Знакомиться с культурой любой страны проще всего, когда знаешь её язык. Сегодня, когда конфликт глобализации с этнизацией стоит особо остро, никто не станет оспаривать солидный статус русского языка на мировой арене. Область РКИ — так в среде филологов называется сфера преподавания русского языка как иностранного — довольно закрытое от посторонних глаз образование. Материалов, которые были бы понятны неподготовленному читателю, мало. VATNIKSTAN продолжает рассказывать о распространении, описании, преподавании и изучении русского языка как иностранного.
Русский как иностранный до войны
После Октябрьской революции 1917 года Советская Россия в сознании трудящихся всего мира занимала особое место как страна, в которой впервые к власти пришли рабочие и крестьяне. Это вызывало интерес к русскому языку в зарубежных странах, особенно среди членов молодёжных коммунистических организаций.
Действия Народного комиссариата просвещения в начале 1920‑х годов были направлены на создание новой системы образования, в которой вводились разновозрастные группы по интересам вместо классов, предпринимались попытки соединить школьное обучение и производственный труд, а школьные учебники заменялись рабочими книгами для самообучения. Но не все эти начинания были полезны и действенны. К 1930‑м годам почти все обновленческие инициативы свернули, а образование вернулось к дореволюционному стилю.
В 1930‑е годы начал разрабатываться сознательно-сопоставительный метод, основанный на разработках психолога Льва Семёновича Выготского. Он доказывал закономерности, которыми обусловлено изучение иностранных языков. Важны были труды лингвиста Льва Владимировича Щербы, в которых он описывал путь обучения неродному языку от осознания языка до свободной спонтанной речи. Успехи сопоставительного языкознания, в рамках которого учёные создавали системы семей родственных языков, находя сходства и различия, оказал большое влияние на методику обучения.
Коммунистические университеты (комвузы), появившиеся в России после революции 1917 годы — это учебные заведения, готовившие партийных, советских и профсоюзных работников не только из РСФСР, но и из других стран.
В Коммунистическом университете трудящихся Востока им. И. В. Сталина учились Дэн Сяопин и Хо Ши Мин, в Международной ленинской школе учились Иосип Броз Тито и Хосе Давид Альфаро Сикейрос.
Студенты комвузов обычно делились на две группы: учащиеся из республик и областей СССР, чей партийный стаж был не менее трёх лет, и иностранные учащиеся, в основном рабочие, приезжавшие в комвузы по линии Коминтерна, по рекомендациям коммунистических и рабочих партий разных стран мира.
Преподавание русского языка иностранцам рассматривалось руководством СССР как один из способов распространения коммунистических идей по миру, но, когда мысли о всемирной революции ушли, комвузы стали закрываться один за другим. Последний закрыли в 1938 году.
Обучение иностранцев русскому языку велось в кружках и клубах при заводах и фабриках. Здесь упор делали на языковые умения, необходимые для производства: названия агрегатов, методы проведения работ и трудовой быт. Темы, связанные с партийным просвещением, на таких занятиях почти не рассматривались. В начале 1920‑х годов рекомендовалось использовать учебные тексты, отражающие историко-экономические темы: первоначальное накопление капитала («Фома Гордеев» Максима Горького), концентрацию капиталов («На заводе» Александра Серафимовича), производство («Железная дорога» Николая Некрасова). На недолгий срок, в 1924 году, возрос интерес к научно-публицистическим текстам Владимира Ленина, но в 1925 году вновь вернулись к художественной литературе.
Национально-ориентированные материалы, направленные в помощь носителям определённого языка, активно снабжаются иллюстрациями — рисунками и фотографиями. В 1930‑х выходят «Russian. Textbook. Elementary course» для англичан и американцев, «Lehrbuch der russischen Sprache» для немцев, «Le Russe» для французов, «Букварь для трудящихся китайцев» для носителей китайского. Вот пример словарной статьи из «Букваря», которая сопровождается фотографией моста:
Вот мост. Внизу вода. Тут пост. Это охрана. Стоят красноармейцы. Это часовые. У них винтовки. Они за Советы. Они охраняют границы. Там враг.
РКИ в 1940–1950‑е годы
Международное признание вклада СССР в победу во Второй мировой войне привело к ещё большему интересу к русскому языку. Первые иностранные студенты в Ленинградском государственном университете (ЛГУ) появились в 1945/46 учебном году: 15 студентов из Албании, Болгарии, Румынии и Югославии были зачислены на исторический, филологический и философский факультеты. Организация их обучения проходила на кафедре русского языка. В 1947 году в ЛГУ создали курсы русского языка для иностранных учащихся. В 1949 году, вместе с приездом большой группы из Китая — кафедру методики преподавания языков народов Севера и русского языка для нерусских. В 1948 году 145 иностранцев поступили в МГУ, большинство из них, 63 студента, из Испании.
Из-за большого числа иностранных студентов возникла потребность в их довузовской подготовке. В 1954 году в МГУ создаются подготовительные курсы, которые в будущем были переформированы в подготовительный факультет для иностранных учащихся (подфаки). Здесь иностранцы учили русских язык, знакомились с реалиями СССР, изучали русскую культуру. Позже подготовительные факультеты для иностранцев были открыты и в других учебных заведениях страны.
Подобный размах обучения русскому языку потребовал от методистов и преподавателей создания научно обоснованной актуальной методики. Это было тем более важно, что у большинства преподавателей не было опыта работы с иностранными студентами. Профессорский состав регулярно собирался на семинары, читались доклады, выходили учебники.
Ещё до войны русский язык преподавали на кафедрах славистики в Шанхайском университете в Китае с 1921 года, в Анкарском университете Турции с 1936 года, в лицеях и гимназиях Франции, Германии, Чехословакии и Болгарии. В 1946 году в США русский язык преподавали в 112 колледжах и университетах, были открыты исследовательские центры.
Одним из основных методических трудов была книга Льва Владимировича Щербы «Преподавание иностранных языков в средней школе», на её основе писали почти все учебники русского языка для иностранцев. Язык в ней представлен как триединый организм — речевая деятельность (процесс), языковая система (правила языка), языковой материал (результат), а грамматика разделена на пассивную и активную. Книга Льва Выготского «Мышление и речь», исследующая речевую деятельность, стала главным трудом по психологии для преподавателей.
Первые послевоенные десятилетия — время интенсивной работы. Именно тогда методика обучения РКИ обретает статус самостоятельной научной дисциплины, разрабатывается психологическая и педагогическая основа всестороннего развития этой лингвистической области.
РКИ в 1960‑е годы
1960‑е годы, время распада колониальной системы в Азии, Африке и Латинской Америке, подарили Советскому Союзу много союзников. В 1960 году был открыт Университет дружбы народов для обучения студентов из-за рубежа. Кафедра русского языка здесь делилась по региональному признаку на четыре секции: студенты из Африки, Латинской Америки, Ближнего и Среднего Востока и Юго-Восточной Азии.
С 1967 года и по сей день издаётся журнал «Русский язык за рубежом», предназначенный для преподавателей русского языка как иностранного. Архивные номера этого журнала можно найти на сайте Института русского языка им. А.С. Пушкина. В том же году по инициативе ряда русистов зарубежных стран была создана Международная ассоциация преподавателей русского языка и литературы (МАПРЯЛ), заслуженная деятельность которой идёт до сих пор. Итоги бурного развития послевоенной методики были подведены на I Международном конгрессе преподавателей русского языка и литературы, который проходил в Москве в 1969 году. В конгрессе приняли участие 522 специалиста из 35 стран мира.
Развитие техники в этот период подтолкнуло к использованию магнитофонов и слайдопроекторов на занятиях. Студенты слышали записанную дикторами речь, а преподавателю больше не нужно было таскать с собой книги с картинками — все необходимые предметы появлялись на стене в диафильмах.
РКИ в 1970–1980‑е годы
В 1970‑е годы в вузах и техникумах СССР ежегодно обучались в среднем 38 000 иностранных студентов из более чем 100 стран мира — небывалое количество. В 1974 году в Москве на базе МГУ был создан Институт русского языка им. А.С. Пушкина, который стал головным учебным заведением по подготовке зарубежных филологов-русистов, как студентов, так и преподавателей. Именно здесь и сейчас располагается основной научно-методический центр по изучению, обобщению и распространению опыта преподавания русского языка в России и за рубежом. В том же году было образовано издательство «Русский язык», которое начало выпуск словарей и учебной литературы. Деятельность этого предприятия продолжается и в наши дни.
В 1970‑е годы чётко оформляются минимумы, необходимые для сдачи на квалификационный уровень владения языком. Языковой материал включал ряд минимумов: синтаксис ( модели построения предложения), лексический (около 3 000 слов), грамматический (части речи, их характерные особенности), фонетико-интонационный (звуки, ударение, интонация). Учебные программы по русскому языку как иностранному составляются по профильным направлениям: для студентов-филологов, для студентов других гуманитарных факультетов, для учащихся техникумов и ПТУ, для слушателей краткосрочных и интенсивных курсов, для слушателей курсов повышения квалификации. Всё это в будущем станет основой нынешней системы обучения иностранцев русскому языку.
К середине 1980‑х годов русский язык как учебная дисциплина был включён в школьные программы 82 стран. По данным Росстата, в 1990 году в СССР обучалось 126 500 иностранцев. По всему миру открывались курсы русского языка, на которых преподавали выпускники советских вузов, причём не только филологи, но и нефилологи, получившие свидетельство о праве преподавать русский язык.
В 1980‑е годы создаётся учебный комплекс «Старт». Его основной учебник включал в себя вводный, элементарный и основной курсы. Каждая книга включала в себя словарь, иллюстративный вкладыш, формулировки заданий с переводом на английский, испанский, арабский и французский языки. К каждой части была издана книга для преподавателя, в которой содержались общие и поурочные методические рекомендации, дополнительные тренировочные упражнения, аудиотексты, культурологические материалы, мультипликационные курсы («Речевые ситуации») и телекурсы («Мы говорим по-русски» и «Давайте познакомимся»).
Широкое развитие получило новое направление в методике — лингвострановедение. Оно включает в себя обучение языку и даёт необходимые для общения сведения о культуре страны изучаемого языка. Главная цель лингвострановедения — обеспечить языковую компетентность в вопросах межъязыкового общения посредством адекватного понимания культуры речи собеседника и исходных текстов. Первопроходцами лингвострановедения в России считаются Виталий Григорьевич Костомаров и Евгений Михайлович Верещагин.
Главная установка обучения иностранцев русскому языку, которая получила распространение в 1980‑е годы, — овладение языком как средством общения. Именно так, ёмко и чётко формулировалась задача практики преподавания, у которой за плечами были опыт прошедших веков. Использование технических средств обучения стало массовым. Для каждой формы и профиля обучения в этот период был создан единый учебник, отражающий характерный запрос того или иного студента.
В 1991 году СССР исчез с карт, появились новые государства. Это вовсе не значит, что иностранцы перестали учить русский язык, а люди, отдавшие жизнь лингвистике, вмиг забыли всё, что знали. О новейшей истории преподавания русского языка иностранным учащимся мы расскажем в следующей части.
В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга британского культурного теоретика и музыкального критика Марка Фишера «Призраки моей жизни», где автор резюмирует сюжеты своих интеллектуальных поисков: в ней он рассуждает о кризисе историчности, культурной ностальгии по несвершившемуся будущему, а также описывает напряжение между личным и политическим, эпицентром которого оказывается популярная музыка. Одним из центральных интересов Фишера был глэм-рок. Музыкальный обозреватель Пётр Полещук, опираясь на работы Фишера, исследовал для VATNIKSTAN влияние глэма на русскую музыку.
Покойный теоретик культуры и автор книги «Капиталистический Реализм» Марк Фишер пытался отыскать самые революционные веяния культуры прошлого, чтобы попытаться выстроить их в нарратив и найти возможные отголоски в настоящем. Одним из таких нарративов оказался названный Фишером «глэм-континуум».
Фишер, возможно, был первым известным философом в XXI веке, пытавшимся популяризировать часто игнорируемый жанр. Например, многие документальные медиа (книги, фильмы) репрезентируют глэм либо как часть арт-рока, либо как предтечу панка, что справедливо, но не даёт увидеть полной картины. Начатое Фишером продолжили и другие теоретики (как, например, Саймон Рейнольдс), но уже прописывая глэм-нарратив не только со стороны артистов, вышедших из-под прямого влияния условных Боуи с Ферри и Боланом, но и со стороны нерефлексивно наследовавшихся черт от глэма другим жанрам.
Глэм-артисты начала семидесятых (Боуи, Roxy Music, T.Rex), наследуя уорхоловской философии поп-арта, отменяли контркультуру шестидесятых с её претензией на аутентичность, полагая её по сути искусственным идеологическим конструктом, выданным за «натуральность». Если контркультура мыслила своей основой некое коллективистское молодёжное движение, то глэм праздновал индивидуализм — странность, выбивание из социальных норм и ожиданий общества и, что особенно характерно для перечисленных выше артистов, практику перформативности в самом широком смысле этого слова. Глэм, иными словами, утверждал, что как таковой прямой искренности в популярной музыке быть не может. Поэтому единственный способ остаться искренним — осознанно отменить претензию на «самовыражение», выбирая вместо этого роль и образ. Это довольно лаконично выражено ещё одним декламатором про-глэма Оскаром Уайльдом: «дайте человеку маску, и он скажет вам всю правду». Именно поэтому в глэм-роке так много артистов, прибегающих к альтер-эго и/или исполняющих песни от третьего лица.
Помимо этого именно глэм ознаменовал революцию гендера, продемонстрировав его условность и зависимость от обстоятельств. Это выражалось не только в буквальных травестийных переодеваниях музыкантов, но и в том, что их музыка стала более чувственной. Как писал Фишер:
«Когда хиппи вырвались из своего гедонистического тумана, чтобы захватить власть, они принесли с собой презрение к чувственности. Грубый функциональный утилитаризм плюс эстетическая неряшливость и непоколебимое чувство правоты — отличительные черты буржуазной чувствительности».
В свою очередь музыка глэм-групп пестрила ощущением покорности и сентиментальности (Болан), травести-эйфорией и кэмповым дендизмом (Боуи времен Ziggy Stardust), поп-лоском и радийностью (Roxy Music, Sparks, Queen), гимновостью (Slade, Mott The Hoople).
Эти и многие другие характерные для глэма черты (о них подробнее в моих лекциях) оказались настолько изоморфны поп-музыке как таковой, что все новые поколения артистов, которые не страшились стигмы «поп», а обращались к этой приставке как к вокабуляру, по-новому интерпретировали эстетику глэма на лад уже своего времени и места. И о последнем — поподробнее.
Специфика места — нечто, что отсутствует как в работах Фишера, так и в работах его последователей. Безусловно, Фишер много писал о том, как глэм работал с Англией, но и только с ней. Иными словами, в работах Фишера и его почитателей нет никакого внимания к именам в глэм-нарративе за пределами Англии и США. Тот же Рейнольдс не забывает вставить в свой глэм-нарратив Канье Вэста, но совершенно игнорирует группу X Japan и японский visual-key (японского жанра, замешанного на панке, глэм-роке, хэви-метале и театре Кабуки). Но печальная правда: любое поп-явление, не маркированное как принадлежащее какой-либо другой культуре, по умолчанию понимается как явление западное. Однако я не собираюсь говорить о культурном империализме, в конце концов, это историческое обстоятельство, которое приходится просто принять за данность. Вместо этого видится логичным развитием идей Фишера продолжить складывать глэм-континуум эндемичный своей культуре, к добру или к худу, но с неизбежной оглядкой на Запад.
И последняя, но не менее важная ремарка заключается в том, что кэмповая эстетика, характерная для глэма, на территории бывшего СССР проявлялась в основном в эстраде, тогда как условно называемая рок-среда в целом дистанцировалась от проявлений такой неоднозначной сексуальности, тематик песен и прочих характеристик. Но, пытаясь открыть глэм-нарратив в отечественной музыке, тем важнее посмотреть на ту сферу, где проявление глэм- и близкой к глэму эстетики выделяется как не свойственное и, тем самым, особенно яркое.
