В прошлый раз мы рассказывали о том, как события русско-турецкой войны отразились на общественной мысли Российской империи. Но кроме политиков, общественных деятелей и писателей, о войне думают и люди искусства. И довольно оперативным видом изобразительного искусства на фронте стала живопись — при батальонах даже находились специально прикомандированные художники-журналисты, что было новшеством для той войны. Какие же выдающиеся живописцы оставили свой след в осмыслении событий на Балканах?..
Морские и сухопутные баталии ярко описаны во множестве произведений русских классиков художественного дела. Одним из заметных художников того времени был Василий Верещагин. Помимо своих художественных работ, автор оставил ещё и множество мемуаров, сочинений и воспоминаний, где описывал военные действия не только в Европе, но и в Азии — когда он был художником при генерал-губернаторе Кауфмане с 1867 года. Воспоминания «На войне в Азии и Европе» весьма примечательны: в тексте есть множество информации об операциях русско-турецкой войны — переходе через Балканы, взятии Адрианополя в 1878 году. Уделено внимание и генералу Михаила Скобелеву, с которым художник был знаком лично, и простому русскому солдату-крестьянину.
Василий Верещагин
Верещагин писал свои работы, чтобы показать, как жестока и бессмысленна война:
«В своих наблюдениях жизни во время моих разнообразных странствий по белу свету я был особенно поражён тем фактом, что даже в наше время люди убивают друг друга повсюду под всевозможными предлогами и всевозможными способами. Убийство гуртом всё ещё называется войною, а убийство отдельных личностей называется смертной казнью. Повсюду то же самое поклонение грубой силе и та же самая непоследовательность… и это совершается даже в христианских странах во имя того, чьё учение было основано на мире и любви».
«Шипка-Шейново. Скобелев под Шипкой»
Отправившись в гущу событий, Верещагин хотел показать будни войны — сражения, перевязочные пункты, зверства турок. На реверсе монеты проглядывались и пороки царского командования. Это особо точно передано в картине «На Шипке всё спокойно», которая была описана в прошлой статье. Вообще одной из главных сцен военных действий в произведениях художника являлась оборона Шипки: «Землянки на Шипке», «Батареи на Шипке», «На Шипке всё спокойно», «Шипка-Шейново». Шипка действительно явилась важным событием войны.
«Снежные траншеи (Русские позиции на Шипкинском перевале)»«На Шипке всё спокойно»
Также одна из ключевых батальных серий, созданных художником, описывает сюжет осады Плевны: «Атака» и «После атаки». Тяжёлая и изнурительная осада крепости, которую оборонял один из выдающихся турецких генералов Осман-паша, привела к гибели множества русских солдат, и только полки Скобелева брали турецкие редуты. Три безуспешные и бессмысленные попытки взять город увенчались провалом. «Именинный пирог из начинки людской / Брат подносит державному брату», — такими словами автор «Дубинушки» Александр Ольхин подвёл итог кошмарному штурму Плевны. Только после долгой осады 10 декабря 1877 года Осман-паша сдал крепость.
«Перед атакой. Под Плевной»«Атака»«После атаки. Перевязочный пункт под Плевной»
В полотне «Побеждённые (Панихида)» Верещагин опять показывает жестокость войны. Вот как автор описывает картину, которая произвела на него впечатление:
«Я ездил в Телиш, чтобы взглянуть на то место, где пали наши егеря. Отклонившись от шоссе влево, я выехал на ровное место, покрытое высокой сухой травой, в которой на первый взгляд ничего не было видно. Погода была закрытая, пасмурная, неприветливая, и на тёмном фоне туч две фигуры, ярко вырисовывавшиеся, привлекали моё внимание: то были священник и причетник из солдат, совершавшие… панихиду. Только подойдя совсем близко, я разобрал, по ком совершалась панихида: в траве виднелось несколько голов наших солдат, очевидно отрезанных турками; батюшка и причетник обратили моё внимание на множество маленьких бугорков, разбросанных кругом нас. Видно было, что тела были почти наскоро забросаны землёй, только чтобы скрыть следы».
«Побеждённые (Панихида)»
В картине «Победители» показано, как турецкие солдаты устроили маскарад, сняв одежду с павших русских солдат.
«Победители»
В июне 1877 года Верещагин получает ранения не миноносце «Дунай», однако это помешало автору и дальше продолжать писать и путешествовать по миру, наблюдая за боевыми действиями. Его жизнь оборвалась уже в другой печальной войне Российской империи — русско-японской. Он погиб 31 марта 1904 года вместе с адмиралом Степаном Макаровым при подрыве на мине броненосца «Петропавловск» на внешнем рейде Порт-Артура.
Однако не только Верещагин стал художником, который описывал баталии русско-турецкой. Алексей Кившенко также ярко передавал военные сцены «освободительной войны». Самой популярным полотном автора принято считать картину «Военный совет в Филях 1 сентября 1812 года», но и сцены русско-турецкой войны не были им упущены.
Алексей Кившенко
Художник создал батальную серию картин по предложению Александра II. Для вдохновения автор отправился на места боевых действий — в Закавказье, Болгарию и Турцию. Во время поездки в Турцию у художника возникли проблемы в связи с тем, что турецкие власти приняли Кившенко за шпиона, но недоразумение было решено. В итоге работы были завершены уже в годы правления Александра III. Одной из основных сцен, как и у Верещагина, в творчестве Кившенко была битва при Шипке-Шейново. Также в творчестве автора присутствуют сцены кавказского театра боевых действий, сражения в Болгарии и так далее.
«Сражение у Шипки-Шейново 28 декабря 1877 года»«Взятие Горного Дубняка (Горни Дыбник) в Болгарии»«Эпизод из русско-турецкой войны 1877–1878 годов»«Штурм крепости Ардаган 5 мая 1877 года»
Также одним из художников-баталистов русско-турецкой войны стал Николай Дмитриев-Оренбургский. Как раз в годы этой войны в творчестве автора произошёл переход к батальной живописи. Причиной тому стал государственный заказ на серию картин военных действий. Картины принесли автору ошеломительный успех, а за две из них («Бой на Систовских высотах конвоя императора Александра II» и «Въезд императора в город Плоешти») Академия художеств присудила ему профессорское звание. Его батальное творчество положительно отметил даже Верещагин.
Николай Дмитриев-Оренбургский«Захват Гривицкого редута под Плевной»«Въезд Александра II в Плоешти 15 июня 1877 года»«Генерал М. Д. Скобелев на коне»
Одной из выдающихся серий автора являются работы, связанные с осадой Плевны. Художник показал ожесточённые бои возле крепости, сдачу крепости раненым Османом-пашой.
«Последний бой под Плевной 28 ноября 1877 года»«Артиллерийский бой под Плевной. Батарея осадных орудий на Великокняжеской горе»«Представление пленного Османа-паши Александру II в Плевне»
Тематика русско-турецкой войны присутствует и в картинах Василия Поленова. Художник описывает армейский быт в годы войны, могилы солдат, павших на поле боя, и тяжёлые условия военного быта в Болгарии.
Василий Поленов
Художник одним из первых стал добровольцем в 1876 году на сербско-черногорско-турецком фронте. На Балканах он был до ноября 1877 года. За участие в сражениях награждён медалью «За храбрость» и орденом «Таковский крест». Примечательно, что Поленов не показывал батальные сцены. В годы войны художник писал:
«Сюжеты человеческого изуродования и смерти слишком сильны в натуре, чтобы быть передаваемы на полотне, по крайней мере, я чувствую ещё в себе какой-то недочёт, не выходит у меня того, что есть в действительности, там оно так ужасно и так просто».
«Кухня атаманского полка в селе Брестовец»«Убитый солдат (близ села Мечка, ныне Обориште)»«Зима в Болгарии»
Павел Ковалевский — художник-баталист, один из ярких представителей академизма. Тематика русско-турецкой войны была затронута и в его живописи.
Павел Ковалевский
Он находился на театре военных действий русской армии против турок и собрал там богатый запас материалов для последующих своих произведений. Среди известных работ Балканской кампании — картины «Штаб 12-го корпуса в Болгарии (Пленные турки)», «12 октября 1877 года (Перевязочный пункт)».
В 1878 году, после возвращения с фронта, художник поселился в Варшаве. По эскизам, привезённым с Балкан, Ковалевский в 1880‑е годы работал над серией картин для Военной галереи Зимнего дворца, среди которых «Сражение при реке Ломе 12 октября 1877 года», «Кавалерийское дело у Трестеника и Мечки 14 ноября 1877 года», «Ночной бой под Карагачем 4 января 1878 года». Творчество автора показывало войну со всех сторон — это трудные переправы через Дунай, стремительная атака русской кавалерии на турецких неприятелей, тяжёлый бой пехоты, будни русского солдата.
«Привал 140-го пехотного Зарайского полка 35‑й пехотной дивизии»«Атака русской кавалерии на турецкий обоз. 1877 год»«Генерал Иосиф Гурко на Балканах»«Бой у Иваново-Чифлик 2 октября 1877 года»«Переправа через Дунай»
Война оказала большое влияние на батальную живопись русских художников. Причины, почему картин появилось так много, имеются. Это и политика царизма, которая спонсировала художников, описывающих суровые будни войны и героические сражения русской армии. Также и сама идейность войны, освобождение братских народов от турецкого гнёта вдохновляли творцов на новые образы. В данной статье упомянуты далеко не все художники, которые в своём творчестве затрагивали сюжеты «освободительной войны». Предлагаю вашему вниманию некоторые из картин других авторов.
«Взятие Ловчи (Ловеч) 22 августа 1877 года». Художник Лев Лагорио«Вернулся». Художник Илья Репин«Дело при селении Телище в 1877 году». Художник Виктор Мазуровский
Итоги русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Ликбез
На закате СССР в эфир стремительно менявшегося телевидения стали проникать образы андрогенных поп-звёзд, готовых обольстить публику любого пола. Случаи путаницы с гендером встречалась на советской эстраде и раньше, но первым квир-эстетику на отечественной сцене — задолго до Бориса Моисеева и Шуры — всерьёз обозначил «советский Бой Джордж» из Пензы.
Специально для VATNIKSTAN музыкальный критик Александр Морсин рассказывает о самых заметных образцах постсоветской поп-музыки, съехавшей с катушек не без потерь. Сегодня — о клипе «Нежности полный взгляд» первооткрывателя русского софисти-попа Сергея Пенкина.
Как это было
В середине 1980‑х годов уроженец Пензы Сергей Пенкин уехал покорять Москву: работал дворником, пел в ресторанах и получал музыкальное образование в Гнесинке, куда поступил лишь с одиннадцатой попытки.
За год до выхода дебютной пластинки Feelings, собравшей все певческие таланты Пенкина в одном флаконе, артист впервые попал на советское телевидение — в эстетскую «Программу А». Обладатель диапазона в четыре октавы не стал шокировать меломанов виртуозным вокалом — в запасе жеманного перверта было кое-что получше. Во-первых, клипсы размером с абрикос, макияж и покачивания бёдрами. Во-вторых, томный фальцет и манящий шёпот. В‑третьих, всё это вместе.
Что происходит
Сергей Пенкин подошёл к созданию сценического костюма предельно ответственно: пришил к брюкам клёш метровую цепочку, радикально обрезал пиджак и прицепил к нему самодельную бижутерию. Под сверкающей как диско-шар шляпой-цилиндром скрывались выкрашенные в зелёный и синий волосы, по которым спустя 30 лет будут безошибочно узнавать фанаток «Френдзоны». На лице — тени, эмульсии, помада.
Одним своим видом даже молчащий Сергей Пенкин воплощал бесконечно размытые представления зрителей об утончённом пороке и пылких излишествах нежных мужчин. Нежности была посвящена и сама песня. Убаюкивающий эротик-лаунж Пенкина струился тягучей истомой и намекал на запрещённый контент. «Как мне тебя забыть, страха печать наложить?», — взывал Пенкин с экрана, оставляя объект возвышенной страсти фигурой умолчания. Возможно, ей была женщина, возможно, её спутник — неважно: механизм жертвенной самодискредитации был запущен.
По звуку «Нежности полный взгляд» отсылал к белым танцам Prefab Sprout, будуару Шаде и мягкотелости Talk Talk; по образу — исключительно к Бою Джорджу. На вопрос ведущего «Программы А» о подозрительной схожести артиста с одиозным лидером Culture Club Пенкин ответил, что пришёл в искусство, ничего не зная о своём британском прототипе. Нет оснований не верить певцу, но очевидно, что к 1990 году он был уже куда более осведомлён. Джордж Майкл, судя по всему, тоже был ему не чужд.
Как жить дальше
За три минуты советский зритель узнал, как выглядит бисексуальность, бурлеск, мужской отказ от маскулинности и красные инкрустированные перчатки. Более того, опереточный цветастый крунер Сергей Пенкин сам стал прототипом. Это после него Борис Моисеев смог без опаски использовать образ бесполого Пьеро, а Шура выдувать в зубную щель усталость от местных суровых нравов.
Сейчас «Нежности полный взгляд» легко представить в репертуаре нынешних героев поколения — Rhye или Сэма Смита. Из отечественных подойдут Иван Дорн из клипа Collaba или трека «Целовать другого». Особенность оригинала в контексте, ведь его как раз не передать, а нынешняя мода на постиронию уничтожает даже попытку бунта. В этом смысле Сергей Пенкин — уходящая фигура, причём исход начинается уже во время просмотра клипа: нет сомнений, что в конце «серебряный принц» растворится в дымке и исчезнет навсегда вслед за Советским Союзом.
Постсоветский поп-трэш-обзор от Александра Морсина
Начало XX века в России — эпоха контрастов. На фоне развивающейся промышленности, железнодорожного строительства и роста пролетариата многие провинциальные регионы производили впечатление этнографического оазиса. Это привлекало внимание исследователей и фотографов.
И далеко не единым Прокудиным-Горским ценна фотография начала века. Этим искусством увлекались многие. Например, Вадим Шульц, художник рубежа XIX–XX веков, ученик Ильи Репина в Академии художеств, взял в руки камеру и отправился в несколько северо-западных губерний России. Представляем коллекцию его снимков, которые рассказывают о жизни и быте крестьянского населения империи.
Редкое фото Вадима Шульца в окружении семьиКрыльцо крестьянской избы. Архангельская губерния, Пинежский уездВид со стен крепости ИзборскаПогост Сенно около ИзборскаДеревянная мельница Красногорского Богородицкого монастыря. Архангельская губерния, Пинежский уездВид крестьянской избы. Архангельская губерния, Пинежский уездКрестьяне около избы. Архангельская губерния, Пинежский уездФасад крестьянской избы. Олонецкая губернияМальчик около крестьянской избы. Архангельская губерния, Пинежский уездВид на пристань. Село Териберка Кольского уезда Архангельской губернииДети у крыльца крестьянской избы. Олонецкая губернияИнтерьер крестьянской избы. Русский СеверБогоявленская церковь на Ошевенском погосте. Село Ошевенское Олонецкая губерния Каргопольский уездЛодки и промысловые избы. Село Териберка Кольского уезда Архангельской губернииКрестьянская изба. Архангельская губерния, Пинежский уездКрестьянская семья около избы. Олонецкая губернияКрестьянские девочки Пинежского уезда Архангельской губернииКрестьянская изба. Архангельская губерния, Пинежский уездЯрмарка. Пинежский уезд Архангельской губернииИнтерьер крестьянского сарая. Русский СеверИнтерьер крестьянской избы. Архангельская губерния, Пинежский уездКрестьяне около избы. Деревня Митинская Пинежского уезда Архангельской губернииПромысловые избы. Село Териберка Кольского уезда Архангельской губернииСушка рыболовных сетей. Село Териберка Кольского уезда Архангельской губернииКрестьянские избы. Вид с реки. Архангельская губерния, Пинежский уездДети около крыльца крестьянской избы. Архангельская губерния, Пинежский уездПраздник «метище» в селе Карпогоры / Покшеньга Пинежского уезда Архангельской губернииКрестьянка в избе у рукомойника. Пинежский уезд Архангельской губернииИнтерьер избы около Кижей. Петрозаводский уезд Олонецкой губернииДеревянная ограда с воротамиКрестьянские девушки на фоне избы. Пинежский уезд Архангельской губернииКрестьяне, чинящие лодкиКрестьянка около печи. Пинежский уезд Архангельской губернииПоленницы у крестьянских изб. Архангельская губерния, Пинежский уездДевушки-«кокушницы» на празднике «метище». Село Карпогоры Пинежского уезда Архангельской губернииКрестьянка около покосившейся избы. Архангельская губерния, Пинежский уездВид деревянной церкви с западной стороны. Русский СеверКрестьяне около входа в церковь. Пинежский уезд Архангельской губернииТорговый ряд с ткаными крестьянскими полотенцамиКрестьянские девушки около мастерской плотника. Пинежский уезд Архангельской губернииКрестьяне около входа в церковь. Пинежский уезд Архангельской губернииВид на село Немнюга (Кеврола) и церковь Воскресения ХристоваДевушки-«повязочницы» и «кокушницы» на празднике «метище». Село Карпогоры Пинежского уезда Архангельской губернииКрестьяне, перевозящие на спинах груз через лесКрестьяне. Село Нименьга Онежского уезда Архангельской губернииВид крестьянских изб и мельниц. Архангельская губерния, Пинежский уездКрестьянские бани на берегу реки. Русский СеверЦеркви в Кижах. Олонецкая губерния, Петрозаводский уездМужчины около крестьянской избы. Олонецкая губерния
Оригиналы фотографий хранятся в фондах Галереи Ильи Глазунова в Москве.
