Просветительские проекты VATNIKSTAN, CHUZHBINA и «Русский футурист» объявляют конкурс малой прозы «Время перелома». Организаторы предлагают авторам не отдавать историю в полное распоряжение пропагандистам и написать о личном опыте того, как они пережили трагедию февраля 2022 года. Цель конкурса — сохранить память о себе, своей семье и своей правде, показать, как выглядела жизнь обычного человека в трудное время.
Все материалы будут опубликованы на сайте конкурса. Авторы трёх лучших текстов получат призы.
Правила
Формат: малая проза (зарисовка, рассказ).
Никакой цензуры, кроме этической, однако мы обойдёмся без чернухи и жести.
Объём: от 3 до 20 страниц.
Срок подачи: до 15 апреля 2023 года.
Адреса для подачи: klemtaralevich@gmail.com, yesod@tutanota.com.
Платформа, куда будут выкладываться рассказы: https://taralevichslair.wordpress.com/.
План конкурса
Этап 1: Жюри читает рассказ и выкладывает в блог на всеобщее обозрение.
Этап 2: После 15 апреля жюри публично ставит оценки всем прочитанным произведениям и формирует топ-10 материалов.
Этап 3: Участники топ‑3* получают призы.
Призы
Ваучеры Ozon/Amazon** на сумму:
£200 — первое место;
£125 — второе место;
£75 — третье место.
Организаторы и жюри: Клемент Таралевич (@chuzhbina @artalevich), Реб Йесод (@rufuturism, @rebyesod), Сергей Лунёв (@vatnikstan) и Леонид Сквирский (@skvir).
*Примерный порядок мест и цифр, который может вырасти в зависимости от количества участников и жюри.
**В зависимости от региона проживания — Россия или Запад/Европа.
Сегодня, 2 марта, «Кинопоиск» выпускает сериал «Король и Шут» об одноимённой панк-группе, распавшейся после смерти фронтмена Михаила «Горшка» Горшенёва в 2013 году. История «КиШа», начавшаяся в легендарном клубе «Там-там», а закончившаяся стадионами, похожа на типичную сказку «из грязи в князи». Для одних это басня о продаже панк-рока и рождении «говнарей», для других — повесть о последней по-настоящему народной группе.
VATNIKSTAN рассказывает о том, какое место занимает «Король и Шут» в культуре России и при чём тут «Наше радио», «Гражданская оборона» и «Сектор Газа».
В параллельной или сказочной вселенной 2023 год стал годом окончательной канонизации «Короля и Шута». Единственная причина, почему этого не произошло в нашей вселенной, — очевидный упор СМИ на политическую повестку последние 12 месяцев. Сложно представить, что при иных обстоятельствах в год 50-летия со дня рождения Князя и Горшка, десятилетия с момента смерти последнего и под стать выходу байопик-сериала о группе медиа упустили бы шанс поговорить о «КиШе» как об ещё одной «народной скрепе». Тем более, учитывая, что о Летове и даже Мамонове — двух главных иконах русского-рока ушедших после 2000‑х — наговорили уже столько, что очередной пересказ жизни этих (не) замечательных людей едва ли нужен.
К тому же что Летов, что Мамонов так или иначе не были обделены вниманием в устанавливающих тренды СМИ вроде «Афиши», чего не скажешь о «Короле и Шуте». Что весьма иронично: работая как бы на более маргинальную аудиторию, «КиШ» тем не менее был уж точно популярней «Звуков Му», особенно в нулевые.
Хотя что значит «был»? Не то чтобы «Король и Шут» утратили популярность. Судя по последним рекордам давно почившей группы, дело обстоит наоборот: два года назад их песни заметно поднялись в топах чартов. Особенно «Кукла колдуна» — трек залетел в десятку «Спотифая», а телеграм-канал «Тихое место» даже запустил флешмоб в его поддержку. Популярность «шутов» в «Спотифае» и «Яндекс.музыке» объяснима тем, что обе площадки кишат не только ностальгирующими «кишистами», но и новыми слушателями, открывшими для себя популярную музыку уже после смерти Горшка.
То есть какая-никакая, но реанимация «Короля и Шута» имеет место. И всё же до сих пор Горшок и «КиШ» для многих ассоциируются со всем ненавистным в русской музыке. Похожую судьбу разделял и Летов. Однако время вылечивает даже самые клинические помутнения разума, и справедливость в отношении Игоря Фёдоровича восторжествовала. Если раньше плеваться в сторону «Гражданской обороны» было признаком хорошего вкуса, то сегодня это в лучшем случае провокация, в худшем — моветон.
Впрочем, слово «справедливость» не самое подходящее — у «ГрОба» попросту слегка сменилась аудитория, когда в десятых его успешно присвоили себе либералы. В честь «ГО» записывали трибьюты музыканты, которых так или иначе лоббировали либеральные медиа, а культурная буржуазия, например, в лице Солодникова принялась напрягать лбы, гадая по его стихам. Ничего удивительного: ядро публики Летова всегда находилось на периферии люмпенизированной интеллигенции и интеллигенствующих люмпенов, поэтому попадание на радары к либералам было скорее логичным. А вот с «Королём и Шутом» дело обстоит иначе. Характерно замечание музыкального критика Андрея Бухарина:
«Про [„КиШ“] один известный в своё время либеральный журналист как-то обронил мимоходом: „Это, конечно, всё прекрасно, но они же наши классовые враги“».
В массовом сознании «КиШ» условно занимают место между «Сектором Газа» и «Гражданской обороной». Место, надо заметить, крайне выгодное. До возобновления интереса к «Обороне» едва ли другая русская группа ассоциировалась со словом «панк» больше, чем «Король и Шут». При этом формально «шуты» имеют отношение к панк-року гораздо большее, чем заумный Летов, предпочитавший 60‑е всем CBGB и «Там-тамам». Ирокезы, нашивки и угар — сколь клишированный образ панка, столь и лаконично описывающий стиль «КиШа». В этом перечне не хватает разве что излюбленных группой фэнтезийных мотивов. Собственно, из-за них же «Король и Шут» до сих пор считаются группой для «неумных» людей. Летов в этом смысле был более удобным для всеобщего принятия, потому что его сновидческие откровения легче поддавались интерпретации: одну и ту же песню, в том числе из-за интонационной неоднозначности, могли воспринять за свой гимн как левые и правые, так и либералы.
Совсем другое дело «шутовские» «страшилки и байки, как будто заимствованные у средневековых гусляров». Тут, во-первых, приходится иметь дело со сторителлингом, а значит, открытость для трактовок разной публикой сужается. Во-вторых, песни о мужиках, поедающих мясо, или целительной силе рома казались как бы чем-то незначительным, «низким» и «тупым» на фоне усопших Ленинов и дремлющих Маяковских. Тем-то и обусловлено игнорирование «КиШа» как законодателями мод, так и публикой, что кичится культурным бэкграундом.
Зато именно это и роднило «шутов» с «Сектором Газа». Сам Горшок Хоя не сильно жаловал, предпочитая того же Летова (который отвечал ему взаимностью), но всё же в мейнстриме не было двух других банд, столь близких если не по формальным признакам, то уж точно по роли в обществе. Обе группы неслучайно очень любимы «простым» народом — а кто ещё давал людям отдохнуть с таким упоением? Никакой патетики, натужной драмы, «надломленности» и тем более заигрываний с операторами культуры — ни «Сектор», ни «КиШ» особо не заботило, что они не попадут в условный «культурный канон». Очевидно, всенародная любовь их волновала больше.
Но в отличие от «Сектора Газа», «Король и Шут» был географически централизован и изначально обладал большим потенциалом к популярности. В первую очередь из-за фактурного и незабываемого (всеми с детства) образа. Креативный директор «Нашего радио» Андрей Клюкин говорил:
«Мы смотрели на западные образцы и там видели продукты для детей. Kiss выпускает игрушки, например. Яркий образ, который понятен и молодым и старым, создал только „КиШ“».
И всё же от одного образа было бы мало толку, если бы группа была обделена талантом. А талант был, и был недюжинный, хочет это признавать условный интеллигент или нет. Если прям по заслугам, «Король и Шут» были одной из самых зажигательных русских шоу-групп, способных натурально раскачать стадион.
Поклонникам всякого лондонского эстетства стоит знать, что Джон Робб, историк английского панка и манчестерской сцены, крайне высоко отзывался о концертом таланте «шутов», с которыми ему довелось однажды сыграть. Плюс они умели писать въедливые песни, обладали мелодическим чутьём и вообще отдаленно напоминали Ramones — в том смысле, что были теми ещё хулиганами, но стремились стать звёздами. И стали.
Сложно спорить с тем, что «КиШ» до сих пор ассоциируется с толпой панков, знающих о панк-культуре меньше районного забулдыги. Собственно, на тупизну аудитории жаловался и Горшок:
«Я публику свою ненавижу, хочу чистить её. Ты посмотри, какие дебилы! Почему мы хотим сейчас дорогие билеты сделать? Мы хотим убрать некоторую публику. Противную нам, колхоза не должно быть… И в музыке нужно разбираться. Есть такая прослойка молодёжи типа Amatory — так там неуважение к Джиму Моррисону. Вы чего, вообще ****** [обалдели]? Они не знают, что такое The Doors!»
Что ж, Горшок неоднократно говорил, что зачитывался трудами Кропоткина и Бакунина, да и зарубежные изыски вроде Siouxsie & The Banshees ему не были чужды. Но в музыке «Короля и Шута» всё это едва ли чувствовалось, да и вряд ли требовалось всевозможным ролевикам, существенно пополнившим аудиторию группы, — им подавай сказки про Суини Тодда. Да и потом, к добру или худу, но перформативно и музыкально «Король и Шут» никогда радикально не менлись (положа руку на сердце, сильно ли повлияли на саунд группы оркестровые аранжировки и акустические инструменты в поздний период?), а уж хитроумный постпанк не играли отроду. И, скорее всего, к добру: если исхитриться и представить, что «КиШ» стали умничать, то это тоже можно было счесть определённой продажей — если не панк-рока вообще, то уж точно собственной аутентичности.
В продаже панк-рока же их обвиняли все: и панки, пригвождённые к родным подвалам, и интеллектуальная буржуазия, будто бы знающая хоть что-то об этой культуре, и взращиваемая ей аудитория, полагавшая настоящим панком всё «забугорное», а местное — от Летова до Князя с Горшком — примером «плохого вкуса». Нравится это хулителям или нет, но «КиШ» оказались в мейнстриме никак себе не изменив. Они просто стали значительно популярнее. И всё.
Группа училась летать, уже прыгнув со скалы, но в итоге совершила крутое пике и взлетела действительно высоко — не в последнюю очередь из-за «Нашего радио». Как только «КиШ» попали в ротацию, их популярность мигом подскочила: если прежде «шутов» слушали только в центре страны, то теперь они стали действительно массовой группой.
После смерти Горшка, Михаил Козырев с разгона заявил:
«Я не понимал все эти годы, когда на вершинах чартов радиостанций, которыми я руководил, были их песни, я не понимал, как люди не могут врубиться, что это фантастический коллектив и это очень талантливо».
