Собчак — как много в этом слове. Дочка из царственной петербургской семьи, она выросла принцессой и несёт себя по жизни гордо. Может постоять за себя и ответить. И слёзы придают ей сил! Она сделала свой образ сама и постоянно совершенствует его — и в этом её величие, пожалуй.
Дочка первого мэра Петербурга, якобы крёстная дочь Владимира Путина, русская Пэрис Хилтон и возможный следующий президент Российской Федерации Ксения Анатольевна Собчак. Идеальный кандидат для обзора.
Ответ Вольфычу в стиле Немцова:
Телеведущая, актриса, шоувумен, танцовщица, певица, светская львица и политик — это далеко не все характеристики, отражающие кипучую натуру Ксении. Очень трудно разделить в Собчак, где она играет, а где нет.
Говорит с пелёнок, как настоящий политик (Ксюше 11 лет):
То, что она выросла в семье легендарного мэра Питера, учителя Путина, предопределило судьбу девочки. С молодых ногтей Ксюша привыкла к публичности, общению под телекамеры и не робела, даже если надо было петь или читать стихи. Видно, что с малых лет в ребёнка было вложено очень много в области всестороннего развития. Именно это и стало фундаментом раннего успеха девушки (помимо должности отца, конечно).
Ксюша в «Блеф Клубе» (1994 год):
Из каждого своего шага Ксения делала шоу уже на стадии студенчества. Она рано ушла из дома ради самостоятельной жизни. Шикарная московская жизнь требовала от неё усилий. Дочь мэра смогла стать рупором «золотой молодёжи» и превратилась в олицетворение гламура. Уже тогда было ясно: лидерские качества и умение себя выгодно подать публике присущи Ксюше.
Политические манифесты 2003 года:
Получив диплом МГИМО, Ксения дебютирует на большом экране. Продюсеры ТНТ в 2004 году задумали перестройку шоу «Дом», которое закончилось скандалом. Новый формат переносил акценты со строительства здания на отношения. Комендантшей новой телеобщаги была назначена Собчак. Она встречала гостей как заправский военком. Помогала ей тёзка — Ксения Бородина.
Как вы знаете, шоу идёт и поныне, превратившись в исторический в некотором роде феномен. Успех был такой, что в России под фамилией Собчак уже стали подразумевать не папу-мэра, а дочь — светскую львицу. Родилась новая телезвезда, взрастив плеяду персонажей а‑ля Май Абрикосов, Влад Кадони и Венцеслав Венгржановский.
Фанаты «Дома‑2» однажды даже предложили назвать улицу именем Ксюши Собчак:
Анатольевну уже было не остановить. «Дом‑2» она вела до 2012 года, а параллельно занималась кучей других проектов. В 2005 году Собчак, как самый яркий представитель гламурного коммьюнити, на НТВ обозревает жизнь богатых и успешных в передаче «Звёздный бульвар». Ни слова о политике: разговор вёлся о нелёгкой судьбе богатых и успешных. По сути, те же «Пока все дома», только чаем не всегда потчевали.
Алсу в «Звёздном бульваре»:
Если в детстве Собчак пела Буланову, то уже в юности её покорило модное в нулевые R’n’B. Это неудивительно, сообщество «rich and beautiful» нуждалось в музыке для «тусовок, ивентов и корпоративов». Соединение двух всероссийских «кумиров молодёжи», Тимати и Собчак, оказалось успешным и только закрепило их статус звёзд. Рэп от Ксении, может, и далёк от совершенства, но почему бы не позвать её на Versus, всё же должно получиться не хуже, чем у Птахи с Замаем.
Тот самый клип (Тимати, Ксюха и Ратмир):
Затем королева гламура реализовала своё лучшее реалити-шоу. Героиня у шоу одна, сама Ксюша, шоу и называлось подобающе — «Блондинка в шоколаде». Ксения снова успешно и дорого продаёт себя — уже как русскую Пэрис Хилтон.
Как Ксения встретила свою американскую копию и учила её барабаке:
В течение целого года, с 2007 по 2008 года, зрители Муз-ТВ в режиме лайв наблюдали жизнь звезды и были с ней в самых сокровенных местах. Ксюша могла проснуться с похмелья на полу в 11 утра и поехать, не выспавшись, на мероприятие, а затем заглянуть в кафе и прозажигать в клубе до пяти утра. Ксения смогла монетизировать, по сути, свою повседневную жизнь.
Скандалы, интриги, расследования:
После успеха «Блондинки в шоколаде» Ксения Анатольевна создала ещё одно реалити-шоу, в роли уже не хозяйки «Дома‑2», а просто iron lady. Шоу «Кто не хочет стать миллионером» не было успешным, поэтому на фоне других проектов блистательной Ксении оно осталось незамеченным.
По жанру кино я бы отнес реалити к хоррору. Посудите сами: девять человек оказались запертыми в бункере. Полная изоляция, их единственная связь с миром — это Ксения Собчак. Каждый выпуск герои решают, кто же достоин призового миллиона долларов США. Чтобы победить, участнику необходимо, чтобы голосование за него было единогласным, то есть нужно набрать восемь голосов. Провал проекта был обусловлен, наверное, новогодним временем старта передачи и относительной унылостью персонажей.
Параллельно Ксения успевала вести передачи на радио, давать интервью, дебатировать в эфирах. Крайне популярна её перепалка с Катей Гордон. В этом радиоэфире Ксения демонстрирует умение отвечать на оскорбления, и впоследствии этот навык Ксюше пригодится.
Пиковые моменты разборки двух блондинок:
Хочу пожелать Ксении успехов и новых ярких шоу. Как же это круто всё-таки — стать историей в 36 лет. Мало о ком даже в почтенные годы снимают документальные фильмы и пишут книжки. А Ксения уже в анналах истории, смотрим, господа!
Появление всенародно избираемой Государственной думы стало результатом начального этапа Первой русской революции. Первый манифест о намерении созвать «законосовещательное установление» был издан 6 августа 1905 года. Впрочем, из четырёх наиболее известных и популярных демократических норм — всеобщие, прямые, равные и тайные выборы — в России оказалась реализованной только одна — тайная подача голосов.
Выборы не были ни всеобщими, ни прямыми, ни равными. Избиратели сортировались по имущественному цензу. Выборы проходили разновременно. Кроме этого, действовала куриальная система, ранее апробированная на земском и городском самоуправлении: избиратели распределялись по куриям, в которых было разное число ступеней выборов. В итоге один выборщик на 2 тысячи населения голосовал в землевладельческой курии, один на 4 тысячи — в городской, на 30 тысячи — в крестьянской, на 90 тысяч — в рабочей.
Противоречия в избирательной системе, а также в целом новизна института Думы и явления выборов, привлекали внимание современников. Ход выборов был отражён в их воспоминаниях современников. VATNIKSTAN приводит самые интересные отрывки из мемуарной литературы того времени.
Николай Езерский, депутат-кадет. О выборной кампании 1906 года
К началу избирательной кампании, приблизительно в середине февраля, страх перед всеобщей революцией значительно ослабел, красный призрак побледнел от времени и от собственных неудач. Напротив, произвол правительства стал расти пропорционально уменьшению опасности. Очевидно было желание вернуться на старый путь, обратить в мёртвую букву Манифест, принципы которого начали уже проникать в сознание народа и из партийного лозунга обращаться в национальный символ веры. Свежо было ещё предание о Дальнем Востоке; по мере увеличения сознательности росло недовольство старым порядком, который не хотел умирать.
Всё это создавало ярко оппозиционное настроение. Даже у тех, кто был запуган революцией, рождалось сознание, что предотвратить её можно только путем своевременных реформ, а их-то и не желало правительство. Вместо амнистии и умиротворения после победы оно стало сводить счёты с противником за все грехи эпохи освобождения. Чем больший круг лиц захватывали репрессии, тем шире становился и круг оппозиции. Не традиционный студент и интеллигент подвергался теперь преследованию, а рядовой рабочий, подлинный пахарь: народ почувствовал на себе самом всю тяжесть политического бесправия.
Таким образом, широкие слои населения были если не революционизированы, то отброшены в оппозицию, когда открылась выборная кампания.
Сообразно этому настроению избиратель стал оценивать и партии, выступавшие перед ним. Все крупные партии более или менее заявляли своё недовольство правительством; можно было опасаться, что обыватель запутается в их противоречиях, что он потонет в море программ, наконец, что личные симпатии будут руководить им больше, чем принципиальные соображения. Можно было думать, что кампания пройдёт на лицах, а не на партиях. Некоторые, например, г[осподин] Локоть, находят, что оно так и было.
То, что нам приходилось наблюдать, свидетельствует о противоположном: в довольно глухом городе Пензе, в центре земледельческой России, в выборщики проходили самые разнообразные, далеко неодинаково известные жителям, а между тем они получали почти одинаковое число голосов только потому, что все были включены в один список — в список Партии народной свободы. Напротив, очень почтенные и известные в своей местной сфере люди терпели поражение потому, что шли под знаменем другой партии, а это знамя тогда ещё имело некоторый престиж — это был Манифест 17 октября.
Николай Кареев, кадет, социолог. О выборах в Петербурге
Признаюсь даже, что не в памяти своей, а в газетах весны 1906 года мне пришлось искать даты тогдашних петербургских выборов в Государственную думу. Тогда в обеих столицах выборы были двухстепенные: 20 марта были призваны к урнам избиратели, а через три с небольшим недели, 14 апреля, происходили выборы и самих депутатов, всего за двенадцать дней до открытия Думы. После этого население ещё три раза призывалось к избирательным урнам, и вторые, третьи, четвёртые тоже заслонили собою те, которые были весною 1906 г.
Память может смешивать разные мелкие и чисто внешние подробности этих выборов, но существенное, то, чего не было и не могло быть во время последующих выборов, особенно после акта 3 июня 1907 г., так и остается в памяти прочно приуроченным к выборам 1906 г. Прежде всего, впоследствии не было той относительной свободы предвыборной агитации, которая довольно беспрепятственно пользовалась тогда внешним «оказательством». Партийные комитеты мобилизовали значительные силы, между прочим, из учащейся молодежи, украшавшейся партийными значками и исполнявшей разные второстепенные функции агитации.
Первичные выборы 20 марта чувствовались на улицах города как в праздничный день, но лично я с утра и до вечера провёл в актовом зале университета, куда со своими бюллетенями являлись избиратели Васильевского острова. Говорю больше понаслышке и на основании того, что писалось в газетах. Позднее выборы уже не вызывали такого оживления на улицах города, и дни, когда они происходили, оставались для обывателей простыми буднями, так как административные мероприятия уже не давали места прежнему оказательству.