Войны, кроме непосредственных дипломатических итогов с переделом границ, выплатой контрибуций, ростом или потерей влияния на другие государства, нередко влекут за собой и внутриполитические последствия. Поэтому обзор дипломатических итогов русско-турецкой войны 1877–1878 годов будет неполон, если мы не разберём, что она означала для русского общества.
Вопрос о независимости и самоопределении балканских славян давно интересовал общественность Российской империи, которая претендовала на титул объединителя всех славянских народов, а императоры зачастую провозглашали себя защитниками славянского мира. Апрельское восстание 1876 года в Болгарии взбудоражило общество, и здесь интересы государства совпадали с интересами населения. Впервые все образованные слои жаждали освободительной войны с Турцией.
Консерваторы считали, что это усилит императорскую власть. Либералы рассчитывали на рост освободительных движений в России, действия которых приведут страну к конституции. Революционеры-народники воспринимали борьбу славян на Балканах признаком «социально-революционной борьбы» и полагали, что война оживит политическое самосознание нации и приведёт к крушению царизма в империи.
Общество требовало, чтобы Александр II решился на войну с турками, которые зверски уничтожали славянских братьев, а также перестал ориентироваться на Австро-Венгрию — одну из главных опор угнетения славянских народов.
Тем не менее, император и его окружение хотели отсрочить войну. Министр иностранных дел Александр Горчаков и министр финансов Михаил Рейтерн считали, что Россия пока не готова к военным действиям, так как она не окончательно завершила модернизацию военной системы, а Черноморский флот был не так укреплён, как того требовалось. Однако при дворе сформировалась «партия войны», приверженцами которой были посол в Константинополе Николай Игнатьев, наследник престола Александр Александрович, великий князь Константин Николаевич. Также к ним примкнул военный министр Дмитрий Милютин. Он заявлял:
«Нам нужен мир, но мир не во что бы то ни стало, а мир почётный, хотя бы его и пришлось добывать войной».
Дмитрий Милютин
Из дневниковых записей Милютина видно, что министр считал позицию дипломатов в июне 1876 года слишком пассивной, полагая, что России пора принять меры. Однако ему виделись и возможные будущие трудности на этом пути:
«Ни одна из пяти держав не думает ни в каком случае взяться за оружие; многие из них только того и хотят, чтобы Россия одна втянулась в неблагодарную борьбу с полуварварским государством; в случае успеха ей не дадут воспользоваться плодами, а между тем она сделается на известное время неспособной вмешиваться в дела Европы».
Канцлер Горчаков также считал, что Австро-Венгрия и Германия рассчитывают втянуть Россию в крупную войну с Турцией, где она потеряет множество ресурсов, и германские государства смогут тем самым упрочить своё влияние на Балканах. Он полагал, что Российской империи необходимо избежать войны и остаться в согласии с остальной Европой по восточному вопросу.
А вот опять мнение военного министра:
«Даже прежние пессимисты, сомневавшиеся в существовании русской армии после всех реформ последних 10–15 лет, должны были успокоиться. В особенности замечателен был бодрый, смелый вид теперешнего солдата сравнительно с прежним, забитым, запуганным страдальцем. Государь после каждого смотра собирал вокруг себя офицеров, говорил им несколько слов, на которые они отвечали взрывом восторженных „ура!“».
Николай Игнатьев, посол, заключивший Сан-Стефанский мирный договор 1878 года, до начала войны выступал за активную внешнюю политику на Востоке и считал, что Турция не выдержит мощного удара российском армии. Он же полагал, что в Константинополе не может быть иного правителя, кроме российского императора:
«Мы ни в каком случае не можем допустить в Царьграде государя иноверного».
Николай Игнатьев
Либерально-консервативная общественность всячески подталкивала правительство к действиям. Широкие благотворительные акции, в связи с болгарским и сербским сопротивлением, устраивались по всей России. Кружки для сборов были установлены в церквях, на железнодорожных станциях, в театрах и магазинах. Устраивались благотворительные вечера, где выступали общественные деятели, к мнению которых прислушивалась масса населения.
На Балканы отправлялись тысячи добровольцев, готовых участвовать в войне за освобождение славянских братьев. Так, в июне 1876 года отставной генерал Михаил Черняев возглавил сербскую армию. Кстати, этот же генерал был владельцем довольно консервативного печатного органа «Русский мир» и был солидарен по многим вопросам со славянофилами. Ему, как и славянофилам, был чужд бюрократизм и иноземщина, а в частности, и военные реформы Дмитрия Милютина.
Конечно, одними из главных идейных вдохновителей войны против турков оказались славянофилы. Иван Аксаков, председатель Славянского комитета, писал:
«Войну ведёт помимо правительства сам русский народ».
Помимо Черняева, добровольцами стали многие видные деятели общества. К примеру, на войну отправились врачи Склифосовский, Пирогов и Боткин, писатели Гаршин и Успенский, художники Поленов и Маковский, революционеры Кравчинский, Корба, Клеменц и Сажин. Льва Толстого едва удалось отговорить от подобного же начинания. Вообще примечательно, что многие из культурной среды предвещали войну как «освободительную» и были готовы к её началу. Писатель-«западник» Иван Тургенев в романе «Накануне» воспел героического болгарина Инсарова — революционера и борца за освобождение своей родины. Болгарский поэт Иван Вазов в ноябре 1876 года писал:
«По всей Болгарии сейчас
Одно лишь слово есть у нас,
И стон один, и клич: Россия!»
Штаб 12-го корпуса в Болгарии. Художник Павел Ковалевский. 1878 год
Не всё общество в России приветствовало военные действия против Османской империи. Об этом свидетельствуют мемуары Елизаветы Салиас де Турнемир, которая писала под псевдонимом Евгения Тур «Воспоминания о войне 1877–1878 гг.». Приведём отрывок из её мемуаров:
«В апреле месяце 1877 года, после тревожной зимы, в продолжение которой вся почти Москва волновалась, требуя войны за освобождение болгар, война, наконец, была решена. Я не разделяла общего настроения, напротив того, я совершенно враждебно относилась к страстному настроению всей славянофильской партии и большинства публики, увлёкшейся мыслию, одни о воссоздании единства „славянского“, другие чисто религиозною мыслию об освобождении „единоверцев“ христиан от ига турецкого, басурманского, как говорили в простом народе».
По мнению Евгении Тур, война могла привести Россию к изоляции. Она считала, что стоит большее внимание уделять внутренней политике империи, а не внешней. Кроме Евгении Тур, противниками войны были и другие видные деятели. К примеру, русский историк, социолог, психолог и публицист Константин Кавелин, который в письме к общественному деятелю Константину Гроту указывал на проблемы внутри России, которые не решены к началу войны.
Писатель Константин Станюкович также предполагал, что преждевременная война приведёт Россию к большему кризису и был осторожен в высказываниях. В произведении «В мутной воде» он обличительно показал, как в восторженном Петербурге люди порой не замечали, как близкие теряли своих родных на окопах близ Шипки или Плевны.
Атака Зелёных гор войсками генерал-майора Михаила Дмитриевича Скобелева в 1877 году. Художник Николай Дмитриев-Оренбургский. 1883 год
Последствия войны оставили отпечаток на всей общественной мысли Российской империи. Выявилось множество пороков управления в армии, даже во внутренних реформах люди увидели незавершенность, а из-за этого и боеспособность армии была подорвана.
«На Шипке всё спокойно» — одна из самых ярких работ художника Василия Верещагина, эта картина ярко описывают всю неорганизованность армии, ставшую следствием цинизма её высшего руководства. Этими словами — «На Шипке всё спокойно» — докладывал начальству генерал Фёдор Радецкий, когда на самом деле на Шипкинском перевале замерзали и голодали сотни солдат и добровольцев, которым не хватало припасов, еды и обмундирования.
Многие слои общества стали критиковать властный режим, который позволил европейским монархам разделить то, что было добыто кровью русского солдата. Либералы протестовали: почему на русских штыках в Болгарию принесена конституция, а между тем царь не решается даровать конституцию самой России? По словам известного либерала Ивана Петрункевича, россияне «вчерашних рабов сделали гражданами, а сами вернулись домой по-прежнему рабами».
Опыт заграничных походов 1812 года словно повторялся. По свидетельству Александра Корнилова, позорный для России исход Берлинского конгресса «вместе с тем способом ведения войны, который обусловил ряд неудач, а также и воровством, которое обнаружилось и на этот раз при поставке припасов… всё это создало чрезвычайное негодование и обострение настроения в широких кругах русского общества».
На Шипке всё спокойно. Триптих. Художник Василий Верещагин. 1878–1879 годы
Стоит отметить, что своё недовольство показывали не только революционно настроенные слои общества, но даже консервативные круги со славянофилами во главе. Иван Аксаков в публичном выступлении на заседании «Славянского общества» обрушился на унизительное поведение российских дипломатов в Берлине, он дерзнул даже подвергнуть резкой критике самодержавную власть «за беззаконие и неправду» (за что, невзирая на почтенный возраст и заслуги, был выслан императором из Москвы).
Обыденный вопрос для каждого общества, потрясённого и не понимающего, как победа так легко могла ускользнуть: «Кто виноват?». Причин множество: грубые ошибки командования, коварство союзников, незавершенность реформ и так далее.
Тем не менее, война показала и множество положительных черт характера рядовых русских солдат, которые с храбростью воевали и отстаивали независимость славянских народов. Также и среди генералов появились настоящие герои, такие как Скобелев или Гурко. Извлёк ли царский режим уроки из дипломатического поражения в Берлине, сказать сложно, так как будут ещё войны и вслед за ними такие же проблемы. Но если бы не помощь Российской империи, кто знает, когда балканские государства смогли бы обрести независимость.
Итоги русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Ликбез
Чернобыльская трагедия претендует на звание самой страшной техногенной катастрофы в истории. Стоит представить, сколько жизней было сломано из-за той роковой ночи испытаний на четвёртом энергоблоке — и ужаснуться. Представить ужас и страдания людей нам сегодня подчас трудно, осознать и понять — ещё сложнее. Наверное, поэтому за три десятка лет эта история обросла кучей мифов и легенд, всё упрощающих и искажающих истину.
Недавно тема аварии стала вновь актуальна в связи с кино. Сериал «Чернобыль» американского канала HBO вышел на экраны и стал лидером рейтингов, обогнав даже «Игру престолов». Что же было снято? Новые мифы или настоящая повесть о людском горе, блокбастер или правда о трагедии? С этими вопросами мы обратились к настоящему гиду по «зоне отчуждения» Денису Кондратюку. В его компании «Чернобыль-тур» водят экскурсии по Припяти, где рассказывают о событиях тех лет.
— Скажите, пожалуйста, а что вас сподвигло выбрать эту профессию? Вы историк по образованию, насколько я знаю по вашим соцсетям. Вас так манил Чернобыль или, может быть, книги, компьютерные игры вас так увлекли?
— Вы знаете — да, тут вы попали в самую точку! С детства сначала компьютерные игры заинтересовали меня и прицепили внимание к слову «Чернобыль», а потом, когда уже наступил более сознательный возраст, я начал изучать историю Чернобыля — ещё больше стало интересно. Тогда там открылись связанные с этой трагедией разные области ядерных реакторов и эпизоды военной истории Советского Союза. И вот случайно, абсолютно случайно увидел вакансию в «Чернобыль-туре», а как раз я менял работу, мы переезжали с женой. И я решил, что неплохо было бы попробовать. Потому что интересно и полезно.
Денис Кондратюк
— Вы помните свой первый день, когда вы пошли гидом туда в зону Припяти? Вам было скорее страшно или интересно? Какие эмоции вы испытывали в тот момент?
— Я испытывал интерес и, как бы по-русски сказать, такое устрашающее величие от того, что произошло. Такой вот трепет перед теми людьми, которые жили, перед двумя сотнями тысяч отселённых людей и от того, во что это вообще могло превратиться. Это трепет, я бы сказал.
— Да, я понимаю. Скажите, 33 года прошло с момента Чернобыльской аварии, а Чернобыль, несмотря на такой небольшой в историческом масштабе срок, воспринимается всё больше через призму игр, фильмов, серию книг о сталкерах, то есть больше в этом присутствует некая фантастическая компонента, некая искусственность и выдуманность. Как вам кажется, почему подчас так трудно отделить миф от правды в истории о Чернобыле?
— Это очень хороший вопрос, очень глубокий, я тоже об этом думал недавно. Я думаю, что сложно отделить миф от правды, потому что люди замещают реальность историями, в которые им выгоднее верить, приятнее. История иногда может быть блеклой. Какая-то трагедия могла произойти из-за того, что не было никаких таких фантастических ситуаций, не происходило ничего такого, но была парочка глупых совпадений, которые и привели к такому, как Чернобыль.
Я не считаю, что сериалы, фильмы, книги, игры — это плохо. Потому что люди, которые интересуются виртуальной реальностью, понимают, что это необъективно сказано, открыто сказано, что это выдумано. Какая-то часть из них начинает интересоваться реальными событиями. Это тоже неплохой задел для того, чтобы интересоваться историей и всем прочим, что связано с трагедией.
Кадр из сериала «Чернобыль»
— Раз уж мы заговорили о кино — давайте уже перейдём к сериалу HBO «Чернобыль». Это центральная тема нашего интервью с вами. Вы посмотрели его?
— Я смотрел три серии, как раз четвёртую мы сегодня будем смотреть с коллегами.
— И пока какие ваши впечатления в общем?
— Я бы выделил основных стороны. Первая — это документальная кинематографичность: советский быт, советские машины, одежда — это воссоздано просто восхитительно.
— Вы правы — я сегодня читал в статье, что даже машины в сериале с киевскими номерами УССР.
— Да и очки старые, советская утварь воссоздана. Немножко не так стоят кровати, как они стояли у людей в Припяти. Это если говорить о небольших неточностях, а вообще — конечно, замечательно, даже люди по типажам выглядят как с фотографий восьмидесятых годов. Люди, которые над этим работали, — они просто гении. Очень приятно наблюдать, что там нет никаких американских ручек. Ну вы понимаете, о чём я.
Ещё один момент — это великолепная игра актёров. Эти роли, которые им были даны, они отыгрывают так, что если ты смотришь вне контекста истории, не знаешь, например, всех деталей, то это выглядит классно — очень классно.
Ну и третий аспект — то, что всё-таки определённые исторические неточности там присутствуют, кто-то из коллег даже сказал, что они значительны.
Кадр из сериала «Чернобыль»
— Какие неточности?
— Ну, например, много таких нюансов. Неточность по характерам — Анатолий Дятлов неточно изображён, я разговаривал с людьми, которые его знали, Виктор Брюханов, начальник станции, — они так себя не вели. Это был не их характер. Вы можете посмотреть на YouTube, есть интервью Анатолия Дятлова 94-го года. Послушайте, как говорит человек, о чём он думает, — это абсолютно два разных человека.
