. Пора, мне кажет­ся, ска­зать реши­тель­но и откро­вен­но: жен­щи­на ни в чём не виновата».

Одна­ко, что­бы жен­щи­на пере­ста­ла быть жерт­вой, необ­хо­ди­мо было понять, каким чело­ве­ком она может стать. Эту зада­чу попы­тал­ся реа­ли­зо­вать Нико­лай Чер­ны­шев­ский, кото­ро­го мож­но счи­тать одним из пер­вых рус­ских про­фе­ми­ни­стов. Нахо­дясь под аре­стом в Пет­ро­пав­лов­ской кре­по­сти по обви­не­нию в анти­го­су­дар­ствен­ной дея­тель­но­сти, он напи­сал руко­пись сво­е­го зна­ме­ни­то­го рома­на «Что делать?».

Про­дви­гая мате­ри­а­ли­сти­че­ский взгляд на при­ро­ду чело­ве­ка (дур­ные чер­ты и поступ­ки людей фор­ми­ру­ют­ся небла­го­при­ят­ны­ми соци­аль­ны­ми усло­ви­я­ми, а не наобо­рот), Чер­ны­шев­ский пока­зал в романе образ «новой жен­щи­ны» Веры Пав­лов­ны. Осуж­дая ген­дер­ное нерав­но­пра­вие, а так­же рев­ность как соб­ствен­ни­че­ский под­ход, писа­тель опи­сал созда­ние тру­до­вых арте­лей для жен­щин, при­зван­ных выта­щить их из состо­я­ния зави­си­мо­сти. Один из геро­ев, Рах­ме­тов, гово­рит о при­род­ном пре­вос­ход­стве жен­ско­го ума над муж­ским — по его мне­нию, лишь дав­ле­ние обще­ства не дава­ло жен­щи­нам пол­но­цен­но реа­ли­зо­вать­ся. Чер­ны­шев­ский пред­ло­жил «новых людей» как про­ект, при­зван­ный пере­фор­ма­ти­ро­вать соци­аль­ный мир. Такие люди долж­ны были явить сво­ей жиз­нью и дея­тель­но­стью необ­хо­ди­мый ответ на вопрос «что делать?» и «как?». Муж­чи­ны, раз­де­ляв­шие цен­но­сти подоб­но­го сооб­ще­ства, при­зва­ны были отно­сить­ся к любой жен­щине непре­мен­но това­ри­ще­ски, как к рав­но­цен­ной и рав­но­прав­ной себе.

Фило­соф­ская осно­ва про­фе­ми­нист­ских взгля­дов писа­те­ля высту­пи­ла в романе преж­де все­го в виде снов. Самым важ­ным из них явля­ет­ся зна­ме­ни­тый чет­вёр­тый сон Веры Пав­лов­ны, выдер­жан­ный в духе про­ро­че­ской агио­фа­нии. Под агио­фа­ни­ей в рели­гио­ве­де­нии и тео­ло­гии пони­ма­ют чудес­ное и в то же вре­мя лег­ко обна­ру­жи­ва­е­мое чело­ве­че­ски­ми орга­на­ми чувств про­яв­ле­ние свя­то­сти. Её образ­цом высту­па­ют житий­ные явле­ния Бого­ро­ди­цы бла­го­че­сти­вым подвижникам.

В чет­вёр­том сне подоб­ной агио­фа­ни­ей ста­ло виде­ние, в кото­ром Вера Пав­лов­на, по ана­ло­гии с четырь­мя цар­ства­ми биб­лей­ско­го про­ро­ка Дани­и­ла, узре­ла четы­рёх цариц. Три пер­вых из них сим­во­ли­зи­ро­ва­ли изме­няв­ше­е­ся по фор­ме (но не по сути) от эпо­хи к эпо­хи отно­ше­ние к жен­щине как к муж­ской игруш­ке, а не к само­сто­я­тель­ной лич­но­сти. Эти цари­цы оли­це­тво­ря­ли песту­е­мые муж­чи­на­ми в жен­щи­нах каче­ства, раз­лич­ные от эпо­хи к эпо­хе — сна­ча­ла покор­ность, затем физи­че­скую кра­со­ту, а потом невин­ность (послед­нее — совре­мен­ная писа­те­лю вик­то­ри­ан­ская кон­цеп­ция фемин­но­сти, «ангел в доме»).

