Карье­ра пер­во­го пре­зи­ден­та Рос­сии Бори­са Ель­ци­на нача­лась в Сверд­лов­ске — почти 10 лет он был пер­вым сек­ре­та­рём Сверд­лов­ско­го обко­ма КПСС, то есть фак­ти­че­ски руко­во­ди­те­лем обла­сти. В Сверд­лов­ске ему уда­лось решить мно­го про­блем: улуч­шить снаб­же­ние горо­да про­дук­та­ми пита­ния, отме­нить тало­ны на моло­ко, уско­рить стро­и­тель­ство новых пти­це­фаб­рик и ферм. Одна­ко это­го было недо­ста­точ­но для амби­ци­оз­но­го поли­ти­ка. Заслу­ги не оста­лись неза­ме­чен­ны­ми, и в 1985 году 54-лет­не­го Ель­ци­на пере­во­дят в Моск­ву. Каким же обра­зом про­вин­ци­аль­ный пар­тий­ный дея­тель за несколь­ко лет пре­вра­тил­ся в поли­ти­ка обще­рос­сий­ско­го масштаба?

Первая должность Ельцина в Москве

Ель­цин, ещё рабо­тая пер­вым сек­ре­та­рём Сверд­лов­ско­го обко­ма пар­тии, кри­ти­ко­вал послед­ние годы прав­ле­ния Бреж­не­ва (когда того, прав­да, уже не было на све­те). Нель­зя ска­зать, что Борис Нико­ла­е­вич был очень сме­лым и совсем не вол­но­вал­ся: пер­вые выступ­ле­ния он читал по бумаж­ке, неред­ко спо­ты­кал­ся и часто пил воду. Но это­го хва­ти­ло, что­бы про­слыть чле­ном пар­тии «ново­го поко­ле­ния» и при­влечь вни­ма­ние Горбачёва.

В апре­ле 1985 года Ель­цин полу­чил пер­вый пост в Москве — воз­гла­вил отдел стро­и­тель­ства ЦК КПСС. Уже в июне того же года его изби­ра­ют пер­вым сек­ре­та­рём Мос­ков­ско­го город­ско­го коми­те­та (МГК) КПСС. Фор­маль­но выс­шим долж­ност­ным лицом в горо­дах счи­та­лись пред­се­да­те­ли испол­ни­тель­ных коми­те­тов город­ско­го сове­та народ­ных депу­та­тов, но фак­ти­че­ски горо­дом управ­лял пер­вый сек­ре­тарь город­ско­го коми­те­та пар­тии. Одним сло­вом, Ель­цин на корот­кий пери­од стал гла­вой сто­ли­цы и сосре­до­то­чил в сво­их руках мас­штаб­ные пол­но­мо­чия. Впро­чем, и ответ­ствен­ность за реше­ния была значительной.

Сек­ре­та­ри все­гда нахо­ди­лись на виду, а их ответ­ствен­ность рас­про­стра­ня­лась на все сфе­ры жиз­ни горо­да. Задач же было немало:

• выпол­не­ние пла­нов все­ми хозяй­ствен­ны­ми струк­ту­ра­ми города;
• состо­я­ние здра­во­охра­не­ния, обра­зо­ва­ния, тор­гов­ли, ком­му­наль­но­го хозяй­ства, нау­ки и про­чих отраслей;
• кон­троль за орга­на­ми правопорядка;
• назна­че­ние и осво­бож­де­ние от долж­но­стей чинов­ни­ков и руко­во­ди­те­лей в пар­тии неко­то­рых ведомствах.

Пер­вые сек­ре­та­ри отве­ча­ли за состо­я­ние горо­да в целом и за любые про­ис­ше­ствия. Эту долж­ность мож­но срав­нить с совре­мен­ной долж­но­стью мэра.