Русский рок и советский нью-вейв
На западе истоки глэма принято искать в раннем рок-н-ролле, когда он ещё не был опутан мифами о подростковом бунте и самовыражении, а был предельно сегментоцентричным продуктом и частью шоу-бизнеса.
В случае бывшего СССР, однако, дело обстоит иначе. Истоки глэма попадают в страну, как и остальная западная музыка — посредством контрабандного ввоза зарубежных пластинок. Не секрет, что лидер «Зоопарка» Майк Науменко был большим фанатом Марка Болана из T.Rex и Лу Рида времен его сольного Transformer, а Борис Гребенщиков и вовсе копировал Дэвида Боуи.
Но если исток западного глэма был по своей сути сердцем шоу-бизнеса и звукозаписывающей индустрии (от чего безуспешно пытались сепарироваться хиппи), то русские рокеры в первую очередь наследовали «детям цветов». Оттого в их музыке (того же Науменко и БГ) обращение к глэму было скорее на уровне общей кальки с западной музыки, тогда как настоящим риторическим эталоном для первых отечественных рокеров оставались хиппи с их педалированием аутентичности.
Позже ситуация стала сложнее: каждый уважающий себя музыкант начал тяготеть к саунду нью-вейва (феномену, во многом ответственному за развитие глэмовских концепций) и перенял больше музыкальных ходов глэм-икон (в творчестве того же БГ Боуи временно начинает ощутимо превалировать над Диланом). Гребенщиков написал песню «Сергей Ильич» — явный оммаж «Cat Black» Болана, Науменко в том числе упоминал пионеров глэма в «Седьмой главе»:
«И утром я встану первый, приготовлю кофе и торт
Поставлю T‑Rex, и тебя разбудит бодрый мажорный аккорд».
Если посмотреть на то, как выглядел Цой, то можно было запросто подумать, что он играет что-то прямо вторящее новым романтикам. И правда, любимой песней Цоя, несмотря на бэкграунд фаната The Beatles, была «Guilty от Classic Nouveau».
Однако к тому времени уже сложилась своя идеологическая рамка того, что журналисты самиздата окрестили условным «русским роком», социальные коннотации которого ощутимо довлели. Поэтому экспериментов с гендером, простыми поп-мотивами и «странностью» можно было не ждать. Собственно, никто и не ждал. Но именно в подобных рамках начинают проявлять себя всеми нами любимые исключения из правил.
Жанна Агузарова и группа «Браво»
Условно можно сказать, что проблес(т)ки глэма в России начались с Жанны Агузаровой. Причём я подразумеваю и группу «Браво», как редкий для СССР ансамбль, явно писавший музыку как адаптированную на русский язык музыку западной индустрии развлечений. В милых твистах «Браво» на деле рок-н-ролла значительно больше, чем в патетике БГ, причитающего, что он уже мёртв.
Выражаясь иначе, не только инопланетный образ Агузаровой воплощал некоторые глэм-паттерны, но и её первая группа имела много общего с тем же феноменом, что запустил западный глэм (да и к тому же «Браво» неоднократно выражали уважение одной из главных отечественных около-глэм групп). Троицкий, описывая появление «Браво» и Агузаровой на сцене недвусмысленно подмечал, что «со времён танцев под доморощенных битников мы успели отвыкнуть от того, что живой рок-н-ролл — это не только „круто“, но и весело».
Но, разумеется, основным мостом между глэм-риторикой и нашей рок-музыкой была сама Агузарова. Ещё до перевоплощения в марсианку, Жанна Агузарова, по словам того же Троицкого, «придумала престижную сказку, что её зовут Иванна Андрес, а родители — дипломаты и работают за границей». Едва ли можно вспомнить более яркую историю из отечественных рок-архивов, которая так напоминала бы и об альтер-эго Боуи Зигги Стардаста, и о куче выдуманных историй Болана. В книге о глэме Саймон Рейнольдс писал:
«Ключевые фигуры, такие как Марк Болан, Дэвид Боуи, Roxy Music, Элис Купер, Стив Харли из Cockney Rebel — все эти артисты были очень самосознательными, они играли в игры со славой, их привлекала идея создания публичной персоны, несколько автономной от тебя „настоящего“. Они были чрезвычайно подкованы в понимании того, что такое средства массовой информации: блестящие интервьюеры, которые превратили рекламу и хайп в форму искусства. Эти звёзды были глубоко вовлечены в создание своих собственных образов, а также в процесс маркетинга и рекламы».
Всё это справедливо по отношению к Агузаровой. Никакое интервью Жанны Хасановны не проходило без замешательства интервьюера, которого Агузарова как минимум озадачивала весьма странными ответами. Но, что самое главное, это замешательство, согласно квир-исследователю Стефану Амико, было сознательной операцией Агузаровой по разыгрыванию своей странности, того самого «индивидуального другого», что позволяло ей маневрировать между общественными ожиданиями и конвенциями. И чем дальше Агузарова эксплуатировала марсианское эго, тем более зыбкой становилась граница между ней настоящей и её образом. Как писал исследователь Даниил Жайворонок:
«Агузарова действительно „отпугивает“, то есть оставляет в растерянности и недоумении взгляд, сталкивающийся с нераспознаваемым иным. Она сознательно конструировала себя в качестве другой, не вписывающейся и не желающей вписываться в обычные категории и стандарты, в том числе в сфере гендера и сексуальности».
В дополнение к связке с глэмом остаётся добавить, что образ Агузаровой, аналогично английским глэм-артистам, включал в себя элементы, которые вступали в противоречие друг с другом, что затрудняло идентификацию Агузаровой со стороны любых нормирующих инстанций. Как отмечает Жайворонок:
«… Амико отмечает, что „эксцентричный бриколаж стилей“ Агузаровой может включать как традиционно маскулинные (например, военный мундир), так и традиционно феминные атрибуты (платочек, высокие платформы, яркий макияж), которые, тем не менее, сочетаются между собой и другими элементами имиджа таким образом, который не укладывается ни в какие заранее заготовленные категории. Мужская и женская гендерная маркировки отменяют реальность друг друга, вместо этого превращаясь в знаки чистого отличия, экстериорности, вненаходимости».
«Я думаю, что именно мы — первые из московских команд, стали использовать макияж и шоумена. В среде советских рокеров это было не принято. Мы стали первой глэм-группой».
Едва ли в Советском Союзе можно было ожидать появление группы с названием «Институт Косметики». Страна, где представление о том, что быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей не признавалось легитимным (да и редко признаётся сегодня), могла вспахать почву для рождения условных «Россиян» и ДДТ, но совсем не для группы экстравагантного Михаила «Мефодия» Евсеенкова. Именно поэтому «НИИ Косметики» воспринимаются своего рода инопланетянами в русской музыке — не столько из-за влияния той же глэм- и новоромантической эстетики (в конце концов, кто только не вдохновлялся новой волной?), сколько из-за сексуальной озабоченности.
Как писал Кирилл Кобрин, несмотря на то, что в Британии и СССР распространялась по большому счёту одна и та же социалистическая утопия, в Великобритании она породила искусство социально и сексуально перверсивное, проникнутое сарказмом по поводу социальной несправедливости, очень тонко реагирующее на окружающий индустриальный ландшафт и образ жизни пролетарского города, а в СССР — нечто интеллигентское, эскапистское, полное диванной задушевности.
Но с такими песнями, как «Секс-эгоист» и названиями альбомов вроде «Военно-половой роман» и строчек «вчера я не ведал поллюции» или «мне поможет только терапия твоих губ», «НИИ Косметики», казалось, перебрались к нам даже не из Англии, а с другой планеты. Для выхолощенных почитателей британской новой романтики они были слишком визуально дикие, значительно более панковские по своему эпатажу, напоминая своей вульгарными одеяниями New York Dolls, а гендерным (дис)балансом участников The Cramps. Некоторым на сцене они напоминали Adam & The Ants (например, Кинчеву), некоторым Roxy Music, а некоторым и вовсе Wham!. Но как бы то ни было, «Институт Косметики», как и подобает настоящим артистам, не мимикрировал под западные стандарты, а брал и использовал их на своё усмотрение. Это, разумеется, касалось и музыкальных ходов.
Иногда классические поп-гармонии звучали неприкрыто прямо, как в песне «Оборотень лис», где нетрудно услышать номер 1985-го «Non stop the dance» Брайана Ферри. Иногда создавалось впечатление, что «НИИ Косметики» заполняет ту нишу, в которую так и не сумел войти в силу скудости технического оснащения и разницы задач с менее «одухотворёнными» западными коллегами русский рок первой половины десятилетия.
«НИИ Косметики», возможно, самое яркое подтверждение идеи Фишера о том, что «глэм — это панк; исторически и концептуально». Любимая песня Мефодия — «Ashes to Ashes» Боуи — ставшая символом преемственности между глэм-поколением и поколением новых романтиков, тому ещё одно подтверждение.
«Передвижные Хиросимы»
Томская группа «Передвижные Хиросимы» — это по умолчанию история об андердогах в без того маргинальной попытке отыскать глэм-нарратив отечественной музыки. А всё потому, что «Хиросимы» полностью выключены из любого нарратива вообще: про группу Вячеслава Шатова сложно найти упоминания в официальных документах истории девяностых.
Причина — они выделялись не только географически, но и эстетически. Если старомодное слово «неформат» действительно может справедливо описать какую-то группу из того времени, когда это слово было самым что ни на есть модным, то это «Передвижные Хиросимы». Неслучайно их иногда характеризуют как мод-панк или денди-панк, что, согласитесь, нетипично как для отечественного панка в целом, так и для всевозможных DIY-ответвлений девяностых.
Пёстростью и чем-то сексуально провокативным на фоне тех же «НИИ Косметики» группа не отличалась, но выглядела на порядок элегантнее любой другой панк-команды в стране. Элегантность никак не противоречила панковскому attitude, в общем, одеты были не столько с иголочки, сколько с булавочки, если вы понимаете, о чём я.
Музыкально группа играла гаражный рок, напоминающий сразу и Gun Club, и слегка Birthday Party, и Jesus and Mary Chain, и сиэттлских The U‑Man — ещё одних рокабильных денди из суровой, морозной земли.
Так причём здесь глэм? А притом, что моды — это предвестники глэма. Как писал Фишер:
«Глэм был возвращением к моменту модов, который был урезан хипповским гедонизмом шестидесятых. Как и большинство названий субкультурных групп, термин „мод“ зародился как оскорбление, в данном случае произведённое вечными противниками модов, рокерами. Как объяснял Джефф Наттолл, для рокеров „мод означет женоподобность, надменность, подражание среднему классу, стремление к конкурентной изощрённости, снобизму и фальшивости“… Именно рокеры апеллировали к „аутентичному“ и „естественному“: их бунт представлялся руссоистским сопротивлением цивилизации и массовой культуре. Моды, с противоположной стороны, принимали гиперискусственное: для них, как писал Наттолл, благородство не было чем-то связанным с рождением: скорее, это было что-то, чего можно было достичь через безжалостную денатурализацию тела с помощью украшений и химических изменений».
Примерно такой же субкультурный разрыв (пусть и не настолько радикальный) прослеживался между «ПХ» и другими сибиряками. Хоть группу Шатова и признавали, но никакой схожести с образом предельно аутентичного сиб-панка, чаще всего тяготеющего к пафосу и КСПшности русского рока в группе не было. «Хиросимы» играли отвязно — собственно, именно так, как надобно панк и/или глэм группе.
«Оберманекен»
Более утончённую версию новых романтиков в нашей стране воплотила группа «Оберманекен». Ядро группы, Евгений Калачев и Анжей Захарищев-Брауш, выходцы из высокопоставленных и аристократических семей соответственно. Музыканты с самого начала исповедовали эстетику неоромантизма и постмодернизма с их богемным эротизмом, утончённым развратом и причудливыми поэтическими образами, которая воплощалась в пост-панковой музыке с ощутимыми интонациями а‑ля Дэвид Сильвиэн и Брайан Ферри. Истоки группы берут начало из ленинградской театральной среды.
Как говорил создатель группы:
«Я основал группу в 1980 году в Питере, в одном из первоначальных составов были Женя Титов и Олег Шавкунов. Стилистически это напоминало Боуи времён Young Americans и T. Rex — смесь глэма и пост-панка. Но затем я попал под чары новой романтики: Japan, Duran Duran».
«Оберманекен» всегда находились где-то «сбоку» от жизни столичных сцен. Собственно, это неудивительно — группа много турила за границей, в том числе выступив в CBGB и с группой Nirvana (до чего же странная коллаборация, не находите?). Но другая, более интересная, на мой взгляд, причина их эстетской обособленности, состоит в основных влияниях, оказанных на группу: это Roxy Music и Japan. И действительно, ближайший аналог к холодным Ферри и Сильвиану на отечественной сцене — безусловно, Анжей Захарищев-Брауш. Влияние его голоса можно описать аналогично тому, как Марк Фишер в своей заметке об альбоме Tin Drum группы Japan описывал вокал Сильвиана:
«Это не голос, который раскрывает [личность/душу] или даже притворяется, что раскрывает. Это голос, который скрывает, маска, прямо как макияж… »
И, разумеется, музыка: этакий арт-рок для подростков, с присущим блеском и нищетой.
Описывая альбом «Tin Drum» группы «Japan», Фишер назвал его «самым поверхностным альбомом на свете», вторя в этом смысле Жилю Делёзу — если поверхностность означает отсутствие глубины, то почему глубина не означает отсутствия поверхности?
Этот вопрос справедлив и в отношении «Оберманекена»: для русской сцены это была слишком, если можно так выразиться, «узорчатая» группа — много орнамента, но совершенно невнятное содержание, отсутствие каких-то очевидных ценностей и аутентичности, но много декадентства и прочего опиумного шика. Конечно, это не означает, что «Оберманекен» был аутсайдером и не имел связей с более конвенциональными группами, отнюдь.
Но с эстетической стороны это была слишком изысканная группа, чтобы увидеть в её поверхности преимущество на фоне остальных групп — глубина и одухотворённость традиционных русских нью-вейв групп, это маскировка отсутствия поверхности. В этом и крылась проблема многих отечественных коллективов: игнорирование того самого орнамента, что в поп-музыке имеет решающее значение (например, как много вы можете вспомнить по-настоящему эстетических обложек того периода?).
«Оберманекен» — это своего рода вопрос к слушателю: так ли нужна глубина и «содержание», когда песня может быть спета как бы между делом, как говорил Артём Рондарев, «тем слабым голосом, который на поверку оказывается безупречен на самых острых углах и поворотах, и с тою меланхолией, которая сама себе содержание и сама лекарство?».
Александр Иванов и группа «Рондо»
Как и в любом другом стиле, в нарративе глэм-рока есть свой гадкий утёнок, который для многих ассоциируется с этим словом гораздо прочней, чем Марк Болан или Дэвид Боуи. Речь о глэм-метале восьмидесятых и всех его производных.
Если глэм-рок был явлением художественно и социально прогрессивным (раздвинув представления о сексуальности, жанровых условностях, вернув рок-н-ролл обычным людям), то глэм-метал — это его реверсия. Разнузданный до стадионных масштабов — невозможно представить, чтоб глэм-метал группы органично смотрелись в тесных клубах, — сексуально консервативный, несмотря на травестийность, и попросту глупый, конформный рейгановскому культу индивидуализма жанр, был доминирующим гитарным роком на протяжении всех восьмидесятых в США.
Если глэм-рок праздновал странность, то глэм-метал утверждал фричество, никак не подрывающее общественные представления о веселье. Несмотря на то, что глэм-метал группы малевались посильнее многих артистов семидесятых, в этих жестах было мало нападок на консервативные устои. Скорее это походило на завоевание территории женской самости, нежели на разрушение какого-то гетеронормативного статус-кво.
