Московский музей Михаила Булгакова опубликовал виртуальную выставку «Новые поступления Музея М.А. Булгакова — 2021». Она посвящена пополнению коллекции музея.
В составе выставки как ранние издания произведения писателя, так и письма, так и предметы, связанные с булгаковской эпохой и булгаковским окружением. Представлена гравюра по роману «Мастер и Маргарита», первая версия воспоминаний о Булгакове его машинистки Ирины Раабен и другие предметы.
Все предметы объединяет одно:
«На выставке представлены: книги, архивные документы, фотографии, предметы графики, автографы и мемориальные вещи. Каждый предмет уникален и имеет непосредственное отношение к творчеству Михаила Афанасьевича Булгакова».
В новом рассказе Сергея Петрова из цикла о революции и гражданской войне на Дону речь пойдёт о том, почему калединскому режиму не удалось консолидировать общество и как распорядился своим освобождением из-под ареста войсковой старшина Голубов.
16 января 1918 год, Новочеркасск
Митрофан Петрович выставил на стол три бутылки «Цимлянского игристого», извлёк из серванта бокалы.
— Думаю, имеем право, господа, — заявил он присутствующим, прикуривая сигару от горящей свечи, — несмотря на туман в финале переговоров, мы одержали всё же моральную победу и… выиграли время… Анатолий Михайлович, друг мой, вы не знаете, где сейчас Голубов?
— Вот уже два дня ни слуху ни духу. Собирал в своём дивизионе казаков. Но сейчас в городе его нет. Полагаю, он уже движется на подмогу к Чернецову…
Агеев и Уланов сидели на привычных своих местах, в креслах. Назаров гоголем расхаживал по кабинету.
— В ресторан бы, — мечтательно проворковал Богаевский, — к людям, к музыке…
…В ресторанах они больше не выпивали — стыдно и опасно было сидеть сейчас в ресторанах, вскипеть могла у завсегдатаев кровь. Они заревели бы белугами, сытые буржуа, тыча в их сторону вилками. Котлеты были бы на вилках.
«Под Ростовом и Таганрогом Добровольческая армия проливает кровь! Есаул Чернецов большевиков бьёт, от границы к границе мечется, а эти в ресторанах обжираются? Мы для чего вас выбирали?! Для переговоров с товарищами?!!»
…Утекает жидким струйками из рук Войскового правительства власть, в Каменской Агеев осознал это отчётливо. Переговоры с товарищами… Страшно было на переговорах. Страх поселился в их душах, как только вышли они 13 января из вагона — Агеев, Уланов и ещё четверо правительственных делегатов. Выл ветер, на вокзале свирепым серым морем бушевала толпа.
— Что это? — робко шагнул назад главный финансист Войскового правительства Карев. — Что всё это значит, Павел Михайлович?
— Это, Георгий Иванович, стихия народная, — «успокоил» его Агеев, — стихия, которая нас снесёт…
Сидя в холодном здании Почтово-телеграфной конторы, двери кабинета распахнуты, таращится коридор дулами пулемётов. Всей делегации было страшно. Агеев первым взял себя в руки.
— Вы совершили предательство! — заявил он, глядя в глаза Подтёлкову.
— Это вы предаёте народ, — дерзко ответил председатель Донревкома, — вы его втягиваете в гражданскую войну. Поэтому вы должны уйти и передать власть казачьему революционному комитету…
Подтёлков эти слова повторял не раз. И в конторе, где спорили всю ночь, и на утреннем митинге, когда зазвучали вдруг из толпы призывы «решить дело по-казачьему, в честном разговоре с Атаманом», и вечером следующего дня в Новочеркасске, куда ревкомовцы под давлением казачьей воли всё же приехали для новых переговоров.
Агеев был уверен: второй, новочеркасский раунд морально сомнёт и Подтёлкова, и всю ревкомовскую братию — Кривошлыкова, Кудинова, Лагутина, Сачкова, Головачёва, Минаева. Их, казачью голытьбу, задавят мощные своды правительственной залы Областного правления, ослепит свет громадных люстр и блеск нарядов облепивших балконы господ. Да и присутствие самого Атамана, которого большинство из ревкомовцев не видели так близко (а тут вот он сидит — за столом), окажет должное воздействие, разбудит в мятежниках чувство казачьего долга. Но нет. Он ошибся.
Подтёлков, этот простой скуластый казак, стушевался лишь поначалу. Через несколько мгновений уже и на Каледина, и на Богаевского, и на других участников переговорного процесса председатель ревкома взирал смело, будто не в Новочеркасске находился, а по-прежнему — в Каменской, в Почтово-телеграфной конторе, где по первой его команде могут ударить пулемёты.
Переговоры начались напряжённо, и напряжение сохранялось до самого их конца. Агеев теперь больше молчал, слушая внимательно, точно вёл внутреннюю, не разбитую на персоналии стенограмму. И выглядеть эта стенограмма могла так:
Ревкомовцы. Вы провоцируете войну с Россией. Народ вам не верит. Уступите власть.
Представители правительства. Мы пришли к власти демократическим путём, через выборы. Мы никуда не уйдём. Через две недели будет собран февральский Войсковой круг, будут перевыборы. Предлагаем все принципиальные вопросы обсудить там. Готовы ли вы работать совместно?