Одна­ко гря­ду­щая чет­вёр­тая цари­ца зна­ме­но­ва­ла сво­им при­хо­дом наступ­ле­ние вре­ме­ни рав­но­пра­вия, где муж­чи­на будет вос­при­ни­мать жен­щи­ну не как объ­ект, а как рав­но­го себе това­ри­ща. В кон­це сво­е­го визи­о­нер­ско­го сна Вера Пав­лов­на заме­ча­ет эсха­то­ло­ги­че­ское появ­ле­ние «Новой Рос­сии» на месте быв­шей пустыни.
Руко­пись про­шла двой­ную цен­зу­ру: сна­ча­ла его изу­ча­ла след­ствен­ная комис­сия по делу Чер­ны­шев­ско­го, затем цен­зор жур­на­ла «Совре­мен­ник». Одна­ко ни сле­до­ва­те­ли, ни цен­зор не уви­де­ли в тек­сте ника­кой кра­мо­лы, при­няв его за обыч­ный любов­ный роман, и допу­сти­ли к печати.

Пуб­ли­ка­ция «Что делать?» в 1863 году в «Совре­мен­ни­ке» вызва­ла насто­я­щий скан­дал. Цен­зор «Совре­мен­ни­ка» был уво­лен, а сам номер жур­на­ла с тек­стом рома­на запре­щён для рас­про­стра­не­ния. Одна­ко, как это часто быва­ет, он быст­ро разо­шёл­ся в рукописях.

Горизонтальные связи в действии

Роман Чер­ны­шев­ско­го дал новый тол­чок раз­ви­тию демо­кра­ти­че­ской жен­ской ини­ци­а­ти­вы. Моло­дые сту­ден­ты и раз­но­чин­цы, про­чи­тав его под пра­виль­ным углом, уви­де­ли обра­зец воз­мож­ной легаль­ной дея­тель­но­сти, а так­же пути для облег­че­ния соб­ствен­но­го соци­аль­но­го поло­же­ния. Писа­тель пока­зал, что дело фор­ми­ру­ет чело­ве­ка и дела­ет его соци­аль­но устойчивым:

«Дело, от кото­ро­го нель­зя отка­зать­ся, кото­ро­го нель­зя отло­жить, — тогда чело­век несрав­нен­но твёрже».

В 1863 году воз­ни­ка­ет пер­вая в рос­сий­ской исто­рии жен­ская изда­тель­ская артель в Петер­бур­ге во гла­ве с Мари­ей Труб­ни­ко­вой и Надеж­дой Ста­со­вой. Устав арте­ли вла­сти не утвер­ди­ли, одна­ко она не рас­па­лась и при­сту­пи­ла к изда­нию пере­вод­ной ино­стран­ной лите­ра­ту­ры. Труб­ни­ко­ва взя­ла на себя обя­зан­но­сти редак­ту­ры, бух­гал­те­рию и кад­ро­вый менедж­мент, в то вре­мя как Ста­со­ва нала­жи­ва­ла кон­так­ты с контр­аген­та­ми. Мно­же­ство выда­ю­щих­ся рус­ских педа­го­гов, учё­ных, изда­те­лей и др. вызва­лись помочь арте­ли, часто на без­воз­мезд­ной осно­ве либо за неболь­шую пла­ту. Артель смог­ла про­су­ще­ство­вать до 1879 года, несмот­ря на неко­то­рое дав­ле­ние со сто­ро­ны III Отделения.

В 1863–1865 годах кру­жок Н.А. Ишу­ти­на так­же пытал­ся устро­ить тру­до­вые арте­ли и кас­сы вза­и­мо­по­мо­щи по образ­цу, пред­ло­жен­но­му Чер­ны­шев­ским. Кру­жок при­вле­кал к себе людей веру­ю­щих, сам Ишу­тин счи­тал авто­ра рома­на «Что делать?» фигу­рой, срав­ни­мой с Хри­стом и апо­сто­лом Пав­лом. Но и кру­жок, и сами арте­ли были быст­ро раз­гром­ле­ны полицией.