Отечественный глэм-метал в этом отношении был полной калькой зарубежного, с тем лишь важным нюансом, что никакой шоу-бизнес платформы в виде чартов, стадионов и всевозможных сексуально-фокусирующихся телереклам в России не было, поэтому местный глэм-метал сразу целил на Запад, потому так и законсервировался в нашей культуре как не больше, чем попытка экспорта (надо признать, самого успешного на своё время). Оттого так много песен исполнялось на английском — и «Moscow Calling» от «Парк Горького» и «Kill Me With Your Love» группы «Рондо» — что для многих, не глубоко знакомых с тонкостями глэма советских граждан, сигнализировало якобы о том, что русская музыка становится на одну сцену с музыкой западной.
Но именно из-за того, что глэм-метал нуждается в постоянном подтверждении своего успеха (ведь как такового иного другого содержания у этой музыки нет), жанру пришлось обставлять себя всевозможными мифами. Самым, пожалуй, показательным примером служит следующая бутафория. В выпуске «Музыкального ринга», где «Рондо» соревновались с Минаевым и ещё парой групп за звание лучших в 1989 году, Максимова представила коллектив так:
«Итак, на нашем „Музыкальном ринге“ ещё одна шоу-группа, превращающая каждый свой выход на сцену в театрализованное представление, где каждый музыкант имеет свой неповторимый образ…Именно это помогло „Рондо“ успешно провести недавние гастроли в восьми городах Канады и США. Американская пресса с восторгом отмечала <…> огромную экспрессию солиста „Рондо“ и музыкантов, которые великолепно совмещают русские мелодии с американским рок-н-роллом. Но самым большим успехом на американском телевидении пользовался видеоклип „Эмансипация“, которые каждые два часа транслировали по популярному телеканалу с заставкой „вторжение русских на американскую сцену!“».
Как писал Александр Морсин:
«Надо ли говорить, что никаких сведений о клипе на песню „Эмансипация“, как и его самого, в сети нет, в официальной видеографии — тоже. А вот запись с „Музыкального ринга“ вполне сохранилась, и она, как говорят ровесники того эфира, рарная».
Что ж, мифопроекция о своём успехе — вполне в традициях глэма. Песня тоже характерная. Клоунская сатира над феминизмом ещё задолго до того, как он стал красной тряпкой для особо консервативных граждан.
«АукцЫон»
Включая «АукцЫон» в этот список, я, разумеется, не подразумеваю, что группа имеет к глэму прямое отношение или хотя бы отношение в той же степени, что «Оберманекен». Однако, как ни парадоксально, с глэмом группу связывает гораздо больше, чем тех же «Рондо».
Перво-наперво, конечно, стоит отметить, что «АукцЫон» — это группа, которую предельно сложно (да и не нужно) укомплектовать в рамку какого-то стиля. Дежурно их относят к новой волне, но как таковых типичных для нововолновых групп (что советских, что нет) черт в их музыке нет — в одно время в их музыке преобладало ска, в другое фолк или джаз, но чаще всего всё и сразу. Как верно написал Даниил Рожков:
«Коллектив Фёдорова и Олега Гаркуши был и остаётся флагманом русского эстетского арт-рока в лучшем смысле… Музыканты красились, подводили глаза, странно двигались на сцене, вызывая ассоциации с глэм-роком или даже глэм-панком… Группа изначально подвергалась очень пёстрому коктейлю музыкальных и поэтических влияний, в числе которых ленинградский и даже зарубежный рок едва ли был на первом и даже на втором месте. Прогрессивная раннесоветская поэзия а‑ля Велимир Хлебников в текстах Озёрского и Гаркуши, главных аукцыоновских авторов, проглядывала всегда, благодаря чему при попытках наклеить на группу стилевой ярлык появлялись определения вроде „жеманного футуризма“, заметно было влияние самой что ни на есть классической музыки, джаза, идеологии „митьков“, авторской эмигрантской песни…»
Справедливости ради, ещё во времена творческого пика группы их условно цепляли к ярлыку глэма, как, например, в рецензии журнала «Работница» в 1990 году:
«„АукцЫон“ — это адская смесь из глэм-глиттер — панка — джаза-ска и новой волны».
И хотя всё это довольно случайные этикетки, но в определённом смысле «АукцЫон» стал в нашей культуре эквивалентом того, чем в Великобритании критики называли high glam (в противовес так называемому low glam). «Высоким глэмом» называли ту плеяду артистов, музыка которых была наполнена интертекстом, постмодернистской или просто тонкой иронией, всевозможными культурными аллюзиями, словом — маркерами культуры. В сущности, high glam и стал тем сегментом глэма в целом, который позволил встроиться этому стилю в категорию арт-рока.
Не имея прямой связи c глэмом, именно эту нишу заняла в России группа «АукцЫон». По верному замечанию философа Кирилла Мартынова «Фёдоров её, лингвистическую Россию, оформил массовой культурой», имея в виду, что Фёдоров «воскресил отцов-обэриутов и заставил нас их петь».
Помимо того, что глэм протоптал дорогу к панку, на самом деле он повлиял в не меньшей (если не в большей) степени и на пост-панк: всё характерное для пост-панка «сочетание несочетаемого» впервые проявило себя именно в глэм-роке и конкретно в творчестве Боуи и особенно Roxy Music. И если аналогом Брайана Ферри в России я бы назвал «Оберманекена», то аналогом Roxy Music как инструментальной машины в русской музыке нужно называть именно «АукцЫон».
«Миссия: Антициклон»
В 1998 году журнал «ОМ» писал:
«Культовая магаданская формация „Миссия: Антициклон“, пытавшаяся сфабриковать некий инфернальный глэм-балаган, смешивая в одну кучу мимику цирковых зазывал, обаяние китайской фарфоровой куклы, антиромантику в духе глиттера и пронзительный макияж брехтовской зонг-оперы».
Многие любят утверждать, что на Дальнем Востоке музыка развивается по каким-то своим правилам, судя по всему, мало понятным самим дальневосточникам. Однако, проводя глэм-нарратив к началу девяностых, я столкнулся с тем, что все следующие три группы подряд вышли с Дальнего Востока. Это во мне говорит не провинциальный патриот — подозреваю, что пиши этот текст другой человек, Дальний Восток проигнорировать бы он всё равно не смог.
Всё дело в близкой расположенности к Азии. Как минимум контрабанда из Страны восходящего солнца накладывала на местных музыкантов совсем иной отпечаток: копировали вроде всё тот же нью-вейв, что и в столицах, но с некой вальяжностью и явным креном к развлекательности.
В определённый момент времени стало принято считать, что сцена Дальнего Востока начала производить собственные смыслы, забывая про недавнее копировальное прошлое. Как правило, эту летопись начинают с «Мумий Тролля», но и сам Лагутенко оказался под большим влиянием другой дальневосточной группы.
В среде музыкальных критиков есть мнение, что весь ставший модным в девяностые рокапопс «Мумий Тролля» берёт начало именно с концертов магаданской «Миссии: Антициклон». Трудно сказать насколько это справедливо, но что однозначно — «Миссия» явно ориентировалась на какие-то совершенно непостижимые веяния. Как пел Гена Вяткин, фронтмен группы, «предположим, мы играем новую музыку». И хотя это нью-вейв (в плане влияний оказанных на группу), обрамлён он был совершенно непривычно. Например, в «Если это революция» посреди упомянутых референсов возникает сёрф, который сменяет пост-панк, а дальше — на усмотрение музыкантов.
Что же в таком случае при всей эклектичности, объединяет «Миссию» с глэмом? Во-первых, явный крен в сторону продуманного шоу. По словам Вяткина, группа выстраивала некую концепцию, которой придерживалась как визуально, так и аудиально. Придерживалась явно удачно, так как и спустя 30 лет у Геннадия вторым вопросом в интервью уточняют: «Не страшно ли вам было играть глэм-рок в Советском Союзе?». Во-вторых, уже упомянутая «азиатчина». Легко искать некий азиатский колорит в группах из Владивостока, находящегося в двухчасовом перелёте от Токио, но в Магадане?
Тем не менее сравнение с «китайскими фарфоровыми куклами» авторства журнала «ОМ» кажется метким — не то влияние ранних «фанковых» Japan, не то намёк на visual-key, но костюмированное шоу «Миссии» явно отличалось от того же «АукцЫона» и «Поп-механики», с которыми их иногда сравнивают, — Вяткин и компания явно намеренно красились и плели косички, а не просто использовали всё, что попадётся под руку:
«Вяткин выходил на сцену в косичках и сильно разукрашенный, исполняя роль то ли главной героини из сказки „Пеппи Длинныйчулок“, то ли Универсального Принца. Одетый в парчовый халат и шаровары Волков был Шутом, Брославский — Палачом, Иванов-Дюжарден — Стражником (роли могли произвольно меняться). Соответствующим образом строились и реплики между музыкантами, и общение с залом».
И, наконец, в‑третьих — мелодизм. «Форма рок-н-ролла никак не была связана с нашими композициями», — справедливо замечает Дюжарден. Действительно: какая-то гармоничная смесь жёсткого гитарного нью-вэйва, серфа, панка, психоделики и почти «тирексовского» мелодизма. Недаром группу отметил главный эксцентрик американского пост-панка Дэвид Томас из группы Pere Ubu:
«Как океан, когда он накатывает на вас в своём величии. Абсолютный контроль над зрелищем и пространством».
Как говорил Вяткин:
«Вдруг, как чёрт из табакерки, появился „Мумий Тролль“. Не верилось глазам, но его начали крутить по Первому каналу телевидения. Я воодушевился…И мы с Костей двинули в Москву. К сожалению, рокапопс не спас российскую популярную музыку от окабачивания. Как оказалось, с помощью одного только эротического цинизма из тёмного леса пошлости неискушённому слушателю не выйти».
Как бы коллектив Вяткина гипотетически ни повлиял на «Мумий Тролля», но владивостокская группа повлияла на «Миссию: Антициклон» больше, чем наоборот — в конце девяностых за них взялся Леонид Бурлаков (продюсер «Тролля») и упаковал группу в тогда новомодный электроклэш (изменилось и интонирование Вяткина, ставшее гораздо ближе к Лагутенко). Что осталось неизменным — тяга к эпатажным костюмам.
«Мумий Тролль»
Илью Лагутенко и глэм связывали, пожалуй, чаще, чем любого другого артиста из приведённого списка. С Марком Боланом (и даже с Боуи, как бы это ни было притянуто за уши) Лагутенко сравнивал Павел Лобычев в своём программном тексте о группе в журнале «НОЖ». Но ещё за много лет до Лобычева параллели с глэмом и «Мумий Троллем» возникали в материалах Льва Дроздова:
«Главное слово „Мумий Тролля“ — стильно. Оно встречается чуть ли не в каждой второй песне. И это тоже признак самого что ни на есть глэм-рока. Попросту говоря, гламура. Гламура, помноженного на классический рок семидесятых. Его атрибуты: шикарная жизнь, дорогие машины, коктейль „оргазм на пляже“, фотомодели, поддельные драгоценности, крашенные меха… И знойная музыка.
Старожилы помнят знаменитый снимок Марка Болана, до носа закутанного в шикарную кудрявую шубу. Маленький, щуплый, женственный, с ног до головы увешанный стразами, выходил на сцену в окружении длинноногих бэк-вокалисток. И зал рукоплескал ещё до того, как раздавался первый аккорд.
…дело не в том, что Лагутенко принципиально против социальной справедливости и радикализма. Дело в другом. Он, похоже, против идейной музыки. За музыку безыдейную. Поэтому на концертах его, а „Мумий Тролль“ одна из лучших, самых драйвовых российских концертных групп, преобладают пятнадцатилетние девочки, на лицах которых написаны мечты о красивой жизни. В точности как когда-то на концертах группы T.Rex. Сходство сильное. Просто раньше это называлось глэм-роком, а теперь с легкой руки Лагутенко прижился термин „рокапопс“».
Как бы то ни было спорно, но Илья Лагутенко и сам даёт достаточно поводов для таких сравнений, как, например, в интервью с Александром Кушниром по случаю юбилея альбома «Точно Ртуть Алоэ»:
«В 1999 году мы увидели японский visual kei, выступая на одной сцене с группами подобного плана, и это стало для нас открытием — как такая музыка подается и как она исполняется. Она, на наш взгляд, была слишком перепродюсирована, но всем очень нравился конечный результат. Короче, мне захотелось соединить японский visual kei с классическим глэм-роком — ведь именно тогда, в конце 1990‑х, было какое-то возрождение глэм-роковых традиций. Например, группа Suede записала тогда эпохальный альбом „Coming Up“ с песней „Trash“. И нам очень захотелось в этом вагончике проехаться».
И действительно, третий альбом «Мумий Тролля», планировался как операция по насаждению японской глэм-эстетики в России. Увы, операция оказалась крайне неудачная. Россия явно не была готова к появлению ещё пуще прежнего феминизированного фронтмена, с эротично распахнутой грудью на обложке альбома.
Как писал Лобычев:
«…образ Ильи на обложке альбома ещё кое-как напоминал не то об образе Омеги Мэнсона, не то молодого Йошики из X‑Japan, не то Ацуши Сакурая».
Пышно театрализованная эстетика visual-key в практике «Мумий Тролля» тоже не прижилась — вспоминается только лишь выступление барабанщиков в духе японских тайко на концерте в Олимпийском.
И всё-таки различного рода травестийность и намёки на любовь к глэму семидесятых так и не исчезли, будь то клип на «Лазурно-бирюзовые», или так и несостоявшийся коллаб между Лагутенко и Брайаном Ферри, где артисты должны были исполнить песни друг друга. Впрочем, до полноценного глэм-карнавала всему этому далеко.
Steplers
Владивостокская группа нулевых с глуповатым названием Steplers — это в первую очередь забытая и неуслышанная группа в разряде русского брит-попа. Группа не оставила после себя ни одного альбома, но даже демоверсии песен звучат на голову выше условных «Мультfильмов» и прочих эпигонов жанра в России. Брит-поп, как любит подмечать тот же Лагутенко, вернул на некоторое время в моду глэм-рок семидесятых. И если в России и был глэм-рок, то самым ближайшим его воплотителем была (или могла стать) группа Steplers с песней «Он невозможен».
У Steplers, с одной стороны, было всё, чтобы прославиться — звук, техника и лицо. Однако, несмотря на то, что группа лучше всех в России переигрывала брит-поп, проблема для популярности всё же была в текстах.
Нетрудно заметить, что все предыдущие примеры отечественной окологлэм-эстетики могли кивать в сторону жанра каким угодно образом, кроме явной гомоэротики. И хотя можно сказать, что основной минус Steplers в том, что они (и в частности «Он невозможен») — это прямая калька с Suede, тем не менее это прямая калька как в отношении качества, так и в отношении тематики. Это означает, что Steplers были настолько же откровенны, что и группа Бретта Андерсона. «А затем попробуй снова разгадать, какого я пола» или «Я буду ждать, долго ждать, пока военные накрасят ресницы с электрической любовью в глазах» — едва ли можно найти более откровенные песни как из Владивостока, так и из всего представленного здесь глэм-нарратива. В конце концов, так ли часто можно встретить в России музыкантов, которые называют в числе своих основных влияний Джорджа Майкла, Suede, Принца и Pet Shop Boys?
Однако такая откровенность едва ли подходила для России, которую так часто любят называть «бедной Америкой». Когда группа Suede пыталась покорить Америку, Энтони Дё Кертис из журнала Rolling Stone отмечал, что сексуальная двусмысленность группы — причина её популярности в Британии ровно в той же степени, что и причина отсутствия успеха в штатах:
«Исторически сложилось так, что некоторым английским артистам — Боуи, Моррисси — трудно перебраться в Америку. Они находят свою нишу, но никогда не становятся такими важными, какими они являются в Великобритании. У Моррисси есть культ последователей, но и только. Во многом это зависит от выносливости Suede — они не станут мгновенной сенсацией».