Ревкомовцы. Вы прикрываетесь демократией. Демократии у вас нет. Народ не хочет вас. Народ вам не верит.
Представители правительства. А вы ничего не понимаете в демократии. Вы заражены большевизмом. Вы — агенты большевиков. А большевики — агенты германского кайзера. Кому вы служите?
Ревкомовцы. Мы никаких дел не имеем с ними. Мы служим простому казачеству. И хотим мира. Это вы дали кров корниловцам и натравливаете на нас большевиков. Если отдадите власть нам — война прекратится.
Стороны не слышали друг друга. И не хотели слышать. Объявили перерыв.
Через три часа была зачитана резолюция Войскового правительства о том, что действующая власть — законная и демократическая, избранная всем населением Дона, поэтому требования Донревкома об её уходе неуместны. Казаки должны решать свои проблемы сами — без посторонней помощи. Предлагаем подождать две недели. Соберётся Круг. Соберётся Съезд неказачьего населения. Приглашаем вас к совместной работе.
А потом за каким-то чёртом была зачитана перехваченная телеграмма из Каменской. Из её содержания следовало, что ревком имел-таки сношения с большевиками. «Казачья вольница» жаловалась Антонову-Овсеенко на отсутствие денег, оружия, провианта. И просила со всем этим помочь. Господа на балконах осуждающе загудели.
«Зачем? — в отчаянии подумал тогда Агеев. — Зачем эта телеграмма, эта игра на публику? По главным вопросам не договорились и перечеркнули всё. Выставили их лжецами, предателями. Но как можно обвинять в сношении с чужаками ревком, когда мы сами дружим с Корниловым и не скрываем этой дружбы?!»
— …Митрофан, — произнёс он, принимая бокал из руки Богаевского, — ты сказал, что нами одержана моральная победа и мы выиграли время. Объясни подробнее, будь любезен …
— А что тут объяснять?! — вероломно влез в разговор генерал Назаров. — Подтёлков как ни крутился, но согласился дать своих людей для переговоров с красными под Таганрогом. Большевики увидят, что, несмотря на наши противоречия, на переговоры мы идём вместе, де-юре — революционный комитет от нас не отделяется… По-моему, это гениальный ход.
Осушив бокал одним махом, Назаров довольно крякнул.
— Что же до выигрыша во времени, — продолжил он, — то, если вы не обратили внимания, Павел Михайлович, скажу! Подтёлкова и компанию мы задержали на сутки, они только сегодня выехали. А пока эти идиоты торчали в Новочеркасске, Чернецов очистил Зверево, занял Лихую и скоро войдёт в Каменскую! Финита ля комедия, господа!
«Солдафон! — яростно подумал вдруг Агеев. — Солдафон и подлец!»
Глядя на Назарова, он не мог понять, что его взбесило больше — слова генерала или тот развязный, насмешливый тон, которым они были произнесены.
— То есть, — выдавил из себя Павел Михайлович, — вы хотите сказать, господин генерал, что во время перемирия противник был атакован?
Назаров лениво отмахнулся.
— Атако-ован, — насмешливо протянул он, — бог с вами! Повторяю. Сегодня утром Чернецов со своими орлятами и 4‑й Офицерской ротой Добровольческой армии вошёл в Зверево. Ревкомовцы откатили тут же, без сопротивления! Наши развернулись в цепь, приблизились к Лихой. Пару раз пальнули из пушек, и снова у революционных казачков пятки засверкали. У Северо-Донецкого разъезда Офицерскую роту встретил их отряд. Делегация с белым флагом. Хватит, мол, лить кровь, господа офицеры! Час лясы точили, пока не прикатил эшелон Чернецова и есаул не отдал приказ — стрелять.
— По делегации? — уточнил Агеев.
— И по делегации, и по отряду. По всем! А что? Орёл Чернецов! Сегодня Атаман объявил о досрочном присвоении ему звания полковника… Донревкому крышка, господа! Казаки воевать не желают, разбегаются, как тараканы, при всём при том, что силы у них — зна-чи-тель-ные… М‑да… Думаю, Подтёлков и его друзья увидят в Каменской разбитое корыто своей революции… Если Чернецов не перестреляет их по дороге…
Агеев перевёл взгляд с Назарова на Богаевского. Митрофан Петрович рассеянно моргал в своё пенсне и, уловив осуждение во взгляде друга, украдкой пожал плечами. Ну да, означал этот жест, я пригласил в кабинет его, да, он пьёт наше вино, и при нём откровенно не поговорить. Но что делать, он тоже наш, он тоже член нашего правительства.
— Как же это всё, — не выдержал Агеев, — подло…
— Что? — изумился Назаров.
В этот момент в дверь кабинета постучали, в проёме показалась голова адъютанта.
— Господин генерал! Вас срочно к аппарату…
Назаров поставил пустой бокал на подоконник и вышел вон.
— Ну и зачем ты, Павел, — проворковал Богаевский, как только шаги генерала стихли в коридоре, — ругаешься с Походным атаманом…
Агеев отвечать не стал.