Мне вспоминается актовый зал университета, где, как я только что сказал, подавали свои голоса василеостровцы, белый, высокий, в два света зал с колоннами, видавший в своих стенах немало всяких собраний: и торжественных университетских актов, и заседаний учёных обществ, и съездов, и бурных студенческих сходок, и не менее бурных митингов в быстро промчавшиеся «дни свободы». Этот зал, носивший ещё на себе некоторые следы только что пронесшегося шквала, имел необычный вид: перегороженный направо и налево от остававшегося посредине свободным прохода барьерами, за которыми стояли большие картонные коробки, на урны совершенно не похожие, и находились члены подкомиссий, проверявших документы избирателей, отмечавших их в списках, бравших из их рук и опускавших в урны их избирательные документы. Я был в числе членов одной комиссии и впоследствии исполнял не раз такую же должность, так что бывшее тогда и бывшее после слилось в моей памяти в одну общую картину.
Могу только сказать, что потом у меня не было такого настроения, как во время этих первых выборов. Дело было не в одной новизне, непривычности, дело было в сознании торжественности момента, когда Россия фактически сделала первый шаг к осуществлению народного представительства, в важности того, кому на этих первых выборах отдаст свои голоса столица государства, и в вопросе, какая судьба постигнет тот список кандидатов в выборщики, в котором, между прочим, стояло и моё имя.
Известно, что на этих выборах победа досталась кандидатам Конституционно-демократической партии, за которую во всех двенадцати частях города было подано большинство голосов, самое меньшее — в 57 процентов — в Адмиралтейской части, самое значительное — в 68 процентов — в Нарвской части, средним числом для всего города в 62 процента. С «кадетскими» списками конкурировали списки блока четырех тоже конституционных партий, но максимум голосов, поданных за его кандидатов, везде оказывался ниже минимума, полученного последними.
Фёдор Родичев, депутат от кадетской партии. О выборах в Весьегонске (Тверская губерния)
Захотелось ему посмотреть выборы. От нас до Устюжны 70 вёрст. (Город этот знаменит тем, что некогда в нем произошла история, давшая повод Гоголю написать «Ревизора»). Дорога была из неудачных. Верст 20 до Устюжны нам чуть не ежеминутно приходилось разъезжаться с подводами устюжских избирателей, возвращавшихся с выборов. Мы скромно уступали им дорогу и сворачивали в снег.
Приехав в Устюжну поздно и, не ночуя, продолжали путь на Весьегонск (54 версты). Погода испортилась, и приехали мы усталые и унылые. Я был за предводителя дворянства, и мне пришлось председательствовать в собрании, почти сплошь мужицком. Мужики были взволнованны, внимательно слушали, но стеснялись ещё ораторствовать. Разговорились на другой день во время крестьянских выборов. Всем хотелось попасть в выборщики. Очень уж было соблазнительно обещание выборщику прогонов. Но всех больше хотелось попасть в выборщики какому-то питерскому лавочнику, который, щупая почву, ошибся и стал произносить черносотенные речи. Его поддержал один старый выжига из волостных старшин, но кончилось тем, что провалились оба. Оба интриговали один против другого. Никто же не был в состоянии отказаться и не попытать счастья. Все баллотировались, и все провалились.
Начали выборы сначала. Опять всех пробрали, но сколько надо выбрали, не помню кого. Потом, кажется, уже на следующий день, стали выбирать выборщиков от всех. Выбрали П. А. Корсакова, А. С. Медведева, председателя управы Пояркова, меня и ещё не помню кого. Господа избиратели не очень хорошо понимали свою роль, и один так усердно поздравлял Корсакова, что тот дал ему пятишницу на чай.
Вечером, взволнованные, мы рано легли спать, чтоб выехать не позже двух часов и поспеть на железную дорогу, за 86 верст к одиннадцати часам.
Отправились вовремя, в санях-розвальнях. Я сладко спал и проснулся только, когда взошло солнце. Было великолепное теплое, солнечное утро. Медведев командовал нашим поездом, ямщики с возбужденным любопытством, весело везли нас с пожеланиями всего хорошего.
Попили чаю в доме у старого, умного мужика, который очень радовался провалу черносотенцев. На станции встретили кашинских судей, которые недоумевали, какую ноту им взять, радостную или огорченную.
Мы были весьма веселы и верили в успех. Вот и Тверь. От землевладельцев всюду были выбраны старые знакомые. А крестьяне были terra incognita.
Губернский предводитель Головин пробовал распропагандировать старицких мужиков, но это ему не удалось. Головин жаловался: «Кого прислали из Старицы? — Мошенников».
Начались совещания в гостинице. Официальные собрания выборщиков в доме гимназии начались уже после выборов в Государственный совет. Выборы эти не состоялись. Открыл земское собрание губернатор Слепцов — элегантный господин, друг Михаила Стаховича, безмолвный свидетель и попуститель избиения чёрной сотней тех лиц, которые вечером 17 октября 1905 года собрались в губернской управе для обсуждения положения.
Левая земского собрания прочила в Государственный совет Е. В. де Роберти. Считали голоса. Много неясных. Но другого кандидата, запасного, мы не выставляли. Слепцов произнес коротенькую речь и ушёл.
Председатель Головин пошел проводить Слепцова до двери, вернулся, сел на своё место и открыл рот, чтоб произнести приветствие. В эту минуту раздался взрыв, потрясший все стекла в доме.
Головин не докончил слова и бросился к дверям.
— Что такое?
— В губернатора бросили бомбу, его разорвало на части, и на стенах дворянского собрания куски его мяса и мозги.
Головин заявляет, что не может председательствовать. Что делать?
Нужно, чтоб его место занял тверской уездный предводитель дворянства, да тот не хочет. По настоящему, законному порядку, председательство должно перейти к новоторжскому уездному предводителю М. И. Петрункевичу. Да как осуществить это? Как оформить?
Правые ушли. Собрание не состоялось.
На утро выборы в Думу. Пошли выборщики в зал гимназии совещаться.
Черносотенные ораторы очень надеялись на впечатление убийства губернатора. Мы тоже боялись, что избиратели метнутся вправо. Никакого впечатления. Мне даже жутко стало от такого равнодушия. Предложение осудить убийство вообще успеха не имело: «не наше дело».
Проиграв эту карту, черносотенцы стали с негодованием говорить о проекте принудительного отчуждения даже церковных земель.
— А то как же? — послышалось из крестьянских рядов.
Вечером на собрании в гостинице языки развязались. Наибольшее сочувствие встретила Партия народной свободы. Знали по имени Ивана Ильича и меня. И мне пришлось поддержать В. Д. Кузьмина-Караваева признанием, что Партия демократических реформ, это всё равно что Партия народной свободы.
Интересен был новоторжский крестьянин Карандашев, который заявил: «Главное — свобода. Будет у нас свобода, будет и земля, а не будет свободы — на что нам земля?».
Легли спать поздно, утром в соборе подписывали присягу, архиерей говорил речь с предостережениями — никто его не слушал. Из собора пошли в собрание. Начали с выбора крестьянского депутата, кончили довольно скоро. Выбрали страхового агента Субботина, студента технического училища, с умным, симпатичным лицом. Образование, очевидно, импонировало крестьянству.
Фёдор Крюков, писатель, депутат Государственной думы от Войска Донского
Не без труда добрался до родного своего угла — Глазуновской станицы: по весенним грязям, через игравшие степные балки и ерики пятьдесят вёрст от станции железной дороги ехал два дня. Однако до выборов в окружном избирательном собрании времени ещё было довольно — кажется, дня четыре оставалось. За эти дни у меня в гостях перебывали все цензовые выборщики, станичные обыватели, платившие земские сборы: лавочники, владельцы ветряных мельниц, кирпичных заводов, называемых у нас просто сараями, кожевник, овчинник. Приходили за советом: нельзя ли как уклониться от исполнения высокого гражданского долга? Очень уж труден путь до окружной станицы: через две реки переправляться надо, а переправы у нас — не дай Господи! К тому же и время рабочее, каждый час дорог.
— Ну, как она будет, эта Государственная дума? — отдалённо, дипломатическим путём начинал каждый посетитель.
Поначалу я принимал этот вопрос за искренний интерес к новому государственному строю и очень усердно просвещал иного собеседника касательно сущности конституции. Он слушал с непроницаемым видом, вздыхал, говорил иногда:
— Дай, Господи… Пошли, Господи… Дело неплохое, как видать…
Потом осторожно закидывал вопрос:
— Ну, а ехать-то как? надо, стало быть?
Я, разумеется, менее всего был склонен поощрять абсентеизм и отвечал твердо:
— Надо!
— А ежели не поехать?
— Нехорошо. Гражданский долг…
— Так-таки на шесть месяцев и присундучат?
— Почему? то есть… за что?
— А вот… тут сказано.
В повестке, которую совал мне в руку обладатель новых гражданских прав, точно был указан на оборотной стороне размер кары за незаконное присвоение избирательных прав…
Овчинник Василий Митрич, почтенный, богомольный, правильный старик с библейской бородой, смирный, очень боявшийся всяких начальств и учреждений, вздыхая, говорил:
— Я в ногах у атамана елозил, просил: ослобоните, ваше благородие! — «Не могу, говорит, там для тебя во дворце царском кресло приготовлено, сто рублей не зря заплачены…». Вроде смеху это ему…
Мой сотоварищ по выборной курии, о. Иван, жизнерадостный иерей, присутствовавший при нашей беседе, тоже прыснул. Смех хлынул из него неудержимым фонтаном, засвистел, зашипел, забурлил и заполнил всю маленькую горенку, где мы сидели.
— Ух-ху-ху-ху-ху… у‑ух-ху-ху-ху-ху… — стонал батюшка, мотая чёрной гривастой головой. Отдохнул слегка и, сквозь слёзы глядя на унылую фигуру старого овчинника, он с трудом выговорил:
— Да‑а, братище… Василий Митрич… это тебе, друг, не овчинные квасы… Ух-ху-ху-ху-ху… А что ж ты думаешь? Очень просто… сядешь и в кресло…
— Сиденье-то у меня грубо для этого кресла, батюшка, — смиренно возражал овчинник.
Иван Лаврентьев, депутат от крестьян. О выборах в Казанской губернии
С этой чудной, славной поры прошло десять лет — долгих, унылых, мрачных… Но не забыла и долго не забудет деревня первую Государственную думу — «Думу великих народных надежд». Она стоит в памяти простонародья как милая мечта юности — чистая, светлая, прекрасная. С ней, первородной, у народа такое богатство отрадных переживаний и впечатлений.