Однако стоит внести ремарку, что сам Козырев сначала отказывал «КиШу» в ротации. Продюсер оправдывал это тем, что ждал подходящую песню, но есть основания считать, что он слегка кривил душой. По словам Юрия Сапрыкина, первые новые имена, открытые «Нашим радио», шли в постмумийтроллевском брит-поповом фарватере, но всё изменили фокус-группы, мнению которых Козырев отдавал особое предпочтение. И тогда стало понятно, что аудитории нужны «Ария» и «Король и Шут».
Такой поворот, с одной стороны, может показаться уважительным по отношению к народу. Мол, Козырев поставил во главу угла не собственные вкусы, а общественное требование. Это говорит о том, что и до «Нашего радио» «шуты» стали как минимум столичным феноменом, который уже было невозможно игнорировать. Но если получше разобраться, то станет ясно, что в эфир попадали только те группы, которые проходили негласную цензуру. Как писал Иван Белецкий в книге «Хоть глазочком заглянуть бы»:
«[В эфире ] было место и металлу (не тяжелее „Арии“), и панк-року (не радикальнее „НАИВа“), и полубардовским песням под гитару (не более субкультурно окрашенным, чем Макаревич)… представители субкультурных музыкальных сцен могли стать
частью проекта только после „обмейнстримливания“, ухода с орбиты локальных и жанрово определённых музыкальных сцен, как случилось с „Королём и Шутом“ или „Тараканами“».
В таком случае что между ними общего? В чём заключается это «обмейнстримливание»? На оба вопроса ответ один: аполитичность. Но если некоторые группы действительно уступили формату, то «Король и Шут» подходили ему ещё на ранних стадиях, когда гремели в стенах «Там-тама». С их эскапистскими историями, разгульными мотивами и очевидным упором на шоу, они неслучайно стали одними из главных юнитов «Нашего радио», да настолько, что впоследствии личные конфликты группы с Козыревым обсасывались всеми. «Король и Шут» не могли «продаться» мейнстриму просто потому, что изначально отвечали всем его требованиям.
Козырев, таким образом, соглашаясь на включение «КиШ» в эфир, переступил максимум через собственные эстетические конвенции. В остальном же игнорировать «Король и Шут» изначально не было никакого смысла — группа родилась и умерла в одной и той же ипостаси, полностью подходящей формату «Нашего радио». Все разговоры о «продажности» и том, что посткозыревские «КиШ» — это поп-панк, больше сообщают о критиках, чем о группе.
И хотя в итоге Козырев говорил, что «…несопоставимо больше мы дали группе „Король и Шут“, чем группа „Король и Шут“ — „Нашему радио“, без которой оно совершенно спокойно долго могло бы обходиться», история показала, что их отношения были значительно более симбиотическими.
«КиШ» объективно можно критиковать только за то, за что и «Наше радио» с прочей эскапистской поп-культурой нулевых: за отсутствие рефлексии о войне, развязанной скинхедами на улицах, Чечне и скрытом неолиберальном ужесточении. Но отнюдь не за фэнтезийную тематику и стадионный масштаб. В этом они дают фору современной панк-группе, так и не выбравшейся за пределы локального болота. Какой? Назовите любую.
Дипломатический этикет — это ценнейший источник знаний для переговорщика. Он даёт возможность проявить уважение, сгладить и учесть межкультурные и этнические различия сторон дипломатических отношений. Этикет помогает вести переписку и светскую беседу, правильно поздравить иностранного коллегу, выразить соболезнование, хорошо принять зарубежного гостя, вручить подарок.
Несоблюдение дипломатического этикета, как и незнание истории, культуры и обычаев человека, с которым ведётся диалог, может вызывать разногласия и серьёзные конфликты. В некоторых случаях нарушение этикета приводило к дуэлям дипломатов и разрыву межгосударственных отношений.
Дарья Ждан-Пушкина, юрист и профессиональный посредник в переговорах, расскажет о важности изучения, истории развития и примерах дипломатического этикета, применявшегося до Первой мировой войны.
Дарья ведёт телеграм-канал «Дипломатические дневники», в котором ежедневно выкладывает цитаты из писем и мемуаров дипломатов и переговорщиков.
Основы дипломатического этикета
До 1961 года в каждом государстве имелись свои законы дипломатического этикета, иногда условия об этикете входили в двусторонние межгосударственные договоры. В 1961 году усилиями многих стран была принята Венская конвенция о дипломатических сношениях. Конвенция включает в себя 53 статьи и регламентирует порядок назначения и отзыва сотрудников представительства страны, открытия представительства, иерархию глав представительства, устанавливает принцип неприкосновенности помещения представительства, вопросы налогов и архивов, передвижения на территории принимающей страны. Документ урегулировал вопросы, связанные с перепиской, иммунитетом и другими спорными ситуациями.
С 1774 года в России применялся «Церемониал для чужестранных послов при императорском всероссийском дворе» (1). Он упорядочивал множество бытовых и церемониальных положений, связанных с приездом и приёмом послов. Например, в нём было установлено следующее:
«Когда бывают при дворе публичные забавы, как оперы, комедии и прочее, тогда послу, пред другими, отменное, и после Фамилии Её Императорского Величества, первое место оказано будет».
«Посол входит в аудиенц-залу в том порядке, о котором выше сего сказано, без шляпы, и оную не надевает по установленному церемониалу ещё от Его Императорского Величества вечно блаженной и достойной памяти Государя Петра Великого, который изволил давать аудиенции непокровенною главою».
В 1827 году были изданы «Высочайше утверждённые этикеты при императорском российском дворе». Этот закон также регламентировал порядок встреч и проводов иностранных послов, отменял публичный въезд послов в столицу (2).
С принятием Венской конвенции о дипломатических сношениях 1961 года многое изменилось в дипломатической службе: «Ушло в прошлое разделение государств на большие и малые, стёрлось привилегированное положение послов по сравнению с другими главами дипломатических представительств» (2).
О том, каким был дипломатический этикет перед Первой мировой войной, можно судить по воспоминаниям дипломатов того времени. Интересные примеры приводил в мемуарах Юрий Яковлевич Соловьёв, служивший дипломатом в разных странах в период с 1893 по 1922 год.
До 1914 года в большинстве государств для дипломатов и консулов была предусмотрена специальная форма одежды: парадная форма — сюртук, брюки с кантом, шляпа с перьями и шпага, неофициальная — тёмно-синий сюртук или китель с шитьём и вышитыми погонами, вышитая шляпа или форменный головной убор с позументами (3).
Юрий Соловьёв писал, как необходимо было одеваться на приёмах у начальства в дипломатической службе, и о своём отношении к этой традиции:
«Облачившись в вицмундир (в то время было правилом в таком виде представляться новому начальству. С 1906 года этот порядок был изменён, и мы являлись даже к министру в визитке или пиджаке), я отправился на виллу, где жил граф Кассини. Не могу не отметить маленькую подробность. Надев поверх вицмундира короткое модное в то время жёлтое пальто, я вынужден был заложить фалды своего вицмундира в карманы брюк. Это был как бы прообраз моей заграничной службы в течение 25 лет. Петербургский бюрократический строй уже тогда лишь отчасти регламентировал нашу заграничную службу. По своим навыкам последняя, нося космополитический характер, сплошь и рядом отодвигала на задний план обветшалый ритуал государственной службы Российской империи» (4).
Китайский этикет
Юрий Соловьёв вспоминал о дипломатических традициях Китая начала ХХ века:
«Зимой 1896 года в Пекине начались предварительные переговоры об отправлении китайского чрезвычайного посольства в Москву на коронацию Николая II. <…> Как полагается, Ли Хун-чжан отправился в Россию с весьма многочисленной свитой. По китайскому обычаю они везли и гроб на случай смерти для перевозки на родину. Перед отъездом ему был дан большой обед нашей миссией» (4).
«Отказ иностранцев от соблюдения китайского этикета делал для китайских сановников посещение иностранных миссий весьма тягостным. Между собой они строго соблюдали этот этикет, выражавшийся при встречах в бесконечных поклонах. Подобное церемонное обхождение друг с другом доходило иногда до необычайных крайностей. Например, при встрече двух сановников при их передвижении в носилках этикет требовал, чтобы младший выходил из них и совершал ритуал поклонов перед другим, который в свою очередь тоже был обязан выйти из носилок и отвечать тем же. Во избежание этих воистину китайских церемоний китайский хороший тон позволял, чтобы сановник, находящийся в носилках, глядя в другую сторону или читая книгу, делал вид, что не замечает другого, направляющегося ему навстречу» (4).
«Император принимал дипломатов, сидя на троне, напоминавшем алтарь, под сенью павлиньих опахал. Дипломаты выстраивались на расстоянии 10–15 шагов от трона. Приветственная речь посланника переводился на китайский язык его драгоманом. Речь выслушивал один из князей царствовавшего дома (в то время это был принц Гун). Затем Гун поднимался на ступени трона, становился перед императором на колени и снова переводил приветственную речь на официальный маньчжурский язык» (3).
О сложностях, связанных с китайским дипломатическим этикетом, профессор международного права Анатолий Филиппович Борунков писал:
«В 1793 году английский посол Макартней прибыл в Китай для вручения верительных грамот. По утверждённому этикету, посла из порта до Пекина везли в лодке, на которой висел плакат, сообщавший, что посол едет платить дань Англии китайскому императору. На это посол не обратил никакого внимания, похоже, из-за незнания китайского языка. Но сама церемония оказалась неприемлемой для посла. Он должен был во время вручения грамот три раза становиться на колени и девять раз стучать лбом об пол. Император не мог взять непосредственно грамоты из рук посла, это считалось унизительным для императора. Пришлось искать компромисс. Обе стороны согласились, чтобы посол стоял на одном колене, несколько раз кланялся и затем преподнёс свои верительные грамоты в золотом ящике, из которого их взял император» (2).
Некоторые послы просто убегали, когда их принуждали силой выполнять этот церемониал (2). В начале XX века из практики уходят ритуалы, которые выглядели обидными для послов.
Штутгарт (1909–1917)
О впечатлениях, предшествовавших войне с Германией, и несоблюдении норм дипломатической вежливости, приведём воспоминания Юрия Соловьёва:
«Во время пребывания в Дармштадте Николая II с бароном Фредериксом, министром двора, была сделана попытка собрать всех соседних с Дармштадтом дипломатов для представления царю, но из этого ничего не вышло; Николай II не приехал в назначенное время на церковную службу, на которую мы были собраны. После неё у министра-резидента в Дармштадте фон Кнорринга состоялся завтрак, но без царя. Посланник был очень смущён этим недоразумением, а главным образом невниманием к нему Николая II. После этого он вскоре по собственному желанию ушёл в отставку» (4).
Несоблюдение норм дипломатической вежливости Николаем II свидетельствовало о напряжённых отношениях России и Германии, а также могло быть одним из поводов к усилению противостояния стран.
