В 2016 году в изда­тель­стве «АИРО-XXI» («Ассо­ци­а­ция иссле­до­ва­те­лей рос­сий­ско­го обще­ства») вышла моно­гра­фия, посвя­щён­ная исто­рии мало­из­вест­но­го рево­лю­ци­он­но­го обще­ства «Смор­гон­ская ака­де­мия» («Смор­гонь»), суще­ство­вав­ше­го в Петер­бур­ге в 1867–1869 годах — вско­ре после поку­ше­ния Дмит­рия Кара­ко­зо­ва на Алек­сандра II и неза­дол­го до дея­тель­но­сти круж­ков Сер­гея Нечаева.

Автор кни­ги Вик­тор Кирил­лов, выпуск­ник исто­ри­че­ско­го факуль­те­та МГУ, при­шёл к выво­ду, что наше пред­став­ле­ние о ради­каль­ном харак­те­ре дея­тель­но­сти рево­лю­ци­о­не­ров это­го пери­о­да силь­но пре­уве­ли­че­но: неред­ко мно­гие слу­чай­но бро­шен­ные фра­зы и самые обоб­щён­ные замыс­лы вос­при­ни­ма­лись как совре­мен­ни­ка­ми, так и исто­ри­ка­ми в каче­стве при­ме­ров серьёз­ной под­поль­ной и даже тер­ро­ри­сти­че­ской дея­тель­но­сти. Один из таких при­ме­ров, о кото­ром рас­ска­зы­ва­ет при­ве­дён­ный ниже отры­вок из кни­ги — попыт­ка осво­бож­де­ния извест­но­го писа­те­ля и обще­ствен­но­го дея­те­ля Нико­лая Чер­ны­шев­ско­го из мест ссыл­ки, пред­при­ня­тая участ­ни­ка­ми круж­ка «Смор­гон­ская ака­де­мия» в кон­це 1860‑х годов.

Лич­ность Н. Г. Чер­ны­шев­ско­го и сло­жив­ший­ся в созна­нии мно­гих совре­мен­ни­ков образ рево­лю­ци­он­но настро­ен­но­го писа­те­ля и бор­ца с само­дер­жав­ным стро­ем в ряде слу­ча­ев, пожа­луй, име­ли боль­шее зна­че­ние для рево­лю­ци­он­но­го сооб­ще­ства 1860‑х гг., чем соб­ствен­но твор­че­ское насле­дие писа­те­ля. По этой при­чине в Сара­то­ве, где не появи­лось пря­мых после­до­ва­те­лей и уче­ни­ков Чер­ны­шев­ско­го и не сло­жи­лось ника­ко­го подо­бия шко­лы или направ­ле­ния, свя­зан­но­го с ним, оппо­зи­ци­он­ный и рево­лю­ци­он­ный настрой в обще­ствен­ном дви­же­нии сохра­нял­ся в тече­ние несколь­ких поко­ле­ний. Вспом­ним так­же при­мер с наив­ным обра­ще­ни­ем Кове­дя­е­вой к императору[simple_tooltip content=‘В 1864 г. 17-лет­няя вос­пи­тан­ни­ца Васи­льев­ской жен­ской гим­на­зии Любовь Кове­дя­е­ва, узнав о при­го­во­ре Чер­ны­шев­ско­го к каторж­ным рабо­там, напи­са­ла наив­ное пись­мо к импе­ра­то­ру с прось­бой ока­зать пра­во­су­дие Чер­ны­шев­ско­му и даже отпра­вить в ссыл­ку её саму вме­сто писа­те­ля. — Прим.’]*[/simple_tooltip]: вряд ли 17-лет­няя девуш­ка, с ошиб­кой напи­сав­шая отче­ство Чер­ны­шев­ско­го, все­рьёз раз­би­ра­лась в его лите­ра­тур­ном и пуб­ли­ци­сти­че­ском насле­дии, но почи­та­ние лич­но­сти писа­те­ля пере­да­лось и ей.