Простой деревенский народ великие надежды возлагал на нравственный авторитет своих первоизбранников. Чуть ли не с постом и молитвою, как к святому таинству приступал он к выборам в первую Государственную думу…
Время шло, росло и ширилось сознание мужицкое. Не все понимали, конечно, чего это ещё хотят там в городах, но мужики пограмотнее уже стыдились теперь своих речей, что были в августе. А тут ещё приехал наш сельский из Кронштадта, речей новых, горячих, газет интересных привез. О Крестьянском союзе, о партиях социалистов-революционеров и социал-демократов узнали мужики, но организоваться и примкнуть — пороху не хватило.
Всё-таки дружным натиском сделали переворот в своем сельском самоуправлении. Десятидворников переизбрали, сельского старосту и волостного старшину новых выбрали «помягче» — старые были слишком властные и гордые люди, чуяли за собой власть земского начальника и не уважали «миру». Горячие головы земского даже все собирались арестовать, да более ровные и выдержанные уговорили, а были они поразвитее, и не слушать их было нельзя: «Напутаешь на свою голову, опосля и не разберёшь». Общественный приговор составили 6 декабря 1905 года с требованиями «земельного надела», равноправия и политических свобод…
В воскресенье 5 марта 1906 года весь двор волостного правления и часть улицы были покрыты народом. Члены волостного схода — десятидворные, запоздавшие придти пораньше, с трудом пробивались внутрь правления. Были присланы пятеро стражников и урядник. Они не знали, как поступить с народом, который набился в сени и в первое отделение правления. Когда началась перекличка десятидворников и они едва могли выбиваться в чистую половину правления, в писарскую канцелярию, двое стражников задумали было выпроводить постороннюю публику из комнаты в сени. Почуяв это, из сеней хлынула народная волна.
— Не сметь выгонять! Здесь, может быть, судьба наша решается, а вы гоните, не даете посмотреть, послушать.., — крикнули из толпы.
Треснула перегородка, заскрипели, затрещали стулья, столы, а из сеней напирают всё сильнее и сильнее. Стражников стиснули, что и рукой не отмахнуть. Шум и крик невообразимые. Напрасно старшина упрашивал толпу держать себя потише и очистить волостное правление. Мужики тянулись к стражникам и что-то зловещее и жуткое напирало оттуда.
— Катастрофа получится, — испуганно, и с какой-то укоризной заметил мне писарь, — попробуйте вы, может быть послушают.
Я метнулся к дверям. Поднял руки, чтобы вызвать внимание, и сразу со всех сторон послышались призывы:
— Ти-ше! Тише! Ш‑ш-ш!
В минуту стало так тихо, что мурашки пробежали по телу и затуманило отчего-то в глазах.
— Послушайте, старички и… товарищи, что я вам скажу: стражники сюда не самовольно приехали и обижать их не следует; есть приказ, чтобы полиция никого из посторонних на выборы не допускала…
— Как это можно? — кто-то закричал от порога.
— Тише! Погоди! — дай послушать! Тише! — закричали на него сразу десятки голосов.
— Я понимаю, что всякому желательно посмотреть, поэтому и предложил бы остаться здесь и вам, и стражникам, только с условием — не кричать, не прерывать хода выборов. Согласны ли так?
— Согласны! Согласны! — загудела толпа.
Приступили к выборам.
А. Бейлин, социал-демократ. О выборах на Ижорском заводе
В начале 1906 года царское правительство назначило выборы в I Государственную думу. Петербургский генерал-губернатор уведомил начальника Ижорского завода о том, что нужно составить списки ижорцев, которые, согласно Положению о выборах в Государственную думу, имеют право принять в них участие. Начальник завода генерал-майор Гросс был зол на рабочих, которые в течение всего года беспокоили генерала забастовками и категорическими требованиями. Прочитав уведомление губернатора, Гросс закричал:
— Не допущу их к выборам!
И настрочил свой генеральский ответ, в котором не было и капли здравого смысла и лишь дикая злоба сквозила в каждом слове:
«Уволенные после забастовки, они все работают только один месяц и потому участвовать в выборах не могут».
По царскому избирательному закону, предусматривавшему для рабочих тысячи ограничений, участвовать в выборах по рабочей курии могли только те рабочие, которые проработали на предприятии не менее одного года. Гросс был доволен — он отомстил рабочим за всё. Он их всех лишил права выбирать в Думу. Но торжество генерала было преждевременным.
Нелепость такого решения была очевидна, и во избежание обострения конфликта губернатор повторил своё распоряжение и назначил выборы на 5 марта. В назначенный день трубная мастерская заполнилась колпинскими рабочими. Как только рабочие стали появляться в мастерской, на станок взобрался неизвестный колпинцам агитатор, приехавший из города большевик, и обратился к рабочим с речью. Он говорил, что царская Дума не сможет быть выразительницей интересов народа, что черносотенная Дума будет верной прислужницей царя, капиталистов и помещиков.
— Долой, долой, — взревели черносотенцы, — бей агитатора! — и в говорившего полетели гайки и куски жести. Рабочие пытались утихомирить черносотенцев, но те не унимались.
В это время от трубной мастерской через двор к заводоуправлению быстро шли сыщики, подосланные на собрание полицейским надзирателем Шилейко. Полицейский надзиратель не дремал. Он заблаговременно подготовился к выборам. Воинская команда была приведена в боевое положение.
— Избиратели — народ ненадёжный, — говорил Шилейко, — нужно быть готовым к тому, что придётся вмешаться в ход выборов.
Шилейко был наготове. Получив сообщение сыщиков о том, что на собрании выступают с революционными речами, он взял с собой воинскую команду и стремительно отправился в трубную мастерскую. При появлении полицейского надзирателя неизвестный агитатор пытался скрыться, но, окруженный со всех сторон черносотенцами, был передан в руки полиции. Во время обыска у него не нашли ничего, кроме проездного билета. Назвать свою фамилию большевистский агитатор отказался.
На этих выборах не присутствовали многие революционно настроенные рабочие. Часть из них была уволена после забастовки, часть не была включена в избирательные списки. Довольный исходом выборов, начальник Гросс писал в Петербург, что мастеровые Ижорского завода избрали трёх уполномоченных: один октябрист, один монархист, а один — так, «средней партии».
Б. Глебов, М. Мительман, А. Уляновский. О выборах на Путиловском заводе
Завод напоминал брошенную войсками крепость. Густые январские снега засыпали все пути на заводском дворе, улеглись сугробами у стен. От мастерской к мастерской протянулись узкие тропинки. Всего 149 человек числилось на заводе в первые дни нового 1906 года. Остальные 12 с лишним тысяч рабочих были рассчитаны.
Начальство с помощью черносотенцев составило списки рабочих, которых решено было не принимать обратно на завод как «беспокойный элемент». У заводских ворот толпились рабочие. Наем рабочих проходил медленно. Каждого принятого ощупывали десятки глаз смотрителей и полицейских, его проверяли по многочисленным спискам. Многих прямо из проходной отправляли в участок.
В мастерской каждый вновь поступивший путиловец получил отпечатанный в типографии список рабочих своего цеха. От рабочего требовалось, чтобы против фамилий революционеров он делал пометки, а затем опускал список в особый ящик. Но этот провокационный план, разработанный директором Белоножкиным, потерпел полный крах: рабочие или вовсе уничтожали списки, или возвращали их с отметкой «крамольник» против фамилий отъявленных черносотенцев.
Черносотенцы, полиция, начальство ничем не могли сломить боевого настроения путиловцев. Вся страна была охвачена революционным брожением. Пушки царских усмирителей не успевали громить баррикады в одной части России, как они вновь возникали в другой. Революция ещё не была разбита, и новый, ещё более мощный подъем мог начаться в самом ближайшем будущем.
В такой обстановке происходили выборы в I Государственную думу, закон о которой был издан 11 декабря 1905 года. Путиловские рабочие по призыву большевиков бойкотировали выборы в I Думу.
В день выборов 5 марта 1906 года по всем мастерским проходили собрания. Это были легальные, дозволенные властями собрания, но полиция и администрация сильно беспокоились. Рабочие собрания напоминали бурные митинги 1905 года. «Почтительно» проведенные на завод кадетские профессора повсюду терпели поражение. После речей тайно пришедших большевиков кадетам не давали говорить. Кто-нибудь заводил мотор, и профессор, но привыкший к такой обстановке, сбивался и замолкал.
В лафето-снарядной мастерской раздавались голоса:
— У нас уже есть выборный, да его в тюрьму упрятали!
— Отдайте нам Полетаева, тогда будем с вами разговаривать!
В помощь семье своего депутата т[оварища] Полетаева, избранного в Петербургский совет рабочих депутатов и арестованного царскими властями, лафетчики ежемесячно собирали сумму, равную его месячному заработку. И здесь во время избирательного собрания один из большевиков взял шапку и начал обходить товарищей. Все заговорили, опускали в шапку деньги в помощь товарищу и вовсе перестали обращать внимание на кадетского оратора.
На заводе единодушно принимались большевистские резолюции об активном бойкоте Думы. На митингах шли сражения большевиков с меньшевиками. Предатели революции — меньшевики вели пространные речи о том, что революция разбита, растут бесчинства чёрной сотни и даже больше того, — будто черносотенцы чуть ли не начинают захватывать позиции в среде рабочих. Этой наглой клеветой на рабочий класс меньшевики пытались запугать массы, спровоцировать их и совлечь на путь поддержки контрреволюционной черносотенной Думы. В пушечной, новомеханической, паровозомеханической и других крупных мастерских большевики призывали рабочих к единодушному бойкоту Думы, разоблачали предательскую линию меньшевиков. Массы шли за большевиками.
В день выборов к избирательным урнам пошли единицы. Огромная масса путиловских рабочих с пением революционных песен вышла из мастерских. Во дворе их ждало необычайное зрелище. Группа рабочих соорудила из тряпок и соломы уродливое чучело, одела его в рваную блузу и штаны, повесила на шею дощечку с надписью: «Наш депутат». Под хохот и свистки чучело было поставлено на телегу, привязано к ней и собравшиеся покатили это сооружение к конторе — вешать и отпевать «депутата». Но там их встретила полиция. С песнями и смехом рабочие направились к воротам. 6500 человек — больше половины путиловцев — ушло в этот день с работы. Это была первая забастовка в 1906 году.