«Подлость, — повторил он про себя, — подлость сплошная кругом».
И тут же задал себе вопрос: а сам-то он разве не причастен к этой подлости?
«Вспомни, как ты в сентябре убеждал Круг исключить Голубова из казаков! Тебе говорили, что в современном положении не прописано право Круга исключать, а ты утверждал — сейчас пропишем! Тебе, юристу, напоминали золотое правило юриспруденции — „закон обратной силы не имеет“! А ты лукавил, говоря, что распространена и другая формулировка — „если иное не предусмотрено законом“, так давайте же предусмотрим!»
Только сейчас Павел Михайлович понял, насколько омерзительно выглядел тот суд. Закон, что дышло, как повернёшь, так и вышло — вот какой «принцип» отстаивал он тогда. Но игра ведь шла в открытую? Да, попытался оправдаться перед собой Агеев, не «под ковром». Он выступал на заседаниях Круга или Общеказачьего съезда, он обличал. Но… это было так себе оправдание.
Такие мысли терзали его не день и не два. И не переговоры были тому причиной, не внезапно нахлынувшие воспоминания о заседаниях и голубовском суде. За два дня до Каменской на сердце его пудовыми гирями повисли строки из письма старого друга. То был друг по борьбе, и звали его Филипп Кузьмич Миронов.
«В каком это было году? — задал он себе новый вопрос. — Ты уже и забыл? 1906‑й. Ты — студент, он — подъесаул, недавно вернувшийся с русско-японской. Вы, вместе с дьяконом Бурыкиным, написали бумагу, фактически — листовку, призыв о роспуске казачьих полков, используемых для разгона демонстраций и подавления бунтов. Написали и были наказаны…»
Теперь друг не считал его другом. Он, уже войсковой старшина 32-го Донского казачьего полка Филипп Кузьмич Миронов, разговаривал с ним из далёкого Аккермана, где его полк, возвращавшийся с другой войны, русско-германской, сделал временную остановку.
Письмо было большое, в ряде мест — сумбурное. Несколько раз Миронов приводил цитаты из книги «О свободе», автором которой был философ либерализма Джон Стюарт Милль.
«Если бы всё человечество, за исключением одного лица, придерживалось одного определённого убеждения, а это одно лицо — противоположного, то человечество было бы настолько же неправо, если заставило этого одного человека замолчать, как был бы неправ этот один человек, если бы, имея на то власть, заставил бы замолчать человечество».
Так письмо начиналось. Миронов (Павел Михайлович сверил написанное с оригиналом) цитировал Милля скорее по памяти.
Бывший друг теперь обращался к нему на «Вы». Филипп Кузьмич упрекал его в причастности к решению о введении военного положения на Дону, а само положение называл преступным. «Почему Вы, Павел Михайлович, — вопрошал он, — и всё Войсковое правительство не стали на борьбу с политическим противниками свободным словом, свободной речью, а оружием и плетью?»
Читая его выпады, Агеев неоднократно протестовал внутренне, объяснялся: «Мы в состоянии войны, большевики прорывают границы, как же тут без этого?» Глядел на дату и место — 15 декабря 1917 год, Аккерман, берег Чёрного моря. «Ты далеко, Филипп, — хотелось написать бывшему другу, — наверное, ты и не знал», но тут же вспоминал, что военное положение было введено много раньше, когда красногвардейских отрядов у границ ещё не было. И становилось ясно, насколько прав его бывший друг, утверждавший, что большевиками власть на Дону прикрывалась, как ширмой. Вопли об угрозе красного наступления позволяли ввести военное положение, введение военного положения давало шанс расправиться с внутренними врагами. Так они уничтожили Ростовский ревком и расстреляли рабочих, так расправились с «левой группой» и подавляли волнения в угольных районах. И именно так они накликали сюда красных!
Но не только про военное положение рассуждал Филипп. Он убедительно и чётко вскрывал лживость и антинародность калединской власти. Ссылаясь на письма от людей «с земли», войсковой старшина рисовал картину её становления. Агеев даже не предполагал, насколько эта картина для него, мнящего себя социалистом, могла быть удручающей.
«Были у нас выборы в Учредительное собрание, — передавал Миронов в своём письме рассказ некоего Петра Денисова, — конечно, председателем избран священник, который сидит, распустив свои длинные волосы, возле ящика и каждому напевает — кладите за 4‑й список („казачий“), в котором во главе ген. Каледин и его помощники… Я сказал — кладите за 2‑й список, в котором социалисты-революционеры, на меня зарычали, как звери. Вот до какой степени напуганы этими дармоедами волосатыми! Теперь считают меня большевиком».
Некий урядник хутора Медвежьего Распопинской станицы, отмечалось в другом абзаце, писал своему брату, депутату Первого Большого круга: «…Ваши уполномоченные все идут своей дорогой против общественного и демократического строя и других стараются ввести в заблуждение… зажечь и начать гражданскую войну для них это даже желательно, чтобы приказывать и усмирять силой, не разбираясь, кто виноват…»
И самое, пожалуй, убийственное. Бывший друг приводил выдержку из письма хорунжего 12-го Донского казачьего полка Д. Пономарёва в Усть-Медведицкую газету:
«…по прибытии в полк мне остаётся сказать на вопросы казаков: „Там, на Тихом Дону, братцы, у нас работают шайки тёмных людей, не понимающих совершенно настоящего времени и дарованной нам свободы…“»
Шайки тёмных людей… Такими хорунжий Пономарёв, пожалуй, видел тех, кто исполняет волю Войскового правительства в станицах и хуторах.