Как подтверждал Рейнольдс:
«Это правда, в Америке никогда не было такой одержимости андрогинностью. Единственная область, в которой намёк на андрогинность был возможен, — это хэви-метал с такими солистами, как Себастьян Бах из Skid Row, который использовал макияж, размахивал длинными светлыми локонами и обладал очень стройным телосложением. Но всё это было оформлено в рамках открытой гетеросексуальности и гомофобии, как печально известная футболка Баха с надписью „AIDS kills fags dead“. Немного андрогинности допустимо, но только пока она не противоречит гетеросексуальности. Но уберите эту защиту, пустите открытое размывание гендера — и американцы начнут нервничать».
Ситуация очень похожа и на положение Steplers, с тем лишь прискорбным аспектом, что они хотели стать популярными у себя дома. Увы, даже во времена популярности инди-рока группы в большинстве своём оставались весьма ленивыми для провокаций, так характерных британцам, на которых все тогда ориентировались. Группа, певшая «Ты знаешь, как я буду счастлив, если все мужчины подарят друг другу цветы?» вряд ли могла заработать популярность, которую в контексте своего времени более чем заслуживала.
Хип-хоп и «новая школа»
Традиционно, хип-хоп не имеет ничего общего с глэмом, кроме нарцисского упоения славой. Постмодернизм, который по мнению большинства начался с глэма, хип-хопу не свойственен. Хип-хоп патетичен, суров и аутентичен. По верному замечанию Руслана Хестанова, хип-хопу характерны «маскулинность и антифеминизм, пафос расовой идентичности, романтизация бандитизма — это консервативная реакция молодежи на скорость перемен».
Но в 2010‑х годах хип-хоп, несмотря на весь свой афроцентризм, перестал быть музыкой исключительно чёрного населения планеты. Всё новые и новые «фрешмены», возникающие последнюю декаду, вбирают от хип-хопа удобную для себя риторику, но действуют не столько мимикрируя под жанр, сколько используя его также свободно, как и любой другой. В этом смысле в хип-хопе случился постмодернизм. И совершенно неслучайно, что многие глэм-черты стали проглядываться и в хип-хопе. Разрыв с тем, как хип-хоп выглядел до этого, наблюдается уже в самих образах новых героев. Перво-наперво, это PHARAOH и Face как два внезапно женоподобных рэпера, ставших новыми иконами молодёжи.
Неслучайно, что первые женоподобные рэперы начали появляться аккурат в тот момент, когда рэп как никогда прежде стал сливаться с роком. Никакого хип-хопа в чистом виде в их музыке не существовало. Фараон не был воспитанником улиц и даже не старался отыгрывать подобный образ, но на удивление многих быстро перерос из статуса мем-посмешища в статус героя поколения. В России, аналогично Западу, статус рэперов как новых рок-звёзд (или статус рэпа как нового панка) был установлен обоюдно. Со стороны хип-хопа на ум приходит хотя бы участие рэпера Face в подкасте «Медузы» о Егоре Летове, не говоря уже про твиты рэпера и его татуху «ROCKSTAR». T‑Fest записал хит «Человек», практически не отличающийся от тех же Steplers и вообще не имеющий ничего с рэпом. Кроме того, нельзя не упомянуть символический статус «русского Курта Кобейна», часто встречающийся практически через тире с именем Фараона.
Но от слияния рока и хип-хопа всё пошло ещё дальше, и в лексиконе рэперов стал преобладать пресловутый глэм. В интервью журналу «Сноб» PHARAOH назвал новый релиз «глэм-роком от хип-хопа», Face не стеснялся использовать глиттер, а содружество рэпера GONE.Fludd и вовсе получило название «GLAM GO GANG!», в клипах резидентов которого можно было найти много отсылок на того же Боуи.
Однако женоподобность новых рэперов, несмотря на свой местами аристократический образ, имела больше общего с условными Рондо и Skid Row, чем с T.Rex — это была обычная аннексия женской самости, отвоёвывание своего места на территории чужого гендера, и в этом плане хип-хоп никак своим идеалам не изменил — он не столько «революционировал», сколько эволюционировал.
Однако фрешмены вроде GONE.Fludd и Big Baby Tape толкнули глэм-риторику ещё дальше, педалируя создание своей индивидуальности вместо удовлетворения стандартных рэперских требований.
Марк Фишер, цитируя Рейнольдса, видел в хип-хопе пример наиболее красноречивого отражения неолиберального общества, так как хип-хоп — это единственный жанр, обличающий саму сущность капитализма. С развитием интернета в России новое молодое поколение больше прежнего стало выстраивать собственный индивидуальный портрет, чему способствовали социальные сети. Идея того, что можно «создать» свой аватар в интернете, стала массово преобладать над идеей субкультуры. Неудивительно, что новые (но уже, кажется, канувшие в лету) герои молодёжи ознаменовали этот тренд.
Для таких рэперов, как Big Baby Tape, принципиально важная для рэпа категория «трушности» перестала быть важна — он читал про гетто, наркоту и криминал, перемешивая эти ссылки с упоминанием GTA San Andreas, то есть постоянно «подмигивал» слушателю, что всё это не всерьёз. Если взглянуть на интервью с Тэйпом, то в них едва ли можно разузнать что-то про его личность. Взору предстанет скорее актёр, отыгрывающий персонажа. Если Tape напоминает компьютерного персонажа, то GONE.Fludd персонажа мультика или аниме. В интервью Дудю рэпер говорил, что всегда хотел жить в мультике, и всячески потворствует тому, чтобы его воспринимали должным образом — почти «анимешная» прическа, свой лексикон (и даже его Fludd назвал по-своему: «флексикон»), а на обложке релиза «3‑D каталог» и вовсе предстал в качестве компьютерного аватара. Не менее показателен и Элджей, который чистая картинка, симулякр, персонаж без зрачков— характерно, что «зрачки» он обрёл тогда, когда в его музыке стала проглядывать претензия на самовыражение и прочие «дрейковские» сантименты об утрате человечности из-за славы.
Марк Фишер утверждал, что глэм-континуум кончился на фильме «Голод». Некоторые постарались проследить этот нарратив в культуре и дальше. Разница была в том, что Фишер искал прямые следствия того, что создали артисты начала семидесятых. И если действовать согласно логике только Фишера, то следы глэма в России оборвались бы достаточно быстро, ещё не успев сформироваться. Нетрудно заметить, что глэм в России оказался вдвойне маргинализирован: жанр, не получивший должного внимания у себя на родине, оказался тем более обделён вниманием здесь.
Тем не менее, как отмечал тот же Фишер:
«…прошлое необходимо постоянно пересказывать, и политический смысл реакционных нарративов состоит в подавлении тех потенциалов, которые всё ещё ждут своего момента, потенциалов, готовых к повторному пробуждению».
Возможно, провоцирование дискурса вокруг глэма поможет и нашей музыке примерить на себя пальто, которое некогда оказалось не по размеру. Возможно, глэм, это тот вокабуляр, который русской музыке только предстоит обрести.
С 24 по 28 марта 2021 года в московском Гостином дворе пройдёт 22‑я международная ярмарка интеллектуальной литературы Non/fiction. В 2020 году ярмарка не состоялась из-за ограничений в связи с пандемией COVID-19.
Non/fiction традиционно представит новинки книжного рынка более чем от 200 крупных издательств, книготорговых компаний и малых издательств. Кроме этого, ярмарка Non/fiction проведёт содержательную программу с лекторием, презентациями книжных новинок, дискуссиями и другими открытыми мероприятиями.
Среди десятков мероприятий — презентация популярной биографии Юрия Гагарина от писателя Льва Данилкина, презентация книги «В движении: Русские евреи-эмигранты накануне и в начале Второй мировой войны (1938−1941)» с участием историка Олега Будницкого, лекция историка Андрея Ганина «Русский офицерский корпус на той единственной Гражданской», презентация книги правнучки Константина Рокоссовского «Маршалы Победы. Семейные воспоминания», и многое другое. На 24 марта запланировано несколько лекций и встреч, связанных с тематикой комиксов и выделенных в специальный «День комиксов».
Данная статья продолжает цикл публикаций, посвящённых русско-британскому морскому противостоянию на Балтике в 1918–1920 годы. В первой статье мы рассказывали о неудачном рейде советской эскадры под командованием Фёдора Раскольникова и захвате англичанами эсминцев «Спартак» и «Автроил». Наша сегодняшняя статья посвящена войне советских и британских подлодок, развернувшейся в Финском заливе в середине 1919 года.
От Ревеля до Копорской губы
Ревельский рейд всколыхнул театр морских действий на Балтике, как камень, брошенный в зелёную гладь болотной тины. Поняв, что вечер перестаёт быть томным и что противник теперь точно не будет отсиживаться в родной гавани, обе воюющие стороны решили действовать на опережение — каждая по-своему. В доках Кронштадта два с половиной месяца круглые сутки светили прожектора, лязгал металл и жужжали лебёдки: плотный январский лёд, намертво сковавший Финский залив, ставил жирный крест на любых операциях вплоть до начала весны, и красный флот, которому сама судьба подарила идеальный момент для ремонта всех имеющихся в наличии кораблей, распорядился этим временем по максимуму.
К 15 марта 1919 года корабельный «парк» балтийской группировки вырос более чем в два раза, давая возможность использовать в будущих боях не только универсальные крейсера или эсминцы, но и, как бы сказали любители игр жанра «стратегия», особые юниты вроде минных заградителей, тральщиков или сторожевых судов.
Несколько иначе поступили англичане, которым о положении дел практически ежедневно докладывали кишмя кишевшие в Кронштадте латышские и эстонские шпионы. В самом начале января Шестую эскадру Королевского флота Великобритании сменила Первая, а нерешительного и невезучего Александера-Синклера — контр-адмирал Уолтер Коуэн, в прямом смысле слова старый вояка, помнящий ещё битву с махдистами под Омдурманом, нюхнувший пороха в Трансваале и командовавший соединением британских лёгких крейсеров в ноябрьском сражении при Гельголанде. Несмотря на то, что до полувекового юбилея Коуэну оставалось всего два года, сэр Уолтер отличался абсолютным бесстрашием и был известен как приверженец специфической тактики «сначала стреляй — потом задавай вопросы». Решив разобраться с красными раз и навсегда, контр-адмирал привёл с собой пять крейсеров, 12 (по некоторым источникам 15) миноносцев и целую свору юрких торпедных катеров, а 23 мая в акватории Ревеля появились те, кого Коуэн ждал с особым нетерпением — матка «Лусия» и пять субмарин из Седьмой флотилии.
Заочное противостояние советских и британских подлодок было лишь вопросом времени: о том, что у русских есть субмарины, англичанам стало известно ещё 31 декабря 1918 года. Именно в этот день вышедший в ледяное Балтийское море красный «Тигр» был замечен и обстрелян (правда, без особого успеха) английскими эсминцами; вслед за «Тигром» вышли и с трудом возвратились в Кронштадт повреждённые льдами «Пантера» и «Рысь». И если уж командование большевиков гнало немногочисленные подлодки на разведку даже с изношенными двигателями и голодными завшивевшими командами, то что говорить о конце весны, когда в распоряжении Балтфлота оказались семь только что вышедших из ремонта субмарин. До сих пор остаётся неясным, хотел ли Коуэн использовать свои подводные лодки как контрмеру против советских боевых единиц или запросил их как дополнительную угрозу для крейсеров и эсминцев, но так или иначе к 1 июня 1919 года у обоих противников оказалось достаточно сил для полноценной подводной войны.
Девять жизней «Азарда»
Дебют партии, как и в прошлом году, остался за англичанами. Едва успев разместиться на рейде Ревеля, британские подводные лодки одна за другой отправились на патрулирование в Финский залив и всего через неделю после прихода на Балтику встретились с красными кораблями лицом к лицу. Первый блин по традиции вышел некрасивым комом — 31 мая в Копорской губе безымянная подлодка противника застала врасплох вышедший на охоту за английскими миноносцами эсминец «Азард», однако, вместо того чтобы спасаться бегством, советский корабль, к удивлению британцев, понёсся к ним на всех 35 узлах, успевая при этом обстреливать субмарину из расположенного на носу 102-мм орудия.
Несколько смущённая прытью «Азарда», подлодка мгновенно ушла под воду, но через 20 минут вновь напомнила о себе — в тот самый момент, когда бесстрашный советский миноносец уже вёл прицельный огонь по одному из пришедших в этот квадрат английских эсминцев.
Положение «Азарда» было более чем незавидным. По нему прямо сейчас стрелял один коуэновский миноносец, с северо-запада к месту сражения быстро приближались ещё восемь, а прямо под ним, где-то в глубине, по-акульи таилась ещё и подлодка, которой оставалось лишь вовремя всплыть и торпедировать связанный боем советский эсминец. Не будь капитаном «Азарда» Николай Николаевич Несвицкий, для красного корабля всё и вправду закончилось бы очередной сдачей или в лучшем случае парой пробоин под ватерлинией — вот только этот «мрачный, суровый, на редкость молчаливый человек» был настоящим боевым офицером и участником Балтийского Ледяного похода, просчитывающим действия противника на несколько шагов вперёд.
Британская субмарина выпустила по «Азарду» три торпеды подряд, спустя 40 минут послала ему вслед ещё одну, но Несвицкий, управлявший эсминцем с ловкостью автогонщика, увернулся от каждого снаряда и, умудряясь отстреливаться сразу от девяти сидевших у него на хвосте английских миноносцев, целым и невредимым вернулся в Кронштадт.
В войне советских кораблей и британских подводных лодок кто-нибудь рано или поздно должен быть допустить ошибку. «Рано или поздно» наступило 4 июня, когда, узнав о планируемой англичанами высадке десанта в Копорском заливе, штаб Балтфлота отправил им навстречу эсминец «Гавриил» на пару с дерзким «Азардом».
Прибыв в губу, красные эсминцы, так же, как и как и 31 мая, вскоре ввязались в бой с четырьмя вражескими миноносцами, так же были вынуждены отходить из-за появившегося на горизонте британского подкрепления, и точно так же, как и четыре дня назад, тёмно-зелёная вода Копорской губы вскоре забурлила от идущих на полном ходу британских субмарин. Дав неудачный залп торпедами, подлодки погрузились на небольшую глубину, чтобы через некоторое время всплыть прямо по курсу эсминцев и попытаться торпедировать их вновь — но в этот раз Несвицкий решил играть по своим правилам. Точный выстрел с «Азарда» разворотил ограждение рубки лодки L‑55, которая от удара качнулась резко влево и навалилась бортом на противолодочную мину.
По свидетельствам очевидцев, взрыв невероятной силы был виден даже с линкора «Петропавловск», стоявшего в 15 километрах от места сражения. В том, что L‑55 уничтожена, сомнений не было ни у кого из участников боя — подлодка буквально провалилась на дно сквозь толщу воды, оставив в память о себе лишь гигантский водоворот, над которым промчался неуязвимый «Азард». Хотя за первое в истории советского флота уничтожение вражеской субмарины ни Несвицкий, ни комендор «Азарда» Пётр Богов не получили никаких наград (если, конечно, не считать закрепившееся за Боговым в Кронштадте звание меткого стрелка — вплоть до 1928 года бытовала версия, что смертельным для L‑55 стало именно его точное попадание в рубку), результат у боя в Копорской губе всё же был. Ушедшая на дно залива L‑55 забрала с собой остатки везения британского подводного флота, и вплоть до конца английского присутствия на Балтике коуэновские субмарины не причинили вреда ни одному русскому кораблю.
Прыжок «Пантеры»
В то время как британские подлодки безуспешно сражались с «Азардом» и «Гавриилом», в Кронштадте спешно заканчивали ремонт советских субмарин. Основной костяк балтийского подводного флота составляли подлодки типа «Барс» — небольшие, вооружённые лишь четырьмя торпедами, юркие и проворные, как настоящие кошки, но патологически невезучие.