Ельцин в роли московского «мэра»

Борис Нико­ла­е­вич попал в сто­ли­цу без сво­ей коман­ды, поэто­му вынуж­ден был соби­рать её на месте. Кад­ро­вый вопрос он решал жёст­ко: уво­лил мно­гих работ­ни­ков пар­тий­но­го аппа­ра­та сто­ли­цы и пер­вых сек­ре­та­рей рай­ко­мов. Он пытал­ся обно­вить управ­лен­че­ский аппа­рат и полу­чить в под­чи­не­ние надёж­ных людей. На каж­дом засе­да­нии Ель­цин осво­бож­дал от долж­но­сти в сред­нем по пять чинов­ни­ков раз­но­го ран­га, вклю­чая руко­во­ди­те­лей сило­вых ведомств. Чис­ло сек­ре­та­рей в мос­ков­ском гор­ко­ме он сокра­тил с семи до шести. Одна­ко сфор­ми­ро­вать коман­ду не полу­чи­лось: все­го через год с неболь­шим ока­жет­ся, что под­держ­ки в сто­ли­це у Ель­ци­на нет.

А у него были мас­штаб­ные пла­ны по пре­об­ра­зо­ва­нию сто­ли­цы. Ель­цин счи­тал, что про­мыш­лен­ность нуж­но пере­не­сти за чер­ту горо­да, а внут­ри созда­вать потре­би­тель­скую и куль­тур­ную сре­ду. Он даёт рас­по­ря­же­ние раз­ра­бо­тать новый Гене­раль­ный план и вво­дит запрет на снос исто­ри­че­ских зданий.

В 1986 году, после 39-лет­не­го пере­ры­ва, воз­рож­да­ют тра­ди­цию Дня горо­да. Празд­но­ва­ние 1986 года было доволь­но скром­ным — про­шло все­го несколь­ко про­дук­то­вых ярма­рок. 1987 год отме­ти­ли более тор­же­ствен­но — демон­стра­ци­ей с выступ­ле­ни­ем Ель­ци­на на Мав­зо­лее, пара­дом ретро­ав­то­мо­би­лей и кар­на­валь­ных плат­форм, тема­ти­че­ски­ми бар­жа­ми на Москве-реке («Москва — город пяти морей», «Москва — куль­тур­ный центр»), кон­цер­та­ми и фестивалями.

Сто­лич­ная жизнь дей­стви­тель­но ожи­ви­лась. Акти­ви­зи­ро­ва­лись постав­ки про­дук­тов из обла­стей и рес­пуб­лик: на 1987 год Ель­цин запро­сил у Укра­и­ны мил­ли­он молоч­ных поро­сят для Моск­вы. Часто лич­но участ­во­вал в про­вер­ках скла­дов и магазинов.

Отдель­но­го упо­ми­на­ния сто­ит «борь­ба с при­ви­ле­ги­я­ми». Пове­де­ние Ель­ци­на силь­но отли­ча­лось от мане­ры вести себя у дру­гих высо­ко­по­став­лен­ных чле­нов пар­тии. Он демон­стра­тив­но «был с наро­дом»: по горо­ду пере­дви­гал­ся на обще­ствен­ном транс­пор­те, на при­ём к тера­пев­ту ходил в рай­он­ную поли­кли­ни­ку, поку­пал про­дук­ты в тех же мага­зи­нах, что и обыч­ные граждане.

Евге­ний Кисе­лёв вспоминал:

«…Вско­ре одна моя кол­ле­га — дама весь­ма солид­ная и отнюдь не склон­ная верить слу­хам — ворва­лась утром в редак­цию чрез­вы­чай­но воз­буж­дён­ная со сло­ва­ми: „Я толь­ко что виде­ла Ель­ци­на в трол­лей­бу­се!“ Из её сбив­чи­во­го рас­ска­за выяс­ни­лось, что она слу­чай­но зна­ла Ель­ци­на в лицо, более того, слы­ша­ла, что живёт он в доме непо­да­лё­ку от Бело­рус­ско­го вок­за­ла. „Еду я на 20‑м трол­лей­бу­се по ули­це Горь­ко­го (так тогда ещё назы­ва­лась Твер­ская), — про­дол­жа­ла она, — и на пер­вой оста­нов­ке после Бело­рус­ско­го вхо­дит высо­кий такой, солид­ный муж­чи­на, седо­ва­тый, я сра­зу поду­ма­ла: „Как он на Ель­ци­на похож!“ Смот­рю на него, смот­рю и думаю: „А ведь это Ель­цин и есть“. Когда я собра­лась выхо­дить, не удер­жа­лась, подо­шла к нему, бла­го сто­ял он на зад­ней пло­щад­ке воз­ле две­ри, и шёпо­том спра­ши­ваю: „Про­сти­те, пожа­луй­ста, а вы тут у нас слу­чай­но не Ель­ци­ным рабо­та­е­те?“ Он смот­рит на меня хит­ро и тоном заго­вор­щи­ка, тоже шёпо­том, отве­ча­ет: „Но об этом нико­му ни слова„».

Сей­час такое пове­де­ние чинов­ни­ков вос­при­ни­ма­ет­ся как попу­лизм, но для моск­ви­чей в 80‑е это было в новин­ку. Пар­тий­ная эли­та все­гда отде­ля­ла себя от «обыч­ных граж­дан», пере­дви­га­лась на лич­ных авто­мо­би­лях и заку­па­лась в осо­бых мага­зи­нах. Ель­цин само­сто­я­тель­но, без полит­тех­но­ло­гов, при­ду­мав­ший, как сбли­зить­ся с людь­ми, быст­ро стал народ­ным героем.

Из его интервью:

— А вот сего­дня вы еха­ли на рабо­ту в гости­ни­цу «Москва» на троллейбусе…
— Ну, быва­ет, конеч­но… Но в трол­лей­бу­се я не один, я там с наро­дом, не страшно.

Кри­ти­ки, прав­да, утвер­жда­ли, что в авто­бу­сы Ель­цин пере­са­жи­вал­ся из лич­но­го авто­мо­би­ля за одну-две оста­нов­ки до места назна­че­ния, а в поли­кли­ни­ке побы­вал все­го два­жды. В любом слу­чае он рез­ко отли­чал­ся от кол­лег по пар­тии: актив­ный, лёг­кий на подъ­ём, рабо­то­спо­соб­ный. Носил тём­ный костюм сво­бод­но­го кроя. Его пря­мо­ли­ней­ность, а неред­ко даже агрес­сив­ность, пуга­ли пар­тий­ную эли­ту и в ито­ге поме­ша­ли его про­дви­же­нию по карьер­ной лест­ни­це. Уже тогда, впро­чем, рас­про­стра­ня­лись слу­хи о его болез­нен­ном при­стра­стии к алко­го­лю и неустой­чи­вой пси­хи­ке. Поз­же, после зна­ме­ни­той речи, Ель­ци­на рас­кри­ти­ку­ют за пока­зуш­ный стиль руко­вод­ства в Москве.

Скандальная речь: «Я неудобен и понимаю это»

Более все­го мос­ков­ский пери­од рабо­ты Ель­ци­на запом­нил­ся речью, кото­рую он про­из­нёс на засе­да­нии Пле­ну­ма ЦК КПСС. Борис Нико­ла­е­вич все­гда кри­тич­но отзы­вал­ся о рабо­те кол­лег, пуб­лич­но обви­нял их в кон­сер­ва­тив­но­сти, неэнер­гич­но­сти и неэф­фек­тив­ной рабо­те. Куль­ми­на­ци­ей это­го ста­ла скан­даль­ная речь 21 октяб­ря 1987 года.

Веро­ят­но, глав­ная при­чи­на, поче­му Ель­цин вдруг решил напря­мую рез­ко кри­ти­ко­вать руко­вод­ство пар­тии — лич­ная оби­да на то, что его избра­ние чле­ном Полит­бю­ро затя­ну­лось на два года. Ухуд­ша­ла поло­же­ние ост­рая кри­ти­ка, с кото­рой ему регу­ляр­но при­хо­ди­лось стал­ки­вать­ся. Собы­тия раз­ви­ва­лись так.