«Ну а мы? — Агеев посмотрел на дремавшего в кресле Бадьму, на Богаевского, задумчиво вскрывавшего новую бутылку. — Разве не такая же шайка? Тёмные люди… Тёмные люди со светлыми идеями — вот кто мы… Плели демократические кружева в Новочеркасске и не задумывались: как и кем воплощаются наши законы в хуторах и станицах. Что там ещё писал этот… Пётр Денисов? „Никакого демократического начала не существует… Атаманы не выбираются, а назначаются… У власти стражники, старорежимцы…“ Вот так, Павел. Пока вы здесь играли в демократию, на земле укрепилась прежняя николаевщина. И Подтёлков, получается, прав. Прав этот недалёкий, как кажется, косноязычный тип… Народ не верит Войсковому правительству и не поддерживает… Кризис. Кризис власти».
Он медленно допил своё вино. Тихо выдохнул. Внезапно у него сдавило виски. Точно кто-то неведомый сжал его голову, как сжимают арбуз, в надежде услышать треск спелости. Голова разболелась жутко. И не в вине было дело. В голову ударили самые больные строки мироновского письма, строки, обращённые к нему лично.
«…Как может социалист идти рука об руку с генералом Калединым, заявившим публично в августе, что нам, казакам, не по пути с социалистами, а по пути с партией народной свободы… Не ясно ли теперь, с кем Вы идёте, Павел Михайлович? Социалист Вы или… решите сами!»
Решать это, похоже, уже было поздно. «Или»! Он предал свой социализм. Он предал свою молодость. Отвечать Миронову было нечего, да и незачем.
2
Высокие двери отворились, с полумраком смешался коридорный свет. На пороге снова возник Назаров.
Генерал, этот высокий и крепкий муж в мундире, стоял в лучах света, опустив ладонь на эфес шашки. Большая голова с залысинами была опущена.
— Господа, — произнёс он, наконец подняв голову, и в глубоко посаженных глазах его мелькнула растерянность, — только что я беседовал с офицерами контрразведки…
Былая уверенность генерала куда-то улетучилась. Из гордой птицы гоголь он превратился в чахлого, заклёванного другими птицами воробья.
Пройдя внутрь кабинета, Назаров уселся рядом со столом Богаевского, взял с подоконника свой бокал и наполнил его вином.
— Мне доложили, что Чернецов вышел к границам Каменской и взял некоторую паузу, — глухо произнёс генерал, — чтобы дать людям передохнуть перед атакой. В течение всего дня в Каменской наблюдалась реальная паника. Станицу можно было занять без потерь. Казаки продолжали паническое бегство, бросая на улицах орудия. Но тут… ближе к вечеру… ситуация изменилась! На станичном вокзале появился какой-то офицер на лошади и моментально навёл порядок. Паника прекратилась. Орудия стали грузить в вагоны. Началась вполне организованная эвакуация. Все действовали слаженно, у казаков даже повеселели лица. Наша агентура, наблюдавшая происходившее на месте, была поражена: расхристанная толпа снова превращается в военную силу, распылить её нам не удалось. Сейчас они убрались в Глубокую…
И теперь у меня к вам вопрос, господа. Как вы думаете, кто этот свалившийся с неба офицер?
Помещение сковала тишина. Её нарушил очнувшийся от сна Бадьма, начав громко щёлкать зёрнами чёток. Богаевский посмотрел сквозь пелену сигарного дыма на Агеева. Тот со странным злорадством улыбнулся.
— Этот офицер, — неожиданно прогремел Назаров, с размаха саданув кулаком по столу, — войсковой старшина Голубов … в‑вашу мать!
В издательстве «РОССПЭН» выход книга «Российская и Мировая Арктика: население, экономика, расселение». Её авторами выступили доктор экономических наук Виктор Фаузер, кандидат социологических наук Татьяна Лыткина, Галина Фаузер.
Совместная монография посвящена особенностям освоения и реальности Арктики. Затрагиваются различия российского и западного подходов к изучению демографии Арктики, динамики численности, миграции, рынка труда. На обширном материале выделяются особенности русской Арктики.
Помимо этого авторы делают следующее:
«Предлагается авторская методика определения опорных поселений, на ее основе приводится классификация городских поселений по их соответствию опорным. Подробно рассмотрены локальные рынки труда, дана их классификация по видам экономической деятельности. Значительное внимание уделено миграции населения российской Арктики, выделены основные модели и предпочтительные маршруты миграций. На основе муниципального индекса человеческого развития описаны человеческое развитие и перспективы формирования экономики знаний в российской Арктике».
Посмотреть оглавление и описание монографии и следить за поступлением можно на сайте издательства.