Борис Назаревский, консерватор. О выборах в Москве
Мне вспоминается день первых выборов в Государственную думу в Москве. Не знаю, как у других, но у меня от этого дня остался какой-то смутный и горький осадок на сердце. Я видел, как люди суетились, старались показать, что этот день должен быть особенно торжественным, особенно радостным для всей России, и, тем не менее, я сознавал, что на самом деле это не так, что на самом деле люди только настраивают себя на этот лад, а в глубине души чувствуют что-то совершенно другое.
Прежде всего надо отметить, что коренная народная масса осталась глубоко равнодушной к выборам. Если в Москве на выборы явилось сравнительно с другими городами очень много народу, то в провинции, наоборот, в дни выборов большинство сидело дома, как будто совершенно не отдавая себе отчёта, к чему назначены эти выборы и зачем нужна будет впоследствии сама Государственная дума.
Теперь можно смело сказать, что крестьянство почти совсем не сыграло никакой роли в распущенной Государственной думе: от одних областей оно совершенно не было представлено, от других, если и были крестьяне в Думе, то они молчали и только прислушивались, что в Думе говорили другие. А ведь голос-то русского крестьянина был наиболее нужным, был наиболее ценным. Вековой молчальник так и не высказался, так и не услышали его ни Россия, ни царь…
От имени крестьянства брались говорить очень многие, некоторые из них, вроде Аладьина, Жилкина, Аникина — даже крестьяне по происхождению, но только по происхождению, по паспорту и не больше. Все эти мнимые крестьяне давным-давно оторвались от матери сырой земли, давно позабыли, да, наверно, и не знали никогда, каковы настоящие, насущные нужды крестьянства, в чем легла его вековая печаль, его бесконечная тоска о лучшим будущем. Возьмем хоть Аладьина — что он из себя представляет? Учился в гимназии, был исключен, примкнул к революционерам, надолго уехал из России за границу — там окончательно на улицах Лондона потерял свой русской облик и свою русскую душу, вернулся в Россию и какими-то неисповедимыми путями попал в выборные от земли Русской в Думу. О чём же он мог говорить там, как не о требованиях той революционной партии, к какой он принадлежал и которая ничего общего с русским народом не имеет.
Во всяком случае, этот день должен быть днем полной свободы совести каждого гражданина — его дело нелицеприятно, по строгому обсуждению подать свой голос за того, кто, как ему кажется, лучше представит интересы народа перед царем. Никакого внешнего давления на совесть подающего голос быть не должно, иначе выборы будут недействительны.
Что же мы видели на выборах?
Длинная вереница молодых людей, барышень, разных господ перед входом… Они в буквальном смысле пропускают сквозь строй избирателей. Избирателю протягивают пачки бюллетеней с напечатанными именами, во многих местах у избирателей вырывали из рук их бюллетени и заменяли своими.
«Бюллетени народной свободы!», «Граждане, подавайте же голоса за выборщиков Партии народной свободы!», «Помните, что вы совершаете преступление, если вы не подадите голос за Партию народной свободы»!
Перед каждой избирательной комиссией стояла огромная толпа этих «агитаторов» Партии народной свободы. Другие партии были представлены значительно слабее. От одной избирательной комиссии к другой летали на лихачах лучшие ораторы Партии народной свободы и произносили то там, то здесь самые горячие речи. Иной раз между агитаторами «народной свободы» и агитаторами других партий или просто избирателями вспыхивали перебранки, завязывались сначала споры, потом эти споры переходили прямо в ругань, глаза наливались кровью, на лицах отражалась самая неподдельная злоба, сжимались кулаки. Говорят, кое-где даже были драки.
— И это-то и есть всенародное святое, дело?
— Это что! — утешали сведущие люди, — вон, в Америке, говорят, дело на выборах обыкновенно кончается револьверными выстрелами.
В некоторых избирательных участках чрезвычайно успешно агитировали в пользу Партии народной свободы красивые барышни, очень ловко подсовывавшие избирателям свои бюллетени.
— А вот в Париже, — передавали сведущие люди, — так прямо за большие деньги нанимают в качестве агитаторов самых красивых кокоток, и дело идёт очень успешно.
Когда после долгого стояния на улице входишь наконец в дом, чтобы подать свой голос, то видишь прежде всего огромные плакаты, наклеенные на стене: эти плакаты повторяют то же самое, что говорят агитаторы данной партии. Больше всего плакатов, конечно, от Партии народной свободы. Написаны эти объявления огромными буквами, и почти каждое такое объявление начинается словами «Царь и народ». Дальше идёт программа партии или, вернее, целый ряд обещаний: равенство всех граждан перед законом, всевозможные свободы, земля крестьянам и так далее, и так далее.
Но, странно, вся эта обстановка напоминает отнюдь не всенародное святое дело, а какое-то громадное торжище, какую-то ярмарку, где торговцы на разные лады выкрикивают свой товар, расхваливают его всячески, стараются заманить покупателя только к себе и отвлечь от соседей. Это базар, и, глядя на происходящее, слыша, как та же Партия народной свободы усиленно восхваляет себя и ожесточенно ругает других, невольно приходишь к заключению, что здесь кто-то кого-то хочет обмануть.
Большинство в Думе первого созыва получили кадеты. Их было 179 депутатов, «трудовиков» — 97, октябристов — 16 депутатов, социал-демократов — 18. От национальных меньшинств — 63 представителя, от беспартийных — 105. Дума носила оппозиционный характер. Неудивительно, что долгожданный законодательный орган был вскоре расформирован. I Государственная дума просуществовала меньше трёх месяцев — с 27 апреля по 9 июля 1906 года.
«Модный свет. Журнал для дам» выходил с разной периодичностью с 1868 по 1916 год. Хоть и утверждается, что с 1906 года издание влилось в другой журнал «Модный курьер», «Модный свет», судя по выходным данным, всё же был самостоятельным изданием. В 1914–1915 годы вышло по 20 номеров журнала, а в 1916 году после выхода восьмого номера выпуск «Модного света» прекратился.
Демонстрируем подборку обложек номеров журнала, вышедших после начала Первой мировой войны, с сентября 1914-го по январь 1916 года, за исключением ненайденных нами номеров. Как можно заметить, поначалу тема войны никак не была отражена на обложках, но затем становится превалирующей, с образами девушек из стран союзников, рисунками на военную тематику или о работе в тылу.
Продолжаем серию интервью с популяризаторами истории в медиа. На этот раз пообщались с Марией Нестеренко, автором интернет-издания «Горький», исследовательницей женской литературы в России первой половины XIX века, а также создателем телеграм-канала «Роза Цеткин». В ходе беседы Мария рассказала, каких поэтесс хвалил Пушкин, в чем состояла феминизация литературы начала XIX века и что из себя представляли первые женские журналы.
— Недавно вышел составленный тобой сборник «Авторицы и поэтки. Женская критика: 1830−1870». Наличие критики говорит о глубоком вовлечении женщин в литературный процесс. Когда же в России появились женщины-литераторы?
— Если мы откроем «Словарь русских писателей XVIII века», то найдем там несколько десятков женских имён, переводчиц и поэтесс. Можно вспомнить поэтесс Екатерину Княжнину и Елизавету Хераскову, которые первыми стали печатать свои произведения; Екатерину Урусову; писательницу Александру Хвостову — её сочинения пользовались большим успехом у современников, позднее она ударилась в мистику. Речь идёт только о женщинах дворянского происхождения: все упомянутые писательницы принадлежали к культурным семьям, получили хорошее образование. Некоторые попадали в литературную жизнь с чёрного входа — в качестве переводчиц с иностранных языков, прежде всего, французского.
— Дворянки в XVIII веке уже получали хорошее образование?
— Не все и не всегда. На это влияли несколько факторов: столичное ли дворянство или провинциальное, какой достаток был в семье, насколько в семье вообще приветствовалось качественное женское образование. Я очень люблю цитировать один фрагмент из мемуаров Екатерины Сабанеевой:
«Прадед… за порок считал, чтоб русские дворянки, его дочери, учились иностранным языкам. „Мои дочери не пойдут в гувернантки, — говорил Алексей Ионович. — Они не бесприданницы; придёт время, повезу их в Москву, найдутся женихи для них“».
Кроме того, в царствование Екатерины II появляются женские учебные заведения: частные пансионы, и тогда же начинала формироваться государственная система образования. Об этом можно почитать, например, в «Беседах о русской культуре» Лотмана.
Присутствие женщин на троне тоже оказало свое влияние. Екатерина II — не только правитель и философ на троне, но и литератор (см. об этом недавнюю книгу Веры Проскуриной «Империя пера Екатерины II»). Конечно, это не значит, что все дамы бросились марать бумагу, но некоторый эффект был. У Екатерины Урусовой есть поэма «Полион, или Просветившийся нелюдим» (1774). Поэма начинается с объяснения, почему поэтесса берётся за перо, какие причины её побуждают. С одной стороны, это такое общее место нормативной поэтики, с другой, Урусова обращается к примеру Екатерины II и связывает с ней расцвет Просвещения в России — тоже, в общем, общее место. Но дальше она пишет:
В кратчайши времена Россия процвела,
Расинов, Пиндаров она произвела,
ЕКАТЕРИНЫ век те ныне воспевают,
Премудрыя дела в безсмертие включают.
Женское сочинительство в контексте этого вступления получается вроде благодарности императрице:
И чтобы окружать священных муз престол,
То начал воспевать и женский пол,
Они ко нежностям во песнях прибегают,
И добродетелям венцы приготовляют,
С приятностью они весёлости поют.
В начале XIX века начинается так называемая «феминизация литературы», которая связана, прежде всего, с деятельностью Николая Карамзина. Он считал женщину проводником идей Просвещения, отсюда особый акцент на «воспитательных» функциях женского пола. Он понимал, наряду с выдающимся общественным деятелем и издателем Николаем Новиковым, что женщины — отдельная читательская аудитория, которую нужно вовлечь в культурную экономику.
Первым издателем женских журналов был именно Новиков в 1770‑е годы. Карамзин в своём «Вестнике Европы» не акцентировал внимание на «женской» теме, но помещал материалы, которые могли быть интересны и читательницам, а некоторые даже были рассчитаны именно на них. Некоторые сентименталисты (Макаров, Шаликов) тоже издавали женские журналы.
Важную роль сыграло и литературное общество «Беседа любителей русского слова» адмирала Шишкова, которое и по сей день многими воспринимается как квинтэссенция консервативных идей. Общество образовалось в 1811 году, и женщины в нём впервые стали полноправными участниками подобного объединения. Это были Анна Бунина, Анна Волкова и Екатерина Урусова. Их произведения читались и обсуждались.
— Было ли какое-то противодействие феминизации литературы?