Мадрид (1912–1917)
Когда началась Первая мировая, Соловьёв работал в Испании и отметил в воспоминаниях, что война незамедлительно отразилась на дипломатическом этикете конфликтующих сторон:
«… на одном торжестве (в Мадриде. — Прим.), надо тоже сказать довольно несвоевременном — открытии памятника в Сан-Себастьяне в память столетия освобождения этого города англичанами от французов, — произошёл совсем уж неприятный инцидент. Очень рассеянный английский посол протянул руку германскому, а тот не подал своей. После этого испанский двор решил до окончания войны не приглашать больше дипломатический корпус на свои приёмы. Вопрос был разрешён, но, надо сознаться, в ущерб дипломатам». (4)
С дипломатами воюющих стран, писал Соловьёв, «мы продолжали друг другу кланяться, но в разговор не вступали», что вызывало массу недоразумений. Например, однажды Юрий Яковлевич обедал за отдельным маленьким столом в клубе. За соседний стол, стоявший почти вплотную, сел австро-венгерский посол князь Фюрстенберг и заговорил с Соловьёвым. Русский дипломат отвечал односложно, не покидая своего стола. При этом Юрий Яковлевич думал лишь о том, как бы не пришёл кто-либо из французов, особенно рьяно следивших за союзниками.
Таким образом, с началом войны делегаты нарушали дипломатический протокол и даже прекращали дипломатические отношения, что негативно сказывалось на дальнейшей возможности восстановить мир. Представители воюющих стран тщательно следили за тем, в какие отношения вступают союзники, контролировали, чтобы они не заключили сепаратный мир с Германией, а нейтральные государства не встали на сторону Германии. Любые знаки внимания и дипломатические приветствия между оппонентами могли быть истолкованы превратно. Шутили даже, что французы больше заняты слежкой за союзниками, чем за немцами.
С началом XX века и после Первой мировой войны в прошлое ушло множество интересных ритуалов и дипломатических правил. Дипломатический этикет стал более унифицированным и простым, при этом дипмиссии сохранили принципы равенства стран и взаимной вежливости.
Рекомендуемая литература
Николай Волков. Двор русских императоров в его прошлом и настоящем (2016).
Анатолий Борунков. Дипломатический протокол в России и дипломатический этикет (1993), стр. 32, 62, 90.
Джон Вуд Жан Серре. Дипломатический церемониал и протокол (2019), стр. 164.
В 1968 году два солдата-срочника внутренних войск МВД СССР забаррикадировались в квартире и начали стрелять по людям на привокзальной площади Курска. Жертвами преступников стали 16 человек, 11 ранено. Один стрелок был убит, второй осуждён и расстрелян.
VATNIKSTAN рассказывает, зачем дезертиры пошли на массовое убийство, почему отпущенная заложница не сообщила в милицию и вернулась в квартиру к преступникам и как удалось уговорить одного из солдат разоружить сообщника.
Ранним утром 26 сентября 1968 года в обычной квартире на Вокзальной улице, 1 города Курска раздался звонок. Хозяйка открыла дверь. На пороге стояли два солдата в форме внутренних войск МВД с автоматами. Визитёры, угрожая оружием, ворвались в квартиру, где находилось восемь человек: хозяйка, младшая дочь с мужем и детьми и гостившая со своими детьми сестра Тамара Саттарова. Солдаты осмотрели комнаты и заперли квартиру, приказав всем оставаться на местах.
Злоумышленники были военнослужащими одной из воинских частей, которая находилась недалеко от города. Срочники хорошо знали Курск, их часто привлекали к охране государственных объектов и обеспечению порядка на городских мероприятиях. В то утро в дверь квартиры № 41 постучались ефрейтор Юрий Суровцев и рядовой Виктор Коршунов.
Пока Суровцев осматривал квартиру, Коршунов прошёл по комнатам и застрелил пять человек: хозяйку, её младшую дочь с мужем и двумя детьми. Чтобы скрыть шум автоматных выстрелов, Коршунов стрелял в упор, прикладывая к дулу автомата подушку. Преступники перетащили все тела в дальнюю комнату угловой квартиры, забаррикадировали входную дверь комодом и приготовились к обороне.
Коршунов и Суровцев отвели Тамару Саттарову на кухню, а её детей и заперли в одной из комнат в качестве заложников. Женщина согласилась исполнять приказы, лишь бы солдаты не трогали детей. Доходчиво объяснив женщине, что любое неповиновение приведёт к смерти её сына и дочери, преступники отправили Тамару в магазин за едой. Напуганная Саттарова пошла выполнять приказ солдат.
Женщина отсутствовала полчаса, по пути она встретила участкового, но ничего ему не сказала, опасаясь за жизнь детей. В это время Суровцев и Коршунов, посчитав, что контролировать троих заложников будет сложнее чем одного, двумя выстрелами в упор через импровизированные глушители убили мальчика и девочку. Когда Саттарова вернулась, преступники заверили, что дети живы и она сможет их увидеть, если будет выполнять все условия.
Весь день 26 сентября солдаты пили водку, громко слушали музыку, под вечер они несколько раз изнасиловали женщину, которая безропотно им прислуживала. Саттарова думала, что этим спасает жизнь своих детей, трупы которых лежали в соседней комнате. Поздним вечером Коршунов и Суворовцев связали Тамару и принялись спать по очереди.
Утром преступники решили реализовать свой основной план. Саттарову заперли в ванной. Окна квартиры, располагавшейся на четвёртом этаже, выходили прямо на привокзальную площадь, где располагались две транспортные остановки. Пятничным утром куряне спешили на электрички и автобусы, а жители пригородных районов пересаживались с электричек на городской транспорт, чтобы добраться до работы. На площади скопилось большое количество людей. И тут прогремели первые автоматные выстрелы.
Преступники открыли по площади прицельный огонь из кухонного окна. Горожане ничего не успели понять, люди падали замертво, кричали раненые. За 20 с лишним лет, прошедшие после войны, автоматная стрельба на улицах советских городов была далёким воспоминанием, а теперь вновь стала страшной реальностью. Через несколько минут после первых выстрелов площадь опустела. На асфальте остались лишь несколько мёртвых тел. Очевидец, укрывшийся в магазине, вспоминал:
«<…> люди спрашивали у продавцов, что там говорят по радио — может, это война?»
Сотрудники привокзального РОВД связались с руководством и запросили подкрепление. В 7 часов 10 минут на площади появилась первая милицейская машина. Милицейская «буханка» выехала прямо на площадь и сразу оказалась под пулями. Никто из сотрудников не погиб, но огонь по машине позволил установить, откуда стреляют.
Сотрудники милиции определили огневую точку, оцепили площадь и жилые кварталы. Милиционеры подобрались к злополучной квартире, чтобы не дать преступникам возможность сменить позицию. Суровцев и Коршунов через дверь стреляли по лестничной клетке и объявили о том, что у них есть пленные.
К этому времени о побеге из части уже знали. Соотнеся очевидные факты, курские милиционеры решили, что в квартире забаррикадировались два дезертира. Для переговоров прибыли руководитель городской милиции генерал-майор Шмаргилов и командование воинской части 7527, из которой сбежали Суровцев и Коршунов. Диалога не получилось: никаких требований преступники не выдвигали, а силам правопорядка было нечего им предложить.
Милиция готовилась к штурму. Были ли вообще у солдат заложники? А если они есть, то сколько их? Эта неизвестность существенно влияла на подготовку штурма. В 1968 году у милиции и КГБ не было никаких специальных групп захвата, снайперов, альпинистского снаряжения, чтоб вломиться в квартиру через окна. Советская милиция привыкла решать иные задачи — уличные и бытовые преступления, бандитизм, но никак не захват заложников.
Московское руководство требовало взять преступников живыми. Милиционеры принялись сверлить ручными дрелями несущие стены из соседнего подъезда, чтоб потом через отверстия закачать слезоточивый газ в осаждённую квартиру.
Преступники пригрозили убить заложников. К тому моменту Коршунов и Суровцев поняли, что милиции неизвестно о семи трупах и только одном живом заложнике.
Подготовка штурма остановилась, разрабатывался новый план. В течение часа милицейские начальники размышляли над сложной задачей. В это время в квартире прогремела длинная автоматная очередь. Подумав, что преступники начали убивать заложников, милиционеры решили, что ждать больше нельзя, квартиру нужно штурмовать сейчас и любой ценой. Сотрудники милиции выбили дверь, протиснулись через баррикады и увидели окровавленное тело одного из солдат. Второй стоял рядом и не оказал сопротивления при задержании. У преступников заканчивались боеприпасы, они поняли, что рано или поздно милиция возьмёт квартиру штурмом. Коршунов не собирался сдаваться. В течение часа, пока Коршунов контролировал входную дверь, Суровцев находился у кухонного окна и время от времени к нему обращались генерал-майор милиции Шмаргилов и командир воинской части. По одной из версий, командир приказал Суровцеву разоружить Коршунова.
Достоверно неизвестно, что именно произошло между преступниками. Суровцев выпустил весь магазин в спину товарища. На теле Коршунова насчитали 23 пулевых ранения. Скорее всего, более психически неустойчивый ефрейтор в последний момент испугался идти до конца. Он понял, что Коршунов точно не сдастся и единственной возможностью уйти из осаждённой квартиры стало убийство подельника.
Стрелки
Юрий Суровцев был родом из Краматорска, попал в армию в 21 год. К моменту трагедии он служил второй год. Суровцев имел разборчивый и красивый почерк, из-за чего попал в штабные писари. Благодаря должности солдат получил звание ефрейтора и был освобождён от многих занятий: не стоял в нарядах, не ходил в караулы на объекты в части и городе. Ефрейтор Суровцев имел проблемы с психическим здоровьем, в армию он попал сразу после выписки из психиатрической больницы, где находился из-за нервного срыва. В характеристике Суровцева значилось:
«Обладает повышенной возбудимостью и впечатлительностью, часто плачет. Склонен к фантазированию. Проходил лечение в Курской областной психиатрической больнице с признаками психического инфантилизма».
Обычно после такого лечения в армию не призывали, но военный комиссариат счёл это недостаточным мотивом для освобождения от службы. Армейский быт тяготил молодого ефрейтора, на этой почве он подружился с Коршуновым.
Виктор Коршунов, призванный из Молдовы, тоже попал в армию в 21 год. Виктор отучился на первом курсе университета, в общей солдатской массе выделялся некоторой интеллектуальностью, но главная его особенность — любовь к оружию.
Коршунов отслужил уже два года, до дембеля оставалось недолго. Любимым занятием Виктора были разборка, чистка и сборка автомата. Коршунов добился того, чтоб его зачислили в стрелковую роту. На стрельбах показывал отличные результаты, был награждён значком и несколькими грамотами. Освоил стрельбу из автомата, пулемёта и пистолета. С разрешения командиров Коршунов «достреливал» за остальными солдатами выделенные на занятия боеприпасы. С психическим здоровьем у Виктора тоже наблюдались некоторые проблемы:
«До службы в армии вёл образ жизни, недостойный советского студента, был исключён из института. Скрытный, жестокий. В общении с коллективом проявляет невыдержанность, отчуждённость. Неоднократно высказывал мысли о самоубийстве».
За несколько недель до 27 сентября подразделение, в котором служил Коршунов, приехало на полигон. Там в ответ на незначительное замечание от командира роты рядовой Коршунов направил заряженный автомат на сослуживцев и заявил, что расстреляет всех, а потом убьёт себя. Солдата удалось успокоить и скрутить, но ходу случаю не дали. Коршунова уберегли от трибунала и отправили в госпиталь на несколько дней, откуда он, как ни в чём ни бывало, вернулся в часть.