Криминальный мир обычно остаётся в тени, но в эпоху кризисов порой открыто выходит на поверхность. Королей преступного сообщества СССР и России не просто боялись: их дружбы искали представители бомонда, журналисты и даже политики. Некоторые из них прославились на всю страну. Спецкор VATNIKSTAN Семён Извеков вспоминает про время, когда бандиты стали селебами, и рассказывает историю жизни самых известных «воров в законе».
Лихие люди нужны в смутное время, ибо хаос — их стихия. В воровском мире развито чувство локтя, адаптивность и умение отстаивать честь. Самое главное — связи этого мира устойчивы при любой власти и не зависят от смены режима. Конечно, вопрос, почему приличные советские люди, члены партии и комсомола, спортсмены и выпускники вузов становились членами ОПГ или сотрудничали с ними, пока для многих остаётся загадкой.
Но, во-первых, преступность не возникла из ниоткуда: она существовала и в советское время. По разным данным, сама каста «воров в законе» зародилась примерно 100 лет назад. Откуда они взялись? Одни говорят, что из недобитых белых офицеров. Другие — что их создал НКВД, чтобы чужими руками уничтожить контру. Но факт в том, что института «воров в законе» с жёсткой иерархией («положенцы», «смотрящие») нет нигде в мире, кроме бывшего СССР.
После Великой Отечественной в блатном мире шла малоизвестная «сучья война»: конфликты в ГУЛАГе между «ссучившимися» (лояльными администрации) и «ворами» (отрицавшими сотрудничество с начальством). Победили последние, закрепив среди сидельцев угодные им порядки. Первое постсоветское десятилетие лишь подарило уже развитой сети преступности новые стимулы и возможности.
Хотя кто вообще в девяностые жил по закону? Платить налоги было крайне непросто: дело и в неадекватных ставках и запутанности, и нищете. Зарплата в долларах и в конверте была нормой от Сахалина до Калининграда. А где «чёрный налик», там и общак. Бандиты не вытеснили, а подменили собою власть. У них уже была своя иерархия и конституция. Обычное государство распалось, а воровское только окрепло. Когда из силовых структур и госаппарата массово уходили люди, оказалось, что проще попросить о помощи местного «вора», чем нищую милицию. «Авторитеты» просто заменили собой власть на местах.
Но если говорить об истоках, то невозможно не упомянуть лидера советской преступной Москвы, друга всей богемы, у которого звёзды эстрады пели на «сходняках», за что тем дарили иномарки или доставали дефицит. Советский быт вообще оказался тесно связан с «доставанием»: женщины пытались добыть модные духи, мужчины — быстрее получить машины, и «авторитетные друзья» могли помочь в этом. Особенно это волновало артистов, желавших блеснуть дефицитным пиджачком или ювелиркой.
Таким «другом интеллигенции» стал Вячеслав Иваньков. Он хотел быть гимнастом, но упал с трапеции и получил травму черепа. После этого с 14 лет воровал, грабил и быстро стал лидером шайки в своём районе столицы. Живя в Москве без прописки, он сколотил банду, которая работала с «нетрудовым элементом». Там свой бандитский путь начинали братья из Грузии — Амиран и Отари Квантришвили.
В форме милиции они накрывали валютчиков и вымогали деньги. Особо непокорных вывозили в лес и пытали, клали в гроб, угрожали бензопилами. Подпольная империя Япончика работала по всему СССР: милиция не успевала накрывать разбойников то в Ташкенте, то в Таллине, то в Киеве. Со временем подпольный мир сам стал просить Иванькова о «крыше», и в тюрьме он был коронован. Уважение же к нему от богемы было столь велико, что Кобзон, врач Фёдоров и Розенбаум несколько лет упрашивали властей его освободить. Представьте, элита страны ручалась за бандита!
Но в 1991 году Япончик по поддельному паспорту решил уехать в США, начать новую жизнь. Говорили, что мечтал завязать, но из этого мира не уходят. На знаменитом Брайтон-Бич Японца, как «вора в законе», назначили «смотрящим», так как властям не доверяли. В качестве мецената он поддерживал искусство, лучшими друзьями называл Вилли Токарева, Шуфутинского и прочих звёзд всея Брайтон-Бич.
Параллельно «хозяин лавки» (официальная должность) облагал данью эмигрантов из России, «крышевал» притоны и бордели, торговал героином, получал дань от казино Вегаса. Но в 1994 году Иванькова арестовало уже ФБР. Ситуация была классической: «вор у вора дубинку украл». Два жулика, владельцы банка «Чара», удрали со вкладами в Нью-Йорк. Там на них «наехал» Япончик. Но обиженные «коммерсанты» побежали в ФБР и нажаловались. Процесс Ассирийского Зятя стал главным событием в США 1995 года: в обиход вошло понятие Russian Mafia. Теперь каждый эмигрант из СНГ был под колпаком у полиции, а русские считались опаснее чёрных банд или албанцев.
Япончик отсидит у них, потом у нас будет оправдан. В России он был арбитром на «стрелках», его слово было нерушимо. Но в 2009‑м пули настигли Иванькова в ресторане на Хорошёвке. Возможно, это была месть за его смертные приговоры в Москве.