— Феминизация была связана с распространением карамзинских идей (их восприятие в обществе того времени — отдельная сложная тема). Речь шла прежде всего об обращении к женской читательской аудитории, о попытке выработать язык, понятный новым читателям. Активное чтение повлекло за собой рост числа пишущих женщин.
В действительности, в первой четверти XIX века, несмотря на обилие пишущих женщин, была одна очень яркая поэтесса — Анна Бунина, которая не только была хорошим автором, но и пыталась осмыслить своё положение в литературном мире.
В 1820–1830‑е годы происходит профессионализация литературы, из дворянского хобби она превращается в источник заработка. Начинают действовать иные механизмы. В 1830‑е годы больше женщин приходит в литературу, и их рефлексия выходит на новый уровень.
— В 1830‑е годы сложилось сообщество, в которое входили разные писательницы?
— Нет, сообщества не было. Они все были одиночками, хотя, безусловно, читали друг друга.
— Можно ли сказать, что 1850‑е годы стали поворотной точкой для женской литературы. Так ли это?
— Нет, все же 1830‑е. 1850‑е годы — важное время с точки зрения ожидания Великих реформ. Женская повестка стала восприниматься как составляющая всего освободительного движения.
— Какие писательницы-прозаики были наиболее влиятельными в XIX веке?
— Безусловно, это Елена Ган, она начала писать в 1830‑е, о ней положительно отзывались критики. Затем стоит отметить Марию Жукову, родившуюся в семье провинциального чиновника — для неё литература в силу разных обстоятельств стала источником для заработка.
— Ты читала лекцию о поэтессах Анне Буниной, Каролине Павловой и Евдокии Ростопчиной, писавших в разное время. Можно ли как-то охарактеризовать их творчество в целом? Что у них было общего? Чем они разнились? Насколько уровень их литературного мастерства был сопоставим с современной им мужской поэзией?
— Конечно, триады Бунина–Ростопчина–Павлова не существовало. Вообще в восприятии отдельных женщин-литераторов довольно важную роль, как ни странно, сыграл Пушкин. Бунину, например, он припечатал вместе с Хвостовым в «Послании цензору» как «беседчицу» и графоманку:
Людской бессмыслицы присяжный толкователь,
Хвостова, Буниной единственный читатель,
Ты вечно разбирать обязан за грехи
То прозу глупую, то глупые стихи.
Литературная репутация всегда складывается из множества факторов. То, что Бунина относилась к «Беседе», действительно важно, потому что «Беседа» многими поколениями воспринимается как нечто реакционное, отжившее, хотя есть работы замечательных филологов М. Г. Альтшуллера, Е. Э. Ляминой, не говоря уж о знаменитой работе Тынянова, которые показывают, насколько общество, созданное Шишковым, было интересным и довольно сложным явлением. Ну и потом, возвращаясь к Буниной — сколько писательниц и поэтесс XIX века назовёт среднестатистический читатель?
Ростопчина и Павлова — это уже другой язык, другое время. Они понятнее современному читателю и, кроме того, заслужили благосклонные отзывы Пушкина. Это тоже важно. Я думаю, что именно пушкинская оптика повлияла на то, что Валерий Брюсов издал сочинения Каролины Павловой. Потом она издавалась и в советские годы.
К Ростопчиной тоже был интерес. Тут некоторую роль сыграл и Ходасевич. В своей статье «Женские стихи» он заявлял, что самый яркий автор этих самых женских стихов — Евдокия Ростопчина. Именно там, по его мнению, появляется всё то, что потом будет принято приписывать «женской поэзии». А музу Павловой Ходасевич называет мужественной. Он пишет, что муза Павловой — умна, но не обаятельна. А вот Бунина была ему не интересна.
— Женские журналы были распространены на протяжении всего XIX века. Много ли было у них читательниц, какие из журналов кажутся вам наиболее интересными?
— Журналов было много. Но нужно разделять женские журналы в современном понимании, с модами и домоводством, и литературные, которые ставили перед собой цель просвещать читательниц. Были и разные курьёзы, вроде «Журнала для милых». Его издавали совсем молодые люди, издание было скандально закрыто за печатание непристойных повестей. Затеял это всё начинающий в то время литератор Михаил Макаров.
Другой любопытный журнал — «Аглая». Этот журнал делал Пётр Шаликов, верный последователь Карамзина, которого за слишком рьяное следование сентименталистским заповедям называли «кондитером литературы». Шаликов взял название карамзинского альманаха «Аглая», который тот выпускал ещё в конце XVIII века. Он делал литературный журнал для дам с милыми стишками, переводами и критикой. А затем в 1820‑е годы Шаликов издавал «Дамский журнал», который вполне соответствовал своему названию. Часто там и женщины выступали в качестве сотрудниц, были материалы женской тематики. Упомянутый выше Михаил Макаров, например, опубликовал там серию очерков по истории женской литературы. Были в этом журнале и цветные вкладки с модами.
— А какой был круг чтения у грамотных мещанок и крестьянок?
— О крестьянках и мещанках, об их читательских практиках я почти ничего не знаю, это всё-таки другая область. Думаю, тут нужно смотреть Ан-ского[simple_tooltip content=‘С. Ан-ский или Семён Ан-ский – псевдоним писателя и этнографа Соломона Раппопорта (1863–1920)’]*[/simple_tooltip], Рубакина, занимавшихся народным чтением. Мещанка мещанке (уточним, речь идёт о городских жительницах недворянского происхождения) рознь. Одна могла читать Жорж Санд и Карла Маркса, другая — журнал «Нива».
— Какие книги по женской истории в России вы могли бы посоветовать?
— В первую очередь стоит обратить внимание на работы Натальи Львовны Пушкарёвой, на её книги по истории женщин Древней Руси. Есть замечательная книга А. В. Беловой «Четыре возраста женщины. Повседневная жизнь русской провинциальной дворянки XVIII — середины XIX в.»; интереснейшее исследование Мишель Ламарш Маррезе «Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700−1861)». Конечно же, «Женское освободительное движение в России. Феминизм, нигилизм и большевизм» Ричарда Стайтса. Вообще я как-то даже делала краткий гид по феминистской литературе для «Горького». Там перечислены ключевые, на мой взгляд, книги по теме.
5 марта 1953 года в 21:50 парализованный и перенёсший инсульт Иосиф Сталин скончался. На следующий день, 6 марта, советское общество узнало о смерти вождя. Новость была ожидаемой: о критическом состоянии генсека было объявлено 4 марта по радио, а затем в прессе.
VATNIKSTAN рассказывает, как советская периодическая печать отреагировала на смерть Иосифа Сталина.
Газеты
В пятницу 6 марта 1953 года все газеты страны вне зависимости от тематики вышли с одинаковой первыми полосами. Помещались обращение ко всем членам КПСС от ЦК КПСС, советского правительства, бюллетень о состоянии здоровья и врачебное заключение о смерти Сталина, а также сообщения об организации похорон. Разнились, но несильно, фотографические портреты Сталина.
На следующий день, 7 марта, некоторые газеты, которые не выходили 6 марта, отметились теми же самыми передовицами, только уже датированными следующим днём. Между тем тело умершего вождя было размещено в Доме Советов, куда каждый мог прийти попрощаться.
Центральная вышла опять с одинаковой первой полосой, но на этот раз с другим содержанием. Траурному сообщению сопутствовал ряд дежурных постановлений, которые должны были уверить общество, что работа продолжается.
8 марта в передовицах появились разночтения. Сообщения о скорби появлялись в разных форматах, хотя по своей сути они пересекались. Рассказывалось о трауре по всей стране и прощании с вождём.
9 марта вышло меньше газет, чем обычно. Было сообщено, что похороны пройдут в сегодня. Передовицы незначительно разнились. Материалы с похожим содержанием в «Правде» и «Известиях» были расставлены по-разному.
10 марта газеты сообщили о прошедших похоронах Сталина. Была опубликована речь Георгия Маленкова, ставшего после смерти Сталина председателем Совета министров СССР, а также рассказывалось о траурном митинге на Красной площади.
Журналы
В отличие от газет, в журналах сумятицы не ощущается. Номера, вышедшие после смерти Сталина, выдержаны в траурной, но торжественной стилистике. Представляем наиболее интересные визуальные материалы из «Огонька» (№ 10 и 11) и «Смены» (№ 4 и 5).
«Огонёк»
«Смена»
Чтобы поддержать авторов и редакцию, подписывайтесь на платный телеграм-канал VATNIKSTAN_vip. Там мы делимся эксклюзивными материалами, знакомимся с историческими источниками и общаемся в комментариях. Стоимость подписки — 500 рублей в месяц.
В этом году Издательство Института Гайдара выпустило русский перевод книги американского историка Марка Стейнберга «Великая русская революция. 1905–1921». Её англоязычный вариант незадолго до того вышел в Издательстве Оксфордского университета.
VATNIKSTAN ознакомился с книгой и отмечает её сильные и слабые стороны.
Марк Стейнберг принадлежит к числу исследователей Великой русской революции с позиций социальной истории. Для него важнее восприятие событий рядовым человеком из низов, нежели «большая политика» и идеология. Стейнберга можно было бы назвать представителем того направления изучения революции, которое оформилось благодаря Леопольду Хеймсону, влиятельному, но практически не переведённому на русский американскому историку. Стейнберг много внимания уделяет и культурной составляющей истории, и «голосам революции», индивидуальным биографиям людей в контексте революции. Любимый источник Стейнберга — что показательно — периодическая печать, которую он умело использует в своей книге.
Недавно вышедшая на русском монография формально состоит из трёх частей, но на самом деле в тексте можно выделить гораздо больше полновесных разделов. По ощущениям книга вовсе представляет собой сборник исследовательских статей, а не единый нарратив. Действительно, разрозненные части объединяет только описываемый период — Великая русская революция. И это можно назвать достоинством работы. В рамках не очень толстой по научным меркам книги Великая русская революция показана с разных и определённо нестандартных ракурсов.
Периодизация, на которую опирается Стейнберг, конечно, авторская, но она не должна удивлять. Стейнберг объединяет события Первой русской революции, Первой мировой войны, 1917 года и Гражданской войны. Великая русская революция у Стейнберга завершается в 1921 году одновременно с окончанием Гражданской войны. Согласно трактовке, за которую в том числе ратует Институт российской истории РАН, Великая русская революция длилась с начала февральских беспорядков 1917 года до образования СССР 30 декабря 1922 года. Концепция Стейнберга не столь экзотична, как у некоторых историков, доводящих период революции до распада Советского Союза, и вполне обоснована. Первая русская революция, как известно, была «генеральной репетицией» 1917 года.