Мно­гие совре­мен­ни­ки смор­гон­цев были при­вер­жен­ца­ми куль­та Чер­ны­шев­ско­го, кото­рый со сто­ро­ны может пока­зать­ся ирра­ци­о­наль­ным и даже комич­ным. Ишутин[simple_tooltip content=‘Николай Ишу­тин, рево­лю­ци­о­нер, гла­ва мос­ков­ско­го тай­но­го обще­ства «Орга­ни­за­ция» или т.н. ишу­тин­ско­го круж­ка, из рядов кото­ро­го вышел тер­ро­рист Дмит­рий Кара­ко­зов. — Прим.’]*[/simple_tooltip] утвер­ждал, что в миро­вой исто­рии было три вели­ких лич­но­сти — Иисус Хри­стос, апо­стол Павел и Чер­ны­шев­ский. Эми­грант Элпидин[simple_tooltip content=‘Революционный эми­грант Миха­ил Элпи­дин, осно­вав­ший в Швей­ца­рии типо­гра­фию. — Прим.’]*[/simple_tooltip] счи­тал писа­те­ля «…талан­том, гени­ем, кото­рый может раз­бу­дить, рас­ше­ве­лить заснув­шую Рос­сию. Об осво­бож­де­нии Чер­ны­шев­ско­го он гово­рил посто­ян­но…», — сви­де­тель­ство­вал совре­мен­ник. Дру­гой эми­грант, близ­кий Элпи­ди­ну Н. Я. Нико­лад­зе, гово­рил, что «нико­гда, ника­кая стра­на не про­из­во­ди­ла тако­го чело­ве­ка, тако­го талан­та, как Чер­ны­шев­ский». В. А. Тихоц­кий, участ­ник круж­ка А. В. Дол­гу­ши­на нача­ла 1870‑х гг., вспо­ми­нал, как пуб­ли­цист В. В. Бер­ви-Фле­ров­ский напи­сал для их под­поль­ной типо­гра­фии бро­шю­ру «О муче­ни­ке Нико­лае», «в кото­ром под­ра­зу­ме­вал­ся наш вели­кий учи­тель Н. Чер­ны­шев­ский, в то вре­мя томив­ший­ся в сибир­ской каторге».

В 1870‑е гг. куль­то­вая попу­ляр­ность Чер­ны­шев­ско­го посте­пен­но уга­са­ла. «Его „Что делать?“ чита­лось и ком­мен­ти­ро­ва­лось в круж­ках моло­дё­жи, но луч­шие его про­из­ве­де­ния, вся его яркая, кипу­чая и бла­го­род­ная дея­тель­ность посте­пен­но забы­ва­лась по мере того, как истре­пы­ва­лись и ста­но­ви­лись биб­лио­гра­фи­че­ской ред­ко­стью книж­ки „Совре­мен­ни­ка“. <…> Само­сто­я­тель­ные ста­тьи его не име­ли уже осо­бен­но­го зна­че­ния и не были даже заме­че­ны», — вспо­ми­нал В. Г. Короленко[simple_tooltip content=‘Известный рус­ский писа­тель Вла­ди­мир Коро­лен­ко, быв­ший участ­ни­ком народ­ни­че­ско­го дви­же­ния. — Прим.’]*[/simple_tooltip]. — «Беда состо­я­ла не в том, что он „изме­нил­ся“… Нет, дело, наобо­рот, в том, что он остал­ся преж­ним… тогда как мы пере­жи­ли за это вре­мя целое сто­ле­тие опы­та, разо­ча­ро­ва­ний, раз­би­тых уто­пий и при­шли к излиш­не­му неве­рию в тот самый разум, перед кото­рым пре­кло­ня­лись вна­ча­ле». Клевенский[simple_tooltip content=‘Советский исто­рик рево­лю­ци­он­но­го дви­же­ния Мит­ро­фан Кле­вен­ский. — Прим.’]*[/simple_tooltip] отме­тил, что даже в печат­ном органе вто­рой «Зем­ли и воли» — серьёз­ном и пока­за­тель­ном изда­нии эпо­хи семи­де­сят­ни­ков — о Чер­ны­шев­ском вспом­ни­ли все­го один раз.