В этот день в Москве было ано­маль­но туман­но. Пле­нум собрал­ся по фор­маль­но­му пово­ду: обсу­дить празд­но­ва­ние 70-летия Октябрь­ской рево­лю­ции. Ниче­го при­ме­ча­тель­но­го не ожи­да­лось, пока вдруг бли­же к кон­цу засе­да­ния Ель­цин не под­нял руку и не попро­сил высту­пить. Поз­же он рас­ска­зы­вал, что не гото­вил ника­кой речи спе­ци­аль­но, а все тези­сы, кото­рые хотел озву­чить, запи­сал на малень­ком листоч­ке бумаги.

Ель­цин начал с того, что «пол­но­стью под­дер­жи­ва­ет» доклад гене­раль­но­го сек­ре­та­ря — так было при­ня­то, — но счи­та­ет, что рабо­ту пар­тии нуж­но пере­стра­и­вать. Он заявил: «Надо на этот раз подой­ти, может быть, более осто­рож­но к сро­кам про­воз­гла­ше­ния и реаль­ных ито­гов пере­строй­ки в сле­ду­ю­щие два года». При­зыв «всё вре­мя при­ни­мать помень­ше доку­мен­тов и при этом при­ни­мать их посто­ян­но боль­ше», по его сло­вам, вызы­вал на местах «какое-то неве­рие в эти поста­нов­ле­ния». Он отме­тил, что пар­тий­ная власть сосре­до­то­че­на в руках одно­го чело­ве­ка, а пото­му он ограж­дён от вся­кой кри­ти­ки. Ель­цин гово­рил, что сло­жив­ша­я­ся обста­нов­ка при­ве­дёт к ново­му куль­ту лич­но­сти, пото­му что мно­гие слиш­ком хва­лят, «сла­во­сло­вят» гене­раль­но­го секретаря.

Ель­цин пожа­ло­вал­ся, что к нему отно­сят­ся пред­взя­то: «В послед­нее вре­мя у меня не ладят­ся отно­ше­ния с Лига­чё­вым. Ко мне при­ди­ра­ют­ся и необъ­ек­тив­но оце­ни­ва­ют мою рабо­ту». В завер­ше­нии речи он попро­сил осво­бо­дить его от долж­но­сти кан­ди­да­та в чле­ны Полит­бю­ро и поста сек­ре­та­ря. Прав­да, со вто­ро­го поста на момент выступ­ле­ния его уже сня­ли накануне.

Инте­рес­но, что Ель­цин так ост­ро выска­зы­вал­ся не впер­вые: за месяц до выступ­ле­ния на Пле­ну­ме он напи­сал пись­мо Гор­ба­чё­ву, где обо­зна­чил все эти тези­сы и попро­сил снять себя с поста пер­во­го сек­ре­та­ря Мос­ков­ско­го отде­ле­ния и исклю­чить из кан­ди­да­тов в чле­ны Полит­бю­ро. Но Гор­ба­чёв не отве­тил на пись­мо, пото­му что, по его сло­вам, в этот пери­од был на отды­хе в Крыму.

После высту­пи­ли ещё 12 чело­век. Все кри­ти­ко­ва­ли Ель­ци­на. Моск­ви­чи назы­ва­ли его стиль рабо­ты «пока­зуш­ным», дру­гие пожа­ло­ва­лись, что к нему на при­ём невоз­мож­но попасть, а пред­ста­ви­те­ли Укра­и­ны руга­ли пер­во­го сек­ре­та­ря за тре­бо­ва­ния мно­го­крат­но уве­ли­чить постав­ки мяса. Ель­цин не встре­тил сочув­ствия и пони­ма­ния сре­ди кол­лег по пар­тии. Они рас­це­ни­ли речь как пре­да­тель­ский удар в спи­ну нака­нуне 70-летия рево­лю­ции и как наме­ре­ние вне­сти рас­кол меж­ду мос­ков­ским и цен­траль­ным аппа­ра­том КПСС.