В сложившемся криминальном тандеме Коршунов был лидером. Суровцев, несмотря на более высокое звание, во всём подчинялся товарищу. Солдаты решили уйти из жизни, но при этом совершить что-такое, что запишет их имена в историю и унесёт как можно больше человеческих жизней. На допросах Суровцев, рассказал, что они мечтали захватить самолёт, убить пилотов и полететь куда хотят. Потом планы стали более приземлёнными.
Стрелки вооружаются
Коршунова заступил в караул, похитил два автомата и несколько снаряжённых магазинов, Суровцев заранее достал чемодан, в котором спрятали оружие. Солдаты отпилили у автоматов приклады ножовкой и ночью покинули воинскую часть.
Первоначальный план предполагал, что дезертиры ворвуться в здание горкома, управления милиции или прокуратуры, убьют сотрудников, подожгут здание и будут обороняться, живыми они сдаваться не собирались. Из трёх объектов выбирали просто — тянули бумажку из солдатской шапки. Жребий пал на здание городского комитета партии.
В 1968 году срок службы составлял три года. Даже сегодня при годичной службе сложно найти солдата, который не знает, как покинуть часть никем не замеченным. В советское время «самоволка» была скорее не воинским преступлением, а даже традицией — «в СОЧа» ходили все. Самовольное оставление службы было тяжким воинским преступлением, но зачастую на это закрывали глаза, ограничиваясь «мерами воспитательного характера». В том, что два солдата смогли покинуть территорию части, не было ничего удивительного.
Добравшись до центра города, беглецы увидели, что в здании горкома находится опорный пункт милиции. От идеи захватить громком пришлось отказаться. Коршунов предложил расстрелять людей на вокзальной площади. Отличник стрелковой подготовки довольно быстро нашёл лучшую огневую точку — кухонное окно квартиры на четвёртом этаже.
Почему они это сделали?
В 1968 году подобные преступления были невообразимы. Это потом будут Юрий Гаев, убивший нескольких сослуживцев в Заполярье, доведённый до отчаяния издевательствами Артурас Сакалаускас, Владислав Челах, Рамиль Шамсутдиннов. В конце 1960‑х расстрел советскими солдатами мирных граждан поставил всех на уши.
Мотивы стрелков доподлинно не установлены. Главного организатора преступления — Коршунова, который и разрабатывал план, — убил сообщник. Официальная версия советских властей состоит в том, что Виктор Коршунов в середине сентября получил письмо от любимой девушки. Письмо стало прощальным: невеста сказала, что ждать больше не намерена. Коршунов сильно огорчился, начал испытывать ненависть к окружающим и предложил сослуживцу совершить массовое убийство, после чего покончить с собой. Суровцев был лишь ведомым исполнителем воли Коршунова.
Другая версия говорит о политических мотивах. Отец Виктора Коршунова во время войны попал в плен и служил во вспомогательной полиции. После войны он скрыл этот факт и переехал в Молдову. При обыске в доме Коршунова сотрудники КГБ обнаружили полицейскую форму, которую отец прятал в «надежде на начало новой войны и приход американских войск». Мог ли отец настроить сына против советской власти? Вполне. Может, поэтому первоначальными целями теракта и должны были стать горком, милиция или прокуратура. Все эти здания имеют непосредственное отношение к советской власти.
На Западе новость о расстреле приобрела другие мотивы. В эфире радиостанции «Голос Америки» диктор сообщил:
«В настоящий момент беспорядками охвачена вся центральная часть города. Официальные власти предпринимают все усилия, чтобы скрыть истинные причины восстания. По нашим данным, советские военнослужащие протестуют против ввода войск СССР в Чехословакию».
Все версии имеют несколько несостыковок. Если мы принимаем, что Коршунов был идейным вдохновителем преступления и он задумал его из-за простой ненависти к людям, то почему бы не ворваться с автоматами в расположение роты? В казарме было бы около 70 человек, никто бы не был вооружён, не нужно было бы отпиливать приклады, искать чемодан, бродить по городу и планировать нападение.
С другой стороны, если цель — весьма странное политическое высказывание или месть советской власти, то почему жертвами всё-таки стали обычные люди? Ни один милиционер во время перестрелки не пострадал, даже наоборот, погиб заключённый, находившийся в подъехавшем к вокзалу автозаке. Весьма странный протест.
Вероятнее всего, причиной бойни стало несколько причин сразу: письмо девушки, сложные отношения в армейском коллективе, фрустрация от неустроенности в будущей жизни. Всё это наложилось на очевидные психические проблемы стрелков и вылилось в чудовищный расстрел мирных советских граждан.
Судьба Юрия Суровцева
Суровцев, убив сообщника, сдался милиции. При осмотре квартиры милиционеры обнаружили комнаты, залитые кровью, и семь трупов, сваленных в одну кучу. В запертой ванной сотрудники нашли измученную Тамару Саттарову, которая за один день потеряла двоих детей, сестру с её мужем, тётю и двух племянников. Александр Ковынев, в 1968 году начальник одного из РОВД Курска, вспоминает:
«Вся квартира была залита кровью, на полу (в прихожей, комнатах) лежали трупы. Невозможно было смотреть на тела убитых детей. За свою службу я повидал всякое, но это было самое кошмарное».
Несмотря на оцепление, постепенно у дома собралась толпа, готовая растерзать стрелка. Солдата переодели в милицейскую форму и вывели из подъезда.
Началась длинная череда допросов. Ефрейтор постоянно менял показания, пытался убедить следствие, что он никого не убивал, а лишь помогал Коршунову таскать тела. Однако показания Тамары Саттаровой об изнасиловании и баллистическая экспертиза подтвердили, что Суровцев участвовал в преступлениях наравне с Коршуновым.
Убийцы лишили жизни 16 человек, 11 получили ранения разной степени тяжести. Суд вынес вердикт — высшая мера наказания. В это время Суровцев содержался в тюрьме города Шахты. Перед смертью убийца выказывал признаки религиозной одержимости, вслух молился невидимым образам, требовал привести священника, носил на шее самодельный амулет от бесов. В мае 1970 года ефрейтор Юрий Суровцев был расстрелян.
Если перед названием свежего отечественного кинопроекта красуются не хвалебные эпитеты от критиков и зрителей, а лишь горделивый и воинственный ярлык «наш ответ Западу» — хорошего не жди. Так и случилось с первым и, возможно, последним сезоном анимационной «Антологии русского хоррора», клюквенно прозванной «Красным составом». Разбираемся, почему сериал навевает — под стать сеттингу — похоронную тоску и как авторы репрезентируют хоррор-произведения русских писателей.
«Дочь крысолова»: плевок на первоисточник
Проговорим сразу: вольная адаптация литературного произведения — дело нисколько не зазорное и даже, напротив, требующее большого таланта. А вот помидорами бросаться в кинематографистов потому, что они как-то не так экранизировали книжку, — поступок маловменяемый. Поэтому здесь не будет никаких яростных библиофильских претензий по типу «в первоисточнике было не так!» — захотели и захотели, никто не запрещает. Но если создатели антологии заявляют, что их истории основаны на чьих-то произведениях, а потом эти же произведения подминают под себя настолько, что идеи классиков меняются на ровно противоположные, — получается совсем худо и некрасиво.
Петроград, 1920‑е годы. Антон — за революцию (даже бантик специально подсветили), Нина, дочь крысолова, не то чтобы против перемен, но и не совсем за них. Всё потому, что её большой и грозный папа испытывает сильную неприязнь к этим революционным голодранцам. Потом вылезают страшные крысы-переростки, начинается буквально грызня, и авторы эпизода наконец решаются вскрыть все карты. Крысиный король с жуткой мордой толкает нудную речь а‑ля голливудские злодеи перед тем, как съесть главного героя: «Старое должно уступить дорогу новому, а новое — это мы». Пояснений не требуется.
Всё бы ничего, только вот у Грина было немного иначе:
«[Крысам] благоприятствуют мор, голод, война, наводнение и нашествие. <…> Они крадут и продают с пользой, удивительной для честного труженика, и обманывают блеском своих одежд и мягкостью речи. Они убивают и жгут, мошенничают и подстерегают; окружаясь роскошью, едят и пьют довольно и имеют всё в изобилии».
Взяли и поменяли антибуржуазную идею произведения на антикоммунистическую. Метаморфоза выглядит ещё более неказисто, когда вспоминаешь, какого цвета состав значится в названии сериала.
Потом Антон, измученный и весь заляпанный, вылезает из канализации наружу, совсем как черепашка-ниндзя, убегающая от разозлённого учителя Сплинтера. Его находят два бугая и после секундного осмотра уверенно ставят диагноз: «Ещё один накурился». Да, перед всей этой сумятицей главный герой закрутил папироску не только с табаком. Вот и напрашивается вывод: Антон — по сюжету понятно, что он прототип самого Грина, — накурился и начал видеть всяких оборотней, а совесть ему доступным языком стала объяснять, мол, бросать надо всю эту чепуху революционную (да и курение дряни дурманящей — тоже бы), а то крысой станешь. Вот так русский хоррор выдумали, ничего не скажешь. После финала остаётся только надеяться, что следующие эпизоды всё-таки будут основываться, как изначально заявлено, на текстах отечественных писателей, а не на присочинённой наркомании.
«Семья вурдалака»: побаловались, пока Толстой не видит
Но не тут-то было. Оказалось, что первый эпизод чуть ли не лучший во всём сериале. Насколько прекрасен и жуток рассказ Алексея Толстого, настолько невзрачна и смешна (в худшем смысле) его адаптация, вторая остановка горемычного, криво-косо движущегося «Красного состава». Хотелось сказать «отечественная адаптация», как сейчас все называют альманах, но вообще-то над ним работали не только русские: канадцев и молдаван там тоже хоть отбавляй. Так что это и не совсем наш и точно никакой не ответ «Любви, смерти и роботам», с которыми «Красный состав» не сравнил только ленивый.
Вернёмся к вурдалакам. Нагляднейший пример того, что осовременивание старых хороших книжек приводит к совершенно идиотским последствиям. Ничего даже придумывать не надо было: Толстой такой саспенс выдал, что и Хичкок бы позавидовал. Из филигранно выдержанного текста сценарист Эллери Вандуйивурт извлёк только самое основное — имена персонажей и ситуацию с семьёй. Всё остальное Вандуйивурт неумело нашинковал своим незаточенным, дебютным ножом и бросил в общий котёл с несмешными шутками из худших слешеров категории B, рубиловкой на половину и без того крошечного хронометража и каким-то нездоровым половым голодом главного героя. Непонятно только, зачем нужно было изобретать велосипед, который по всем признакам проедет максимум пару метров и развалится на части.
Чудища, кстати, неплохие — на том спасибо.
«Можарово»: чёрт-те что и сбоку бантик
Самый невзрачный эпизод сериала. С каждой новой серией у «Красного состава» как будто колёса отпадают — дай бог хотя бы дойдёт до конечной. Был Грин, был Толстой, сейчас вот Дмитрий Быков (по мнению Минюста РФ, выполняет функцию иностранного агента. — Прим.). Не совсем понятно, чем руководствовались авторы при выборе литературной базы. В названии сериала — явная отсылка на коммунистическое прошлое страны, и первый эпизод кое-как оправдывает такое решение. Потом идёт толстовская история, действие которой происходит в 1759 году, а её главным героем значится француз маркиз д’Юрфе — ни о каких красных знамёнах, понятное дело, говорить не приходится. Третий мультик — уже адаптация рассказа современного писателя о России недалёкого будущего.