По образ­цу коопе­ра­ти­ва Веры Пав­лов­ны из «Что делать» раз­но­чин­цы созда­ют мно­же­ство швей­ных арте­лей, одна­ко боль­шин­ство из них не смог­ли выдер­жать кон­ку­рен­ции круп­но­го биз­не­са и вско­ре закры­лись. Более успеш­ны­ми в ито­ге ста­ли коопе­ра­ти­вы, свя­зан­ные с изда­тель­ским делом. Созда­ние ряда тру­до­вых и обра­зо­ва­тель­ных про­ек­тов дало воз­мож­ность мно­гим жен­щи­нам начать рабо­тать пере­вод­чи­ца­ми, пере­плёт­чи­ца­ми, жур­на­лист­ка­ми и т.д.

По сло­вам совре­мен­ни­цы тех лет Е.Н. Водо­во­зо­вой, сре­ди гото­вых к само­сто­я­тель­но­сти жен­щин нача­лась «беше­ная пого­ня за зара­бот­ком: иска­ли уро­ков, посту­па­ли на служ­бу на теле­граф, набор­щи­ца­ми типо­гра­фий, в пере­плёт­ные мастер­ские, дела­лись про­дав­щи­ца­ми в книж­ных и дру­гих мага­зи­нах, пере­вод­чи­ца­ми, чти­ца­ми, аку­шер­ка­ми, фельд­ше­ри­ца­ми, пере­пис­чи­ца­ми, стенографистками».

В 1905 году Алек­сандр Амфи­те­ат­ров, обо­зре­вая труд­но­сти жиз­ни жен­щин рабо­чих про­фес­сий, напи­шет: «Само­сто­я­тель­ная жизнь для жен­щи­ны оку­па­ет­ся таким жесто­ким, тяж­ким, почти аске­ти­че­ским подви­гом, что нести его бод­ро и успеш­но дано толь­ко нату­рам выда­ю­щим­ся, необы­чай­ным, свя­тым; это — геро­и­ни и муче­ни­цы идеи». Так на сме­ну муче­ни­че­ской кро­то­сти при­хо­дил иде­ал жен­ско­го муче­ни­че­ско­го тру­до­во­го героизма.

Демо­кра­ти­за­ция систе­мы выс­ше­го обра­зо­ва­ния дала доступ в уни­вер­си­те­ты людям из непри­ви­ле­ги­ро­ван­ных сосло­вий. Нача­лись «похо­ды» деву­шек в уни­вер­си­те­ты в каче­стве воль­но­слу­ша­тель­ниц, мно­гие из них «ста­ли посе­щать лек­ции в Петер­бург­ском, Харь­ков­ском и Киев­ском уни­вер­си­те­тах, а в Мос­ков­ской Меди­ко-хирур­ги­че­ской ака­де­мии они рабо­та­ли в лабораториях».

Мини­стер­ство обра­зо­ва­ния, застиг­ну­тое врас­плох, вынуж­де­но было пой­ти на уступ­ки, одна­ко в ито­ге им было раз­ре­ше­но лишь учре­жде­ние жен­ских кур­сов с обу­че­ни­ем по сокра­щён­ной про­грам­ме. В ито­ге талант­ли­вые девуш­ки, жаж­дав­шие зна­ний и при­ло­же­ния сво­их сил, вынуж­де­ны были стре­мить­ся посту­пить в загра­нич­ные уни­вер­си­те­ты Гер­ма­нии и Швей­ца­рии, где жен­ское выс­шее обра­зо­ва­ние уже было разрешено.

В 1860‑х годах раз­но­чин­цы быст­ро научи­лись созда­вать сети вза­и­мо­по­мо­щи и соли­дар­но­сти. Ещё во вто­рой поло­вине 1850‑х годов нача­ли сти­хий­но воз­ни­кать ком­му­ны для сов­мест­но­го про­жи­ва­ния сту­ден­тов. После пуб­ли­ка­ции рома­на Чер­ны­шев­ско­го ста­ли воз­ни­кать новые, орга­ни­зо­ван­ные уже целе­на­прав­лен­но и созна­тель­но. В эти ком­му­ны из-под роди­тель­ской опе­ки часто бежа­ли девуш­ки из дво­рян­ских семей.