Но это было поз­же. А в 1860‑е и в нача­ле 1870‑х гг. попу­ляр­ность сослан­но­го в Сибирь писа­те­ля не раз при­во­ди­ла и к идее его осво­бож­де­ния. Исто­рик Троицкий[simple_tooltip content=‘Известный совет­ский и рос­сий­ский исто­рик рево­лю­ци­он­но­го дви­же­ния Нико­лай Тро­иц­кий. — Прим.’]*[/simple_tooltip] насчи­тал восемь попы­ток орга­ни­зо­вать побег Чер­ны­шев­ско­го — и это не счи­тая несколь­ких пред­ло­же­ний и наме­ре­ний, не дошед­ших до ста­дии осу­ществ­ле­ния. Ишу­тин­цы не были исклю­че­ни­ем из это­го ряда: ини­ци­а­ти­ву орга­ни­за­ции побе­га в мос­ков­ском тай­ном обще­стве взял на себя Стран­ден; его само­го, как утвер­ждал Ишу­тин, мог наве­сти на эту мысль Худяков[simple_tooltip content=‘Иван Худя­ков, рус­ский рево­лю­ци­о­нер, жил в Петер­бур­ге, был аре­сто­ван и сослан после кара­ко­зов­ско­го поку­ше­ния. — Прим.’]*[/simple_tooltip]. Учи­ты­вая, что имен­но Стран­ден ввёл «саратовцев»[simple_tooltip content=‘Будущих участ­ни­ков «Смор­гон­ской ака­де­мии» — выход­цев из Сара­тов­ской губер­нии. — Прим.’]*[/simple_tooltip] в «Орга­ни­за­цию», мож­но пред­по­ла­гать опре­де­лён­ную бли­зость взгля­дов Стран­де­на и смор­гон­цев по это­му пункту.

Редак­тор «Совре­мен­ни­ка» Г. З. Ели­се­ев, жив­ший в Петер­бур­ге, во вре­мя визи­та к нему Ишу­ти­на и А. К. Мали­ко­ва раз­мыш­лял о том, что «хоро­шо бы было и Чер­ны­шев­ско­му помочь». Впро­чем, он же, как гово­рил на кара­ко­зов­ском про­цес­се Мали­ков, в ту же встре­чу «ска­зал, что поло­жи­тель­но к тому нет ника­ких средств, и засме­ял­ся при этом». Дру­гие ишу­тин­цы (Мот­ков, Обо­лен­ский) рас­ска­зы­ва­ли след­ствию, что Ели­се­ев был готов выде­лить на дело осво­бож­де­ния Чер­ны­шев­ско­го тыся­чу руб­лей; это начи­на­ние, насколь­ко им было извест­но, под­дер­жа­ли и дру­гие сотруд­ни­ки «Совре­мен­ни­ка». Неяс­но, интер­пре­ти­ро­ва­ли ли това­ри­щи Мали­ко­ва рас­ска­зан­ный им эпи­зод по-сво­е­му или же Мали­ков про­сто умол­чал о пред­ло­же­нии Ели­се­е­ва ока­зать финан­со­вую помощь. Так или ина­че, в этом слу­чае, как и в слу­чае Худя­ко­ва, идея осво­бо­дить Чер­ны­шев­ско­го шла из петер­бург­ско­го рево­лю­ци­он­но­го сооб­ще­ства, в рам­ках кото­ро­го в 1867–1868 гг. суще­ство­ва­ла «Смор­гон­ская академия».