Анатолий Дятлов в сериале почему-то, не могу понять почему, показан тираном, который бросает людей на амбразуру, — это неправда. Дятлов был первым, кто говорил о необходимости обязательной эвакуации, а они (авторы сериала. — Ред.) почему-то придерживаются в фильме официальной версии советского Комитета по расследованию трагедии, который сказал, что умерло всего лишь 30 человек и виновные за это Брюханов, Дятлов, Коваленко, Фомин и Дятлов.
Им дали 10 лет. Вы можете представить, чтобы в Советском Союзе группа из четырёх людей проводила эксперименты, которые бы не были согласованы с руководством, это привело к смертям людей и потерям в 16 млрд рублей (именно столько было потрачено на ликвидацию аварии), к заражению территории более 14 000 квадратных километров, и ещё к потере репутации СССР на международной арене. Им дали всего 10 лет! Это была официальная советская позиция, но было понятно, что эти четверо всего лишь козлы отпущения, которые прикрывали настоящих виновных в трагедии. В принципе, современный анализ это показывает. Почему американский сериал транслирует официальную версию советского комитета — я не понимаю. Вот это и есть определённые существенные неточности.
Кадр из сериала «Чернобыль»
— Да, я лично ждал много клюквы, как у нас принято говорить. Но на самом деле проработка материала довольно достойная. Вы как специалист отметили многие неточности, которые зритель не мог заметить. Однако вы, наверное, разбираетесь и в радиации, в радиационном поражении. Вот эта жуткая сцена, где лежит умирающий пожарник и его кожа — вся в фиолетовых кругах. Это правда? При радиационном поражении это возможно?
— Смотрите. Да, правда. Частично да, частично нет. Это правда, что при радиационном поражении верхний слой кожи начал бы отмирать. Это случалось через какое-то время, это не могло произойти за 5–10 минут, и этого почти не происходило, по словам очевидцев, это было видно на коже спустя несколько часов. Но это можно простить, эти неточности были сделаны, чтобы больше впечатлить, чтобы было динамично. А сцена, когда люди смотрят на мост и смотрят на пожар в первой серии с детьми, пьют водку — это выдумка.
— Я как раз хотел вас об этом спросить.
— Был слух, что какие-то люди ходили смотреть. Но когда показывают, что они там в полвторого ночи стоят, хотя они не знали об аварии ещё, они выходят с детьми маленькими, пьют водку, нормальное дело будто, — это, конечно, «клюква», то, что в русскоязычном пространстве называется «клюквой». Будто русские сидят, пьют и смотрят, как на них падает радиоактивный пепел и бегают дети.
— Почему эта тема Чернобыля именно сейчас стала актуальной в американской киноиндустрии? Почему они спустя 33 года решили сделать это сериал? Как вы думаете?
— Моё личное мнение, что прошло какое-то время, само событие устаканилось, актуальность его высока всё равно. Когда люди оглядываются в прошлое, легче понять, что та или иная ситуация была важна, интерес начинается. Сейчас идет такая лёгкая война за рынок конкуренция Netflix, HBO, и они всегда ищут какие-то истории, которые произошли в мире. Я думаю, что история актуальна, она устаканилась, они и искали подходящую захватывающую историю.
— А как сейчас на Украине воспринимают этот сериал? Может быть, вы знаете общественное мнение: это скорее с интересом, позитивно или наоборот, может быть, негативно, мол, зачем вы рассказываете о наших проблемах на весь мир? Как на Украине отнеслись к этому?
— Это хороший вопрос, я понимаю, почему поставили его именно так. В Украине интересно, что большинство комментариев, почти все комментарии, что я читал в соцсетях, в официальных изданиях — это всё позитивные комментарии о том, что в Украине сейчас есть тенденция, чтобы смотреть на свою историю правдиво, даже если это история трагичная, признавать ошибки. Мнение людей, которое я слышал — это позитивное мнение, хотя есть различия во мнениях между ликвидаторами аварии, людьми, которые принимали в этом участие. Я знаю как минимум трёх из них, и они не в восторге от того, как именно поданы причины трагедии, наговор на Дятлова, на Брюханова — это им не понравилось, это они считают недостоверным, но большинство людей, незнакомых с этой темой, всё, что я от них слышал — это восторг.
Кадр из сериала «Чернобыль»
— Ну и напоследок, скажите, нужны ли ещё фильмы, книги, документальные исследования, достаточно ли их или слишком много всё-таки мифов об аварии на Чернобыльской АЭС? Слишком ли много фантастического контента, иных вещей, которые искажают реальность? Нужно ли ещё снимать фильмы о Чернобыле? Например, Данила Козловский, русский актёр и режиссёр, уже приступил к съёмкам фильма о Чернобыльской трагедии под дежурным названием «Когда падали аисты».
— Я считаю, что нужно снимать такие фильмы, и даже дополнение реальности фантазиями на тему, как могло бы быть, те же сюжеты про сталкеров — я тоже не считаю это плохим. А само название «Когда аисты падают» звучит обнадёживающе.
— Не могли бы в завершение сделать некий топ‑3 материалов о Чернобыле, который бы вы посоветовали нашим читателям — это могут быть фильмы, документалки, книги или иные виды контента.
— Список материалов, которые бы я рекомендовал: фильм Discovery «Битва за Чернобыль», книга «Чернобыль: Как это было. Предупреждение» (Н.А. Штейнберг, Г.А. Копчинский), книга «Живая сила» Сергея Мирного.
На рубеже 1940‑х и 1950‑х место моды в жизни советских граждан изменилось. Трудные годы позади, впереди почти 40 лет роста личного благосостояния и новых возможностей. Уровень жизни постепенно повышался, а вместе с ним — интерес к моде. Именно в 1950‑е мода начала становиться действительно массовой, доступной не только жителям крупных городов, но и почти всей стране.
Главные модные тенденции
Восстановление экономики в СССР после войны прошло ускоренными темпами, однако власть делала упор на тяжёлую промышленность. Здесь довоенный уровень удалось превысить уже в 1949 году. Лёгкой промышленности внимания уделяли меньше, хотя в 1950‑м и отрапортовали, что выпуск продукции тоже достиг довоенного уровня. Объективно выпускаемой одежды и обуви не хватало, равно как и качества, и разнообразия ассортимента. Швейные предприятия производили устаревшие фасоны, медленно и неохотно внедряли новые модели. Но главное — не учитывали потребность людей одеваться индивидуально и использовать одежду как средство самовыражения.
Журнал «Работница». 1957 год
Нельзя сказать, что государство было довольно такой ситуацией. Трудности с приобретением одежды и обуви не просто ставили под угрозу комфорт людей, а создавали реальные проблемы в других отраслях. Например, на рубеже 1940—1950‑х местные партийные структуры получили десятки жалоб на рынок потребительских товаров и узнали, что в некоторых регионах дети не могут даже посещать школы, потому что не имеют обуви.
Надеялись, что решить проблему получится повсеместным открытием домов моделей — своеобразных «мозговых центров» моды и лёгкой промышленности. На их работников возлагалась большая ответственность: нужно было создать базовую концепцию советской моды (принципиально отличную от западной), создавать новые фасоны взамен устаревших образцов 20‑х и 30‑х годов, а ещё внедрять их на швейные предприятия и контролировать работу.
Это получалось не слишком хорошо. Модные новые коллекции шили небольшими партиями, которые быстро разлетались по Москве. Стоили они дорого и подавляющей части населения были не по карману. Большинство же предприятий шили по старым лекалам и поставляли на рынок модели, устаревшие 10 лет назад.
Журнал «Работница». 1957 год
Всё же индустрия неповоротливо начала перестраиваться под новые требования граждан, даже под диверсификацию вкуса. Модельеры учитывали то, что у потребителей есть личные представления о стиле, и стремились представить привлекательные варианты для разных людей. При разработке коллекций это получалось. Например, шились платья разных фасонов и цветов, появлялись женские брюки и несколько вариантов мужских костюмов. Но швейные фабрики не успевали шить их в достаточном количестве. Хорошая одежда и обувь оставались дефицитом.
В 1957 году в Москве прошёл Международный конгресс моды, но участвовали в нём только страны социалистического лагеря. Советские модельеры представили здесь несколько ансамблей повседневной одежды.
Самопошив
Итак, усилий государства, швейных предприятий и домов моделей было катастрофически недостаточно, чтобы обеспечить людей комфортной современной одеждой. Гражданам приходилось решать проблему самостоятельно: женщины садились за швейную машинку и шили из подручных материалов обновки на всю семью. Нередко приходилось перелицовывать и перешивать военную форму и даже одежду 15-летней давности.
Обзор тканей. Журнал «Работница». 1957 год
Здесь можно провести аналогию с книжным самиздатом: если хотелось носить что-то отличное от предложенного местными швейными фабриками, необходимо было изготовить это своими руками. Так называемая система самоснабжения одеждой в 50‑е продолжала активно развиваться. Граждане шили наряды сами или заказывали у частников, а также покупали иностранные товары у фарцовщиков. Модную одежду на перепродажу привозили из заграничных поездок артисты и спортсмены.
Удачей считалось купить отрез ткани на «толкучке» — рынке, где частники торгуют подержанными вещами, — и сшить из него платье, брюки, рубашку и даже плащ по эскизам из журналов. Активно перешивали старую военную форму и чудом сохранившуюся довоенную одежду.
New look и возвращение женственности
В женской моде актуальной стала выраженная женственность. Треугольные силуэты с наплечниками уступали пышным юбкам, делающим бёдра визуально шире плеч. Модный силуэт — «песочные часы»: покатые плечи, приподнятая грудь, узкая талия и широкие бёдра. Женщины начинают с осторожностью носить декольте.
Киевлянки. Фотография 1954 года
В середине десятилетия в моду вошли платья с узкой затянутой талией и объёмными юбками до щиколотки. Платья украшали машинным кружевом, которое в СССР называют «Ришелье». Этот женственный и элегантный стиль на языке моды называется new look («новый образ»). Его автор — Кристиан Диор. Модельер верно уловил, что женщинам надоело быть «солдатами в юбках» и хочется ощутить себя «принцессами». В СССР нью-лук пришёл с запада с опозданием на несколько лет. Его советское воплощение — Людмила Гурченко в «Карнавальной ночи».
Людмила Гурченко в фильме «Карнавальная ночь». 1956 год
В коллекциях от советских модельеров появились узкие брюки. Они позиционировались как более удобные для отдыха на природе и туризма, а также для велопрогулок и спорта.
Интересным источником знаний о моде того времени могут быть фильмы — о новых коллекциях снимали видеоролики, где подробно презентовали каждый образ и объясняли, как и где его следует носить. Такие фильмы предназначались не только для внутреннего показа, но и для демонстрации на международных выставках. Поэтому они несли идеологическую нагрузку, например, подчёркивали, что в СССР много доступных вариантов досуга, а швейная промышленность предлагает десятки современных образов «на все случаи жизни».
В 1950‑е в списке «образцов для подражания» наравне с актрисами появились женщины-политики и «первые леди» — жёны лидеров страны. Супруга Никиты Хрущёва Нина Петровна на роль законодательницы моды походила мало: она всегда одевалась просто и мало чем отличалась от среднестатистической советской женщины. Зато много внимания привлекала Екатерина Фурцева — в 1950‑е первый секретарь Московского городского комитета КПСС.
Настоящий фурор произвела Йованка Броз, супруга югославского лидера Иосипа Броза Тито. Её фото появились в газетах после визита Хрущёва в Югославию. Известно, что Тито баловал свою пятую жену изысканными нарядами, сшитыми на заказ. В то же время Йованка выглядела весьма скромно, женственно и не вызывающе, что приходилось по вкусу большинству советских женщин.
Никита Хрущёв и Йованка Броз в Белграде
Мужская мода
Мужская мода не менялась так кардинально, как женская. Большинство мужчин носили двубортные и однобортные костюмы классического, немного приталенного кроя. Актуальны широкие пиджаки и брюки. Костюмы носили с рубашками — белыми, в клетку или в полоску, а также с полосатыми галстуками. Модельеры немного экспериментировали с мужскими образами, но смелых новшеств не предлагали, только небольшие нововведения. Например, в модной коллекции 1956 года советским мужчинам предлагали носить костюмы, где брюки и пиджаки пошиты из тканей разного оттенка.
Самый популярный головной убор — кепка. Летом её носили с костюмом, осенью с плащом, а зимой — с тёплым пальто. В середине десятилетия популярность набрали шляпы с полями. Зимой носили меховые шапки из каракуля и цигейки.
Показ Dior в Москве в 1959 году
В СССР долго пытались открещиваться от западной моды. Но в эпоху 1950‑х годов стало очевидно, что это провальная тактика. Поэтому решено было развиваться параллельно с Западом, интересоваться европейскими коллекциями, а в будущем — доказать превосходство собственной лёгкой промышленности и технологий конструирования одежды над «буржуазными странами».
В 1959 году власти разрешили провести в Москве показ мод французского дома Dior. В этот период его возглавлял Ив Сен-Лоран. Он привёз в столицу 12 манекенщиц, десятки килограмм багажа из одежды, обуви, украшений, зонтиков, перчаток, шляпок и 500 литров духов. Груз считался таким ценным, что его застраховали на 10 миллионов франков. Летние модели демонстрировали в спортивном клубе «Крылья Советов» с 10 по 15 июня.
На показе Dior в МосквеНа показе Dior в Москве
Модные события не освещались в прессе широко, репортажи о нём подготовило только несколько изданий. Например, журнал «Огонёк» в выпуске от 17 июня 1959 года писал:
«Сидящие в зале смотрят на манекенщиц очень внимательно: одни мысленно примеряют платья и накидывают на плечи меховые манто, другие стараются уловить и запомнить понравившийся фасон. Зрительницы отмечают: „Зачем платья из плотной шерсти так сильно открыты? Ведь это почти сарафан. Для нас, северян, это не особенно практично. А летом, даже вечером, будет жарко в таком платье. Платья коротковаты. Полных и низкорослых это вряд ли украсит. Ручная вышивка по тюлю — это, конечно, очень красиво, но кто может позволить себе такую дорогую вещь?“»
На советских показах мод манекенщицы выходили неспешно, останавливались перед зрителями, пока ведущая зачитывала описание наряда, его особенности и возможности использования. Французские модели двигались гораздо быстрее, а устное сопровождение отсутствовало. Журналисты отметили этот факт:
«К моделям не даётся никаких пояснений, просто объявляется номер и название модели. Можно только успеть отметить крестиком в каталоге».
Кстати, в СССР курсов манекенщиц, где бы моделей учили ходить и держать осанку, не существовало. Большинство женщин оказывались в профессии случайно.
Гостями мероприятия стали 11 тысяч зрителей, за пять дней прошло 14 показов, а каждая модель появилась на подиуме примерно 140 раз.
Для советской стороны мероприятие открыло много нового — уровень организации показов был непривычно высоким. Для декораций французы использовали натуральный шёлк, с моделями приехали личные повара, фотографы и парикмахеры. Манекенщицы вели себя строго по внутренней инструкции. Например, им разрешалось гулять по Москве только в фирменной одежде Dior (брюки строго запрещались) и всегда в сопровождении фотографа.
Изысканный внешний вид моделей создавал огромный контраст с просто одетыми москвичами. Манекенщиц не всегда встречали дружелюбно, что хорошо видно по взглядам случайных прохожих на фотографиях.
Французская сторона серьёзно подошла к организации мероприятия, хотя для чего этот трудный визит был нужен Dior на пике мировой известности, непонятно до сих пор. Очевидно, что коммерческого интереса Советский Союз для модного дома не представлял. Скорее, это был вопрос престижа: Dior стал первым, кто прорвался через железный занавес и доказал, что модой интересуются даже коммунисты.
В 1965 году художники-модельеры из Всесоюзного дома моделей ездили во Францию с ответным визитом дому Dior.
Подведём некоторые итоги. В 1950‑е годы в моду вернулась женственность — пышные юбки и силуэт «песочные часы». С опозданием на несколько лет в СССР пришёл стиль new look от Dior, а в 1959 году с коллекцией приехал сам глава модного дома Ив Сен-Лоран. Мужская мода изменилась незначительно, хотя модельеры постепенно разрабатывали новые решения и для мужчин.