По мне­нию М.А. Ицко­ви­ча, «ниги­ли­сти­че­ским сооб­ще­ством была выстро­е­на целая систе­ма инсти­ту­тов соци­а­ли­за­ции, аль­тер­на­тив­ных офи­ци­аль­ным — семье, шко­ле и церк­ви, по сути, заме­няв­шая и то, и дру­гое, и тре­тье: кол­лек­тив еди­но­мыш­лен­ни­ков удо­вле­тво­рял потреб­но­сти моло­до­го чело­ве­ка в груп­по­вой под­держ­ке и тес­ных лич­ных кон­так­тах, в полу­че­нии зна­ний и в фор­ми­ро­ва­нии кар­ти­ны мира. Д. Брау­эр назвал эту систе­му „шко­лой ина­ко­мыс­лия“, кото­рая суще­ство­ва­ла парал­лель­но офи­ци­аль­ным учре­жде­ни­ям выс­ше­го обра­зо­ва­ния и в опре­де­лён­ном смыс­ле „пара­зи­ти­ро­ва­ла“ на них. Ниги­ли­сты не изоб­ре­та­ли ни круж­ков само­об­ра­зо­ва­ния, ни ком­мун, ни арте­лей — всё это уже суще­ство­ва­ло до них».

Инициатива наказуемая и поощряемая

Стре­ми­тель­ные изме­не­ния вызва­ли зако­но­мер­но нега­тив­ную реак­цию со сто­ро­ны кон­сер­ва­тив­но настро­ен­ной части обще­ства. Ока­за­лось, что «про­бле­му отцов и детей» ещё слож­нее решить, если в каче­стве ребён­ка высту­па­ет дочь, а не сын. Жен­щи­ны, стре­мив­ши­е­ся к зна­ни­ям и полу­че­нию про­фес­сии, ста­но­ви­лись пред­ме­том насме­шек. Напри­мер, пер­со­наж пер­во­го опуб­ли­ко­ван­но­го рас­ска­за Чехо­ва «Пись­мо учё­но­му сосе­ду» (1880 год) так отзы­вал­ся о доче­ри: «Она у меня эман­ци­пе, все у ней дура­ки, толь­ко она одна умная».

Линн Абрамс в моно­гра­фии «Фор­ми­ро­ва­ние евро­пей­ской жен­щи­ны новой эпо­хи. 1789−1918» отме­ча­ет, что девуш­ки под­вер­га­лись дав­ле­нию и осуж­де­нию сво­их про­грес­сив­ных взгля­дов не толь­ко со сто­ро­ны отцов, но и мате­рей. По мне­нию послед­них, новей­шая лите­ра­ту­ра сво­ди­ла на нет все их уси­лия по вос­пи­та­нию образ­цо­вой леди. Абрамс при­во­дит сло­ва одной из таких мате­рей: «Как слу­чи­лось, что твои мыс­ли и жела­ния так непо­хо­жи на мои? Как сме­ешь ты выска­зы­вать идеи, не посо­ве­то­вав­шись со мной?»[simple_tooltip content=‘Абрамс Л. Фор­ми­ро­ва­ние евро­пей­ской жен­щи­ны новой эпо­хи. 1789–1918. М.: Изд-во ГУ ВШЭ, 2011. С. 66–67’]*[/simple_tooltip].

Одна­ко настой­чи­вое стрем­ле­ние жен­щин к само­сто­я­тель­но­сти всё же при­но­си­ло свои пло­ды. Даже Досто­ев­ский, бли­же к кон­цу жиз­ни пере­шед­ший на более кон­сер­ва­тив­ные миро­воз­зрен­че­ские пози­ции, в «Днев­ни­ке писа­те­ля» за 1873 год отме­чал:

«В нашей жен­щине всё более и более заме­ча­ет­ся искрен­ность, настой­чи­вость, серьёз­ность и честь, иска­ние прав­ды […] Жен­щи­на мень­ше лжёт, мно­гие даже совсем не лгут, а муж­чин почти нет нел­гу­щих, — я гово­рю про тепе­реш­ний момент наше­го обще­ства. Жен­щи­на настой­чи­вее, тер­пе­ли­вее в деле; она серьёз­нее, чем муж­чи­на, хочет дела для само­го дела, а не для того лишь, чтоб казать­ся. Уж не в самом ли деле нам отсю­да ждать боль­шой помощи?».