Сумбур какой-то, всё разом намешано, но сквозной красной нити нет. Антология — это не просто сборная солянка, в которую бросаешь что под руку попадётся и всё равно выходит вкусно. Хочется сделать что-то про классику — нужно брать только классику. Хочется вынести в название хоть и избитую, но всё-таки идею про коммунизм — нужно брать хоррор-произведения писателей, живших в СССР. Хочется экранизировать и старые тексты, и новые — нужно придумать такое название, которое бы не противоречило темам большинства эпизодов. Иначе получается не целостная антология, а просто невразумительный и не понимающий, чего от него хотят, сборник противоречащих друг другу короткометражек.
«Можарово» в одном предложении: в Москве всё круто, за пределами Москвы происходит самый натуральный треш. У Быкова, конечно, это было подано более изящно и мастеровито, чем здесь. Создаётся ощущение, что режиссёры-сценаристы Алёша Климов и Мэттью Лайон просто запомнили страшненькие образы из книжки и решили на них всё дело и построить. Хоррор же придумать надо, почему бы и не последовать примеру худших представителей жанра. Эпизод — один из самых коротких в сериале, идёт всего 13 минут. Примерно половину экранного времени авторы представляют экспонаты этой своеобразной кунсткамеры Замкадья: то бабушка-невидимка в камеру лезет, то мужик в ушанке горло козлу перерезает, то полицейский кровью плачет.
Звучит-то интересно, но вот на деле совсем всё плохо: толку в этих образах, если пережёванный режиссёрами рассказ Быкова здесь превратился в кашу очень незаманчивого вида. Чем дальше в эпизоде едет поезд с главными героями, тем появляется больше отвратительных кадров. Авторы «Состава», видно, решили построить весь сериал на этой идее.
«Лесной царь»: ложка мёда в бочке дёгтя
Из баллады Жуковского не очень ровно, но всё-таки вполне удачно слепили киберпанк. Как подобает жанру, сделали большой упор на людской алчности и безбожности во время технологического прогресса, но местами сильно переборщили с морализаторством. Кругом, разумеется, подлецы и мерзавцы, поэтому авторы решили стать супергероями и научить всех доброте. Впрочем, если на этот басенный стиль Крылова закрыть глаза, получится симпатичная сай-фай антиутопия и талантливое заигрывание с первоисточником.
«Князь»: из грязи в грязь
Стоит сказать, что «Лесной царь» — вообще нисколько не ужастик, равно как и все остальные эпизоды сериала. Нечисть и мертвечина в сценарии — далеко не главный признак хоррора: никто ж на полном серьёзе не отнесёт к этому жанру, например, старенький ситком «Семейка монстров» или картину Тима Бёртона «Битлджус». Только авторы названных проектов и так не планировали снимать страшилки, а вот «Антология» позиционирует себя как настоящий хоррор, пускай и мультипликационный. Ещё одно недоразумение в копилку «нашего ответа».
На «Князе» режиссёры Алёша Климов и Хирофуми Накада, кажется, вообще забыли, что работают над ужастиком. Взяли за основу рассказ малоизвестного современного писателя Дмитрия Тихонова «Беспросветные» о Древней Руси и смастерили свою DIY-пародию на «Безумного Макса» со взрывами, погонями и перестрелками в пустыне. Ну и монстра заснули в пещеру — ужастик же всё-таки, планку надо держать. Вот главный герой сначала долго едет за рулём ржавого корыта, потом со всеми подряд дерётся и в конце с гордостью надевает корону. Победил, молодец, конец. Короче говоря, хоть «Золотую малину» отправляй завоёвывать: хуже «Князя» в сериале ещё ничего не было и, слава богу, не будет.
«Гробовщик»: Пушкин — наше всё
Без всяких прелюдий — замечательный и, пожалуй, лучший эпизод во всём горе-сериале. Экранизация одной из повестей Белкина подверглась минимальным деформациям со стороны режиссёра Сергея Кибуса: разве что добавилась возлюбленная главного героя Людмила, в начале мультика сидящая по пушкинской традиции на ветвях дуба, и история о том, как гробовщик начал заниматься своим бессмертно-прибыльным бизнесом. Как мы уже говорили, довериться уму классика и не мучить ни себя, ни зрителей своей новаторской адаптацией произведения — самый рабочий и ничуть не бесталанный вариант экранизирования. Требуется всего лишь порисовать красиво, и получится отличная коллаборация между современными мультипликаторами и великим писателем. В «Гробовщике» с визуалом как раз всё в полном порядке: техника бумажного стоп-моушена пришлась как нельзя кстати. Эффект волшебный.
Создатели сериала начали альманах за упокой, а кончили за здравие своим, как бы это оксюморонно ни звучало, «Гробовщиком», кишащим покойниками. А может, просто хранили козыря напоследок, но ой как сильно его передержали. В итоге получается, что нужно вообразить себя кладоискателем, который пять раз по 15 минут усердно пытается не заснуть на работе, чтобы найти восхитительный мультипликационный бриллиант. Но вряд ли каждый зритель захочет подобным образом проверять себя на прочность.
В течение 1918–1922 годов на территории бывшей Российской империи произошло около 900 полномасштабных восстаний, каждое из которых охватило как минимум несколько волостей. Ещё около 10 тысяч локальных бунтов ограничились одним или несколькими сёлами. Чапанное восстание — одно из самых крупных, в нём участвовали от 100 до 150 тысяч человек. Тем не менее про крестьянский мятеж в Самарской и Симбирской губерниях и сейчас известно немногое.
VATNIKSTAN рассказывает, с чего началась Чапанная война, на кого Михаил Фрунзе сделал главную ставку в подавлении восстания и как лидер повстанцев избежал наказания.
Причины и начало восстания
В начале 1919 года Гражданская война была в самом разгаре. В 1918 году в Симбирской и Самарской губерниях отгремели бои, но самые тяжёлые испытания ждали местных жителей впереди.
К февралю 1919 года симбирские крестьяне сдали продотрядам свыше трёх миллионов пудов хлеба. На местах продразвёрстка чаще всего превращалась в неприкрытый грабёж с избиениями, пытками и прочим произволом. Подобные факты и их многочисленность признавали даже большевистские чиновники. Так, член Реввоенсовета красного Восточного фронта Сергей Гусев докладывал Ленину и Троцкому:
«Безобразия, которые происходили в Симбирской губернии, превосходят всякую меру. При взимании чрезвычайного налога употреблялись пытки вроде обливания водой и замораживания. Губернские организации смотрели на это сквозь пальцы. При реквизиции скота отнимали и последних кур… Председатель уездного комитета партии участвовал, будучи членом ЧК, в десятках избиений арестованных и дележе конфискованных вещей и прочее. Партийная организация была тёплой компанией грабителей, разбойников».
Крестьяне особенно ненавидели председателя местной ЧК Владимира Казимирова, который все вопросы решал с помощью насилия: избиений, пыток, расстрелов. Начальники продотрядов и комиссары не отставали от Казимирова и делили награбленное имущество между собой.
Очень сильно от массовых реквизиций пострадало село Новодевичье, где жили свыше восьми тысяч человек. Во время очередного визита продотряда 3 марта 1919 года терпение крестьян лопнуло: они убили начальника продотряда Павлова и комиссаров, а отряд из 50 человек разоружили. Все продотрядовцы вскоре добровольно присоединились к восставшим.
На следующий день в село прибыл чекистский отряд во главе с Казимировым. Ситуация повторилась: рядовые бойцы перешли на сторону восставших. Казимирова и его ближайших соратников арестовали, избили, а на следующий день расстреляли и сбросили в прорубь.
Сопротивление быстро набирало обороты, к нему присоединились соседние деревни. 5 марта против крестьян выслали новый карательный отряд, но в селе Ягодном его ожидала судьба предшественников: рядовые бойцы поддержали повстанцев, а командира отряда Гринберга расстреляли.
В десятках других сёл Симбирской и западных уездах Самарской губернии крестьяне массово расправлялись с чекистами, комиссарами и продотрядовцами. Поскольку огнестрельного оружия было мало, то в большинстве случаев крестьяне обходились ножами, топорами, пиками, вилами.
Восставших возглавил 26-летний житель Ягодного Алексей Васильевич Долинин, прошедший Первую мировую и дослужившийся до поручика. Само восстание вскоре назвали Чапанным — по крестьянской зимней одежде, которую носили большинство повстанцев. Чапаны были дешёвой одеждой, крестьяне шили их сами. Можно сделать вывод, что большинство повстанцев были бедняками.
Ход восстания
Алексей Долинин сразу повёл наступление на уездный город Ставрополь (ныне Тольятти). Все сёла в окрестностях Ставрополя поддержали мятежников, а в самом городе крупных войск не было, поэтому 7 марта его взяли без боя. Это был большой успех — и всего на пятый день восстания.
8 марта крестьяне полностью истребили карательный отряд из 110 красноармейцев у села Усинского. На следующий день, узнав о продвижении восставших, полк РККА в Самаре убил своих командиров и комиссаров. Однако захватить склады с оружием полк не успел — быстро прибыли верные большевикам части и разбили его.
В это время в Ставрополе лидер восстания Долинин в местной газете «Известия» опубликовал воззвания. В одной из статей лидер повстанцев заявил:
«Граждане!.. Восстали крестьяне, мужики. Православные граждане, призываю к всеобщему восстанию, наш враг, который надругался над нашей православной верой, бежит. Откликнитесь и восставайте. С нами Бог. <…> Вы, крестьяне, сильны сейчас своим желанием умереть, идя на борьбу с голыми руками против засилья тёмных личностей из партии коммунистов, но помните, что у вас есть ещё Советы. Советы — плоть и кровь наша, где отбивались от петли рабства… Граждане, найдите возможность разъяснить ближайшему центру — Самаре, цель нашей борьбы. Товарищи интеллигенты, разъясните крестьянам их движение, направляйте его в нужное русло. Примыкайте к народу и помогите ему в трудном деле. Скажите себе: долой сиденье между стульев, долой третью позицию, ибо её уничтожит сама жизнь, и вы её не найдёте. Если постараетесь сыскать, забудьте тогда о „единой трудовой школе“. Не допускайте, чтобы вам кинули в упрёк мужички, спрашивая: „Где вы были и что мы от вас слышали?“ Товарищи! В это трудное время нет места равнодушию, приложим все усилия, чтобы найти путь к скорейшему и безболезненному разрешению создавшегося положения».
В отдельном обращении Долинин объяснил цели сопротивления красноармейцам:
«Товарищи братья красноармейцы!.. Мы, восставшие труженики, кормильцы всего населения России крестьяне, обращаемся к вам и заявляем, что мы восстали не против Советской Власти, но восстали против диктатуры, засилия коммунистов — тиранов и грабителей. Мы объявляем, что Советская Власть остаётся на местах. Советы не уничтожаются, но в Советах должны быть выборные от населения лица, известные народу данной местности. Мы ни на шаг не отступаем от Конституции РСФСР и руководствуемся ею. Призываем вас, братья красноармейцы, примкнуть к нам, восставшим за справедливое дело…»
В эти же дни белые войска Александра Колчака направились в сторону Симбирска. Если бы повстанцы ударили в тыл Красной армии, это грозило бы обрушением всего Восточного фронта.