Люди активнее интересовались одеждой, старались использовать её как средство самовыражения. Швейная промышленность не успевала за потребностями людей и зачастую предлагала им устаревшие и неудобные фасоны. Государство пыталось решить эту проблему через сеть домов моделей, а параллельно желало выйти на международный уровень и доказать превосходство над капиталистическим миром.
Чтобы поддержать авторов и редакцию, подписывайтесь на платный телеграм-канал VATNIKSTAN_vip. Там мы делимся эксклюзивными материалами, знакомимся с историческими источниками и общаемся в комментариях. Стоимость подписки — 500 рублей в месяц.
Одной из известнейших войн России XIX века до сих пор является русско-турецкая война 1877–1878 годов. А её дипломатические результаты стали настолько противоречивыми, что до сих пор тяжело понять, можно ли назвать эту войну победной, или же — уже за столом переговоров — она закончилась позорным поражением.
Попробуем кратко разобраться в этом вопросе.
В апреле 1876 года в Болгарии вспыхнуло восстание, которое было жестоко подавлено турецкими войсками. Это событие послужило поводом для дальнейшей конфронтации между Османской империей, с одной стороны, и Сербией, Черногорией и Болгарией, с другой стороны. Далее была проведена Константинопольская конференция 1876 года, а в 1877 году подписан Лондонский протокол, по которому султан должен был принять константинопольские предложения: во многом они заключались в создании автономий на Балканах и обеспечении правами христианских подданных.
Однако правитель Османской империи Абдул-Хамид II расценил это как вмешательство во внутренние дела страны и требования не выполнил. В итоге 12 апреля 1877 года российский император Александр II подписал манифест о войне с Османской империей.
Сражение у Шипки-Шейново 28 декабря 1877 года. Художник Алексей Кившенко. 1894 год
Война для России оказалось долгой, кровопролитной и тяжёлой, несмотря на надежды многих деятелей, что «больной человек» Европы, как тогда называли Турцию, не окажет должного сопротивления. Несмотря на экономическую отсталость Османской империи, межэтнические и политические конфликты, борьба с ней унесла жизни более 200 тысяч человек.
Впрочем, храбрость русских солдат и балканских ополченцев, тактические умения некоторых русских генералов (Иосифа Гурко, Михаила Скобелева, Николая Столетова) перевесили чашу весов на сторону России. Падение Плевны 28 ноября 1877 года, взятие Софии 23 декабря, пленение двадцатитысячной армии Вессель-паши после боёв 27–28 декабря у Шипки и Шейново явились частью заключительного этапа войны и окончательного устранения армии противника.
Перед атакой. Под Плевной. Художник Василий Верещагин. 1881 год
8 января 1878 года армия Скобелева заняла Адрианополь и вплотную подошла к Стамбулу. Никогда прежде Россия не была так близка к мечте о захвате Константинополя. 19 февраля 1878 года, в день рождения Александра II и в годовщину освобождения крестьян в России, в Сан-Стефано был подписан прелиминарный (то есть предварительный) мирный договор между Османской и Российской империями.
Подписание мирного договора между Россией и Турцией в Сан-Стефано. Гравюра 1878 года
По условиям договора создавалось большое независимое болгарское государство — «Великая Болгария», простиравшаяся от Чёрного моря до Эгейского. Страна включала в свой состав как северную часть страны, так и южные области — Македонию и Восточную Румелию. Конституцию новой страны должны были разработать под надзором русской военной администрации, а в Болгарии размещались 50 тысяч русских солдат.
Изменения коснулись и других стран. Сербия, Черногория и Румыния получали полную независимость от Турции и их территории увеличивались: например, Румыния получила северную часть Добруджи. Босния и Герцеговина, по условиям Сан-Стефано, обретали автономию.
Российская империя получала после войны Южную Бессарабию, Карскую область на Кавказе и крепости Батум, Ардаган и Баязет. Помимо этого, Турция должна была выплатить контрибуцию в размере 1 410 млн рублей.
Границы балканских государств и России по Сан-Стефанскому мирному договору
После подписания Сан-Стефанского перемирия император и его окружение ликовали и считали, что война принесла свои плоды, и гегемония России на Балканском полуострове обеспечена. Оба брата царя — возглавлявший русские войска на Балканах Николай Николаевич и наместник Кавказа Михаил Николаевич — получили звания фельдмаршалов Российской империи.
В дальнейшем ситуация всё больше выходила из-под контроля — западные державы, Великобритания и Австро-Венгрия, рассчитывавшие на затяжной характер войны и боявшиеся усиления России, начали в свою очередь проявлять своё военное влияние на Турцию. Так, британское правительство Бенджамина Дизраэли отправило военную эскадру в Мраморное море, произвело частичную мобилизацию флота и развернуло шовинистическую пропаганду в стране. Больше всего правящие круги Лондона боялись создания «Великой Болгарии», которая, по их мнению, станет форпостом России для будущих завоеваний на европейском континенте.
Сражение при реке Лом 12 октября 1877 года. Художник Павел Ковалевский. 1887 год
Австро-Венгрия, имевшая свои территориальные претензии к странам Балканского полуострова, открыто выступила против пунктов Сан-Стефанского перемирия. Министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Дьюла Андраши потребовал созыва европейской конференции и в подкрепление своей позиции начал проводить мобилизацию в Далмации и придунайских областях.
Как можно было судить по опыту Крымской войны, ведение боевых действий против коалиции европейских государств было бы невозможным и привело бы Россию к поражению. Армия была истощена, запасы военного снаряжения истрачены, финансовые ресурсы резко сократились. Да и внешняя политика министра иностранных дел России Александра Горчакова не была рассчитана на активную европейскую политику — он считал, что большее внимание российскому государству стоит уделять внутренней политике.
Портрет светлейшего князя Александра Горчакова. Художник Николай Богацкий. 1873 год
Несмотря на сложности, правительство Российской империи пошло на авантюру: в Кабул была послана военная миссия Столетова и русские войска продвигались к британской границе в Афганистане. Угроза войны в Средней Азии не изменила решения Великобритании по пунктам Сан-Стефано. Попытка повлиять на германское руководство также не увенчалась успехом: в конце февраля 1878 года канцлер Отто фон Бисмарк заявил, что сложившуюся проблему может решить созыв мирного конгресса, где он сыграет роль «честного маклера».
С целью раскола коалиции Россия решила заключить секретное соглашение с Великобританией (30 мая 1878 года), по которому отказывалась от плана создания «Великой Болгарии». Одновременно 4 июня 1878 года Британия подписала конвенцию с Турцией, по которой британские войска оккупировали Кипр — важный стратегический пункт в Средиземном море. Правительство Дизраэли взяло на себя обязательство, что в случае оккупации Боснии и Герцеговины со стороны Австро-Венгрии Лондон поддержит данные притязания.
Под нажимом европейских государств Россия была вынуждена согласится на созыв Берлинского конгресса, который начал свою работу в июне 1878 года. Российскую делегацию представлял Горчаков и посол в Лондоне граф Пётр Шувалов. Всего на конгрессе присутствовал следующий ряд стран: Россия, Великобритания, Германия, Австро-Венгрия, Франция, Италия, Турция, Иран и балканские государства. Председательствовал на конгрессе Бисмарк, со стороны Британии ведущую роль играл Дизраэли, со стороны Австро-Венгрии — граф Андраши.
Переправа русских войск через Дунай у Зимницы 15 июня 1877 года. Художник Николай Дмитриев-Оренбургский
Через месяц, в июле 1878 года, были оформлены основные решения конгресса, который определил расстановку сил в Центральной Европе и на Балканах.
Попытка российских дипломатов отстоять идею «Великой Болгарии» не увенчалась успехом. Болгарское государство приобретало статус автономии, создавалось вассальное княжество с христианским правительством и национальной армией. Области к югу от балканского хребта превращались в автономную провинцию Восточная Румелия.
Великие державы подтверждали независимый статус Сербии, Черногории, Румынии. При этом Македония оставалась под управлением Турции, а Австро-Венгрия получала право оккупировать славянское государство Боснию и Герцеговину.
Также сократились приобретения России: Баязет возвращался к Турции, контрибуция сокращалась до 300 млн рублей. Ещё одной проблемой, которую искусственно создали и навязали страны Запада, явилось то, что территория Сербии была расширена за счёт земель, на которые претендовала Болгария — это породило разногласия между двумя государствами. Помимо этого, Черногория не имела права иметь свой флот, а побережье контролировалось Австро-Венгрией, войска которой были дислоцированы в Новопазарском санджаке, чтобы Сербия и Черногория не смогли объединиться.
Берлинский конгресс 13 июля 1878 года. Художник Антон фон Вернер. 1881 год
Подписание Берлинского конгресса стало одной из главных внешнеполитических неудач Горчакова и Александра II. Канцлер Горчаков в докладе царю писал: «Берлинский конгресс есть самая чёрная страница в моей служебной карьере!». Александр II пометил в докладе: «И моей тоже».
Итак, последствия военных действий на Балканах имеют двойственный характер.
С одной стороны, Россия потеряла множество людей, экономическая мощь страны была подорвана, а на Балканском полуострове большего влияния добились Великобритания и Австро-Венгрия. Вопрос о самоопределении славянских народов не был полностью решён, так как под властью Турции осталось множество территорий с нетурецким населением, также Австро-Венгрия оккупировала Боснию и Герцеговину.
С другой стороны, значительная часть балканской территории избавилась от турецкого гнёта, многие страны добились окончательной независимости, территория России была расширена. Впоследствии всё большее влияние на страны Балканского полуострова начнут приобретать Германия и Австро-Венгрия, и для России это станет существенным отрицательным фактом во внешней политике.
Границы балканских государств и России по итогам Берлинского конгресса
Но и это ещё не всё. Окончательным актом завершения русско-турецкой войны станет Константинопольский мирный договор между Россией и Турцией, подписанный 27 января 1879 года. Данный документ подписан российским послом, обладавшим чрезвычайными полномочиями, и оттоманским министром иностранных дел Александром Каратеодори-пашой, а также Али-пашой — министром, председательствующим в Государственном совете. Сам договор состоит из 12 статей.
Во многом документ связан с выплатой контрибуции за военные расходы в размере 802,5 млн франков. Также учитывается и компенсация убытков, связанных с военными действиями. Помимо этого, в договоре указаны действия, которые предпримут две стороны, касающиеся иноверцев, беженцев, партизан и так далее. Из статьи второй указанного источника следует, что стороны отныне обязывают себя вести дружественные и мирные отношения. Этим актом закончилась одна из народных и героических, но тем не менее печальных страниц истории Российского государства.
Итоги русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Ликбез
Какой была мода второй половины 1940‑х годов? Эпоха противоречива: с одной стороны, страна восстанавливается после войны и людям вроде бы не до красивых нарядов. С другой — когда, как не сейчас, свободно вздохнуть и вспомнить, что одежда может быть способом самовыражения: не только практичной, но и красивой. VATNIKSTAN рассказывает о модных тенденциях послевоенного периода, влиянии трофейного кино на массовую моду и стилягах.
Модные тенденции второй половины 1940‑х годов
После войны мода в СССР остаётся уделом «избранных», преимущественно женщин и горожан. Одежды не хватает, поэтому практичность и долговечность большинство людей ценят сильнее красоты.
Государство в этот период признаёт важность моды: она представляется партийцам одним из средств пропаганды и даже орудием борьбы в Холодной войне. Правительство хотело, чтобы в СССР шили современные наряды по собственным эскизам, а не копировали Запад. Для этого в 1944 году начал работу Московский дом моделей одежды. Под его руководством советская швейная промышленность должна была стать «синтезом лучшей мировой и отечественной практики».
Журнал Московского дома моделей
Пожалуй, главная тенденция массовой моды конца 1940‑х годов — подражание западным образам, которые советские граждане узнавали из кинематографа. Трофейные ленты показывали в кино без уточнения, в какой стране они сняты. Показу предшествовали титры наподобие таких:
«Этот фильм взят в качестве трофея после разгрома Советской Армией немецко-фашистских войск под Берлином в 1945 году».
Больше всего зрителей привлекали развлекательные, познавательные и музыкальные ленты: «Индийская гробница», «Охотники за каучуком», «Тоска», «Чио-Чио-сан», «Девушка моей мечты», а также биографии Рембрандта, Моцарта, Шиллера. Кино было не только вариантом времяпрепровождения, но и источником вдохновения. Так, советские модницы вдохновлялись образами немецких актрис, подражали их нарядам и причёскам.
Немецкая актриса Марика Рёкк в фильме «Девушка моей мечты» (1944)
Значение трофеев для моды упоминал и Эдуард Лимонов в книге «У нас была великая эпоха»:
«На барахолках страны приземлились и пошли по рукам платья, костюмы, пальто для всех полов и возрастов — „трофейное барахло“, вывезенное солдатами в вещевых мешках из покорённой Германии… Каталогом и гидом для путешествий по морю кожаных тирольских шорт, румынских, итальянских и венгерских военных пальто и детских берлинских костюмчиков служили американские фильмы… Глядя на голливудских девушек и суровых гангстеров в двубортных костюмах и шляпах, запоминала русская молодёжь модели одежды».
Одежду на заказ в этот период почти не шьют, для большинства это слишком дорого. Начинается массовый пошив готовой одежды, из многообразия которой предлагалось формировать собственный стиль.
Московский дом моделей одежды
Можно предположить, что в катастрофически трудные годы войны развитие моды в Советском Союзе остановилось. Однако это правда только отчасти. Возрождение отрасли ожидаемо стартовало в Москве. Уже в 1944‑м в столице начал работу Московский дом моделей одежды (МДМО).
Перед этим учреждением правительство ставило несколько задач: создание новых современных моделей, внедрение их в массовое швейное производство, а также контроль предприятий в сфере лёгкой промышленности. Если первые два направления давались учреждению относительно легко и вписывались в видение его руководителей, то для контроля у Дома моделей не было ни ресурсов, ни полномочий. Эти противоречия сохранятся на протяжении всех десятилетий работы МДМО.
Дом моделей создавали на базе ведущих столичных учреждений моды 1930‑х годов — художественного ателье на Кузнецком мосту и треста «Мосиндодежда».
Здание дома моделей на Кузнецком мосту
Сложилась двойственная ситуация: государство хотело развивать моду, но не имело для этого денег. У Дома моделей не было собственной машины, а за помещение на Кузнецком мосту пришлось побороться с военными учреждениями. Планировалось, что МДМО будет разрабатывать модели одежды для швейных фабрик, а те будут платить ему за новые выкройки. Учреждение должно было стать самоокупаемым и не требовать на свою деятельность денег из бюджета. На практике схема оказалась нерабочей, потому что швейные предприятия не хотели покупать новинки и шили по старым образцам 1920‑х и 1930‑х годов.
Источником дохода Дома моделей в годы войны стали заказы Главособторга. Работники МДМО не только разрабатывали эскизы новой одежды, но и сами шили её небольшими партиями. Хотя изначально такая задача перед ними не ставилась. В 1945–1947 годах МДМО перестроится на гражданскую одежду и снова будет производить её самостоятельно, а не только готовить выкройки.
Предполагалось, что после войны Дом моделей создаст концепцию «советской моды». Она должна была стать основой для планирования в лёгкой промышленности на годы вперёд. При этом МДМО настоятельно призывали «не брать иностранные журналы мод и копировать, а создавать своё». Мода рассматривалась как средство пропаганды и источник повышения культуры граждан. Так сформировался основной принцип советского моделирования нарядов — «нужно соединить мечту и фантазию художника с мастерством конструктора и современной техникой производства», как гласила формула искусствоведа-конструктора МДМО Наумовой.
Советскую моду, по мнению правительства, должен был отличать демократизм, массовость, «бессословность» и общедоступность. Таким образом она противопоставлялась «западной» моде, которая, по представлению партийцев, была «привилегированной» и «буржуазной». При этом не запрещалось заимствовать передовой мировой опыт. В общем, сплошные противоречия.
Для популяризации своей деятельности Дом моделей проводил выставки и показы мод, где представлял новые коллекции. Модные показы сопровождались рассказами искусствоведов, а посетители стационарных выставок могли заполнить анкету и поделиться мнением о представленной одежде. С 1951 года каждый посетитель мог получить консультацию для создания индивидуального стиля.