В деле рас­ши­ре­ния сети обра­зо­ва­ния и тру­до­устрой­ства актив­но помо­га­ла част­ная ини­ци­а­ти­ва. В 1868 году бла­го­да­ря част­ни­кам откры­лись Лубян­ские кур­сы в Москве. В 1869 году Мини­стер­ство народ­но­го про­све­ще­ния поз­во­ли­ло открыть в Петер­бур­ге уни­вер­си­тет­ские кур­сы в обла­сти физи­ко-мате­ма­ти­че­ских и исто­ри­ко-фило­ло­ги­че­ских наук, кото­рые жен­щи­ны и муж­чи­ны мог­ли посе­щать сов­мест­но. В 1872 году на обще­ствен­ных нача­лах откры­лись Мос­ков­ские жен­ские кур­сы в обла­сти исто­рии и фило­ло­гии. У жен­щин появи­лась воз­мож­ность пре­по­да­вать в млад­ших и выс­ших клас­сах жен­ских гим­на­зий. В 1878 году в Петер­бур­ге откро­ют­ся Выс­шие (Бес­ту­жев­ские) жен­ские меди­цин­ские кур­сы с обу­че­ни­ем аку­шер­ству и гинекологии.

Ещё 27 янва­ря 1871 года Алек­сандр II высо­чай­шим пове­ле­ни­ем доз­во­лил при­ни­мать жен­щин на обще­ствен­ную и госу­дар­ствен­ную служ­бу. Одна­ко девуш­ки, полу­чив­шие выс­шее обра­зо­ва­ние, с тру­дом мог­ли устро­ить­ся рабо­тать по специальности.

К при­ме­ру, жен­щи­ны с обра­зо­ва­ни­ем вра­ча не име­ли юри­ди­че­ско­го пра­ва на рабо­ту в сфе­ре здра­во­охра­не­ния. Но они всё рав­но про­би­ва­лись тру­дить­ся в боль­ни­цы, гос­пи­та­ли, лабо­ра­то­рии, даже зани­ма­лись иссле­до­ва­ни­я­ми и пре­по­да­ва­ни­ем. В 1893 году Ста­со­ва орга­ни­зо­ва­ла Обще­ство вспо­мо­же­ния окон­чив­шим курс наук, целью кото­ро­го было обес­пе­чить обра­зо­ван­ных жен­щин рабо­той. В 1897 году в Петер­бур­ге был открыт госу­дар­ствен­ный Жен­ский меди­цин­ский инсти­тут, диплом кото­ро­го давал нако­нец офи­ци­аль­ное пра­во на вра­чеб­ную деятельность.

Весь­ма пока­за­тель­на в этом плане исто­рия дво­рян­ской семьи Без­об­ра­зо­вых. Мария Без­об­ра­зо­ва (1857–1914) ста­ла пер­вой рос­си­ян­кой, сде­лав­шей себе имя в обла­сти фило­со­фии. По соб­ствен­ным вос­по­ми­на­ни­ям, ещё в дет­стве она была склон­на к «маль­чи­ше­ству» и не люби­ла носить на себе «атри­бу­ты „девоч­ки“», посколь­ку они явствен­но ассо­ци­и­ро­ва­лись у неё с пора­бо­ще­ни­ем женщин.

Отец Марии Вла­ди­мир Пав­ло­вич рабо­тал мини­стер­ским чинов­ни­ком и ака­де­ми­ком. При этом он все­ми сила­ми пре­пят­ство­вал стрем­ле­нию доче­ри полу­чить хоро­шее обра­зо­ва­ние: «Учё­ные жен­щи­ны были кош­ма­ром отца: он их пре­сле­до­вал вне дома и мог ли при­ми­рить­ся с ними у себя?». Впро­чем, Вла­ди­мир Без­об­ра­зов не гну­шал­ся поль­зо­вать­ся услу­га­ми таких жен­щин. Мария помо­га­ла ему с бума­га­ми, а её мать Ели­за­ве­та пере­во­ди­ла мему­а­ры мужа на фран­цуз­ский язык.

Дол­гое вре­мя Ели­за­ве­та Без­об­ра­зо­ва писа­ла втайне от мужа про­зу, кри­ти­ку и полит­эко­но­ми­че­ские ста­тьи об эман­си­па­ции, скры­вая насто­я­щее имя под псев­до­ни­мом. Когда она нако­нец пока­за­ла супру­гу свою про­зу спу­стя десять лет лите­ра­тур­ной дея­тель­но­сти, Вла­ди­мир, по сло­вам Марии, был пора­жён сто­и­циз­мом, целе­устрем­лён­но­стью сво­ей жены.