Отари Квантришвили (Отарик)
Ученик Япончика, некогда мастер спорта. Но его вместе с братом Амираном быстро потянуло не к новым рекордам, а к разгульной жизни Москвы. Карты, деньги, рестораны, ножи. А вы знали, что в советской милиции ресторан официально считался «зоной концентрации антиобщественных элементов»? А рюмочные — «зоной отдыха». Сейчас, скорее, наоборот.
Отарик (так уж незатейливо его нарекли в Москве) в 18 лет сел в первый раз, за изнасилование. В начале 1970‑х, после отсидки, братья вошли в банду Вячеслава Иванькова, он стал их учителем и наставником. Квантришвили вымогали деньги у фарцовщиков и нелегалов. Ведь валюта у ловкачей водилась, а в суд пойти они не могли: даже за десять долларов на руках в Союзе полагалась тюрьма.
Когда в 1982 году «дон» Япончик оказался за решёткой, Отари стал его «консильери» и опекал домочадцев. Параллельно вспомнил уроки спорта и устроился тренером по борьбе в спортивный клуб «Динамо». Но воспитывал он в юношах отнюдь не желание прославить СССР новыми рекордами: ученики стали его личной гвардией.
Уже разваливалась система, зарплаты в спорте были маленькими, и ходить на «стрелки» за Отарика выходило гораздо выгоднее. Одновременно тот подмял под себя так любимые им подпольные обменники и магазины «Берёзка», торговавшие иностранными товарами.
Когда открылись кооперативы, братья Квантришвили решили «обелиться». Они вложили «нажитое непосильным трудом» в бизнес, названный «Ассоциация „XXI век“». Через фирму экспортировали лес, нефть и цветные металлы.
Росли и связи в богеме: артисты часто просили о помощи. Особенно своей дружбой с Отариком гордился Кобзон. Не бросал Квантришвили и спорт, возглавив «Фонд социальной защиты спортсменов имени Яшина», который помогал (читай — вербовал) спортсменам в нелёгкое время. Фонду дали эксклюзивное право заниматься коммерцией — так Отари получил льготы на пошлины по ввозу табака и алкоголя. Свою долю — через брата — он имел и в московских казино, гостиницах, банках. Пиком успеха стал созданный совместно с Кобзоном «Фонд помощи правоохранительным органам „Щит и лира“».
К 1994 году Отари провозгласил себя лидером преступного мира Москвы, что настроило против него всех. Он планировал пойти в Госдуму и вполне мог победить, но всё оборвали выстрелы у Краснопресненских бань. Выйдя к машине в Столярном переулке, он нарвался на три пули снайпера Лёши Солдата.
Подлинные мотивы и заказчики убийства неизвестны: уж слишком многих Отарик мог задеть грубостью и дерзостью. Например, он публично заявлял, что убьёт журналиста Любимова, а главе РУБОПа Рушайло однажды посоветовал «подумать о детях».
Вряд ли речь шла о воспитании и его методах… Роль Квантришвили в спорте также раздражала слишком многих, вплоть до Ельцина. С чеченцами дружбы тоже не было. Ещё раньше, в 1993 году, застрелили Амирана — возможно, это было предупреждение.
Отари посидел с друзьями
Кирпич (он же дядя Слава, Полтинник)
Об этом человеке можно сказать «нечаянно пригретый славой». Обычный уголовник, любивший грабить и чифирять: его должны были знать лишь привокзальные каталы да бомжи как мелкого барыгу. Но так уж вышло, что на какой-то момент заурядный вор стал одним из королей того самого бандитского Петербурга, воспетого сериалом.
Владислав Кирпичёв родился по странному совпадению в роковом 1937‑м в Ленинграде. На зоне он провёл в общей сложности 40 лет из 59 прожитых: первый раз угодил ещё при Сталине, в девять лет, за воровство из магазинов. Из тюрьмы сбежал и бродяжничал по Горьковской области. В 1953 году, после «амнистии Берии», Кирпич вернулся в Ленинград, но снова сел и снова за воровство. Так и жил до распада Союза, правда иногда ложился в психушку, где симулировал шизофрению.
Недолгий звёздный час начался с 1990 года, когда Полтинник вернулся с очередной отсидки. Блатные круги свели его с Александром Малышевым, лидером одноимённой ОПГ. Последний победил «тамбовскую братву» в знаменитой «битве в Девяткино», забрал контроль над рынками Питера и вербовал людей. Малышеву нужны были люди опытные. Так его свели с Кирпичом, который стал его «замом по уголовным вопросам». Малышев был поражён новым другом, говорил, что дядя Слава — его «кладезь и энциклопедия блатных традиций», уважал как «бывшего вора в законе».
Многие питерские приблатнённые отрицали этот факт. Жил Полтинник действительно не как «вор» — ведь «коронованный» не может иметь ни дома, ни жены, а у него в Репино особняк с оранжереями и бассейном, конюшнями и юной дамой. Ещё одна странность: мало какой «вор» стремился к публичности, а Кирпич обожал общаться с журналистами. Страна и узнала о нём благодаря репортажам Невзорова, который водил дружбу с подпольным миром и пиарил «альтернативную власть».