Несмотря на то, что семь таких субмарин были номинально включены в состав группировки на Балтике ещё в начале апреля, для шести из них дорога в море была закрыта вплоть до начала июля. Кого-то собирали едва ли не заново, у кого-то постоянно открывались «старые раны», а венцом всего этого абсурда стала поломка уже отремонтированных «Пантеры» и «Рыси» — поднимаясь после осмотра из-под служившего передвижным доком спасательного судна «Волхов», обе подлодки повредили перископы о его днище и снова отправились на опостылевший ремонт. Выбраться из такого технологического ада они смогли только 10 июля 1919 года, когда на задание в Копорскую губу наконец-то вышла первая из советских подводных лодок.
Все три последующих недели субмарины Балтфлота безуспешно пытались атаковать корабли противника. Отправившийся 10 числа на охоту «Волк» из-за сгоревшего гребного электродвигателя в ту же ночь вернулся к родному причалу, не увидев неприятеля даже в перископ. Чуть больше повезло подводной лодке «Пантера», которая схлестнулась в Копорском заливе сразу с двумя английскими субмаринами, но после обмена залпами торпед точно так же была вынуждена отойти в Кронштадт.
27 июля красная подлодка «Вепрь», пытавшаяся торпедировать флагман Коуэна «Вэлорос» и находившийся неподалёку эсминец «Ванкувер», сама чуть было не очутилась в роли жертвы — оказавшись под дождём из глубинных бомб, «Вепрь» получил большие повреждения и чудом, практически вслепую (закоротившая электрика погрузила отсеки субмарины в кромешную тьму) вырвался из западни.
Подобная активность привела лишь к тому, что Коуэн, и без того понимавший силу русских подлодок, на какое-то время отказался от преследования эсминцев и крейсеров и обратил внимание исключительно на советские субмарины.
Переживая за каждый из своих кораблей — в особенности за авианосец «Виндиктив» — сэр Уолтер задействовал в противолодочной войне всё, до чего только смог дотянуться. Сначала он отдал приказ о масштабной блокаде акватории Кронштадта цепью обширных минных полей, потом усилил Третью флотилию эсминцев кораблями с гидрофонами, позволяющими услышать любые передвижения русских под водой, а в середине лета подготовил и провёл целую спецоперацию, целью которой было уничтожение плавбазы советских субмарин — крейсера «Память Азова». И хотя 30 июля взмывшие с «Виндиктива» самолёты направились к Кронштадту, прошли сквозь ураганный огонь из красных зениток и удачно отбомбились по кораблю и по сухому доку, толку от всего этого было чуть более чем нисколько. Немного позднее выяснилось, что отчаянные британские пилоты в суматохе боя спутали оставшийся невредимым «Память Азова» со старым танкером «Татьяна», а казавшиеся заговорёнными советские подлодки в конце августа снова вышли на охоту.
Среди этих субмарин была «Пантера» 24-летнего лейтенанта Александра Николаевича Бахтина — несмотря на юный возраст, одного из опытнейших капитанов подводного флота, обладавшего невероятной отвагой, гроссмейстерским интеллектом и при этом поистине звериным чутьём на лёгкую добычу. Своего первого «Станислава» за захват немецкого транспорта «Шталек» Бахтин получил ещё в Первую мировую, спустя всего год после назначения на подлодку «Кайман». Ещё через год, уже на новеньком «Волке», он побил рекорд результативности среди русских подводников, торпедировав за один день сразу три немецких парохода и добавив к наградам две «Анны». После революции Бахтин перешёл на сторону красных, где был назначен командиром субмарины «Пантера» и сделал практически невозможное, сумев создать из царских офицеров и матросов-революционеров коллектив с атмосферой «взаимного доверия и даже трогательной заботливости». Другими словами, если кому-то и было суждено стать героем подводной войны на Балтике, то этим «кем-то» должен был стать именно отчаянный молодой лейтенант.
Звёздный час Бахтина настал в последний день лета 1919 года. 31 августа ведомая им «Пантера» отправилась на патрулирование Копорского залива и после непродолжительного преследования британского миноносца наткнулась у острова Сескар на два вражеских корабля — минный заградитель «Виттория» и эсминец «Абдиэль». Несмотря на то, что англичане были всецело поглощены посадками мин в зеленоватую балтийскую воду и не вели за морем никакого наблюдения, Бахтин не стал атаковать их с ходу. Выбирая момент для броска, «Пантера» хладнокровно кружила вокруг ничего не подозревающей добычи в течение четырёх долгих часов, и это хладнокровие окупилось сполна всего одной торпедой. Получив кинжальный удар под ватерлинию, «Виттория» затонула менее чем за пять минут и унесла с собой жизни восьмерых членов экипажа, а Бахтин навсегда вписал своё имя в историю русского флота, став командиром первой советской подлодки, потопившей корабль противника.
Англичане никогда не боялись воевать на море. На его синей поверхности дети Альбиона умело расправлялись с любыми надводными кораблями — но они так и не смогли совладать с ужасом из балтийских глубин, с врагом, который появлялся из ниоткуда, забирал с собой жизни и бесследно растворялся в пучине. Весь 1919 год прошёл для флотилии Коуэна в постоянном страхе перед красными подлодками и красными минами. Спустя три дня после триумфа Бахтина затонул, налетев на мину, британский эсминец «Верулам». Ещё раньше ушли на дно тральщики «Миртл» и «Джентиан», получили тяжёлые повреждения эсминец «Кюрасао» и транспортник «Принцесса Маргарет», и все эти потери, вкупе с постоянным ожиданием атаки субмарин окончательно подломили дух британских моряков. Нежелание заканчивать жизнь в ледяных волнах Финского залива вылилось сначала в тайное дезертирство, чуть позже — в открытые антивоенные мятежи в плимутских и шотландских портах, а потом и вовсе привело к свёртыванию британского присутствия на Балтике.
Когда мы в очередной раз пересматриваем шедевры советского кино, то часто задумываемся, что в этих фильмах так греет наши души, заставляет вновь и вновь смеяться, плакать, сопереживать, вдохновляет на мечту и любовь! И есть такой Человек, который стал символом и эпохой советского кино — неповторимый цирковой артист и киноактёр Юрий Владимирович Никулин. Кстати, в декабре мы будем отмечать столетие артиста. Почему же этот образ добродушного и простого весельчака до сих пор притягивает миллионы зрителей? Личность этого уникального человека сплавилась по воле судьбы. Нескладный юноша из интеллигентной семьи, мечтавший выступать на сцене, попал в самое пекло страшной войны, не только сохранил в себе лучшие человеческие качества, но и смог исполнить свою детскую мечту — стал Клоуном и покорил своим артистизмом и обаянием миллионы зрителей.
В первой части мы расскажем о молодости Никулина, о том, какие испытания пришлось пройти юноше прежде, чем он стал артистом. Вы узнаете о некоторых малоизвестных фактах из его биографии — как он учился в школе, как чуть не потерял ноги в Зимнюю войну и как перегибал с розыгрышами товарищей.
Детство, школа, первая любовь
Детство Юрия было счастливым — в нём было всё, что нужно мальчишке для счастья: прогулки, постоянные шутки и розыгрыши с отцом, проказы и хулиганские выходки в школе, первая школьная любовь, чтение русских классиков, футбол во дворе, участие в школьных спектаклях. Неудивительно, ведь его отец Владимир был театральным режиссёром, а мама Лидия — актриса в том же театре. Массовик-затейник, отец постоянно выдумывал шалости и вовлекал в них Юрку, ставил сатирические обозрения. Именно он научил его удивительным фокусам, розыгрышам, анекдотам и весёлым шаржам. Поначалу семья жила в Демидове (под Смоленском), а в 1925 году перебралась в Москву.
Первое выступление Никулина — «Блин» в честь Масленицы. Над простынёй-занавесом проплывает обруч, затянутый жёлтой бумагой и подсвеченный лампочкой. Это и был Блин: с глазами, ртом, носом. «Я весёлый, я не грустный, Я поджаристый и вкусный, Я для Юрок, Танек, Нин — Блин! Блин! Блин!». В финале спектакля ребята садились за стол и ели блины со сметаной и маслом.
Юра внешне был больше похож на маму, и по характеру также унаследовал её черты — общительность, доброту, неприхотливость. Лидия Ивановна обладала тонким и ироничным чувством юмора. Она мечтала, чтобы сын стал артистом, и когда отец сводил пятилетнего Юру в цирк, то эта мечта загорелась и в глазах сына. Когда же мама сшила ему клоунский костюм с «жёлтыми и красными цветами», то юный импровизатор тут же побежал смешить гостей. Юность артиста была полна розыгрышей, не только отцовских, но и самоличных, или в соучастии с друзьями.
В первый класс Юрий пошёл в семь лет. Шёл 1929 год, первый год экономической пятилетки. 16‑я школа была эталоном. По результатам тестирования педологов, специалистов по развитию ребёнка, умственные способности Юры были признаны ограниченными, что вызвало негодование отца. Никулин-старший никому не позволял критиковать своего сына, «разражался пламенной речью в защиту сына». Однако сам в лицо никогда не хвалил — высшая форма похвалы: «это ты сделал неплохо».
Возможно, именно эти особенности воспитания помогли сформировать крепкую веру Юрия в свои силы. Педологи неслучайно разрешили оставить Юрия в школе — отец развернул активную театральную деятельность, принимал в свой кружок детей с плохой успеваемостью. Учителя впоследствии признавались, что подопечные Никулина-старшего исправляли отметки, становились дисциплинированней. Мама тоже внесла свою лепту — помогала родительскому комитету с книгами, шила костюмы для театра. Самым усердным в театральном кружке был, конечно, Юра. Он показывал фокусы, которыми научил его отец, играл в постановках. Свободное время Юрий проводил во дворе с друзьями, участвуя в розыгрышах и шалостях.
Дома же рисовал собственные мультфильмы с титрами и показывал родным с помощью эпидиаскопа — аналога диапроектора для просмотра диафильмов. Этот прибор подарила Юре на День рождения его тётя. Впоследствии это стало серьёзным увлечением — Никулин создавал «экранизации» произведений классиков, например, рассказ Эдгара По «Чёрный кот», а также боевики и даже фильмы ужасов.
В школе Никулин хулиганил. То чужим голосом сообщит из-под парты во время переклички о том, что «Никулин болен», то спрячется в шкафу, то ещё как-нибудь сорвёт урок, что все покатываются со смеху. Первая школьная любовь началась у Юры в шестом классе! Он провожал Нину домой после уроков, потом застеснялся и перестал. Залезал на крышу высокого сарая во дворе, чтобы предстать героем. Но Нина, казалось, не подозревала о чувствах парня.
Во дворе, где жил Юра, появлялась солидная дама Софья Рафаиловна, которую юный хулиган «почтительно» приветствовал «Здравствуйте, Софья Крокодиловна». В один прекрасный день в школе появилась новая учительница по немецкому, которая сразу же узнала своего обидчика — так у Юры появились в дневнике плохие отметки. Отец успокаивал, шутил:
«А ты особенно не огорчайся. Возьми и скажи ей, что немецкий учить незачем. Если же будет война с немцами, так мы с ними разговаривать особенно не будем».
Юрий воспринял шутку отца как призыв к действию. Такой смелый ответ вызвал в классе хохот, а отношения с учителем так и не улучшились. Однако слова отца оказались пророческими…
Служба в армии
Сразу же после школы, 8 ноября 1939 года, 18-летний Юра был распределён в зенитно-ракетные войска — в 115‑й зенитный артиллерийский полк. К суровым армейским будням Никулин привыкал тяжело. В первый же день ребята обсмеяли его в душевой за нескладную фигуру. Когда же он захотел перекусить пирожками, которые дала с собой мама, то обнаружил, что всё превратилось в кашу — пришлось закопать в снегу. Служил в Ленинграде. Обстановка была напряжённая, военные уже знали, что будет война. Шоком для Юрия стали пробежки по холоду и умывания ледяной водой. Вскоре эта закалка пригодилась бойцу.
Учебные тревоги были часто. Тот день, когда Финляндия нарушила границы, Никулин запомнил на всю жизнь! 17-летний Юра написал заявление: «Хочу идти в бой комсомольцем». Ему поручили провести линию связи по Финскому заливу. В ходе миссии Юрий отморозил себе ноги. К счастью, его нашли пограничники и отогрели.
Никулин служил в артиллерийской разведке под Сестрорецком. К счастью, мир наступил уже 12 марта 1940 года. Несмотря на постоянные морозы, холод, сидение в телефонных «казематах» на дежурстве — необходимо сообщать по телефону о финских самолётах. Служба проходила весело, во многом, благодаря Юрке: ночи напролёт он травил анекдоты. Ребята играли на гармошке, гитаре, слушали на патефоне Лидию Русланову, Изабеллу Юрьеву, Вадима Козина, Клавдию Шульженко («Мама»).
Мама написала Юрию в письме, чтобы он навестил родных в Ленинграде — тётю, бабушку и троюродного брата Бориса. Вскоре Никулин уже сидел с ними в уютной комнате, слушал вальс «Фантазия» и рассматривал фотографии Галины Улановой, собранный Борисом.
Вскоре начали спорить о политике. «Войны не может быть. У нас же договор с Германией» — заверил Борис. Но Юрий знал, что война будет.
Если бы брат оказался прав, то Никулин демобилизовался бы как раз летом 1941 года, в 20 лет… В тот день он с солдатами шёл за пивом. Увидели людей с растерянными лицами, стоявших у столба с громкоговорителем — они слушали выступление Молотова. Вскоре началась «паническая атака» — немцы сбрасывали листовки с призывами сдаваться, описывали, как хорошо живётся солдатам в плену. Наступило холодное и голодное время. Каждому полагалось по 300 граммов хлеба в сутки. Часто вместо 150 граммов хлеба выдавали сухарь весом в 75 граммов. Другая половина пайка — хлеб по 150 граммов, сырой и липкий как мыло. И по ложке муки на каждого — она шла в общий котёл и взбалтывалась. Соли не было. К весне у многих началась цинга и куриная слепота. Приходилось искать поводырей для ослепших бойцов. Лишь когда на батарею выдавали рыбьего жира, бойцы прозревали.
Блокадный Ленинград
Весной 1942 года Никулин попал по заданию в Ленинград:
«Трамваи застыли. Дома покрыты снегом с наледью. Стены все в потёках. В городе не работали канализация и водопровод. Всюду огромные сугробы. Между ними маленькие тропинки. По ним медленно, инстинктивно экономя движения, ходят люди. Некоторые тащат с трудом санки с водой и дровами. Часто трупы лежали прямо на улицах. В январе 1942 года в отдельные дни умирало от голода по пять-шесть тысяч ленинградцев».
Юрий первым делом идёт навестить своих родных:
«Высохшая, с огромными печальными глазами, озябшими руками, она с трудом признала меня. У меня в сумке осталось немножко сухого гороха… я отдал бабушке Лёле. — „Ой, горох“, — сказала она чуть слышно. — „Я его долго буду есть“».
Выяснилось, что троюродного брата Бориса убили под Ленинградом, дядя умер от голода, и лишь тётя успела эвакуироваться. Через месяц бабушка умерла.
На фронте
Юрий Никулин служил в 6‑й зенитной батарее. Зенитчикам приходилось жарко. Находясь в эпицентре немецких артиллерийских бомбардировок, нужно было сбить пролетающие тяжёлые бомбардировщики, летящие в сторону Ленинграда! Когда вокруг рвутся снаряды и свистят осколки, разведчик должен успеть определить курс самолётов, а его напарник-дальномерщик — высоту и дальность выстрела. На кону жизни сотен и тысяч соотечественников. И такие налёты — каждый день. Один из артобстрелов был особенно жестоким. Один за другим погибали ребята с его батареи — кто-то от осколков, а кто-то подорвался на мине… Вскоре прямо на его батарею пошли немецкие танки. Никулин невольно вспоминал слова немецкой листовки: «Почему ты думаешь, что живым останешься именно ты?». И вот, слышится страшный грохот, свист летящего снаряда! Каждая секунда — как в замедленном кино. Чудом Юрий остался жив.