Дом моделей будет работать несколько десятилетий, а расцвет его деятельности придётся на 1960–1970‑е годы.
Как выглядели советские модницы
Женщины оставались основными заказчиками модной индустрии. Все, кто мог покупать новую одежду и избавиться от практичных мужеподобных нарядов, при первой же возможности делали это. Речь, конечно, о жительницах крупных городов, где уже работали дома мод — Москве, Ленинграде, Минске, Киеве, Риге, Львове.
Модница второй половины сороковых носила:
подкладные плечи;
расклешённые платья с узкой талией;
юбки и платья длиной чуть ниже колена;
блузки с рукавами-фонариками;
тирольские шляпы;
маленькие шляпки;
туфли на платформе или танкетке.
Набор не случаен — мы уже рассказали о трофейных кинолентах, героини которых блистали именно в таких нарядах. В женскую моду прочно вошли наплечники, которые делали силуэт похожим на песочные часы. Их пришивали не только к пальто, но и к блузкам, и платьям. Некоторые историки моды предполагают, что эта тенденция связана с желанием женщин выглядеть сильнее, так это или нет — судить не берёмся. Например, брюки почти не носили, хотя, разумеется, никаких запретов на них не было.
Другой обязательный атрибут модницы — маленькая шляпка: «таблетка» (круглая шляпка, сдвинутая на макушку) и «арбузная корка» (полумесяц от уха до уха). Преимущество таких шляпок в том, что большая часть волос остаётся открытой, а значит, можно продемонстрировать и причёску, и новый головной убор. Иронично, что такие шляпки называли «менингитками», хотя их любительницы утверждали, что они отлично оберегают голову от мороза.
Параллельно с немецким стилем в моду вошёл испано-латиноамериканский. Для советских женщин он выражался в юбках и платьях в горошек, беретах и тюрбанах. Последние трудно было найти в продаже, потому их роль исполняла сложенная полоской косынка, которую заматывали на макушке концами вверх.
Если одежду ещё можно было найти в магазинах, то обувь и чулки в послевоенные годы были в остром дефиците. Достать капроновые чулки считалось большой удачей. Впрочем, эта проблема была характерна не только нашей страны, а для всей послевоенной Европы. Зарубежные модницы решали проблему творчески — рисовали швы и пятки на ногах или красили кожу в цвет чулок. Делали ли так в СССР, точно неизвестно — найти фотографии или другие источники не удалось. Советские женщины заменяли чулки белыми носочками и носили с туфлями и босоножками.
Мужская мода
Мужская мода развивалась не так бурно, как женская. Большинство мужчин продолжали носить военную форму: не только из-за недостатка новых костюмов, но и из-за популярности образа военного-защитника в целом.
Популярны свободные широкие силуэты, двубортные пиджаки, длинные кожаные пальто и куртки на молнии — их называли «москвички» или «хулиганки». Во второй половине 1940‑х годов носят рубашки с мягким воротником, укороченные пиджаки, брюки-гольф и вязаные свитера. Галстуки широкие и короткие (в противоположность узким галстукам стиляг), узор в горошек или в полоску. Тона преимущественно тёмные, достать костюм светлого оттенка или в полоску считается роскошью. Из головных уборов — фетровые шляпы и кепки-восьмиклинки, прозванные в народе «лондонками».
Стиляги
У большинства сейчас слово «стиляги» прочно ассоциируется с одноимённым фильмом Валерия Тодоровского. В этой музыкальной истории яркие молодые ребята-стиляги противопоставлены скучным и серым комсомольцам. Противостояние в фильме показано гротескно, хотя и в реальности стилягам приходилось убегать от комсомольских активистов.
Общественное мнение нередко видело в стилягах тунеядцев, прохиндеев, хулиганов и, конечно, «подражателей западу». Пожалуй, это стремление выделиться, модно одеться на западный манер и вызывало больше всего недовольства. Внешний вид стиляг высмеивали в карикатурах и фельетонах:
Иностранцы! Иностранки!
Нет! От пяток до бровей
Это местные поганки
Доморощенный Бродвей.
«Бродвеем» на сленге стиляг именовалась правая сторона улицы Горького, одного из главных мест сбора стиляг в столице.
Внешний вид стиляг эволюционировал. В самом начале их облик действительно был почти карикатурным: яркие широкие штаны, мешковатые пиджаки, носки кричащих цветов и широкополые шляпы.
Из воспоминаний Дмитрия Беляева, автора фельетона про стиляг «Типы, уходящие в прошлое»:
«В дверях зала показался юноша. Он имел изумительно нелепый вид: спина куртки ярко-оранжевая, а рукава и полы зелёные; таких широченных штанов канареечно-горохового цвета я не видел даже в годы знаменитого клёша; ботинки на нем представляли собой хитроумную комбинацию из чёрного лака и красной замши. Юноша опёрся о косяк двери и каким-то на редкость развязным движением закинул правую ногу на левую. Обнаружились носки, которые слепили глаза, до того они были ярки…»
Ближе к 1950‑м годам образ «типичного стиляги» изменился. Стали носить узкие брюки-дудочки, более аккуратные пиджаки с широкими плечами, тонкие галстуки-селёдки, причёску «кок» и лаковые туфли на светлой каучуковой подошве. Девушкам стать «стилягой» было ещё проще — достаточно было ярко накраситься, завить волосы и надеть узкую юбку.
Чего хотели стиляги? Вопрос до сих пор остаётся дискуссионным. Пресса того времени и общественное мнение пытались представить их как лентяев и идейных врагов, которые стремятся подражать «буржуазному образу жизни». Их обвиняли в «низкопоклонстве перед западом» и в том, что они не разделяют коммунистические ценности. Историки видят причину появления такой субкультуры в активизации международных контактов СССР: дипломаты привозили одежду и музыку из зарубежных стран, поэтому их дети стремились вести другой образ жизни.
Можно предположить, что для молодёжи идейная сторона оставалась второстепенной. Стиляги вообще отличались нарочитой аполитичностью. Модная, непохожая на скучную школьную форму одежда, красивые танцы под заграничные ритмы и своя «тусовка» были способом самовыражения и дарили ощущение красивой жизни «как в кино».
Мода второй половины 1940‑х характеризуется противоречиями: стремление модно одеваться ограничивалось нехваткой денег, отсутствием товаров, а иногда и общественным мнением, как в случае со стилягами. Жители СССР в поиске новых образов нередко вдохновляются западным кинематографом. Правительство понимало значимость хорошей современной одежды и уже в 1944 году учредило Дом моделей, но нагрузило его дополнительными непосильными задачами — контролировать всю швейную промышленность. Дом моделей будет определять модные тенденции следующие несколько десятилетий.
Существуют всем известные эмигрантские сюжеты. Русская жизнь в Берлине и Париже 1920–1930‑х, русскоязычный Нью-Йорк и Брайтон-Бич 1970–1980‑х, межвоенные русские Харбин и Шанхай, странствия «ди-пи» беженцев в послевоенной Европе. Всё остальное довольно мало изучено и популяризировано. А ведь сколько интересных событий произошло за XX век в других местах, где непременно жили русские люди…
Конечно, про эти события можно прочитать сотни и тысячи западных книг, но они, разумеется, написаны не для нас и со своей колокольни, часто не менее идеологизированной, чем в СССР. Вот, скажем, одна из моих любимых тем — США эпохи максимальной мощи и благоденствия в середине века.
Двадцатилетие между победой во Второй мировой войне и реформами середины 1960‑х были благополучным временем, но что-то надорвалось тогда в американском обществе… Обложка журнала Time за 14 июля 1961 года под авторством нашего эмигранта Бориса Арцыбашева
Казалось, всё было прекрасно после мировой войны. Тишь, гладь, капитализм, христианство, «традиционализм» да благодать. А революционные 1960‑е, аки Октябрьская революция в России, явились из ниоткуда. Разумеется, истоки американских 1960‑х следует искать в предшествующей эпохе. Я склонен считать, что эта «революция» произошла из-за слишком быстрого роста общего благоденствия и последующего падения темпов роста. Бедность редко вынуждает на действия, а вот неудовлетворённый аппетит, пришедший во время еды, часто застилает разум и вызывает бездумные поступки.
Как же виделась Америка этих лет местным русским? Предоставляю слово писателю из второй волны эмиграции — Виктору Морту, после войны осевшему в Нью-Йорке. Его рассказ «Синий шевроле» из сборника «Хэппи энд (Невыдуманные рассказы)» (Вашингтон, 1969) посвящён драматической истории сербского эмигранта, которую тот поведал за стойкой бара. Рассказ сильный, и гремел на всю русскую Америку, коли задел струны душ многих эмигрантов, столкнувшихся со схожими проблемами.
Обратите особое внимание на бытовые вопросы. Послевоенный американский рабочий мог содержать семью из четырёх человек, имел возможность приобрести дом и даже свой собственный синий шевроле, и ещё отправить сына учиться в университет. Сегодня он не может себе такого позволить. Не может такое позволить даже средний американский управленец. Эта Америка уже закончилась. Возможно, навсегда.
«Не сомневайтесь, мы можем позволить себе Шевроле!». Реклама 1950‑х годов
Синий шевроле
Я знаю, что найдутся люди, которые осудят мой образ жизни, но я им доволен и всё тут… Люблю выпивать. Люблю, но знаю меру и никогда не пью в одиночку, так что в разряд алкоголиков меня записать нельзя. Однако, очень часто, но не ежедневно — прикладываюсь. Кончив работу, отправляюсь шляться. Честно говорю, что другого слова подобрать не могу. Я сажусь на первый попавшийся автобус или линию метро и еду. В самом неожиданном месте я выхожу и иду куда глаза глядят. Где-то пообедаю, где-то посижу, где-то поглазею на людей. Этими «предметами» можно любоваться всегда, настолько они разнообразны в своём однообразии. О. Генри, которого я крепко люблю и считаю настоящим писателем, знал людей и поэтому его короткие рассказы, как бриллианты: ярки, красивы и неожиданны, как сияние этого драгоценного камня.
Я тоже черпаю темы из встреч с людьми и за эти десять лет, что я живу в Америке и, в частности, в Нью-Йорке, я изучил язык настолько хорошо, что не только говорю, но и пишу. Меня печатают. А недавно я испытал настоящее удовольствие: в приёмной редакции «моего» журнала, где я сидел, критиковали и хвалили мой последний рассказ, не зная, что автор сидит тут же…
Интереснее всего бывает вечерами, когда я забираюсь к чёрту на кулички, захожу в таверну и наблюдаю. Бывают очень интересные встречи и исповеди. Слушаешь, пьёшь, разговариваешь и, придя домой, записываешь, иногда довольно сумбурно… А утром на работу. И если бы мои сослуживцы знали, что я вчера беседовал с бывшим убийцей или с отсидевшим 20 лет или, что ещё интересней, с человеком, которому грозит пожизненное заключение, но он не пойман, они очень удивились бы. К чему это? Может быть они и правы.
Если бы я имел близкого человека около себя или семью, то я был бы иным, но не судилось. Женщина, которая была мне дорога, как никто, отказалась уходить со мной из горящего Киева. Не хотела обрекать себя на лишения и скитания, как говорила она. Недостаточно любила, так сказал я, и ушёл с немцами. Сначала одиночество меня тяготило, а потом свыкся и даже полюбил его. Свободен, как птица. У меня даже есть план: бросить красавец Нью-Йорк и укатить в Сан-Франциско — город ветров, туманов и преступлений… Когда я достаточно выпью — мне море по колено. Ударят? Отвечу. Убьют? Туда и дорога. Не очень-то я цепляюсь за жизнь. Я никому не нужен и живу сам для себя. И поэтому я лезу в самые опасные места, где драки и поножовщина обычное явление. Судьба меня бережёт, иначе бы давно и раздели, и ограбили. Да и убили бы. А так — не трогают. Духом чуют, что я немного свой и немного из их мира. Генри ведь писал свои рассказы, сидя в тюрьме, может и я до этого достукаюсь. А что до уголовников и садистов, то они зачастую среди нас и в гостиной и в конторе предприятия.
В июне этого года я забрался раз в такую глушь, что сам не поверил тому, что существуют ещё такие места: бродяги и проститутки тут уже самого последнего разряда. И грязно, и скверно, и опасно. Это было «дно» похлеще горьковского. Я сел на «вертушку» у стойки и взял вина. Каждая уважающая себя таверна имеет гремящую «музыку», две-три машины для игры, лотерею на стойке и иногда телевизор. Он обычно стоит высоко на шкафу, так, что с любого стула и из любой кабинки посетители могут наблюдать убийства, геройства и любовные сцены. Так было и в данном случае: здоровые и весёлые ребята носились верхом по прериям и в свободное время сворачивали друг другу скулы… Замечательные истории из своей практики рассказывают иногда «бартендеры», но им верить надо с опаской. Очень часто они пересказывают прочитанное, а слушатель в это время пропустит ещё стакан…
Обложка сборника рассказов Виктора Морта
Тяжело дыша, на стульчик, рядом со мной, опустился человек в помятой грязной шляпе, небритый и, по-видимому, уже выпивший. Буфетчик понял его мимику и молча подал вина и пива. Эти комбинации обычны в тавернах дешёвого порядка: скорее захмелеешь. Жадно опустошив оба стакана, человек отвернулся от мерцающего экрана и закрыл глаза. Он подпёр голову обеими руками и замер. Когда же на экране замелькали полуголые девушки, сыщики, преступники и загремели выстрелы, мой сосед глубоко вздохнул и громко и грязно выругался по-сербски. Я с удивлением посмотрел на него и спросил тоже по-сербски:
— Братушка, откуда родом?
Серое, усталое лицо человека озарилось улыбкой.
— Земляк, говорит по-сербски? О, — радостно застонал он, — как хорошо, какая удача! — и он попросил ещё вина. Положив свою грязную, левую руку на мой рукав, как бы боясь, что я уйду, он торопливо заговорил:
— Вы наверное не знает, какое счастье услышать родной язык в таком месте! Как радостно. Вы серб? О, моя дорогая Сербия! И вот, видите, — грязная таверна Нью-Йорка. Как жизнь играет людьми.
Я заметил, что слёзы заблестели в его глазах. Даже если это и пьяные слёзы, то этот не врёт, наверное. И сразу пробудилось профессиональное чутьё журналиста.
— А как вы попали сюда? — спросил я. Он махнул рукой.
— Господи! Как? Да, как тысячи и десятки тысяч других, бежавших с родной земли. А вы разве не такой?
— Да, — согласился я, — такой…
— Ну, вот. А я ещё был у Драже Михайловича — святого человека, который любил свою Сербию, как иногда мать детей любить не может. Мы боролись рядом с ним и против немцев, и против Тито. И когда его предали и казнили, куда было нам деваться? Надо было бежать. Захватил свою Милену и пошел скитаться по лагерям, пока добрался до этой страны. Но не всех она делает счастливыми…
Мой интерес к собеседнику несколько угас. Неудачники, которые мне попадаются, обычно или клянут жизнь или ругают Америку. Они-то всегда правы, а другие виноваты. Кажется, этот пьянчужка был в одной из этих категорий. Тут я вспомнил:
— Да, а почему вы выругались?
— Проклятый телевизор! Он виновник всех моих несчастий.
Я насторожился.
— Да, да, не подумайте, что я вру, придумываю. С него началось. Разрешите ещё стаканчик? И мы пересядем отсюда, хотите?
Я согласился и, когда мы пересели за столик, я закурил свою трубку, а он потянулся к стакану. Впрочем, я заказал для обоих.