Кирпич оказался деятельным творцом — из-под его пера вышли четыре фолианта: «Корноухий», «Тюрьма», «Антология одного преступления» и «Фемида в СССР и России». Видимо, он метил в «доны»: у Полтинника были тесные связи с Сицилией. «Коза ностра», по разным данным, была в доле его бизнесов. Хотя возможно, что дядя Слава сам это придумал.
После 1994 года группировка Кирпича и Малышева утратила позиции в Санкт-Петербурге, их начали теснить «тамбовские». На Кирпича было совершено два покушения. Поговаривали, что убить его хотел сам Малышев, который боялся роста популярности Славы. Полтинник и правда стал на тропу войны, заключив союз с казанскими «ворами в законе». Он хотел забрать Петербург себе, выгнав и Малышева, и тамбовских.
В начале 1996 года Кирпич уже не чурался политической деятельности. Он участвовал в кампании по выборам губернатора Петербурга в мае-июне. Стремительному росту известности дяди Славы способствовал трогательный сюжет в программе Александра Невзорова, в котором известный репортёр величал того «старым пиратом».
14 июня 1996 года Кирпичёв был убит в клубе «Джой». Киллер проник в бар через боковой вход, подошёл к Кирпичу и выстрелил четыре раза из пистолета. Кто его убил, неизвестно. Слишком многие хотели его смерти: и Малышев, и тамбовский лидер Кумарин, и «московские», и МВД, и казиношные дельцы.
«Ночной губернатор» Владимир Кумарин (сменил фамилию на Барсуков, клички: Кум, Король Луи)
Можно сказать, фактический правитель Петербурга 1990‑х. Если фаворита Разумовского в XVIII веке нарекли «ночным императором» за близость к царице, то Кумарин получил прозвище из-за любви работать и принимать просителей по ночам. В отличие от дерзких бандитов, Кумарина отличало спокойствие, что и стало залогом его долгой криминальной карьеры.
В школьные годы Володя не отличался особыми бойцовскими качествами или достижениями в спорте, был обычным сельским парнем. Как все, он отслужил в армии, затем поступил в Ленинграде в техникум. Жизнь студента была голодной, но крепкого парня позвали работать «воротчиком» (швейцаром), а затем и барменом (это и наливать, и вышибалой). Последние были тогда богатейшими людьми Ленинграда — около 300 рублей получалось заработать бармену за одни выходные, при средней зарплате по стране 150 в месяц.
Постепенно он стал подтягивать туда своих тамбовских друзей: потому его банду так и назвали, хотя многие давно жили в Ленинграде. Крепких ребят стали просить о «крыше» и брали в долю. Одним из лакомых кусочков стало Девяткино — там на конечной метро располагалась главная барахолка всего города. Интеллигенты искали книги, кто-то покупал дефицит у фарцовщиков, процветала подпольная алкоторговля в разгар сухого закона.
В декабре 1988 года смотрящий за Девяткино из ОПГ Малышева, Сергей Мискарёв по кличке Бройлер, собирал дань с торгашей. Неожиданно к нему подошли «тамбовские» Кумарина и отобрали выручку. На следующий день Мискарёв собрал своих на «стрелку» — Носорога, Слона, Марадону, Викинга, Стаса Жареного и Герцога. Тамбовцев нашли неподалёку от рынка. «Малышевцы» в той битве победили и изгнали пришельцев, скоро всех поверженных сдали в милицию.
Отсидев, Кумарин обнаружил, что Малышев бежал из России, а в воровском мире раздрай. Тогда Король Луи не только вернул позиции своей ОПГ, а стал главным. К 1998 году Кумарин де-факто был альтернативным губернатором города. Построенная бизнес-империя включала не только рынки и палёный алкоголь. Его главным активом была «Петербургская топливная компания», монополист топливного рынка Питера. Сам он сменил фамилию на Барсуков и презентовал себя как бизнесмена, будто бы ничего не было.
Тогда же он обеспечил себе пиар-поддержку. Другом Кума давно был Александр Невзоров, прославлявший «тамбовских» в своих репортажах из «600 секунд» и других программ. По сей день Александр Глебыч отзывается о нём в лучших красках. Кумарин сознательно косил под дона Корлеоне, моделируя жизнь по лекалам героя Марлона Брандо. На поклон к нему тянулись все — от обычных петербуржцев до депутатов Госдумы, за честь почитали подойти к нему даже бизнесмены из Европы. Искали заступничества обиженные, кто-то шёл с идеей бизнеса или просьбой вернуть ларёк. Невзоров стал депутатом и нанял Кумарина в помощники.
В 2007 году произошёл рейдерский захват целого ряда петербургских магазинов. Как говорят, именно это переполнило чашу терпения местных властей. У жертвы из «Петербургского уголка» Шпаковой тоже была старая подруга — по имени Валентина Матвиенко. Так что терпеть двух губернаторов она не собиралась: о наглости знал весь город. Не помогли ни связи, ни друг Невзоров. Суд приговорил Владимира Барсукова к 14 годам лишения свободы. Сидит он и теперь.
Результаты исследования находок из Рюрикова городища позволили сделать вывод о том, что оно было заложено около 858–861 годах. Это в целом соответствует предположениям, основанным на летописях.