Не забыл Юра и первую смерть товарища — во время обеда одному из солдат начисто снесло голову осколком шального снаряда. Много страшных смертей повидал Никулин, нелепых, обидных! Так один из товарищей решил пошутить над друзьями: приложил разряженный пистолет к виску и со словами «Эх, ребята, жить надоело» спустил курок. Раздался выстрел! Шутка оказалась роковой — в стволе затерялся подлый патрон…
Однако большим счастьем и воодушевлением для товарищей было то обстоятельство, что они стояли за Родину плечом к плечу с таким жизнерадостным и весёлым человеком, как Юрий Никулин! Бывало, бойцам необходимо было срочно рыть траншеи. Дождь, темнота, вспыхивают осветительные ракеты. Худой майор подходит к солдатам и спрашивает: «Инструмент взяли?». — «Взяли!» — бодро отвечает он за всех и достаёт из-за голенища сапога деревянную ложку. Все смеются, и вот уже настроение и боевой дух заметно поднимается! Другой случай. Никулин с напарником несут пакет в штаб. Внезапно начинается бомбёжка. Страшный грохот, свист и огонь вокруг — это был настоящий ад! Неожиданно Юра шёпотом говорит товарищу на ухо: «Сашка, бомбёжка кончится, по бабам пойдём?» Конечно же, Юрий шутил во всех смыслах. Он по-прежнему любил Нину, и ждал встречи с ней!
Девушка первая написала Юрию письмо сразу после финской войны. Так началась их переписка. В одном из писем он получил её фото, которое он прикрепил на крышку дембельского чемодана, рядом с фотографией динамовцев. Юрий писал Нине, что скучает по ней, и каждое её письмо для него — удивительная радость. Свои письма он обычно заканчивал фразой: «Крепко жму руку», а однажды даже вывел в последней строчке: «Целую крепко».
Весной 1943 года Никулин снова в Ленинграде — попал в госпиталь с воспалением лёгких. Вот он слёзно просит на пересыльном пункте «Фонтанка, 90», чтобы его взяли в родную часть. Но никто его и слушать не хочет — отправляют в 71‑й батальон под Колпиным, затем задерживают в Ленинграде. Вышел Юрий на улицу, услышал свист… и очнулся в санчасти контуженный после разрыва снаряда. Оттуда снова отправили в госпиталь, уже другой. После излечения в августе 1943года Никулина повысили до командира и снова отправили в строй, хотя и сильно истощённого. К счастью, в 72‑м зенитном полку Юру-шутника немного откормили и с радостью приняли в свою команду — у ребят началась весёлая жизнь.
По воспоминаниям сержанта связи Ефима Лейбовича, друга Никулина:
«Юра пришёл к нам из госпиталя, худой, сутулый, в короткой шинели. И первым делом состроил „японца“, ужасно смешную гримасу. Постоянно всех нас бодрил и веселил, хотя на душе кошки скребли. Обожал всяческие розыгрыши. Как командир он был уж очень мягок, а солдат хороший, находчивый, жизнерадостный. Умудрялся много читать, марки собирал, а остроты и шутки из него прямо сыпались. И не только на привалах, но и в самых отчаянных ситуациях».
У Никулина было три увлечения: музыка (игра на гитаре и пение), хорошие книги и… кино. Осенью 1943 года вышел фильм «Два бойца» со всенародно любимым Марком Бернесом, который пел две песни: «Тёмная ночь» и «Шаланды, полные кефали». В связи с этим командир батареи, где служил Никулин, отправил одного бойца в город — посмотреть три раза этот фильм и запомнить слова. Так, в батарее Никулина появились новые песни! Никулину также нравился фильм «Джордж из Динки-джаза». Первый сеанс в кинотеатре «Молодёжный» в Ленинграде прервался из-за обстрела. Затем, на батарее, Никулин продолжил просмотр, но снова «засада» — подняли воздушную тревогу! Комедию Никулин досмотрел только в конце войны…
Что же до хороших книг, то Юрий Владимирович души не чаял в Джеке Лондоне. Однако, среди книг у него лежала вырезка из газеты «Правда» за 1943 год с отрывками из романа Михаила Шолохова «Они сражались за Родину».
В октябре 1943 года батарея Никулина получила приказ — пристреляться по наземным целям врага в районе Пушкина. Подобное занятие бойцы получили впервые и сразу поняли — Победа не за горами! По радио также стали поступать радостные вести о наступлении фронтов. «Когда же мы?!» — задавали вопрос майору солдаты с Никулиным. А на просеках всё чаще встречались зелёные танки с красными звёздами, а на небе — пролетали «Илы‑2».
Январь 1944 года. Крепкий мороз. Застыла вода в траншеях. Никулин с бойцами понимали, что это идеальный момент для наступления, но приказа всё не было. Бедный Ленинград всё терзали бомбёжками. По ночам Юрий слышал этот страшный грохот, и сердце съёживалось, а к горлу подкатывал комок праведного гнева.
Утро 15 января. Пронизывающий морозный ветер и серое небо. Неожиданно, в 9 утра, объявили тревогу. Спустя 20 минут взлетели сигнальные ракеты, и страшный грохот раскатился по всей округе. Тысячи артиллерийских батарей, со всех укромных холмов и щелей, открыли шквальный огонь по противнику. Юрий писал в дневнике:
«Это дали залп сотни гвардейских миномётов по долговременным точкам вражеской обороны. Лес разрывов от залпа „катюш“, несмотря на сплошной дым над позициями немцев, прекрасно виден простым глазом. И снова вступают в бой всё новые и новые батареи».
Час и сорок минут работали «Катюши». Наконец, наступление! Юрий своими глазами видел страшную картину: расплавленный снег, чёрный от копоти, расщеплённые деревья, убитые гитлеровцы…
На одном из привалов бойцы увидели маленькую мышку, которая встала на задние лапки и стала просить колбасы. В дневники Никулин записал:
«Петухов замахнулся на незваную гостью прикладом… — Вася. Не надо. — Мышь-то немецкая! — Да, нет! Это наша мышь, ленинградская! Посмотри на её лицо…».
Так, Никулин спас мышь от смерти, за что впоследствии получил от отца отдельную благодарность.
Не раз Никулин был на волоске от гибели. Однажды Юрий крепко спал в блиндаже. Неожиданно враг начал артобстрел, а Никулин «спит как Евсей». «Выносите Никулина!» — закричал командир. Бойцы схватили отбрыкивающегося Юру и оттащили в сторону, и как раз вовремя — блиндаж взлетел на воздух! Было и так, что Никулина во время бомбёжки окликнул друг, предложив закурить. Это и спасло Юре жизнь — только он отошёл от орудия, как в него попал снаряд! Хотя Юрий и «родился в рубашке», но болел часто. Так, к концу войны у него развился тяжёлый туберкулёз. Кашель с кровью, одышка… И тут товарищи помогли парню: пособирали мох, поискали в деревнях масло, мёда, сала и барсучьего жира. Приготовили лекарство, и Юре заметно полегчало.
Никулин шутил часто, но не всегда удачно. Так, на одном из привалов он переоделся в немецкую форму, надел каску, взял автомат, подкрался к повару, который одиноко варил кашу, произнёс: «Ку-Ку!» и поманил пальцем. Кашевар оказался находчивым малым, запел «Тра-ля-ля, тра-ля-ля!», неожиданно сделал несколько шагов в сторону и прыгнул в кусты! Вернулся бедняга лишь к вечеру, и молчит как партизан. И Никулин не нашёл ничего лучше, чем спросить: «Уж не попал ли ты к немцам, а?»
И всё же Никулин доказал товарищам, что он не только боец, но и настоящий артист. Юрий не только организовал концерт, но и выступил как конферансье, клоун и певец. Напарником стал его друг Ефим Лейбович. В то время отец присылал ему письма с фельетонами на актуальные события в мире. Например, в мире науки, главным событием было расщепление атома. И вот, клоун Никулин с размалёванным лицом кладёт на стул что-то и начинает бить молотком. Стул разлетается на куски. Вбегает Лейбович: «Что ты делаешь?» Юрий совершенно серьёзно: «Расщепляю атом». Были и более «умные» репризы. А чего стоил фокус «Кошка-оракул»! Сидит в ящике кошка, голова и хвост торчат наружу. Никулин, например, спрашивает у кошки: «Правда ли, что Савельев вчера опять в самоволку ходил?» Все затаивали дыхание… ожидая, что кошка махнёт хвостом — это означало «да». Они не догадывались, что хвост искусственный и привязан к ниточке, за которую незаметно дергал ассистент Никулина… Солдаты с «натянутыми как пружины» нервами смеялись от души, и эта разрядка для психики была исцелением! Успех был настолько ошеломителен, что поступил запрос от других частей. Так, Никулин стал знаменитым.
3 мая 1945 года. Никулинская батарея расположилась в живописной деревушке Джуксте, в Курляндии (Латвия). Изнуряющий труд и днём и ночью — рыли траншеи. 8 мая поступило сообщение, что утром наступление по всем фронтам. Наутро все вповалку спали богатырским сном — дала знать о себе усталость. Неожиданно вбегает солдат и начинает бегать прямо по товарищам с диким, но радостным воплем: «Ааааа!». Ребята спросонья подумали, что ещё один боец свихнулся. Лишь погодя они поняли, что он кричал «Ура!» Тот разведчик первым узнал от телефониста о капитуляции фашистских войск…
Настало мирное время! Со светлой радостью Юрий читал эмоциональные письма от отца, который, по традиции, описывал всё в мельчайших подробностях — как слушали сообщение о победе, как проходили гулянья в Москве. Отец с 42-го также воевал, но демобилизовался по болезни. Однако до встречи с близкими было ещё далеко — демобилизация проходила в несколько этапов, и Юрий Владимирович попал в самый последний. Он получил повестку и уволился лишь 18 мая 1946 года.
В Москву он ехал инкогнито — решил устроить родным сюрприз. Лёжа в тесном товарном вагоне, с вещмешком под головой, Юрий любовался просторами Полесья и размышлял, как жить дальше. Впереди его ждала Москва: любимые матушка и отец, девушки из школы и друзья, учёба и путь к мечте… Начиналась новая жизнь!
Федеральная служба безопасности России опубликовала секретный доклад наркома внутренних дел СССР Лаврентия Берии о подготовке к приёму, размещению и охране участников Ялтинской конференции 1945 года. Об этом сообщает «Российская газета» и журнал «Родина». Доклад Берии содержит подробности об организации нескольких уровней безопасности, защиты с воздуха, моря и земли, бомбоубежища вблизи резиденций глав делегаций.
В статье приводятся цитаты из опубликованного доклада. Они касаются, например, организации телефонной связи в Воронцовском дворце в Алупке, который был местом размещения британской делегации во главе с Уинстоном Черчиллем. В распоряжении британцев была АТС на 20 номеров, и в докладе было сказано:
«Ко всем телефонным станциям прикреплены сотрудники НКВД — НКГБ, владеющие английским языком. Обслуживающий персонал подобран, находится на месте и соответствующе проинструктирован».
В Юсуповском дворце, где размещался Иосиф Сталин, было сооружено бомбоубежище первой категории с железобетонным защитным слоем двухметровой толщины. Берия сообщал:
«По заключению специалистов, бомбогазоубежище рассчитано на однократное взрывное действие (прямое попадание) фугасной бомбы весом в 500 килограммов. Бомбогазоубежище расположено в 100 метрах от основного корпуса дворца, состоит из трёх комнат площадью 61 квадратный метр, имеет два самостоятельных выхода, обеспечено электроэнергией и необходимыми средствами связи».
В годы Большого террора 1937–1938 гг. власть помимо репрессий по «национальным операциям» также обратила внимание на бывших кулаков — раскулаченных крестьян. «Кулацкая операция» унесла миллионы жизней: по данным книги «Вертикаль Большого террора» Марка Юнге, Рудольфа Биннера и Геннадия Бордюкова, за 1937–1938 годы было репрессировано около 1,3 миллиона человек. Государство окончательно решило покончить с «бывшими людьми», так как видело в них угрозу при строительстве коммунизма.
В этой статье рассмотрим операции по приказу НКВД № 00447, направленный против бывших кулаков, сумевших пережить первую волну репрессий.
Предыстория операции
В 1930‑е гг. в СССР наблюдается экономический рост, в то время как на Западе Великая Депрессия. Однако первые пятилетки — это не только успех в производстве, вызванный форсированной индустриализацией. Параллельно проводилась политика коллективизации в деревни, начавшаяся в 1929 году после выхода статьи Иосифа Сталина «Год великого перелома». В постановлении ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 года «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» ставилась задача «завершить коллективизацию к осени 1931 года или во всяком случае весной 1932 года».
Проводимая политика заключалась в раскулачивание зажиточных крестьян, изъятие всего имущества и принудительное вступление их в колхозы. Под призывом «ликвидации кулачества как класса» против крестьянства развернулось как судебное, так внесудебное преследование с расстрелами, конфискацией имущества, высылкой в отдалённые районы Урала и Сибири. Такая категория называлась «спецпереселенцы». Их отправляли в населённые пункты, где не хватало рабочей силы. Только в 1930–1931 гг. из европейской части страны были высланы 381 тысяча «кулацких» семей. В Уральском районе спецпоселенцы (трудпоселенцы) занимались строительством необходимых социально-культурных зданий. Однако требования по сооружению выполнялись с опозданием, поэтому часть переселенцев размещалась по ближайшим к местам работ деревням вместе с их коренным населением. В Сибирской части страны трудпоселенцы занимались сельским хозяйством — вступали в колхозы.
Апогеем стал 1937 год, когда власть начинает массовый террор, «выкорчёвывание врагов, которые мешают пролетарской работе», по словам Иосифа Сталина.
Приказ № 00447
Началом Большого террора принято считать дату 3 июля 1937 года, когда Иосиф Сталин передал решение Политбюро народному комиссару внутренних дел СССР Николаю Ежову и региональным руководящим органам партии о начале операции против бывших кулаков и уголовников. В директиве говорилось:
«ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учёт всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД. ЦК ВКП (б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, и количество, подлежащих высылке».
С 4 июля подразделения ГУГБ приступили к просмотру картотек и архивов в поисках бывших кулаков, осуждённых во время раскулачивания и вернувшихся из лагерей после отбывания наказания. Отдел уголовного розыска начал регистрацию освобождённых и бежавших из лагерей нарушителей закона.
В период с 3 по 11 июля 1937 года в Москву стали поступать телеграммы из областей, краёв и республик СССР с указанием количества людей, которых следовало арестовать. Руководители местных органов безопасности направляли отчёты о численности арестованных врагов Наркому внутренних дел.
30 июля 1937 года нарком внутренних дел Николай Ежов подписал оперативный приказ № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Тем самым был окончательно закреплён курс на массовые репрессии. В данном приказе говорилось:
«… в связи с усилением антисоветских формирований необходимо провести операцию против бывших кулаков, церковников, уголовников, участников антисоветских политических партий, а также бывших активных участников бандитских восстаний, белых, карателей, репатриантов и т.п.»
Было принято решение начать операцию 5 августа 1937 года и закончить за четыре месяца. Операция была строго засекречена. Она не публиковалась в прессе, о её существовании не знали рядовые граждане страны.
Перед органами государственной безопасности была поставлена задача «самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов, защитить трудящийся советский народ от их контрреволюционных происков и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ советского государства».
Предполагаемые жертвы — кто оказался под прицелом?
16 июля 1937 года в Москве состоялась конференция НКВД СССР, на которую были вызваны все региональные руководители НКВД РСФСР и Украины. На конференции обсуждались лимиты жертв для республик, краёв и областей, были даны инструкции по проведению запланированной операции. 31 июля 1937 года Политбюро одобрило план операции и руководителям НКВД республик, краёв и областей был направлен оперативный приказ НКВД СССР № 00447.