* * *
— Я, — начал он, — был счастливым мужем и отцом. Когда я женился, я думал, что буду сапожничать всю жизнь. Но через два года война ударила по нашей стране и всё пошло вверх дном. Что было, не надо рассказывать. Вы и сами знаете и читали. С женой и двумя детьми я добрался до этого города. Я, вольный сын сербского народа, очутился, как в клетке. Дома, дома, автомобили, тяжелый отравленный воздух и работа до одурения. За работу я взялся, как зверь. Мне надо было прокормить и одеть троих, не считая себя. Мне-то самому ничего не надо. Да, ещё квартирка в две комнатки в пятиэтажном доме. Было тяжело, но я не унывал. Я был спокоен за детей. Теперь — мне работать, ребятам учиться, а жене заботиться о всех. И я нажимал изо всех сил. Дети, когда мы приехали сюда, были: сын — десяти лет, и дочка Рада — восьми. По-английски все ни в зуб. Я на заводе занимался тяжестями — перевозил стальные болванки на вагонетках. Понимал работу без языка. Жена, что-нибудь купить съестное — с грехом пополам справлялась. А вот дети, эти мои золотые, приходили в слезах. Они ничего не понимают, а ученики смеются. Только наша горячая любовь, ласка и забота поддерживали их в этом тяжёлом испытании. Они знали, что после школы им есть кому пожаловаться, около кого отдохнуть и кто их поймет и успокоит… Извините, я ещё стаканчик, тяжело вспоминать, — он пошёл и вернулся держа в дрожащей руке два стакана. — Надо быть отцом или матерью для того, чтобы понять слёзы, горести и болезни детей. Кажется, руку бы отдал, чтобы облегчить страдания больного ребёнка, но ты бессилен и только мечешься в тоске по комнате. Да, так вот.
Он говорил, а я краем глаза смотрел на очередное убийство на экране телевизора, где молодой человек топил надоевшую ему девушку.
Телесюжет о растущем бунтарстве среди молодёжи США 1950‑х
— Мы знали, — продолжал мой собеседник, — что наступит перелом и дети одолеют эту премудрость, недоступную для нас, но надо только время. Первые год полтора им было очень тяжело. Я их гонял на улицу, приводил соседских ребят, чтобы они больше практиковались в разговоре, пускал их в гости к соседям, где они смотрели телевизор и приучались к языку. Нам самим было еще далеко до такой роскоши. Даже бельё Милена стирала внизу, так как у нас ещё не было своей стиральной машины, и не было холодильника. Мы были очень экономны и дрожали над каждым долларом. Жена как-то сказала, что она смогла бы устроиться на ночную смену в пекарню и нам было бы легче. Моя Милена на фабрике, ночью?! Господи! Но она уговорила меня и год, большой, тяжёлый год, мы работали оба, но потом я сказал: «Нет, так дальше нельзя!» Она осунулась, побледнела, стала нервной. Сколько она спала? Но за этот год мы купили всё, о чём мечтают все приехавшие в Америку: и стиральную, и холодильник, и приоделись. Дети уже говорили по-английски, не боясь насмешек, и даже иногда дома, забыв родное слово, заменяли его английским… Милена опять стала прежней. Чистота, порядок, наша вкусная еда вернулись на прежнее место. Забывшись, жена на кухне начинала петь наши родные, задушевные песни. Я и детвора затихали, слушая мать. Я закрывал глаза, и на меня веяло родными ветрами, пахло родной землёй. Как мы были счастливы! Вот, только то, что ребята ходили по чужим квартирам нам не нравилось… Хватит уже. И мы, на Рождество, решили с женой сделать им сюрприз: земляк, работавший на мебельном складе, устроил нам с большой скидкой — телевизор. И когда загорелись свечи на маленькой ёлке, стоявшей на столе, мы сняли простыню, закрывавшую стол, и вытащили из-под него аппарат. Знаете ли вы, что такое детская радость? Испытывали ли когда-нибудь то чувство гордости, которое переживают родители, зная, что они виновники этой радости? О, это незабываемое чувство! Да, и ради кого мы жили на свете? Наша родина, наша маленькая Сербия, была теперь для нас в этих двух существах, бегавших и шаливших в квартире. Здесь было всё! И в эти часы мы забывали, что за окнами шумел огромный, равнодушный город, с его грязью и преступлениями…
Жизнь шла. Рада хоть и была на два года младше Любомира, но усвоила многое раньше него. Носила на голове конский хвост, ходила в штанах и знала много песенок, передававшихся по радио. А сын? Сын был крепыш с горячим взором и широкой грудью. Он хорошо учился и был лучшим спортсменом школы. Мы уже с горечью заметили, что дети считали Америку для себя всем, а далекую родину знали только по нашим рассказам и были к ней равнодушны. Английский язык становился для них роднее и ближе. Что делать? Я стал заниматься с ними по субботам по-сербски. Учил читать и писать. Это для них было мукой, а для нас их безразличное отношение ко всему, что мы любили, было тяжело и отзывалось болью в сердце. Приходилось принуждать или вознаграждать: то дать денег на кино, а то закрыть «тиви» на целый вечер. Это было самое тяжёлое наказание. Были ссоры и слёзы. Мать становилась на их сторону, и я был один. Постепенно семья разделилась: то, что я считал нужным для детей, считалось принуждением. Страсть к телевизору становилась прямо пагубной. Придя из школы, оба могли целыми часами сидеть перед экраном; там же ели, там же готовили уроки. Когда я протестовал против этого, то поднимался крик, плач, и Милена уговаривала меня уступить, именно тогда, когда уступка была непоправимой ошибкой. Жена говорила, что дети занимаются хорошо, и лучше чтобы они сидели дома, чем бегали по чужим квартирам. Иногда я уступал и это был мир, купленный дорогой ценой. И ещё: я заметил, что дети наши стали другими. Я не говорю о внешности, нет, — это нормально. А вот, у них появилась какая-то самоуверенность, смелость в суждениях и они вступали в споры с матерью. Какая-то независимость сквозила в их поступках и словах. То, что я часто видел у американских детей. Меня они ещё боялись, а её ни во что не ставили. Она уступала, она мирилась с этим. Она же мать. Но я не мог этого переносить: мы их кормили, мы их одевали, недосыпали ночей, стараясь для них! Ведь это было так ясно, что вся наша жизнь с женой была единым служением детям. В праве мы были рассчитывать на благодарность, признательность, любовь и ласку?! Это уходило из нашего дома и отношения становились суше. Мы-то с Миленой не изменились (правда, постарели, устали). Мы только и жили интересами детей: расспрашивали о школе, о друзьях и подругах. Но ответы получали неполные и, я бы сказал, неискренние. Как будто в их жизни появилось что-то такое, что надо было скрывать от нас. Это огорчало, обижало и злило. За что? Раз, когда детей не было дома, а жена подметала пол, я заметил среди сора окурок. Окурок в доме, где никто не курит? Вы знаете сербскую кровь? После скандала и чуть ли не драки, я и жена произвели обыск в комнате детей. И у сына под матрацем оказалась пачка сигарет. Жена умоляла меня не быть зверем, но я уже не мог… Когда сын вернулся, я его избил так, как только бьют у нас на родине.
Документальное кино 1950‑х о проблемах инфантильного поведения американских старшеклассников
Мы уже не раз думали о том где и с кем встречаются наши дети? Ведь это улицы Нью-Йорка, а не тихого Загреба. Тут и не увидишь, и не узнаешь. Дети же должны побегать и получить свою долю развлечений. Кино, спортплощадка. А кто там? Не пойдёт же мать с ними? Они уже достаточно взрослые. В церковь же идут из-под палки. И долго, и скучно и почему нет скамеек, как у других? Так вот изменилась наша жизнь. Подружки у Рады были с намазанными губами и развязными манерами. Такой постепенно становилась и наша дочь. С кем поведёшься… Губ не мазала, потому что мать била по губам. А когда дети ложились спать, мы ещё долго шептались:
— Это, как болезнь — надо переболеть и пройдёт. Если бы все дети вырастали в Америке такими, как они есть сейчас, то не было бы этой сильной и богатой страны. Отшалятся и будут настоящими американцами.
— Да, но кто-то гибнет и кто-то становится преступником. Какая гарантия, что наши не попадут в эту категорию?
— Гарантия? Семья. Наш пример и наш родительский глаз не допустят до этого.
— Всё это так, но…
Вы когда-нибудь бывали в кино, когда там преобладает молодёжь, а особенно подростки? Я был один только раз. В зале и у кассы полиция. Ребята разговаривают полным голосом, то встают, то уходят, то приходят целыми табунами. Но не это важно. Как ведут они себя, сидя в креслах? Видели? Объятия и поцелуи получили полные права в наших кино. К особенно увлекающимся (в зале, к счастью, достаточно светло) подходит полицейский, извиняясь, что топчется по нашим ногам, и приводит безобразников в чувство. И так целый день до закрытия театра. А рядом с влюблёнными парочками сидит ещё более молодое поколение и учится… Страшно… Чья-то преступная рука ведёт умышленно молодые души к распаду и гибели. Сами американцы признают, что подобного у них никогда не было. И тут же в кино мои дети тоже. Они не могут этого не видеть и не принимать этого близко к сердцу. У них молодая кровь, да ещё сербская…
Я в тот вечер видел, как какой-то отец под улюлюканье подростков тащил свою дочь из зала и хлестал её по щекам. Много ли таких отцов в Америке? Милена содрогалась, а я знал, что так и нужно. Недаром вы русские, говорите, что «за битого двух небитых дают». Мы с женой спорили, обвиняя друг друга в заступничестве, в уступках, а потом усталые засыпали. Судьба детей — наша судьба. Мы требовали от них, чтобы они приводили в дом своих друзей, хоть посмотреть на них, что это за люди. Но это случалось редко. Дети стеснялись наших двух комнат, нашей бедной обстановки, а особенно нашего английского языка. Да и в присутствии родителей были они не особенно разговорчивы со своими приятелями.
Автор рассказа, писатель Виктор Морт
Мы были очень бережливы и всегда копили на «чёрный день». И этот день пришёл сразу и неожиданно… О, забыл самое важное: когда сыну стукнуло семнадцать лет, он с отличием кончил гимназию. Был парад и он в мантии и шапочке получил диплом и награду. Наши сердца были переполнены радостью и гордостью. Недаром мы бились, чтобы наши дети вышли в люди. Вот и первые результаты. И Милена уговорила меня (ох, как я боролся!) сделать самый приятный подарок сыну и всем нам — купить автомобиль. Что долго говорить — купили. Не новый конечно, но красивый и в хорошем состоянии — синий Шевроле. За неделю сын сдал экзамен на управление машиной и уже в церковь мы поехали как капиталисты. Смех: загребский сапожник едет в церковь на автомобиле! Дальше были мечты: уехать из этого города и купить свой дом. Мечты… Да, — он выпил ещё. — И однажды, возвратясь домой, я услышал разговор дочери с матерью.
— Все девочки одеты, как картинки, имеют квартиры, деньги, автомобили, как полагается людям. А мы кто? Весёлые нищие. Мы и пригласить к себе никого не можем в эту грязную яму. Вот и ходим мы с братом по людям, чтобы не видеть этого убожества.
— Да, как же у тебя язык поворачивается говорить подобное? Ты разве не видишь, как отец работает?
— Так иди и ты работать. Мы уже не маленькие, не пропадём. А так концы с концами еле сводим. Посмотри на телевизор, как люди живут. Другой ничего не делает, а всё есть.
— Преступник?
— Не знаю… И сами живут, и дети как сыр в масле. «Тиви» врать не будет: оно жизнь показывает. А мы тут, как оборванцы. Другие за эти годы в Америке всё, всё имеют.
«Чёрт возьми, — подумал я, — может быть она и права. Мы всё бережем и копим, а дети наши не имеют того, что имеет каждый американский ребёнок».
Но тон, которым девчонка разговаривала с матерью, взорвал меня. Мы ли не старались для них?! На мой окрик она вызывающе ответила:
— Не надо иметь детей, если не можете их обеспечить!
В ответ на это я хотел её ударить, но мать стала между нами, и я в первый раз в жизни ударил мою дорогую Милену. Тогда я кричал, что не надо становиться между отцом и ребёнком, что так ей и надо. А ночью плакал и просил прощения. О, вы не знаете моей жены: она же успокаивала меня и обвиняла себя, что слишком много поблажки даёт детям, вот они и платят за это неблагодарностью. О, моя Милена. Недаром мы с ней шли плечо к плечу…
И вот пришёл он, чёрный день: на элеваторе, перевозившем тяжести, дверью мне раздробило руку. Дошлые хозяева доказали, что это моя вина. Одним словом — вот она, кормилица — и он показал искромсанную кисть правой руки. — Я уже был не работник. Меня уволили, дав две тысячи долларов, чтобы не доводить дело до суда. Я бился и метался в поисках работы, после того как рука зажила, но это было не так просто. Кому нужен калека? После того мы ещё больше сократились в расходах. Мало ли, что может быть. А дети продолжали жить своими интересами. Но всё же мир не без добрых людей. Через американские благотворительные организации меня устроили в одном из парков косить траву машиной и убирать аллеи и лужайки. С мешком через плечо и палкой с гвоздём на конце я ходил по парку и накалывал на гвоздь кульки, бумажные стаканчики и всякую ерунду. Только одна Милена, не спрашивая, знала, что я переживаю…
Нью-Йорк 1960‑х с обложки журнала «The New Yorker», декабрь 1965 года
А в другие дни ездил на машине. Работа была не трудная, — сидишь и едешь, а она стрижет траву и собирает. Управлять ею очень легко. А работать приходилось во всякую погоду. Дождик, ветер… Ну и пропустишь иногда стаканчик-другой, чтобы согреться. Да и от обиды тоже. Прежде я и в рот не брал. Экономил. А теперь едешь или идёшь с сумой, как нищий и думаешь: «Вот и конец тебе, Душан (это моё имя), так на этой травке и сдохнешь». Правда, после завода с копотью, грязью, грохотом и вечным электрическим светом я попал в царство солнца, воздуха и зелени. Птицы, белки, голуби, вода — вот, что меня окружало. По аллеям ходят взрослые и дети, кормя зверей и птиц… А я еду себе и думаю: Господи, хоть бы детей людьми сделать, а там, что будет — то и будет… Великан с мускулами борца, бывший четник, соратник Драже Михайловича стрижёт траву и собирает бумажки. Неужели, так и кончится моя жизнь? А может сын станет инженером, а дочь врачом, а мы с Миленой счастливые и спокойные, будем нянчить их детей? Почему этого не может быть? Это же Америка. Страна, в которой и чистильщик сапог может быть президентом. Милена внушала мне эти мысли. Ведь только она и была рядом со мной. Дети были только в квартире… «Гёрл-френд», «бой-френд» — эти слова слышались у нас по телефону ежедневно. Нам-то он не нужен был. Кому звонить?..
Богу мы молились, как могли. Церковной службы не пропускали ни одной, но уже ездили автобусом, одни. Дети не хотели. Да, как видно не услышал Бог наших молитв. Надломилось что-то во мне. Треснула какая-то пружина. Иду на работу, иду с работы, как автомат. С детьми не спорю, с женой молчалив. Будь, что будет. Я теперь зарабатывал половину того, что на заводе, но твёрдо решил: пока дети с нами, жена не пойдёт на работу. А потом и тем более. Иначе они совсем от дома отобьются. Мать встретит, мать проводит. Да, что говорить — женская рука и материнское сердце в доме — великое дело. Мать всегда должна быть на месте. Деньги — дело второе. Но дети этого не понимали: им давай и давай всё. А всего-то и нет. Конечно, недовольство, ссоры, обиды. А я молчу. Я знаю, что если сорвусь, могу убить человека — ещё по Сербии знаю. Знает это и Милена и боится моего молчания. А дети уже чувствуют, что отец не тот. И я вижу, что ничего сделать с детьми не могу. Они идут своей дорогой, по которой идут тысячи им подобных. Язык английский для них уже родной и разговаривают они между собой только на нём. Обедаем мы в разное время: им всегда некогда, куда-то спешат, кого-то ждут, с кем-то условились. Пришёл, открыл холодильник, пожевал что-то и смотришь — уж нету. То сына, то дочери. Редко, редко мы ели вместе, а если и сидели вместе за столом, то той сердечности, той откровенности, которая была когда-то между нами, уже не было. А знаете, что такое семья в Сербии? Это одно неделимое целое, да! Да и видно было, что им тягостно сидеть с нами и молчать, а говорить уже не о чем. А в своей комнате говорят, не переставая. Дочь уже неоднократно говорила матери, что ей нужна отдельная комната. Да, она права, конечно. Девочке было шестнадцать лет. Уехать бы в провинцию, да я там работы не найду, а ребята, по-видимому, уже привязались к Нью-Йорку. Где выход? А раз…
Мой собеседник, сильно нервничая, опять пошёл к стойке и, выпив, даже не выпив, а проглотив там одним залпом стакан вина, вернулся обратно. Он, как я видел, был уже сильно под градусом.