Факт обсуж­де­ния в «Смор­го­ни» это­го замыс­ла стал изве­стен вла­стям в кон­це 1869 — нача­ле 1870 гг., в резуль­та­те аре­ста Кунтушева[simple_tooltip content=‘Участник «Смор­гон­ской ака­де­мии» Васи­лий Ива­но­вич Кун­ту­шев. — Прим.’]*[/simple_tooltip], одно­го из испол­ни­те­лей зада­ния по под­го­тов­ке побе­га. Кун­ту­шев про­ис­хо­дил из семьи воль­но­от­пу­щен­ных кре­стьян Сара­тов­ской губер­нии, при­над­ле­жав­ших ранее гра­фу Нес­сель­ро­де, вос­пи­ты­вал­ся в сара­тов­ской гим­на­зии. В 1865 г., в виду смер­ти гра­фа, кото­рый мате­ри­аль­но под­дер­жи­вал семью Кун­ту­ше­вых, буду­щий смор­го­нец не смог про­дол­жать опла­ту обу­че­ния в гим­на­зии и пото­му отпра­вил­ся со сво­и­ми това­ри­ща­ми Миро­слав­ским и П. Сека­ви­ным в Моск­ву, с целью поступ­ле­ния в Пет­ров­скую ака­де­мию. Здесь через Сека­ви­на Кун­ту­шев позна­ко­мил­ся с Полу­морд­ви­но­вым. Общал­ся ли Кун­ту­шев с кем-либо из «сара­тов­цев» в это вре­мя, неиз­вест­но. Соглас­но вос­по­ми­на­ни­ям Бори­со­ва, Кун­ту­шев вхо­дил в груп­пу гим­на­зи­стов, близ­ких круж­ку Христофорова[simple_tooltip content=‘Кружок, читав­ший соци­а­ли­сти­че­скую лите­ра­ту­ру, суще­ство­вал в Сара­то­ве в пер­вой поло­вине 1860‑х гг., в него вхо­дил ряд буду­щих смор­гон­цев. — Прим.’]*[/simple_tooltip], но, долж­но быть, его инте­рес к обще­ствен­но­му дви­же­нию был гораз­до мень­ше, чем у осталь­ных. Это под­твер­жда­ют сло­ва Катин-Ярцева[simple_tooltip content=‘Участник «Смор­гон­ской ака­де­мии» Нико­лай Ники­тич Катин-Ярцев. — Прим.’]*[/simple_tooltip] о том, что с Кун­ту­ше­вым в сара­тов­ские вре­ме­на он вел шапоч­ное зна­ком­ство. При­вле­чён­ные к кара­ко­зов­ско­му делу «сара­тов­цы» упо­ми­на­ли о сво­ем обще­нии в Москве с Сека­ви­ным, но фами­лия Кун­ту­ше­ва никем не была про­из­не­се­на. По сло­вам Кун­ту­ше­ва, по при­чине неиме­ния средств после поку­ше­ния Кара­ко­зо­ва он уехал домой; мож­но пред­по­ло­жить, что допол­ни­тель­ной при­чи­ной было неже­ла­ние Кун­ту­ше­ва попасть под арест, тем более, что Сека­вин при­вле­кал­ся к дозна­нию за уча­стие в ОВВ[simple_tooltip content=’«Общество вза­им­но­го вспо­мо­ще­ство­ва­ния», создан­ное в Москве участ­ни­ка­ми ишу­тин­ско­го круж­ка. — Прим.’]*[/simple_tooltip].

Осе­нью 1867 г. Кун­ту­шев вме­сте с П. А. Нико­ла­е­вым при­е­хал в Петер­бург, где они оба посе­ли­лись в смор­гон­ской ком­муне. Кун­ту­шев отме­чал, что на собра­ни­ях смор­гон­цев часто чита­ли Чер­ны­шев­ско­го, и, как он утвер­ждал под след­стви­ем, «насто­я­щая цель всех этих собра­ний заклю­ча­лась в осво­бож­де­нии Чер­ны­шев­ско­го, об этом было извест­но всем, жив­шим у Воскресенского»[simple_tooltip content=‘Дмитрий Вос­кре­сен­ский, один из лиде­ров «Смор­гон­ской ака­де­мии». — Прим.’]*[/simple_tooltip]. Кун­ту­шев и Катин-Ярцев поеха­ли по пору­че­нию Вос­кре­сен­ско­го в Рязань, что­бы там ожи­дать от него при­сыл­ки тыся­чи руб­лей; эти день­ги пред­по­ла­га­лось пере­дать в Сиби­ри Чер­ны­шев­ско­му. В ито­ге, про­жив при­мер­но пол­то­ра меся­ца в Ряза­ни, они полу­чи­ли пере­вод в 10 руб­лей, и Катин-Ярцев уехал в Петер­бург обсуж­дать пер­спек­ти­вы дела. Кун­ту­шев через неде­лю полу­чил еще 9 руб­лей и напи­сал в ответ Катин-Ярце­ву, что пре­кра­ща­ет с ними вся­кие отно­ше­ния. После это­го он отпра­вил­ся путе­ше­ство­вать по Рос­сии, пока за неис­прав­ные доку­мен­ты его не высла­ли в Саратов.