В первой части Стейнберг рассматривает источники самых разных форматов. К числу рассматриваемых документов относятся и газетные колонки, и стихотворения из толстых журналов, и визуальные источники в виде фотографий и плакатов, и материалы эпистолярного жанра. Цель Стейнберга — передать с помощью этих разноплановых документов дух «медового месяца революции», этапа максимального эмоционального подъёма в России. Способ, с помощью которого Стейнберг, рассказывает о весне 1917 года, убедителен — из мелких, вроде бы не столь значительных источников складывается единая картина.
А вот следующая часть работы — это стандартный, «как в учебнике», пересказ происходивших в 1905–1921 годах событий. Новизна заключается в том, что Стейнберг активно иллюстрирует основные вехи указанного периода газетной колумнистикой. Подобный метод позволяет продемонстрировать, как восстание 1905 года, Первая мировая война и революции оценивались властителями дум того времени, газетными публицистами. Получается эффект мимолётного снимка общественного восприятия важных исторических эпизодов. Стейнберг опирается на печать самых разных направлений — это и бульварные, и либеральные, и консервативные, и революционные газеты. То есть мнения, учтённые в исследовании, можно считать репрезентативными.
Третья часть — самая разобщённая, но вместе с тем и самая увлекательная. Стейнберг расписывает «улицу» до революции в массовом сознании (как источник и возможностей, и соблазнов, которые порой не отделимы друг от друга), а затем переходит к анализу «уличной политики», которая, как представляется, в 1917 году была гораздо важнее элитарной кулуарной политики. Другая рассматриваемая Стейнбергом тема — женщина в деревне во время революции.
Завершает свою работу историк шестью портретами в контексте революции — тремя очерками об интеллигентах из числа национальных меньшинств через призму распада Российской империи (узбек Махмуд Ходжа Бехбуди, украинец Владимир Винниченко, еврей Исаак Бабель) и тремя биографиями Льва Троцкого, Александры Коллонтай, Владимира Маяковского, в которых расставлены акценты над утопическими убеждениями этих деятелей.
Несмотря на сумбурность и мозаичность повествования, «Великая русская революция. 1905−1921» — безусловно, работа занимательная и новаторская. Марк Стейнберг — настоящий исследователь, а не популяризатор или компилятор, новизна материала ощущается в каждом разделе, но особенно в частях, посвящённых «улице» и «женщине в деревне». Монография Стейнберга, вне всяких сомнений, будет интересна любителям истории.
Политическая песня — неотъемлемая часть нашей культуры и общества. С ней ходят в атаку за Родину, прославляют победы и грустят о павших. У многих партий уже в XIX веке уже были свои гимны, которые подымали на подвиги труда и обороны. К примеру, «Интернационал» стал символом побед социализма для наших прадедов и дедов, священным является опус Тухманова «День Победы», наши мамы и папы кричали в унисон с Цоем «Перемен!».
Тектонические перемены в обществе и политике не могут обойти искусство стороной, это прекрасное свидетельство эпохи великих переломов. Как же тут не вспомнить, что с самого начала выборов на альтернативной основе на телевидении появлялись не просто ролики партий, но песни, придуманные для политиков, за политиков и иногда исполненные политиками.
Избиратель послушает, споёт вместе с телевизором, там и, глядишь, правильно проголосует, увидев любимого артиста. А что же, как не музыка, может исцелить раны и внушить правильные ценности перед походом к урне для голосования. Песни выглядели часто глупыми и неказистыми творениями, иногда странными и вычурными, сделанными на коленке. Но ведь никто и не умел это делать красиво и изящно, как итальянцы или французы.
Крис Кельми и друзья — «Россия Воскресе!» (1993)
Парламент расстреляли в октябре 1993 года, кровь ещё не была смыта. Но Ельцин решил упрочить победу и провести быстрые выборы в Госдуму, основываясь на админресурсе. Ну а как ещё?..
После октябрьских событий все были уверены в победе партии власти «Выбор России» во главе с Гайдаром. Заглавной песней стал молебен «Россия Воскресе!» на стихи Вознесенского и на музыку американского мюзикла. Интонация христианского примирения и согласия была нужна напуганной стране. Она очень напоминает финал «Юноны и Авось». Но планы не сбылись. Как мы знаем, народ выбрал ЛДПР, чем удивил власть ещё более.
Жириновский. Песня «Вы мой кумир» (1995)
Шоумен от Бога, Владимир Вольфыч не мог обойти вниманием тему песен, ведь он и сам не прочь затянуть народную. Дифирамб ему поёт дама, крайне похожая на Лену Зосимову и по стилю пения, и даже внешне. Стихи сделаны наспех, но при этом крайне забавны, в них больше стёба, чем восхваления.
«Омоем наши ноги, усталые с дороги,
В Индийском океане на полпути».
Эта песня ознаменовала то, как быстро Вольфыч разменял серьёзную политику на шутовство, которое народ так ценит.
Партия «Наш дом — Россия» — «Если дорог тебе твой дом!» (1995)
Новое прокремлёвское движение во главе с «красноречивым» Черномырдиным на выборах 1995 года избрало тактику «Мы не ангелы, но зато делаем, а не болтаем, как эти коммунисты». Песня о «доме дорогом» — мутировавшая «Россия Воскресе» с душком сатиры, показаны драки и свастики. Мол, полюбуйтесь на этих болтунов, лучше уж мы!
Задачей партии было противостоять красной угрозе, мобилизовали всех, кого могли. Но толку было мало, как руки домиком не складывай (символ партии), а народ беден и хочет назад в СССР. На выборах победила КПРФ.
Явлинский. Треш-поп-фолк для Гришки (1996)
Кандидат-интеллигент Григорий Явлинский представил странные ролики в стиле мюзикла. «Народ за Григория Алексеича!» — говорят все слои населения, выглядит очень странно. Военные, мамы, алкаши, дети, гаишники, бизнесмены, бабули и дедули (уж они-то вряд ли!) — все хотят Гришу! Не вяжется уж профессор Явлинский с русской народной песней, тогда уж для Вольфыча бы сняли.
Разрыв шаблона Григорию не удался, люди махнули рукой и проголосовали за других, генерал Лебедь оказался проще и понятней. Будьте естественными и не выдавайте себя за других, это бессмысленно.
«Мальчишник», DJ Грув — «Голосуй или проиграешь» (1996)
В 1996 году в преддверии президентских выборов, как известно, положение Ельцина было шатким. Рейтинг действующего президента составлял ничтожные три процента. Но заработал административный ресурс, которые был направлен на самые разные социальные группы.
Так, специально для молодёжи под музыкальное сопровождение диджея Грува зачитывал Дельфин, тогда ещё участник коллектива «Мальчишник». Формально это была агитация не за Ельцина, а призыв пойти на выборы и проголосовать. Но в клипе сцена с музыкантами и брейкдансерами была расположена перед граффити с изображением Ельцина. Всё было ясно. В целом, трек качает. Идея не очень.
Сергей Минаев — «Борис, борись» (1996)
С менее продвинутой аудиторией работал популярный в 1990‑е певец Сергей Минаев. Это уже прямая агитация за Ельцина, в которой использован рефрен «Борис, борись», который был распространён в перестроечные годы. Медляк к середине трека становится всё быстрее и быстрее и превращается в полноценную дискотеку. Всё оказалось не просто так. Ельцин выигрывает выборы.
Жириновский-певец (1999)
Владимир Вольфович сам берётся за микрофон и декламирует с народным хором. Песней это не назовёшь — это агитка, в которой Жириновский признаётся в любви к стране. Партия его, кстати, тогда на выборы переименовалась в «Блок Жириновского» — и получила хороший результат.
Кстати, у Жириновского есть целых два альбома.
Бывший гитарист «Сектора Газа» с гимном ЛДПР (2002)
Куда лучше разудалость и душевность «Сектора Газа» и Юры Хоя. Хой гордился знакомством с Жириновским. Ранняя смерть перечеркнула планы сотрудничества главного колхозного панка с политиком. Но гитарист «Сектора» Игорь Кущёв записал в честь партии Вольфыча прекрасный гимн, который встряхнет митинг в любом городе и идеально «зайдёт» электорату партии.
Александр Розенбаум — «Наш дом — Израиль»
Розенбаум признается в любви к Родине. Но на этот раз это родина историческая — Израиль, а поёт он скорее строевую песню. Но душевность Александра Яковлевича всё равно внушает симпатию. Страдания евреев, вынесших ужасы Холокоста и войны с арабами, трудности переселения в Сион трогают и заставляют воскликнуть: «Да, за этот дом я готов воевать, как мои деды в 1967‑м!»
P. S. А как у них: Forza Italia и Берлускони (1994)
Неистово красивая песня помогла победить в далёком 1994 году дону Берлускони. Гимн движения «Вперёд, Италия!» (Forza Italia) трогает за душу, выверены интонации и слова, вот-вот и покатятся слёзы. Всё сделано с неподражаемым стилем великой Италии, ты хочешь быть с ними — теми, кто на площади. Ты хочешь пойти строем и принадлежать к этим рядам патриотов. Так победило абсолютно популистское движение, которое давало заведомо невыполнимые для Италии обещания.
Это заблуждение, что в Советском Союзе не существовало рекламы. Мы уже демонстрировали рекламу из журнала «Театральная декада» эпохи сталинских 1930‑х. На этот раз представляем плакаты ныне запрещённых к рекламированию табачных изделий. Рекламировались не только папиросы, но и сигары. Самые ранние плакаты из подборки относятся ко времени нэпа, а самый поздний датирован 1953 годом.
Папиросы
Моссельпромом называлась структура, объединявшая крупные государственные фабрики в Москве, в том числе производившие табачные издания. Моссельпром просуществовал с 1921 по 1937 год. Наиболее известными изготовителями табачных изделий в рамках Моссельпрома были фабрики «Дукат», «Ява» и «Красная звезда». Но пользовались спросом и товары менее известных региональных фабрик. Рекламировались как конкретные марки папирос, так и в целом товары, которые можно было купить в магазинах Моссельпрома.
Сигары
В Советском Союзе сигары производились на табачной фабрике города Погар Брянской области.
Новым собеседником VATNIKSTAN в серии интервью про исторический научпоп в медиа стал Евгений Бузев, сооснователь популярных сообществ «Она развалилась», «Застоялась», «Хунта экспресс». Евгений рассказал про отсутствие внятной историографии о 1990‑х, развитие франшизы сообществ VK и гражданскую войну в Таджикистане.