— А раз сын не пришёл домой ночевать. Мы не легли спать, мы прислушивались: вот идёт по лестнице… Нет, мимо. Мы к Раде, может быть она что-нибудь знает: где он, с кем он? Но и та ничего ответить не может. Милена боится сказать, а знаю, что думает: наверное женщина у него, у неё и остался! Красивый он, рослый, румянец, кудри вьются, атлет. Многие на него заглядывались. Вот и соблазнила, какая-нибудь, польстившись на свежесть, на юность. А может быть несчастный случай? Но нам бы дали знать, да и по радио говорят, а дочь не отходила от приёмника. Нет, ничего. Утром, перед тем, как идти на работу, я стоял в нашей спальне и молился перед иконой, крестясь своей культяшкой. Рада сказала, что только что звонили по телефону и сказали, чтобы я никуда не уходил, так как к нам кто-то едет.
— Господи, что ещё?!
Через пять минут вошли двое, оба из полиции. И вот через чужого человека, мы узнали, что вчера вечером был налёт на винный магазин, который был закрыт. Двое взломали дверь, третий сидел в машине, за углом улицы. Человек говорил, Рада переводила, а Милена, бледная как стена, опускалась на колени.
— Мальчик мой, за что? — шептала она.
Но магазин был снабжён сигнализацией, и не успели налётчики заняться кассой, как были окружены и взяты. А в машине сидел наш сын Любомир… Вы хотите знать, что было с матерью? Она не плакала, а только ходила по квартире и что-то себе говорила. Это самый страшный вид молчаливого горя. Она поседела за этот день.
Твист. Художник Томас Бентон, 1964 год
Ребята на допросе сказали, что им нужны были деньги. Любомира выпустили под залог, а мы внесли все свои сбережения и ещё нам заняли добрые люди. Нас предупредили, что если он сбежит — залог пропал… Был суд. Как видно, Господь услышал на этот раз наши молитвы: на суде было доказано, что хотя он и участник ограбления, но не знал на что его повели. Так или иначе сына оправдали, а о настоящей правде мы не допытывались. Страшно было. Сын никогда с нами об этом не говорил, да и мы никогда не поднимали этого вопроса — слава Богу, что так обошлось.
Вот и стал я иногда попивать. В чём дело? Работаю, работаю и не могу стакана вина выпить? Не правда ли? И ни разу не упрекнула меня Милена за это — только отворачивалась от пьяного духа, да металась, как подстреленная птица, между двумя выросшими птенцами, которые, мучили её своею дерзостью и требованиями. Но, как видно, правду говорят: «Пришла беда — отворяй ворота». Не прошло и полгода, как судьба опять ушибла нас, но как…
Это был июль месяц прошлого года. Я по-прежнему работал в парке, жена занималась хозяйством, а дети своими делами, о которых родителям не знать, а только молиться, чтобы всё было хорошо. Сын уже был студентом, а дочь кончала школу. На лето он устраивался на работу и, сказать правду, учиться не хотел, а мечтал работать и уйти от нас. Дочь тоже не раз высказывала то же желание. Мать плакала и умоляла их не уходить. Так проходила наша жизнь. Как сейчас помню: был чудесный летний день. Было тепло, солнечно и даже мне было радостно глядеть на мир Божий. Ничего, — говорил я себе, — не падай духом, Душан, ты стал последним человеком, но дети твои будут настоящими людьми. Я со своей косилкой стоял на пригорке и поворачивал влево. Когда я дал газ, тормоз отказал, и я, сидя в железном седле, покатил вниз и уже остановиться не мог, а видел, что съезжаю на дорогу, по которой через парк ездят на автомобилях. И в тот момент, когда я ехал, из-за поворота показался автомобиль, полный кричавшей и певшей молодёжи. Я свернуть не мог, так как катился с наклона вниз, а они… Они, не знаю. Может и могли, но в канаву. Однако, их машина смаху ударила мою косилку, и меня выбросило на дорогу. Я только запомнил глаза полные ужаса и крики детей… Машина умчалась, а я очнулся в госпитале и там признали, попросту говоря, что у меня отбиты внутренности и лёгкое сотрясение мозга. Полиция допрашивала меня о том, что я помню. Я говорил, что машина была зелёная и «Форд», а свидетели, что — синяя и «Шевроле». Мог бы ли я узнать кого-либо из ехавших в машине? Нет, — отвечал я, — не мог бы. Знаете, после такого удара можно ошибиться и подвести человека… Так всё и осталось. В госпиталь ко мне приходил какой-то школьник, оставлял мне деньги и говорил, что всё будет «окей». Он объяснял, что видел этот случай и жалеет, что не может мне больше ничем помочь…
Три флага. Художник Джаспер Джонс, 1958 год
И вдруг Душан заплакал. Плач этот был плачем трезвого, глубоко оскорблённого, человека, плачем отчаяния и безнадёжности. Я молчал, даже не стараясь его успокоить. Вытерев глаза грязным огрызком своей руки, он продолжал:
— Извините меня за эти слезы. Знаете, до сих пор не заживает эта рана, — и он ткнул себя в грудь. — Я потерял и эту работу и стал таким инвалидом, что мне определили пенсию, которая для двух слишком мала, а для одного, чтобы жить достаточна.
— Как же вы пьёте, если у вас семья?
— Семья? — пьяный криво усмехнулся. — Была, да вся сплыла. После моего выздоровления и окончательного определения моей инвалидности, я совсем сдал. Работы не искал, так как не мог поднять даже чемодана — из-за болей. А вот пить могу. Я начал, а потом и остановиться трудно. Меня в этом районе все таверны знают.
— А где же жена и дети?
— Я ушёл от них. Исчез, как утонул. Дать, ничего не могу, а объедать… Сын увидел, что дело плохо, бросил учиться и устроился на работу, и мать живёт с ним том же городе.
— А дочь ваша?
В это время «бартендер» подошёл к нам и сказал, что таверна закрывается и пора по домам. Мы вышли. Моросил дождь, было мокро и неприятно. Мой собеседник поднял воротник своего убогого пиджака. Стоя у фонаря, он сказал:
— Дочь? Я бы не рассказал вам этой истории, если бы не ваш сербский язык. Знаете что, земляк? Всё может быть в жизни человека, всё… Но самое страшное, что их автомобиль не остановился и мне не помогли, те кто меня сбил. Понимаете — должны были… Но, как видно — не судьба.
Я смотрел на лицо Душана, как по нему текли слёзы… А может быть это были капли дождя — не знаю.
Втянув голову в плечи, он ушёл, пошатываясь, и растворился в мокром тумане. Больше я его не встречал никогда…
Преосвященный Лазарь, Епископ Тамбовский и Моршанский, с о. Виктором Потаповым, настоятелем Свято-Иоанно-Предтеченского собора в Вашингтоне
VATNIKSTAN продолжает знакомить с интересными публикациями из периодической печати прошлого, связанными с Русским зарубежьем и историей церкви. На этот раз предлагаем прочесть найденную Андреем Диченко в журнале «Америка» за 1991 год статью — очерк Роберта Л. Тейлора, повествующий об истории и особенностях церковного устройства православия в США. Статья дополнена врезками из того же номера.
Русская Православная Церковь пришла в Америку с запада, с прибытием миссионеров, приехавших в 1790‑х годах просвещать коренных жителей Аляски. Позже она прибыла с востока с потоками иммигрантов из Европы и России, нахлынувших в Соединенные Штаты в течение второй половины XIX века и первой половине XX века.
История Православной Церкви в Америке была сложной и иногда даже бурной. В середине XVI века Россия стала продвигаться на восток через Сибирь. К 1640 году, всего лишь через 60 лет после похода Ермака за Урал, русские землепроходцы достигли Охотского моря. Вскоре последовало заселение новых краев русскими поселенцами и организация административного управления. В 1741 году, следуя указу из Санкт-Петербурга, Витус Беринг и Алексей Чириков отплыли на двух кораблях в Тихий океан. Они вернулись с известием о новой земле, называемой Аляска. Кроме того, Беринг привез несколько шкурок калана, или морской выдры, которые вскоре стали считаться самым ценным мехом.
Началось движение в Америку через Алеутские острова. Однако русские охотники обнаружили, что им нужна помощь местных алеутов и индейцев, умевших из своих каяков вылавливать быстрых и ловких каланов. Живя с алеутами, русские начали обращать их в православную веру. Один промышленник, по имени Григорий Иванович Шелихов, прибыл на остров Кадьяк в 1784 году и прожил там два года, в течение которых он, будучи мирянином, крестил 40 человек в православную веру.
Преподобный Герман, один из первых миссионеров Аляски, проживший там с 1794 года до своей смерти в 1837 году.
Вернувшись в Россию, Шелихов переговорил с церковными и гражданскими властями о возможности направить миссионеров в Русскую Америку. В 1793 году Императрица Екатерина II предложила Митрополиту Петербургскому и Ладожскому Гавриилу найти желающих миссионеров. В декабре 1783 года восемь монахов Валаамского монастыря отправились из Петербурга на восток в Америку. Их долгое путешествие через весь континент закончилось коротким плаванием на корабле к острову Кадьяку. Они прибыли туда в сентябре 1794 года, пробыв в пути почти 300 дней и покрыв расстояние около 12 000 километров.
Через два месяца они основали на острове церковь Воскресения Христова и приступили к постройке храма. Оконченный в 1796 году, он стал первым православным храмом в Америке. Самым известным из валаамских монахов был старец Герман, который остался в Америке до самой смерти в 1837 году. В 1970 году он был канонизирован как первый православный святой в Америке.
Русские стали продвигаться вдоль побережья на юг и основали поселение Крепость Росс (Форт-Росс) примерно в 130 км к северу от Сан-Франциско. В 1812 году там была построена часовня в честь Св. Елены. Произведенный в 1819 году подсчет населения Русской Америки от Аляски до Калифорнии установил, что там проживали 391 русский, 244 креола (детей русских отцов и туземных матерей) и 8385 туземцев. Другой ранний миссионер, священник Иоанн Вениаминов, прибыл на остров Уналашка в 1824 году. В течение первого года он устроил там церковь, школу и метеорологическую станцию. Он своими руками выстроил церковь и дом для себя, попутно обучая алеутов плотницкому, столярному, кузнечному делу, обжиганию и кладке кирпича. Он быстро овладел наречием живших на острове алеутов, изобрел для него азбуку, составил грамматику и словарь, написал букварь для употребления в своей школе и перевел на алеутский язык русский православный катехизис, а также литургию и часть Священного Писания.
Храм Воскресения Господня на острове Уналашка.
Отец Иоанн Вениаминов покинул Уналашку в конце 1834 года и переехал в городок Новоархангельск (позже названный Ситкой), где он провел следующие четыре года. Он снова занялся изучением языка местных жителей — индейцев тлинкитов и вскоре открыл школу. Со временем он принял монашеское имя Иннокентия и стал Епископом Камчатским и Курильско-Алеутским. Впоследствии он был возведен в сан архиепископа, а затем стал Митрополитом Московским и Коломенским.
Русские православные миссионеры широко распространили свою веру на новой территории. В 1860 году государственный ревизор насчитал 12 000 туземцев, состоявших членами Православной Церкви на Аляске. Они проживали в 43 населенных пунктах, имевших 35 часовен, девять церквей (две в Ситке), 17 школ и несколько приютов для сирот.
В 1867 году Россия продала Аляску правительству Соединенных Штатов за 7 200 000 долларов. Сообразуясь с новым положением, Синод Русской Православной Церкви создал Аляскинско-Алеутскую епархию, которой вверялось попечение о всех членах Церкви в Америке.
Святитель Иннокентий, изучавший в середине XIX века языки коренного населения Аляски и ставший впоследствии Митрополитом Московским.
В 1872 году Епископ Иоанн Митропольский перенес свою кафедру из Ситки в Сан-Франциско. В то время Калифорния, население которой все время увеличивалось, бурно развивалась, а Аляска, где морская выдра была почти истреблена, переживала упадок. Между тем, православные приходы стали возникать в разных городах Америки: Портленде (Орегон), Гальвестоне (Техас), Новом Орлеане (Луизиана), Чикаго и Нью-Йорке. Эти приходы обращались к Аляскинско-Алеутской епархии за духовным и административным руководством. Многие из этих приходов состояли из лиц разных национальностей, которых связывала общая вера. Церковь в Сан-Франциско называлась Греко-русско-славянская православная церковь; приход в Портленде состоял главным образом из греков и сирийцев; церковь в Гальвестоне обслуживала греков, сирийцев, сербов и русских. Свято-Троицкая греко-русская церковь в Нью-Йорке отмечала американские, греческие и русские праздники.
В конце 1870‑х годов в Америку стало прибывать много эмигрантов из Карпатской области Австро-Венгрии. Поскольку эта область раньше была частью России, предки большинства этих людей были православными. Однако, когда эти земли отошли к Австро-Венгрии, стране католической, жители подверглись насильственному присоединению к Католической Церкви и стали называться униатами. Им все же было разрешено сохранить некоторые элементы прежней веры, включая православное богослужение и женатое духовенство, что в Католической Церкви не допускается.
Некоторые из этих иммигрантов поселились в Нью-Йорке и других портовых городах, но многие отправились в Пенсильванию, находя себе работу в угольных шахтах и на сталелитейных заводах. На родине церковь всегда была центром жизни этих людей, но сейчас у них не было священников. Они попробовали посещать польские и словацкие католические церкви, где богослужение шло по-латыни, но такая альтернатива их не удовлетворяла. Они хотели иметь собственные церкви, чтобы иметь возможность молиться Богу так, как они привыкли, и чтобы чувствовать почву под ногами в этой новой и чуждой для них стране.
В 1884 году несколько униатских шахтеров из Шенандоа, Пенсильвания, обратились к Митрополиту Галиции с просьбой прислать им священника. Когда отец Иоанн Воланский прибыл в декабре того же года, униатская община встретила его с энтузиазмом. Но преобладающее католическое население отнеслось к нему с открытой враждебностью, не желая или будучи не в состоянии принять женатого священника.
О. Воланский отправился в Филадельфию представиться католическому архиепископу, но тот отказался его принять, сказав, что священник не может быть женатым и оставаться католиком. Затем епархия разослала сообщение всем своим приходам, что о. Воланский должен считаться отлученным от Церкви. Католическая иерархия даже зашла так далеко, что официально просила Рим запретить униатским священникам приезжать в Америку, что, однако, не было исполнено. О. Воланский решил начать постройку храма в Шенандоа, не имея на это благословения от духовных властей. Его примеру последовали и другие униатские священники, приехавшие после него в Пенсильванию, Нью-Джерси и Миннесоту.
В 1889 году в Миннеаполис (Миннесота) прибыл словацкий священник-униат по имени о. Алексей Тот. Ему удалось получить аудиенцию у католического духовного начальства, но архиепископ гневно отказался разрешить вдовцу о. Тоту служить в Миннеаполисе. «Тогда я принял решение, — говорит о. Тот, вспоминая об этих событиях, — сделать то, что я давно уже вынашивал в своем сердце, чего жаждала моя душа: стать православным».
В марте 1891 года о. Тот со своим приходом, насчитывающим около 360 иммигрантов, был формально принят епископом Сан-Францисским в русскую православную Аляскинско-Алеутскую епархию. Синод Русской Православной Церкви одобрил этот шаг в июле 1892 года. В скором времени многие другие униатские священники и приходы последовали примеру о. Тота. Впоследствии свыше 90 000 униатов в Америке воссоединились с Православной Церковью.