Эти пока­за­ния Кун­ту­ше­ва часто оши­боч­но пере­ска­зы­ва­лись след­ствен­ны­ми орга­на­ми. В одной из бумаг мини­стер­ства юсти­ции ска­за­но, что Кун­ту­шев и Катин-Ярцев отпра­ви­лись в Сара­тов, а не в Рязань. В справ­ке, состав­лен­ной в III отде­ле­нии, гово­ри­лось о двух тыся­чах руб­лей вме­сто одной, кото­рые ожи­дал Кун­ту­шев в Ряза­ни; эти день­ги, по мне­нию авто­ра справ­ки, орга­ни­за­то­ры соби­ра­лись взять из посто­ян­ных сбо­ров денег для Чер­ны­шев­ско­го, яко­бы про­во­див­ших­ся в Петер­бур­ге и дру­гих горо­дах. Сами же пока­за­ния пред­став­ля­ют­ся искрен­ни­ми. В них, как и в сви­де­тель­ствах ишу­тин­цев 1866 г., фигу­ри­ру­ет одна тыся­ча руб­лей, что наво­дит на мысль об уча­стии Ели­се­е­ва или кого-либо из редак­ции «Совре­мен­ни­ка» в этом замыс­ле. Но даже если подоб­ное обе­ща­ние или намек были даны смор­гон­цам, до реа­ли­за­ции они не дошли, а при отсут­ствии денег пред­при­нять отча­ян­ную поезд­ку в Сибирь мог бы толь­ко твёр­до настро­ен­ный на это пред­при­я­тие чело­век. А как нетруд­но заме­тить, выбор испол­ни­те­лей ответ­ствен­но­го пору­че­ния был явно неудачным.

Эту же исто­рию Катин-Ярцев спу­стя мно­го лет рас­ска­зал сво­е­му сыну. Запи­сан­ный со слов отца диа­лог в «Смор­гон­ской ака­де­мии» ярко иллю­стри­ру­ет несе­рьёз­ный харак­тер пред­при­я­тия и поэто­му будет при­ве­дён полностью.

«Я уже упо­ми­нал имя сту­ден­та Вос­кре­сен­ско­го, с кото­рым неко­то­рое вре­мя жил на одной квар­ти­ре. Одна­жды он и гово­рит мне:

— Зна­ешь ли ты сара­тов­ца Васи­лия Ива­но­ви­ча Кунтушева?

— Это какой Кун­ту­шев, воль­но­от­пу­щен­ный крестьянин?

— Он самый!

— Лич­но не знаю, но слы­хал, что это очень спо­соб­ный, обра­зо­ван­ный и идей­ный человек.

— Пра­виль­но! А как ты отно­сишь­ся к Чернышевскому?

— К Нико­лаю Гав­ри­ло­ви­чу — его име­ешь в виду?

— Да. Тебе, конеч­но, извест­но, что он сей­час нахо­дит­ся в ссыл­ке в Якут­ской области?

— Слы­хал и крайне сожа­лею об этом. Достой­ней­ший чело­век и пре­крас­ный писа­тель. Я не раз пере­чи­ты­вал его роман „Что делать“. А к чему спрашиваешь?

— Вот к чему. В нашем круж­ке был раз­го­вор о том, что надо попы­тать­ся осво­бо­дить Чер­ны­шев­ско­го из ссыл­ки. Погиб­нет он там. Лег­ко ска­зать: осво­бо­дить! А как это сде­лать? Нико­лай, я знаю тебя как чест­но­го чело­ве­ка, гото­во­го слу­жить наро­ду. Так вот, сооб­щу тебе, что реши­ли мы послать в Яку­тию, где сей­час Чер­ны­шев­ский, двух чело­век с день­га­ми. Полу­чив их, Нико­лай Гав­ри­ло­вич смо­жет бежать за границу.

— А мно­го ли денег, вы дума­е­те, нуж­но будет?

— Мы при­ки­ну­ли — тыся­чи руб­лей хватит!

— Да, день­ги боль­шие! А кого же вы дума­е­те послать?

— Мы счи­та­ем, что ты и Кун­ту­шев — самые под­хо­дя­щие для это­го люди. Оба вы без­услов­но чест­ные, вам вполне мож­но дове­рить такие день­ги, да и само пору­че­ние. Оба вы реши­тель­ные и раз­во­рот­ли­вые, луч­ше и не подо­брать. Ну как, согласен?