В кон­це кон­цов Марии при под­держ­ке мате­ри уда­лось уго­во­рить отца отпу­стить её на уни­вер­си­тет­скую учё­бу загра­ни­цу. В 1892 году в Берне она полу­чи­ла сте­пень док­то­ра фило­со­фии. Одна­ко пре­по­да­вать в уни­вер­си­те­тах самой ей так и не уда­лось. Ей попро­сту не дава­ли такой воз­мож­но­сти, несмот­ря на нали­чие сте­пе­ни. Свои тек­сты она зача­стую пуб­ли­ко­ва­ла на свои день­ги, воз­мож­ность сде­лать это в рус­ских изда­ни­ях была для неё закрыта.

Тем не менее Мария Без­об­ра­зо­ва актив­но зани­ма­лась обще­ствен­ной дея­тель­но­стью. В 1895 году она при­ня­ла уча­стие в созда­нии пер­во­го в Рос­сии «Рус­ско­го жен­ско­го вза­им­но-бла­го­тво­ри­тель­но­го обще­ства». Орга­ни­за­ция, поми­мо дру­гих форм вза­и­мо­по­мо­щи, откры­ла для жен­щин чте­ния по точ­ным и гума­ни­тар­ным нау­кам. Так­же имен­но по ини­ци­а­ти­ве Марии (при под­держ­ке со сто­ро­ны Вла­ди­ми­ра Соло­вьё­ва) при Петер­бург­ском уни­вер­си­те­те было созда­но Фило­соф­ское обще­ство — пер­вое офи­ци­аль­ное фило­соф­ское объ­еди­не­ние в исто­рии Рос­сии. Одна­ко про­фес­сор Алек­сандр Вве­ден­ский быст­ро при­сво­ил эту заслу­гу себе, и в даль­ней­шем в свя­зи с дея­тель­но­стью обще­ства её имя даже не упоминалось.

Уси­лия мно­го­чис­лен­ных жен­ских ини­ци­а­тив не про­па­ли даром. Бла­го­да­ря актив­но­сти сетей жен­ской вза­и­мо­по­мо­щи к кон­цу XIX сто­ле­тия Рос­сия выби­лась в лиде­ры сре­ди стран Евро­пы по каче­ству и раз­но­об­ра­зию про­фес­сий, доступ­ных женщинам.
Мно­гие даже откры­ва­ли соб­ствен­ные пред­при­я­тия. Ели­за­ве­та Мамон­то­ва и Мария Якун­чи­ко­ва (1863–1952) созда­ли шко­лу ремё­сел для кре­стьян и нала­ди­ли кустар­ное про­из­вод­ство. В 1890 году в Москве на Пет­ров­ке они откры­ли зна­ме­ни­тый «Мага­зин рус­ских изде­лий», в сле­ду­ю­щем году Якун­чи­ко­ва осно­ва­ла швей­ные и выши­валь­ные мастер­ские. Их про­дук­ция была пред­став­ле­на в 1900 году на Все­мир­ной выстав­ке в Пари­же. Надеж­да Лама­но­ва (1861–1941) созда­ла зна­ме­ни­тое ате­лье, зало­жив осно­вы рос­сий­ской и совет­ской моды. Более того, её пред­при­я­тие ста­ло офи­ци­аль­ным постав­щи­ком импе­ра­тор­ско­го двора.

К нача­лу ХХ века в исто­рии Рос­сии завер­шит­ся исто­рия чисто «прак­ти­че­ско­го» феми­низ­ма, борь­бы жен­щин лишь за свою эко­но­ми­че­скую и про­фес­си­о­наль­ную само­ре­а­ли­за­цию. Уже на рубе­же сто­ле­тий появят­ся пер­вые рос­сий­ские жен­ские орга­ни­за­ции, наце­лен­ные на осо­знан­ную и целе­на­прав­лен­ную поли­ти­че­скую борьбу.

Читай­те так­же наш мате­ри­ал о жиз­ни жен­щин в Рос­сий­ской импе­рии «Домаш­нее наси­лие и пат­ри­ар­халь­ное угне­те­ние в деревне нача­ла XX века».