— Паблик «Она развалилась» появился во время событий на Украине. Это была затея исследовательская или ностальгическая? Мне поначалу паблик напоминал утяжелённую версию «Детей 1990‑х».
— Изначально исследовательские цели не ставились. Это был сугубо досуговый проект, при создании которого не предполагалось никакой популярности. Это проект мой и моего старого ещё с Магадана товарища. У нас у обоих одновременно были беременны жёны и нам приходилось много времени проводить дома. Это был конец 2013 — начало 2014 года, тогда начинали происходить события на Майдане, мы обменивались интересными фото и видео из Киева, а потом мы обратили внимание, что материалы из Киева напоминают телевизор нашего детства. Мы начали проводить аналогии с Приднестровьем, Карабахом и событиями, связанными с рижским ОМОНом. Для удобства обмена информацией мы сделали паблик.
Никаких усилий по его раскрутке не предпринимали. Однажды только появившейся паблик удачно репостнуло сообщество «Социальная драма. XX век» с десятью тысячами подписчиков, что казалось очень большой цифрой на тот момент. Затем «Она развалилась» попала в подборку издания W‑O‑S. Это дало первоначальный старт для развития паблика. К годовщине создания «ОР» о нас написала «Афиша». «ОР» встал на обкатанные рельсы и мы начали думать о расширении.
Вопрос ностальгии вообще не стоял. Мы никогда не ностальгировали о том, о чём пишут «Дети 1990‑х», мы не вспоминали, какие мы жевали жвачки. Наша цель заключалась в том, чтобы восстановить информационную картину того времени. Вообще, все эти ностальгические паблики, а‑ля «Дети 1990‑х», меня не привлекали, но зато я вдохновлялся сообществом «Орбита‑4», которое затем помогло нам в раскрутке. Отмечу также, что первым моим пабликом был не «Она развалилась», а «Хунта экспресс» (только он по-другому назывался и тематика была немного другой).
— А ты сам дипломированный историк?
— У меня образование историческое, но моя специализация — историография средневековой Скандинавии. Тематика и близко не связана. По специальности я никогда не работал, не считая практики в школе. Мой трудовой путь был связан с журналистикой, не так давно я прекратил этим заниматься.
— Ты бы мог рассказать, чем занимаются твои однокурсники с магаданского истфака? Много ли кто связал свою карьеру с историей?
— У нас было две основные темы для историков в Магадане — это археология и Дальстрой, часть Гулага. В принципе из моих одногруппников все сделали неплохую карьеру, но не все в исторической сфере. Гуманитарное образование в СВГУ (Северо-Восточный государственный университет в Магадане. — Ред.) хорошее давали. Другое дело, что кадры утекают из университета.
— Книга и паблик «Она развалилась» стали хитами. Это обусловлено тем, что нет никакой внятной историографии и приличного научпопа по описываемому периоду? Какие в принципе причины успеха?
— В первую очередь, выросло поколение тех, кому 35–40 лет и кто оглядывается назад, пытается оживить что-то в памяти, поностальгировать. Но подросло и другое поколение, для которых период 1985–1999 годов интересен, потому что преподавание истории этого времени абсолютно никакое. Редактор нашего издательства Порошин рассказывал, что первой войне в Чечне посвящён один абзац в учебнике, где очень расплывчато написано о конституционном кризисе в республике. Когда люди видят информационные поводы, связанные с Кадыровым, они не понимают, почему так выстроились отношения с Чечнёй. Им негде найти ответ.
Да, отсутствует историография как категория. Причём на такие темы, на какие, казалось бы, должно быть много книг. Меня постоянно спрашивают, что почитать про Чечню, какую бы книгу ты посоветовал. Мне нечего посоветовать. Есть мемуары. Есть пара очень плохого качества компиляций, да в общем, и всё. Почему никто не занимался Чечнёй, загадка. Я не могу объяснить политическими причинами. Мы общались с чеченцами, которые работают в государственных структурах. Они с интересом читают те материалы, которые появляются у нас в паблике. У них нет какого-либо отторжения.
— То есть никакого табу на изучение Чеченских войн нет?
— На мой взгляд, не существует никакого табу. Более того, есть острый интерес общества к этой тематике.
— Может быть, «яиц» нет у историков нет? Не хотят затрагивать тему, за которую придётся «извиняться».
— Вот не знаю. Мы планируем сделать книгу про Чечню. Но вот вспомнил, у социолога Дерлугьяна в книге «Адепт Бурдье на Кавказе» в том числе затрагивается Чеченская война. Я бы вообще назвал эту книгу лучшей про Кавказ 1990‑х. Ни перед кем Дерлугьян не извинялся, хотя он работает в ОАЭ, спокойно его бы там нашли. В историческом аспекте ситуация сильно демонизирована.
— К вам в комментарии несколько раз приходил сын Дудаева. Он предоставлял вам какой-то контент?
— Немного да. Фотографии нам давал. Но он нечасто на связь выходит. Интервью с ним админ довольно долго делает. Вообще к нам периодически приходят люди именитые и не очень. Так я познакомился с бойцом Рижского ОМОНа, интервью у него брал. Баркашов к нам в комменты приходил. Это в мем превратилось.
— А у кого бы ты хотел взять интервью из персонажей 1990‑х?
— Гипотетически хотел бы взять интервью у генерала Грачёва, с большим интересом у Басаева и Ниязова. Но они уже мертвы. Вообще, меня интересует тема гражданской войны в Таджикистане, хотел бы пообщаться действующими лицами этого конфликта.
— Чем обусловлен интерес к событиям в Таджикистане? У вас и в книге есть довольно подробная статья.
— Это была самая кровопролитная война на постсоветском пространстве, о которой практически ничего не известно. Это «постсоветская Руанда». Если бы Таджикистан находился в традиционной сфере интересов США, то Голливуд бы снял уже десятки фильмов про гражданскую войну в Таджикистане. Но только недавно начали выходить художественные книги про эту войну. В общем-то, почти ничего и нет. Какие-то видеоматериалы мы находили. Но эти видео существуют только с подачи «Народного фронта» Таджикистана, объединённая оппозиция ничего не снимала.
Война в Таджикистане — это эпичные события, огромное количество людей было вовлечено, высаживались вертолётные десанты, вырезались целые деревни. Мало существует интервью с людьми, пережившими эти события, в Таджикистане всё-таки диктатура, хотя есть интервью ВВС с таджикскими женщинами. Они рассказывают ужас: про то, что на КПП останавливали машины, всех мужчин расстреливали, женщин — насиловали и заставляли убирать трупы. У нас об этих событиях никто не знает. Худо-бедно известно про войну в Югославии, но события в Таджикистане обделены вниманием. Но там, например, служил полковник Квачков. Хотя сейчас вышла книга Норина про конфликты на постсоветском пространстве, в которой в том числе затронута тема гражданской войны в Таджикистане. Книгу я купил, но ещё читать не начал. Если же говорить про научный вклад нашей книги, то статья Кувалдина как раз восполняет некоторые пробелы в изучении войны в Таджикистане.
— Могли бы составить портрет читателей «Она развалилась»?
— Аудиторию паблика я могу описать достаточно точно, основываясь на статистике VK. Это мужчины, в основном за 30. Причём аудитория «повзрослела» вместе с пабликом, начинали с 25 лет. Зачастую это люди интеллигентных офисных профессий. Они неконсервативных политических взглядов с широким кругозором.
— А субкультурный элемент какую роль играет?
— Конечно, личности создателей и админов оказывают сильное влияние на паблик. Да, мы с другим сооснователем паблика вышли из субкультурной среды, занимались в том числе политическим активизмом, мы левых взглядов. Поначалу я старался дистанцироваться от этого, но затем я понял, что каждый админ (а сейчас в админах полтора десятка человек) вкладывает часть своей индивидуальности в паблик. Мы, наоборот, начали культивировать этот элемент.
— Как реагируют люди на появление подборок песен панк-артистов?
— Никакого отторжения не возникает. Люди к этому довольно быстро привыкли. Сама идея тематических дней возникла так: один из наших админов постоянно «постил много Чечни» (это была типичная жалоба пользователей), и я решил в один момент сделать тематический день Таджикистана, как ответ на эти претензии. Поначалу такие подборки вызывали недоумение, никто не мог понять, почему сегодня посты только про Азербайджан или Албанию. Постепенно люди привыкли. Уже никто не возмущается. Те, кому это неинтересно, просто проматывают ленту. Порой бывает, что находишь узкую тему, прорабатываешь её, а она мало кому интересна.
— Какие, например, интересные темы «не зашли»?
— Азербайджан плохо заходит, хотя Азербайджан — это вторая по интересности после Таджикистана страна на территории бывшего СССР. Если Таджикистан был «постсоветской Руандой», то Закавказье было «постсоветской Латинской Америкой». Азербайджан в 1990‑е глотнул несколько государственных переворотов, войну, сепаратизм (помимо карабахского, были талышский и лезгинский сепаратистские движения). Почему-то совсем неинтересна война в Абхазии. Хотя, казалось бы, эта тема совсем не замалчивается. С другой стороны, бывает наоборот. Мне вот неинтересны события 19 августа в Москве, но это вызывает огромное внимание аудитории, которая, правда, часто путает события августа 1991 года и октября 1993 года.
— Как формировалась команда админов?
— Я обращал внимание на людей, которые активно писали в «предложку». Мы переписывались, если не вызывали друг у друга никакого отторжения, я предлагал сотрудничество. Постепенно выработался костяк админов. На самом старте я кинул клич в поисках админа. Откликнулся мальчишка из Владивостока. Он до сих пор админит «ОР», хотя уже вырос, в институте учится. На данный момент наши админы живут в России, Украине, Литве, Эстонии, Сербии и США. Московская часть «админки» регулярно встречается. С некоторыми ребятами я крепко сдружился.
— А как ты познакомился с соавторами книги — Дмитрием Окрестом и Станиславом Кувалдиным?
— С Дмитрием Окрестом познакомился через общих друзей. А с Кувалдиным на Фейсбуке: увидел в репосте какую-то его статью. Она мне очень понравилась, а мне для одного медийного проекта был нужен полоновед. После этого мы начали общаться. А уже когда встал вопрос о написании книги, кандидатура Кувалдина пришла в голову одной из первых — он не только дипломированный историк, но и журналист.
— У вас уже сформировалась сетка исторических пабликов. Как она называется? Общепринятого названия, так понимаю, нет.