— Так сра­зу и ска­жи тебе, что согла­сен! Дело серьёз­ное, поду­мать надо!

— Думать, что же, поду­май. Но всё же ска­жи: пошёл бы ты на такое дело? Поду­май толь­ко: гиб­нет чело­век в ссыл­ке, какой человек!».

Впо­след­ствии попыт­ку добрать­ся до Чер­ны­шев­ско­го пред­при­нял участ­ник пер­вой «Зем­ли и воли», пуб­ли­цист и этно­граф П. А. Ровин­ский по пору­че­нию рус­ской сек­ции I Интер­на­ци­о­на­ла, дан­но­му ему в 1869 г. в Швей­ца­рии. Затея про­ва­ли­лась из-за повы­шен­но­го кон­тро­ля в месте ссыл­ки Чер­ны­шев­ско­го, вызван­но­го инфор­ма­ци­ей о наме­ре­нии дру­го­го рево­лю­ци­о­не­ра, Лопатина[simple_tooltip content=‘Герман Лопа­тин, рево­лю­ци­о­нер, пуб­ли­цист, в кон­це 1860‑х — нача­ле 1870‑х гг. эми­грант. — Прим.’]*[/simple_tooltip], орга­ни­зо­вать ана­ло­гич­ный побег. Эта исто­рия инте­рес­на для нас тем, что неза­дол­го до это­го Ровин­ский, по пред­по­ло­же­нию исто­ри­ка Гро­су­ла, мог иметь кон­так­ты со «Смор­гон­ской ака­де­ми­ей» в Петер­бур­ге. Не было ли вли­я­ния или, мож­но ска­зать, пре­ем­ствен­но­сти в замыс­ле осво­бож­де­ния Чер­ны­шев­ско­го меж­ду смор­гон­ца­ми и Ровинским?

Во вре­мя одной из этно­гра­фи­че­ских экс­пе­ди­ций в нача­ле 1870‑х гг. — быть может, имен­но в те меся­цы, когда Ровин­ский пла­ни­ро­вал добрать­ся до Чер­ны­шев­ско­го — он встре­тил­ся с Орфановым[simple_tooltip content=‘Михаил Орфа­нов, участ­ник «Смор­гон­ской ака­де­мии», впо­след­ствии писа­тель. — Прим.’]*[/simple_tooltip]. Послед­ний в сво­их авто­био­гра­фи­че­ских очер­ках рас­ска­зы­вал, что, несмот­ря на их первую встре­чу (дей­стви­тель­но ли первую?), они с Ровин­ским «в этот же вечер отно­си­лись друг к дру­гу как ста­рые зна­ко­мые». Очер­ки пред­на­зна­ча­лись для пуб­ли­ка­ции, и пото­му в них нель­зя было все­го ска­зать ни по цен­зур­ным сооб­ра­же­ни­ям, ни из-за сти­ля повест­во­ва­ния, одна­ко это — един­ствен­ная встре­ча Орфа­но­ва с Ровин­ским, в ходе кото­рой послед­ний мог рас­ска­зать о сво­ём замыс­ле осво­бож­де­ния Чер­ны­шев­ско­го, о чём Орфа­нов впо­след­ствии сооб­щал Лопа­ти­ну. Сто­ит так­же доба­вить, что пред­по­ло­же­ние био­гра­фа Орфа­но­ва Физи­ко­ва о том, что быв­ший смор­го­нец уехал в Сибирь в свя­зи с иде­ей осво­бож­де­ния Чер­ны­шев­ско­го, слиш­ком сомни­тель­но — уча­стие Орфа­но­ва в «Смор­гон­ской ака­де­мии» не было про­дол­жи­тель­ным и столь серьёз­ным, что­бы делать вывод о его жела­нии участ­во­вать в орга­ни­за­ции побе­га извест­но­го поли­ти­че­ско­го ссыльного.

Пол­но­стью про­честь моно­гра­фию Вик­то­ра Кирил­ло­ва о «Смор­гон­ской ака­де­мии» мож­но на сай­те изда­тель­ства «АИРО-XXI».