Число восставших превысило 100 тысяч человек. Однако необходимо понимать, что крестьяне не были единой армией. Повстанцы действовали отдельными отрядами по несколько тысяч человек, были слабо организованы и ещё хуже вооружены, имели всего несколько пулемётов и около тысячи винтовок. Некоторые сражались с охотничьими ружьями, остальные — холодным оружием. Нехватка офицеров, знавших военное дело, мешала действовать слаженно. Не обладал значительным талантом и сам Долинин.
Большевики, напротив, располагали всем необходимым. Подавлять восстание направили командующего 4‑й армией Михаила Фрунзе. Собрав войска за несколько дней, Фрунзе ударил по Ставрополю и после жестокого боя взял его 14 марта. Повстанцы упорно защищались — каждое село большевики брали штурмом. Но вилы и топоры нельзя противопоставить пулемётам и артиллерии.
Местные, да и вообще русские красноармейцы, неоднократно переходили на сторону крестьян. Поэтому главную роль красное командование отвело бывшим австрийским пленным, которые не жалели бунтовщиков. Чтобы убедиться, насколько значительную роль в подавлении восстания сыграли австро-венгерские солдаты, достаточно посмотреть на плиты захоронений. Так, на одной из них из шести имён пятеро явно принадлежат бывшим пленникам.
17 марта потерпел поражение двухтысячный отряд повстанцев, после чего сопротивление распалось на отдельные очаги. Большинство лидеров восстания либо погибли в боях, либо попали в плен и тут же были расстреляны. Лишь Алексей Долинин смог вырваться из окружения и спрятаться в одном из сёл у родственников.
Репрессии
В местах, где Красная армия разбила мятежников, советская власть начала репрессии. 19 марта Фрунзе докладывал начальству:
«При подавлении восстания убито, пока по неполным сведениям, не менее тысячи человек. Кроме того, расстреляно свыше 600 главарей и кулаков. Село Усинское, в котором восставшими сначала был истреблён наш отряд в 110 человек, сожжено совершенно».
Окончательно большевики подавили бунт в начале апреля. Всех подозреваемых участников ждали тюрьмы и расстрелы, часто их массово топили в прорубях. О подобных случаях в Ставрополе писал в дневнике очевидец, отставной юрист Александр Васильевич Жиркевич:
«…Там большевики нахватали до тысячи человек, якобы виновных в контрреволюции, но, в сущности, ни в чём не повинных мирных граждан. Расстрел показался слишком слабым наказанием. Придумали утопить в реке. Повырубили проруби и решили туда спустить эту тысячу несчастных, о чём им и было объявлено. Среди них нашёлся мужественный священник. Он старался поднять упавший было дух приговорённых к мучительной смерти узников, доказывая им, что смерть для них должна быть радостной, так как они гибнут невинно, причастил их, исповедовал. Религиозное воодушевление дошло до того, что узники сами отслужили с ним по себе панихиду, пели священные песнопения и вообще по-христиански приготовились к смерти. Их действительно свели к проруби и утопили, причём топили в одной проруби до тех пор, пока она не наполнялась, а затем переходили к другой».
Точное количество погибших в боях в ходе восстания и во время массовых казней до сих пор неизвестно. Репрессии продолжались около месяца.
Судьба Долинина
Найти лидера сопротивления Алексея Долинина чекисты не смогли. Сначала он скрывался у родственников, а потом изменил внешность и вернулся в Ягодное.
Спустя какое-то время Долинин встретил старого друга, служившего в Красной армии и прибывшего домой в отпуск. Возвращаться в армию тот не хотел, поэтому предложил Алексею свои документы. Бывший лидер восстания отправился на фронт под именем друга и участвовал в боях с деникинцами, по некоторым данным, даже попал в плен.
Вернувшись, Долинин отправился на польский фронт, где его ранили. В тяжёлом состоянии он признался, что возглавлял Чапанное восстание. Алексей Долинин получил амнистию и после Гражданской войны вернулся в родное село.
Амнистия 1920 года не спасла Долинина от будущих репрессий. В 1930 году его арестовали и приговорили к десяти годам лагерей. Отсидев весь срок, Алексей Долинин вернулся в родное село, где прожил до самой смерти в 1951 году.
На платформе Kion и Первом канале стартовал сериал «Раневская» о легенде советского театра и кино. Восьмисерийный проект охватывает большую часть жизни великой актрисы от её юности в дореволюционном Таганроге до 1970‑х годов, когда Раневская играла главную роль в спектакле «Дальше — тишина…».
Елена Кушнир посмотрела сериал и рассказывает, почему байопик актрисы не удался.
Таганрог, 1915 год. Юная Фаина Фельдман (Мариэтта Цигаль-Полищук), девушка из состоятельной еврейской семьи, влюблена в театральную звезду Качалова (Александр Домогаров) и грезит о сцене. Отец (Семён Стругачёв) постоянно напоминает дочери о том, что у неё нет шансов на успех: нескладная, некрасивая, «сумасшедшая», да ещё и заикается. Вступление предполагает феминистскую историю Золушки, добивающейся своих целей. Но постепенно сериал сворачивает в противоположном направлении.
Авторы взялись за сложную героиню, которая мало кому была бы по зубам. Раневская не только самая необычная и харизматичная звезда в истории советского кинематографа, о которой знают даже те, кто не смотрел ни одного её фильма. Она ещё и человек-мем, героиня анекдотов, почти фольклорный персонаж.
Её цитируют в глянце, на каналах Дзен и в театральных журналах. Мы знаём её слова о мужчинах, дурах, извращениях, диете и о том, что слабый пол — это не женщины, а гнилые доски. Мы помним её прищур лучше ленинского. Она нас смешит. Прошло столько лет, а мы до сих пор её зрители. Нас среди ночи разбуди, и мы скажем:
— Муля, не нервируй меня!
— Красота — это страшная сила!
— Вам не нужна моя страсть. Вам нужна эта жилплощадь.
— Аринушка, я взяла с собой «Идиота», чтобы не скучать в троллейбусе.
— Королевство маловато, разгуляться мне негде! Ну ничего, я поссорюсь с соседями!
Пусть даже Фаине Георгиевне не пришлось бы по вкусу стоять на полочке в нашем коллективном бессознательном рядом со Штирлицем, Ржевским и Чапаевым, это высшая форма народного признания, практически обожествление.
От невероятной женщины и грандиозной актрисы в сериале не осталось ничего.
Заикаться, не верить в себя и беспомощно хлопать глазами в ответ на оскорбления её внешности и национальности, со смаком повторяемые в сериале, Раневская будет три с половиной серии. Посредине четвёртой она вдруг превратится из элегантной богемной дивы в полуседую сгорбленную женщину в бесформенных балахонах. Наставница Раневской, знаменитая актриса Павла Вульф (Полина Кутепова) ближе к середине будет выглядеть как её дочь, хотя в жизни была старше Раневской почти на 20 лет. Качалов не изменится за все десятилетия, оставаясь тем Домогаровым, которого мы знаем. И только Раневская переживает феномен Бенджамина Баттона наоборот — сериал не знает, что делать с ней, когда она не комическая старуха.
Она повторяет о своём призвании, но от повторения слова «халва» не появляется мыслящий человек, всю жизнь упоённо читавшая литературу подруга Анны Ахматовой, интеллектуалка, язвительная душа общества. Здесь нет Раневской, которая переписывала, а зачастую создавала свои роли, театральной примы, дававшей в афоризмах уроки актёрского мастерства. Её играет свита, застывающая в почтении. Вот они застыли, значит, она талантливая, уважаемая, всеми любимая.
Нет, ребята, так это не работает.
Вы должны были рассказать об искусстве, а не завистливых подружках и добрых (или злых) агентах НКВД.
Весь творческий путь актрисы обозначен реконструкцией культовых сцен из фильмов: вот «Свадьба», вот «Весна», вот «Золушка». «Узнаёте, да?» — подмигивают народу с экрана. Только по этим красным флажкам и узнаём, господа киноделы. Ваша героиня не высказывает ни единой идеи, не увлечена творчеством своего любимого Пушкина, постоянно отказывается от ролей по причине проблем в личной жизни. А ещё она видела некоторое дерьмо и почему-то его съела, хотя Раневская славилась острым языком и умением элегантно врезать хамам и дуракам. Ух, она бы кое-кому врезала.
Единственное, что мы узнаём о сериальной Раневской: она была одинокой.
Фаина сбегает из Таганрога на московские театральные подмостки от навязываемого ей замужества, и это самое несостоявшееся замужество становится первой вехой в её истории. Вехи продолжат кропотливо считать: сколько раз Раневская отказалась от семейной жизни по версии продюсера Константина Эрнста.
«Выбрала вместо любимого человека стать шутом», — вздыхает Раневская о романе с неким высокопоставленным военным Петром Репниным (Константин Лавроненко).
Настоящий Пётр Репнин играл мужа-подкаблучника тиранши Раневской в фильме «Подкидыш». Вспыхивает сериальная страсть без причин, обрывается душещипательной сценой в больнице. Раневская умерла бы от омерзения. Такой художественной пошлости не ждёшь даже от сериала, спродюсированного Эрнстом.
По собственному признанию, Раневская чувствовала себя одинокой на склоне жизни, хотя у неё было множество друзей, театральных и светских знакомых (в сериале их почти нет). Но авторы не исследуют одиночество как «состояние, которое не поддаётся лечению», по определению Раневской. Они эксплуатируют его и сводят к стакану воды, который некому подать в старости. Помимо ложной дихотомии (семья или карьера для женщины), сериал не сделал о жизни Раневской никаких наблюдений.
Сериал вообще ни о чём не сделал наблюдений.
Мелькают исторические персонажи, у которых есть фамилии, но нет реплик, характеров и отличительных черт, кроме «лысый», «в очках», «лохматый». Мимо героини стремительно проносятся политические события. Февральской демократической революции не было — сразу побежали красные черти. Потом эвакуация, Ташкент, Сталин умер. Вроде кто-то другой пришёл к власти, но это не точно. Главное, что не революция, ясно дают понять нам.
Ну Сталин-то хоть появится?
В сериале «Орлова и Александров», где Раневская была второстепенной, но намного более яркой героиней, и где прекрасно была раскрыта её многолетняя дружба с Любовью Орловой, Сталин был среди главных действующих лиц. И как иначе, когда Сталин был главным кинокритиком, цензором и зрителем СССР? Никогда искусство и власть в нашей стране не были связаны так тесно.
Но в «Раневской» так боятся этой мифологизированной фигуры, что Сталин появляется только на плакате и один раз в театре, где его не показывают. Он обитает в таких заоблачных высотах, что нам не позволено его видеть. А ведь Сталин высоко отзывался о Раневской, актриса была трижды лауреаткой Сталинской премии. Может, авторам стоило унять трепет и хотя бы упомянуть об этом факте? Жить, под собою не чуя страны, — не тот выбор, который есть у людей при диктатуре. Его нет ни у кого.