Реакция партии и общества

На сле­ду­ю­щий день газе­та «Прав­да» вышла с сухим отчё­том о засе­да­нии, в кото­ром ни сло­ва не было о выступ­ле­нии Ель­ци­на. Ему это не понра­ви­лось и, по одной из вер­сий, через сам­из­дат, с помо­щью спо­движ­ни­ков, он рас­про­стра­нил копию сво­ей речи в Москве. Офи­ци­аль­ной инфор­ма­ции не было. Мол­ча­ли даже про­грес­сив­ные «Ого­нёк» и «Мос­ков­ские ново­сти». Вто­рые толь­ко спу­стя месяц после выступ­ле­ния напе­ча­та­ли колон­ку Гав­ри­и­ла Попо­ва, где автор доволь­но абстракт­но рас­суж­дал о поли­ти­че­ской борьбе.

Но, вопре­ки все­му, о скан­даль­ной речи вско­ре заго­во­ри­ла вся Москва.

Рас­про­стра­не­ние через пере­пе­ча­тан­ные вруч­ную копии при­ве­ло к тому, что текст речи посто­ян­но обрас­тал новы­ми дета­ля­ми: более ради­каль­ны­ми оцен­ка­ми и пря­мой кри­ти­кой руко­вод­ства пар­тии. Отсут­ствие офи­ци­аль­ной сте­но­грам­мы при­ве­ло к тому, что в речь пер­во­го сек­ре­та­ря вкла­ды­ва­ли то, что обсуж­да­ли на кух­нях, и то, что дав­но хоте­ли услы­шать на офи­ци­аль­ном уровне. В неко­то­рых вер­си­ях Ель­цин пред­ста­вал отча­ян­ным бор­цом про­тив «дик­та­ту­ры пар­тии». В дей­стви­тель­но­сти он гово­рил весь­ма акку­рат­но (это хоро­шо слыш­но на ауди­о­за­пи­си), но сам­из­да­тов­ские вер­сии напол­ни­лись вымыш­лен­ны­ми эмо­ци­о­наль­ны­ми оцен­ка­ми и дерз­ки­ми ком­мен­та­ри­я­ми: «Не надо, това­рищ Лига­чёв, на меня кри­чать и поучать меня не надо. Нет, я не маль­чиш­ка» или «Я вынуж­ден про­сить Полит­бю­ро изба­вить меня от мелоч­ной опе­ки Раи­сы Мак­си­мов­ны, от её почти еже­днев­ных звон­ков и нагоняев».

Може­те и сами срав­нить два раз­ных вари­ан­та речи, кото­рые рас­про­стра­ня­лись по рукам в то время.

Выступ­ле­ние вызва­ло в обще­стве самые раз­ные реак­ции. Исто­рик Алек­сандр Шубин вспоминал:

«В оппо­зи­ци­он­ной сре­де раз­го­ре­лись бур­ные дис­кус­сии о том, мож­но ли под­дер­жи­вать высо­ко­го аппа­рат­чи­ка в борь­бе с руко­вод­ством пар­тии. Я счи­тал, что это­го делать нель­зя: под­дер­жи­вать опаль­но­го бояри­на было не в наших прин­ци­пах, кро­ме того, было неиз­вест­но, что он ска­зал. Но я счи­тал нуж­ным под­дер­жать укреп­ле­ние граж­дан­ско­го обще­ства и демо­кра­ти­че­ских норм, потре­бо­вать опуб­ли­ко­вать сте­но­грам­му пленума».

Жур­на­лист Борис Мина­ев отмечал:

«Ель­цин был для меня частью Полит­бю­ро, пар­тий­ной эли­ты. Мы зна­ли, что он пыта­ет­ся нала­дить тор­гов­лю, решить хоть какие-то про­бле­мы. Но всё рав­но это был шок, мно­гие деся­ти­ле­тия до него ника­ких откры­тых выступ­ле­ний про­тив линии пар­тии на пле­ну­мах и съез­дах не было».