Репрессируемые в рамках приказа подразделялись на две категории. Первая категория считалась самой опасной, так как представляла «наиболее враждебных» из представителей, перечисленных выше контингентов. Они подвергались высшей мере наказания (расстрелу). Вторая категория — лагерному заключению на срок от 8 до 10 лет. В каждом регионе устанавливалась разнарядка на аресты и осуждения. Приговоры выносили не суды, а специально создаваемыми для этих целей внесудебные органы — тройки. В их состав входили: начальник областного (краевого) управления НКВД, секретарь обкома (крайкома), областной (краевой) прокурор.
Оперативный приказ вышел без всякого сопроводительного письма. Он не требовал такого подкрепления. Во-первых, потому, что ему предшествовала месячная интенсивная подготовка: учёт контингентов, подлежащих аресту, переписка по составам «троек», корректировка лимитов на аресты и расстрелы. Во-вторых, и это важнее, приказ был по своей направленности совершенно ясен не только руководителям, но и рядовым работникам НКВД, которым предстояло его осуществлять. Он был направлен против привычных для них категорий лиц — кулаков, уголовников, бывших членов небольшевистских партий, духовенства, то есть именно против тех, кто всегда считался в СССР «социально чуждым элементом» и кого они арестовывали и осуждали многие годы. Но тем не менее оперативные совещания в регионах перед началом операции проводились регулярно.
Ликвидация потенциальной повстанческой и вербовочной шпионажной базы разведок капиталистических стран
Типовые обвинения
«Чуждое» социальное с прошлое, «антисоветское» поведение в прошлом и настоящем, диверсионная деятельность в экономике, вредительство
Шпионаж, организация диверсий, вредительство, принадлежность к «вредоносному» национальному меньшинству — представителям иностранных для СССР национальностей
Плановость
Лимиты, устанавливаемые сверху
Без лимитов
Орган, выносивший приговор
Особые тройки в регионах
До 1 августа 1938 г. комиссия наркома внутренних дел и прокурора СССР, после 16 сентября 1938 г. — особые тройки в регионах
Оформление следственных материалов и приговоров
Следственное дело
Альбомный порядок
Форма вынесения приговора
Заочная
Заочная
Количество осуждённых, в том числе к высшей мере наказания
Осуждено: 800 тысяч человек, из них расстреляно 350 тысяч человек (43, 7%)
Осуждено: 335 513 человек, из них расстреляно 247 157 человек (73,7%)
Числовые данные взяты из книги «Вертикаль большого террора: История операции по приказу НКВД №00447» М. Юнге, Г. Бордюгова и Р. Биннера, а также работы Н. Охотина и А. Рогинского «Из истории „немецкой операции“ НКВД 1937–1938 гг.».
Как отчитывались за ссылки и расстрелы
Чтобы контролировать исполнение приказа, центр требовал проводить регулярную отчётность от начальников НКВД республик и областей о его реализации. Отчёты поступали до 15 января 1938 года за подписью начальника НКВД республик, краёв, областей. Отчёты содержали статистику, цифры сопровождались описанием конкретных примеров осуждения отдельных лиц, групп, организаций с изложением обстоятельств дела и обоснованием приговоров. Часть рассекреченных документов опубликованы в Книгах памяти жертв сталинских репрессий по определённым регионам. Также документы можно встретить в исследовании «Вертикаль Большого террора», упомянутого в начале статьи.
Шифрованные телеграммы, в соответствии с приказом № 00447, руководители региональных подразделений НКВД должны были посылать в Москву 1‑го, 5‑го, 10-го, 15-го, 20-го и 25-го числа каждого месяца. Для этого задания были разосланы чистые формуляры. На основе телеграмм с мест в учётно-статистическом отделе ГУГБ НКВД СССР составлялись «Сводки об арестованных и осуждённых на основании оперативного приказа НКВД СССР № 00447», которые являются важнейшим источником для исследования всех количественных аспектов операции. Всего центром было составлено 36 таких «Сводок», последняя датируется 5 сентября 1938 года.
Результаты операции
Национальные операции стали главным направлением в деятельности НКВД с января—февраля 1938 года, сменив в этом качестве центральную для осени—зимы 1937 года операцию по приказу № 00447 (по которому к началу 1938 года уже было осуждено более 500 тысяч человек).
Особенно остро стоял вопрос об аресте подозреваемых в январе 1938 года, когда на пленуме ЦК ВКП(б) шла осторожная критика репрессий. 31 января Политбюро издало постановление «Об антисоветских элементах», согласно которому краям, областям и республикам выделялись новые «лимиты». Окончательно тройки прекратили работу только 16 ноября 1938 года в связи соответствующим постановлением, потому что превышали свои полномочия и творили беззаконие. Осуждения потенциальных «врагов» осуществлялось по личному усмотрению представителями троек.
Общее число репрессированных в рамках этой операции более чем в два раза превосходило число репрессированных по национальным приказам НКВД: 800 тысяч против 335 тысяч человек. Репрессивные операции, проводившиеся на основе приказа № 00447 и национальных приказов, различались также соотношением между расстрельными приговорами и приговорами к заключению в исправительно-трудовые лагеря.
Национальные операции НКВД, проводившиеся в 1937–1938 гг., отличались более высоким уровнем жестокости: доля смертных приговоров, вынесенных репрессированным в рамках «кулацкой операции», составляла 43,7%, а по национальным операциям — 73,7%, как видно из таблицы.
Социальное положение репрессированных по приказу № 00447 в каждом из регионов РСФСР напрямую зависело от экономического профиля региона и основных занятий населения. Основной удар наносился по наиболее массовым слоям населения — колхозникам, рабочим, служащим.
В аграрных регионах одной из важнейших целей репрессий являлось укрепление колхозного строя. Именно поэтому «бывшие кулаки» стали основной репрессируемой социальной группой в этих регионах. Их обвиняли во вредительской деятельности по подрыву колхозной системы. В ряде регионов страны, где была высокая преступность, тройки в массовом порядке осуждали не политических врагов большевистского режима, а уголовников.
Окончание Большого террора
В ноябре 1938 года с приходом нового наркома внутренних дел Лаврентия Берии Большой террор постепенно пошёл на спад. В проведение репрессий власти признали некоторые перегибы на местах. Это объясняется личными качествами региональных отделений УНКВД, которые старались отличиться перед Москвой, перевыполняя заданные лимиты. Расстрелы и отправка заключённых в лагеря были массовыми. Всего, судя по статистике ведомства, в ходе «кулацкой» операции к 1 ноября 1937 года было осуждено 767 397 человек, из них к расстрелу — 353 074. Следующий 1938 год отмечен снижением числа осуждённых — до 554 200 человек, но число приговорённых по первой категории было достаточно высоким — 328 618.
Последствия репрессий 1930‑х гг. сказались на дальнейшей истории советского государства. Сотни тысяч граждан были отправлены в исправительно-трудовые лагеря, а в годы Большого террора расстреляны без суда и следствия. В большей степени объектами террора становились не преступники, а обычные советские граждане — рабочие, колхозники, мелкие служащие, к которым приклеивали ярлык «враг народа», изменявший жизнь не только самого человека, но и его семьи, друзей, коллег и знакомых.
Источники и литература
1. Земсков В. Н. СПЕЦПОСЕЛЕНЦЫ (по документации НКВД — МВД СССР). [Электронный ресурс]. URL: http://ecsocman.hse.ru/data/680/927/1216/1_Zemskov.pdf (дата обращения: 02.02.2021).
2. Плотников И.Е. Ссылка крестьян на Урал в 1930‑е годы — Пермский Мемориал. [Электронный ресурс]. URL: http://pmem.ru/index.php?id=60 (дата обращения: 02.02.2021).
3. «Через трупы врага на благо народа». «Кулацкая операция» в Украинской ССР 1937–1941 гг. Т. 1. С. 99–115.
4. Юнге M., Биннер Р. Как Террор стал «Большим». Секретный приказ № 00447 и технология его исполнения. — М.: АИРО-ХХ, 2003. С. 98–114.
5. Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. 1937–1938. Под ред. акад. А.Н. Яковлева; сост. В.Н. Хаустов, В.П. Наумов, Н.С. Плотникова. — М.: МФД, 2004. С. 467–468
6. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927–1939: Документы и материалы. В 5 тт. / Т. 5. 1937–1939. Кн. 2. 1938–1939 / Под ред. В.Данилова. — М.: РОССПЭН, 2006. С. 305.
7. Юнге М., Бордюгов Г., Биннер Р. Вертикаль большого террора: История операции по приказу НКВД № 00447. — М.: Новый Хронограф, 2008. С. 598.
8. Охотин Н., Рогинский А. Из истории «немецкой операции» НКВД 1937–1938 гг. // Репрессии против российских немцев. Наказанный народ. — М.: Звенья, 1999. С. 69.
9. Попов В.П. Государственный террор в советской России. 1923–1953 гг. // Отечественные архивы. 1992. № 2. С. 20–31.
Международная группа специалистов, включающая сотрудников Дальневосточного федерального университета (ДВФУ), опубликовала в журнале Nature результаты исследования о формировании коренного населения Дальнего Востока. На основе генетического анализа останков 166 человек, проживавших на этой территории между 6 тысячами лет до нашей эры до 1 тысячи лет нашей эры, учёным удалось прийти к новым выводам.
В частности, было установлено, что охотники-собиратели из Монголии и бассейна реки Амур имеют общее происхождение с людьми, говорящими на монгольском и тунгусском языках, но не несут родословной, характерной для земледельцев из района реки Силяохэ, живших там около 3 тысяч лет до нашей эры, что противоречит теориям о том, что экспансия этих земледельцев распространила монгольские и тунгусские праязыки.
Александр Попов, директор Учебно-научного музея Школы искусств и гуманитарных наук ДВФУ, прокомментировал эти выводы «Российской газете»:
«Для юга Дальнего Востока России удалось проследить генетическую преемственность коренного населения на протяжении последних шести-семи тысяч лет, начиная с эпохи нового каменного века (неолита) до современных приамурско-приморских малочисленных народностей. Судя по генетическим данным, замены населения здесь не наблюдается. Скорее всего, большинство культурно-исторических изменений нашего региона происходили в результате самобытного развития местного населения, воспринимавшего в определённые периоды технологические, адаптационные и иные внешние новации с незначительным миграционным притоком».
Николай Николаевич Ге (1831–1894) — выдающийся русский художник второй половины XIX века, который был признан современниками, и остаётся в кругу величайших творцов по сей день.
Будучи ярым сторонником реализма и всех нововведений, которые были привнесены в искусство во второй половине столетия, Ге стал одним из основоположников Товарищества передвижных художественных выставок. Во многом этому поспособствовала поездка Николая Николаевича в Италию, где он познакомился с бунтарями-художниками из круга маккьяйоли, основанного в 1860‑е гг. Итальянские творцы этой группы отрицали академические традиции в искусстве, старались непременно включать социальный аспект в свои произведения, и, конечно, делали всё это в лучших традициях набирающего в Европе обороты реализма. Устав, составленный позже художниками-передвижниками, в некоторых пунктах перекликается со сводом правил маккьяйоли. И те и другие взяли за основу идеи французского мыслителя Прудона.
За время пребывания в Италии Николай Ге восторгался не только новыми веяниями современного искусства. Он ходил по церквям и музеям, где впитывал величие и мощь искусства старых мастеров, таких, как Фра Анджелико, Рафаэль, Микеланджело. Юного художника вдохновляли и восхищали шедевры великих творцов, они помогли ему по-новому открыть само назначение искусства:
«Живое содержание требует и даёт живую форму, такое произведение будет художественным. Так понимал великий художник Микель Анджело, потому он и определил — искусство поднимает душу от земли к небу. Форма же одна без содержания даёт произведение мёртвое — труп, вещь. Художник — тот, который вносит в своё произведение искусства свою живую мысль, то есть ту, которою он жил, которая овладела его душой, и он не может её не высказать…».
Смерть Виргинии. (1857–1858)
К раннему периоду творчества Ге относится картина «Смерть Виргинии».
Ге всю жизнь восхищался творчеством Карла Павловича Брюллова. Глядя на полотно «Смерть Виргинии» становится очевидным, что в начале творческого пути художник во многом копировал своего именитого кумира.
Картина написана на сюжет древнеримской истории. Виргинию хотел взять в наложницы патриций Аппий Клавдий. Но отец Виргинии убил девушку, тем самым не допустив этого. Тит Ливий в «Истории Рима» писал, что именно это событие послужило отправной точкой для бунта плебеев против патрициев, которое произошло примерно в 449 году до н.э.
Произведение пронизано драматизмом. Стоит взглянуть хотя бы на мужчину в шлеме в левой части полотна, который стоит в нарочито театральной позе, с пафосом приподняв голову и прикрыв лицо ладонью. Это, безусловно роднит, «Смерть Виргинии» с брюлловским «Последним днём Помпеи», написанным за 20 лет до этого.
Однако не во всём Ге подражал Брюллову. Ещё будучи юным мастером, он начал добавлять в произведения моменты, делающие их более реалистичными и менее театральными. Центром апофеозом на брюлловской картине является тело бездыханной женщины с маленьким ребёнком возле неё. Однако Ге свой центральный сюжет — а именно тело Виргинии — смещает в левый угол картины. Таким образом, автор подчёркивает значимость убийства Виргинии для истории в целом, а не делает это событие самостоятельным сюжетом. И в этом уже есть веяние реалистических тенденций. Художник транслирует, что повлиять на общий государственный строй могут не только глобальные события, но и те, что затрагивают всего несколько человек.
Портрет жены художника А.П. Ге (1858)
Николай Николаевич Ге познакомился со своей будущей женой — Анной Петровной — ещё будучи студентом Академии художеств. Она была сестрой соседа Ге по комнате — скульптора Пармена Забелло. Причём любовь между Николаем Ге и Анной Забелло зародилась в переписке, ещё до личного знакомства.
По мнению современников, Анна Петровна была девушкой с малопривлекательной внешностью. Вот, что писала о ней Софья Андреевна Толстая:
«Жена Николая Николаевича… была маленького роста, белокурая и некрасивая женщина… с большой головой и приятной улыбкой. Она как-то покровительственно относилась к мужу, подчёркивая его легкомыслие, рассеянность, и более похоже было, что она его мать, чем жена…».
Изображая супругу, Николай Ге не старался приукрасить её внешность. Главное — с какой любовью, с какой теплотой пишет Николай Николаевич эти портреты. Образ жены на них всегда лиричен, меланхоличен; везде она задумчива и молчалива, а в её глазах читается недюжий интеллект и умиротворённость. Это очень характерно для художников того периода времени — восхищаться не столько внешними, сколько внутренними качествами человека.
На портрете 1858 года Анна Петровна изображена в кресле, явно в домашней одежде и обстановке. На заднем плане — большое окно, из которого мы видим итальянскую улочку (именно во время поездки в Италию Ге написал этот портрет). Вся картина окутана мягкими тёплыми тонами — и стены, и коврик, и одежда Анны Петровны. Этими жизнерадостными спокойными сочетаниями художник подчёркивает и характер своей супруги, и свои трепетные чувства к ней. О том, сколь нежно и тепло относился к своей жене художник, можно судить по его письмам ей:
«Потушу свечку, лягу, и настанет для меня лучшее препровождение времени — буду вспоминать время, когда я был у вас, — особенно 28 февраля. Благодарю бога, что я художник — так ясно вижу вас в это время».
Тайная вечеря (1863)
В 1863 году на свет появилось одно из удивительнейших полотен, принадлежащих кисти Николая Ге — «Тайная вечеря». Именно за эту картину художник был удостоен звания профессора Академии художеств, и именно она принесла ему популярность среди современников.
На холсте — одна из самых узнаваемых библейских сцен: Христос трапезничает со своими ученикам накануне дня ареста. Однако зрители привыкли видеть Тайную вечерю в совершенно другом формате: стол стоит по центру, во главе сидит Христос, а по бокам от него — апостолы.