Сериальная Раневская жмётся серой мышкой в углу истории. Эта робкая, затравленная коллегами женщина даже псевдоним не могла себе придумать — спасибо, Качалов помог. В сериале прослеживается заметное кастрирование, ужимание личности Раневской, попытка сделать её как можно тусклее и незаметнее. Может, нам пытаются сказать, что в тоталитарной стране лучше не высовываться?
Её сарказм, бесстрашие, чувство собственного достоинства, умение запугать до полусмерти режиссёров и юных коллег, а также щедрость, доброта, бескорыстная помощь людям вошли в легенды. Цигаль-Полищук выжимает из роли всё, что можно, но многое ли можно выжать из ученически прописанной пустоты?
«У Ахматовой депрессивная поэзия», «с началом войны у него пошёл бизнес», «отпусти ситуацию»… Осталось сказать, что у Раневской был краш на Качалова, а война — это кринж, когда у всех был плохой муд. Помимо замещения разговоров столетней давности лексикой XXI века, сериал страдает синдромом Туретта: самое часто употребляемое персонажами слово — это «жопа». С завидной регулярностью звучит «дерьмо», «шлюха», «проститутка», но сериал не становится от этого ни «народным», ни сочным, ни скабрезным. Реплики натужные, неуместные, как будто маленькие дети шёпотом ругаются, подражая взрослым.
На СССР существует спрос, и для так называемого широкого зрителя звёзды советского кино до сих пор сияют ярче современных. Поэтому киноделы штампуют однообразные ретробайопики, где грубыми размашистыми штрихами обозначен исторический фон, который авторы не пытаются ни понять, ни объяснить. В картонных декорациях шатаются туда-сюда по своей биографии стандартные заготовки в гриме и париках. Мы должны узнавать их по голосам, ужимкам и цитатам, а не потому, что рассказывают о них авторы.
Но «Раневская» всё же отличилась. Интонацией: «Несчастная ты баба, куда ты полезла? Детей бы лучше рожала».
Сериал призван преподать женщинам урок: вот что бывает, когда не исполняешь своего «настоящего» предназначения. Ты станешь Раневской.
Не волнуйтесь, авторы, Раневской не станет никто.
Вечность мало кому грозит. Особенно тем, кто продолжает в неё плевать.
В романе Пушкина «Капитанская дочка» молодой казак рассказывает о Емельяне Пугачёве: «…А в бане, слышно, показывал царские свои знаки на грудях: на одной двуглавый орёл, величиною с пятак, а на другой персона его». Существует предположение, что речь идёт о татуировке — так ли это было на самом деле, сказать сложно. Исследование татуировки с исторической точки зрения затруднительно, поскольку тату, за редким исключением, не сохраняется до наших дней, как картины или музыка. Носители нательных рисунков забирают их с собой в могилу, но всё же из имеющихся письменных источников и с появлением технологии фотографий можно сложить примерную картину появления и развития тату в России.
Владимир Винников рассказывает, кто, помимо преступников и заключённых, колол татуировки и что обычно набивали представители разных сословий.
«Я видел русов, когда они прибыли по своим торговым делам и расположились у реки Атыл. <…> От края ногтей иного из них [русов] до его шеи [имеется] собрание деревьев, изображений [картинок] и тому подобного».
После крещения Руси татуировки в основном делали не по религиозным мотивам, а связывали изображения с родом деятельности человека.
Татуировки военных
Сенат при Петре I ввёл обязательное татуирование солдат. Солдатам набивали небольшой крест на кисти руки, по нему распознавали своих погибших и раненых солдат на поле боя, а также выявляли сбежавших рекрутов. Технология нанесения была крайне примитивна: в надрез на коже втирали сажу или порох, затем рану плотно забинтовывали.
Примечательно, что некоторые чиновники были против нанесения конкретно этого символа. Статский советник Григорий Александров в статье «Печать Антихриста» («Русский архив», 1873, № 10) писал:
«Из раскольнических и вообще криминальных дел времени Петра Великого известно, что в царствование его „печать Антихристову“, которую, будто бы по повелению царя, накладывали на всех обращённых в веру Антихриста. Недоброжелатели Петра, не любившие новых порядков, не поддерживали в невежественном народе такой нелепости».
В дальнейшем военные кололи рисунки, которые служили напоминанием о месте службы или крупных сражениях. Часто солдаты набивали Адамову голову — изображение черепа с крестом из костей. Такая наколка служила оберегом на поле боя.
Адамова голова до сих пор присутствует как на шевронах отдельных солдат регулярной армии, так и на экипировке других военных формирований России.
Татуировки моряков
Мода на морскую татуировку пошла из Англии: матросы наносили изображения якорей, маяков, русалок, ласточек. Тату символизировали достижения в морском деле: пересечение экватора, прохождение определённого количества миль или кругосветного путешествия, а также приносили удачу и гарантировали возвращение домой. Матросы часто кололи изображения в память о местах, где они побывали. Фото татуированных русских моряков найти не удалось, но есть примеры того, как могли выглядеть их тату.
Якорь набивал тот, кто совершил плавание по Атлантическому океану. Отличительным знаком моряка, прошедшего первую тысячу морских миль, был воробей, а моряк, прошедший больше пять тысяч миль, имел право наколоть себе ласточку. При этом ласточка была довольно сложным символом, олицетворяющим надежду на возвращение домой и на воскресение. После прохождения ещё пяти морских миль, моряк накалывал вторую ласточку, после пересечения экватора — Нептуна или морскую черепаху. Парусный корабль колол на теле тот, кто проходил через мыс Горн. Побывавший в Китае набивал дракона или морского змея, а ходивший в Японию получал рисунок гейши. Русалка — татуировка-талисман, её набивали, чтобы защититься от неприятностей в море. Кроме того, красивая полудевушка полурыба — это ещё и символ тяги к морским приключениям, которую настоящему моряку невозможно побороть даже рядом с любимой женщиной. Также моряки кололи кресты и распятие Христа: в случае гибели моряка тело не сгинёт в морской пучине, а будет погребено по христианскому обычаю — «под крестом».
Адмирал Николай Коломейцев вспоминал, что татуировки были распространены и среди офицеров: дракона или змея, ловящего бабочку, кололи те, кто побывал в Азии. Писатель-маринист Владимир Виленович Шигин в книге «Призрак на палубе» упоминает, что матросы Порт-Артура набивали надпись «Боже, спаси моряка Тихого океана». Как оберег накалывали на тело распятие на спину, чтобы на неё никогда не обрушился бич палача, и на конечности, чтобы их не откусила акула.
Татуировки в высших сословиях
Среди дворян татуировки были популярны благодаря путешествиям в Азию, Африку и Южную Америку. Граф Фёдор Иванович Толстой, двоюродный дядя Льва Толстого, во время кругосветного путешествия 1803–1806 годов на стоянке у острова Нукагива обратился к местному мастеру, который покрыл его с ног до головы полинезийскими татуировками. Толстой был очень доволен работой и впоследствии с удовольствием демонстрировал наколки друзьям и знакомым. В книге Александра Александрова «Пушкин. Частная жизнь 1811–1820» описывается один из таких показов:
«<…> сначала Фёдор Иванович раздевался до пояса и его самым тщательным образом осматривали охающие и ахающие дамы.
— Вам было очень больно, граф, когда эти дикие вас татуировали? Чем это они проковыряли узоры? Ах, какая страсть! А это правда, что вы с дикаркою… случались?
Потом мужчины все вместе отправлялись в курительную комнату и уж там-то стягивали с дядюшки последние подштанники, за трубками изучая графа что спереди, что сзади…»
Решение Толстого покрыть тело иноземными рисунками не удивляло светских граждан Петербурга. Фёдор Иванович отличался пристрастием и к другим экстравагантным поступкам: частым дуэлям по любому поводу и скандалам, связанным с азартными играми.
Татуировка у Николая ll
Николай II, будучи ещё цесаревичем, во время визита в Японию «приобрёл на теле» изображение в виде дракона. По некоторым сведениям, Великий князь Михаил Александрович инкогнито сделал себе такую же татуировку.
В 1891 году Николай посетил Японию. На одном из официальных мероприятий Николай попросил у японцев предоставить ему местных мастеров татуировки. На следующий день мастер из Нагасаки нанёс изображение на правую руку будущего императора. Это был чёрный дракон с жёлтыми рогами, зелёными лапами и красным брюхом. Процесс длился около семи часов.
Причин, почему Николай II выбрал в качестве татуировки именно дракона, могло быть несколько. В японской культуре дракон — символ силы и благополучия, в таком случае неудивительно, что Николай выбрал именно его. Другая причина более тривиальна: по слухам, такую же татуировку носил двоюродный брат Николая, король Англии Георг V.
Первый легальный тату-мастер в России
8 декабря 1906 года петербургский дворянин Евгений Вахрушев подал прошение начальнику главного врачебного управления с просьбой официально разрешить ему заниматься нанесением татуировок.
«В 1899 году я изучал искусство вводить под кожу человека красящее вещество, которое, просвечивая через кожу, давало бы какое либо изображение никогда не стираемое и не исчезающее. Многие из моих знакомых пожелали иметь татуировку, которою оставались очень довольны. Путём долголетней практики и опытов, которые я производил на себе, я добился некоторых благоприятных результатов, следствием чего явилось значительное уменьшение боли и почти полное отсутствие воспалительного процесса, который так неизбежен после введения под кожу постороннего вещества (краски).
Лица совершенно незнакомые, слыша о моём искусстве от моих клиентов, являются ко мне с просьбами о татуировании, но, не имея на это разрешения, я принуждён им отказывать.
Мне известны два случая, когда отказанные мною моряки, не желая ждать дальнего плавания, где могли иметь татуировку (замечательно татуируют в Индии, Китае, а также в Англии и С. Америке), обратились к матросу, который сделал им татуировку варварским способом: он простым ножом нацарапал якорь и когда показалась кровь, то затёр порохом. Нужно ли говорить, что татуировка была очень грубая и болезненная, а воспаление продолжалось более двух недель.
Лучший способ татуирования — английский, которого я и придерживаюсь: кисточкой рисуется на коже желаемое изображение и затем прокалывается иголкой обмокнутой в раствор туши. Главное условие, конечно, чистота кожи и инструментов, ввиду чего я для каждого сеанса беру новую иголку и тщательно обмываю кожу. Для татуировки употребляю только настоящую китайскую тушь, так как все искусственные краски влекут за собой воспаление кожи, а иногда и заражение крови».
Примечательно, что с тех пор процедура нанесения татуировки и требования к санитарным условиям остались почти такими же. По сути, изменились только перечень используемых материалов вследствии технического прогресса, а тату-иглы имеют несколько конфигураций, в зависимости от стиля татуировки. Сейчас в основном мастера наносят рисунки специальным устройством — тату-машинкой, но классическая техника нанесения татуировок без использования машинки существует и снова становится популярной.
«Рассмотрев представление С. Петербургского Столичного Врачебного Управления от 18 минувшего декабря за № 7612 по ходатайству дворянина Евгения Павловича Ввхрушева о разрешении ему заниматься татуированием, Медицинский Совет не встретил препятствий к удовлетворению ходатайства просителя с тем, чтобы местным Врачебным Управлением были даны просителю указания о содержании инструментов и о необходимости соблюдения должной чистоты при производстве татуирования и чтобы со стороны названного Управления были бы установлен надзор за выполнением этих указаний».