— Я планирую свести и оформить воедино. Для себя наши паблики называю «Места памяти». Это цитата из Пьера Нора, представителя французской школы анналов. «Место памяти» очень удачно выражает суть проекта. Концепция Пьера Нора мне очень понравилась. Но я с ней познакомился уже после того, как появились наши паблики. Я так назвал канал в Телеграме.
— Как формируется концепция пабликов? У вас они очень разношёрстные.
— Не все паблики созданы мной. У нас фактически существует франшиза. Часть пабликов делали другие люди, они просто присоединялись к нашему сообществу. Это касается «Пробкового шлема» и «Нечаевщины».
Следующим пабликом после «Она развалилась» был «Застоялась». Это было практическое решение. В поисках контента попадались материалы, которые относились к брежневской эпохе. Выкинуть было жалко, а размывать рамки «ОР» не хотелось. Потом был преобразован паблик «Хунта экспресс», который концептуально стал похож на «Она развалилась», но только для стран третьего мира. Затем уже формирование исторического контента стало на промышленные рельсы. Я изучаю различные точки входа контента, ньюсджекинг (реакцию на актуальные новости; дали срок Белых — мы выложили фото молодого Белых). Это очень помогает в раскрутке. Грубо говоря, мы изучаем спрос.
Последний проект, который появился, — это канал в Телеграме chaosss_drugs. Мы ориентировались исключительно на интерес читателя: наркотики — тема интересная, им посвящено громадное количество телеграм-каналов, но нет ни одного про историю наркотиков. Канал очень хорошо раскрутился, за три недели больше двух тысяч подписчиков.
— В социальных сетях в исторических обсуждениях полно чокнутых агрессивных людей. С чем ты это связываешь?
— Это вопрос социальных сетей как таковых и российского общества в целом. Если бы мы сделали паблик в «Одноклассниках» (кстати, он у нас будет), то мы бы там увидели ещё больше агрессивных людей. У нас очень строгая политика банов на «ОР» — сейчас забанено около двух тысяч человек. Баним мы навсегда. Баним за мелочи. Никакой свободы слова у нас нет. Поначалу, когда я паблик только создавал, я с кем-то постоянно спорил, никого не банил. Но потом я понял, что в разговорах с чокнутыми ты теряешь много времени, ничего им не доказывая, я эту политику сменил. Второй момент: у меня есть какие-то свои убеждения и идеалы — парень, если тебе они не нравятся, ты можешь просто промолчать. Мы создали среду общения, не характерную для VK. Скажем, мы не допускаем гомофобные и сексистские высказывания. Наверное, мы единственный нетематический паблик с такой принципиальной позицией. Мы, прежде всего, создаём комфортную среду для людей, с кем нам было бы приятно общаться.
— Вопрос про монетизацию. Рекламодатель неохотно идёт в медиа, связанные с историей. Как ты думаешь, почему?
— Не сказал бы, что совсем рекламодатель не идёт. Он идёт не так хорошо, как хотелось бы. На VK появилась система для монетизации «рекламная сеть», в которой есть определённые критерии. Этим критериям довольно сложно соответствовать историческому паблику. Я не смог подключить ни один исторический паблик. С рекламы на VK приходит всего несколько тысяч рублей в месяц. Но благодаря «ОР» я сделал неплохую карьеру как SMM-специалист, что можно считать, наверное, коммерческим успехом. Я больше верю в создание в рамках сообществ некоей общей сквозной темы, которую можно было бы монетизировать. При этом я могу констатировать, что в пабликах на VK сидит вполне платёжеспособная аудитория, это 30+, с устоявшейся работой и семьёй. Активно обращаются не рекламные агентства, а медиа. У нас был спецпроект со «Снобом». Периодически раскручиваем малые медиа, с кем-то по бартеру, с кем-то за деньги, с кем-то за нематериальные ценности. Работаем с «ОВД-Инфо», «Спектр-Прессом» и другими изданиями. Отчасти это связано с тем, что я сам из медийной среды.
— Ты писал для «Сноба», «Фурфура» и других изданий. Насколько потребность в текстах тематики «Она развалилась» есть в медиа?
— Огромная потребность в текстах существует. Ещё ряд изданий ко мне обращался, но у меня физически не хватало времени. Совсем недавно вышел блог «Футурист» с предложением сделать материал про консольные игры 1990‑х. В основном мы интересны благодаря большой наработанной медиа-базе источников по периоду, в которых мы хорошо ориентируемся.
— Как эта база нарабатывалась? Поиск pdf-архивов на торрентах?
— Чисто эмпирическим путём. Сейчас, допустим, для меня не составит труда найти тот или иной файл. Я хорошо разбираюсь в цифровых архивах. Из действительно стоящих, например, я мог бы назвать хороший немецкий архив OSA, там есть архив российского телевидения начала 1990‑х. На сайте «Ельцин-центра» выложены подшивки нескольких изданий. Когда ты этим занимаешься, ты постепенно нарабатываешь навык, где искать тот или иной материал.
— А какие паблики ещё бы ты хотел делать?
— Мне интересна тематика пиратства. Очень много всего выходило по этой теме, но нет ничего внятного на VK. Теоретически хотел бы паблик про XVII век. Но не хватает ресурсов. Ресурсов едва хватает на то, что есть. Малейший сбой — уже сообщество простаивает.
— Почему ничего не сделали про 1917 год?
— Не вывезли. Опять же ресурсов очень много. Были планы делать тематические посты про события Февральской революции в разных регионах, но не получилось. Но у нас скоро будет тематический день коммунизма и тогда мы что-то такое сделаем.
— У вас появился сайт. Будете туда выкладывать контент?
— У нас пока сайт выполняет роль визитки. Я не верю в сайт как медиа-носитель, я считаю, что сайты уже не актуальны. Мне ближе кросс-платформенный подход, чтобы люди в удобной для них социальной сети или мессенджере могли бы прочитать материал. Сайт как визитка нужен, но я хочу, чтобы люди с сайта пришли ко мне в социальные сети, а не наоборот, как это делает большинство. Есть популярные медиа, у которых вообще нет сайта. «Лентач» тот же самый. Я хочу сделать историческое медиа без сайта.
— Будем завершать интервью. Хотел бы, чтобы ты порекомендовал художественные фильмы, которые наилучшим образом отражают эпоху 1985–1999 годов.
— Мой самый любимых фильм художественный — это «Мама, не горюй». Я высоко оцениваю фильм по сценарию Адольфыча «Чужая». А вот «Бригаду» я не люблю. Слишком она картонная. Что касается Чечни, то стоит посмотреть «Чистилище», хоть идеологически этот фильм для меня неприятен. Я бы рекомендовал посмотреть всю «перестроечную чернуху», фильмы из этой категории можно бесконечно перечислять. Эти фильмы отлично отражают дух эпохи. Выделил бы ещё недавний фильм «Теснота».
— …И пять альбомов русских групп, которые бы отражали ту же эпоху.
— Азъ — «Классовая ненависть». Пурген — «Убей президента» (правда, это не совсем альбом, это сборник). Гражданская оборона — «Вершки и Корешки». Любой альбом «Комбинации» и любом альбом «Миража». Три панк-альбома, важных для моего формирования, и два — попсы, которая была фоном.
По нашей просьбе Павел Моисеенко, создатель телеграм-канала «Киноправда», составил список неочевидных, но достойных внимания фильмов о Великой Отечественной войне. В выборке семь картин разных лет — от снятого в только освобождённом Киеве фильма с кадрами из Бабьего Яра до гуманистического произведения о немецких пленных, отправленных в небольшую деревню на Севере.
Непокорённые (реж. Марк Донской, 1945)
С началом войны киностудии снялись со своих мест и эвакуировались в Алма-Ату и Ташкент. Там режиссёры, вдалеке от фронта, ставили фильмы в павильонах. Однако этот фильм снимался в недавно освобождённом Киеве. Центральным эпизодом стал расстрел евреев в Бабьем Яру, который из агитации о необходимости личной жертвы взмыл на уровень апокалиптичной драмы.
Я родом из детства (реж. Виктор Туров, 1966)
Суперклассика белорусского кино. Самобытный фильм о нескольких пацанах, живущих в прифронтовом городе. Склеенный из детских воспоминаний и чувств, этот фильм выбивался из общего советского киноряда даже чисто стилистически. А длинные панорамы по городу, заснятые ручной камерой, придавали эстетику документальности. Одна из первых серьёзных ролей Высоцкого в кино.
Мне было девятнадцать (реж. Конрад Вольф, 1967)
Автобиографичный фильм немецкого режиссёра из ГДР. В 1934 году, после прихода нацистов к власти, семья режиссёра эмигрирует в Советский Союз. В войну, 19-летний будущий режиссёр Конрад Вольф возвращается на родину в качестве лейтенанта Красной армии и задаётся, казалось бы, детскими вопросами: «Почему нацизм прижился в Германии», «Какие они немцы», «А я сам кто».
Был месяц май (реж. Марлен Хуциев, 1970)
Информация об ужасающих немецких концлагерях раскрылась далеко не сразу. В этом скромном фильме о группе солдат, расквартированных в немецкой деревушке, поворотной сценой является как раз такой момент. Гуляя в окрестностях, они обнаруживают заброшенный концлагерь. Что это за странное место? Какие-то бараки, груды ложек под ногами. А газовую камеру принимают за котельную с, почему-то, необычайно толстыми стенами. Ведь не придёт же никому в голову их истинное назначение.
Летняя поездка к морю (реж. Семён Аранович, 1978)
Сильный фильм, оставшийся в тени более известных «Торпедоносцев», которых Аранович снимет спустя пять лет. На острова Новой Земли доставляют экспедицию школьников, чтобы те собирали птичьи яйца и готовили продовольственную базу для моряков. Изолированная на острове коммуна живёт своими юношескими конфликтами, пока в окрестностях не приземляется сбитый немецкий лётчик, а потом за ним не приходит поисковой фашистский отряд.
Порох (реж. Виктор Аристов, 1985)
Надо признать, кино устаревает, а кино военное, содержащее батальные сцены, устаревает тем более. Но эта гиперреалистичная история о первых днях блокадного Ленинграда запросто способна произвести сильное, гнетущее впечатление своей бешеной яростью и сейчас.
Полумгла (реж. Артём Антонов, 2005)
Фильм, вызвавший в своё время реакцию такую же, как выступление мальчика в Бундестаге, — обвинения в русофобии и поклёпе на историю. Это история о том, как в глухую деревню на Севере привозят отряд с военнопленными немцами, чтобы строить радиовышку. Военные и деревенские, принявшие немцев сначала в штыки, со временем начинают испытывать к ним эмоциональную привязанность, ну и вообще, относятся к ним по-человечески. Хороший фильм получился.