Николай Ге меняет правила композиции этого столько раз трактовавшегося сюжета. Стол он сдвигает в правый угол, делая его совершенно второстепенным персонажем, который даже не пытается претендовать на важную роль. Иуда, чей силуэт погружён во тьму, направляется к выходу из комнаты. Фигура Христа чуть смещена влево от центра. Самое новаторское для того времени — Спаситель полулежит на диване. Этим приёмом художник одновременно очеловечил образ Христа, и придал его облику больше скорби.
Действие картины разворачивается после слов Иисуса: «Один из вас предаст меня». После этого Иуда встал из-за стола и направился к выходу из комнаты. Христос, поняв всё, с грустным взглядом опустил голову. Остальные апостолы с недоумением смотрят вслед Иуде. Николай Ге с такой психологичностью прописал лица учеников Христа, что мы можем прочувствовать все их эмоции: негодование, изумление, абсолютная невозможность поверить в происходящее. Весь образ Иуды Ге погрузил во тьму, так, что мы видим лишь задрапированный силуэт. С помощью такой контрастной игры света и тени автор подчёркивает разницу между добром и злом, чистой душой и заблудшей. Весь облик Иуды навевает мысли о чём-то театральном.
Это очень контрастирует с остальными персонажами сцены, которые вполне естественны и непринуждённы. Учёные говорят о том, что во второй половине XIX столетия театральность в простой жизни была неприличной. Считалось, что когда человек ведёт себя слишком манерно — он не искренен и что-то скрывает. Иуду Николай Ге не случайно окутал таким театрально-загадочным эффектом — это должно было подчеркнуть непорядочность поступка ученика Христова.
Действие Тайной вечери разворачивается в убогой комнатёнке, скудно обставленной элементарной утварью. Это в очередной раз напоминает нам, что Николай Ге был приверженцем традиций реализма, неотъемлемой частью которого является интерес к бедным слоям населения, их жизни и быту. С помощью детальной прорисовки скудного убранства Ге как бы пишет историческую сцену в бытовом жанре. К слову, такой интерьер вполне отвечает библейским описаниям, где сказано, что лишь Иуда был знатного происхождения, а все остальные апостолы — из низших слоёв общества. Интересно, что действие на картине происходит в углу комнаты. Учёные в один голос утверждают, что этим символом Ге хотел показать загнанность Христа и его учеников в угол.
Некоторые исследователи полагают, что в образе Петра (старец, стоящий босяком в правой части полотна, возле стола) прослеживаются черты лица самого Николая Ге. На момент создания картины художнику было всего 32 года. Но если сравнивать образ Петра с автопортретом Ге в старости — сходство действительно есть. Художник не случайно изобразил себя именно в образе Петра, который неоднократно отрекался от Христа, но затем вновь возвращался, переосмыслив и осознав всё. Ге считал очень важным умение признавать ошибки, а также глубокий смысл был для мастера в моменте, когда человек осознаёт прегрешения и затем старается исправить их.
Николай Николаевич Ге написал «Тайную вечерю» во время пребывания в Италии, и сразу по возвращении представил её на академической выставке 1863 года. Картина имела огромный успех. Причём мнения зрителей и критиков разделились на тех, кто искренне полюбил полотно за его новаторство, и тех, кто буквально возненавидел картину. Например, Достоевскому картина не понравилась:
«Всмотритесь внимательнее, это обыкновенная ссора весьма обыкновенных людей… где же и причём тут последовавшие восемнадцать веков Христианства? Как можно, чтобы из этой обыкновенной ссоры таких обыкновенных людей, как у г. Ге, собравшихся поужинать, произошло нечто столь колоссальное?».
Для самого Николая Ге главным было — показать библейский сюжет сквозь призму реалий XIX века, сделать так, чтобы современники смогли прочувствовать историю многовековой давности. Как писал сам художник:
«Я увидел те сцены, когда Иуда уходит с Тайной вечери, и происходит полный разрыв между Иудой и Христом… Я увидел там горе Спасителя, теряющего навсегда ученика-человека. Близ него лежал Иоанн: он всё понял, но не верит возможности такого разрыва; я увидел Петра, вскочившего, потому что он тоже понял всё и пришёл в негодование он горячий человек; увидел я, наконец, и Иуду: он непременно уйдёт».
Мария, сестра Лазаря, встречает Христа, идущего к ним в дом (1864)
В 1864 году Николай Николаевич Ге создал одну из самых жизнерадостных по колориту картин на евангельскую тему. Возможно, художник написал полотно в столь яркой и тёплой цветовой гамме из-за того, что сюжет истории про Лазаря наполнен жизнеутверждающим мотивом: Христу удалось воскресить его. Мария, стоящая в дверях, не выглядит печальной. Напротив, на её лице — радость, связанная с приходом Спасителя, а в глазах читается не просто надежда, а уверенность в том, что он непременно исцелит Лазаря.
Известно, что Ге никогда не был в Израиле. Все свои библейские мотивы он помещал либо в интерьер, либо изображал на фоне итальянских пейзажей. Так и на данной картине мы видим типично итальянскую местность, о чём особенно красноречиво свидетельствует увитое виноградными листьями крыльцо. Для художника не столь важно было передать историческую достоверность, сколько изобразить глубокие переживания героев библейских легенд.
Вестники Воскресения (1867)
В 1867 году Ге создал большую картину «Вестники Воскресения». В левой части холста изображена женщина, которая несёт людям весть о том, что Христос воскрес. В правой части — трое мужчин, казнивших Иисуса.
Ге написал картину, находясь в Италии. Полотно было представлено на выставке в художественном клубе в России. Однако «Вестников Воскресения» ждал провал у публики: как у критиков, так и у простых зрителей. Даже коллеги-художники не оценили полотно. Илья Репин, который очень тепло относился к Николю Ге, говорил про эффект от «Вестников Воскресения»:
«Смеялись злорадно и откровенно рутинёры, смеялись втихомолку и с сожалением друзья».
Думаю, зрители середины XIX столетия невзлюбили картину за то, что она была слишком театральной для времени, когда все стремились к максимальной реалистичности. Действительно, фигура девушки наполнена чрезмерным пафосом. А на лицах мужчин слишком уж злорадные усмешки. К тому же Ге нарочито выделяет светотенью добро и зло: женщина, несущая благую весть, изображена в ярком солнечном свете, фигуры мужчин погружены во тьму, что также создаёт эффект постановки.
Перевозка мрамора в Карраре (1868)
Картину «Перевозка мрамора в Карраре» Ге написал в 1868 году, когда отправился в Италию во второй раз. Проведя несколько лет на родине, художник решает вновь отправиться вместе с семьёй в эту солнечную страну. Он писал:
«Ежели бы меня спросили: зачем вы едете? Я бы, может быть, ответил: заниматься искусством; но это был бы ответ внешний, не тот. Себе я бы отвечал: остаться здесь я не могу; там, где ширь, где свобода — туда хочу… То, что я узнавал, приобретал, давило меня, отравляло. Не хватало уже воздуха, свободы…».
В Каррару Ге приехал по совету друзей — художников из круга маккьяйоли, которые также нередко наведывались в эти места. Реалистов привлекал не только живописный горный пейзаж, но и процесс добычи мрамора, который стал неотъемлемой частью жизни этой местности ещё с древних времён.
Добыча мрамора в XIX веке осуществлялась так же, как и сотни лет до этого: мраморные блоки, обвязанные тросами, тянули быки, которых подгоняли люди. На картине Ге быки идут навстречу зрителю, а мрамородобытчики сидят к нам спиной. Из-за этого движение выглядит контрастным.
Ге по многим причинам привлёк столь обыденный для тех мест сюжет. Во-первых, традиции реализма побуждали художника к работе над сценами труда и быта простых людей. Притом, что сам Николай Николаевич был знатного происхождения, он всегда сочувствовал бедным людям, стремился привлечь внимание к их тяготам. Во-вторых, добыча мрамора является очень противоречивым для художника процессом. С одной стороны, это вторжение человека в естественную жизнь природы, которое меняет ландшафт и весь облик места. С другой стороны, мрамор — сырьё для скульпторов и архитекторов, которые впоследствии создают из него произведения искусства.
Получается серьёзный контраст борьбы и в это же самое время гармонии человека с природой. Думаю, именно поэтому столь сложно выделить на картине главного персонажа: здесь и люди, и быки, и пейзаж, и даже мраморные плиты играют одинаково важную роль. И кажется, одно без другого попросту не сможет существовать.
Христос в Гефсиманском саду (1869−1880)
Картину «Христос в Гефсиманском саду» Николай Ге написал во время своего второго пребывания в Италии.
Сюжет картины основывается евангельских описаниях молитвы Иисуса Христа в Гефсиманском саду накануне ареста. Картина невероятно проста по содержанию: в центре полотна Христос, смотрящий на зрителя, на фоне его — деревья. Картина написана в тёмных тонах, чтобы подчеркнуть драматичность всей жизни Иисуса и конкретно этого момента. Мне кажется неслучайным тот факт, что Ге изобразил Спасителя смотрящим на зрителя. Этим художник напоминает нам о самой сущности Христа — Богочеловека, который всегда с людьми, никогда не один. Николай Николаевич был верующим человеком, поэтому для него важно передать зрителю своё видение Библии, то, каким он представлял себе Христа и все события, описанные в священном Писании.
Интересно, что на одном из эскизов к картине Ге изобразил своего знакомого скульптора из круга маккьяйоли — Сани, которого современник описал так:
«… Сани предавался меланхолическим мечтам, как стать Великим Скульптором и избавиться поскорее от ненавистной тирании подчинения скульптору-хозяину».
Для Ге Сани был бунтарём с новыми нестандартными идеями по улучшению жизни общества. Неслучайно именно его образ стал одним из прототипов при написании картины «Христос в Гефсиманском саду».
Ещё одним предвестником картины «Христос в Гефсиманском саду» можно считать полотно «Дубовая роща в Сан-Теренцо». Пейзаж на картине с библейским мотивом явно подсмотрен художником на своей итальянской работе.
Самым проникновенным на картине «Христос в Гефсиманском саду» является одиночество Иисуса. Сюжет моления был написан многими художниками, начиная со Средних веков. Однако на большинстве полотен Христос не один — с ним ангел, или апостолы, или простые люди. Пожалуй, только картина Василия Перова на тот же библейский сюжет может соперничать в силе драматизма с «Христом в Гефсиманском саду» Николая Ге.
Портрет Льва Толстого (1884)
Николай Ге познакомился со Львом Толстым ещё во время своего итальянского путешествия. Однако дружба их зародилась годами позже, уже в России.
Ге поистине восхищался личностью Толстого. Больше всего двух великих творцов объединяло желание помочь и приблизиться крестьянам. Вот что писал Ге:
«В 1882 году случайно попалось мне слово великого писателя Л.Н. Толстого о „переписи“ в Москве. Я прочёл его в одной из газет. Я нашёл тут дорогие для меня слова. Толстой, посещая подвалы и видя в них несчастных, пишет: „Наша нелюбовь к низшим — причина их плохого состояния…“. Как искра воспламеняет горючее, так это слово меня всего зажгло. Я понял, что я прав, что детский мир мой не поблёкнул, что он хранил целую жизнь и что ему я обязан лучшим, что у меня в душе осталось свято и цело. Я еду в Москву обнять этого великого человека и работать ему».
В 1884 году Ге написал портрет писателя, в котором сумел передать своё отношение к этому великому человеку. На переднем плане картины — стол, заваленный бумагами, печатями и пресс-папье — как символ того, за что знаменит Толстой. Сам Лев Николаевич изображён за работой — он с серьёзнейшим видом пишет трактат «В чём моя вера».
«Что есть истина?» Христос и Пилат (1890)
Картина «Что есть истина?» была написана в поздний период творчества художника. На ней изображён момент, когда Понтий Пилат, разговаривая с Христом, задал ему вопрос: «Что есть истина?», после чего вышел из комнаты. Таким образом, вопрос остался без ответа.
Относительно недавно учёные выяснили, что картину «Что есть истина?» Николай Ге написал поверх другого произведения «Милосердие». Исследователи узнали об этом из воспоминания Т.Л. Сухотиной-Толстой:
«Прежде, чем начать писать на холсте, Николай Николаевич много думал о своей картине. Рассказывал и писал нам о ней, много искал, много рисовал эскизов. И когда она была готова в его представлении, он быстро, не отрываясь, принимался за исполнение. У него было драгоценное свойство, при всём своём увлечении работой, не терять к ней критического отношения. Если картина не удовлетворяла его, он опять и опять её переписывал. Он часто говорил мне, что если художник будет жалеть своих трудов, то он никогда ничего не сделает. Некоторые картины, которые почему-нибудь перестали ему нравиться, он уничтожал без всякого сожаления. Так, например, картина „Что есть истина?“ написана сверх картины „Милосердие“».
Проведя исследования, учёные подтвердили, что под картиной «Что есть истина?» действительно есть другой живописный слой. Скорее всего, картина была написана на евангельский сюжет о Христе и самаритянке. Чем именно Николаю Ге не понравилась его же работа, и почему он решил спрятать её таким образом ото всех, — остаётся загадкой.
«Что есть истина?» — произведение очень характерное для реалистичного периода в русском искусстве. Пилат в горделивой позе стоит перед Христом, который грустно смотрит в сторону. На лице Пилата мы читаем надменность и высокомерие. Иисус же всем своим видом демонстрирует спокойствие, которое столь красноречиво выражает идею всепрощения. Пилат — знатный человек, он одет в хорошую тогу, у него аккуратная причёска, весь его вид пыщет холёностью и здоровьем. И совершенно нельзя этого сказать об Иисусе Христе, который облачён в лохмотья, чьё лицо серое и худое от голода и усталости, чьи волосы и борода растрёпаны. Однако мы прекрасно понимаем, что из двух этих людей именно Иисус, с его бедным внешним видом, знает, что есть истина. В этом отражается мысль художника о том, что человека делает глубоким и наполненным не знатное происхождение, а душевные качества.
Автопортрет (1892)
По свидетельствам сына Николая Ге, автопортрет художник писал, глядя в своё отражение в зеркале. Работа происходила в хуторе Ивановском, где Ге прожил последние годы своей жизни.
Автопортрет невозможно не сравнить с портретами пожилых людей Рембрандта. Ге так же, как и знаменитый голландский художник, уделяет особое внимание глубоким морщинам на лице. Для него — это символ долгих прожитых лет, приобретённой за это время мудрости. Одежда художника чёрного цвета, поэтому она совершенно сливается с тёмным фоном. Таким образом Ге удерживает внимание зрителя лишь на своих глубоких глазах и морщинистом лбу.
Не только художника любили в Николае Ге современники. Илья Репин писал о нём:
«Всюду вносил с собой этот бодрый человек своё особое настроение; настроение это можно назвать высоконравственным весельем. При взгляде на его красивую, стройную фигуру, прекрасные благородные черты лица, открытую голову философа вас обдавало изяществом. И вы невольно приходили в хорошее расположение духа. Когда же раздавался его приятный, задушевный голос, всегда мажорного тона, вы невольно и уже на всё время беседы с ним чувствовали себя под обаятельным влиянием этого в высшей степени интересного художника».
8 марта этого года на сайте ВЭФ была опубликована статья «Женщины в истории, которые сформировали мир, от гавайской королевы до китайской императрицы». В ней давался краткий обзор деятельности нескольких выдающихся женщин из истории разных стран мира. Статья упоминала византийскую императрицу Феодору (жену Юстиниана I), китайскую императрицу У Цзэтянь, предводительниц национального восстания во Вьетнаме сестёр Чынг, а также киевскую княгиню Ольгу.
После критической публикации Петра Порошенко в Facebook, где бывший президент Украины возмутился тем, что Ольга была названа русской правительницей, рассказ об Ольге был удалён из статьи. Теперь статья начинается с примечания:
«В предыдущей версии этой статьи упоминалась святая Ольга. Мы убрали эту справку из-за противоречивых исторических данных».