Эта датировка относится к деревянной крепости Рюрикова городища, исследования которой проводились экспедицией Санкт-Петербургского института материальной культуры РАН. Лабораторные исследования находок позволили уточнить датировку до нескольких лет, до промежутка 858–861 годов.
«Лабораторные исследования артефактов, найденных в прошлом году в ходе раскопок на Рюриковом городище, установили, что крепость на Городище была построена в 858–861 годах».
Больше об археологии и исследованиях в том числе в районе Новгорода читайте в нашем материале Норманнский вопрос и археология.
Памятник Кузьме Минину и князю Дмитрию Пожарскому в Москве готовят к реставрации. Он будет демонтирован в ближайшее время и вернётся на Красную площадь осенью 2022 года.
Памятник был установлен почти 200 лет назад в память о событиях 1612 года. Он создавался на пожертвования, но был установлен только после Отечественной войны 1812 года. Реставрируют его тоже в счёт пожертвований: их сбор проходил в 2018 году. Реставрацию осуществят специалисты Государственного исторического музея.
Несколько лет проводились исследования состояния памятника и определение задач реставраторов. ТАСС цитирует слова специалистов о ходе будущей работы:
» Скульптурную группу перенесут на специальный реставрационный стол внутри павильона. Затем начнутся работы по удалению технологического каркаса фигур и реставрация внутренней и внешней поверхностей скульптур и барельефов».
На торги аукционного дома «Литфонд» выставлена копия поэмы «Демон» Михаила Лермонтова. Исходя из датировки бумаги 1837 годом, список может быть прижизненным или одним из самых ранних.
Над поэмой Михаил Лермонтов работал около десяти лет, успел за это время создать как минимум восемь редакций. Тем не менее, ни одна из них не удовлетворила цензуру. Всё это время она существовала в списках, которые имели весомые разночтения. На основании того, что ни один из вариантов текста не был закреплён в прижизненной печати, существует вопрос, какой же в итоге правильный.
Поэма впервые была опубликована после смерти поэта:
«В 1842 году, уже после смерти поэта, в журнале «Отечественные записки» были опубликованы отрывки из поэмы. Первое полное издание произведения состоялось в Германии в 1856 году, в России — в 1860».
Осенью 2021 года в Ростовской области проводились раскопки курганного могильника «Черкасов-III». Самые древние захоронения принадлежат к эпохе средней бронзы, к началу II тысячелетия до н. э.
Отмечается по крайней мере два погребения этого периода. Оба они принадлежат к катакомбной культуре. Одно из погребений является парным, предположительно семейным, содержащим останки мужчины и женщины, о чём свидетельствует немногочисленный инвентарь. В другом кургане было найдено детское захоронение, датируемое серединой II тысячелетия до н. э. Оно также снабжено небольшим количеством инвентаря.
Коллекция галереи имени Сергея Прокудина-Горского в Киржаче пополнилась несколькими полотнами русских и европейских художников XVII-XIX веков. До её открытия картины находятся на экспертизе в центре имени И. Э. Грабаря.
За несколько лет подготовки к открытию, галерея им. С. М. Прокудина-Горского в Киржаче Владимирской области собрала обширную коллекцию как предметов локальных промыслов, так и полотен мирового уровня. К ним относятся переданные недавно картины Эсташа Лесюэра, одного из классиков французского барокко, и Александра Иванова, автора «Явления Христа народу».
«Увидев наш музей, столичные галеристы передали в экспозицию крупное собрание металлопластики, которое их владелец завещал сделать достоянием общественности. Узнав о том, что в Киржаче создается галерея искусств, они инициировали передачу нам коллекции картин, в дальнейшем планируется также передать собрание работ владимирских художников».
Росархив запустил биографический онлайн-проект о Георгии Маленкове. Он сделан на основании выставки, проводившейся в 2019–2020 годах.
Георгий Маленков почти два года управлял Советским Союзом после смерти Сталина. Этому предшествовала партийная карьера в Москве, достаточно активная, чтобы Георгия Маленкова заметил Иосиф Сталин. После отстранения Георгия Маленков постепенно отошёл в тень, и последние годы его карьеры были связаны с Казахстаном. Проект же не концентрируется только на его политической биографии, активно привлекая документы личного происхождения.
Для подготовки выставки использована большая архивная база:
«В проекте представлено более 300 архивных документов и фотографий (1290 электронных образов документов), около 37 минут кинохроники и видеозаписей и более 4 часов аудиозаписей. Основу проекта составили документы из личных фондов Георгия Маленкова и Иосифа Сталина, фондов ЦК ВКП(б), Государственного комитета обороны СССР, находящихся на хранении в РГАСПИ. Участниками виртуальной экспозиции выступили РГАНИ, ГА РФ, РГАЭ, РГАКФД, РГАФД, Историко-документальный департамент Министерства иностранных дел Российской Федерации, Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации, Архив Президента Российской Федерации, Главное архивное управление города Москвы, Оренбургский губернаторский историко-краеведческий музей, Государственный музейно-выставочный центр „РОСИЗО“. В проект включены документы из семейного архива Маленковых».