Прошение Евгения Вахрушева было одобрено 15 января 1907 году, так он стал первым легальным татуировщиком в России. О дальнейшей судьбе Вахрушева узнать не удалось. Студия татуировки располагалась в Казачьем переулке, 9/3, квартира 30. Занимательно, что этом здании и сейчас находится тату-студия, но не имеющая никакого отношения к салону Вахрушева.
Во времена Советского Союза татуировка была признана пережитком царской эпохи, что привело к откату в развитии этого древнейшего ремесла в России.
В конце 1950‑х — начале 1960‑х годов СССР стал более открытым внешнему миру: увеличился поток иностранных туристов, проводились иностранные показы мод, в 1957 году Москва принимала VI Всемирный фестиваль молодёжи и студентов. В то же время всё больше советских специалистов работали за границей, откуда привозили иностранные вещи и продавали их за рубли. С одной стороны, государство боролось с чёрным рынком и ужесточало законы, касающиеся торговли импортными товарами и валютных операций, с другой — стремилось увеличить приток иностранных денег.
Одним из способов поступления валюты стала сеть магазинов «Берёзка», созданная в 1961 году. Спецмагазин предлагал покупателям буквально всё, о чём только мог мечтать гражданин СССР: от икры и джинсов до телевизоров и автомобилей. Вот только обычный человек ничего из этого приобрести в нём не мог — клиенты «Берёзки» расплачивались либо валютой, либо специальными чеками.
VATNIKSTAN рассказывает о создании и ассортименте сети элитных магазинов, системе сертификатов, попытках советских граждан купить дефицитные товары и мошенничестве, процветавшем вокруг «Берёзки».
Сначала был Торгсин
В конце 1920‑х годов Советский Союз остро нуждался в золото-валютных поступлениях. Эту проблему были призваны решить магазины всесоюзного общества по торговле с иностранцами на территории СССР — Торгсины, открывшиеся летом 1930 года. Сначала советские граждане не могли попасть в Торгсины — их просто разворачивали у входа. Двери магазинов были открыты исключительно для дипломатов и прочих людей, у которых водились золото и валюта. Но представителей элиты было мало, и уже через год правила поменялись. Теперь в Торгсин пускали граждан СССР и к оплате принимался золотой лом — различные украшения, декоративные изделия. Вскоре список пополнили серебро, бриллианты и платина, по-прежнему в ходу была и валюта.
Однако ни валюта, ни золото по закону не являлись средствами платежа. Выход нашли быстро: незаконные ценности переводили в категорию «товарные ордера», то есть денег Торгсина. Спустя некоторое время появились и именные товарные книжки, которыми обзаводились клиенты этих магазинов.
В начале «особые» магазины пользовались большой популярностью. В стране, где разгорался товарный и продовольственный кризис, Торгсины оказались востребованными. Люди несли туда всё, что только могли раздобыть из драгоценностей, и получали взамен необходимые товары — еду и одежду. Сеть Торгсинов за короткий срок накрыла всю страну. В 1933 году насчитывалось свыше полутора тысяч магазинов, они появились во всех более или менее крупных городах Советского Союза. Расширился и ассортимент: деликатесы и книги, путёвки в санаторий и билеты в кино, ритуальные услуги и американские машины. За золото или валюту человек мог приобрести практически всё, что хотел.
Постепенно Торгсины теряли высокий уровень и превращались в рядовые универмаги. Более того, шик, лоск и богатство выбора сохранялись лишь в единичных магазинах в Москве, Ленинграде и некоторых столицах республик. В провинции дела обстояли гораздо хуже: ассортимент был урезан до самых примитивных товаров. При этом Торгсины размещались в старых, полуразрушенных зданиях, и там, по воспоминаниям очевидцев, царили грубость, наглость и хамство.
Торгсины исчезли столь же стремительно, как и их появились. Уже в феврале 1936 года власти закрыли магазины по всему Союзу. Однако с главной задачей сеть справилась: за несколько лет Торгсины добыли свыше 287 миллионов рублей, что составляло около 150 миллионов американских долларов, а также немногим менее 99 тонн чистого золота.
Появление «Берёзки»
Потом СССР стало не до валюты и золота. Сначала репрессии, потом Великая Отечественная война, затем железный занавес и мучительный период восстановления. Только в 1961 году появилась новая сеть магазинов, которая походила на Торгсин, её назвали «Берёзка». Для удобства магазины были разделены на два вида: валютные и сертификатные (с 1977 года — чековые).
Валютные «Берёзки» представляли собой эдакое государство в государстве. Товары могли приобрести только люди, которым по закону разрешалось иметь иностранные деньги, например сотрудники посольств. Главной задачей таких «Берёзок» являлось зарабатывание валюты для государства. Учитывая контингент, изначально в магазинах продавали специфичные товары: икру, водку, различные сувениры. Кроме этого, там можно было приобрести ещё драгоценности — золото и алмазы. Такая роскошь была доступна узкому кругу привилегированных людей. Влиятельные знакомства не могли помочь рядовому советскому гражданину что-то приобрести в «Берёзке» — торговлю строго контролировали правоохранительные органы, а наказание было слишком суровым, чтобы идти на риск.
Со второй вариацией «Берёзки» всё было несколько сложнее. Она, по сути, стала реакцией государства на приподнятый железный занавес. Из Союза сначала в дружественные страны, а затем и в капиталистические, отправились специалисты: дипломаты, военные, инженеры, строители, журналисты, учителя. Зарплату они получали не в рублях, а в иностранной валюте.
Эти деньги люди не могли потратить на родине, поэтому выбор у них был один — закупаться на чужбине. Счастливчики возвращались домой с чемоданами заморских вещей и продавали их за советские рубли. В этой финансовой схеме валюта оставалась за рубежом, а СССР это категорически не устраивало. Государство по-прежнему нуждалось в иностранных деньгах. Кроме этого, под ударом оказывалось отечественное производство, поскольку его продукция проигрывала иностранной в качестве и ассортименте.
В конце 1950‑х годов Совет Министров СССР всерьёз занялся проблемой. Совмин принял закон, который лишил советских граждан, работавших за границей, доступа к валюте. Почти вся заработанная плата (человеку оставляли небольшую сумму для текущих расходов) поступала на валютный счёт в Банк для внешней торговли. Государство не забирало деньги себе: работник мог потратить зарплату на товары из специального каталога и получить их по возвращении домой. Для этого надо было предоставить специальные сертификаты, подтверждающие наличие суммы в валюте.
Затем советские граждане, работавшие за границей, стали получать зарплату в виде сертификатов. На руки людям выдавали лишь небольшие суточные. Причём на сертификаты (а позже — чеки) перевели всех: начиная учителями и заканчивая консулами.
В Советском Союзе сертификаты на рубли обменивать было нельзя, но ими можно было оплатить некоторые коммунальные услуги. В основном владельцы заветных билетов тратили их в «Берёзке».
Сертификаты были бесполосные и с разноцветными полосками. Различие показывало, в какой стране трудился советский гражданин — в капиталистической или дружественной. В 1977 году сертификаты заменили чеки, но правила игры не изменились. Просто магазины «Берёзка» перешли от «Главювелирторга» к Всесоюзному объединению «Внешпосылторг».
Одной из главный особенностей «Берёзок» была сильно завышенная цена на товары. Например, килограмм американского шоколада, который в США стоил полтора доллара, в «Берёзке» стоил уже 15 долларов. Это касалось всего: еды, одежды, техники. Зато в магазине советский гражданин мог приобрести всё, о чём только мечтал: джинсы, японские телевизоры, кассетные магнитофоны. Цены были очень высокими из-за отсутствия конкуренции. Стоимость телевизора Panasonic могла варьировать от 1200 до 2000 чеков (обычно один чек был равен одному рублю, но иногда котировки менялись на местах).
В отличие от Торгсина, название магазинов было привязано к конкретной республике. «Берёзки» находились в РСФСР и Казахстане, в Украинской ССР сеть называлась «Каштан», а Белорусской ССР — «Ивушка». В Армянской ССР магазины окрестили «Голубь» (по-армянски «Агавни»), а в Грузинской — «Светлячок» («Цицинатела»). Появились «Берёзки» и в балтийских республиках. Однако их тоже переименовали на местный лад: «Альбатрос» и «Янтарь».
«Берёзки», «Светлячки» и прочие «Ивушки» имели интересную особенность. Магазины чаще всего располагались в спальных районах города, не на главных улицах, и вместо витрин у них были глухие стены. Только вывеска с названием — и всё. Такой «дизайн» не привлекал лишнего внимания, но вряд ли в СССР был человек, который не знал, что спрятано под скромным названием.
«Берёзки» с криминальным налётом
Другое важное отличие «Берёзок» от Торгсинов заключалось в количестве магазинов. Первых было гораздо меньше, и открывались они только в крупных городах РСФСР, а также в столицах республик и курортах. Это не помешало «Берёзкам» обрести славу по всему Советскому Союзу — из уст в уста переходили легенды об ассортименте элитного магазина. Конечно, нашлись люди, которые решили обмануть систему и заработать на всём этом.
В СССР рядовой гражданин не имел права держать у себя валюту, за этим строго следили. Под колпаком у правоохранительных органов находились не только покупатели, но и продавцы. Попытки сбыть валюту для мошенника обычно заканчивались печально. С чеками дела обстояли по-другому: они могли оказаться у совершенно любого человека — инженера, строителя, учителя или обслуживающего персонала посольства. Соответственно, контроль за чековыми «Берёзками» был не такой сильный. Конечно, опытные продавцы могли заподозрить неладное при виде нового покупателя, но чаще всего они просто интересовались о месте работы, иногда просили предоставить документы.
Параллельная советская валюта быстро привлекла внимание мошенников всех мастей. Пик криминальной деятельности пришёлся на 1980‑е годы. В городах, где «росли» «Берёзки», появились «менялы» и «валютчики». Первые меняли советские рубли на чеки и наоборот. Вторые промышляли более серьёзными и опасными махинациями по купле и продаже иностранной валюты. Появились «ломщики чеков» — люди, которые наживались на доверчивых гражданах. Они договаривались, что за определённую сумму передадут определённое количество чеков, но обманывали, отдавая меньшее количество. Полученная разница шла в прибыль. Стоимость чека в середине 1980‑х годов варьировала от трёх до пяти рублей.
Всё это переросло в полноценный чёрный рынок, который покрывали обе стороны. Обманутые граждане не шли в милицию, понимая, что за противозаконные действия им придётся отвечать. Кроме этого, иногда в доле с преступниками были и стражи порядка. Соответственно, мошенники в этот период жизни затухающего советского государства чувствовали себя в безопасности.
В начале 1988 года Правительство СССР во главе с Михаилом Горбачёвым решило отменить систему чеков и «срубить» «Берёзки» и её филиалы по всей стране. Это послужило яркой иллюстрацией кампании «по борьбе с привилегиями» и «за социальную справедливость». Затем последовало новое распоряжение — в Советах стало можно абсолютно законно покупать и продавать валюту. Правда, «Берёзки» ещё какое-то время просуществовали, оказавшись под контролем Министерства внешнеэкономический связей СССР. Владельцы уже приватизированной «Берёзки» окончательно закрыли сеть только в середине 1990‑х годов — в новых рыночных условиях она оказалась убыточной.