Были и те, кто под­дер­жи­вал Ель­ци­на. Редак­тор инфор­ма­ци­он­но­го агент­ства «Пано­ра­ма» Гри­го­рий Бело­нуч­кин вспоминал:

«Есть он — пра­виль­ный, чест­ный, а есть нечест­ные ком­му­ни­сты… Из одних офи­ци­аль­ных источ­ни­ков было ясно, что Ель­ци­на пре­сле­ду­ют за кри­ти­ку. Появи­лось жела­ние засту­пить­ся за Ель­ци­на. Но я никак не мог это­го сде­лать — раз­ве что в пись­ме домой напи­сал, что этот пле­нум вызы­ва­ет груст­ные ассо­ци­а­ции с 1927 годом, когда Троц­ко­го и Зино­вье­ва захло­пы­ва­ли и в кон­це кон­цов исклю­чи­ли из партии».

Андрей Иса­ев (в 1980‑е участ­ник несколь­ких соци­ал-демо­кра­ти­че­ских и анар­хист­ских нефор­маль­ных объ­еди­не­ний, один из авто­ров совре­мен­но­го Тру­до­во­го кодек­са) счи­тал, что Ель­ци­на нуж­но под­дер­жать, что­бы рас­ко­лоть «моно­лит КПСС». В Москве и Сверд­лов­ске про­шло несколь­ко пике­тов в под­держ­ку Ель­ци­на. Реак­ция была и за рубе­жом. Газе­та The New York Times 29 октяб­ря 1987 года написала:

«Гос­по­дин Ель­цин, быв­ший страст­ным сто­рон­ни­ком гор­ба­чёв­ских попы­ток пре­об­ра­зить совет­ское обще­ство, шоки­ро­вал Цен­траль­ный коми­тет, заявив, что Гор­ба­чёв выстра­и­ва­ет культ лич­но­сти, кото­рый гро­зит подо­рвать его же соб­ствен­ные про­грам­мы. <…> Ель­цин, по све­де­ни­ям, кри­ти­ко­вал и вто­ро­го чело­ве­ка в пар­тии, Его­ра Лига­чё­ва, заявив, что у него не хва­та­ет сочув­ствия. В после­до­вав­шей за этим горя­чей дис­кус­сии Лига­чёв обви­нил Ель­ци­на в том, что тот пло­хой управ­ле­нец, и заявил, что пре­ду­пре­ждал о том, что гла­ва мос­ков­ско­го гор­ко­ма не соот­вет­ству­ет сво­ей долж­но­сти. Заме­ча­ния гос­по­ди­на Лига­чё­ва выгля­де­ли пощё­чи­ной и гос­по­ди­ну Ель­ци­ну, и гос­по­ди­ну Горбачёву».

Офи­ци­аль­ная прес­са отре­а­ги­ру­ет 12 нояб­ря: речь Ель­ци­на при­зна­ют оши­боч­ной, а его сня­тие с долж­но­сти — спра­вед­ли­вым «за круп­ные недо­стат­ки, допу­щен­ные в руко­вод­стве мос­ков­ской город­ской пар­тий­ной организацией».

Последствия: была ли попытка самоубийства?

На офи­ци­аль­ном уровне все без исклю­че­ния при­зна­ли сло­ва Ель­ци­на поли­ти­че­ски оши­боч­ны­ми. Гор­ба­чёв же и вовсе счи­тал, что Бори­сом Нико­ла­е­ви­чем дви­га­ло не вол­не­ние за успе­хи пере­строй­ки, а лич­ные амби­ции. По его мне­нию, в Ель­цине «гово­ри­ло уязв­лён­ное само­лю­бие». К тому же, по мне­нию Гор­ба­чё­ва, тот пло­хо справ­лял­ся с ситу­а­ци­ей в сто­ли­це, не мог лави­ро­вать меж­ду инте­ре­са­ми раз­ных групп и искал повод пока­зать себя в луч­шем све­те. В 2001 году в интер­вью на радио «Эхо Моск­вы» Гор­ба­чёв вовсе при­знал­ся, что жале­ет, что «не отпра­вил его, в соот­вет­ствии со сло­жив­шей­ся в те вре­ме­на прак­ти­кой, послом в какую-нибудь далё­кую афри­кан­скую или ази­ат­скую страну».