Пока происходило это воссоединение, другие приходы раскалывались по национальной и этнической линии. В 1890‑х годах в Сан-Франциско прибыло большое число греческих иммигрантов. Вскоре они образовали в местном приходе особое объединение греков, а после 1900 года вышли из прихода и основали свой собственный. В 1905 году в епархии была учреждена отдельная сербская миссия, а в 1908 году — отдельная миссия для албанцев. В течение всех этих лет американское церковное руководство относилось к национальным различиям с пониманием. В своем отчете в Москву в 1905 году Архиепископ Тихон (будущий Патриарх Московский и Всея Руси) писал, что паства Северо-Американской епархии «состоит из верующих, принадлежащих не только к разным национальностям, но даже к разным поместным Православным Церквам, которые, будучи единой веры, имеют свои особенности , канонического порядка, богослужения и приходской жизни. Эти особенности им дороги и вполне приемлемы с общеправославной точки зрения. Поэтому мы не считаем себя вправе вмешиваться в национальный характер поместных церквей в этой стране, а наоборот, стараемся сохранять его, давая каждой церкви возможность непосредственно управляться духовным возглавлением той же национальности». Однако некоторые члены Церкви не были удовлетворены этими стараниями. В 1913 году с десяток сербских приходов провели конвенцию, на которой постановили просить о выходе из юрисдикции русского православного епископа и поступить в ведение Сербской Православной Церкви. Начало Первой мировой войны временно отложило это дело, но неспокойное настроение нерусских этнических групп стало очевидно.
Святитель Тихон, возглавлявший Аляскинско-Алеутскую епархию (1898−1907) и затем ставший Патриархом Московским и Всея Руси (1917−1925).
В начале XX века в жизни Церкви произошло несколько важных событий. В 1900 году в соответствии с новым положением вещей было изменено название епархии. Она стала Алеутской и Северо-Американской епархией, а епархиальное управление стало уже не Аляскинским, а Североамериканским. Началась постройка двух соборов — Свято-Николаевского в Нью-Йорке, законченного в 1902 году, и Свято-Троицкого в Чикаго, законченного в 1903 году. Было установлено два викариата: один для Аляски в 1903 году, а другой для Бруклина в 1904 году с назначением окормлять сирийские приходы. Кафедра самой епархии была перенесена в 1905 году из Сан-Франциско в Нью-Йорк, а в 1907 году церковный Собор постановил, что Церковь в Америке будет называться «Русской Православной Греко-Кафолической», обнимая все национальности и языки.
С каждым годом возрастали трудности управления громадной, распростершейся на целый континент епархией, включавшей много национальностей и ответственной перед находящимся в далекой России Синодом. В своем отчете Синоду в 1916 году Архиепископ Евдоким (Архиепископ Тихон был отозван в Россию) повторил рекомендацию своего предшественника о даровании Русской Православной Церкви в Америке большей автономии. Кроме того, нужны были деньги. Американская епархия просила у Матери-Церкви 1 000 000 долларов, Синод ассигновал лишь 550 000.
Вскоре последовал еще более крупный кризис: в 1917 году в России произошла революция. Непосредственными результатами этого кризиса были политический раскол, поскольку некоторые священники в Америке воспользовались случаем, чтобы восстать против церковной иерархии, и экономический хаос, так как всякая поддержка из России для Церкви в Америке была прервана. Американские приходы поняли, что им придется самим себя содержать, что оказалось непомерно тяжелой задачей во время последовавших экономических затруднений во время Великой депрессии 30‑х годов.
Ввиду того что положение ухудшалось и связь с церковной администрацией в Москве становилась затруднительной и даже невозможной, в марте 1924 года в Детройте собрался Собор церковных руководителей в Америке. Они приняли решение объявить русскую православную епархию в Америке «временно самоуправляющейся Церковью, называемой Американской Митрополией и руководимой своим выбранным главой архиепископом совместно с Собором епископов… и периодическими Соборами всей Американской Церкви». Отчуждению между Москвой и Америкой суждено было продлиться многие годы.
Между тем на Юге России, находившемся в то время в руках Белой армии, собралось свыше 30 православных епископов. Также не имея связи с Синодом в Москве, они организовали Высшее Церковное Управление, возглавленное Митрополитом Киевским и Галицким Антонием Храповицким. В ноябре 1920 года, с падением Юга России, они эвакуировались в Константинополь с 200-тысячной паствой. В 1921 году по приглашению сербского Патриарха Димитрия они переехали в Югославию, где в Сремских Карловцах состоялся первый Собор епископов Русской Православной Церкви Заграницей. Отчасти в результате последовавшего за русской революцией беспорядка единство православных Церквей в Америке стало все больше разрушаться. В течение 20–30‑х годов Константинопольская, Антиохийская, Сербская, Болгарская, Румынская и Албанская Православные Церкви установили «юрисдикции» для паствы своей национальности в Америке. В 1922 году греки отошли окончательно и основали собственную епархию — Греческую Православную Архиепископию Северной и Южной Америки.
За ними последовали сербы, албанцы, карпатороссы, украинцы, болгары и румыны. Эти епархии существуют и по сей день. Однако в статье, напечатанной в 1927 году в «Православном Кафолическом Вестнике», Архиепископ Евфимий Бруклинский указал путь к единению, которого он надеялся достигнуть в будущем: «Сегодня более половины православных в Америке — дети православных иммигрантов, выросшие и воспитанные в Америке. Эти молодые люди и их дети будут завтрашними православными Америки. Они мало знают и еще меньше интересуются расовыми и национальными предрассудками и юрисдикционными спорами Европы. Такие вещи чужды и непонятны им с их американским воспитанием и интересами. Всякая Церковь, притязающая на их принадлежность к ней и преданность на основе языка, национальности или расовых предрассудков их дедов, не будет иметь для них никакого значения. Они вправе требовать, чтобы Церковь в первую очередь интересовалась их собственным положением и проблемами в Америке, а не политикой на Балканах, в Греции, России или Сирии».
Отношения между Русской Православной Церковью Заграницей и Американской Митрополией всегда были сложными. Зарубежная Церковь не признала объявленной в 1924 году декларации об автономии Американской Церкви, и в 1935 году единство ее с Зарубежной Церковью было восстановлено. Однако в 1946 году Американская Митрополия снова отошла от Зарубежной Церкви, признав духовное возглавление Московской Патриархии. События, приведшие к разрыву, начались в 1943 году, когда оставшейся в Советском Союзе русской православной иерархией был избран в Москве новый Патриарх — Митрополит Сергий. После него в 1945 году Патриархом был избран Митрополит Алексий. В том году новая Московская Патриархия обратилась к Зарубежной Церкви с призывом воссоединиться с ней. Собор епископов Русской Православной Церкви Заграницей ответил, что «повинуясь велениям своей пастырской совести, мы не находим для себя нравственно возможным пойти навстречу этим призывам до тех пор, пока высшая церковная власть в России находится в противоестественном союзе с безбожной властью и пока вся Русская Церковь лишена присущей ей по ее божественной природе истинной свободы». Собор отказался иметь какое-либо каноническое, молитвенное и даже бытовое общение с Москвой.
Американская Митрополия, напротив, приветствовала восстановление Московской Патриархии. Надеясь, что наконец станет возможным возобновление отношений с Матерью-Церковью, Митрополия послала в Москву делегацию для участия в церковном Соборе в 1946 году. Делегаты, однако, не были допущены; вместо этого им был выдан документ за подписью Патриарха, в котором было два требования: воссоединение без какой-либо автономии для Американской Митрополии и заявление о том, что члены Православной Церкви в Америке воздержатся от всякой политической деятельности против Советского Союза. По этим требованиям не было достигнуто никакого соглашения, но разрыв с Зарубежной Церковью продолжался.
Тем временем Зарубежная Церковь перевела свой Синод из Югославии в Мюнхен. В 1950 году Синод переехал в Нью-Йорк, где он находится по сей день. Эта ветвь Русской Православной Церкви стала набирать силу после окончания Второй мировой войны, по мере того как прибывали тысячи русских людей, предпочитавших оставаться в юрисдикции Зарубежной Церкви. У этой Церкви в то время по всему миру было 15 епархий, возглавляемых 24 епископами, 500 приходов и десять мужских и женских монастырей.
Одновременно стали предприниматься шаги к установлению кооперации между другими православными епархиями в Соединенных Штатах.
Преосвященный Лазарь, Епископ Тамбовский и Моршанский, с о. Виктором Потаповым, настоятелем Свято-Иоанно-Предтеченского собора в Вашингтоне.
В 1960 году была основана Постоянная конференция канонических православных епископов в Америке, и 12 епископов, представлявших десять православных юрисдикций, приняли решение обсудить «общие проблемы, координацию усилий в делах, касающихся общих интересов, и укрепление единства, являющегося сущностью православия». Одним из их решений было создать объединенное представительство при Национальном Совете Христианских Церквей в США и других экуменических учреждениях. Митрополия продолжала мечтать об автокефалии, или полном самоуправлении, как о лучшем определении ее статуса. Но для этого нужно было выработать какое-то соглашение с Церковью в России. В марте 1963 года Архиепископ Никодим, глава посетившей Соединенные Штаты делегации Московской Патриархии, встретился с главой Церкви в Америке Митрополитом Леонтием. Никаких конкретных обсуждений не было, но все присутствовавшие ощутили общее желание разрешить разногласия.
Серьезные переговоры начались в 1968 году, и в марте 1970 года было достигнуто окончательное соглашение. В апреле того же года Патриарх Московский и Всея Руси Алексий даровал самоуправление и основал Святую Автокефальную Православную Церковь в Америке, равную по достоинству всем остальным Православным Церквам в мире. Собор епископов новой Церкви должен был состоять из Митрополита Всея Америки и Канады и епископов восьми епархий этой Церкви. Этот акт усилил разрыв между Американской Митрополией и Зарубежной Церковью. Иерархия Зарубежной Церкви считала, что автокефалия, дарованная Московской Патриархией, состоящей в подчинении у безбожной власти, совершенно неприемлема. Некоторые из русских православных в Америке были того же мнения, и целый ряд приходов отверг новую Церковь и присоединился к Зарубежной Церкви. Совсем недавно, в потоке событий, свидетельствующих о новом духе гласности в Советском Союзе, несколько находящихся там приходов покинули Московскую Патриархию и вошли в юрисдикцию Русской Церкви Заграницей. Первым предпринявшим такой шаг был приход Св. Царей Константина и Елены в Суздале, который перешел в апреле прошлого года; в течение лета за ними последовало еще несколько приходов, а некоторые другие уже подали прошение о принятии их.
Остается под вопросом, какие из ветвей Церкви учреждены законно, а какие нет. Московская Патриархия утверждает, что Зарубежная Церковь не имеет «канонической основы, без которой немыслима ни одна христианская православная Церковь». Зарубежная Церковь считает, что современная Московская Патриархия не является «истинной преемницей» Русской Православной Церкви и, став «все более и более подвластной влиянию атеистического и антихристианского правительства, перестала быть голосом Русской Православной Церкви». Таким образом, утверждает Зарубежная Церковь, дарование автокефалии Американской Митрополии в 1970 году не имело законного основания.
Его Блаженство, Блаженнейший Феодосий, Архиепископ Вашингтонский, Митрополит Всея Америки и Канады, Первоиерарх Православной Церкви в Америке с 1977 года.
На сегодняшний день Православная Церковь в Америке насчитывает около 1 млн. членов в 500 приходах. Она активно участвует в национальном и мировом экуменическом движении, и даже один из ее протоиереев, о. Леонид Кишковский, является в данное время президентом Национального Совета Церквей в Америке Русская Православная Церковь Заграницей насчитывает около 100 000 членов в 120 приходах в Соединенных Штатах. Она считает своей миссией быть «свободным голосом Русской Церкви до тех пор, пока Богу будет угодно освободить Русскую Церковь на родине и смогут состояться свободные и каноничные выборы Патриарха».
Сойдутся ли когда-либо эти две ветви Церкви?
Православная Церковь в Америке говорит, что «необходимо помнить, что Американская Церковь имеет важную миссию служить делу православного единения в Америке. Таким образом, мы должны быть внимательны к опыту и жизни других православных, которых мы призываем к единению с собой, и должны работать совместно с ними на благо нашего общего Православия». Епископы Русской Православной Церкви Заграницей говорят, что они «стараются сохранить Православие во всей его чистоте, и поэтому не терпят никакого модернизма в своей Церкви и отказываются участвовать в так называемом экуменическом движении». Дьякон Андрей Филлипс пишет в выпуске «Православной Жизни» за май-июнь 1990 года: «Сегодня через ересь экуменизма совершается нападение на единство Церкви. Экуменизм фактически является идеологией Антицеркви, чей глава — Антихрист… Модернизм есть фактически новая вспышка иконоборчества, чьей целью является разрушение иконографического и священного уклада Церкви». Какое-либо соглашение в недалеком будущем представляется маловероятным.
Православный священник возглавляет национальный совет церквей
Протоиерей Леонид Кишковский — первый представитель православной веры, избранный президентом Национального Совета Христианских Церквей в США. Совет Церквей, основанный в 1950 году, является главной экуменической организацией в стране.
В Совет входят 32 протестантские, православные и англиканские Церкви, насчитывающие в общей сложности 42 миллиона христиан.
Кроме поста президента Совета, о. Леонид Кишковский продолжает занимать разные должности в Православной Церкви в Америке. Он является секретарем отдела экуменических и внешних сношений этой Церкви, а также редактором ее ежемесячной газеты «Православная Церковь», выходящей на английском языке. Кроме того, он еще и настоятель церкви Казанской иконы Божией Матери в Си-Клиффе, Нью-Йорк.
Леонид Кишковский.
Отец Леонид Кишковский родился в 1943 году от русских родителей в оккупированной немцами Варшаве. В 1944 году семья Кишковских бежала в западную часть Германии, а в 1951 году они с помощью Церкви поселились в Лос-Анджелесе. Леонид Кишковский сперва посещал Университет Южной Калифорнии, думая поступить на американскую дипломатическую службу, но затем решил пойти по стопам своего деда со стороны отца и принять священство.
Православные монастыри и семинарии
Русская Православная Церковь Заграницей и православная Церковь в Америке имеют свои семинарии и мужские и женские монастыри, разбросанные по всей стране.
Православная Церковь в Америке имеет три семинарии, насчитывающие около 180 студентов. Свято-Владимирская богословская семинария в Крествуде, Нью-Йорк, была основана в 1938 году и сегодня предлагает курсы, ведущие к дипломам магистра и доктора богословия.
Свято-Тихоновская богословская семинария в Саут-Канаане, Пенсильвания, основанная в 1937 году, выдает дипломы бакалавра и магистра богословия. Свято-Германовская богословская семинария на острове Кадьяк на Аляске была открыта в 1973 году как пастырское училище. В 1977 году она стала семинарией и теперь выдает свидетельства о прохождении богословских наук и дипломы бакалавра богословия.
Православная Церковь в Америке также имеет шесть монашеских общин, подчиненных непосредственно Первоиерарху: Новый Валаам на Еловом острове на Аляске; Успенский монастырь в Калистоге, Калифорния; Новоскитский монастырь и Знаменский женский монастырь в Кембридже, Нью-Йорк; общину Жен Мироносиц в Отего, Нью-Йорк; и Свято-Тихоновский монастырь в Саут-Канаане, Пенсильвания. Еще восемь монашеских общин находятся в ведении епархиальных архиереев в разных штатах.
Храм Св. Троицы в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле, штат Нью-Йорк.
Русской Православной Церкви Заграницей принадлежит Свято-Троицкая духовная семинария, основанная в 1948 году при Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле, в штате Нью-Йорк. Семинария предлагает пятилетний курс богословских наук для подготовки молодых людей к принятию священства и служению в Русской Православной Церкви. Семинария выдает дипломы бакалавра богословия. Число студентов колеблется от тридцати до пятидесяти.
Девять мужских и женских монастырей также принадлежат к Русской Православной Церкви Заграницей. Пять мужских монастырей включают: Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилле, Нью-Йорк; Успенский скит в Буэна-Виста, Колорадо; Крестовоздвиженскую пустынь в Хаус-Спрингс, Миссури; Новую Коренную пустынь в Магопаке, Нью-Йорк; и монастырь Св. Марка в Нью-Йорке. Кроме того, есть четыре женских монастыря: Богородице-Владимирский монастырь в Сан-Франциско, Калифорния; монастырь Новое Дивеево в Спринг-Валли, Нью-Йорк; монастырь Рождества Пресвятой Богородицы в Хаус-Спрингс, Миссури; и Свято-Апостольский монастырь в Буэна-Виста, Колорадо.
Публикация приводится по источнику: журнал «Америка», 1991, № 3.