В этот пери­од Ель­цин, несмот­ря на общую демо­кра­тич­ность, оста­ёт­ся частью номен­кла­ту­ры и не пред­став­ля­ет себя без неё. Поэто­му он доволь­но быст­ро и сам при­зна­ёт свою речь «поли­ти­че­ски оши­боч­ной» и обра­ща­ет­ся к Гор­ба­чё­ву с прось­бой вер­нуть ему посты:

«Я ост­ро пере­жи­ваю слу­чив­ше­е­ся и про­шу кон­фе­рен­цию отме­нить реше­ние пле­ну­ма по это­му вопро­су. Если сочтё­те воз­мож­ным отме­нить, тем самым реа­би­ли­ти­ру­е­те меня в гла­зах ком­му­ни­стов. И это не толь­ко лич­ное, это будет в духе пере­строй­ки, это будет демо­кра­тич­но и, как мне кажет­ся, помо­жет ей, доба­вив уве­рен­но­сти людям».

Это пись­мо Гор­ба­чёв полу­чит 3 нояб­ря. Ген­сек отве­тил теле­фон­ным звон­ком, содер­жа­ние кото­ро­го оста­ёт­ся допод­лин­но неиз­вест­ным. Сам Миха­ил Сер­ге­е­вич гово­рил, что пред­ла­гал пост зам­пре­да Гос­строя, а Ель­цин — что Гор­ба­чёв наме­кал на пен­сию и пря­мо ска­зал, что боль­ше не допу­стит его до политики.

9 нояб­ря про­изо­шло ещё одно зага­доч­ное и неод­но­знач­ное собы­тие: Ель­ци­на нашли окро­вав­лен­ным в ком­на­те отды­ха МГК КПСС. Гор­ба­чёв счи­тал, что «Ель­цин кан­це­ляр­ски­ми нож­ни­ца­ми симу­ли­ро­вал поку­ше­ние на само­убий­ство, по-дру­го­му оце­нить эти его дей­ствия было невоз­мож­но». Сам же Ель­цин утвер­ждал, что кто-то ночью на ули­це совер­шил на него поку­ше­ние, а вер­сия с само­убий­ством про­ти­во­ре­чит его характеру.

Ситу­а­ция, хоть и далась Ель­ци­ну тяже­ло, не сло­ми­ла его. В янва­ре 1988 года его назна­чат пер­вым заме­сти­те­лем пред­се­да­те­ля Гос­строя СССР — мини­стром СССР. Он про­дол­жит кри­ти­ко­вать Лига­чё­ва и летом 1988-го пред­ло­жит выве­сти его из соста­ва Полит­бю­ро, пря­мо гово­ря, что в застое вино­ват не толь­ко Бреж­нев, а вся пар­тий­ная вер­хуш­ка. Для раз­ви­тия карье­ры Ель­цин выбе­рет новый путь и в мар­те 1989 года ста­нет народ­ным депу­та­том СССР по Москве. За него про­го­ло­со­вал 91,5% изби­ра­те­лей при явке в 90%. Поли­ти­че­ский путь буду­ще­го пер­во­го пре­зи­ден­та Рос­сии про­дол­жил­ся, несмот­ря на серьёз­ное сопро­тив­ле­ние ста­рых поли­ти­че­ских кругов.

Читай­те так­же «Выбо­ры в Госу­дар­ствен­ную думу 1999 года. Как это было».